Ну, что... Все всё знают, описывать нечего. Наша 4 УМСР (Учебная мотострелковая рота) была ротой самой обычной. Что в основном делают мотострельцы? Бегают и копают, и ещё тащат наряды. Половина полка была на полевом выходе, так что у нас было «через день - на ремень», спать хотелось не просто по-армейски, а как-то уже патологически.

Соратники засыпали в любом положении: на очках, на посту N1 (там сзади висел картонный плакат на деревянной раме, а снизу у него была полукруглая выщерблина - это когда часовой засыпал, он тыкался в это дело штык-ножом). В общем, спали где угодно, а ваш покорный слуга раз заснул на ходу. Очнулся - оказывается, прошёл вместе со сменой метров 150, от штаба до парка. Как шёл - не помню. Именно в этот период я обнаружил, что спать можно: на полу, на столе, на батарее в сушилке, на железобетонной плите и т.д.

Самый интересный «сонный случай» спровоцировал лично ротный. Утро, зарядка, «голый торс». Шестьдесят сынков покачиваются в строю и клюют носами. Ротный, тихо подойдя и врубившись в обстановку, шёпотом (но слышно) даёт команду:
- Разойдись!
Половина роты просекает фишку и молча расходится; половина не понимает, но команда есть команда. Картина: на продуваемом ветром плацу одиноко покачиваются три фигуры. Они спят! Качаются, руки по швам, пускают слюну и сопят. Разбудил их только грохот остальной роты, собравшейся кучкой в стороне.

С тех пор за этими персонажами навеки закрепилась законная кличка: «ТРИ ТОПОЛЯ НА ПЛЮЩИХЕ».

«Карапузом» звали маленький старенький буксир, который вот уже 50 лет бороздил просторы порта и бухты. Когда то он занимался тем, что подталкивал к стенке большие неповоротливые танкеры и сухогрузы. Бывало, выводил из порта бедолагу - «Нахимова». Он хорошо помнил «Победу» и «Россию». Он помнил, как радовался, когда в их семью приняли великана- «Шаляпина» и элегантную «Грузию». Иногда вывозил в море группки молодых людей, решивших повеселиться. Так, неспеша переваливаясь на волнах он незаметно для себя но очевидно для людей состарился и ослабел. Вместе с Капитаном. Капитан был его спиной и защитой. «Карапуз» помнил, как молодой докер грубо и надменно забивал в его борта новые заклёпки. «Карапузу» было больно, борт стонал, вокруг оставались вмятины, летела краска. Капитан поймал докера, встряхнул его и повелел всё исправить. А однажды, когда на мелководье они цепанули затонувшую баржу и кораблик набрал воды по самые клюзы, Капитан не дал его оставить там. Капитан кричал, возмущался и требовал. И в конце-концов кораблик подняли, починили и опять отправили в плавание. , Надо сказать, портовое начальство давно грозилось «Карапуза» порезать и послать на переплавку, но из уважения к Капитану и из-за боязьни к нему всё оттягивало и оттягивало этот мрачный для всех ветеранов порта день. «Вот помру - делайте что хотите», - басил капитан, помахивая всё ещё грозным кулачищем. «А пока мы ещё поползаем». Неожиданно , как и все беды на земле пришёл день Капитана. Капитан серъёзно заболел, а когда вышел из больницы, врачебная комиссия списала его на берег. Старый морской волк плюнул на конторскую должность и ушёл на пенсию. Поначалу «Карапуз» ещё куда-то ходил по делам, слушаясь другой, непривычной пары рук, затем моториста перевели на рейсовый катер, матрос уехал на Север зарабатывать деньги, и кораблик целыми днями простаивал у дальнего, несвоего причала, с грустью рассматривая огромные ржавые кнехты. Изредка к нему приходил Капитан. Он присаживался рядом, закуривал трубку и подолгу думал о чём-то, уставившись на маленький ржавый якорь. Однажды кораблику показалось, что он видит слезу на лице своего друга. Это его потрясло, он как-то осел, завалился набок , опёршись на причальную стенку.
Прошла осень, зима, год, два. Борта постепенно выцвели, тут и там стала пробиваться ржавчина. Потом пришёл новый начальник порта, из неместных. В первый свой обход владений рассеянно ткнул пальцем в «Карапуза». Сопровождающий рассказал историю буксира, со страхом ожидая непоправимого. «Списать, и сдать...» - резануло воздух. Через пару дней пришли люди, молоденькие мотористы-практиканты, разобрали и сняли двигатель, сняли рацию, сняли старомодный деревянный штурвал. Забрали всё. Потом пришёл новый сильный буксир, взял его «под узду» и оттащил на кладбище. «Карапуз» было обрадовался, увидев своих старых друзей-приятелей, исчезнувших много лет назад, но приглядевшись понял - «это конец». Друзья были неживыми, борта, некогда белые, чёрные, сверкающие чистотой стали бесцветными. Повсюду громадные дыры. Ржавые снасти похожи на поломанные, изувеченные руки-ноги. Конец, - повторил про себя «Карапуз» и погрузился в свои тяжёлые думы.
Потом пришла другая власть, всё вокруг поменялось. Впрочем, кораблику об этом всём ничего не было известно. Редкими его посетителями стали загорелые мальчишки, ловившие бычков, да наркоманы, выпускавшие отвратительный дым. Капитан к тому времени постарел ещё больше. Пришла старость. Пенсии стало не хватать. Старик стал работать садовником. Неспеша, но аккуратно подстригал газоны на дачах новых богачей, срезал шипы с розовых кустов, выносил сухую листву. Однажды, в конце лета попал старик к новому своему клиенту. Огромный красивый сад. Посередине беседка. В беседке - маленький симпатичный фонтан с золотыми рыбками. «Дедуля, не забудь снять паутину с потолка», - весело распорядился хозяин и убежал по делам. Капитан поднял голову и его сердце налилось чем-то горячим и пекущим. Над фонтаном, под конусом потолка висел ЕГО штурвал. Тот самый, который десятилетиями он не выпускал из рук. Капитан пришёл в себя, только когда за спиной женский голос сказал - «Нравится? Да? Правда красиво?» Штурвал был подвешен на цепях, «лёжа». Сверху на нём стояло несколько ламп, по форме похожих на керосиновые. Вьющиеся веточки с миллионами маленьких зелёных листиков свешивались вниз. Капельки воды струились по веточкам, вливаясь в бассейн. Потом женщина ещё что-то долго щебетала, что-то показывала, но Капитан ничего не слышал.
Вечером его нашли сидящим на земле у забора. Старик обнимал штурвал холодными огромными руками. «Карапуз» об этом никогда не узнает.

1982 год. Уссурийск. Я тогда проходил срочную в одной из частей славной Советской Армии, а если точнее - крутил баранку на 130-м ЗИЛе. Машина
имела под лобовым стеклом красную табличку "ДЕЖУРНАЯ". и предназначалась большей частью для доставки водки и дам для господ офицеров и прапорщиков и для транспортировки гг офицеров и прапорщиков в гостиницу или домой после обильных возлияний(скорее даже для последних, т. к. офицеры в части появлялись нечасто, а командовали нами 4 прапорщика)Ну, об этих кадрах отдельную книгу писать надо. Речь пойдет об офицерах. Точнее об офицере.
Подполковник Зубко-неплохой, кстати, мужик - приехал к нам в часть с какой-то ревизией. Он тогда был зампотыла дивизии. Ну и как-то с утра вызывает дежурную машину и везу я его в какую-то строительную часть. Не знаю, что ему там надо было, не суть...
Заходим в казарму, стоит дневальный... Боец из, ну о-о-очень Средней Азии. Как говорится, с гор за солью спустился, а его поймали и в армию
отправили. Причем, видно, что службу только начал. Но по русски говорить может немного. Боец вытаращенными глазами смотрит на Зубко, в голове со скрежетом начинают шевелиться извилины и дневальный, приложив растопыренную пятерню к ушанке, начинает рапорт:
- Товарисч ДЫВА МАЙОРА ВМЕСТЕ! Дакыладывыает радывой Абыдырахманыв! Рота находытыса в сыталовай!..
Зубко, офигевший от звания, в которое его произвел этот сын Востока, даже не пытается объяснять тому, какая разница между майором и
подполковником. Он, как я уже упоминал, мужик неплохой, с чувством юмора у него тоже все в порядке, и, с трудом сдерживаясь от смеха, задает
вопрос:
- Где капитан Семенов?
Боец, застыв в стойке "смирно", четко подносит к ушанке ЛЕВУЮ руку, одновременно отводя от головного убора ПРАВУЮ, и становясь похожим на
семафор: - ТАМ! И показывает правой рукой куда-то в сторону, не забывая при этом отдавать честь уже левой рукой.
Зубко молча разворачивается и, давясь от смеха выходит из казармы. Капитана Семенова мы так и не нашли...
Привет Кадету Биглеру!
Бегемот
(По поручению Бегемота отправил в Выпуск Стройбат)

Навеяно расссказом Стройбата "Самозаклад"

До сих пор помню почти всех своих командиров по именам,а уж по фамилиям-то точно на 100%,за 2 года в память так вбилось,что топором не вырубишь! Единственный,кто не попал в эту категорию,был замполит. Кличка - Гнус. Причем - в десятку! Невысокий, с неприятным гнусавым голосом,страшно занудный, он доставал всех: бойцов, прапоров, офицеров, как младших, так и равных себе по чину (майором он был). Перед старшими по званию пресмыкался, старался угодить всеми способами, что весу в их глазах ему никак не прибавляло, однако понять этого Гнус, в силу своей ограниченности так и не мог.Комбат, которому досталось от предшественника это чудо, после первого же общения с ним, зашел к зампотеху и, не заметив меня, стоящего в сторонке, от всей души изрек:
- Ну, Сергеич, и мудак же он! Бля! Пятый десяток разменял, где только ни носило, думал, ничем уже не удивить, но такое!!!... Пяти минут не пообщался - такое впечатление, что говна наелся ...Комбат осекся, заметив меня:
- А ты что тут делаешь?
- Я его вызвал, - вмешался зампотех,сейчас закончу... - Ну, ты всё понял?- поднял он взгляд на меня.
- Так точно! Разрешите идти?
- Иди.
К зампотеху я попал опять же по наущению Гнуса, который, увидев меня мирно курящим в кабине, развонялся, как десять скунсов, насчет того, что курить можно только в курилке и нигде больше, и что от брошеного окурка выгорит всё в радиусе 5 км... После 15 минут, в течение которых Гнус распалял себя всё больше и больше, он привел меня к зампотеху:
- Товарищ майор! Вот этот, с позволения сказать, сержант чуть не сжег машину вместе с ГСМ! Я, конечно, к комбату его не поведу, но вы примите меры! 5 нарядов! Даже 10!.. Замполит, сочтя свою миссию законченой, с чувством выполненного долга вышел из кабинета...
- Что опять?
- Курил в машине.
- И что, до курилки не дойти было?.. Нарядов тебе, что ли, действительно дать? - зампотех с усмешкой посмотрел мне в глаза.
- Я в наряде, не удержался я и добавил:- В вечном...
- Поумничай мне! Твое счастье, заменить тебя некем... , и тут зашел комбат, а я был отправлен восвояси...
Из-за неплотно закрытой двери зампотеха спустя некоторое время раздалась очередная матерная тирада, видимо, зампотех поведал комбату причину моего появления у него, затем я был вновь вызван пред светлые очи командования.
- Я - ваш новый командир батальона. Завтра к 9 утра подъедешь в КЭЧ. Сергеич,выпиши ему путевой лист по городу до вечера и грузчиков отряди человек 5. ЗиЛ-а не бери, маловат будет. КАМАЗ возьмешь, сейчас вместе со мной пойдем, посмотрю парк, заодно и заправить надо по завязку. Кто ГСМ командует?
- Прапорщик Мирошин, тащ подполковник!
- Зови его, пошли закрома Родины смотреть!
Чадя синим дымом, КАМАЗ остановился у ворот ГСМ. Комбат легко спрыгнул на песок, за ним, отдуваясь, выбрался Мирошин:
- Монтажку возьми, замок заедает.
Вытащив из-за сидения монтировку, я подошел к воротам. Мирошин вытащил из кармана огромную связку ключей. Комбат усмехнулся:
- Ого! Ключей у тебя...- Как у пудожского старосты!- одновременно закончили мы фразу. Я - вполголоса, но комбат услышал и резко повернулся ко мне:
- Ты откуда!?
- Из Петрозаводска,тащ подполковник!
- А жил где там?
- На Октябрьском.
- Ладно, завтра с тобой поговорим... земляк.
Опа! Оказывается комбат-то из Карелии...
Однако... В батальоне ни одного земляка не было, и тут - на тебе!..
Но, о комбате в другой раз... Отвлекся, простите, продолжим о Гнусе.
С утра часть напоминала растревоженный муравейник.Всё срочно красилось, убиралось, мылось и чистилось. На свою и нашу беду за командира оставался Гнус. Комбат уже дня три, как уехал за семьей, и вернуться должен был только через неделю.
И вот, внезапно было объявлено, что к нам приезжает командующий округом, генерал армии Третьяк!!!
Ужас ситуации для нашего Гнуса заключался еще и в том, что Третьяк лютой ненавистью терпеть не мог майоров. Сведения были почерпнуты из разговоров с офицерами, к которым командующий уже приезжал до нас.
Третьяк оказался небольшого роста, с торчащим из-под огромного аэродрома седым пухом волос. Воротник летней рубашки вымок от пота, но собственный внешний вид командующего, по всей видимости, ничуть не заботил. Свита являла собой генерал-лейтенанта, генерал-майора, двух полковников и человек 5 офицеров, рангом поменьше.
Третьяк, вообще-то, решил приехать к нам отнюдь не с проверкой боеготовности, на хрена она ему упала в субботу, а просто попариться в баньке. Стараниями нашего Макарыча на территории части была возведена шикарная баня с бассейном, великолепной парилкой, огромным предбанником с камином и тремя комнатами для отдыха, сами понимаете, какого... Личному составу было позволено мыться только раз в неделю по субботам, всё остальное время было отведено для гг офицеров и прапорщиков. Макарыч, по примеру кремлевских небожителей, многие свои гешефты обтяпывал именно в бане, и не могу сказать с уверенностью, но появление Третьяка вполне могло быть одной из его хитрых многоходовок, кто знает...
Во всяком случае, прибытие командующего Макарыча, похоже, ничуть не пугало, что нельзя сказать о замполите...
Третьяк появился на территории неожиданно. Не со стороны КПП, где всё замерло в его ожидании, и замполит, покрываясь холодным потом в сотый раз, сам с собой репетировал рапорт... Отнюдь!
Командующий остановил свою Волгу за углом забора, вместе со свитой прошел вдоль него, продираясь через крапиву и кусты, как кабан сквозь камыши, и скоро обнаружил искомое. От забора шла явно вытоптанная самоходчиками тропинка.
Третьяк раздвинул доски и проворно нырнул в образовавшийся проем. Роста он был небольшого, комплекции негабаритной, и труда ему это не составило. Хуже пришлось свите. Генерал-майор, у которого щеки аж на погонах висели, чуть не вынес ползабора, продираясь вслед за командующим. В результате вся компания оказалась на хоздворе. Двое бойцов укладывали кирпич на поддон. Макарыч стоял в сторонке и руководил процессом. Командующего, тем не менее, заметил, рявкнул:-Смирно! и отдал рапорт по всей форме, ничуть не удивившись такому появлению начальства. Третьяк, выслушав рапорт, кивком подозвал одного из полковников, что-то вполголоса у него спросил, тот, почтительно наклонясь, ответствовал и Третьяк,совсем не соответствовавшим его комплекции, хриплым басом, изрек:
- Ну, прапорщик, и где твоя баня?!
- Протоплена, товарищ генерал армии! Всё готово!
- Ну, пошли, покажешь!
Через часа 4, раскрасневшийся от пара и водки, командующий вышел из бани. Личный состав сидел по ближайшим кустам и прочим схоронам и ничем себя не выдавал, но лицезрел грозного командующего во всей красе. Третьяк прошел почти полпути от бани к КПП. Настроение у него было, судя по всему, превосходное, баня понравилась, водка - тоже и вдруг вся эта идиллия была испорчена выскочившим, как из под земли, Гнусом :
- Товарищ генерал армии!... бла-бла -бла... - завел рапорт замполит, громко и старательно докладывая Третьяку о состоянии дел в части...
Третьяк заметил одинокую майорскую звезду на погоне Гнуса, глаза его начали понемногу наливаться кровью, ноздри расширились, и командующий рявкнул, прервав упивающегося рапортом замполита:
- Майор!!! Ты кто такой???!!!
- Заместитель командира батальона по политической части, товарищ генерал армии!!! - старательно прокричал Гнус.
- Нет, майор! Ты не замполит! Ты - мудак!! Понял??
- Так точно!!!
- Что ты понял???!!!
- Мудак!
- Кто мудак???!!!
- Я,товарищ генерал армии!!!
- Не слышу!!!
Громко и старательно выкрикивая слова, выпучив от усердия глаза, Гнус во всю силу своих легких проорал:
- Я - мудак, товарищ генерал армии!!!
Личный состав, кусая локти, чтобы, не дай бог, не заржать в голос, катался по земле за кустами.
Третьяк, выполнивший-таки свою задачу минимум - всё ж нашел майора, на котором, по своей традиции, отыгрался - смерил взглядом трясущегося замполита,хмыкнул, и,усевшись в подъехавшую Волгу, отчалил. Полковник, поблагодарив Макарыча за баню, пообещал приехать еще... Кавалькада машин скрылась за воротами КПП. Замполит, проводив глазами последнюю машину, медленно налился кровью и обернулся. Все исчезли. Рядом не было ни души. Гнус влетел на КПП и трясущейся рукой схватил телефон:
- Дежурный! Через 5 минут общее построение!!!
Пока иду от КПП,чтобы все стояли на плацу!!!
Все!!! До единого!!!
Личный состав уже второй час стоял на плацу. Рожи были серьезные-серьезные... Только вот животы колыхались... То ли икота напала, то ли съели чего-нибудь... кто знает...

Когда человек становится человеком, личностью? Наверное тогда, когда он обретает способность помнить. И, наверное, очень многое определяется потом тем, что человек запомнил впервые...
Венгрия, 1968 год.... Маленький городок Хаймашкер, осень, мягкая венгерская осень - я не знаю что и как, я вообще ничего еще не знаю в этой жизни, мне всего 3 года. Мама взяла меня с собой, причем мама идет сегодня туда, куда она никогда обычно не ходила. Она идет в танковый парк, я это знаю - папа брал однажды меня с собой туда, правда, ненадолго, да и быстро мы оттуда ушли, но все же я знаю где это - я успел слазить там внутрь тяжелой стальной глыбы - танка, дядя солдатик посадил меня на сиденье механика-водителя и я смотрел в странный удивительный прибор, который позволяет видеть все кругом, оставаясь самому внутри. Правда потом я в своей белой рубашонке прополз возле какой-то смазанной железки и как-то так получилось, что рубашечка стала уже совсем не белой, за что мы с папой дома получили по первое число от мамы, но все равно - какие удивительные вещи я увидел внутри того самого парка! Жалко, что солдатики не пускают детей внутрь, очень жаль...
Но сегодня мама сама ведет меня с собой и она идет не одна - все знакомые тети идут к парку, странно - ведь их никогда туда тоже не пускали... А папы в военном городке нет. Давно уже нет. И дяди Коли нет и дяди Жени. И почти всех-всех солдатиков нет - я спрашивал у мамы и она сказала, что все на учениях. "На учениях" - это я понимаю, папа уезжал на учения, но только очень уж долго его нет в этот раз. И мама встречается с другими тетями и читает письма от папы и обсуждает что-то. Я не понимаю, про что письма, у взрослых своя жизнь, но запоминаю странное слово - "оккупант". "Местные их там называют оккупантами".
Но сегодня все идут в парк, идут к мойке, стоящей недалеко от ворот наружу - точнее, это сейчас я понимаю, что это была мойка, а тогда - странная конструкция из двух последовательно стоящих горбов из бетона, облицованных сверху железными полосами. Все стоят возле них и чего-то ждут, а ворота открыты.
Вдалеке послышался знакомый басовитый гул, и вот на вершину холма неподалеку от городка по грунтовой дороге вывалился первый танк. Волоча за собой шлейф пыли, он быстро приближался к воротам. Перед воротами сбавил скорость, рывками довернулся, прошел ворота и медленно вполз на первый горб мойки. И тут заиграла музыка - это был оркестр, потом уже я не раз буду слышать эту музыку и уже потом буду знать, что называется она "Прощание славянки". И тут же солдатики стали быстро-быстро мыть из шлангов водой танк на бетонном горбу, он медленно пополз на второй горб и вот тогда на броню мама и другие тети стали кидать цветы. Много-много цветов... А с холма шли и шли один за другим танки. И навсегда я запомнил чумазое лицо, высунувшееся из люка механика-водителя, лицо у которого из края глаз по щекам тянулись две мокрые дорожки, тянулись совсем не от брызг воды из шлангов... И на каждый танк достало цветов, потому уже значительно позже, когда я повзрослел и специально расспрашивал об этом, мама сказала, что они скупили в округе у венгров почти все цветы.
А папа с танками не приехал и мама сказала, что он приедет вечером. А вечером было уже темно, когда стали въезжать машины и тогда в небо стали взлетать осветительные ракеты - их выстреливали из машин и еще какие-то красные черточки - они тоже вылетали в небо от машин. А оркестра уже не было. И машины тоже поехали - но в свой парк, на другом конце городка. А потом пришел папа - уставший, но довольный. И я спросил у него: "Папа, а почему салют? Что - была война и мы победили?" "Нет сына, просто мы все вернулись домой, все - а это главное"...
...В 2002 году я специально поехал в отпуск в Венгрию, специально поднакопив для этого денег. Я приехал в Хаймашкер, наняв машину и гида с ней, чтобы никто не думал, что я рыщу, разыскивая военные тайны и вошел в военный городок. В городок своего детства. Городок был пуст и заброшен, его никто не трогал с того момента как оттуда ушли наши войска - году в 89, кажется. И медленно разрушалось все - от казарм, часть которых все же начали сносить, до ангаров в танковом парке, где теперь венгры хранили сено, свернутое в странные цилиндры, непривычные для нашего взгляда. И плац в центре городка, проросший по краям бетонных плит под асфальтом тополями, и старый помещичий дом, бывший Домом офицеров в те времена, когда там были мы. Но мойка была цела - построена была она на совесть, да и никому в голову не пришло бы разламывать столь тщательно сбитое сооружение. Я вновь стал на то самое место, где я стоял мальчишкой тридцать с лишним лет назад, встал - и посмотрел разом и в прошлое и в настоящее. И вновь вспомнил тот самый день.. Подумалось, что наверное, так же когда-то оставались в этих же местах военные лагеря римлян, покинутые, когда империя начала разваливаться и легионы уходили прочь. Оставались, покинутые, но неиспользуемые, потому что все помнили, ЧТО за сила стояла здесь, и - не ходили туда.
Что ж, не раз и не два я слышал о "душителях свободы в Чехословакии". Наверное, это правильно - не стоит лезть в чужой монастырь со своим уставом, тем более - навязывать его. Но всякий раз, когда я слышу, как расписывают как это было подло и безнравственно, перенося всю тяжесть содеянного на войска, я вспоминаю тот самый осенний день, когда я впервые ощутил себя человеком. И вспоминаю то самое чумазое лицо с дорожками от слез, высовывающееся из люка и - цветы на броне. И своего отца. Я уважаю мнение других, но -не стоит называть моего отца душителем свобод и угнетателем независимости. Чтобы ни случилось - я горжусь своим отцом, вне зависимости от того, что попытаются приписать ему нынешние "ревнители высоких демократических идеалов". Ведь я был там - в том осеннем дне в военном городке в 1968 году. Я был, а они -нет.