ПРО УШИ И НОСКИ

Кто служил, прекрасно знает, что такое строевой смотр и с чем его едят. И чем плановый строевой смотр отличается от смотра, когда какой-нибудь проверяющий приезжает. Почти ничем. Разным количеством потраченных нервных клеток только разве. И командир на таком строевом смотре уже, в случае чего, не сам дерёт, а наоборот - защитить подчинённого пытается. Если, конечно, это нормальный командир. Командиры - они же разные бывают.
Проверяющие тоже бывают разные.

Свои - это которые регулярно бывают. Например, осенью, когда рыба идёт и яйца свои откладывает. Икру, то есть, мечет.
Не знаю как вы, а лично я ни разу не встречал проверяющего, который бы отказался от, к примеру, литровой баночки этих самых рыбьих яиц. Или нескольких баночек.

Не очень свои - это те, кто за время пребывания в должности приезжает в такие дыры, как наша, два раза - когда принимают должность, и ещё разок, чтоб не забывали.

Бывают почти свои. Скажем так, бывшие наши, те что служили тут, а потом ушли на повышение. Некоторые, заезжая в родные пенаты, плюют исключительно через губу. А некоторые остаются нормальными людьми. Всяко бывает.
Чаще всего о таких складываются предания и легенды.

Бывают совсем не свои. Случайно внезапно забредшие. Московские какие-нибудь. Эти самые страшные. И не только потому, что наделены полномочиями огромными, а ещё и потому, что, как правило, ни бельмеса не понимают. Как говаривал товарищ Саахов в «Кавказской пленнице», видят мир из окна персонального автомобиля. В «арбатском» военном округе взрощенные. Поэтому встреча с такими - уж как повезёт. Можно взлететь вверх по лестнице должностной, а можно и слететь с неё. Хорошо, что приезжают такие редко, даже не при каждом поколении. За глаза над ними смеются и, как правило, быстро забывают.

И вот Птицеедов приехал. Почти что свой, но уже немного через губу плюющий. Он был здесь комбригом, потом ушёл выше. Принимая должность начальника штаба флотилии, он приезжал навестить нас. Теперь же он принимал должность командующего флотилией. Уже никто из бывших сослуживцев не решился бы издалека просто помахать рукой, приветствуя. Хотя, быть может, многим бы этого хотелось. Да и ему самому, наверное, тоже. Субординация, однако.
И все понимали, что быть может, он в последний раз тут, тем более что со дня на день будет произведён в контр-адмиралы. И хотелось бы ему щегольнуть в адмиральских звёздах перед бывшими сослуживцами, но никак. И все понимают это. И он понимает, что все это понимают. И был у него, поэтому, своего рода азарт. Здоровый такой азарт.

А потому как вчера вечером, по прибытию, его очень здорово встретили, то сейчас ему было не особо здорово. Тяжеловато было.

Строй стоит. Все ждут. Появляется комбриг. Коротко напутствует. Всё замирает - появился Птицеедов. Всё как в лучших домах и традициях - команды, приветствие, осмотр, опрос жалоб и заявлений. Естественно - ни у кого ничего. Комбриг командует, личный состав представляется, Птицеедов после приветствия ни слова не проронил. Если глубоко вглядеться в глаза ему (очень-очень глубоко), то можно понять, что ему этот смотр никуда не упёрся и упираться не собирается. Просто стандартная процедура, по большому счёту никому не нужная.
Важно, на первый взгляд, и степенно движется. Но улавливается в его действиях что-то нервное. Как в миниатюре Ширвиндта с Державиным о разности спектакля в середине года и того же самого, идущего 31 декабря. После середины строя, если быть очень внимательным, Птицеедов начинает невольно ускоряться. Ну и славненько! Своего рода галочка почти уже благополучно поставлена... тут взгляд командующего падает на Кириллыча, начальника узла связи нашего, и смотр возвращается на круги своя.

- Не стриган! - орёт Птицеедов. И непонятно всерьёз он взбешён или напускает на себя важности.

Надо сказать, что уши у Кириллыча ушами то назвать не особо язык поворачивается. Воткни его ногами куда надо и кабель подсоедини к нему - и вот она РЛС. И как так природа над ним поиздевалась? Поэтому все привыкли, что ходит он с битловской шевелюрой. Прикрывает, скажем так, изъян.

- Смотрите: не стриган! Ну о чем тут можно говорить?! Чего тут у вас можно смотреть?!
Все понимают, что у кома просто нашёлся повод сказать, мол, плохо у нас всё. Тем более, что почти с каждым, кроме прибывших летом лейтенантов, он знаком лично и за полтора года, прошедшие с момента его перевода от нас, он просто физически не мог забыть об особенностях «телосложения» Кириллыча.
Птицеедов поворачивается, презрительно махнув рукой и собираясь уходить. И все облегчённо понимают, что благодаря патлам Кириллыча строевой смотр так быстро и , считай что, благополучно, подошёл к концу. Спасибо, дорогой друг!
Комбриг, как и положено нормальному командиру, попытался было что-то промямлить в защиту подчинённого. О том, что если коротко постричь Кириллыча, то будет некрасиво, на что командующий, театрально так, замедленно оборачивается и, глядя комбригу в глаза, тоном поначалу мудрого старца, а к концу перешедшего на бравый комиссарский призыв, произносит:
- Что?! Что Вы такое говорите? Что Вы тут мне рассказываете? Да уши у офицера и должны торчать! - при этом снимает фуражку и демонстрирует свои. Тоже, надо сказать, немаленькие уши.

Но какой жест!

Видно очень хотелось Птицеедову, что б запомнили его тут таким вот своим, вышедшим из народа.

Азарт, подобно аппетиту, нарастает во время самого действия. Поэтому Птицеедов, видимо, решив покочевряжится немного и незлобно:
- А давайте-ка носки посмотрим!

Началось, мля.

Но, как говорится, команда дАдена - время засЕкано. Все дружно, отставив правую ногу, поднимают штанины брюк. В семье - не без урода, в строю - не без пижона. Нашлась же падла в белых носках. Сейчас Птицеед заведётся уже не понарошку.

- Вот! Вот!! Видите!? Причёски стиляжьи и носки такие же! Ну о чём, о чём тут можно говорить?! Скажите мне: о чём!? Объясните же своим подчинённым, что бы раз и навсегда закусили себе этот вопрос: носки у моряка должны быть чёрные! Чёрные, понимаете?! Чёр-ны-е! - с этими словами без пяти минут адмирал поднимает свою штанину (ещё один жест!) и показывает свой чёрный носок.

- Видите? Чёрные! Всем видно?! - опускает штанину. Поднимает вторую...меняется в лице - ну или синие! - махнул рукой, повернулся и, поманив к себе комбрига, пошёл к своей «Волге».

Пока шёл до машины и садился, строй замер. Все понимали, что это просто вчера его встретили хорошо.

И запомнили его действительно своим. Вышедшим из народа.

ПЕСНЬ О БАКЛАНЕ. непосредственно сама




Скажите мне, а что такое честь
И с чем ее сегодня можно съесть?
А может, да простят меня, невежду,
Ее на теле носят как одежду?
Скажите мне, коль это не секрет,
Что, честь имеет вкус, объем и цвет?
А может, кто-то знает ей и цену?
Тогда - добро пожаловать на сцену!
Я прямо заявляю при народе,
Что чести нет,- верней, она не в моде,


Жил был подполковник. Не родился, конечно ж, подполковником, а дорос. Или дослужился - сами решите как правильно. А сделал он это в одном из военкоматов города...ну, скажем, S-ta. Почему S-ta? Потому что N - слишком заезжено. А Н-ск я с детства воспринимаю не иначе как Новосибирск. А тут другой город. Тоже в Сибири.

Звали его Сергеем Александровичем. Впрочем, почему же звали? Он и сейчас живёт и здравствует. И зовут его так же. А фамилия у него...пусть будет Баклан. Во-первых, если фамилия Овсов - лошадиная, то настоящая фамилия прототипа нашего героя чисто птичья. Причём не как обычно, обычно ведь фамилии, являясь именами существительными, очень на прилагательные похожи, а именно так - как существительное в именительном падеже. А во-вторых, потому...да просто мне показалось это хорошей идеей. А вот почему мне так показалось - это, надеюсь, поймёте сами.

В прошлом году, вышел наш герой на пенсию и теперь уже руководит военкоматом как гражданский специалист. Конечно, когда-то он был курсантом. И по выпуску попал служить в войска. Но про то, как это было, нам неведомо. Мы можем только предполагать. Но этого делать мы не будем. Мы немного расскажем тут пару случаев из бакланистого прошлого этого современного (см. эпиграф!) офицера, касаемо его пребывания в S-tском военном комиссариате, в коем он и вырос со старшего лейтенанта до подполковника. С первого взгляда обычный офицер. Пижонист, правда, излишне - не по чину каракуль носит. Любит, по гулянке, караоке петь. И на пункте сбора граждан области, в отличие от остальных, ходил всегда не в камуфляже, как все, а в повседневной форме одежды. Ну да тараканов то у нас у каждого, если поискать.
Но перейдём, наконец, к делу.

Мухи имеют совесть.
Дико, но это так.
Вот вам простая повесть,
Грубая, как наждак.
У одного главбуха,
Ползая на столе,
Некая дура муха -
Бац - и нашла сто рэ.
Твердая, как зубило,
Строгая, как пила,
Муха так поступила:
Муха их не взяла.

Было это давно. Не то чтобы уж очень давно. Баклан майором был. В то время в оружейных комнатах военных комиссариатов, только представьте(!), хранилось оружие. На весь личный состав военного комиссариата, развёрнутого до штата военного времени. А к оружию - патроны. А как же без этого! И службу в то время офицеры и прапорщики несли круглосуточно и с пистолетом на боку. Как положено. И денежное довольствие военнослужащим и заработную плату гражданскому персоналу в то время не на банковские карточки перечисляли, а прямо наличными давали. А сейф с наличкой - разумеется, у дежурного. Он же вооружён.
Надо ли говорить, что герой наш тоже периодически заступал на дежурство и вооружался табельным ПМ. В этом ничего удивительного нет, ведь он такой же, как и все. Только фамилия у него необычная - Баклан.
И вот в одно из своих дежурств с субботы на воскресенье наш герой решил расслабиться. Нервы, понимаешь. Каким образом? Да элементарно! Сначала принял на грудь. Чего ж тут необычного? - спросите вы. Ну конечно, в принципе, ничего. Если не считать, что ты на службе и с пистолетом на ремне. Но Баклан этим не ограничился. Он решил расслабиться по-полной. S-t ведь город большой. И в нём всё есть. Досуг разный и всё такое. И решил наш герой этим досугом позаниматься. Вобщем вызвал он себе девочку для утех. Прямо на место несения службы - в военкомат. И уж не знаем, почему так вышло, случайно ли или преднамеренно, но вызвал он индивидуалку. То есть она сама приехала. Не привезли её ребята-сутенёры, а сама. В чём разница? - спросите вы. А сейчас узнаете!
Натешившись вволю (предположительно, конечно), стал наш барин выпроваживать девицу восвояси. Только вот делал он это грубо - обзывал, унижал. А самое главное - денег за работу не заплатил.

Кто его знает, может и пожалела симпотяжка в тот момент, что индивидуально трудится, а не с прикрытием. Только была она не робкого десятка. А может, просто очень деньги нужны были. Сняла она со своей ножки туфельку да со шпилечкой, и ударила находящегося при исполнении майора да по буйной головушке. Аккурат в висок. Как в песне про купца Калашникова. Упал Баклан, подняться не может, кровь по полу. А смоковница, не будь дурой, ключики то от сейфа денежного у него взяла, дверцу открыла и...поступила порядочно. Можно ли назвать порядочной представительницу древнейшей профессии? - спросите вы. Не знаю. Только денег она взяла ровно столько, сколько должен был отдать ей Сергей Александрович за труды её неправедные. А потом вызвала скорую и ушла. Куда - не знамо. Может домой. Может снова на работу.

Приехала скорая. Потом милиция и другие должностные лица. Расследование, дело. Результаты вас интересуют? Думаю, что да. А они таковы (вкратце):
Несколько человек, вооружённых клюшками для гольфа, напали на военный комиссариат города S-ta Х области с целью завладеть оружием. Майор Баклан С.А., смело и решительно действуя, отразил нападение, получив при этом ранение: «...проникающие ранения черепа, в том числе без повреждения мозга...» (цитата!).
Страховку, естественно, оформили. И даже объявили ему благодарность...

Что вы, братцы?.. Я ж за вас
Потерял в атаке глаз!

Возможно, именно этот случай послужил последней каплей, после которой оружие из военкоматов убрали всерьез и надолго. Как вышло навсегда.
Ну и ещё немного. И всё о нём же.

Но, несмотря на саблю и наган,
Я - интеллектуальный интриган.
Направо и налево интригуя,
Свои погоны свято берегу я.

В военных комиссариатах раньше были такие отделения - четвёртые. Там учитывали солдат, сержантов и прапорщиков запаса. Одно время в этих отделениях был специальный человек, занимающийся отбором запасников на контракт. Наш Баклан, одно время, руководил таким отделением, а посему иногда сопровождал набранных контрактников до места службы. Глупость несусветная, но так уж Минобороны устроено, что некоторые наипростейшие вещи принято делать не просто, а с подвыподвертом.

Как то выпало нашему герою сопроводить полдюжины контрактников до Моздока. Процедура, в принципе, никчёмная и ненужная, совершенно несложная. Туда, да обратно. Но что-то там не срослось или срослось, но не сразу, и из Моздока им пришлось лететь до Гудермеса ещё. И его пребывание, и процесс передачи личного состава вместо одного дня (без учёта дороги) продлился, аж целых три.

Вот, собственно, и вся история. За исключением того, что привёз он с собой оттуда какую-то непонятно кем подписанную справку, заполненную, судя по почерку, своею собственной бакланистой рукой и, подолбившись головой об кадровые органы, спустя пару месяцев, получил удостоверение участника боевых действий. И теперь вовсю пользуется правами и льготами.

Те из нас, кто был там реально и по-настоящему, руку подавать ему перестали. А ему то что? Как с гуся вода.

Подвыпивши, кто-то съёрничал, расскажи, мол, Серёга, как это ты удостоверение добыл? Что делал для этого? Может у тебя и медали за боевые действия есть, а не только "песочки"?

- Ага! - вытаращив глаза, заорал он в ответ - а вы знаете как страшно сидеть в вертолёте после того как по телевизору передали, что вчера один сбили?!

Браво! Получил удостоверение за страх!

Не за совесть.

К чему я это всё?

Просто горько как-то, что вот таких вот дёгтевых ложек в нашей и без того далеко немедовой бочке всё больше.

Особенно при переходе на новый облик...

__________________________________________________Эпиграф и остальные стихотворные строки взяты из произведений Леонида Филатова.

ПЕСНЬ О БАКЛАНЕ. Присказка

- И не надо меня просить и уламывать! Я вам тут не девочка! Да и вы, товарищ майор, взросленький уже, соображать должны! ... Не знаю я ничего, и знать не хочу!
Это Баклан орёт. S-tский военком. Интеллект которого неизмеримо выше табуретки (с).
- Да слышу я, слышу! Не глухой! И знаю! Всё знаю! И про скорую, и про операцию и про реанимацию! Всё знаю, я же командир, и, между прочим, обязан... знать! И не надо мне петь тут военных песен!
Это у Серёги, коллеги моего из S-ta, дочку по скорой увезли и проблемы были большие. А военком его со службы пораньше к ней в больницу не отпускал никак. Аргументы не отпустить были просто «убийственные» по своей весомости:
- Вы, кажется, «Можайку» закончили? Вот! Вы - космонавт! А не доктор! Чем вы можете ей помочь?
И неважно Баклану, что по итогам проверок Серёгино отделение лучшее, а он - лучший начальник отделения. Потому что:
- Вот я инженерное училище оканчивал и понтонные переправы изучал, поэтому и не лезу в больничку. Нехер там делать! Так что сидите тут и бдите! Ну и что, что лучший? Нет предела совершенству! Всё, окончен разговор!
Правда, в больницу Серёга всё же поехал. Получил от умника-начальника за это выговор и лишился квартальной. Но не поехать он не мог.
Но это, как говорится, только присказка.
Сказка - впереди.

ИВАНЫЧ



Выше среднего роста, с большими голубыми почти детскими глазами и красивым лицом, с которого почти никогда не сходила улыбка, Иваныч выглядел всегда представительно. Даже респектабельно. Ещё бы не респектабельно - начпрод* гарнизона все-таки! С годами появилось брюшко, а затем и брюхо. Должность обязывает, это понятно. Об улыбке и доброте лучезарных глаз его надо сказать то, что они не сходили и не исчезали у него даже в те минуты, когда начальство драло его с особой жестокостью во все щели. А драть, порою, было за что. Например для заступления на вахту он всенепременно приносил с собой тапочки, в которые влезал аккурат сразу после доклада о приёме-сдаче так быстро, что при его комплекции казалось совсем невозможным. Просто как чемпион по прыжкам. После облачения в тапочки он втыкался в привозимую каждый раз с собой видеодвойку и ровно 24 часа после этого его не интересовало абсолютно ничего. Кроме перерывов для приёма пищи. Нервы железные, можно только позавидовать.
Никто никогда не слышал, что бы Иваныч вдруг на кого-то повысил голос. Берёг он нервы. И свои. И чужие. И сердце поэтому у него было здоровое. И желудок он тоже берёг. Но только свой. До чужих желудков ему особо дела не было - опять же - нервы берёг. Поэтому желудок у него был тоже здоровый. А вот подагра и печень его доставали. Это всё из-за огромной его любви к алкоголю.
А ещё Иваныч очень коммуникабельный. Потому как без неё, без коммуникабельности, начпрод - не начпрод.
На службе Иваныч отсутствовал по полгода в каждом календарном. Абсолютно законно. Ложился на месяцок в госпиталь, после которого в обязательном порядке направлялся в санаторий. Поправить здоровье. И так два раза - весной и осенью. Летом было 2 месяца очередного отпуска. А уж поскольку он лечился амбулаторно! В общем что бы так болеть, как Иваныч - говорили у нас - нужно иметь железное здоровье.
Но это сейчас всё так хорошо: машина, санатории, супруга и две дочки-красавицы, командировки с саунами-ресторанами...
...............................................................................................
Дело было в первой половине восьмидесятых, когда Иваныч был просто Саней и, как это сейчас говорится, замещал должность заместителя командира береговой базы бригады кораблей ОВРа., на котором висело всё продовольственное, вещевое и шхиперское имущество. Он был ещё строен и спортивен и носил лейтенантские погоны. И носил он их, на начало нашей истории, уже четыре года. А причина этому уже упоминалась мной в самом начале - врождённый (или приобретённый, но устойчивый) пох/изм и большая любовь к зелёному змию.
И примеров тому можно приводить великое множество. Как-то с начальником медицинской службы всё той же бригады (его дружба с медиками, впоследствии многократно и с большими процентами приносящая немалые дивиденды, начала зарождаться ещё с тех времён) они пошли за грибами. Лёха, начмед**, не пожадничав, захватил с собой спортивную сумку, в которой лежали два одеяла из лазарета и две бутылки из-под шампанского с медицинским спиртом. А Саня сумку с закусью забыл. А когда спохватились - возвращаться уже не захотели. Да и примета - не очень. Поэтому кушали они этот спирт, развалившись на одеялах, вдыхая чудные запахи приморского августа и кусая, морщась, сыроежки. Разморило их не слабо и решили они вздремнуть. И вздремнули. До вечера. Проснулись - пошли обратно. Всё по плану. По их плану. У комбрига были планы другие, ему уже полдня нужен был медик. И его, соответственно, искала вся бригада вместе с бербазой. Со временем уже забылось, что именно понадобилось командиру от доктора, но попались они ему в тот самый момент, когда он в очередной раз выходил из лазарета, ругаясь громко и не очень цензурно.
- Ну, и где ж вы были?! - спокойно так, и через секунду - Ты где был, конь с яйцами?!
- За..за грибами ходили, товарищ комбриг - промямлил Лёха. Саня в это время мило улыбался и хлопал своими почти женскими ресницами. При этом доктор расстегнул сумку и продемонстрировал начальству завёрнутые в одеяла два раскрошенных подберёзовика.
Получили они по пять суток ареста, однако, по причине незаменимости по службе, были амнистированы к исходу первого же дня пребывания на "губе".
Это маленький пример, и если б случай был единичный, то всё забылось бы быстро. Но Саня с Лёхой, в том то и дело, постоянно о себе напоминали приблизительно такими же примерами. И потому одному из них тем летом так и не присвоили старлея м/с, а о том, что второй уже 2 года как переходил - я уже писал.
А буквально через неделю они, опять же, вместе залегли в санчасть со страшенной аллергией, причина которой - далеко ходить не надо - ясна как Божий день. В субботу во время ПХД*** Саня, как обычно, зашёл к Лёхе в санчасть - чего-нибудь порешать. Порешали быстро - шёл дождь, поэтому поход на природу, естественно, не рассматривался - расслабляться будут прямо здесь. В лазарете. Семьями ещё ни тот ни другой не обзавелись, торопиться некуда. А в лазарете есть всё, что надо. И выпивка, и запивка, и закуска. Выпивкой был, естественно, спирт. Медицинский, очищенный. Запивали физраствором глюкозы. А закусывали витаминами. «Гексавит» в полукилограммовых консервных банках. Гармонию не нарушали. Было выпито по 0,5 литра спирта на брата и съедено по 0,5 кг. «Гексавита». Глюкозу каждый пил столько - сколько хотел, благо недостатка в ней не было. И наутро у обоих вытупил то ли диатез, то ли ещё чего - короче всё тело покрылось сыпью, которую герои наши благополучно расчесали в кровь, покрывшись коростами сверху донизу.
Ещё примеры нужны? Думаю, что уже достаточно. Тем более, что уже давно пора переходить непосредственно к тому, о чём хочется поведать читателю.
Не так давно назначенный комбригом капитан 1 ранга Птицеедов мужиком был суровым характера своенравного и служакой рьяным. При этом и специалистом добрым. А по сему, впоследствии, он стал фигурой очень значительной и большой как на флоте в частности, так и в минобороны в целом. Но это потом, а пока в бригаду ожидался приезд высокой комиссии. От того, что она «накопает» и как её примут, скажем так, не напрямую, но всё же, зависела скорость продвижения по службе непосредственно самого Птицеедова. Ну а соответственно и всех остальных. Конечно, уже в меньшей степени.
Справедливости ради стоит отметить, что Птицеедов чтил традиции, уважал их. Старые не ломал и новые не вводил. Поэтому, в соответствии со сложившейся традицией, Иваныч (технический спирт в то время проходил не по службе ГСМ, а по шхиперской) ежемесячно, выдавая по 5 кг шила**** на каждый тральщик, удерживал в пользу комбрига - по традиции - положенные 0,5 кг. И даже учёт соответствующий вёл где-то в черновиках. Это устраивало всех. По крайней мере открытого недовольства никто не высказывал. Традиция.
И вот в глазах Иваныча заблестела надежда наконец-то получить долгожданную звёздочку. А чего? Работает лейтенант, молодцом. И ещё ни разу в непотребном виде Птицеедову на глаза не попался.
Комиссия. Адмирал со свитой. Публика солидная и - хочешь, не хочешь - уважаемая. Для обеспечения культурных мероприятий на подсобном хозяйстве забили кабанчика. Саня, понятное дело, рылом не вышел. Всё, что от него требовалось - доставить из фонда комбрига шило.
- Сколько там у меня? - спросил Птицеедов по телефону.
- Двенадцать с половиной килограммов, товарищ капитан первого ранга! - бодро доложил Саня.
- Угу. Так, а в литрах это скока будет?
- Считай полный бутыль.
- Вот что, Александр Иваныч, неси-ка ты всё.
Решив, что это его звёздный час, тем более когда Птицеедов назвал его по имени-отчеству, Саня, на здоровых тогда ещё ногах, помчался в санчасть.
- Лёха, бутыль есть пустой? - и, не дождавшись ответа, схватил первый попавшийся, открутил крышку - вроде ничем не пахнет.
- Пошли, поможешь. - верный Лёха, скинув халат, засеменил в госпитальных тапочках вслед за другом, не задавая лишних вопросов.
Сказать, что Саня был воодушевлён и окрылён значимостью возложенной на него миссии - ничего не сказать. Точно никто сказать не может, но вполне возможно именно в этот момент Саня, постепенно, начал превращаться в Иваныча.
Отмерили из бочки по весам ровно столько сколько нужно. Понюхали. Закрутили. Посмотрели друг на друга. Снова открутили крышку и снова понюхали. Снова посмотрели друг га друга, зачем-то взболтнули и снова понюхали. Вздохнули. Закрутили. Ещё раз вздохнули и понесли.
Мысль о том, что комбриг, конечно же, не будет перевешивать и пересчитывать покоя не давала обоим. Но они, молча, шли бочком к выходу из хранилища, неся бутыль и стараясь не глядеть друг на друга. Кто-то должен был решиться. Это был Саня. В тот момент, когда их взгляды всё-таки встретились сквозь стекло бутыля, он не выдержал:
- Стой! Лёха, неси бутылку!
И Лёха снова полетел к себе в лазарет, в этот кладезь склянок. Отлив пол-литра, они доставили бутыль с шилом по назначению.
Пятница. После обеда. Для завершения проверки осталось только акт подписать. Ну и посидеть, как по традиции положено. И ничто этому не мешает. Птицеедов с высокой комиссией двинули на природу. Акт подписывать. И для подписания у них есть всё необходимое - замаринованный, просящийся на огонь кабанчик, разносолов тьма, несколько молоденьких официанток из гарнизонной столовой, старшим среди которых командир бербазы***** и почти полная бутыль спирта.
У Сани с Лёхой есть почти тоже самое, даже лучше. Халявнонарисовавшиеся пол-литра шила и закуски немеряно. Правда, сидят они у Лёхи в лазарете, а не на природе. И официанток у них нет. Но они не особо то в них нуждались, как в официантках. К тому же им-то ничего подписывать не надо, а в свете того, что больных в лазарете нет - свобода! На двое суток! Сейчас выпьют-закусят и в ДОФ******. На танцульки.
Тяпнули по первой. Открыли рты и расширили глаза. Необычный вкус. Может просто отвыкли? Последнее время всё медицинский, а тут технический. Решили выйти покурить, предварительно тяпнув ещё по одной.
....................................................................................
Проснулись оба к вечеру. В субботу. Очень удивились, что почти ничего не съели и не выпили, а прямо в форме на нерасправленных кроватях спали. Подумать то подумали, да снова спать легли. Утром в воскресенье проснулись голодные. И задумчивые. Вроде как невыспавшиеся.
- Саня, блин, это же из-под эфира бутыль!
Всё стало ясно и понятно. Тяпнули по рюмке медицинского. Им стало хорошо. И было хорошо почти до обеда. Ни о чём думать не хотелось. И коль с танцульками в эти выходные не заладилось, то решили пойти искупаться. Но и этому в эти выходные не суждено было сбыться. Потому как были «приглашены» к комбригу на ковёр. Там Птицеедов, громким голосом, произнёс трёхминутный спич, из которого более или менее литературным являлось только «...вашу мать» и «вылить на х@й гадость!».
Всё дело в том, что законы природы действуют одинаково как на лейтенантов, так и на каперангов. И на адмиралов. Даже на женщин. И, согласно этим самым законам, комиссия в полном составе, вместе с официантами уснула младенческим сном. С той лишь разницей, что Саня с Лёхой были под крышей, а те - на природе. Во время сна они были искусаны комарами и промочены дождём - оказывается в субботу ещё и дождь был. Кабанчик был съеден собаками и дорастащен воронами.
По результатам работы комиссии акт составлен был. И неплохой. Правда Птицеедов с академией на пару лет затормозился. А вместе с ним и Санины с Лёхой звания.
.................................................................................
Когда перед самым дембелем мы пытали Иваныча (уже солидного, в чине капитана второго ранга) о секретах мастерства, он сознался, что спирт они с Лёхой тогда не вылили, а просто вскипятили. Эфир - по законам природы - испарился. Улетучился. А потом употребляли остывшее содержимое. По назначению. Безо всяких сонных последствий
- И вообще, не надо делать из еды культа! - произнёс он в заключение. Согласитесь, из уст начпрода эти слова звучат как-то по-особенному.

КАК я дважды не снялся у Михалкова в "Сибирском цирюльнике"

Как-то снимал Никита Михалков фильм. И назывался он "Сибирский цирюльник". Вернее, снимал и снимает он много, но в тот раз он снимал именно "Цирюльника". Некоторые сцены он снимал на периферии Н-ской области, в центре которой и было то самое военное училище, в котором, уважаемый читатель, я и имел честь...

Впрочем, училищ военных в городе было три. Ещё и школа милиции. Ещё и...

И вот, что бы снять сцену, как того самого цирюльника каторжане тянут, понадобилась режиссёру-постановщику массовка немалая. И приехал он к нам в училище, договорился с начальником (официально 100 млн. руб, это до деноминации, дал училищу типа на асфальт, правда, нового асфальта на территории училища мы как-то не наблюдали, и взял две роты курсантов для этого. Ведь в данном случае курсанты - халявная актёрская сила. Ещё на небольшой творческой встрече он поведал нам, почему в главной роли у него играет не Шарон Стоун, как изначально планировалось, а всего лишь Джулия Ормонд. Поплакался, так сказать. Мы прониклись. Это само собой.
Впрочем, возвращаюсь к съёмкам.
Потому как Никита Сергеевич сам моряк, срочную на Камчатке служил, он, конечно же, просил нас привлечь (училище наше состояло из одного военно-морского факультета и четырёх армейских). Только наш фак-редиска сказал, что у нас учебный процесс. И всё. П****ц. Угрёбок! А те две курсантские роты армейцев, пожертвовавших учебным процессом, полтора месяца готовились к съёмкам, потом почти столько же снимались. Бляха-муха! Мечта жизни! Подготовка заключалась в том, что они не брились. Собственно, и всё. Потому как они по-сценарию каторжане. Соответственно никаких нарядов, кроме как по роте, они не несли. Караулы - тем более. Это надо было видеть! - курсанты бородатые ходят! Не высшее военное, а царское казачье училище! Даже в увольнение в связи с этим им было добро прямо из училища по гражданке ходить - роскошь невиданная.

На этом первую часть повествования о моей первой несъёмке в этом замечательном (кто-то поспорит?!) фильме закончу.
Скажем так, что не снялся я в первый раз из двух по стечению обстоятельств, по еб***тости начальника факультета (штырь ему в забрало!) и по собственной недальновидности. Ведь сразу после школы в училище меня не взяли. В смысле, брали, но в армейцы. А мне (мля!) надо же было повыделываться: хочу моряком быть! На второй год приехал поступать. Удачно. НО!!! Снова ведь с руками и ногами брали в армейцы! А я упрямо лез во флот! Пролез. И слава Богу! Ну не мог я предвидеть, что согласившись на сапоги и портянки, возможно, построю звёздную карьеру. Даже когда на втором курсе хотел бросить по причине того, что брали в театральное (хрен с ним, что среднее) я остался моряком! Тут просто мама попросила: сынок, пожалуйста, не бросай! И я послушался. Ввиду собственной мягкотелости и слабохарактерности.

Пошел к замполиту. Хороший мужик. Владимир Петрович Токарев, воспитанник Киевского ВВМПУ, настоящий ум, честь и совесть. Может, по причине отсутствия собственных детей он относился ко всем нам, как к своим. А меня ещё и ценил за то, что я был главным движителем факультетской самодеятельности и связей с общественностью (как сейчас говорят), при этом был и в спорте впереди и учился хорошо абсолютно сам. Отвлекусь, но напишу, что Петрович легко одной рукой(!) загонял «штаны» на бильярде! Уж не знаю, где он успел этому научиться, но факт такой присутствовал.
- Владимир Петрович...
Он меня понял. Как актёра ли в душе. Как мальчишку ли переростка... но понял! И, оставаясь на пару дней за начальника факультета, не просто подсказал как быть, но даже и пролоббировал мою «болезнь». В смысле я типа заболел, да так сильно, что в лазарете училища со мной не знали что делать, и я срочно направлен был в гарнизонный госпиталь.
- Ну, а дальше - сам! Удачи, Витя! - мы пожали друг другу руки.
В госпитале я, воодушевлённый, рассказал о своих бедах начальнику отделения. Не знаю о том, кем он хотел быть в детстве и есть ли у него дети, (то ли Петрович и тут помог) но и он меня прекрасно понял. Но, для начала, как положено, я быстренько начал сдавать разные анализы и прочие УЗИ. Для того, чтобы предположить у меня какой-то не очень хороший диагноз. Потом на меня были бы выписаны и благополучно проведены в истории болезни и в других бумагах нужное количество ценных дорогостоящих лекарств. А я в то время уехал бы своим ходом на съёмки. Благо место дислокации действа Михалков нам открыто озвучил.
Но началась война. Точнее, очередной её виток. Я имею в виду Чечню. Срочно и внезапно мой доктор уехал в командировку. Туда. А на его место, временно, пришёл совсем другой, которому были абсолютно похрену мои и чьи-либо вообще проблемы. Главное для него было одно: не попасть в Чечню. Он и не попал. А я не попал в кино.
- Товарищ курсант! С вашими анализами вы - племенной жеребец! Не удивлюсь, что сейчас по дороге до училища ты успеешь трахнуть пол-квартала! - как-то резко перешёл он с «вы» на «ты». Короче, выписали меня из госпиталя так же скоропостижно, как и «вписали».
По причине сильного душевного расстройства (да и, в конце концов, не «карась» я уже!) отправился в Alma Mater свою я не сразу. Пошёл к родне. Родня в этом городе у меня состояла из тётки, родной сестры отца, и её мужа, дяди Павла. Дядя Павел местный, когда-то окончил это же военное училище и послала его Родина служить в сибирскую глухомань. Там он и охомутал прелестницу-старшеклассницу - тётку мою. Или она его. Неважно. Из армии он уволился старлеем и вернулся в свой город уже вместе с молодой женой. Сестра моя, их дочь, со своим сыном к тому времени перебралась жить в столицу. Короче говоря, моим нечастым визитам (а чем старше курс, тем визиты, естественно, реже) дядя Павел был всегда рад. Да и тётка, в общем-то, тоже. Почему «в общем-то»? Да потому что тётя Галя у меня взбалмошно-придурошная. Мы с ней друг друга часто не понимаем. Да практически всегда. Безусловно, мы - родня. И какая-то привязанность между нами есть. Но в том-то и дело, что какая-то. А с дядей Павлом мы всегда ладили. К тому же, по умостроению своему он глубочайший гуманитарий и вообще очень просветлённый человек - я был уверен, что он поймёт меня. Ещё и сына, которого он безумно хотел, тётка ему так и не родила...
Прихожу к ним, дома оба. Пока тётка на стол собирала, мы пошли в комнату посекретничать. Если бы его дома не оказалось, то исповеди бы моей не было. Потому как тётя Галя такую «детскость» мою не поняла бы. Да и не являлась она никогда исключением из большей части советских женщин, люто возненавидевших Михалкова после выхода на экраны «Жестокого романса», в котором Никита Сергеевич сыграл Паратова.
И, выслушав, дядька почти убил меня. В упор и наповал.
- Галка! Слушай, а ты не знаешь...
Оказывается, Михалков, ведя переговоры о курсантах-актёрах, подбирая место для съёмок и т.д, короче, всё время пребывания в городе жил не где-нибудь, а в соседней квартире! На лестничной площадке четыре квартиры. Две плюс две. 29-я с 30-й и 31-я (дядьки с тёткой) с 32-й. Каждая пара квартир имеет общую прихожую, которую с наступлением капитализма от остальной части подъезда отделила, одна на две квартиры, бронебойная дверь. Ольга (несмотря на возраст, именно так) и Владимир Максимыч принадлежали к некоей богеме. Они что-то рисовали и где-то это выставляли. Ходили по выставкам и театрам. Ничего особенного, но как-то это всё торжественно-восторженно у них было. Катались не реже чем раз в полгода в Израиль. Бывали и в Париже и в Венеции и много ещё где, но это уже значительно реже. И у них кто только не останавливался! Например, когда мои тётка с дядькой только въехали сюда и знакомились с соседями, давным-давно, ещё до капитализма и общей железной двери, у них останавливался друг семьи Олег Даль. Вот и сейчас у них гостил Михалков, и родственники мои с ним ежедневно встречались. Потому что Ольга курить в квартире не разрешала, и Никита Сергеевич с Владимиром Максимычем выходили в подъезд. Возвращаясь с работы, они виделись с курильщиками на лестничной площадке и здоровались. Дядька по доброте душевной - по-доброму. Тётка, по-женски солидарная с большинством соотечественниц и оскорблённая за бесприданницу - сквозь зубы.
Тётя Галя принеслась быстро, и, к неожиданности моей, начала причитать, жалея меня.
- ...но они, по-моему, уже уехали...
Чуть не вынеся косяки вместе с входной дверью и, забыв про звонок, я долбился и кричал в дверь соседям...
- Ой, Витя, здравствуйте! - начал причитать с неизменной улыбкой сосед, - да-да, всё думали-думали и таки уехали. Сегодня с утра...
Мир на некоторое время перевернулся. В смысле свет для меня погас...
Я опоздал всего на полдня! Видно не судьба.
Вот так вот я не снялся у Михалкова во второй раз подряд.
Это было осенью. Фильм должен был выйти весной, но по каким-то причинам задержался на два года. От этого он стал ещё более долгожданным.
И получился действительно потрясающим.
Но я тут совсем не причём...