У нас в Академии был один "вечный" капитан при хозчасти по фамилии Морошкин. Он был известен следующими отличиями.
Во-первых, будучи юным солдатиком, он участвовал в конвоировании через Москву колонны немецких пленных в 1944.
Во-вторых, каждый день выпивал три стакана водки (в пятницу четыре) и при этом был ни в одном глазу, и даже запаха не было. О его секретном составе по отбиванию запаха перегара под ноль в Академии ходили легенды, но список лиц, имеющих доступ к оному эликсиру, был строго засекречен. По косвенным уликам был изобличен майор из гаража. Во время парада, будучи в оцеплении, он назюзюкался до беспамятства. В кармане его шинели были обнаружены пустые бутылки из-под водки и коньяка, но перегаром от него не пахло. В санчасти поставили диагноз - солнечный удар (парад был 7 ноября) и все спустили на тормозах. А капитан, надо сказать, пил отнюдь не казенку, а исключительно деревенский самогон, причем двойной перегонки, тройной очистки и настоянный вдобавок на смородиновых почках, эту амброзию он гордо называл "Моя ягодка".
В третьих... Это пойло доставляли ему из подшефного колхоза, а так как заодно оттуда же от сдружившегося с капитаном председателя шел для узкого круга начальства поток закусона типа соленых мелких хрустящих огурчиков (в процесс изготовления которых входило опускание бочонка в зимнюю прорубь); капустки квашеной с клюковкой и антоновкой, а так же провесные окорока, сало земляной засолки, лещи, ранняя клубника и.т.д. и.т.п. И естественно, ему многое сходило с рук, то есть капитан был в шоколаде и начальство благосклонно закрывало глаза на еще одно его хобби - изготовление оловянных солдатиков и исторических миниатюр.
В-четвертых, у капитана была мастерская в подвале и даже небольшой выставочный зал, и он там проводил все свое свободное время. А его личную выставку показывали даже почетным гостям Академии. Бывали, конечно, накладки, как например, с миниатюрой "Разгром пулемётным полком анархистов кавалерийского корпуса ген. Барбовича". Капитан честно сваял атаку махновских тачанок на конницу белых, этот случай действительно был в истории, и махновские пулеметчики сделали из беляков салат с озерными грибами, сделав неизбежным взятие Крыма. (Нет, не зря все-таки Махно дали в свое время орден Боевого Красного Знамени из первого десятка номеров). Но политотдел пришел в ужас, и капитану с помощью добровольцев пришлось всю ночь перекрашивать махновцев в буденновцев. Но главная хохма была при встрече делегации генералитета ННА ГДР. Их привели в казематы капитана вечером в пятницу, уже после употребления им четвертого стакана "ягодки". Кто помнит, форма у ГДРовцев была один к одному как у Вермахта, так что когда немцев ввели в выставочный зал военных миниатюр, капитан сначала прибалдел, а потом решив, что опять привели пленных немцев, решил показать фашистам, кто они есть на самом деле. Гордо подвел компанию немецких генералов к звезде своей коллекции и картинно сдернул покрывало. Перед глазами земляков фельдмаршала Кейтеля открылась закопченная громада Рейхстага. На ступенях и у колонн ликовали победители, а вокруг среди подбитых "Тигров" в живописных позах густо лежали фигурки в мышиных мундирах фельдграу всех видов и черных кителях СС.
Тишину нарушил хрюкнувший Аким, привлеченный в качестве переводчика. Он увидел среди красных флагов победы над разбитым куполом маленький флажок ГДР. Когда через полчаса разъяренный замполит привел в подвал заместителя начальника Академии, ни капитана, ни флажка уже не было. Одного увели спать, другого спрятали в карман. А теперь перейдем к главному событию этого повествования...

У капитана Морошкина был друг, подполковник с Военно-исторической кафедры по фамилии Калибров. Они сошлись на любви к военной истории и пониманием того, что в своих чинах они застряли до пенсии. Сыграла тут роль конечно и "ягодка", под хорошую закуску, естественно. Подполковник очень любил возиться в тактических ящиках с песком, где с помощью капитана декорировал сражения из нашего героического прошлого, а по ночам их переигрывал. Иногда они играли с Морошкиным друг против друга, и капитан все время проигрывал. Зла за это на приятеля он не держал, но неприятный осадок оставался постоянно. Подполковник Калибров, кстати, весьма не любил Кутузова. Он считал, что Бородинское сражение можно было выиграть, и ни в коем случае нельзя было оставлять Москву. И хотя как истинный представитель Советской Исторической Науки он свято верил в то, что история не может иметь сослагательных наклонений, Бородинскую битву подполковник переигрывал неоднократно, причем в чине фельдмаршала, ну и Наполеону там, естественно, каждый раз доставалась.
У капитана тоже был свой исторический бзик. Он очень двойственно относился к южанам времен Гражданской войны в США. То есть с одной стороны конфедераты - это рабовладельцы и враги прогрессивного человечества, ну а с другой стороны, они защищали свою землю, свои дома, и вообще воевали против США - ныне потенциального противника, значит, солдаты генерала Ли почти союзники. А уж после того, как в результате экскурсии в подвал-музей делегации африканских борцов за свободу с ряда стендов пропало несколько фигурок, для Морошкина все стало ясно окончательно. По этому поводу капитан потихоньку стал готовить для миниатюры, посвященной Геттисбергскому сражению, армию генерала Ли и, естественно, армию генерала Джорджа Мида тоже. А подполковник Калибров, снизойдя к просьбе старого приятеля, подкрепленной литром "ягодки" и банкой "копеечных" опят, назначил на вечер последней субботы месяца их персональную Битву при Геттисберге. Помогать капитану, естественно, взялись мы с Акимом. Во-первых, нам было забавно и интересно, а ввиду того, что по ряду причин мы жили в общежитии Академии и не имели выхода в город, свободного времени у нас было предостаточно. Ну, и во-вторых, мы искали любую возможность поддеть педанта подполковника, достававшего нас на занятиях своим догматизмом (тем более, что моя хохма с флагом ГДР на Рейхстаге ударила мимо). Подполковник Калибров, кстати, был вдобавок официальным куратором подвала-музея по военно-исторической части.
Итак, мы с головой погрузились в процесс. Готовя перенос плашек с подразделениями конфедератов и их визави в тактический ящик, мы бурно обсуждали нюансы решающей битвы Севера и Юга, и Аким бросив взгляд на стенд с боем бывших махновских тачанок с белой конницей, сказал с сожалением в голосе:
- Вот бы под Семетри Ридж сотню тачанок, и кранты тогда генералу Ханту."-
Капитан Морошкин вскинулся было, но как-то сразу привял обратно...
- Так пулеметов еще не было - уныло сказал он, и тут в разговор вступил я.
- Во-первых, картечница Гатлинга была запатентована в ноябре 1862, во-вторых, бельгийский фабрикант Монтиньи создал митральезу в 1851 году, так что при инициативном человеке и должном финансировании сделать сотню другую митральез к июлю 1863 года вполне реально.
- А на что их устанавливать? - с надеждой спросил капитан Морошкин и получил вальяжный ответ от Акима:
- Так, товарищ капитан, была такая веселая тележка под легкомысленным названием "вагонет", подрессоренная, восьмиместная, и уж на Юге ее прообразы наверняка применялись, ставим туда митральезу и зольдатен фойер.
Две колонны по сто тачанок - это 200 стволов по 13 мм., они дадут 200 выстрелов в минуту, то есть сорок тысяч пулек по проклятым аболиционистам каждые шестьдесят секунд.
- Так у Ханта там на хребте двести орудий, они раздолбают повозки издалека, - борясь с надеждой, произнес Морошкин, но тут снова вступил я:
- А кто сказал, что к позициям противника надо подойти спереди? - и насладившись восхищенными взглядами коллег, добавил:
- И вспомните, товарищи офицеры, как Махно взял Екатеринослав. Сотни телег с капустой, приехавшие на рынок, оказались тачанками. Так кто нам мешает накрыть вагонеты парусиной и притвориться обозными фургонами? А что бы было еще незаметнее, рядом с ездовыми посадим кафров. Ведь были среди черных рабов сторонники Юга?

Немая сцена как в "Ревизоре" моментально сменилась бурным обсуждением будущей операции. Задачи было две - техническая и оперативная. Техническая касалась изготовления вагонетов и производства моделей митральез, ну а оперативная составляющая часть плана, имеющая в виду реальное применение тачанок в сражении и в первую очередь приближение к тылам генералов Ханта и Ховарда, была уже в основном решена благодаря моему стратегическому гению. Пришлось, конечно, поломать голову над тем, как внедрить в войска подполковника (он командовал северянами) левые обозы конфедератов, но решение нашлось простое и гениальное.
Ну а с техникой все сложилось более менее. У капитана были завалы заготовок для гужевого транспорта, а митральезы сделали из заготовок для пулеметов. На маскировочную парусину для фургонов капитан не пожалел новую казенную простыню и в расчетное время айне и цвайне колонне имени Гера Гатлинга были готовы к бою.
И вот наступил канун 1 июля 1863 года, вернее, последней субботы этого месяца. Поле битвы было готово. Аким ассистировал капитану, а я (в качестве засланного казачка) товарищу подполковнику. Я согласно указаниям командующего переставлял группы фигурок и ненавязчиво подтягивал две колонны обозных фургонов соответственно к Семетри Ридж и тылам Ховарда. И вот, когда конфедераты генерала Пикетта пошли в свою смертельную атаку и подполковник Калибров уже готовился отдать приказ своей артиллерии смести мятежников, капитан скомандовал срывающимся голосом:
- Митральезы вперед!
Аким гордо перешел на мою сторону стола, отодвинул меня в сторону величавым жестом и стал быстро снимать белые верха у фургонов. В тылу северян хищно ощетинились десятки смертоносных стволов, и артиллерия Ханта и подразделения Ховарда были выведены из строя. Войска южан перешли в атаку по всему фронту и генерал Ли победил.

На подполковника Калиброва было жалко смотреть. Уже час он метался кругом ящика с песком, ставшего полем его позора, но любые его атаки разбивались о железные аргументы противников. В конце концов, подполковник должен был согласиться, что и технически и оперативно присутствие на поле боя данных подразделений в данное время и с данным вооружением исторически и технологически возможно. Забыл сказать, что по нашему настоянию капитан предложил подполковнику сыграть этот бой на ящик коньяка. Мы обещали при этом, что если капитан проиграет, то оный ящик поставим мы. В общем, наши победили ихних...
Подполковник Калибров конечно не забыл, кто коварно внедрил фальшивый обоз на поле битвы, и с нетерпением графа Дракулы, ждущего молоденькую девственницу, ждал экзаменов, но меня на них он не увидел, впрочем как и Акима тоже. Мы к тому времени находились уже далеко от Москвы и наши тамошние экзаменаторы находились от нас по другую сторону мушки.


М. РУДЕРМАН, 1936 год - лейтенант Акимов, 1974 год
Ты лети с дороги, птица,
Зверь, с дороги уходи!
Видишь, облако клубится,
Кони мчатся впереди!
И с налета, с поворота,
По цепи врагов густой
Застрочит из митральезы
Лузианец молодой.

Припев:
Эх, тачанка-алабамка,
Наша гордость и краса,
Арканзаская тачанка,
Все четыре колеса!

Эх, за жаркой Чаттанунгой
Мчался степью золотой
Загорелый, запыленный
Митральезчик молодой.
И неслась неудержимо
С гривой рыжего коня
Грива ветра, грива дыма,
Грива бури и огня.

Припев:
Эх, тачанка-лузианка,
Наша гордость и краса,
Каролинская тачанка,
Все четыре колеса!

По земле грохочут танки,
Вертолеты петли вьют,
Джефферсоновской тачанке
Оду летчики поют.
И врагу поныне снится
Дождь свинцовый и густой,
Боевая колесница,
Митральезчик молодой.

Припев:
Эх, тачанка-джоржианка,
Наша гордость и краса,
Тенессийская тачанка,
Все четыре колеса!

ТАНКОВАЯ ОСЕНЬ В БУДАПЕШТЕ

Командир взвода тяжелых танков 33-й гвардейской мехдивизии старший лейтенант Филатов получил приказ выдвинуться к кинотеатру "Корвин". Ротный предупредил, чтобы ушки держали на макушке, в октябре колонна их дивизии уже попадала в засаду, и предупреждения на вкус старлея были излишними. Приняв на броню отделение танкового десанта и венгерского коммуниста в качестве проводника, ИС-ы, заревев дизелями, поползли по улицам затаившегося Будапешта. Лейтенант рассекал на броне по этой столице уже второй раз. Недаром на груди его висела медаль за город Будапешт. С 29 октября 1944 г. по 13 февраля 1945 г. Сержант Филатов воевал на этих улицах на командирской ИС-е, (правда, тогда это был ИС-2) и спас тогда комполка, вытащив его из горящей машины. После войны командир его не забыл и пристроил в Казанское танковое училище, где командовал тогда батин однокашник, полковник Живлюк. Так что взводный, смотря через свой ТПК на дома, пытался найти что-то знакомое из тех военных лет, но сегодняшний город начала ноября 1956 года сильно отличался от Будапешта образца 1944 и в первую очередь тем, что было меньше развалин. Машины шли в специальном боевом порядке, обеспечивающим наилучший контроль за окнами верхних этажей. Один танк шел по левой стороне улицы, контролируя дома справа. Второй, соответственно, по правой стороне, а командирский полз посередине улицы, страхуя всех сзади. Передняя машина стала выползать на перекресток, и тут раздался непонятный звук, нечто вроде взрыва и звона одновременно. ИС-3 дернулся и остановился, с него горохом посыпался десант, неуверенно стал открываться люк на башне, и тут звук повторился, и люк, лязгнув, открылся до конца, и из башни потянулся вверх неуверенный дымок, густея на глазах. Тут же из верхних окон правого пятиэтажного здания полетели на танки бутылки с горючей смесью и ударили выстрелы. Все действия на такой случай были проговорены заранее. Усатый старшина Стецько, командовавший десантом, приказал уцелевшим солдатам прижаться к фасадам домов и открыть огонь по окнам. Отвлеченные стрекотанием ППШ, мятежники упустили момент, и два турельных ДШК прошлись свинцовой 12,7-миллиметровой метлой по окнам засады. Бутылки с коктейлями Молотова упали, к счастью, мимо танков, и горели они как-то не весело, видно венгры в своих подпольных мастерских что-то перемудрили. С той стороны перекрестка замелькали какие-то люди с оружием, и из-за дальнего поворота вывернула тридцатьчетверка с щитами Святого Стефана* на башне. Филатов проорал в рацию: «Двойка, огонь, и сразу заряжай бронебойным, и снова огонь!» И сразу же добавил переключившись на ТПУ: «Бронебойным заряжай». У «Двойки» пушка была заряжена осколочно-фугасным, ну а Филатову же было проще. Пушка была не заряжена, и заряжающий уже дослал бронебойный снаряд и заканчивал с зарядом. Филатов довернул башню на цель, нажав кнопку электропривода на ТПК. В это время бахнула стодвадцатидвухмиллиметровка «Двойки», и перед тридцатьчетверкой вырос фонтан взрыва. Венгерский танк торопливо огрызнулся, но болванка попала в дом, и тут наводчик Филатова сам себе скомандовав "огонь" (такая была у сержанта привычка), нажал на плунжер. Танк дернулся, завоняло сгоревшим порохом, обрезиненные обода окуляра привычно вжались в глазницы, и через секунду с тридцатьчетверки слетела башня. Но радоваться было рано, впереди слева было то, что подбило головную машину, и скорее всего, это была 57-миллиметровая противотанковая пушка ЗИС-2. Судя по глухому звуку выстрела, она была в укрытии, и как бы не в подвале. Старлей помнил, как в 1944 в этом же городе артиллеристы 9-го корпуса СС у него на глазах подбили три ИС-2 из замаскированных в развалинах орудий. Тут повторения такой ситуации допускать было нельзя, тем более, что одну машину он уже потерял, а батальонный передал по рации приказ: «Захватить перекресток и держать его зубами, пока не придет подмога». Взводный приказал «Двойке» сдать назад, зарядить орудие фугасно-осколочным и держать под прицелом улицу на той стороне перекрестка. Сам же, взяв старшину Стецько, венгра и трех десантников вооруженных соответственно - РПД, снайперкой и ППШ, пошел на рекогносцировку. Высовываться на перекресток было опасно, но выяснить, где там слева за углом проклятая огневая точка мятежников, было необходимо, и Филатов принял решение. В левом доме, несмотря на расстрелянные окна (они добавили по верхнему этажу еще пару фугасных), несомненно, были еще инсургенты, и соваться туда малыми силами было глупо, но дом справа был тих, молчалив и зашторен, и именно туда старший лейтенант и направил свою группу. Дверь запертого изнутри парадного вынесли гранатой, без помех поднялись на четвертый этаж и венгр Ференц, позвонив в дверь и сказав в ответ на вопросительное блеянье волшебное слово Авош**, открыл разведчикам путь в нужную квартиру. Оставив гражданских в дальней комнате под охраной Ференца и одного из солдат, старший лейтенант осторожно выдвинулся на балкон и стал изучать в бинокль перспективу слева. Метрах в трехстах была видна разбитая витрина какого-то магазина, заложенная частично мешками с песком. На улице никого не было, но внутри угадывалось какое-то движение, поставив свой старый но надежный Цейс на максимальное увеличение, Филатов разглядел в глубине помещения силуэт орудия, и план действий оформился моментально. Подозвав жестом снайпера и пулеметчика, он объяснил им ситуацию и порядок действий. Снайпер и пулеметчик занимают позицию в дверях балкона, и как только командирский ИС приблизится к углу, то они выходят на балкон и снайпер с позиции лежа начинает гасить все, что шевелится внутри витрины, а пулеметчик с колена начинает вести беспокоящий огонь по позиции ПТО и вообще всему, что шевелится, ну а далее действуют по обстановке...
Снайпер, кривоногий коротышка с простой якутской фамилией Иванов, молча кивнул и стал обустраиваться на своей позиции. Пулеметчик Коля Семенов (по прозвищу «Косая сажень»), в ожидании дела расположился на старинном диване и занялся пулеметом и коробами с лентами. Старший лейтенант хотел еще раз повторить указания, как на улице громко бабахнула стодвадцатимиллиметровка, сразу же добавила вторая и радостно замолотили короткими ДШК. Командир и старшина ринулись на улицу. К моменту их появления все успокоилось, как доложил сержант Балакин, остававшийся на команде, вдали за перекрестком нарисовалась еще одна тридцатьчетверка Национальной гвардии в сопровождении разношерстной пехоты. Сержант не стал выяснять, атака это или нет, и открыл огонь. Тридцатьчетверка потеряла башню, а мятежники были накрыты огнем и уничтожены. Больше шевелений в той стороне не было, а по рации батальонный передал, что к перекрестку приближается колонна мотопехоты, и Филатов решил приступить к операции по подавлению ПТО противника и захвата перекрестка...
Командирский танк полз посередине улицы. На полкорпуса сзади и правее его сопровождала «Двойка». У зенитных ДШК сидели старшина Стецько и ефрейтор Рахимов из десанта. Экипажи были нужны внутри танков, а в командирской машине на место наводчика сел сам взводный. Механик-водитель согласно полученным инструкциям медленно вел танк вперед, готовясь в любой момент остановиться и врубить реверс. Башня была развернута влево, и когда в панораме прицела появилась проклятая витрина, которая почему-то искрилась, Филатов крикнул: "Стоп!" и нажал электроспуск. Танк дернулся от выстрела, и взревев двигателем, подался назад, и только тогда старлей понял, что витрина искрилась от пуль бьющего по ней РПД. "Двойка" повторила тот же маневр, но назад уже не отъехала. Не переставая, трещал ДШК, поливая расширившийся проем на месте витрины, еще один фугасно-осколочный снаряд завершил разгром магазина. С балкона залился прощальной очередью РПД, и никто сначала не понял, почему прекратился веселый мат старшины Стецько, подсоединявшему к турели последний пятидесяти-патронный короб. И только когда новая очередь стеганула горохом по броне, Рахимов увидел в окне второго этажа щуплую фигурку с ППШ. Тяжелые 12,7-миллиметровые пули вбили кукушку назад в комнату. Когда через двадцать минут Филатов и Ференц ворвались в комнату, они увидели седую женщину, рыдающую над изуродованным телом подростка, рядом с которым валялся окровавленный автомат.

* Святой Стефан - Щит увенчаный короной святого Стефана - Герб Старой Венгрии
** АВОШ - Политическая полиция Социалистической Венгрии AVH. Államvédelmi Hatóság, State Defense

ТАНКОВАЯ ОСЕНЬ В БУДАПЕШТЕ

Командир взвода тяжелых танков 33-й гвардейской мехдивизии старший лейтенант Филатов получил приказ выдвинуться к кинотеатру "Корвин". Ротный предупредил, чтобы ушки держали на макушке, в октябре колонна их дивизии уже попадала в засаду, и предупреждения на вкус старлея были излишними. Приняв на броню отделение танкового десанта и венгерского коммуниста в качестве проводника, ИС-ы, заревев дизелями, поползли по улицам затаившегося Будапешта. Лейтенант рассекал на броне по этой столице уже второй раз. Недаром на груди его висела медаль за город Будапешт. С 29 октября 1944 г. по 13 февраля 1945 г. Сержант Филатов воевал на этих улицах на командирской ИС-е, (правда, тогда это был ИС-2) и спас тогда комполка, вытащив его из горящей машины. После войны командир его не забыл и пристроил в Казанское танковое училище, где командовал тогда батин однокашник, полковник Живлюк. Так что взводный, смотря через свой ТПК на дома, пытался найти что-то знакомое из тех военных лет, но сегодняшний город начала ноября 1956 года сильно отличался от Будапешта образца 1944 и в первую очередь тем, что было меньше развалин. Машины шли в специальном боевом порядке, обеспечивающим наилучший контроль за окнами верхних этажей. Один танк шел по левой стороне улицы, контролируя дома справа. Второй, соответственно, по правой стороне, а командирский полз посередине улицы, страхуя всех сзади. Передняя машина стала выползать на перекресток, и тут раздался непонятный звук, нечто вроде взрыва и звона одновременно. ИС-3 дернулся и остановился, с него горохом посыпался десант, неуверенно стал открываться люк на башне, и тут звук повторился, и люк, лязгнув, открылся до конца, и из башни потянулся вверх неуверенный дымок, густея на глазах. Тут же из верхних окон правого пятиэтажного здания полетели на танки бутылки с горючей смесью и ударили выстрелы. Все действия на такой случай были проговорены заранее. Усатый старшина Стецько, командовавший десантом, приказал уцелевшим солдатам прижаться к фасадам домов и открыть огонь по окнам. Отвлеченные стрекотанием ППШ, мятежники упустили момент, и два турельных ДШК прошлись свинцовой 12,7-миллиметровой метлой по окнам засады. Бутылки с коктейлями Молотова упали, к счастью, мимо танков, и горели они как-то не весело, видно венгры в своих подпольных мастерских что-то перемудрили. С той стороны перекрестка замелькали какие-то люди с оружием, и из-за дальнего поворота вывернула тридцатьчетверка с щитами Святого Стефана* на башне. Филатов проорал в рацию: «Двойка, огонь, и сразу заряжай бронебойным, и снова огонь!» И сразу же добавил переключившись на ТПУ: «Бронебойным заряжай». У «Двойки» пушка была заряжена осколочно-фугасным, ну а Филатову же было проще. Пушка была не заряжена, и заряжающий уже дослал бронебойный снаряд и заканчивал с зарядом. Филатов довернул башню на цель, нажав кнопку электропривода на ТПК. В это время бахнула стодвадцатидвухмиллиметровка «Двойки», и перед тридцатьчетверкой вырос фонтан взрыва. Венгерский танк торопливо огрызнулся, но болванка попала в дом, и тут наводчик Филатова сам себе скомандовав "огонь" (такая была у сержанта привычка), нажал на плунжер. Танк дернулся, завоняло сгоревшим порохом, обрезиненные обода окуляра привычно вжались в глазницы, и через секунду с тридцатьчетверки слетела башня. Но радоваться было рано, впереди слева было то, что подбило головную машину, и скорее всего, это была 57-миллиметровая противотанковая пушка ЗИС-2. Судя по глухому звуку выстрела, она была в укрытии, и как бы не в подвале. Старлей помнил, как в 1944 в этом же городе артиллеристы 9-го корпуса СС у него на глазах подбили три ИС-2 из замаскированных в развалинах орудий. Тут повторения такой ситуации допускать было нельзя, тем более, что одну машину он уже потерял, а батальонный передал по рации приказ: «Захватить перекресток и держать его зубами, пока не придет подмога». Взводный приказал «Двойке» сдать назад, зарядить орудие фугасно-осколочным и держать под прицелом улицу на той стороне перекрестка. Сам же, взяв старшину Стецько, венгра и трех десантников вооруженных соответственно - РПД, снайперкой и ППШ, пошел на рекогносцировку. Высовываться на перекресток было опасно, но выяснить, где там слева за углом проклятая огневая точка мятежников, было необходимо, и Филатов принял решение. В левом доме, несмотря на расстрелянные окна (они добавили по верхнему этажу еще пару фугасных), несомненно, были еще инсургенты, и соваться туда малыми силами было глупо, но дом справа был тих, молчалив и зашторен, и именно туда старший лейтенант и направил свою группу. Дверь запертого изнутри парадного вынесли гранатой, без помех поднялись на четвертый этаж и венгр Ференц, позвонив в дверь и сказав в ответ на вопросительное блеянье волшебное слово Авош**, открыл разведчикам путь в нужную квартиру. Оставив гражданских в дальней комнате под охраной Ференца и одного из солдат, старший лейтенант осторожно выдвинулся на балкон и стал изучать в бинокль перспективу слева. Метрах в трехстах была видна разбитая витрина какого-то магазина, заложенная частично мешками с песком. На улице никого не было, но внутри угадывалось какое-то движение, поставив свой старый но надежный Цейс на максимальное увеличение, Филатов разглядел в глубине помещения силуэт орудия, и план действий оформился моментально. Подозвав жестом снайпера и пулеметчика, он объяснил им ситуацию и порядок действий. Снайпер и пулеметчик занимают позицию в дверях балкона, и как только командирский ИС приблизится к углу, то они выходят на балкон и снайпер с позиции лежа начинает гасить все, что шевелится внутри витрины, а пулеметчик с колена начинает вести беспокоящий огонь по позиции ПТО и вообще всему, что шевелится, ну а далее действуют по обстановке...
Снайпер, кривоногий коротышка с простой якутской фамилией Иванов, молча кивнул и стал обустраиваться на своей позиции. Пулеметчик Коля Семенов (по прозвищу «Косая сажень»), в ожидании дела расположился на старинном диване и занялся пулеметом и коробами с лентами. Старший лейтенант хотел еще раз повторить указания, как на улице громко бабахнула стодвадцатимиллиметровка, сразу же добавила вторая и радостно замолотили короткими ДШК. Командир и старшина ринулись на улицу. К моменту их появления все успокоилось, как доложил сержант Балакин, остававшийся на команде, вдали за перекрестком нарисовалась еще одна тридцатьчетверка Национальной гвардии в сопровождении разношерстной пехоты. Сержант не стал выяснять, атака это или нет, и открыл огонь. Тридцатьчетверка потеряла башню, а мятежники были накрыты огнем и уничтожены. Больше шевелений в той стороне не было, а по рации батальонный передал, что к перекрестку приближается колонна мотопехоты, и Филатов решил приступить к операции по подавлению ПТО противника и захвата перекрестка...
Командирский танк полз посередине улицы. На полкорпуса сзади и правее его сопровождала «Двойка». У зенитных ДШК сидели старшина Стецько и ефрейтор Рахимов из десанта. Экипажи были нужны внутри танков, а в командирской машине на место наводчика сел сам взводный. Механик-водитель согласно полученным инструкциям медленно вел танк вперед, готовясь в любой момент остановиться и врубить реверс. Башня была развернута влево, и когда в панораме прицела появилась проклятая витрина, которая почему-то искрилась, Филатов крикнул: "Стоп!" и нажал электроспуск. Танк дернулся от выстрела, и взревев двигателем, подался назад, и только тогда старлей понял, что витрина искрилась от пуль бьющего по ней РПД. "Двойка" повторила тот же маневр, но назад уже не отъехала. Не переставая, трещал ДШК, поливая расширившийся проем на месте витрины, еще один фугасно-осколочный снаряд завершил разгром магазина. С балкона залился прощальной очередью РПД, и никто сначала не понял, почему прекратился веселый мат старшины Стецько, подсоединявшему к турели последний пятидесяти-патронный короб. И только когда новая очередь стеганула горохом по броне, Рахимов увидел в окне второго этажа щуплую фигурку с ППШ. Тяжелые 12,7-миллиметровые пули вбили кукушку назад в комнату. Когда через двадцать минут Филатов и Ференц ворвались в комнату, они увидели седую женщину, рыдающую над изуродованным телом подростка, рядом с которым валялся окровавленный автомат.

* Святой Стефан - Щит увенчаный короной святого Стефана - Герб Старой Венгрии
** АВОШ - Политическая полиция Социалистической Венгрии AVH. Államvédelmi Hatóság, State Defense

ПО ЛИЧНОМУ УКАЗАНИЮ ТОВАРИЩА СТАЛИНА...
Или Баллада о тяжелом пулемете.


1975 год. Где-то между Сибирью и Дальним Востоком.

Мы сидели в привокзальном ресторане города Энска, что на Великой Сибирской Магистрали, и ждали свой поезд. Мы ехали из командировки, и теперь, чтобы попасть в Москву, нам нужно было проехать пару другую перегонов до аэродрома. В меню ресторана помимо дежурных блюд было к нашему радостному изумлению пять сортов сыра и несколько сортов кавказских вин, включая Хванчкару, Киндзмараули, Цинандали и Карданахи. Местное население эти напитки не уважало, и поэтому они были тут в свободном доступе. Учитывая непривычно жаркое для этих мест лето и предприимчивость Тарасюка и Акима, изыскавших кур и склонивших ресторанного Шефа их для нас пожарить, стол получился более чем... Жареные куры, желтые и янтарные лепестки сыра, зелень и лес бутылок. Что еще надо уставшему солдату, тем более, когда он в штатском и на отдыхе? В ресторане было пусто и поэтому мы сразу обратили внимание на мужичка за пятьдесят, который, несмотря на близость к обеденному времени, пребывал в тяжком похмелье. Судя по представшей перед нами интермедии, когда он прихрамывая барражировал возле вожделенной стойки, в ресторанном буфете его хорошо знали, но увы, все виды кредитов были давно исчерпаны. И тут в процессе бурной жестикуляции пиджак его распахнулся и на рубашке что то блеснуло. Я приглянделся и не поверил своим глазам... Это был ОРДЕН СВОБОДЫ И НЕЗАВИСИМОСТИ КНДР. Мы подозвали странного ветерана к своему столу, уважительно утолили его жажду, и уловив на его лице благорастворение, задали главный вопрос, за что, мол, ордена-то такие экзотические дают ?
- За Перышко, - почти нежно ответил ветеран... и вежливо испросив на такой случай водки, начал свой рассказ.

1950 год Корея. Наджин.

Ехали мы как-то помогать братскому Корейскому народу отбиваться от империалистических агрессоров. В группе было пятнадцать человек: Десять мастеров с заводского полигона, включая меня, Начальник, Зам по политчасти, двое военпредов и товарищ сами понимаете откуда. Ехали на поезде от самого Новосибирска, и хотя было нам всем строго-настрого приказано, что, мол, спиртного ни-ни, но у нас, сами понимаете, было, а когда кончалось, то Русский мастеровой всегда чего-нибудь изыщет, тем более, когда солдатский телеграф сообщил, что в Наджине будем пересаживаться на пароход, то тем более народ заволновался, тут на земле и то боязно по военному времени, так еще и в море повезут, так что по чуть-чуть не помешало. Так как груз был секретный, на границе разбудили только начальство со свитой. Ну а мы как начали отмечать с вечера первую поездку за границу, так и не могли на радостях остановиться, ведь водка, потребляемая дозами до ста грамм, полезна в любых количествах. Плюс повод был хороший: первый раз за границу попали. Ну вообще-то не у всех заграница была первая. Васька ездил в Польшу и Венгрию на танке, Мишка со Степаном пехом дошли аж до Берлина, ну а я так действительно первый раз. Повоевать не пришлось, так как сразу из ремеслухи пошел на пулеметный завод, что сейчас называется имени товарища Д., а когда пришли призывные года, то получил бронь как ценный специалист, так с тех пор на заводе и прижился, начальство ценило, да и дело я свое полюбил. В Наджин приехали под утро, ну а наотмечались мы накануне так крепко, что проснулись только от дикого шума на улице, да и то не сразу. Часть ребят бросилась наружу, а я, добравшись до тамбура, просто выглянул из вагонной двери и увидел полную пургу с узорами. Наши вагоны загнали на какой-то грузовой полустанок, где еще несколько эшелонов ждали разгрузки, и все паровозы, включая маневровые, оглашали воздух тревожными гудками. Метрах в пятидесяти или чуть подальше по ходу эшелона возле зенитки кучковалось наше начальство, туда же побежала часть народа, а я задержался в дверях, засмотревшись на вроде бы совсем близкие то ли невысокие горы, то ли высокие холмы. И тут из за этих самых вершин бесшумно выскочила стая серебристых птиц, увеличиваясь на глазах, они взревели и стали плеваться огнем. Это были американские самолеты. Железнодорожные пути превратились в ад. Пули крупнокалиберных пулеметов и ракеты, казалось, летели со всех сторон, и первое, что я осознал из увиденного, это снесенный ракетным залпом вместе с расчетом зенитный 37-миллиметровый полуавтомат и беспорядочно разбросанные тела, и тут до меня дошло, что там только что стоял штаб нашей группы. Внезапно наступила тишина. Нет, не полная, ибо раздавались крики и трещали горящие вагоны, но не рвались больше ракеты, не стреляли зенитки и не гудели паровозы, и главное, прекратился грохот со стороны главного Наджинского железнодорожного узла и порта, там, судя по всему, работали самолеты покрупнее, чем у нас. Внезапно кто-то потрогал меня сзади за плечо. Это был товарищ Чен, приданный нам сутки назад переводчик. Он не перенес вчерашнего застолья и мирно заснул на багажной полке нашего купе еще вечером, это его и спасло. Товарищ Чен был интересной личностью. По его словам он был из крестьян, и три месяца отучившись на спецкурсах во Владике, был назначен переводчиком в отдел Штаба Корейской Народной Армии, занимающийся контактами с Советскими товарищами, но говорил он хоть и немного ломано, но с московским аканьем, которое ни с чем не перепутаешь. Играл в шахматы лучше разрядника Петьки, да и пистолет у него был какой-то не нашенский, чуть ли не японский. Чен оглядел панораму и сказал почти без всякого акцента: «Опять Империалисты применили свой любимый прием, прошли в притирку над горами на бреющем, на подходе заглушили моторы и ударили как всегда из-за угла. А ведь был циркуляр из Генерального штаба во все части ПВО. Сейчас американцы полетели на свой аэродром, где по тлетворной буржуазной привычке будут обедать, а часа в три вернутся назад, чтобы все тут закончить».
- Слушай, Чен, а ведь я знаю, что зенитчики могут заранее знать о приближении самолетов, есть ведь средства предупреждения или как там они называются.
Чен иронично-мрачно посмотрел на меня и сказал:
- Эти средства называются радиолокатор. Старый разбомбили неделю назад, новый догорает вон в том эшелоне, и сегодня империалисты, судя по всему, добили последние зенитные батареи на грузовой станции и в порту. Так что еще один налет и нам настанет хорек».
Несмотря на общий трагизм ситуации, стоявшие рядом ребята заржали, и тут меня осенило.
- Ребята, - заорал я, - У нас же "Перышек" двенадцать комплектов и станки зенитные есть. Вот и встретим сук по-нашему, по-русски».
Проблема была в том, что все, кто имел хоть какое-то отношение к руководству, погибли во время налета. Я был старшим техником, но это не давало мне прав командования, и тут внезапно подсуетился Чен. Товарищ Чен внезапно оказался Старшим Полковником Министерства охраны безопасности государства, это была ого-го какая шишка, и все местные прыгали перед ним как мартышки перед дрессировщиком тигров. Вообще-то мы приехали в Корею, чтобы испытать в боевых условиях дюжину «Перышек», "Перышком" назывался Дегтярёва-Шпагина крупнокалиберный модернизированный пулемёт образца 1946 года, и он был признан заменить в войсках старый добрый ДШК 1938 года. То есть в нашем вагоне были сложены в опечатанных купе двенадцать пулеметов с двумя станками к каждому (пехотным и зенитным) и соответственно по десять пятидесятипатронных коробов на один пулемет. Товарищ Чен официально обратился ко мне за помощью, как к единственному выжившему из старших по званию, так сказать. Ох, знал бы я, как меня подставил хитрый азиат... Нам дали в полное распоряжение полсотни свеженьких сержантов-инструкторов, направляющихся в дивизионные пулеметные школы и по счастливой случайности оставшихся без паровоза, да и честно говоря, без эшелона тоже. Старший полковник Чен объяснил, что единственное наказание, которое я могу применять к неумехам и саботажникам, это расстрел на месте и необходимые бумаги он уже подписал. Корейские сержанты настолько прониклись серьезностью момента, что выполняли любое указание молниеносно и боялись нас до дрожи. Когда один из них, совсем молоденький парнишка, уронил на землю патрон, который ему доверили протереть, и услышал Петькин добродушный абсолютно беззлобный матюг, то без звука отправился в обморок. Пулеметы были быстро расставлены по позициям и приведены в боевую готовность. Полное содействие, а заодно и охрану обеспечивала очень строгая рота, вооруженная ППШ. В руках щуплых корейцев ППШ выглядел как дегтярь у Васьки, но обращались они с ними умело. Они посредством коротких очередей не разрешали приближаться к позициям пулеметчиков даже бродячим псам. Пулеметы мы расставили попарно, так как корейских сержантов сажать на «первых номеров» было несерьезно, а нас осталось годных к ведению огня только шестеро. Отработан был следующий метод. Первый номер из наших высаживал ленту и сразу переходил к другому пулемету, а сержанты должны были успеть перезарядить пулемет до того момента, когда во втором «Перышке» кончится лента, тем более что на этой модели подача ленты была двусторонней, и вторые номера могли работать, не мешая ни друг другу, ни пулеметчику. Шесть огневых точек были вовремя распределены на удобных местах типа полуразрушенной водокачки или холма с развалинами храма, ибо стрелки на часах уже совсем близко подошли к цифре три, но подождать пришлось еще минимум полчаса...
И вот, как и несколько часов назад, над кромкой холмов мелькнула серебристая стайка, и радостно наддав газу, приготовилась сеять под собой огонь, но не тут-то было. Первый как всегда ударил Васька, а потом и остальные. Я привычно поймал в прицел силуэт воздушной цели, синхронно нажал на гашетки и предохранители и с первой пятипатронной очереди попал в несущийся на меня Скайрейдер, из пяти патронов два были Б-32, и американцу это явно не понравилось. Задымив и роняя куски обшивки, Дуглас А-1 рухнул где-то за пакгаузами, не выпустив ни одной ракеты. Как потом сказал товарищ Чен, бой шел ровно 14 минут. Больше энергией, нежели молитвами Старшего полковника, на территории железнодорожной станции было задействовано несколько десятков ручников, от дегтярей до старых японских Гочкисов. Когда американцы пошли на второй заход, ища именно наши «Перышки», так хорошо пощипавшие им перья, корейские пулеметчики открыли ураганный огонь из десятков стволов. Толку с них, конечно, было не очень много, но от нас они внимание отвлекли. После утреннего налета на наш эшелон потерь у нашей группы больше не было. Расход боеприпасов составил 1267 патронов. Товарищ Чен, погладив еще теплый ствол пулемета и задумчиво улыбаясь спросил:
- А кто приказал сделать такое оружие? - и получив ответ, что этот пулемет создан по личному указанию товарища Сталина, посерьезнел и сказал:
- Тогда этот прекрасный пулемет, еще и очень хороший пулемет. - И козырнув, удалился, оставив вместо себя кого-то вроде взводного с соответствующим количеством солдат.
А на станции снова началась какая-то суета, но гораздо более целенаправленная, чем с утра. Ну, во-первых, не гудели паровозы, а во-вторых, подошедший на соседние пути сразу же после налета состав был моментально оцеплен автоматчиками, туда подъехала пара закрытых легковушек и несколько грузовиков и чем-то и кем-то загрузившись, куда-то умчались, причем вместе с ними умчался и товарищ Чен, и у меня сложилось стойкое впечатление, что именно это и было его основным заданием, а вовсе не сопровождение нашей группы. А еще через три часа, когда мы уже заканчивали упаковку «Перышек» в походное положение, примчались представители советских служб и органов. Советские товарищи из местного командования, узнав что мы участвовали в бою, пришли в ужас, и наш вагон срочно прицепили к эшелону, идущему в Союз, а ввиду того, что меня везли под охраной в отдельном купе, я очень сильно напоминал себе арестованного. Когда мы рано или поздно добрались до Владика, меня почему-то поместили в гостиницу Дома офицеров, и с ребятами я уже в эти дни не общался. А через три дня за мной пришли, но повезли не в НКВД, а в военное ателье, где подогнали под меня новенькую офицерскую форму без знаков различия и отвезли не куда-нибудь, а в какой-то большой штаб, где в торжественной обстановке консул Корейской Народной Демократической Республики вручил мне Почетную грамоту «За укрепление Дружбы между Советским и Корейским народами». А еще через год меня вызвали в Москву, и там уже посол КНДР в Советском Союзе вручил мне вот этот «Орден Свободы и Независимости», как было сказано в русском переводе наградных документов, «за заслуги в укреплении обороноспособности и защите безопасности». А на банкете я встретил Товарища Чена, он был уже генерал, но не чинился и первый подошел ко мне поздороваться. Очень мне обрадовался и сказал, что я даже не знаю, какое мы с ребятами сделали важное дело. А когда я спросил, так это то дело очень важное, что мы много самолетов сбили, он засмеялся и ответил, что есть вещи много важнее сбитых самолетов. На том мы и расстались, а я так и не успел его спросить, сколько же мы точно пустили в землю американцев. Мы с ребятами много раз считали и вспоминали, но цифры все время получались разные, но никогда результат не был меньше пятнадцати сбитых стервятников.

1975 год. Где то между Сибирью и Дальним Востоком.

На этом ветеран закончил свой интересный и местами поучительный рассказ. Остальное были уже частности, менее интересные для высокого общества. И то, что он еще неделю жил как важная персона в офицерской гостинице, и то как познакомился с подавальщицей из офицерской столовой и в результате на ней женился, потом повредил ногу, выхлопотал инвалидность и со временем переехал жить сюда, на ее родину. Тут он занимается мелким металлоремонтом и точкой ножей и все у него хорошо, только вот у кума сына в армию проводили и праздник немного затянулся, но в понедельник он как штык выйдет на работу.




ПРИМЕЧАНИЯ
ДШК и Перышко — крупнокалиберные станковые пулемёты под патрон 12,7×108 мм. ДШК был принят на вооружение РККА в 1939 году под обозначением «12,7 мм крупнокалиберный пулемет Дегтярева—Шпагина обр. 1938 года» (ДШК, Индекс ГАУ - 56-П-542).В 1946 году под обозначением Перышко (Дегтярёв, Шпагин, крупнокалиберный модернизированный, Индекс ГАУ - 56-П-542М) пулемёт был принят на вооружение уже Советской Армии (а не РККА).При сохранении принципа работы автоматики и схемы запирания канала ствола был полностью изменён механизм питания (он обеспечивал подачу патронной ленты либо с правой стороны, либо с левой). Соответственно иной стала и конструкция патронной ленты (так называемая типа «краб»). Дульный тормоз имел другую конструкцию. Питание ленточное из коробов. Ленты по 50 патронов.

Douglas A-1 Skyraider
Экипаж: 1 чел Макс. скорость: 520 км/ч Дальность полёта 2115 км
Вооружение: Пушки: 4×20 мм Боевая нагрузка: до 3600 кг на 15 узлах подвески


ОРДЕН СВОБОДЫ И НЕЗАВИСИМОСТИ КНДР
Боевая награда, вручающаяся командирам дивизий и бригад (I степень) и ниже (II степень) за военные заслуги.

СТАРШИЙ ПОЛКОВНИК
Воинское звание в Корейской Народной Армии. Среднее между полковником и Генерал-майором. Примерно соответствует Британскому «Бригадиру»

В ЭТУ НОЧЬ РЕШИЛИ САМУРАИ

Третий и последний раз Зеленые фуражки шерстили нашу машину уже у ворот Отряда. Подтянутые ребята во главе с подошедшим позднее лейтенантом с повязкой дежурного проверили наши документы и внимательно осмотрели машину и груз. Надо вам сказать, что погранцы вообще очень непростые ребята. Пока я с ними не пообщался, я об этом как-то не задумывался, но потом я смог узнавать их буквально по глазам, то есть взгляд у них особый, этакая серьезная внимательность пулеметчика, ждущего атаку противника. И немудрено. Безусловно, любой пограничник находится на передовой даже в мирное время, ведь за спиной вся Страна, а впереди граница, которая в любой момент может стать фронтом, и как я понял еще позднее, ощущение это остается у настоящего пограничника на всю жизнь. Но хватит лирики, а лучше расскажу о том, при каких обстоятельствах я с погранцами познакомился, а было это так...
Нам нужно было сопроводить объект из одного приграничного городка, причем объект мог опоздать, и плюс - особо светиться в этом городке нам было ни к чему, и поэтому мы приехали туда в официальном качестве вместе с бригадой из одного «Почтового ящика». Бригада была прислана сюда для установки кое-какого хитрого оборудования в местном погранотряде... Барон был майором-военпредом, а остальные ребята технарями разных уровней, причем Аким выбрал имидж гражданского специалиста-раздолбая, ходил в мятом комбинезоне без знаков различия, и судя по его довольной роже, быть раздолбаем штатским на территории воинской части ему чрезвычайно нравилось. Роль свою он играл самозабвенно, в первый же день подошел к местному главному комсомольцу, попросил у него закурить, а потом пригласил размяться спиртяшкой.
Старший лейтенант Акимов был вообще натурой творческой и артистичной. Когда мы зависли в одной молодой республике (республика так и почила в бозе, будучи юной), Аким сказался композитором, и на мотив песни «Ким Ир Сен наш любимый вождь» накатал вместе с Арканей Гвардейский гимн на немецком и французском. В КНДР к делу пролетарской пропаганды относились очень серьезно, в частности, некоторые Красные Корейские композиторы учились в ГДР, и армейские песни у них получались поэтому некой смесью ГДРовской эстрады и раннего Элвиса. Так что Аким с Арканей весьма в своем творчестве преуспели. Когда лихие гвардейцы Ибибио, сверкая мундирами и топая босыми ногами (ботинки выдавались только на парад и развод караула), маршировали мимо нас с корейско-немецкой песней на устах, мы буквально рыдали, и только Тарасюк мечтательно жмурясь, назвал эту писню гарной, на что Аким подозрительно-победно сказал ставшую крылатой фразу: «А ведь вы кореец, Тарасюк», на что получил мгновенный ответ: «Я не кореец, я старшина!»
Впоследствии при заполнении всевозможных деклараций в графе "национальность" данное звание стало не менее популярным, чем слово "Да" в графе Sex.

Короче, мы делали вид, что помогаем монтировать шкафы с аппаратурой, а сами ждали нужной нам оказии. Мы находились на так называемой дальней хозтерритории, и начальство там бывало редко, а когда бывало, то подвергалось моральной агрессии со стороны Акима, который будучи штатским рабочим, в аморальном поведении себя не ограничивал. Особенно Акиму нравилось гнобить одного проверяющего в чине капитана. Он уже неделю шастал по всем территориям отряда (на границу его, естественно, никто не пустил) и проверял морально-политический уровень бойцов. Капитан Поздняков не только был арбузом*, но к всеобщему презрению еще и боялся собак, так что не зря все местные за глаза звали его Чмо. Напротив части была чебуречная, и связистки любили бегать туда за чебуреками. Одну из них остановил Поздняков и стал неуклюже знакомится. Девушка оказалось в затруднительном положении... И послать старшего по званию нельзя, и надоел уже в первую же минуту, но на помощь пришел Аким. Он вальяжно поприветствовал девушку, и выяснив, что она купила 10 чебуреков, послал ее купить еще два. В ответ на недоуменный взгляд он объяснил, что для сборки кошки требуется минимум двенадцать данных изделий, девушка, хохоча, убежала, а Аким покровительственно сказал капитану:
- Вот такой конструктор, приятель, купи двадцать чебуреков и собери кошку.
А когда капитан удивленно заметил, что в первой версии нужно было двенадцать, Аким покровительственно добавил: ну ведь первые восемь ты схаваешь...
В общем, в ожидании каждый развлекался как мог, тем более, что оказия опаздывала уже на три дня, и Барон потихоньку начинал внутренне беситься. А тут еще так сложилось, что капитан Чмо стал испытывать к нам жгучий интерес, особенно после того, когда засек Акима, Таракана и Арканю, играющих в Драйв-покер на спички и сыпящих английскими терминами. Он быстренько доложил местному командованию о подозрительных технарях, но естественно, был вежливо послан, и по живости характера решил провести расследование сам, и его квадратная морда появлялась в самых неожиданных местах и в самое неожиданное время. Даже дипломатичный и спокойный Тарасюк ворчал: «Що він увесь час бродить як ворона по смітникові».
К этому времени данный вечный Шуруп** с квадратной мордой и маленьких очечках достал в Отряде всех. После того, как он подкрался к молодому, стоявшему на посту, и до заикания его напугал (солдатик получил за это три наряда с неофициальной формулировкой: «За то, что своевременно не открыл огонь»), капитана Позднякова ненавязчиво вытеснили из Отряда на периферийные территории, где он тоже преуспел и добрался наконец до нас. Это его и погубило. Последней каплей было его предложение Барону занять вверенных ему сотрудников не буржуазными картами, а здоровыми советскими шахматами. А Барон шахмат настолько терпеть не мог, что даже Аким опасался его прикалывать на эту тему. Виной тому был один случай из курсантской жизни. Вечером в субботу Барон и Аким сидели в Ленинской комнате и играли в шахматы. Сама игра была им до фени, они ждали Борьку, чтобы вместе с ним отправиться в общежитие консерватории, дабы поднять тамошним курсисткам военно-политический уровень, и Ленкомната была наиболее удобным местом, куда в это время вряд ли кто-нибудь заглянет, но это только так казалось... Внезапно в комнату вошли наши Генерал и замполит. Генерал радостно провозгласил: «А ты говорил, что нет талантов! Вот они и поедут на чемпионат!»
Как выяснилось позднее, от нас надо было послать кого-то на чемпионат Округа по шахматам, и мало того, что послали нас, нам с Акимом еще сказали, что ежели займем призовое место, то нам сделают МС, а если нет, то сгноят без города всю роту. Такая вот круговая порука, блин. Мы, естественно, выиграли, но неприятный осадок остался. Так вот, после всего этого, Арбуз имел неосторожность предложить Барону сыграть в шахматы...
Надо сказать, что многоплановый розыгрыш капитана Позднякова шел уже давно. Ему периодически подсовывали информацию, что на сопредельной территории со времен войны существует анклав, где до сих пор держит оборону одна из дивизий Квантунской армии. Но это жуткий секрет, и об этом запрещено даже думать, а не то что разговаривать. Погранцы радостно участвовали в мистификации, и лишь завидя Позднякова, начинали разговор о том, что опять японцы похитили местного, но резко замолкали, когда капитан к ним подходил. Несчастное Чмо пару раз рыпалось к начальству, где, естественно, никто не понимал, о чем идет речь, и Арбуз понял, что тут творятся темные дела, и это надо будет, естественно, отразить в отчете. А тут подоспела оказия, и в свете этого сующее везде свой поганый нос Чмо нам было тут не нужно, и его надо было срочно нейтрализовать. В общем, операция «Арбуз» вступила в активную фазу. Тарасюк получил приказ изыскать бутылку дешевого портвейна, арбуз, веревку и мешок. Изъять в мирном городе в мирное время человека и немножко его нейтрализовать было для нас не вопрос, так что прогулка капитана Позднякова по вечерним пенатам окончилась для него мешком на голове и кляпом во рту. Часа два его возили по городу, периодически вытаскивая из машины и волоча десяток другой метров по земле, раза три перекидывали через забор, полчаса держали в ванной, и включив воду на полный напор и запустив фен, изображали, форсирование Амура.
Предпоследним актом трагикомедии был допрос красного партизана в ***Кемпейтай. Не снимая с головы мешка, пленному Позднякову объяснили, что он находится на телитолии, контлолилуемой Импелатолской алмией, и если он не ответит на все вопросы, то его скормят собакам, а потом сделают харакири. Аким и Таракан в те минуты, когда им не надо было изображать японцев, изображали рвущихся с поводков собак. Барон успокаивал их, говоря: «Нэ натто такк ллаятть, соппакки. Сккоррро путет мнокко ням-нямм» - после чего собаки начали хрюкать и к ним присоединился сам Барон, который понял, что от смеха он вместо японского акцента заговорил с эстонским. В результате допроса выяснилось, что Чмо абсолютно не изучал матчасть, что проистекало из его заявления, что в магазине Калаша десять патронов, то что не знаком с реалиями приграничной зоны, что было видно из незнания им количества собак, охраняющих городскую баню, а также то, что данный капитан точно не знает, как зовут Генерального секретаря ЦК КПСС - по крайней мере одна из версий звучала как Владимир Ильич. Ну а в ответ на требование произнести здравицу Императору Ямато, он и вовсе крикнул нечто похожее на хайль. Но все хорошее, к сожалению, кончается, и подошло время уезжать. На прощанье бедному капитану положили на колени бомбу и строго-настрого наказали не шевелиться, если он, конечно, хочет жить, и угостили напоследок стаканом-другим портвейна со снотворным...

Ранним утром часовой сообщил дежурному офицеру, что на внешней границе охраняемой территории кто-то сидит у дерева. Дежурный наряд обнаружил мирно дремлющего человека с мешком на голове, а когда мешок сняли, оказалось, что это был капитан Поздняков. Первые его пахнущие дешевым перегаром слова были: «Товарищи японцы, где тут можно пописать?»
На коленях у него лежал арбуз....

А мы в это время были уже в воздухе, нас ждал Палдиск. Большая все-таки у нас была тогда страна. И весь полет Тарасюк возмущался: «Такий гарний кавун витратили на якого-те бродячогодурня».

После демобилизации и Перестройки капитана Позднякова занесло аж в Нью-Йорк. Там он работал у тестя в японском ресторанчике. Жалеет страшно.

ПРИМЕЧАНИЯ.

*Арбуз - офицер, пришедший в Погранвойска из армии, то есть снаружи зеленый, а внутри-то красный.

**Шуруп - военнослужащий не пограничник

***Кемпейтай -Военная полиция и разведка японской Императорской Армии времен второй Мировой войны. Кемпей-Тай - Название это происходит от двух иероглифов - "Солдат" и "Закон", которые солдаты этих подразделений носили на нарукавных повязках. Первое подразделение Кемпей-Тай было создано высочайшим указом Императора Мэйдзи в 1881 году.