Честно содрано с http://www.obkom.net.ua/articles/2006-11/30.1057.shtml

Данная статья опубликована на правах рекламы в рамках объявленного Национальным союзом журналистов Украины конкурса для пропаганды идей НАТО на просторах Украины.

Двадцать лет назад я служил в элитном подразделении войск НАТО. Причем, пошел туда служить добровольно.
Начальник военной кафедры Миланского политехнического института полковник Гайдук выстроил личный состав «курсантов» третьего курса обучения и зачитал приказ Совета министров обороны НАТО, который вкратце сводился к тому, что обучаться на евроатлантического офицера имеют право лишь те граждане, которые уже отбыли срочную службу в вооруженных силах Альянса. В принципе, логичное решение натовских милитаристов лично мне ничем не грозило - до этого я успешно «косил» от армии уже не один призыв, а офицерские погоны на мне все равно смотрелись бы как на корове седло. Но было одно обстоятельство, о котором полковник Гайдук тут же напомнил: «Не прошедшие срочную службу отчисляются с военной кафедры, что автоматически влечет исключение из института».
Из полутора тысяч курсантов, выстроенных на плацу, этот приказ касался всего одного человека. И им, как назло, был я, так как все остальные к этому времени уже успели пройти «школу настоящего мужчины». Потому моя перспектива овладеть мирной профессией начальника какого-нибудь облэнерго была поставлена под конкретную угрозу.
Уже на следующий день я приперся в свой «родной» военкомат Куйбышевского кантона с просьбой забрать меня в армию. Военком полковник Геращенко тут же затребовал мое личное дело, которое, естественно, не нашли. Дело было в том, что родился я в Люксембурге, поступил в итальянский институт, после чего неоднократно менял место прописки. В результате таких телодвижений мое военкоматское личное дело где-то благополучно затерялось, что позволяло мне на вполне законных основаниях уже много призывов отлынивать от исполнения священного долга перед НАТО и не менее почетной обязанности служить его агрессивным целям.
Осознав этот факт, полковник Геращенко дал мне разумный совет: «А пошел бы ты, хлопче, нах...» Пал Николаевич был пожилым и заслуженным офицером, но он плохо ориентировался в создавшейся ситуации. Я ему как отцу родному объяснил, что если он сейчас не оформит мне два года каторги, то Европа в будущем потеряет высококвалифицированного специалиста в энергетике как минимум, а как максимум - лейтенанта, командира взвода установок ЗСУ-23-4. На что райвоенком заявил: «Хорошо. Приходи завтра с вещами». Я было начал свою старую волынку о том, что неплохо бы сначала медосмотр пройти «и тэде, и тэпэ», на что Пал Николаевич резонно заметил: «Завтра и пройдешь».

Честно сказать, это был мой первый опыт, когда с натовскими вояками я общался не через высокопоставленных знакомых и без взятки в кармане. Потому вопрос решился просто.

Вечером того дня я сидел в комнате институтского общежития со своим соседом - палестинским боевиком Тус Назиром - пил водку и закусывал яблоками. И был абсолютно трезв. Ведь завтра меня ожидало нечто...

На следующее утро заботливые врачи поставили мне диагноз абсолютно здорового человека, и я пошел по этапу. Нечто тюремное во всю процедуру вносил и тот факт, что из двадцати новобранцев из самого промышленного региона Италии, давшего позже самых крутых олигархов и нынешнего премьер-министра, только четверо не имели судимости «по малолетке». И, что вполне закономерно, наш контингент был направлен в элитную межнациональную военно-строительную часть (в простонародье - СТРОЙБАТ), дислоцировавшуюся в одном маленьком городке Баварии.

Сам этап описывать смысла нет (хотя там тоже была масса замечательных моментов), - на место мы доехали ранним декабрьским утром при температуре далеко ниже минус 30 градусов. И это при том, что, вылетая самолетом сутки назад, в Милане мы нежились зимним теплом в +9. После чего сразу оказались в «карантине», в котором уже было набито восемь десятков разноязычных новобранцев со всех концов необъятного нашего НАТО.

Мы тут же получили статус «духов». А чтобы полнее ввести в курс дела, сержанты, отвечавшие за проведение курса молодого бойца, сразу выгнали нас на плац. Сорок кругов бега по плацу перед штабом части убедили в том, что это не самодурство старослужащих сержантов, а санкционированная свыше акклиматизация наших нестандартных нравов к стандартам НАТО.

Нет смысла говорить, что первую свою армейскую ночь я провел не чувствуя ни себя, ни своих частей тела. И слава Богу! По какому-то странному стечению обстоятельств именно этот день отмечался во всей армии НАТО как «100 дней до приказа». Причем праздновали его не только будущие дембеля, но и годовалые и полуторагодовалые сержанты из нашего карантина. Один из них - младший сержант Назиев из Испании - напился так, что залез на второй ярус нар (внизу на первом ярусе как раз спал я), где, оглушив бляхой ремня по голове призывника из Люксембурга, овладел им в особо извращенных формах. Об этом утром мне рассказали «сослуживцы», которые всю ночь провели в ужасе, каждую минуту ожидая, что и с ними может произойти нечто подобное.

Комментируя ночной инцидент, сержанты просветили нас, что это еще ничего. Мелочь. И пообещали еще более суровые испытания тем, кто после принятия присяги будет распределен в 4-ю роту батальона, имевшую репутацию «маленького дисбата». Но я все равно продолжал быть оптимистом. Со слов более «матерых» новобранцев я уже знал, что командир 3-й роты - итальянец по происхождению - делает все, чтобы собрать в своем подразделении земляков, которым дает максимальные преференции по службе. И что я уже стою у него на драфте под N 1.

Через две недели у нас была присяга. В связи с тем, что в стройбатах НАТО категорически запрещено иметь какое либо оружие (иначе перестреляли бы друг друга за один день), из ближайшей городской средней школы нам привезли винтовки М-16 с пропиленными стволами и без затворов. С которыми мы по очереди и поклялись беззаветно служить и защищать нашу общую родину - Организацию Североалантического Договора. Потом уже «солдатов в законе» вывели на плац и раздали персональные «путевки» в конкретную роту. После моей фамилии прозвучал приговор: «4-я рота».

Что я тогда чувствовал? Это словами не описать... Моим командиром отделения в роте оказался тот самый младший сержант Назиев. (Много позже, уже будучи сам сержантом, я с удовольствием заехал ему в морду, о чем до сих пор не жалею.)

25 человек, которым судьба уготовила служить в маленьком дисциплинарном батальоне, были приведены к казарме. На входе стоял толстый усатый ефрейтор грек, размахивая унитазной цепью. Каждого новобранца, заходящего в роту, он этой цепью с оттяжкой стегал по спине. На его лице сияла улыбка удовольствия. Когда подошла моя очередь попасть под раздачу, грек остановил вращение цепи и спросил: «Ты?». Я ответил: «Я».

Ефрейтор не ударил, но сказал: «Встань рядом». После чего продолжил избиение своих новых сослуживцев.

Вот тогда все и выяснилось.

Грек Брегвадзе, закончивший один из самых известных французских пединститутов, был ротным секретарем Союза христианской молодежи и весной уходил «на дембель». Поэтому ему нужно было подготовить себе замену на должность главы «гитлерюгенда». Недолго думая, он уговорил командира 4-й роты французского майора (!) Сергеева перекупить мой драфт у итальянцев. Стоило им это две бутылки водки.

Но и после этого я оставался оптимистом, так как знал, что начальник штаба батальона уже подготовил на меня документы для отправки в школу сержантов. А это как минимум на полгода избавляло от радостей ратного труда в славном коллективе маленького дисбата.

На следующий день я перестал быть оптимистом. Майор Сергеев накануне успел забухать с начштабом, а утром обрадовал: «В учебку не поедешь. Ты мне нужен здесь. Если не зачуханишься, сержантом я тебя и в роте сделаю».

«Не зачуханиться»? Это легко сказать... Реалии 4-й роты были такими, что молодые солдаты сознательно рубили себе пальцы на руках, чтобы комиссоваться по инвалидности. За первые полгода при мне таких случаев было восемь. Остановить «эпидемию» удалось, когда самый «зачмыренный» датчанин Алиев сдуру отрубил себе сразу четыре пальца на левой руке, а командование батальона отказалось отправлять его в окружной госпиталь, где и проходило комиссование. Так и дослуживал весь свой срок Ураз Алиев с одной рукой, лихо управляясь с тряпкой в ротном сортире.

Но, как говорится, не было бы моего счастья, если бы не чужое несчастье... «Годок»-земляк Рахимов из Люксембурга (а я состоял сразу в двух землячествах - итальянском по месту призыва и люксембургском по месту рождения) в первый свой день службы был послан работать на местный хлебозавод. Там к нему подошли два старослужащих из Нидерландов. Что между ними произошло, так и осталось невыясненным. Местные рабочие нашли Рахимова без сознания с проломленной головой и множественными побоями на теле. Через две недели молодой организм полностью восстановился, даже исчезли гематомы, но речевая функция мозга отказала полностью. Солдат стал нем, а в таком виде он оказался непригодным для службы в армии НАТО.

Согласно Уставу демобилизованного по инвалидности воина к месту жительства должен сопровождать кто-либо из офицеров части. Но волонтеров для такой гуманитарной миссии в случае с Рахимовым среди них не нашлось. Он был единственным сыном в многодетной семье (еще четыре дочери), которая за месяц до его призыва потеряла отца. А теперь кто-то должен был привезти в эту семью инвалида, в полном здравии отправленного всего три месяца назад защищать Родину-НАТО.

Ротный Сергеев вызвал меня - бесправного «духа» - и загадочно спросил: «Ты родом откуда? Из Люксембурга? Готовься в командировку».

Я отвез славного, доброго, умного парня Рахимова на его родину. То, что меня там чуть не убили, увидев, в каком состоянии демобилизовался единственный сын в семье, в зачет не идет. Увиденное горе полностью перекрыло личный дискомфорт.

Зато командование было довольно. После этого мне стали поручать все деликатные вопросы подобного плана, будучи уверенными, что я всегда вернусь живым и невредимым.

Хотя были и курьезы в подобных «эвакуациях» инвалидов. К слову, в нашей 4-й роте все были наркоманами. Точнее - 99%. Единственным, кто не «ширялся» и не «пыхтел», был я, за что был всеми презираем, как ничего не смыслящий в жизни. Впрочем, ежедневно висящий плотный кумар в казарме майора Сергеева никогда особо не беспокоил. До тех пор, пока в наркотическом бреду воины нашей роты не взламывали какой-нибудь продовольственный магазин, дабы удовлетворить постнаркотический аппетит. Тогда, во избежание «уголовки», что очень портило имидж НАТО, пойманного воина-наркомана отправляли «на дурку» с последующим комиссованием. И такого защитника Родины на родные плантации транспортировать приходилось опять мне, неся ответственность за все, что он начудит по пути.

Но более запомнился случай с олигофреном. Самым настоящим - в том смысле, что это не ругательство, а медицинский диагноз, поставленный еще в детстве. Парню просто захотелось доказать свою полноценность, а потому он отнес в один из французских райвоенкоматов громадную взятку. Военком ничтоже сумняшеся отправил откровенного инвалида в наш элитный стройбат, разумно полагая, что его там или сразу убьют как неполноценного, или так же быстро комиссуют.

Когда этот олигофрен прибыл к нам, оторопели даже видавшие все виды отцы-командиры. В нашем стройбате за полгода любого человека могли сделать идиотом, но чтобы уже готового присылали - такого не было никогда. «Эвакуировать» его также пришлось мне, убедившись уже на месте, что размер взятки за то, чтобы олигофрен стал воином НАТО, был поистине грандиозным - четыре месячных зарплаты его матери, которая полностью одобрила такой шаг.

Впрочем, не все было так мрачно в моем личном участии в деле укрепления обороноспособности агрессивного блока НАТО. Особую радость доставляла суббота, когда весь стройбат полдня занимался политическим самообразованием и еще полдня хозяйственными работами, после чего была положена баня, где не всегда была горячая вода.

В субботу с утра к части съезжались все местные «хозяева» города, которым нужны были молодые ловкие руки - вскопать огород, сколотить забор, поклеить обои или еще что-либо. Командование части всегда охотно шло навстречу просьбам городских властей. К нашему же командиру роты майору Сергееву всегда приезжал местный шериф, с которым мне удалось свести доброе знакомство. За малую мзду шериф выпрашивал у ротного мое отделение на свои личные нужды. Он строил дом на берегу тихой лесной речки, и профессиональные руки стройбатовцев были ему очень кстати.

Шериф на своем джипе отвозил моих воинов на объект, где они без напряга что-то делали, купались в речке, загорали, пили пиво за счет заведения. В общем, радовались неуставным отношениям. А мы вместе с шерифом сидели где-то неподалеку, наблюдая за разлившейся вокруг идиллией, и пили коньяк. Вечером, уставшие и счастливые, мы возвращались в часть для несения ратной службы.

Однако, все хорошее, даже такой дурдом, как 4-я рота ВСЧ 123, рано или поздно заканчивается. Уволился я ровно через неделю после приказа об увольнении моего призыва, таким образом установив рекорд книги Гиннеса для стройбатов. А потом еще полгода обучался разговаривать на нормальном языке, а не на разноязычном сленге, принятом в НАТО. Но даже до сих пор, иногда вспоминая свою службу в армии, нет-нет, но в сердцах могу выразиться «Ксиу чат кером»...

А потому очень-очень доволен тем, что у меня не сын, а дочь, которая никогда не станет ефрейтором.

P. S. Прошу Национальный союз журналистов Украины рассматривать этот материал в рамках объявленного конкурса «для поддержки и разъяснения реализации национальных интересов Украины в сфере евроатлантической интеграции; содействия достижению существенного прогресса на таких направлениях, как стабилизация политической и экономической системы государства, демократизация общества, создание действенных механизмов демократического гражданского контроля над Вооруженными Силами, проведение оборонной реформы и реформирование сектора безопасности Украины, формирование в украинском обществе консенсуса о целесообразности вступления страны в НАТО, решение проблем в двусторонних отношениях с соседними странами».

Совпадение географических и национальных терминов в статье может быть случайным. Все факты и события являются подлинными.

Об авторе: Сергей Сухобок, проходил срочную службу в рядах СА с 1985 по 1987 год в военно-строительной части Министерства черной металлургии СССР в городе Заринске Алтайского края (РСФСР).

РЫБКИ
Хорошо когда у человека есть хобби. Человек разглядывает свои марки или монеты, клеит бумажные самолётики или, допустим, вышивает крестиком и тихо радуется, отдыхает, так сказать, душой. Плохо, когда хобби есть у начальства. Точнее у, выражаясь по-военному, командования. И вдвойне плохо, если это начальство прапорщик.
У Шмуэля хобби было. Шмуэль был старшиной вычислительного узла и был он, да простят меня читающие этот опус дамы, аквариумистом и рыбофилом.
Старшина на узле, скажу я вам, это бо-ольшой человек. Нет, конечно, есть и командир узла - "пиджак"-лейтенант, но он больше служит буфером между нежными и ранимыми душами интеллигентных офицеров БУ и технарями, со всей своей классовой ненавистью стремящимися нахаркать в эти души. Кроме того, вышеупомянутый лийтинант принимает на свои натруженные плечи (да ладно, чего греха таить, принимает он традиционно совсем на другое место) многочисленные штабные дерективы с ЦУ и через старшину доводит до сведения л/с. Старшина, по сути своей, и является подлинным хозяином узла. Никто не знает узел так, как он, ибо он впервые переступил порог узла раньше, чем большинство его сослуживцев (включая лийтинанта)соизволили высунуть голову из материнской... хм... утробы. Для подчинённых ему технарей он царь, бог и отец родной.
Так вот, как я уже говорил, Шмуэль был старшиной вычислительного узла и был он аквариумистом и рыбофилом. И было бы странно, если бы не стремился он привить страсть к разведению аквариумных рыбок всему вверенному ему личному составу. И воистину стоящий в его канцелярии аквариум, нет АКВАРИУМ, был восхитителен. Л/с не жалел сил дабы поддерживать этот кишащий разноцветными рыбками и водорослями бак в идеальной чистоте, а Шмуэль каждое утро собственноручно кидал туда щепотку корма и тихо млел, наблюдая за бурной трапезой своих подопечных.
Ночной дежурной смене из двух молодых, свежепоступивших из учебки, технарей и командующего ими старшего сержанта Илана было оказано высокое доверие провести регламентные аквариумные работы (слить воду, помыть, почистить, заменить фильтры и т.п.). Илан поставил молодым задачу ("Шоб блестело, вернусь - проверю") и исчез, якобы настраивать экран дежурному диспетчеру. Ничто не предвещало беды...
Когда через пару часов Илан вернулся на узел, его встречали вымокшие до нитки, но жутко довольные успешным окончанием работ бойцы.
- Ну что, поменяли воду?
- Поменяли.
- А фильтры?
- И фильтры поменяли.
- А рыбок правильно отсаживали?
- Всё, как ты сказал.
- И аквариум отмыли?
- Дык! Мы тут из сортира белого порошка принесли - аквариум блестит как новый.
- Что-о-о-о!!!
Только сейчас Илан почуствовал устойчивый аромат хлорки, разливающийся по помещению узла... Он метнулся к аквариуму - в чистейшей, но чуть белесоватой воде с устойчивым хлорным запахом, в полном составе, пузом кверху, плавали любимые рыбки старшины...

ЖУЖЖАТЬ БУДЕТ, РАЗМНОЖАТЬСЯ - НИКОГДА!

Этого парнишку перевели в нашу часть на склад ремонтируемых изделий из погранцов. Там он был снайпером и, путешествуя со своим подразделением из одного палестинского гадюшника в другой, пытался в меру своих сил поддерживать снайперский девиз "Бежать от снайпера - только помрёшь уставшим". Так случилось, что на очередных учениях он свалился с какой-то стены, колено правой ноги хрустнуло... и нога перестала сгибаться, навсегда. Выйдя из госпиталя он был поставлен перед фактом, что с такой ногой ему в пехотном подразделении делать нечего. Демобилизоваться по инвалидности он отказался и в конце-концов оказался в нашей части на складе. Поскольку колено не есть самый важный орган в снайперском деле, то он продолжал считаться специалистом-снайпером, носил на форме соответствующий значок и переодически ездил на тренировки, дабы не потерять навыки.
Как-то ночью он остался дежурным по складу и забрёл ко мне в дежурку (я как раз был начкаром) на предмет выпить чашку кофе и посмотреть ТВ. Разговор зашёл о его предыдущей службе в погранвойсках и нелёгкой доле работника оптического прицела. В частности он обмолвился, что один раз был сильно выдран начальством за промах на задании:
- Сидели мы как раз в Газе. Была заварушка, беспорядки, арабы на крышах домов с оружием тусуются, пацанва по нам каменюки метает, всё как обычно. И тут мне на позицию приходит приказ снять одного, особенно наглого, с тряпкой на морде и РПГ в руках. Уж очень он подозрительно прыгал на крыше, того и гляди по нашему джипу пальнёт. Только, поскольку в штабе там все хуманисты хреновы, приказанно было не убивать, а бить только по ногам. Гуманно вывести из строя. так сказать. Ну я и пальнул... по ногам..., промазал слегка. Там в штабе очень сердились, насилу отбрехался...
- Дык ты, наверное, поторопился, вот и не попал.
- Что значит не попал? Как это не попал, ежели я сам в прицел видел как его мошонка отлетела? Я его, суку, с полчаса выцеливал, пока он так не высунулся, чтобы ему яйца отстрелить...

42 километра по авиабазе Райт-Паттерсон

Думаю, что биглерианцам будет интересно прочитать про мои приключения в местах, куда средний посетитель сайта вряд ли когда-нибудь попадет.

«Во первых строках своего письма» я выражаю свою глубокую признательность доктору Бодику за его индейское снадобье:-)!
Во вторых строках я выражаю твердую уверенность, что Леша (Overland), прочитав эти заметки, непременно присоединится ко мне в следующем году!

В этом году я решил поучаствовать в марафоне ВВС США. Он проводится в Огайо, на авиабазе Райт-Паттерсон, недалеко от города Дейтона.
Место это весьма примечательно с точки зрения авиатора: там авиация, в общем-то, и зародилась. Не как мечта, а как «медицинский факт».
Именно в Дейтоне братья Райт создали свою велосипедную фабрику, чтобы скопить денег на самолетостроительство. Именно здесь они мастерили свои первые планеры и самолеты. Тут же они их и испытывали. Самолеты в Дейтоне строились вплоть до конца Второй мировой войны. Когда же здесь создали авиабазу Райт-Паттерсон, то она немедленно стала центром научно-исследовательской и испытательной работы (и остается таковым и сейчас). Если добавить, что астронавты Гленн и Армстронг родом из этих мест (а Гленн в течение многих лет представлял Огайо в Сенате), то неудивительно, что именно в Дейтоне, на Авиабазе Райт-Паттерсон, был открыт музей ВВС США (место старта и финиша марафона).

Расскажу немного о музее.
Я никогда не был в Кубинке, сравнивать не могу. Но как получилось у американцев, мне понравилось.
Дейтон расположен очень удачно: на пересечении крупных автомагистралей. Кто из миллионов американских семей, пересекающих страну с севера на юг или с востока на запад откажется завернуть по указателю "US Air Force Museum"?
Если в машине есть хоть один мужчина старше 5 лет, вряд ли. Поэтому там всегда много народу. Вход бесплатный, но можно подарить деньги музею, можно купить что-нибудь в магазине (значки, книги, картины и фотографии, майки, куртки, бейсболки, модели).

Музей состоит из нескольких ангаров, соединенных между собой. Где-то отдельно находится ангар с президентскими самолетами. Туда нужно записываться на экскурсию. Есть также кинозал со стереокино. Наверное, очень здорово. Но я ни туда, ни к президентским самолетам не попал - времени не хватило.

Самолетов там, конечно, очень много, зато вертолетов мало. По соглашению между Армией и ВВС (Ки-Уэстский договор) армия не имеет права иметь боевые самолеты, а ВВС - боевые вертолеты. Так что «Апачам» там не место!
Мало иностранных самолетов, но есть. Из советских - только МиГи - 15, 17, 21 и 23-й. ЧСХ, все они имеют опознавательные знаки ВВС Вьетнама(?), хотя ни один из выставленных там советских самолетов во Вьетнаме не был. У каждого ЛА есть пояснительная табличка из двух частей - первая часть рассказывает о данном типе ЛА, истории создания, модификациях, боевом пути. Вторая - об истории конкретного экспоната (где и когда сделан, кто и где на нем летал). Интересна история появления МиГ-23 в музее. Его продал в Финляндию некий российский генерал (с целью накормить голодных солдат, как пишется на табличке). У финнов самолет перекупил некий американский коллекционер. А у него самолет конфисковали при попытке ввезти его в США без оформления надлежащих бумаг.

Интересна небольшая экспозиция, посвященная военно-воздушной контрразведке (привет Стальному Майору!), о том, как они ловили советских шпионов и борются с террористами.

Теперь о военно-воздушном юморе. Его тут есть. Остановлюсь только на двух экспонатах. Первый - это «Железный Майк» (опять привет Ст. Майору!) - рыцарь в латах примерно в половину натуральной величины. Его создали некие умельцы на одной из авиабаз на Аляске, и «Майк» стал талисманом части. И тут случилось вот что: по ВВС прошел слух, что этот талисман обладает чудодейственной силой, мол, в части, где он «проходит службу», снижается аварийность, повышается меткость в стрельбе и бомбометании, очередные звания присваиваются быстрее и т.д. И «Майка» стали натуральным образом воровать. Хозяева обратились за помощью к начальству, а те им ответили, что «Железный Майк» - это "fair game", т. е. на него обьявлена «охота». Так продолжалось много лет. «Майк» успел побывать и во Вьетнаме ("для получения боевого опыта") и во многих других частях света. Потом его сдали в музей, наверное, затрахавшись ездить по всему миру в поисках пропажи. Рядом со стендом висит вполне себе официальная табличка, от имени командования заявляющая, что «Железный Майк» из рядов ВВС уволен по возрасту и более не является "fair game". Если кто на него покусится, то будет наказан «по всей стогости».

Другим забавным экспонатом, о котором я хотел бы упомянуть, является «рекламный плакат» Резерва ВВС. Был в Штатах комедийный актер (а может, и сейчас он еще жив), имя которого я забыл. Отличительной особенностью его внешности было то, что он выглядел лет на 30-40 старше своего реального возраста. Представьте себе актера (фамилию которого я тоже, увы, не помню), который играл Бабу Ягу, Кащея и прочую нечисть в старых советских фильмах (Милляр - КБ). Представили? А теперь «состарьте» его еще лет так на 20... Вот тогда получится похожий облик. Так вот, этот артист гастролировал на какой-то авиабазе. Его одели для хохмы в высотный скафандр. А потом сделали «рекламный плакат», который гласит примерно следующее: «Воины ВВС, смело боритесь за выполнение боевых задач, поставленных перед вами командованием! Помните, что за вашей спиной находятся ваши старшие товарищи из Резерва ВВС, чей опыт и мудрость всегда готовы прийти к вам на помощь!»

Еще там есть экспозиции, посвященные Холокосту, летчикам в плену у немцев, японцев и вьетнамцев, ленд-лизу(наш коллега-биглерианец Грег нашел там своего деда на групповой фотографии), Берлинскому воздушному мосту и многое другое.
На улице с одной стороны музея находится мемориальный парк, а с другой выставлены самолеты, не поместившиеся внутри. Завтра это будут последние метры перед финишем марафона. В мемориальном парке находятся памятники и таблички, посвященные, наверное, всем частям и соединениям ВВС. Некоторые памятники весьма внушают, например, памятник «тиграм» - группе добровольцев, воевавшим в Китае против японцев еще до Перл-Харбора, а затем «выросших» в воздушную армию. Сделан он в виде пагоды, стоящей на гранитном фундаменте с изображенными на нем сценами боев, перелетов через Гималаи и т.д. А на верхушке пагоды - черные шары - сигнал воздушной тревоги.

Музей закрыли в 5, а в 6 открыли опять - для обеда в честь марафонцев. Я себе выбрал столик прямо под кабиной Б-52. Был там один из заместителей министра авиации, генерал в отставке. Он бегал все предыдушие марафоны, побежит и в этот раз. Комадирша базы - полковник Коллин Райан (в прошлом, штурман) представляет двух дядечек в летных комбезах. Это пилоты НацГвардии, которые будут завтра демонстрировать свои А-10 (Thunderbolt II), или "Warthog"(Бородавчатый кабан).
Этот самолет - талисман завтрашнего марафона. В прошлом году был У-2.
Самым одиноким в зале был, наверное, бармен: к бару (халявному!) никто не подходил. Неужели все так серьезно?
Я потом жалел, что не тяпнул коньяка - все не мог заснуть.

Будильник поднял меня в 5. Я собрался, выписался из гостиницы у самых ворот базы и поехал к Музею - месту старта. Возле ворот памятник - взлетающие Ф-15 и Ф-16. Внушает.
У старта военная полиция и волонтеры с фонариками и светящимися жезлами указывают, где парковаться. Музей работает, так что его автостоянки не для нас, а для посетителей. На лужайке возникает огромная автостоянка - больше 5 тысяч участников. Правда, сам марафон побегут тысячи полторы, остальные либо эстафету (42 км на четверых), либо пол-марафона, либо 5 км. Самому молодому марафонцу - 12 лет (он прибежит на час раньше меня), самому старому - за 80.
В зону старта запускают строго по номерам (а номера получали по удостоверению личности и лично в руки - бегать будем по закрытой военной базе).
Короткий митинг - и старт!

Что тут рассказывать? Я был в свое время во многих советских воинских частях. Мои впечатления об американской базе совсем другие. Не похожа она на военную базу. Скорее, на корпоративный кэмпус какой-нибудь корпорации. Если бы не таблички, указывающие на «крылья», «эскадрильи» и пр. милитаристские детали, можно подумать, что находишься в Редмонде (Микрософт) - кусочки леса там и сям, аккуратные здания разнообразной архитектуры, гектары подстриженной травы. Идеальная чистота - ни окурка, ни бумажки. Солдат нигде не видно. Только военная полиция в полной боевой выкладке стоит в «стратегических точках» дистанции - поворотах, местах, где мы покидаем базу и возвращаемся в нее. Каждую милю нас поят и кормят волонтеры. Только там можно увидеть бумажные стаканчики и банановые шкурки на земле. Их тут же убирают.
К сожалению, густой туман не позволяет увидеть многое вокруг. Зато не жарко.

Оба-на! Пробегаем мимо большого здания с надписью «Главное управление материально-технического снабжения ВВС». И тут же - знакомые силуэты Ф-15 и Ф-16 на взлете... Оказывается, я провел ночь в 100 метрах от места, где закупают и выделяют знаменитые туалетные сиденья по тысяче долларов за штуку! Теперь становится понятно, почему отель, в котором я остановился, называется «Надежда»("Hope")! Это надежды снабженцев и военных подрядчиков, «стремящихся нагреть руки на безмерных аппетитах Пентагона».

Время от времени за спиной слышится громкое дыхание, сопровождающееся сопением и топотом ног. Мимо проносится бегун или бегунья с надписью "Relay" (Эстафета) на спине. Организаторы умно сделали, выдав эти таблички участникам эстафеты - не так обидно, когда тебя вот так, играючись, обходят.
Но осадочек все равно есть. И когда меня обгоняет стройная деваха с длинными ногами, я решаю действовать, обернув это неудобство в свою пользу. Я увязался за ней, стараясь сконцентрировать свой взгляд на округлостях ее фигуры, а мысли - на чем-то совсем непристойном. Удалось! Организм удалось обмануть на пару-тройку миль - до финиша ее этапа. Спасибо тебе, незнакомка!

А вот и середина дистанции... Нас поздравляют волонтеры из инженерной службы и вручают сувениры - этакие бейджики на шнурке(вроде пропуска). Блин, какой м... чудак это придумал? Ведь еще бежать с этим счастьем больше 20 км! А этот сувенир будет нещадно бить углами твердого пластика по груди или спине!
Мне проще - я его привязал к поясу от «мошоночника», где я несу фотокамеру - пусть болтается сзади.
Пробегаем мимо стрельбища, пейнтбольных полей (Коля, Паша, ау!), охотничьего хозяйства, учебного пожарного стенда с обгорелым остовом транспортника, гольфклуба. Потом начинается сам аэродром. Возле ворот скучающие механики устроили гонки на электокарах. Туман. Потом выбегаем за ворота базы и оказываемся в заповеднике - первый в мире аэродром "Huffman Prairie". Наконец-то появляется солнце. При базе есть свой университет, а также авиационный институт. Следующие 2-3 мили дистанции посвящены спртивным сооружениям университета - футбольные, бейсбольные поля, для игры в хоккей на траве, сквош и т.д. Ледовый стадион - неподалеку. Блин, когда же они учатся?
Взбираемся на горку. Справа, как на ладони, музей и ФИНИШ! Но до него еще 3 мили. У последних ворот на выходе из базы, как обычно, стоят полицейские. У одного из них - устрашающих размеров овчарка. Она прыгает и гавкает. Чувак ее еле сдерживает. Если он ее не удержит, я финиширую намного раньше, чем рассчитывал... и с пустым желудком!
Вот и финиш. За ним стоят несколько генералов и вручают медали. Мне «достался» невысокий седой генерал-лейтенант. И никого вокруг, чтоб сфотографировал!
Все, приплыли. Результат - мой личный рекорд - 4:30. Можно расслабиться.
Над головой низко пролетают крылом к крылу два А-10. «Летят самолеты - привет Мальчишу!» (с).
Или я отношусь к Плохишам? Тогда пора браться за «варенье и печенье» - потреблять выставленные лакомства. Пиво пить не буду - еще ехать почти 400 км сегодня. Еле еле нашел машину, стал разуваться и увидел, что не отдал чип, намертво прикрепленный пластиковым жгутом к шнуркам кроссовки. Без ножниц его не снять. Пришлось идти назад, чтоб потом не возиться с пересылкой чипа организаторам..
Сажусь в машину, выезжаю. Длинная вереница авомобилей медленно катится через какой-то полигон прямо по траве, затем через какие-то потайные ворота вырывается на фривэй, где для нас полиция выделила правую полосу.
Ну, до следующего года!

Впереди дорога, встречи с родней и биглер-встреча в Кливленде.

Ссылку на фотографии помещу в «Обсуждениях»

Взято с cursorinfo.co.il
http://cursorinfo.co.il/analize/2006/09/10/doctor/

Памяти друга, погибшего в Ливане

Роман Ратнер,специально для "Курсор-Инфо",10 сентября 2006 г.

Десятого сентября Доктору должно было исполниться 36 лет. Четвертого августа исполнилось тридцать дней с момента его гибели. Военный врач капитан Игорь Ротштейн погиб ночью с 3 на 4 августа в восточном секторе Южного Ливана. Это был четвертый военный врач ЦАХАЛа, погибший за всю историю арабо-израильских войн.
Мы познакомились в Газе в 2003 году, когда нас, добровольцев из "Батальона Алия", призвали в армию для ведения антиснайперской войны в южной части сектора. По дивизии ходило много нелепых слухов о "чеченских снайперах", и многие русскоязычные солдаты и офицеры приходили к нам познакомиться. К Игорю мы пришли сами - надо было встать на медицинский учет. С этого момента всегда, когда у нас появлялась свободная минута, мы приходили к Доктору поговорить "за жизнь".
Когда началась вторая ливанская, Игорь позвонил и спросил: "Командир, когда идем воевать?" Это был искренний порыв, без позерства. Я ему пообещал, что он в Ливан зайдет вместе с нами.
Обещание свое я выполнил наполовину. В 17.00 3-го августа я получил информацию, что Доктора переводят в наше снайперское подразделение с завтрашнего дня. Тут же начал звонить. Телефон молчал, и это было странно. К тому моменту Игорь Ротштейн добровольно призвался в бригаду "Голани", где выполнял обязанности батальонного врача.
Для меня было очевидно, что дальше границы Ливана батальонный врач выехать с базы не должен. Внутри ему просто нечего делать, ведь первую помощь и эвакуацию раненых до пункта первичной медицинской обработки должны осуществлять парамедики и санитары, которые есть в каждом взводе.
После множества безрезультатных попыток дозвониться я послал Доктору SMS, и он неожиданно мне позвонил. Игорь был в Ливане, и они, по его словам, должны были в скором времени выходить.
По воле судьбы мне пришлось стать последним человеком, который разговаривал с Доктором по телефону.
Глубокой ночью мне позвонил один из офицеров бригады, занимающийся личным составом, и сказал: есть первичная информация о том, что Игорь погиб. Через четыре часа мы поехали на опознание.
Эта война навсегда останется в моей памяти немым вопросом в мертвых глазах Доктора: "Почему?"
Этот вопрос я хотел бы задать тем, кто послал Игоря вместе с пехотной ротой, перед которой поставили задачу: штурмовать укрепленный дом в южно-ливанской деревне.
По рассказам участников этой операции, командиры решили действовать так же, как они действовали в Газе: подошли к двери, постучали, дверь не открыли, попытались кувалдой - не получилось. Все это происходило ночью на ливанской территории в условиях отсутствия линии фронта, когда противник мог появиться в любой момент и с любой стороны. Спрашивается, если додумались принести кувалду, почему не взяли сапера, который мог в считанные минуты взорвать стальную дверь и дать возможность действовать группе захвата.
И, вообще, зачем вся эта операция была нужна? Очевидно, что после того, как наши бойцы "по-тихому", с кувалдой, пытались овладеть домом, использовать его в качестве опорного пункта было невозможно и смертельно опасно. Почему дом не взорвали? Что, у наших танков кончились снаряды, или, может быть, у авиации не хватило ракет? Уверяю - всего было в достатке. Просто какой-то "крупный военный ум", отточивший свое оперативное искусство в Иудее, Самарии или в Газе, решил, что воевать с "Хизбаллой" надо так же, как это делается на территориях.
Совершенно очевидно, что в Ливане такая тактика к ни к чему хорошему привести не могла. Противник не тот. "Хизбалла" вела партизанскую войну по всем правилам, и, естественно, такую удачу боевики упустить не могли. Подразделение, в котором находился Доктор, было атаковано боевиками с короткой дистанции (где было боевое охранение - непонятно). Завязался ночной бой, в котором у нападавших было главное преимущество - внезапность.
Почти сразу появились раненые. Доктор рванулся оказывать помощь и погиб. По характеру ранения, последствия которого мы увидели в центре опознания, он, скорее всего, не успел понять, что умирает.
Сегодня, через тридцать дней после его смерти, мы не можем понять, что делал в боевых порядках роты военный врач. Ведь ничего, кроме того, что делают парамедики или санитары во время боя, он сделать не мог.
Общеизвестно, что для оказания врачебной помощи раненому его надо вывести из зоны огня - это работа санитаров - и в самый короткий срок эвакуировать в медсанбат.
По сообщениям прессы и рассказам очевидцев, в эту войну многих раненых не могли эвакуировать в течение семи-десяти часов. Почему?
Как могло случиться, что армия не была готова к тому, что раненых надо будет эвакуировать под огнем? Ведь страна воюет почти шестьдесят лет, и медицинская служба должна быть готова к любому сценарию развития событий. Оказалось, что нет.
Вместо того, чтобы должным образом организовать эвакуацию раненых, командиры от медицины решили посылать с подразделениями врачей. Возможно, они предполагали, что наличие врача на поле боя может компенсировать отсутствие возможности вовремя эвакуировать раненого?
К сожалению, они ошибались. По мнению военных врачей - друзей Игоря, реанимационные мероприятия, а именно это надо сделать в первую очередь, на поле боя возможны, но ночью для их проведения нужен свет. Обычный электрический свет.
Как под огнем можно зажечь фонарь? Кто-нибудь из штабных медиков подумал об этом? Нет. Не подумали и пехотные командиры, которые при планировании операции не предусмотрели создание полевого медицинского пункта, куда санитары могли бы оттащить раненого и где врач, без стопроцентной вероятности быть убитым, может зажечь фонарь и спасать раненых.
Ответов на эти вопросы у нас нет. Вернее, пока нет. Но мы надеемся, что будет создана государственная комиссия, которая не станет искать стрелочников, а разберется с тем, как довели армию до такого состояния, в котором она находится сегодня. Думаю, что причины гибели Доктора должны быть тщательно расследованы и сделаны правильные выводы.
Когда-то в 2004 году Доктор заходил с нами в "зеленку" - бескрайние апельсиновые сады на востоке Газы, где мы устраивали засады против боевиков. Каждый раз надо было доказывать начальству, что он нам нужен, и если понадобится, Доктор будет воевать как обычный солдат пехоты. Ни разу мы не пожалели, что взяли его с собой.
Доктор был настоящим Солдатом и погиб как настоящий Солдат.

Вечная ему память!