Знаете, сколько расстояния между Улан-Удэ и Читой? Я тоже не очень помню, но примерно, как от Питера до Москвы. Только нет дороги хорошей, а есть трасса, в объезд сопок, покрытых багульником.
И ехал я по этой дороге старшим машины на огромном КАМАЗе с большими колесами Впереди шел такой же КАМАЗ, там сидел старший колонны. За рулем у обеих машин были солдаты, и я, уже привыкнув к монотонности дороги, мирно посапывал в кресле. Мы возвращались из Улан-Уде, где нам нагрузили полные кузова какой-то аппаратуры, прицепили к каждой машине по двуосному прицепу с дизельной электростанцией, светило солнце и небо было синее, синее, как бывает только зимой. И не случайно, стоял февраль.
Как пишется в триллерах: ничего не предвещало беды.
Часть 1. Масло.
Я выплыл из грез, потому что машина, прошипев тормозами, остановилась, и солдатик за рулем сидел с несчастной миной.
- Что встали?
- Вот, сказал он, тыкая грязным водительским пальцем в лампочку, алым огоньком горевшей на приборной доске.
- Что вот, я что знаю твои лампочки, что ли? Что случилось?
- Масло...
- Что масло?
- Масло в двигателе кончилось, дальше нельзя ехать.
- Б**, вы же оба проверяли машины и говорили, что все нормально, что все есть про запас, что доедем легко...
Подъехала и первая машина, и мы одиноко стояли на пустынной дороге, думая что делать.
Часть 2. Трос.
- Что делать, давай цеплять, есть «карандаш», поедем автопоездом.
Угу, автопоезд, груженый КАМАЗ, к нему прицеп, потом еще КАМАЗ, а за ним еще прицеп.
Действительно, делать нечего, прицепили всех, соединили и плавненько тронулись, вернее попытались. Вы видели, как рвутся железные трубы?
Я тоже повеселился.
Ну, раз план действий намечен, надо выполнять. Подцепили тросом. И он выдержал. Тихонечко мы поехали по трассе. Плохо было то, что когда передняя машина подтормаживала, нам приходилось это делать тоже, а потом нас ощутимо дергало, когда она опять набирала скорость.
Часть 3. Стекла.
Я же говорил, что это была зима и на улице стоял мороз. Кабина остывала, и стекла начинали замерзать. Я себе нашел занятие, я тер перчаткой стекло перед водителем, чтобы он мог видеть впередиидущий прицеп и вовремя притормозить.
Часть 4. Тормоза.
А у КАМАЗА тормоза, оказывается, пневматические, и когда не работает двигатель, воздух кончается. А куда деваться, через 2 часа мы уже ехали без тормозов. Ощущения, я вам скажу, непередаваемые. Сначала мы врезаемся в прицеп. Правильнее так: сначала мы врезались в бампер прицепа, потом он кончился и смялся, и мы уже врезАлись в корпус агрегата. Колеса прицепа оказались чуть выше нижней кромки нашего бампера, и когда он разгонялся, мы цеплялись за них и слетали не сразу, потом он нас «отпускал», и мы получали ощутимый рывок вперед.
Так, дергаясь, мы уверенно продвигались к месту окончания путешествия.
Часть 5. Аккумулятор.
По правилам ПДД с прицепом нужно ехать с включенными фарами, да и зимой темнеет рано, рано закончился и аккумулятор.
В темноте мы неслись по трассе, ориентируясь на огни переднего КАМАЗа, так как на прицепе их уже не было, а наши фары не горели. Вы все еще думаете, что это весело?
Часть 6. Масло + Трос + Стекла + Тормоза + Аккумулятор
Мы въехали в город. По городу нам нужно было проехать километров 10, но там светофоры, машины, люди, деревья, хотя и светлее чем на трассе.
Нас дергало и болтало, в кабине было -10, тормозов у машины не было, фары не работали, солдат двумя руками вцепившись в руль (гидроусилитель тоже не работает) пытался ехать прямо и не упасть с сиденья от рывков, я тру перед ним постоянно запотевающее стекло и стараюсь поддерживать прозрачное окошко санитиметров 10 диаметром...
Скажу сразу, все закончилось хорошо, мы доехали без происшествий, никого не сбили, никого не помяли (если не считать наши один КАМАЗ и один прицеп).
Вот и ворота, а вот и последняя подлянка.
Часть 7. Лед
Автопоезд никак не мог подъехать к воротам, лед, скользили все шесть ведущих колес передней машины.
Два часа выгоняли из парка на помощь трактор и закатывали все в парк.

я бы вас понял, будь я поглупее (с) www.cinik.ru

Армейско-националистическое

Kleine Rhoodie

В нашем батальоне национальных проблем не возникало. (В учебке были, но об этом в другой раз). И всё - по одной-единственной причине: русские, украинцы и белорусы составляли подавляющее большинство. Средняя Азия оказалась не то что в меньшинстве - просто в пролёте, а посему вела себя с исключительной вежливостью и дружелюбием. Были трения, драки пару раз встречались, но эти были драки не по типу «ты, чурка долбанная - а ты, масквич-чума» (чума - это не холера, а «чмо», сильное армейское оскорбление.), а по обыкновенным поводам, не поделили что-то.
Надо еще отметить одну вещь - наш призыв (май 1989) был самым большим. Летом 1989 из армии погнали на гражданку студентов (уникальный случай, если призадуматься), а посему к осени того же года учебки вычищали просто под ноль - в войсках начало не хватать народу. Соответственно, когда к декабрю 1989 мы окончательно оформились в нашем батальоне, Влад Дацевич, «дедушка», в курилке как-то вздохнул: «Ох, что-то до х..я вас наприходило...». Соответственно, когда мы стали «фазаньём» (годичниками) наш период - это была сила с которой приходилось считаться (дедам, понятное дело, меньше, а вот молодняк был настороже).

Вообще-то жизнь молодому способен испортить любой старослужащий, вне зависимости от национальности. Я видел такую погань среди русских, что даже счас, спустя столько лет не задумываясь бы ни на секунду размазал бы по стенке и не пожалел нисколько (а некоторых конкретных и до сих пор хочу... их счастье что не знаю я их адресов в их дремучих Волчехренсках). Но в случае когда «дедушка» - «смуглый брюнет», а «дух» - русак, причем шибко грамотный (таких особенно не любят), вот тогда в дело вмешивается еще и национальный фактор и жизнь становится совсем уж кислой.
Как я говорил - нас это не касалось. А вот в соседнем батальоне была вечная напряжёнка.

= Небольшое пояснение =
Наша разъездная часть так сказать, «гостевала» на территории чужого подразделения, к которому мы никоим образом не относились. Мы у них снимали казарму, коридор в штабе, угол в автопарке и всё. Общие наряды (по КПП, автопарку, столовой, караулы) - тащили по-недельно: неделю мы, неделю они. Понятно что самыми некозырными считались наряды с воскресенья на понедельник, потому что в понедельник вечером наряды принимал другой батальон, а они ребята были поганые, не сказать сволочные и любили повыкобениваться.
= = = = = = =

Так вот, будучи «бобром» (2-й период) стоим мы как-то в «собачьем» наряде по столовой. Понедельник, 6 часов вечера. (А наряд по столовке был небольшой, 5 человек + сержант дежурный). Приходит наряд из 2-й роты соседней части и начинает выё...ться, мол, то не так, это не этак, не принимаем наряд и всё тут. И в наряде - сплошь «смуглые брюнеты», узбеки проще говоря. И всё - либо «фазаны», либо «деды». Один из них, толстый на грани рыхлости, жирные складки свисают над ремнем, лениво и повелительно так говорит: «Пол вымыть, да? Понял, нах?» На что ему наш пермяк (зырянин) Ванька отвечает спокойно: «Пшёл нах, да?» Узбек теряет дар речи, потом разражается бранью, сыктым, мол, тебя и куда-то уходит.
Ко мне подходит другой узбек и властно говорит, я, мол, твой рот ...л, я наряд не принимать, всё мыть снова. Твои проблемы, говорю, принимай наряд, а мне недосуг, в расположение пора. Он угрожающе надвигается, я, мол, тебя порву, ты, чума. Ко мне подходит Ванек и Ромка. 3 против 1 - вот такая ситуация узбекам категорически не нравится. Сколько я ни общался с ними (в разных условиях) я НИКОГДА не встречал НИ ОДНОГО, кто бы согласился драться один на один, типа по-честному. ВСЕГДА только при численном перевесе, либо при значительной группе поддержки за спиной.
В общем, он тоже уходит. Но чуть погодя появляется с кучей своих собратьев и начинают кричать, что во-первых, они наряд не примут, во-вторых, что вы тут о...ели, чмошники русские, а в третьих, дайте нам сюда этого долговязого (меня то бишь) с этим блондином (Ваньком), мы с ними поговорить хотим. В итоге дело кончается ничем. Они дружно уходят.
И мы уходим. И начинается небольшой скандал. Короче, этим «дедам» было в падлу (естественно) тащить наряд (их туда законопатили за то, что они совсем уж у себя обленились) и они в своей хитромудрости решили не принять у нас наряд, чтобы мы какое-то время за них его потащили. А поскольку мы были русские, то сделать такое - сам Аллах велел!
В итоге наш старший сержант, старшина роты, просто и бесцветно сказал, придя к ним в казарму, что если через пять минут наряд не приступит к обязанностям начентся п...ц, причём адресный. Авторитет у него был огромный во всем гарнизоне, а по сему узбеки бурча проклятия, поплелись в столовую.
Потом они же несколько раз пытались по-мелкому и по-подлому наезжать на наших. Остановят, допустим, за клубом и попытаются сигареты отнять или так втихую под ребра насовать или еще какую гадость сделать...
Кончилось закономерно.
Однажды Господь послал удачу. Получилось так что на выезде их батальон встал недалеко от нас. Мы узнали примерное расписание караулов от приятелей нашего периода в этих ротах. К тому времени наши черноголовые братья нас достали вконец и сам собой родился план. В поле боевых патронов нам не выдавали, так что караулы, по сути, были фикцией. Договорившись с нашими караульными, несколько человек, ночью выскользнули из палаток и направились в расположение их батальона. Дождались, пока на смену заступят эти узбеки. Естественно, на Устав они клали по полной: едва заступив, присели на бревно, и начали курить и трепаться о своем. Но все же порядка для решили совершить обход.
Вот тут-то их и встретили. Насовали в пузо, так что они даже не хрипели, а скулили. Автоматы повесили на сосны и смылись так же незаметно.

Утром грянул скандальчик, понятное дело. Они оказались еще и тупыми, ко всему прочему. Придя в себя они доложили командиру с утра, что на них ночью напали, избили, отобрали оружие, и они точно знают кто это сделал. В наше расположение заявилась целая делегация, эти жертвы тут же начали тыкать пальцами, мол, вот этот и это и тот... Я также попал в число «диверсантов», потому как они были злопамятными и мстительными, а моя шибко грамотная рожица с презрением, напечатанным аршинными буквами на лбу, им спокойно жить не давала. Самое смешное, что в этой хулиганке я непосредственного участия не принимал. Нас там была куча, но моя задача, как штатного топографа заключалась в том, чтобы довести ударную силу до места назначения и стоять на стрёме - всякими безобразиями занимались другие.
Как они ни кричали, что, мол, точно знают что «военный преступлений, нападений на часовой, да» - это наших рук дело, но доказательств не было. Их слово против наших слов. И ушли они, пыхтящие от злобы. Потом мы узнали, что им вкатили по куче нарядов - за отсутствие бдительности и проч., а молодняк над ними втихую потешался.
Все обошлось, короче.
Но больше они нас не беспокоили.

И единственной силой, которая могла держать их в повиновении оказались два русских сержанта, москвич Дима и новгородец Пашка Васильев. Они были... ну, скажем так, качки. Чудовищных размеров и огромной силы ребята. Пока они были молодыми их припахивали, но командование к весне 1990 «навесило им по две сопли» (присвоило звания младших сержантов). И за несколько месяцев ребята поставили в батальоне дело так, что на русских уже не пытались ездить только потому, что узбекам захотелось отдохнуть. Естественно, что Митя с Пашкой добились этого исключительно неконституционными методами, дружно осуждёнными передовой общественностью и правозащитным движением. И - ничего. Недовольные пошипели, повозмущались но в итоге смирились.

А у нас в части была тишь да гладь, Божья благодать. Солдаты разных национальностей жили спокойно.
Просто потому что русских было численно больше. И ни у кого не возникало мысли сказать, ты, чума, я тебя сыктым, нах...

К чему это всё.
Просто к тому, что права человека, равноправие, всеобщее уважение, терпимость, толерантность и т.п. - вещи исключительно полезные. Но - только в идеале. Как вектор, в направлении которого надо стремиться.
А в обычной жизни без применения силы никуда не деться.

"По Уставу - не положено"

Я долго удивлялся, почему же меня не проверяют ночью, тогда как все остальные попались уже раза по два-три? И накаркал! Причем, как!
Тогда я был в звании младшего сержанта и командовал отделением новопризванных бойцов. В это отделении я тоже устраивал кое-какие "беспорядки", но об этом позже.
В свободное от "командования" время и в "награду" за один нехороший проступок я заступал в наряды по роте через день. Причем, продолжалось это уже более трех месяцев, и я отходил более 60 нарядов. Когда я не заступал в наряд, я спал 8 часов, а когда в наряде - 4. Можете представить себе, какая это нагрузка. Через какое-то время я "потерял бдительность" (проще говоря, забил болт на все это дело - здоровье дороже) и стал досыпать недостающие часы по ночам, естественно, когда порядок наведен и дневальный стоит "на тумбочке". Порядок такой: два дневальных делят ночь пополам (с 10 до 6), а дежурный - днем с 9 до 1. Как можно выспаться днем, когда все топают по казарме? Вот я и решил: плевать война - главное маневры.
В очередной раз, было уже что-то около 3 часов ночи, я пошел "добить" свои часы и наказал, зная, что на "секретках" сидят "черпаки", строго-настрого дневальному, если кто-нибудь его попросит что-то сделать, чтобы он разбудил меня. Нужно это было, чтобы "тумбочка" не пустовала, а то совсем получился бы "завал" службы. И со спокойной совестью лег на свою кровать, не раздеваясь, натянул одеяло до носа, потянулся и отдался во власть сна. Сначала спал чутко. Примерно в 3:30 часа какой-то офицер спустился с третьего этажа в наш туалет покурить. Это было последнее, что я услышал, перед тем как вырубился окончательно.
Проснулся я от того, что кто-то теребил меня по животу, приговаривая:"Алданов вставай, пора уже..."

Когда полковник Безуглый проснулся, было еще темно. Он всегда просыпался в такое время, если накануне вечером "перебирал". Спать не хотелось, и, как всегда, он решил пойти проверить свое "хозяйство". "Хорошо, что есть черный ход в казарме" - думал он, - "Это помогает создавать эффект неожиданности..."
Поднявшись на второй этаж, пройдя через туалет, командир части попал в расположение роты и... никого не увидел. Место, где должен был стоять дневальный, было пусто. Он постоял, задумавшись, - эффект неожиданности всем был пофиг. Тут он заметил свет в бытовке и заглянул туда. Там какой-то солдатик из Средней Азии подшивал воротничок к кителю. Командир посмотрел на часы - 4:15 утра! Тот, узнав мужика в телогрейке, вытянулся по стойке смирно. "Иди-ка, дорогой, постой-ка пару минут вместо дневального, пожалуйста." "Дух" как был в кальсонах и кителе наперевес на левую руку, так и встал, куда было сказано.
В этот момент из туалета показался рядовой Линкявичус. Он в эту ночь принял дежурство на зас-телефоне. "Стой там, Линкявичус, и никуда не двигайся, пока не скажу!" - единственное, что пришло в голову полковнику, чтобы выяснить, куда девался наряд по роте. Линкявичус замер. Решил начать обход с кубрика прикомандированных, потом - большой кубрик роты, потом - еще один маленький, потом - ленинская комната. Никого! Наряда - не видно. "Может, не заметил" - думал он, - " Еще раз пойду посмотрю". Пройдя еще раз тем же маршрутом и ничего не обнаружив, он остановился возле дневального и задумался. "Ты не видел дежурного по роте?" - спросил он у солдатика. "Никак нет, товарищ подполковник". "А ты?" - обратился он к Линкявичусу. "Никак нет". Полковник решил все-таки довести это дело до конца и пошел еще раз проверить помещения. Проходя вдоль большого кубрика между кроватями, его вдруг пошатнуло (сказалось вчерашнее), и он за что-то зацепился. Сапоги! Присмотревшись, он едва не вскрикнул от радости: Алданов - дежурный по роте! Потрепав его по животу, он проговорил: "Алданов, вставай, пора уже..."

Я открыл глаза и увидел фигуру, плотную фигуру в телогрейке. Мозг лихорадочно заработал - в роте с таким телосложением никого нет. Я вскочил. При смутном дежурном освещении я узнал командира части, но он был без погон и не в форме.
Кого резко будили ночью, тот знает, что при этом сердце стучит, как бешеное, глаза круглые, ничего не понимаешь, и при этом мозг старается безуспешно востановиться из сна. Примерно в таком состоянии я старался сообразить, что мне делать, и что об этом говориться в Уставе из того что я знал. Пока я все это соображал, мы вышли из кубрика в коридор, света стало больше, и я попытался состроить бодрствющую рожу, но мне не надо было этого делать, потому что когда подполковник посмотрел на меня, он как-то странно замер на мгновение.
Полковник подошел к оружейной комнате и сказал: "Открывай, сержант" и тут на меня НАПАЛО! Я вспомнил, даже знал наверняка, что оружейку я должен вскрывать только предварительно предупредив дежурного по части, который находился этажом ниже прямо под оружейной комнатой.
- Товарищ полковник, разрешите доложить дежурному по части?
- Не надо никому докладывать. Открывай!
- Товарищ полковник, по Уставу положено докладывать дежурному по части!
- Я тебе сказал - не надо никому докладывать. Открывай!
- Товарищ полковник, по Уставу положено доложить.
- Я приказываю - открывай!
- Товарищ полковник, я не могу так открыть. Я обязан доложить дежурному по части. Так в Уставе говориться.
- Слушай, сержант, приказы командира части! Целого полковника! Для тебя уже ничего не значат?
Тут я хотел было залепить о том что он без формы и кто он вообще такой я не знаю, но решил "в бутылку не лезть" и ситуацию не усугублять, а потому пролепетал еще раз что-то про Устав и с места не сдвинулся. Командир, видя, что меня просто так не возьмешь, решил пойти другим путем. Он подошел ко мне и почти по-отцовски сказал: "Слушай, ты только чуть-чуть приоткрой дверь чтобы сигнализация у дежурного сработала, и сразу же закроешь". Тут уж и я сдался, видя, что Безуглый пошел на компромисс. Я сделал, как он сказал. Через секунду дежурный по роте взлетел на второй этаж и, увидев подполковника, вытянулся смирно и отдавая честь сказал: "Товарищ подполковник, во время моего дежурства никаких происшествий не случилось!" - "Какой, на хер, не случилось! Дежурного по роте - нет. Дневального - нет! Рядовые по ночам по роте шастают, когда им спать положено! Бардак вы тут развели, капитан! А вы мне - происшествий не случилось." И они пошли с недоумевающим капитаном вниз.
Утром меня с наряда сняли, и после обеда я снова пошел в наряд, но уже как помошник дежурного по части. К тому времени вся часть знала, что произошло и дежурный по части, пожалев меня, отпустил меня спать в 12 и подняв в 6.
Осталось прояснить, где же был дневальный?
Линкявичусу ближе к утру захотелось поссать, и он, зная, что дневальный тоже телефонист, позвонил ему и попросил посидеть на посту одну минутку, пока он поссыт. Дневальный сказал, что он один и не может оставить "тумбочку" и что он должен разбудить деж. по роте. Линкявичус сказал, что не надо его будить, что это займет всего пару минут, а за пару минут ничего не случиться. "Давай быстро вниз, душара, будешь еще спорить со старшими!" - добавил он. Против таких аргументов дневальный возражать не стал и потому метнулся со второго этажа на первый, а Линкявичус пошел с первого на второй...
На Линкявичуса я обижаться не стал - рано или поздно это должно было случиться.

Уважаемый Кадет Биглер. Посетителем, а теперь и почитателем Вашего сайта я стал несколько месяцев назад. К сожалению, моя срочная служба не была богата на какие-то заслуживающие внимания события. Посему предлагаю на Ваш суд эту историю. Это действительно произошло со мной, разве что попытался добавить в рассказ побольше психологизма. Не знаю, насколько удалось - в таком жанре пишу первый раз, а идея возникла только сегодня утром, когда ехал на работу в метро. Буду рад, если смогу внести свой вклад в историю Вашего сайта. В любом случае благодарен.
Творческих успехов Вам!
Автор - ДМБ-92
14/07/04

Все с детства знают пословицу о том, что слово не воробей. В ее исключительной правильности каждый убеждается по-своему. Мне пришлось вникать в мудрость этой нехитрой фразы в начале жаркого лета 1990 года, во время первого близкого знакомства с представителями на то время еще почти братских нам республик Средней Азии. Во вновь сформированной шестой роте тамбовской учебки в едином воинском коллективе слились 180 украинцев, русских, туркменов, узбеков и других национальностей, преимущественно мусульманского происхождения. Что все жили мирно - не скажу, но и войны особой не было. Так, локальные конфликты. Славяне стояли друг за друга горой, силы были примерно равны, и азиаты побаивались сильно нарываться.
В нашем пятом взводе выделялся колоритный туркменский провинциал по фамилии Багшиев (имени, убейте, не помню). Опоясанный добротным жирком, виляя во время бега увесистым задом, он внешне напоминал бурдюк с непотребным веществом. В роте прославился тем, что в исключительно патриотическую строевую песню "Россия, любимая моя" умудрился весьма органично вплести свой национальный мотив. Стуча сапогами по асфальту, он до красноты тужился перекричать весь личный состав и проорать переделанный на свой лад припев: "Как дорога ты для солдата, родной туркменская земля". За луженую глотку старшина определил его даже в ротные запевалы.
...Мой конфликт с Багшиевым произошел в столовой во время обеда. Столы были на отделение в 10 человек, и все старались проскочить в конец, чтобы первыми получить миски от раздатчиков пищи. Стоит ли говорить, что черное воинство устремлялось на эти места подобно орде. Но ведь голод не тетка, и особая деликатность здесь не уместна.
- &... твою мать, - само собой вырвалось у меня в момент борьбы с Багшиевым за место под солнцем.
- Эээ... - угрожающе протянул туркмен и сощурил узкие глаза, глядя на меня словно удав.
Сразу вспомнилось все, что я знал о жестокой мстительности мусульман, особенно когда нехорошо упоминают их близких родственников. Я понял, что дал маху, и серьезных разборок не избежать. Но, как оказалось, туркмен избрал более изощренную месть.
Вечером в "личное время" он подошел ко мне с дружелюбно-иезуитской улыбкой.
- Как тэбя звать?
- Гена, - ответил я.
- Хароший имя, маладец. Вай, у нас в дэрэвне тоже адын мужик бил, Гэна звали. Очень хароший бил. Сам сэбя павэсил, - и Багшиев пальцем, медленно так, провел по моей шее от уха до уха.
Внутри у меня пробежал мерзкий холодок.
- Вай-вай, очень хароший, - еще немного повздыхал туркмен и пошел к своим ежесекундно сыктырящимся землякам.
Ожидая какого-то коварства туркменов, я весь обратился в бдительность. Перед отбоем каждый раз внимательно изучал ситуацию в кубрике, прислушивался ко всему происходящему, старался дождаться, когда все уснут, и только потом позволял себе отдаться сну. Больше всего тяготила неизвестность. Я не боялся сойтись с туркменом в открытом бою - при своей грузности он был не сильнее меня. Мои друзья и земляки были предупреждены, и в случае чего прикрыли бы меня со спины. Вспоминая легенды уже отслуживших товарищей о кровожадности азиатов, я опасался во сне получить нож в ребра или вправду быть повешенным ночью во время наряда где-нибудь в огромной столовой. Так тянулось несколько месяцев. Багшиев регулярно подходил ко мне и все вспоминал уже знакомую до боли историю про повесившегося мужика с таким же именем, как у меня. Болтающийся в петле труп не снился мне ночами только потому, что как таковые сны после муштры в учебке вообще не снятся. Между тем Багшиев становился все более дружелюбным и со временем страхал меня все реже и реже.
Простились мы глубокой осенью. Я в первой партии уехал на деревянный дембель в войска, под Курск, а он еще оставался, и попал потом вроде бы в Ростов. Наши пути разошлись...
С тех пор много песка пересеял ветер в горячих туркменских пустынях, и много воды утекло в могучем Днепре. О Туркмении я теперь слышу в основном в связи с подписанием межгосударственных договоров о поставках нефти и газа. А о Багшиеве нет-нет да и напомнит, мелькнув на телеэкране, так похожая на него боровообразная фигура и профиль великого Туркменбаши. Давно уже за ненадобностью уволены в запас из моего лексикона незаменимые в армии "слова-интернационализмы" и афоризмы. Но до сих пор, когда случайно услышу адресованное кому-то или же безадресное &... твою мать, то порой вспоминается история про мужика, который сам себя повесил, и мерзопакостное ощущение, когда тебе проводят пальцем от уха до уха...

БЫЛИ «ПАРКЕТНОГО» КРЕЙСЕРА-36 или «День Флота в разгаре»
(продолжение)

Супруга адмирала, благоразумно отказавшаяся от сомнительных прелестей морского перехода по Балтике, вскоре покинула прием, спеша на поезд С-Петербург-Хельсинки. А сам адмирал, проводив супругу до трапа, вернулся в салон, сел поудобнее и, расстегнув тужурку, бодро объявил притихшим было офицерам:
- Freedom! (свобода - англ.)
Как по волшебству, в руках у стюардов оказались бутылки с коньяком, и пиршество продолжилось с новой силой. Когда языковой барьер был окончательно преодолен, а доверие к достоверности выслушанных за столом разнообразных историй из жизни моряков всех стран полностью подорвано, хозяева приема любезно организовали для гостей экскурсию по кораблю, закончившуюся, как и было суждено командиром «паркетного», в сауне. Скинув форму, моряки устремились в парную.
- Вам очень повезло! - раздувался от гордости переводчик, устроившийся на полке рядом с комдивом, - Чтобы прочувствовать, что такое настоящая финская сауна, вам бы пришлось ехать самое близкое - в Иматру. А тут - финскую сауну привезли к вам.
«Нашел, чем удивить. У нас на крейсере сауна ещё и получше отделана. Да и нежарко тут как-то, - злился комдив, - никак не пропотеешь. О? Термометр? Всего 60 градусов?». А переводчик не унимался:
- Сауны есть на каждом финском корабле. У нас их даже две - офицерская и матросская! Это - предмет национальной гордости! У вас разве что-нибудь подобное есть?
Слушавший финна лейтенант с «паркетного», сидевший напротив, горестно покачал головой. Брызги пота, сорвавшиеся с его волос, прошипели на каменке реквием русскому колориту Военно-Морского Флота РФ. Но для выпускника кораблестроительного факультета, перелопатившего горы чертежей отечественных боевых надводных кораблей вопрос не показался трудным.
- Естественно, есть, - вскинулся комдив, - На наших кораблях существует «Помещение кваса»! Квас - предмет нашей национальной гордости.
(ещё не окончание :-))