Зачем я рассказываю это? Не знаю. Видимо, хочется поделиться дорогими мне воспоминаниями. Опять они стоят у меня перед глазами: тихий большеголовый Чиж, протирающий платком очки на минус четыре диоптрии, и нескладный долговязый Фашист...
Я расскажу начало и конец истории.

"Прессовали" обоих мы поначалу люто. Парни и в самом деле не слишком соответствовали образу типичного российского солдата: пили мало и без охоты, не курили, обсуждали не баб, а что-нибудь вроде декаданса, ну и так далее, в общем, "маменькины сынки". Потом как-то исподволь выяснилось, что Чиж отказался от возможности откосить или откупиться от службы и пошёл фактически добровольцем, а его услужливость объясняется не трусливостью, а просто... затрудняюсь подобрать слова, наверное, любовью к людям. Задумались о том, что не всё так просто и однозначно, и молчаливо зауважали. В большинстве.
Роту держал Острог, который на дух не переносил тех, кто выше его - в любом смысле. Патологическая злоба отражалась на бледном лице этого коротышки, даже когда он смеялся. Ограниченность интеллекта Острога природа, видимо, попыталась компенсировать физической силой, но ни к чему хорошему это не привело. С его посвящением в "деды" наша рота стремительно вышла на первое место по количеству разбитых барабанных перепонок и перебитых носов. Сразу оговорюсь, что винить в этом армию не стоит: наверняка на гражданке творилось тоже самое - "условняк" по малолетке он получил явно не за финансовые махинации. Ещё два уголовных дела было заведено уже в части, впрочем, они благополучно были прекращены "за отсутствием состава преступления".
Чиж и Фашист были его "любимыми клиентами", причём бил он их редко, больше стараясь сломать их психологически, смешать с грязью. Для этого использовался малейший предлог, а когда его не было, он тут же организовывался. Каждый "косяк" комментировался в том духе, что оба - никто и ничто, "чмыри" и ублюдки. И т.д. и т.п. В общем-то ему это неплохо удавалось - честное слово, порой было непонятно, что удерживало их от "самовольного оставления части" или чего-то похуже. Но они держались...

...Прихожу в себя. Глаза открыть не могу. В ушах вата и звон, но всё же слышу стрельбу, разрывы. Голова разламывается. Тупая ноющая боль, такая, что невыносимо малейшее движение. А кто-то трясёт за плечи и причитает:"Лёха! Лёха!.." Ну оставьте же меня в покое! Но я только мычу.
Сколько лежу - не знаю. То проваливаюсь в никуда, то снова начинаю что-то соображать. Наконец понимаю, что надо что-то делать, иначе замёрзну. Может, холод и помог прийти в себя?
Развороченный попаданием мины окопчик позволяет выползти. Неподалёку развалины кирпичного забора, за ними дом. Вижу вход в подвал и ползу туда. На пути лежит рука в окровавленном рукаве бушлата. Это зрелище не вызывает никаких эмоций. Мне бы доползти...
Дополз только до забора. Привалившись к груде кирпича, отлёживаюсь. И наконец-то приходит в голову обернуться на наш рубеж.
Прополз я, оказывается, всего ничего - пару десятков метров. Отстреливаются короткими очередями несколько пацанов, кто именно - понять не могу. Метрах в ста впереди тоже мелькают вспышки выстрелов, гораздо чаще..
Неожиданно вижу перед своим окопчиком скребущего руками Острога. Спина бушлата окровавлена, лицо тоже в крови. Он тянет низко и страшно: "....ыыыыыыыаааааа...".
Выскакивает и бежит к нему, пригибаясь, Чиж. Замечаю, что он без очков. Пробегает несколько метров и, нелепо кувыркнувшись через плечо, падает почти у Острога. Его тут же переворачивает назад пулемётной очередью.
Доносится крик: "Братцы, прикройте!" Так выражается только Фашист.
Он ползёт в сторону лежащей пары. Зачем?
Дополз.
Тащит Острога.
Разрыв мины прямо на них.
Что-то бьёт в кирпич рядом со мной. Опять отключаюсь...

Прихожу в себя уже в темноте.
До моего рта доползла по щеке солоноватая капля. Когда она начала свой путь? Не знаю...

Чиж получил прозвище за то, что часто употреблял фразы типа "ну ты и чиж!". Фашист был немцем по национальности.


13.10.2004 12:33:27

Штаны

Утро командира машинной группы ракетного крейсера было отравлено воспоминаниями вчерашнего вечера. Незначительное на первый взгляд происшествие не давало ему покоя.
Все началось с ресторана, куда оторвавшись от корабельных проблем, удалось по случаю попасть вместе с товарищем. События, развивавшиеся по благоприятному сценарию, не предвещали никаких осложнений. Знакомая официантка подсадила за их столик двух симпатичных подружек. Хорошее вино, веселая беседа и непосредственная реакция красивеньких женщин на удачно произнесенные тосты и каламбуры - все это обещало неплохие перспективы. Но перед самым закрытием ресторана пошли первые сбои. Началось с того, что одна из компаньонок сообщила по секрету, что готова была бы и на иное продолжение вечера, но... ее подружка приходится родной сестрой мужа. Пикантная ситуация. Перспектива возвращения темной «северной стороной» на свой, хотя уже и ставший родным причал, не могла особенно порадовать подгулявших друзей, но перестраиваться было поздно. Обещания, нашептанные женщинами каждому по отдельности, не устраивали офицеров, они знали - завтра в море. Да и вообще, хотелось не завтра, хотелось сейчас...
Так, поздним вечером, неудачливые товарищи оказались перед сходней своего «парохода», возле которой суетились матросы БЧ-5. Шла приемка топлива.
На этом эпизоде, завершающем события дня, можно было бы поставить точку, но расстроенный кабацкой историей «группман», решил сделать несколько замечаний своим подчиненным, которые, как ему показалось, с череcчур унылым видом возились у топливоприемника. В результате такого вмешательства один из морячков, не поняв чего от него хотят, неловким движением пролил топливо на брюки своего молодого ретивого командира.
Это была трагедия, глубина которой потребует некоторых объяснений.
***
Трудно складывались отношения нашего долговязого героя со службой cнабжения. То «гранаты не той системы» - нет положенных размеров обмундирования и обуви, то банальное - «вчера все было, а сегодня закончилось». Осознание того, что успешное сосуществование с вещевиками, давно уже живущими по принципу «ты мне - я тебе», для него невозможно - нечего предложить, привело старлея к мысли, подсказанной Михаилом Булгаковым - ничего не нужно ни у кого просить. Правда? и сами снабженцы, видимо не знакомые с бессмертным произведением Мастера и печальной судьбой отдельных его персонажей, не спешили обеспечивать нашего героя и подобных ему «малоимущих» сослуживцев передовыми достижениями отечественной легкой промышленности.
Назревшая «революционная ситуация» разрешилась на одном из строевых смотров, который проводился по случаю приема у корабля первой курсовой задачи.
Командир бригады, медленно обходя со своей штабной свитой шеренги экипажа, перестроенного для осмотра внешнего вида, остановился около командира трюмной группы.
Трюмный, браво представившись, в ожидании стандартных вопросов нагловато смотрел в глаза начальника.
- Тихо журчит вода в гальюне, профессия трюмного нравится мне, - монотонно продекламировал комбриг популярный девиз флотских трюмачей и, взяв офицера за пуговицу шинели, спросил:
- Пьете, наверное, трюмный..., пьете?
- Никак нет, товарищ капитан 1 ранга... выпиваю! - в тон комбригу продолжал наглеть корабельный «король воды, дерьма и пара».
- Не было еще в моей практике трюмных, которые не жрали бы водку как лошади! - оставив шинельную пуговицу в покое, резко подвел черту «бригадный» покатившемуся не в ту сторону разговору.
Штабные, давно уже стоящие вокруг своего шефа и заинтересованно прислушивающиеся к беседе, угодливо засмеялись.
Трюмный же, не поручик Ржевский, уловив в голосе начальника грозные нотки, вступаться за поруганную честь обиженных животных не стал.
Веселые же смешки штабников сменились негодующим ропотом так же быстро, как переменилось лицо комбрига, посмотревшего на обувь старшего лейтенанта, стоящего рядом с трюмачем.
Ботинки офицера действительно имели ряд отличий от «уставных» образцов, в том числе и красно-коричневые каблуки, в местах, где предательски стерся наложенный на них гуталин.
- Это что у вас такое? - медленно поднимая взгляд, спросил «бригадир»
- Командир машинной группы, старший лейтенант Р, - представился взволнованный офицер и, прерывая образовавшуюся паузу, неожиданно выпалил:
- Что покупаю в магазине, то и ношу, товарищ комбриг!
Ропот штабных сменился глубоким молчанием.
- Что!!? - угрожающе прозвучало над плацем.
В строю насторожились. Командир БЧ-5, пуча глазами из соседней шеренги на своего нерадивого «группмана», невнятно размахивал руками - то ли грозил, что сотрет в порошок, то ли раздавит как таракана.
Секретарь парткома, неожиданно оказавшийся за спиной у опального офицера, припоминая ему прошлое, угрожающе нашептывал:
- А ведь не случайно вы и к подготовке наглядной агитации для политических занятий относитесь так же халатно, как к строевому смотру! Придется все-таки поговорить с вами по-партийному...
Осознав, что терять теперь уже нечего, наш герой, неожиданно успокоившись, попытался внятно доложить суть своих проблем развернувшемуся к нему боком начальнику.
- Почему именно на этом корабле служат такие обнаглевшие механики? - не слушая офицера и, почему-то поглядывая в сторону трюмного, начал задавать свои вопросы комбриг стоявшему рядом командиру корабля.
- Где помощник по снабжению? - видимо что-то из объяснений «машинера» все-таки дошло до его ушей.
- Где наш перспективный старпом? - вспомнил комбриг о навязанном «кадрами», но ничем себя еще не проявившем старшем помощнике.
- Почему я, командир соединения ракетно-артиллерийских кораблей, вместо того, чтобы заниматься вопросами совершенствования применения группировки разнородных ударных сил, должен заниматься какими-то... башмаками? - продолжал распалять себя «бригадир».
А увидев подбежавшего снабженца, вошел в раж:
- Что вы там как «глупый пингвин» прячете тело за широкую спину командира? Сюда ползите!
Пунцовый помощник, сделав пару осторожных шажков в сторону разгневанного начальника, попытался доложить:
- На складах нет, но мы найдем..., устраним..., возможно,... из командирского фонда..., обеспечим...
- Чего вы там мямлите? Может быть, вы хотите мне сказать, что Никита Сергеевич Хрущев, выступая на очередной ассамблеи ООН, за счастье бы счел стучать по трибуне каблуками этого старлея?
Скорбная фигура «помохи» говорила только об одном - он безмерно виноват, со всем согласен и готов немедленно исправиться. Глядя на него, трудно было оставаться суровым, но комбриг, демонстрируя хорошее знание обстановки, был непреклонен:
- А я, в отличие от Хрущева, этими же башмаками, да по вашей башке, чтобы выбить из нее гнилой принцип «баш на баш», мешающий вашему скудному мыслительному процессу работать в нужном направлении!
- И будьте, уверены, - продолжал импровизировать военачальник, обращаясь главным образом к появившемуся, но старающемуся остаться незамеченным старшему помощнику - сделал бы это с о-огромным удовольствием, да жалко - и, кивнув в сторону все еще стоявшего по стойке смирно командира машинной группы, добавил:
- Лейтенант простудится...
О «наглых механиках» больше никто не вспоминал. Более того, превращение нашего героя в «героя нашего времени» имело и некоторые выгоды. К концу следующих суток он стал счастливым обладателем пары полуботинок нужного размера и выданного по приказанию командира взамен положенной, но отсутствующей брючной ткани, отреза материала для старшего офицерского состав. Отнесясь к такой удаче, как к награждению «красными революционными шароварами», старлей, минуя все сложности крейсерских будней, с большим трудом сумел дважды в течение месяца побывать в городе. Первый раз, когда делал заказ на пошив брюк в мастерской военторга, и второй, когда после успешной примерки обмывал свои новые штаны в том самом ресторане...
***
- Учебная тревога! - прозвучало по корабельной трансляции - это крейсер, пройдя боновые заграждения главной базы, спешил выйти в море, где предстояло выполнить стандартный набор боевых упражнений, а в ночное время отработать задачу по поиску подводной лодки.
В море не до береговой суеты. За напряженностью вахт и бесконечностью тревог забываются не только бытовые проблемы.
Только к концу дня наш герой попал в свою каюту, где нашел своего соседа и соратника по дивизиону, который задумчиво смотрел сквозь стекло иллюминатора. Впрочем, это было его обычным занятием. Где бы ни находился корабль, какие бы пейзажи не открывались с «широкоформатного» экрана каютного «люмитера», то ли это огни вечернего Севастополя с доносящимся веселым смехом из проходящего рядом пассажирского катера, то ли вспышки фотоаппаратов с американского авианосца где-нибудь в Средиземном море, он всегда с глубоким вздохом и грустью произносил:
- Эх, ... и живут же люди!
За этой грустью была вся романтика корабельной службы - и любимый личный состав, не желающий нормально сосуществовать в своем кубрике, и дурь старпома, объявившего по какому-либо пустяковому поводу организационный период и невозможность устроить свою личную жизнь, и еще многое из того, что приводит в уныние не только молодых флотских офицеров.
Печальное лицо товарища напомнило машинеру о его шароварных проблемах. Опыт подсказывал, ничего уже исправить нельзя - на штанинах, забрызганных топливом, всегда будут быстро появляться грязные пылевые пятна. И мысль о том, что доставшиеся таким нелегким путем парадно-выходные брюки придется перевести во второй срок, окончательно испортила ему настроение.
- Пойду, покурю - хлопнув дверью каюты, старлей двинулся в сторону корабельного юта.
Его друг, комбат дивизиона самообороны, по корабельной терминологии бывший уже «старым» лейтенантом, в этот день пребывал в приподнятом настроении.
Погода отличная, выход в море удался, как и стрельба, его ракетным комплексом по имитатору. Более того, удачно отстрелялся родной дивизион и зенитной артиллерией по парашютной мишени, которую даже сумели поднять на борт и незаметно проковырять пару дополнительных пробоин, гарантирующих отличную оценку всему подразделению. А наблюдавший за этой сценкой комдив благодушно сделал вид, что не заметил, как хозяйственный комбат прихватил с собой ослепительно белые парашютные стропы.
- Хороший командир, отличный дивизион, что еще нужно для жизни офицеру?! - вслух перефразировав высказывание одного из героев любимого кинофильма, командир батареи с сознанием выполненного долга зашагал на перекур.
На юте он встретил своего «механического» друга, вылезшего на белый свет «подышать свежим воздухом». Унылое лицо товарища явно не гармонировало с окружающей обстановкой.
За перекуром, комбат со смехом выслушал рассказ товарища о вчерашней кабацкой неудаче, а в решении брючного вопроса не увидел никаких проблем:
- Возьми мои парашютные стропы, свяжи их вместе, привяжи к ним свои шаровары и бросай на ночь в море, как наживку акулам.
- И не важно, что акулы здесь не водятся, важно то, что твои замечательные штаны, предварительно замоченные в растворе той самой жидкости, которую вы все-таки иногда применяете по назначению, промывая свои турбины, к концу наших ночных маневров станут еще чище, чем были.
- Да, кстати, не переусердствуй с замачиванием - пуговицы отвалятся, швы расползутся, останешься с одними выкройками. Все, удачи, побежал на вахту - бросив моток парашютных строп на плечо товарища, комбат скрылся в темноте прилегающего тамбура.
Сразу после смены полночной вахты, наш герой, мало надеясь на успех, выполнил все рекомендации друга и, привязав конец строп к задрайке каютного иллюминатора, не раздеваясь, прилег на койку.
Когда череда команд и грохот якоря возвестили о завершении ночных бдений и постановке корабля на рейде Севастополя, стало ясно - утром в базу.
- Не забыть бы про брюки... - мелькнуло в усталом мозгу машинера и он заснул.
***
- Чудно море при тихой погоде! - в гоголевском стиле воскликнул проснувшийся старлей, посмотрев из корабельной «форточки» на гладь утреннего моря.
Но не все в это утро было так замечательно, как могло показаться на первый взгляд. Попытавшись выдернуть из морских пучин свои штаны, полоскавшиеся там всю ночь, наш герой натолкнулся на неожиданную проблему - их присосало к кингстонной решетке одного из насосов!
- Если штаны сейчас оторвать от обросшего ракушкой подводного борта, - размышлял офицер, - то получившимся обмоткам, пожалуй, смогут позавидовать только граждане «Республики Шкид»...Что делать?
Сигнал учебной тревоги и команда на экстренное приготовление корабля «к бою и походу» на миг прервали размышления.
- Может быть, переключить насосы? А при снятии корабля с места якорной стоянки брюки сами освободятся от цепляющихся за них ракушек? - и машинер, прикрыв броняшкой иллюминатор, побежал в сторону поста энергетики и живучести, чтобы реализовать свой показавшийся простым замысел.
Но в ПЭЖе не все было просто. Там его уже ждали. В кормовом эшелоне не запускается генератор, в носовом эшелоне в расходных топливных цистернах вода - нельзя запускать главные двигатели. Попросив трюмных переключить действующие насосы забортной воды, группман принялся за свои вечные механические проблемы, решение которых и заняло все время до захода корабля в главную базу.
А на главном командном пункте, после прохождения входных боновых ворот, решались проблемы навигационные.
Какой силы ветер и куда сносит корабль? Разойдемся ли с пассажирским паромом? Почему так долго не подходят буксиры? Сколько до берега? Сколько до точки разворота?
Деловую суету ходового мостика прервал искаженный динамиком выносного пульта связи хриплый, но хорошо узнаваемый голос комбрига:
- Старпом, у вас за бортом штаны!
Трудно придумать более несуразную на тот момент вводную. Какое-то мгновение ситуация на ГКП напомнила финальную сцену гоголевского «Ревизора». Командир корабля удивленно посмотрел на своего старшего помощника.
- Товарищ комбриг, - под взглядом командира очнулся от оцепенения старпом - извините, но мы вас не поняли, прошу повторить!
- Старпом... у вас за бортом... штаны!!! - по разделениям процедил комбриг.
Эффект произнесенной фразы сильно усиливался шумом помех, заполнившим паузы между словами, а интонация предполагала быструю реакцию и немедленные действия.
Ходовой мостик стал напоминать развороченный муравейник. Но если вопиющее нарушение корабельных правил легко можно было наблюдать со стороны стоящего на бочке флагманского корабля соединения, то с ГКП крейсера, вошедшего в бухту, обзор был ограничен. А комбриг, наблюдавший через визир своего флагмана за суетой на палубе возвращающегося с «морей» корабля, продолжал делать едкие замечания:
- Ваши славные штаны, - сделал он ударение на втором слове, подчеркивающем название крейсера, - гораздо более смотрелись бы на гафеле, нежели болтающиеся из иллюминатора правого борта!
Целеуказание выдано. Время залпа...
Когда наш герой, устало раскинувшись на мягком диване поста энергетики, услышал, как его соседа по каюте вызывают на ГКП, первой мыслью было - зачем? А потом пронзило - ШТАНЫ!!?
На этом месте читатель, с хорошо развитым воображением, должен представить себе картину, открывшуюся взору группаря, прибежавшего в каюту и высунувшегося на миг из иллюминатора.
Севастопольская бухта. Только что пройден памятник затопленным кораблям. Ярко-голубое, без единого облачка небо. Блики солнца на чуть взволнованной корпусом корабля поверхности моря. Едва доносящиеся сквозь шипение воды и свист турбин, звуки горна, играющего «захождение». Выстроенный вдоль борта флагманского корабля личный состав, с белеющими вкраплениями офицерских фуражек и... штаны, прыгающие как дельфины из «Морских рассказов» Станюковича, с хорошо узнаваемыми раструбами штанин на ослепительно белых парашютных стропах!
Кто знаком с такими понятиями как крейсерская организация и высокая морская культура, тот поймет всю глубину падения нашего «героя».
- Старшему лейтенанту Р. , прибыть на ГКП! - прогудела в голове команда общекорабельной трансляции.
- Все. Конец. Незачем служить. Не место ему больше на этом крейсере-красавце! - было первой реакцией.
- Зачем он пойдет на ходовой? Что скажет в свое оправдание? - мозг уже начинал свою работу в направлении выхода из сложившейся ситуации.
В результате таких размышлений машинер появился на ГКП именно в то время, когда началась основная фаза швартовой операции. На баке, выбрав концы с буксира, готовились к отдаче якоря, на юте же были в полной готовности подать «бросательный» на стенку причала.
- Старший лейтенант Р. по вашему приказанию прибыл, - с полным осознанием своей вины, доложил «герой» занятому проблемами швартовки командиру корабля.
Окинув грозным взглядом молодого офицера, на лице которого можно было увидеть весь трагизм его отчаянного положения, «кэп» долго не мог подобрать нужных слов.
- Ну, ты и сапог! - наконец выговорил он, может быть первый раз, позволив обратиться к подчиненному на «ты».
Но вид так истерзавшего себя офицера, остановил умудренного жизненным и служебным опытом руководителя от дальнейших разносов:
- Идите и постарайтесь в ближайшие трое суток не попадаться мне на глаза!
Стоящий рядом и криво ухмыляющийся старший помощник, понял слова командира однозначно.
Записка об аресте, с невиданной для бывалых обитателей гарнизонной гауптвахты формулировкой - «За нарушение корабельных правил», стала дальнейшим продолжением этой истории, а трехсуточное «Великое сидение» в офицерской камере способствовало полезным размышлениям о сути и содержании корабельной службы. Впрочем, это была уже совсем другая история...

Путевые заметки - 2.

Какой идиот сказал, что тот, кто ездил по Москве в час пик, тому сам черт не брат, море по колено и все дороги открыты? Плюньте ему в харю, ибо не был он на седых брегах Каспия! Именно тут старик Нобель изобрел динамит, (ну, кто в Баку был, тот этот дом на набережной знает), более того, я узнал мотив для его создания. Дикий пришелец - по-другому человека, вырвавшегося из гостеприимных объятий "штатных встречающих" аэропорта назвать сложно, попадает в не менее гостеприимный бедлам знаменитых бакинских таксистов. Нет, многие сейчас начнут кричать, призывая в свидетели Всевышнего и прочих, утвержая, что все приличные "знаменитые таксисты" расположены на узкой полосе земли, называемой военно-грузинской дорогой, ну да Бог им судья, раз они на него ссылаются, я говорю о том, от чего пострадал сам. Так вот, если Нобеля довозили до набережной бакинские таксисты, то желание взорвать все к чертовой матери у него возникло вполне обоснованно. Судя по повадкам, с тех времен менталитет этой братии абсолютно не изменился, дикостью отдает. Набросившись на "гостя" с темпераментом разбойника, вцепившись в его чемоданы с инициативой детского населения цыганского табора, вещая о преимуществах своего авто по сравнению с другими, с гвалтом восточного базара жертву пытаются затащить одновременно в пять машин. И это не преувеличение. Доказать? Ха! На раз! Итак, гость - один, таксистов - тьма, (не татары, заметьте), но!
Гость, как и всякая человекообразная тварь, имеет две руки, одна достается одному таксисту, вторая - второму. Наивно было бы полагать, что руки путешественника пусты, даже если он вышел с азербайджанской таможни. Нет, там как минимум один, а то и два предмета, которые, как уже не трудно догадаться, тоже попадают таксистам, причем, как правило, не тем, которые уже стали счастливыми обладателями рук гостя. А еще у "гостя" есть голова, которую во всех приличных местах, благодаря праматери всех таксистов городу-герою Одессе, принято морочить. Тут, конечно, не ухватить, но зато можно морочить ее нескольким таксистам одновременно, наиболее инициативный буквально секунд через тридцать "выдавливает" конкурентов, ухватив тебя за лацканы пиджака, ежесекундно их отпуская и разглаживая (извини, не сдержался!), а потом хватая вновь (паехали, машина - супир!). Ошалев от такого натиска, мысль о том, что сейчас тебя разорвут "на тысячу маленьких медвежат" возникает примерно через минуту. Если не пресек это дело самым волевым образом, то "встреча гостя" может длиться до 10 минут кряду, и уж поверьте, не всякий это сможет выдержать. Нобель не смог - изобрел динамит, потом, конечно, раскаялся, премию придумал, но это не оправдывает его. Задумал уничтожить - доведи дело до конца, а потом кайся! Нобеля нет, динамит есть, премия есть, бакинские таксисты тоже присутствуют - недоработочка. Должно быть два на два, а тут дисбаланс получается. Так, отвлекся я, извините. Короче, после "встречного марша", ты попадаешь в супер-машину самого "лючшего таксиста Баку", которая на поверку оказавается или жигулевской "шестеркой" или Рено-19, ну, или супер-пупер-агрегатом с гордым названием "Дачия", что является вроде как мутантом Рено, но румынской сборки. Вот тут-то и начинается самое интересное. Машина лихо срывается с места и несется метров триста до шлагбаума, возле которого стоит некто из охраны аэропорта и дорожный полицейский, гаец по-нашему. Стекло водителя опускается, эмоциональная перебранка с энергичными рукадвижениями наполняет салон и горным потоком низвергается на окресности, таксист чере пару минут выскакивает из машины, еще несколько минут пререканий на местном диалекте, расставание с измятой бумажкой неопределенного цвета, громкое хлопанье дверцей и машина срывается с визгом шин под приподнятый шлагбаум, едва не снося его. "Озвэрели!" - краткая характеристика мента и охранника. Дальше на тебя обрушивается Ниагара, состоящая из орущего приемника, вопросов, которые скорее свойственны таможне, но не таксисту, при этом, вопрос "куда едем?" всплывает ближе к концу первой тирады, которая длится минут пять. Ваши попытки вычленить из всего этого потока нечто, что требует реакции вежливого человека, сводятся на нет самим процессом езды. Дорога из четырехполосной, как это заведено на территории бывшего СССР, "вдруг" становится двухполосной, но мы этого не замечаем. Нет, замечаем, конечно, но не очень, просто если раньше все ехали в семь рядов по четырем полосам, то теперь все едут в шесть рядов, но по двум. Разнообразия добавляет вой автомобильных сигналов, причем их интенсивность такова, что это напоминает чуть испорченную сирену воздушной тревоги времен войны. Да, чуть не забыл! Бакинский таксист - это еще ко всему прочему человек воспитанный, и вариант извинения, типа, "ничего, что я к вам спиной сижу" его не устраивает, он должен видеть глаза собеседника, а потому он реже смотрит на дорогу, чем на пассажира. Если кто еще не понял, то руки бакинскому таксисту даны Всевышним для следущего: 1) ухватить потенциального пассажира, 2) отнять его багаж у конкурентов, 3) нажимать на сигнал его "супер-авто", 4) разговаривать. Как видете, про управление авто тут не упоминается, т.к. машина - супер и она не едет, а летит. Все бы ничего, но "полет" омрачают менты, которые кормятся с большой дороги, правда, нужно отдать им должное, кормятся они по установленным и нерушимым правилам. Выглядит это так. Менты расположены на дороге в пределах видимости друг от друга и если один уже получил свой ширван, то двое следующих машину не тормозят, это добыча следующего. Следующую тачку берет в оборот уже второй гаец, соответственно очередь сдвигается на одного дальше. Пока я доехал до центра, нас тормознули раз пять-шесть, и каждому был отдан пресловутый ширван. Поездка была не томной, это точно! Больше всего радовали маршрутки, которые по размеру чуть уступают нашим ПАЗикам, но по наглости оставили далеко позади наших "газелистов". Высадить пассажиров из третьего ряда на капот "чайника", который не успел вовремя слинять от потенциальной угрозы десанта, просто святое дело. Двери у этого чуда турецкого автопрома не закрываются в принципе, а понятие "маршрут" считается атавизмом, таким же, как и ПДД. ПДД, разметка, знаки... Ха! Детский лепет! Светофоры - вот организатор движения! Ну, и менты, конечно, враг этого самого движения и его правильной организации. Но вот вы врываетесь в старый город, и его узкие улочки, на которых способны разойтись встречными курсами разве что дама с детской коляской и автомобиль "Ока". Рывки авто, визг тормозов, сигнал, приемник и бакинский таксист сливаются в единый ансамбль, который странным образом позволяет разъехаться двум КАМАЗам, ну, или той самой маршрутке и вашим "Жигулям". :))) И вот наконец ты оказался на Площади фонтанов, возле "Искандер палац", облегченно вздыхаешь и слышишь цену, которая тебя ввергает в тягостные сомнения. Поверьте, это всего лишь на секунду! Мысль о том, что вы можете в доли секунды оказаться в заложниках у бакинского таксиста, который решит, что "Искандер" вас не устраивает, но по такому случаю есть "Шаратон", о чем он незамедлительно известит вас, а раздавшийся сзади сигнал другого бакинского таксиста, сведет время раздумий до той самой секунды. Вы без сожаления расстанетесь с объявленной суммой денег, тем более, что вы еще ни черта не соображаете в курсе местной валюты ни к рублю, ни к баксу.
Пробыв три дня в Баку, вы будете думать о том, как они тут ездят, пробыв неделю вы будете на сто процентов убеждены, что вы тут ездить не сможете никогда, а вернувшись домой, в сутолоку московских пробок, вы будете восхищаться образцовой ездой соплеменников. Увы, эти впечатления недолги! :)))

15 БАКАЛАВРОВ
Сказка-быль для взрослых

- Пап, сказку лассказывай!
- О чем ты хочешь услышать, сына?
- Нууу, пло гелоев?!
- Ложись - расскажу сказку-быль о коллективном героизме. Ты знаешь, что такое коллективный героизм?
- Ага! Тли полосенка - они волка в тлубу запустили!
- Правильно, сынуль! Был такой летчик-космонавт Волк. Знаменитый... А еще?
- Ну, семь гномиков...
- Нет, малыш, эти совершили сомнительный подвиг.
- Тогда - тлидцать тли богатыля!
- Точно, с ними дядька их, Кусто, в прорезиненном пальто... Их-то много, но интеллекта маловато, поэтому расскажу тебе о пятнадцати бакалаврах. Ложись удобнее и старайся не слушать. Спину почесать?
- Аха...
- У каждой сказки бывает присказка. Например: Светит месяц, светит ясный - пьет Иван за миг прекрасный! Но у нашей сказки будет другая, морская присказка: Ешь - потей, работай - мерзни! Она прекрасно передает смысл нашей были. Спишь уже? Ладно, я ее взрослым расскажу. Итак - сказка-быль о пятнадцати питерских бакалаврах.

В далеком 89-м году в тогда голодающий, сидящий на хлебе и крабах город Владивосток со своим салом и колбасой прибыла группа технической интеллигенции из Питера во главе с неприлично толстым для тех времен доктором наук. Они приехали на наш корабль, чтобы установить какое-то очередное железо, необходимое им для получения государственной премии по тематике «За вклад Флота». Месяц эти законченные бакалавры рылись во внутренностях нашего парохода, с каждым днем вызывая все большее возмущение его экипажа, так как, получив несметное количество килограммов шила, они им не делились, выпивая и закусывая в своем узком научном кругу. Когда же установка была закончена, их главный толстый профессор попросил нашего командира об организации культурного досуга и еще немного шила.
- Кюри - ваша мать! - ответил командир, уже подписавший акт о приемке, но спирта немного отлил, приказав помощнику Гоге взять пару офицеров и отвезти «яйцеголовых» в тайгу - подальше от корабля.
- Пап, а что такое тайга?
- Ты еще не спишь? Тайга - это лес, в котором растет кедр, а на кедре - шишки, которые ты себе часто набиваешь, бегая во дворе. Вот и они шишки поехали набивать. Это называется шишкованием. Спи, мой хороший.
- Отвез их помощник Гога в этот кедровый лес, где бакалавры долго мед флотский пили. Причем, заметь, флотских не пригласили! Но у них с собой тоже было. Известно, однако, что моряки от шила умнеют, а ученым, выпив, сложно найти ту нужную формулу, которая наиболее соответствует решаемой задаче. Задача же была - набить шишек в пьяном виде. Что в таком случае делают моряки и другие, уважаемые в тайге, люди? Они берут трехметровую сосину, вбивают ее у ствола кедра, оттягивают ее и делают дереву большой «фофан». Создавшаяся волна колеблет кедр и он, заколебанный, от страшной головной боли начинает сбрасывать шишки. Но что сделали бакалавры?! Они решили увеличить передаваемую энергию, создав почти ядерную волну, находясь в состоянии морального полураспада! И не спросили флотских - это их главная ошибка. Бакалавры нашли бревно весом килограмм в 500, кряхтя, взяли его подмышку, встав по разные стороны этого тарана. Вы уже смеетесь? А они не поняли, почему моряки ржут, стоя в стороне. И вот, раскачавшись, этот тридцатиногий таран понесся на одинокий кедр, одиноко стоящий на краю поляны. И все без предварительного брейнсторминга и разведки местности!
- Пап, а что такое блинстолмин?
- Шторм в башке, сына. Спи-спи!
- С наведением снаряда у них тоже возникли проблемы - тяжело и пьяно. Поэтому торец бревна скользнул по кедру и продолжил самонаводиться...вниз по склону! Но бросить таран бакалавры уже не могли, так как, бросив эту 500-килограммовую чурку, уронили бы ее себе на ноги. Хотя, я хромых бакалавров тоже встречал. Моряки-то знают, что браться надо всегда только с одной стороны. Стало тяжело - бросил и не надо бежать с полутонной подмышкой с горы. А ученые бежали и страшно орали: от изумления, страха, боли в руках и приближения шоссе с очень активным движением. Но им повезло - влетели в кювет. Бревно же стало на попа и, подумав, с грохотом легло на дорогу перед бампером визжащего тормозами автобуса. Тут из автобуса вышли серые лицами «волки» и побежали за разъяснениями к бакалаврам. Долго не разъясняли - пожалели ученых и их блокадное прошлое.
- Пап, а автобус какого цвета был?
- Красный, сыночка, как и лица флотских, ржущих на пригорке.
- Пап, я моряком буду!
- Нет, сынок, лучше космонавтом - они в степи приземляются.

К различию метрических и английских мер:

Студенту (русскому) понадобилось сделать крышечку 20 на 20 мм с дыркой 1 мм по центру, толщиной 4 мм. Как назло, в лабе не нашлось подходяшего куска люминя, да и пилить было влом. Нарисовал от руки чертеж и поплелся в центральную мастерскую. Там хмурый дедок по имени Винс застремался его акцента и буркнул: типа, давай чертеж, после обеда приходи. После обеда Винс звонит мне, говорит - твой студент заказал крышку, я её изладил, но из стали, поскольку люминя такого размера не было. И вообще, лучше пусть приходит с тележкой, а то я уже подустал её таскать (!!??). Последняя фраза меня привела в ступор и я решил пойти вместе со студентом поглядеть, не заболел ли старик. Конечно, нашему взору предстала нехилого вида и веса стальная плита полметра на полметра толщиной в 10 см с дюймовой дырой в центре. Все наезды на Винса привели к ответу - вы нарисовали, я сделал. Ваше дело расписаться и заплатить за три часа работы и материал. Стали там было на 200 баков :(.

Студенту было обещано, что я ему надену эту плиту на причинное место и законтрую гайкой, чтобы не забывал где работает, и подписывал единицы измерения.

Любимый мой вопрос для аборигенов, посмеивающихся над метрической системой: “Ну хорошо, у нас все кратно некруглому числу 10. Но вот почему у вас в фунте 16 унций, а в футе 12 дюймов?" И очень обидел нашего токаря, когда он спросил: "У вас что, совсем не используются английские меры?" Я ответил: "Почему же нет. Например, в сантехнике пользуемся".