ЗАРИСУЕЧКИ. ВОПРОСЫ БЫТИЯ-3: ГДЕ?

Одна из отличительных черт Кипра в целом и Лимассола в частности - отсутствие адресов. Как таковых.
Там, где любой житель любого другого 200-тысячного города скажет: я живу на улице, допустим, „Белой акации”, номер 17, лимассолец обходится ориентирами.
Пришельцы тоже втягиваются в эту скверную привычку. Ориентироваться по словам какой-нибудь филиппинки, мешающей исковерканый греческий с вывернутым наизнанку английским - это, доложу я вам, испытание!
Останавливаешь редкого прохожего: скажите, пожалуйста, где находится офис энергоснабжения? - От Ариэла влево к морю. И умчался. А что такое Ариэл, объяснить не удосужился.
(Когда я некоторое время спустя по чистой случайности обнаружил наконец этот Ариэл, оказалось, что это не театр, и не кино, и даже не стадион какой-нибудь, а доходный дом. Название написано на уровне восьмого этажа, под самой крышей, куда ни один нормальный человек не смотреть не станет.)
В доме, где я живу, 70 квартир. Письма всем вываливаются в вестибюле. На сегодняшний день я насчитал 7 вариантов адреса, из которых четыре - „на углу такой и сякой улицы”. И четыре же разных почтовых индекса.
Читаешь в газете (русской) объявление о распродаже подержаных машин. Русским по белому прописано, что состоится оно на перекрестке улиц „Потамиану” и „Вулгареос”. Только второй улицы не существует. А существует „Лукареос”. И с „Потамиану” она не пересекается, ибо это одна и та же улица. Под „перекрестком” подразумевается то место, с которого она перестает называться одним именем и фигурирует уже под другим.
Но Лимассол не был бы Лимассолом, если бы всё было так однозначно. На днях свояченица поставила передо мной задачу найти на карте и показать пальцем улицу Пирра Спиридоноса, там ей предстояло явиться в дом под номером 139, в офис какого-то работодателя на интервью.
Надо ли говорить, что такой улицы на карте не указано?
Я перелопатил полкарты, и меня стали терзать смутные сомнения. Заставил её позвонить и спросить: а не о улице ли Спироса Киприану идет речь?
Через 20 минут телефонных бесед на гринглиш и записывания вариантов, звучащих как Сириус, Кудриус и Джипсиус, выяснилось, что искомая улица таки именно Спиру Киприану.
Уже одно это мне не понравилось. Хотя бы потому, что эта улица - одна из основных артерий города и все, без исключения, называют её строго по старому имени, „Македониас”.
Рита, говорю, сам Спирос - вон он, виден из нашего окна. Но это длинный бульвар, идущий через почти весь город, так что искомый номер 139 может быть буквально везде. Звякни опять и спроси насчет какого-либо ориентира.
Не буду, говорит, звонить, этот и так думает, что я даун. И пошла.
Вечером докладывает: моталась я по этому долбаному бульвару часа полтора, нашла номер 139. Мастерская по починке велосипедов. И никакого другого строения поблизости, кроме огромнейшего, видного на весь город, ресторана Burger King. Плюнула, достала телефон, звоню и спрашиваю - вот, стою напротив ресторана, куда идти? А мне: прямо в ресторан и заходи, я его менеджер.
Кстати, этот единственный лимассолец, оперирующий точными адресами, оказался итальянцем.

ЗАРИСУЕЧКИ. В СПИСКАХ НЕ ЗНАЧИТСЯ

Я вообще люблю нетривиальные задачи. Или это они меня любят, существенной разницы нет.
Вот и сегодня стала такая задачка - найти в Лимассоле улицу Байрона.
Вопрос, на первый взгляд - плюнуть и растереть. Берётся карта, втыкается в список улиц... А вы попробуйте это проделать на греческом. Да еще в городе, где три четверти заселённого пространства на карте вообще не отражены.
Пришлось подойти к делу основательно. Изучив несколько карт и скрепя сердце, купил самую дорогую и подробную.
Памятуя об отсутствии в греческом алфавите литеры "Б", сразу полез на "В", чтобы искать улицу Вайрона - э-э, нет. Облом-с.
Хе-хе, подумаешь, напугали филолога! Мы пойдём другим путем. Нам, филологам, ведомо, что греки, передавая слова иностранного происхождения, содержащие звук "Б", пишут буквы "Мп". То есть, надо найти улицу Мпайрона и все будет пучком.
Правда, с них станется назвать его и Мпироном, а звук "И" в греческом можно передать шестью разными способами, ну да не беда, не может же в этом Лимассоле быть многих улиц на "Мп"!
Нда, их, действительно, не так уж много. Улицы Мпаха, Мпеллини, Мпрамса, Мпетховена и Мперлиоза - блин, то есть, мплин, конечно, до чего же музыкальный народ эти ля-ми-соль-цы!
Или это другой Мперлиоз, мпулгаковский? И его, как литератора, надо относить к Мпальзаку, Мпрехту и - внимание! - Μπέρναντ-у Σώ, в котором я насилу разпознал кастрированного на второе „Р” Бернарда Шоу? В любом случае, с художником Мпотитселли у него ничего общего быть не может.
Как бы то ни было, вернемся к нашим байронам. Коль скоро их нет ни на „В”, ни на „М”, значит, искать надо на "Т". Раз Джон Кеннеди у них проходит как Тζων Κεννεντυ, то значит Джорджу нашему Гордону сама Ананке велела быть Tζoρтζ-ем.
Нет, опять попал пальцем в уранос. Тзон налицо, а вот Тзортз-ей - ни одного.
Ну, естественно! Иоанн, он же Джон - имя иудейское, а Джорджа надо искать на "Г", среди гордых своим эллинским происхождением Йоргосов!
Перерыв три страницы Георгиев, я несколько приуныл. Даже улица имени великого предшественника Тзона Кенненти, Йоргиу Оуасигктон-а, не вывела меня из уныния.
Поэтому я плюнул слюной на достижения мировой картографии и методом банального уличного опроса всего за пару часов добрался-таки до искомой улицы.
Находящейся, как оказалось, в трехстах метрах от моего жилища. И носящей, как выяснилось, гордое имя Λορντού Βυρονάσ. Говоря простым русским языком: лордУ виронАс. Лорда, черт его дери! Вирона.

Над головой мужчины всегда должен витать дым - либо табачный, либо пороховой. Иначе какой же он мужчина?
Эту старинную мудрость категорически не желали усвоить наши отцы-командиры. Курильщики, пойманные на гальюнных задворках с сигаретой в руках или зубах, относились к сонму врагов народа, и, в назидание другим, отчислялись.
Недопойманные, то есть успевшие вовремя проглотить вместе с табачным дымом и окурок, навсегда заносились в чёрные списки условно лояльных и направлялись бессрочными загребными на галеры. Это подразумевало вечное доброволие на неурочные работы.
Вот и сегодня - спич капдва перед галерниками был кратким и точным, как приказ:
Товарищи нахимовцы!
Одуревшие от безнаказанности лещи и язи глумливо издеваются над всеми флотами мира. Им кажется, что не мы, славные потомки флибустьеров, а они являются хозяевами водной стихии. Постоянно нарушая правила предупреждения столкновения судов в море, эти твари таранят наши шлюпки и мешают нормальному учебному гребному процессу. Начальством принято решение устроить массовый отлов этих обнаглевших животных.
Для этого на берега озера прибудут лучшие силы Балтийского флота во главе с командующим. Вашему классу в этой боевой кампании отведена центральная роль. Вы будете с наступлением темноты собирать выползков. И запомните - это единственные звери на Земле, которые не боятся малых сапёрных лопаток - они ими размножаются.
Разойдись.
Так в наш юный лексикон ворвался новый военно-морской термин. Путём деликатных расспросов удалось выяснить, что данное слово хотя и несёт некий атавистический бранный посыл, является вполне литературным. Во всяком случае, Даль и Ожегов при запросе соответствующих разъяснений не покрылись пунцовым румянцем.
В 23.00 нам были розданы фонарики, старые ржавые банки из-под тушёнки и напутствие: с пустыми банками не возвращаться.
Вся влага, накопившаяся за день в воздухе от наших мокрых спин и хриплого дыхания, выпала ночной росой.
И тотчас трава и посыпанные гравием и толченым кирпичом дорожки вверенного нам фрагмента Карельского перешейка покрылись мириадами рубиновых маленьких анаконд.
Жирные, скользкие выползки...
Они выползали из душных нор и кичились друг перед другом размерами, как семиклассники в школьном сортире. Они переплетались в кольца и знаки бесконечности, являя свою подземную демоническую сущность.
Наша зондеркоманда неумолимой цепью, прочесывая метр за метром каждую пылинку, стёсывая штанинами бэушной робы набрякшие лопухи, массово депортировала будущих фигурантов адмиральских крючков из традиционных мест обитания в бывшие говяжьи жестяные тюремные бараки.
Везунчики, обойденные нашими рассеянными взорами и почти выскользнувшие на свободу, скрипели своими целлюлитами под прогарами, обретая бесславную смерть на суше.
Пойманным была уготована участь «Варяга» и «Корейца» - гибель при исполнении долга в светлых и прохладных озёрных пучинах.
Предчувствие скорого конца заставляло обречённых со скоростью геринговских асов метаться в лучах фонариков в поисках уютной темноты.
Банки наполнялись быстро.
Хрустальная ночь звенела далёкими звёздами.
Подкрадывающийся рассвет начинал проявлять нетерпеливость.
В озере, резвясь и плескаясь, чешуились русалочьи хвосты.
Рыбалка обещала быть жирной.
N.B. Интересно, какую встречу потомки выживших выползков готовят нам под землёй?

Сага о Мертвой Руке

Спецотдел нашей спецконторы почему-то комплектовался все больше клоунами. То Лавреныч на совещании, где с него стружку спускают, начальству отвечает: "Да, барин, слушаюсь, барин", отчего все совещание с хрюком под стол лезет, то Женька голосом шефа по телефону выдаст, а шеф потом неделю задумчивый ходит, то весь отдел в полном составе исключительно из добрых побуждений отчебучит какое чудо-богатырское деяние, приравненное впоследствии к гуманитарной катастрофе... Весело жили, одним словом.
Году так в 92-м встала перед нами очередная задачка: в Питер прибывал гидропепелац, на котором находился крайне нужный нам автомобиль. Автомобиль и содержимое надлежало в порту принять по описи и своим ходом доставить в Москву. На дело были отряжены два флегматичных хохмача - Макс и Женя.
Машину в порту получили, стали с описью сверять содержимое - ибо в те годы с автосервисами было еще не очень, и перед отправкой ее под завязку закидали запчастями, резиной и всем прочим, что может внезапно пригодится на русской дороге. Все оказалось на месте и более того - обнаружился даже один неучтенный предмет. Рука. То есть, кисть руки, вылезающая из рубашечного манжета, торчащего из пиджачного рукава. Ничего так рука, вполне еще свежая - трупных пятен всего несколько было. Хорошо хоть пластиковая.
"Магазина смешных Ужасов" тогда еще и в проекте не было, знания о Хеллоуине были в самом зачаточном состоянии, но наши авантюристы были образованными молодыми людьми и быстро придумали, куда руку приспособить: ее прихлопнули багажником так, чтобы при езде она стучала по бамперу.
И поехали. Поехали, между прочим, через центр. Прямо по Невскому.
И встали где-то там, на светофоре, у тротуара. А на тротуар к переходу вышли две симпатичные девицы. Орлы наши с ними перемигиваются, девицам тоже завлекательно - два интересных молодых человека в солидном автомобиле, одна уже чуть ли не садиться собирается, как вторая скользнула глазом по машине и увидела руку... Как говорил Женя, "я никогда не представлял себе, что можно одновременно вопить, махать руками и прыгать спиной вперед". А Макс флегматично добавлял: "но тут зажегся зеленый и мы уехали".
Второй эпизод случился ужу на выезде из города, на Московском проспекте или уже на Пулковском шоссе. Их долго преследовала и пыталась догнать шоха, которой это наконец-то удалось на светофоре. Из окон полезли страшно возбужденные грузины с криками: "Стой, кацо, стой! За што ты его так? Дай сфотографырую!"
Дальше стемнело и некоторое время они ехали по трассе спокойно. Тормознули их на ГАИшном посту где-то на Валдае - сержанту было скучно, а тут из мрака стали надвигаться фары ранее невиданных очертаний, вот он и махнул палкой, иномарку поглядеть.
Проверил все документы - на машину, на водителей, доверенности и прочее, поспрошал о технике и уже отдав бумаги, уперся взглядом в руку.
- А эээто что?
- Труп, - дуэтом ответили наши гоблины, не меняясь в лице.
- Гы-гы... труп... вы смотрите, дальше так не шутите. Езжайте.
И они поехали дальше. Где-то уже под утро пробило колесо, и встал вопрос поиска шиномонтажа - родная запаска была в багажнике запрессована под запчастями глубоко и надолго.
Путники встали в правый ряд и дошкандыбали до первого населенного пункта. Въехав в него, они остановились в ожидании местных жителей, владеющих обстановкой. Местные жители не заставили себя ждать - из каких-то немыслимых щелей и канав устремилось к машине воинство самого алкогольного вида и запаха с явной целью легкого придорожного разбоя и грабежа. Впереди двигался вожак, который, как и положено вожаку, обладал лучшей, чем прочие, реакцией. Уже находясь шагах в 10 от машины, он разглядел, ЧТО торчит из-под крышки багажника. Его дальнейшие действия были парадоксальны, но верны: широко раскинув руки, он заорал "Стой! Назад! Это СВОИ!"
Проехав еще немного вперед, путешественники обнаружили небольшую группу молодежи, у которой и поинтересовались, есть ли где в округе пункт техпомощи.
- Ааа, это вооон там, полкилометра, - ответил доброхотный молодой человек и вдруг увидел ЕЁ...
- Ой, так вам, наверное, не техпомощь, а медпомощь нужна???
- Зачем?
- Ну... вот... ему...
- Ему уже не нужна, спасибо.
Как они ехали сквозь Москву, рассказать не берусь. Но у подъезда отдела их из машины пришлось вынимать - мышцы живота свело от хохота.

ЗАРИСУЕЧКИ. РАЗДЕЛЁННАЯ СТОЛИЦА

Было в мире два города, в которых невозможно было удержаться от слёз. Берлин и Никосия, которую греки называют Левкосией, а турки - Лефкошей.
Берлинская Стена - из самых жутких виданных мною рукотворных вещей и мест. То же впечатление производила кипрская столица. Когда я был здесь впервые в 1991 году, перегороженные улицы и рушащиеся крыши домов за ограждениями веяли холодом и кошмаром.
Семь лет спустя у баррикады на улице „Лидрас” уже была устроена небольшая наблюдательная площадка. Желающие могли забраться наверх и полюбоваться на траву, густо прорастающую сквозь булыжники мостовой. Правда, у площадки щиты на нескольких языках предупреждали, что залезающий туда делает это на свой страх и риск, но верилось в эти предупреждения слабо. Кто же в здравом уме и трезвой памяти станет подставлять туриста под потенциальную пулю?
И вот, недельку назад, проходя по ”Лидре”, я вдруг упёрся в будку с турецкими надписями. И мужик с полумесяцем на фуражке попросил у меня паспорт.
Оказывается, здесь давным-давно открыт переход и турьё может спокойно фланировать по улицам турецкой Лефкоши и попивать „тюрк кайвэ” (который в пятидесяти метрах за его спиной называется „киприако кафэ”), расплачиваясь турецкими лирами.
А я, балда, умудрился не заметить протянутого над улицей транспаранта „Левкосия - последняя разделённая столица на Земле”.
Паспорта у меня с собой не было. Пограничник, узнав, что я болгарин, согласился впустить без паспорта, только по удостоверению личности. Но и его у меня с собой не оказалось. Ну, хоть водительские права? - с надеждой вопросил турок. Нет, все документы я плотно и надежно забыл дома, в восьмидесяти километрах отсюда.
Турок с явным сожалением отправил меня назад. Где ждал греческий полицейский.
Тут до меня постепенно стало доходить, что мне предстоит провести остаток жизни на полуразрушенной улице между обоими постовыми. Документов-то ёк!
Сделав морду кирпичом, попробовал прошмыгнуть. Но бдительный грек изловил нарушителя границы.
„Диаватирио, э-э... паспорт?” - строго зыркнул он на меня. - „Ай-Ди? Драйверс лайсенс? Что, совсем ничего нет? Ты откуда вообще взялся? Ах, из Болгарии... У вас там что, все такие? Ну, проходи.”
Остаток дня прошел на улицах последней разделённой столицы планеты. Но ощущение фальши не проходило.
Всё казалось декорацией. Стоящие кое-где солдаты, лениво запрещающие делать фотографии руин, в то время, как прямо напротив них в лавочке продаются открытки с этими руинами. Кафешка под названием „Берлинская стена”, прямо у армейского поста на баррикаде, где можно выпить под наблюдением очередного парня в форме - с автоматом, но без магазина. Стоящий на „Зеленой линии”, в расположении канадских военных детский трехколесный велосипедик с UN-овским голубым номером...
И полуразрушенные дома. А с той стороны доносится гомон кипротурок, которые занимаются ровно тем же, что и кипрогреки на этой стороне: жарят мясо на вертелах и продают его туристам. Ничего личного, просто бизнес.