Скрипнула дверь, командир полка, оторвавшись от вороха приказов, директив и прочих ценных указаний, хмуро глянул на вошедшего зама по ИАС.
- Что, опять?
- Ага. Еще один. На «полста - пять».
- Ъ!.. - невольно срифмовал командир и погрустнел еще больше.
Было от чего. Словно какой-то злой призрак уже месяц бродил по части, едва ли не ежедневно выводя из строя подшефные Ту-16 - новенькие, полученные меньше года назад. При этом призрак отличался непонятной разборчивостью, из всего немаленького самолета с его узлами и агрегатами предпочитая обтекатели бомбардировочных радиоприцелов РБП.
Когда первые две машины встали в ТЭЧ, это вызвало легкое раздражение, после третьей последовала наводящая на мысли о гневе богов беседа с комдивом и его замом по ИАС. Беседа помогла слабо, и вскоре из-за недостатка места у ТЭЧ нуждающиеся в ремонте «шестнадцатые» стали оставлять на стоянках.
Пропорционально уменьшению числа боеготовых аэропланов увеличивалось число беседующих и количество звезд на их погонах - после предыдущего отказа командование полка мягко, отечески пожурили из самого штаба Дальней авиации; по итогам разговора хотелось либо напиться, либо застрелиться, либо устроить кровавое жертвоприношение. Либо все сразу.
Десяток самолетов, и у всех разрушение радиопрозрачного обтекателя одной и той же антенны - есть отчего впасть в состояние элегической грусти. Особенно если учесть, что обтекатели других антенн, сделанные из того же материала, тяготы и лишения службы переносили как положено.
Инженеры разводили руками, представители промышленности и разработчика удивлялись и безуспешно пытались повторить полученный на практике результат в лабораторных условиях. Предположили как возможную причину повышенную влажность, но убедившись, что в полку аэропланы в амфибии не переделывали, а джунгли с тропическими ливнями поблизости отсутствуют, вновь зашли в тупик; разработчики, мерзко хихикая, предложили набирать статистику, промышленники, потирая руки, - заказать дополнительную партию обтекателей по прилагаемой калькуляции сверхплановой продукции.
Старинный, проверенный годами метод «подсмотри у соседа» не помогал - ни в одной из частей, вооруженных Ту-16, такого не происходило. Исключительность случая рождала смутные подозрения.
Хотя слово «диверсия» еще не прозвучало, бдительные в силу должности встрепенулись. Местный особист, не зная с какого бока приступить к расследованию, «стрелял по площадям». Целыми днями он бродил по аэродрому, зорким глазом выискивая по одному лишь ему известным приметам - волочащийся за спиной парашют и коровьи копыта на ботинках - диверсанта. Утомившись, контрразведчик заходил в гости к командиру полка или его заместителям, подолгу сидел молча, томно вздыхая и уходил не прощаясь, норовя как бы случайно забыть полетные карты районов Сибири или потрепанный «справочник лесоруба».
Так что обстановка была нервозная, крепкий здоровый сон пропал, спирт уже не действовал. Все понимали: карающей меч пока не нарубил повинных и не очень голов только потому что еще не понял кого, как и за что именно. А тут еще один...
- Ну, поехали смотреть, - поморщился командир.
«Уазик» бодро катил по аэродрому, офицеры мрачно молчали, думая о порядком уже наболевшем, краем сознания привычно отмечая повседневное шевеление вокруг. Вот проехал неторопливо тягач, дежурный по стоянке, увидев командирскую машину, спешит изобразить бдительность, солдат куда-то тащит защитный колпак от обтекателя, на двух соседних самолетах несуетливо выполняют регламентные... Стоп!
- Назад!!!
Рядом с бойцом затормозили так, что не отпрыгни он - задавили бы.
Что оказалось: тех. состав повадился в защитных колпаках, которыми обтекатели РБП на земле закрывают, воду носить. Лето ведь, жарко. Штатные ведра, как их ни подписывай или не сминай заботливо, со стоянок пропадают с резвостью необычайной; «принцип домино»: кто-то когда-то штатное ведро казенное промотал и утратил, взамен у соседей нашел, те, в свою очередь, еще где-то поискали. Цепная реакция, по итогам которой ведра исчезли совсем.
Вот и пришлось импровизировать. С разными колпаками пробовали, но от этой станции лучше всего по объему подходит.
Такое вот ноу-хау, полет технической мысли.
Не подумали только о том, как поведет себя материал обтекателя, если его в луже все время замачивать.
...На построении командир рвал и метал, после чего снова рвал наметанное ранее; непечатными были даже паузы для набора воздуха.
Рассказав личному составу много нового и интересного, полковник призадумался; матерый военачальник понимал, что одним или даже двумя добрыми словами традицию не одолеть, нужны более радикальные средства. И решение было найдено.
Веское слово командира прогрохотало вниз по вертикали власти и остановилось, упершись в не успевшего увернуться лейтенанта.
Сверившись со своими планами на день и не обнаружив в них ничего похожего, тот отловил первого попавшегося бойца, кратко проинструктировал, выдал коловорот и отправил на ратные подвиги. О том, что колпаки нужно сначала с самолета снимать и лишь потом сверлить, он упомянуть забыл...
К вечеру полк был небоеспособен.

СЛАБО?

Люди - они разные, есть белые и не очень, кто-то верит в себя, а кто-то в Бога, у кого-то есть сиськи, а кто-то их того... короче любуется ими. Поэтому и люди, оказавшиеся за решкой, тоже все очень разные... Кто-то плывет на льдине, кто-то под шконкой живет, кто-то рулит, кого-то разводят....
Не хочу, чтоб ранее написанные и выложенные рассказы вызвали мнение о том, что зэки - единая серая масса, слепо боящаяся и подчиняющаяся администрации, в связи с чем любой двадцатилетний пацан с погонами летехи мог быть первым после бога для любого зэка... Нет, не так все просто, и не все так красиво и весело, как кажется.
В качестве примера:
После окончания вышки и распределения мамлеев вместе со мной на зону пришло десять человек, и нас на две недели раскидали по дежурным сменам. Двоих через сутки вывели из зоны и закрепили в «зазаборных» должностях (рота охраны, тыловая служба и т.д.). Они не сделали ничего плохого или страшного, они просто не смогли удержать свои эмоции и проявили свой страх при заходе в отряд, проведении шмона или простой беседы с осужденным. Им никто не сказал ничего плохого или обидного, просто сработал принцип: работать с шуганным - подставиться самому. Если у тебя нет веры в напарника, то в зоне он и сам утонет и тебя притопит.
Этот принцип я еще не раз пережил и осознал в ходе работы, сперва, когда меня ненароком подставляли в мелкий замес и проверяли мою реакцию, и позже, когда уже сам выводил новичков (или этапников, как мы их называли на нашем сленге) под такой же шугняк. Как говорится, ничего личного - работа!
Мой первый замес был и смешным и страшным... Обход промзоны, заходим по ориентировке в «деревянный» цех, делаем шмон и изымаем пакет ширпотреба. В пакете нарды, две шкатулки и кухонный набор (помните, модно было иметь набор резных разделочных досок на стене). Смотрящий за цехом, зэк, который отвечал за поставку ширпотреба, увидев, что ширпотреб уходит на изъятие, пытается, что-то сделать и врубает дуру по полной...
Вылетев в центр цеха с деревянным табуретом в руке, зэк снимает штаны с труселями, усаживается на табурет и начинает орать! Типа менты беспредел творят, скока терпеть можно, начальник, вертай баул взад, иначе...
Я, увидев такое зрелище, сперва оборжался, а у кого еще вид зека, сидящего без штанов на табурете и активно изображающего В.В. Жириновского, вызовет печаль? А вот дальше...
Дежурный прапорщик Михеич буркнул что-то невразумительное: типа разбирайся, а он пока акт напишет, и смотался в кандейку начальника цеха.
Зэк, сидя на табурете, продолжает ор. К месту кипеша подтягиваются остальные зэки. Пытаюсь подойти ближе и...
Зэк с криком: «Требую прокурора и президента!» - выхватывает из кармана лепня молоток и гвоздь сотку, прижимает к мошонке и орет громче: «Не подходи!!!»
Я зависаю в ступоре, с таким я еще не сталкивался, про угрозу вскрыться, конечно, слышал, но в байках, как правило, было мойка, прижатая к вене, а не гвоздь возле яиц...
Зэк продолжает орать:
- Начальник, верни баул! Кровь на твоей совести будет!
- ЭЭЭ... Как там тебя! Уймись! Убери молоток!
- Начальник, положи пакет! И разойдемся! Ты себе еще найдешь! А мне за баул перед братвой отвечать!
Я лихорадочно перебираю в голове все, чему нас учили и научили, с тоской понимаю, что против лома нет приема, если нет другого лома, пытаюсь вылезти из ситуации.
- Осужденный! Прекратить орать! Нечего других провоцировать! Вам запрещено хранить неразрешенные предметы!
- Начальник! Это не запрет! Хорош беспредел творить!
- Короче! Осужденный! Встать! Пошли в дежурку!
- В дежурку??? Идти! Да в рот тебе ноги, начальник! Сам понесешь!
Взмах рукой, удар по шляпке, и гвоздь, пробив кожу, входит в табурет!!!
Зэк, оскалившись, победно смотрит на меня, я пытаюсь подобрать и поставить на место упавшую челюсть.
- Ну что, начальник, теперь скажешь? Короче! Вызывай сюда прокурора! Пусть он все видит и знает, как менты честных работяг прессуют и кровь им пьют! Весь цех ваш беспредел подтвердит! А вот когда ты от Хозяина по рогам получишь, там и будем разбираться!
Я загрустил окончательно... Поиметь на третий день работы такой блудняк с головняком мне не улыбалось... А, да шло б оно все лесом!
Сняв с плеча рацию, забубнил:
- Третий - пятому, третий - пятому!
- На связи!
- Третий! Отправьте врача в деревянный цех!
- Что там?
- Эээ... Ну... Зэк на гвоздь сел... самостоятельно передвигаться не может!
- Не понял... Молодой! Ты что ли на рации?
- Да!
- Хорош Михеичу чай гонять, дай ему рацию, пусть доложится нормально.
- Что???
Незаметно подошедший сзади Михеич перехватил у меня коробку рации:
- Третий! Отбой! Нормально все тут! Лейтенант попутал! Ща зэка приведем!
- Понял! Отбой!
Михеич (древний как говно мамонта) вернул мне рацию и не спеша подошел к сидящем зэку. Посмотрев на него, обернулся к работягам:
- Ну че, салажня, собрались тут? До обеда далеко, а перекур уже кончился, или решили бригадой в отказ от работы уйти? А ну по местам!
Зэки, бурча, типа все нормально, не в кипеш дело, начали расходится.
Михеич, обращаясь к прибитому зэку:
- Ну а ты, голубь сизокрылый, чего расселся? Не на очке чай! Тут целый гражданин лейтенант пришел, пешком стоит, а ты, перхоть подноготная, в присутствии начальства сидишь! А ну-ка встать!
- Дядь Вань, я ж того...
- Не дядькай! Тож мне племянничек! А ну вставай! Пошли в дежурку!
Зэк сжался, и неуверенно глядя на меня:
- Начальник... Прокурора мне...
- Упрямый.... - Михеич со вздохом развел руками и неожиданно пнул берцем по ножке табурета. Хрясь! Зэк отлетает в одну сторону, окровавленный табурет в другую!
- Цепляй штаны! Племянничек! Бегом в санчасть!
Добравшись до дежурки, сдав запрет и зэка, мы с Михеичем пошли отписываться по бытовой травме зэка и заодно попить чаю с сигаретой.
- Михеч! А как ты вот так? Ну... а если б он от болевого шока ушел, там же гвоздь в яйцах был!
Михеич улыбнулся:
- Гвоздь, говоришь? Эх, лейтенант, чему вас тока учат? Он тебе что, отморозок что ли, из-за баула ширпотреба яйца портить? На понт он тебя взял, видит молодой и зеленый, вот и...
- В смысле?
- В прямом! Да он кожу гвоздем оттянул на ноге и шарахнул молотком, писюн в крови, на пол капает, смотрится страшно, а в санчасти йодом смажут, через три дня даже болячки не останется!
- А зачем ему это?
- Ну как же! Во-первых, тебя молодого на слабо проверил, бывали случаи, этапники от крови сознание теряли. Во-вторых, перед блатными отмазка - типа до последнего баул защищал, ну а в-третьих, фарт и гонор свой показал.
- Хрена себе!
- Да не переживай ты! Послужишь поболе, сам все поймешь. Кстати, а ты молодец - не очканул, за меня не прятался. Дежурку только зря раньше времени дернул.
- А что, нельзя?
- Да нет, можно и нужно, но только когда уже совсем прижмет. А так бы ты по рации шум поднял, наши б кипешнули, в промку гробов бы отправили... Ну и естественно, тебя б потом еще долго за писюн зэковский подкалывали бы...
- Блин...
- Да не кипешуй ты зря! Я ж говорю, молодец, если сам не смотаешься - зондер из тебя выйдет. Допивай чай, нам еще шкурки писать, да на обход КСП пора.

Через три месяца я обрел свое погоняло - Маратыч, (получил прописку)именно благодаря Михеичу.
Находясь вместе в ночном дежурстве по ШИЗО/ПКТ, нарвались на массовое вскрытие зэков. Камера - четыре человека, оскорбившись на то, что им подселили еще одного (а что делать, если мест нет), сговорившись, вскрыли мойкой вены и в течение получаса тихо цедили кровь по шлемкам (глубокая миска). Потом подняли бучу:
- Начальник! Хата вскрылась!!!
Подошли с Михеичем к камере, открыли основную дверь, смотрим - картина суриком (утро зэковской казни). Лепни у всех сняты, кровь по ручкам шаловливым на пол стекает, а двое уже в отключке валяются, типа жить осталось - два раза пукнуть. Учитывая, что номинально старшим был я (у меня звезда с полоской, а у Михеича три, но без полосы), заходить в хату пришлось мне. Запрещено вообще-то, но в случаях наличии угрозы жизни осужденному опять-таки обязан. Я успел открыть вторую (решетчатую дверь) и сделать шаг в камеру, как вдруг мне в фанеру прилетели две шлемки, наполненные кровью. И биться сердце перестало!!! Комок в крови, глаза жжет, вытер рукавом лицо, пусть ярость благородная вскипает...
О дальнейшем мне и прибывшей на подмогу дежурной смене поведал Михеич.
«Заходит молодой, значит, в хату, я за спиной возле калитки, вдруг слышу -шлемки на пол посыпались, лейтенант тормознул на входе, головой трясет, рукой утерся, я смотрю, а он, елки-палки, в крови весь стоит! Я тока хотел его обратно выдернуть, а он как заорет, и в хату прыгнул. Пока я клювом щелкал, он за десять секунд всю хату по полу расстелил, медицинскую помощь первую, видимо, оказывал... Ну, короче, пока я его обратно вытаскивал, он и мне по кумполу два раза зарядил... Дальше уж смена прибежала... А ты, Маратыч, бешеный!!!»
Дежурный, внимательно посмотрев меня, подошел к хате, щелкнул дубинкой по двери:
- Восьмая камера! Так я не понял? Жалобы на здоровье еще есть?
- Да не, начальник! Нормально все!
- Не, мужики, вы, если че, не стесняйтесь, кому помощь медицинская нужна, так Маратыч еще добрый пока, зайдет - окажет, ему не западло.
- Начальник, да нормально все, непонятка вышла, порешали уже!!!
- Порешали??? Ну, тогда хорошо. Отбой по ШИЗО!!! До утра не дай бог хоть кому поплохеет, я к вам снова Маратыча зашлю!!!
С тех пор и повелось....

Голодный бунт.

- Всем офицерам, находящимся в жилой зоне! Срочно прибыть в штаб! Внимание! Всем офицерам... Над зоной расходился рев матюгальника.
Интересно, время пять вечера, и вдруг срочный сбор... ЧП что ль какое, да вроде тихо в зоне все. С огорчением прекращаю партию в нарды, хватаю бушлат и вылетаю из кабинета. За забором возле штаба уже кучковались ребята с отдела.
- Мужики, че за дела?
- А хлор его пойми, в зоне вроде тихо, может, у соседей побег?
- Или бес (бесконвойник) ушел?
- Да нет, Паша (нач.отряда бесов) только что мимо проходил, спокойный был, без кипеша.
На крыльцо вылетел замполитр:
- Так, че стоим, че за перекуры, товарищи офицеры? Всем пройти в актовый зал!
Поднимаемся наверх. Почти все в сборе. Хозяина нет. Несколько минут ожидания.
- Товарищи офицеры!
- Вольно!
К трибуне поднимается Хозяин, откашливается, и глядя куда-то вниз, негромко начинает:
- Товарищи офицеры! Сегодня для приготовления обеда осужденным был использован НЗ зоны по муке и хлебу. На ужин пайки не будет... Запас картошки, свеклы и жиров - один день. Хлебокомбинат отгружать хлеб без оплаты отказался в связи с двухмесячным долгом. Я только что приехал из управления, денег ближайшие двое суток не будет...
Дальше Хозяин мог и не продолжать... Вот и до нашей зоны докатилась европедизация... Из-за перевода из структуры МВД в МЮ выделенный на зоны бюджет где-то потерялся. Мы сидели без зарплаты уже два месяца. О том, что деньги нужны в том числе и на прокорм зэков, мы в силу молодости и наличия собственных проблем особо как-то не заморачивались... Чтоб понять специфику проблемы, поясню, что для зэков баланда и суп из семи залуп не являлся основной едой. Основная пища зоны - пайка. Хлеб можно было есть просто так, если найти мамку (запрещ. электроплитку), то можно сделать гренки, нарезать и насушить сухариков и добавлять в кипяток вместе в кубиком бульона. Проще говоря, перед нами вырисовывалась невеселая перспектива наличия двух с половиной тысяч некормленых и очень злых зэков...
Хозяин с плохо скрываемой ненавистью продолжал что-то говорить, потом замолчал, и уже глядя на нас, выдохнул:
- Мужики! Управа запретила мне вводить режим чрезвычайного положения (естестно.. нет у нас в наших человеколюбивых законах такого основания для ЧП - голод в зоне). Я не имею права приказывать, я прошу остаться на рабочих местах для стабилизации положения в зоне. Каждый из вас может сейчас пойти домой, и клянусь, я никому слово плохого не скажу и не попрекну... Но, мужики, если вы их не успокоите, на бунт кинут военизированный спецназ...
Курилка, задумчивый разговор...
- Народ, я в Комилаге видел, как машки-шоу военизированные работают... Там жопа была... Вариант - броня (БТР) заходит в зону, и огонь из калашей по всему, што двишшется.... - это Димыч, тридцатилетний железнозубый пенсионер, перебравшийся после пенсии из северных лесов поближе к теплу.
- А у вас из-за чего кипешнули?
- Да фигня, воровской замут... пришел новый хожяин, начал жону перекрашивать, вот щерные и поднялись...
- Ясно... ну че, мужики, потопали по местам?... (врать не буду, трое из пятнадцати поехали домой, и ничего ни им, ни нам за это не было... просто как-то вычеркнулись они из какого-то непонятного и никому необъяснимого понятия - братство...).
Вечер. Ужин. Столовка.
- Начальник! А пайка где???
- В Караганде! Хлебовозка сломалась! Сегодня сухари свои догрызете, завтра хлеб привезут...
- Не, ну беспредел же начальник...
- Я не понял, если ты такой умный, че за решкой сидишь?
- Не начальник, умный здесь тока ты... У тя даже диплом есть...
Ржач зэков вокруг (пока еще добродушный)...
- Так, ну раз смеетесь, значит, рты пищей не заняты. Отряд! Прекратить прием пищи! Выходим строиться!
Довожу отряд до локалки, захожу в кабинет. Забегает старшина:
- Маратыч! А ты че седня на сутках, а че не предупредил?
- Да, на сутках! Не мельтеши. Так, Ватсон (положенец зоны, был в моем отряде) где?
- Так его опера в штаб дернули.
- Ладно, как придет - ко мне. Пока чай сделай и пропади, поработать надо.
Таак, сидим голову напрягаем...
У меня нерабочий отряд. Если договорюсь с Ватсоном, блатные (человек пятьдесят) минимум сутки борзеть не будут. Красных двадцать, на них старшины хватит, остальные сто с лишним человек - мужики, но они-то самые опасные, пищеблок (консервы, чай, сало и т.д.) у них пустой - эти ор поднимут первыми, к тому же мозгов мало, могут и быкануть...
Составляю список горлопанов, начинаю готовить материалы на ШИЗО (якобы курение в неположенном месте). Да, не по закону! Но эти пустобрехи своими речами поднимут голодный отряд за десять минут... А мне че-то жить еще хочется. Левой рукой настрочил бумаги, ухожу в штаб к хозяину.
Тот уставший, злой, немного потерянный, сидит и гипнотизирует городской телефон.
- Товарищ полковник! Разре...
- Да заходи, что у тебя?
- Материалы на ШИЗО.
- Кто такие?
- Возможные подстрекатели...
- Понятно, что ж, умно... По трое суток хватит?
- А это не от меня зависит...
Ловлю бешеный взгляд хозяина, тот с шумом выдыхает:
- Прав, лейтенант, не от тебя...
Задумывается и проставляет каждому по пять суток.... Блин, значит, хлеба точно явно не трое суток не будет. Захожу в дежурку, по телефону выдергиваю восьмерых зэков и вместе с постановлениями сдаю дежурному.
- Начальник, а за что нас?
- Там написано, узнаете..
- Не, ну начальник...
Возвращаюсь в кабинет, курю, стук в дверь, заходит Ватсон. По его глазам понимаю, что тот уже в курсе...
- Что, Ватсон, присаживайся, разговоры говорить будем...
- Маратыч! Я со своими поговорю, но за мужиков не отвечаю...
- А за них никто не ответит! Окромя меня... Сам что думаешь?
- Цинк (Сигнал, инфо, малява) по зоне я кинул. Скоро мои подтянутся, будем кумекать.
- Они сделают, что ты скажешь, что по делу думаешь?
- По понятиям зону поднимать надо, если ваши накормить не могут, пусть мировая общественность «подогреет», но тока объяснили мне уже, что вашим главным звезды дороже, потому и не будет нам масти, спишут все на захват заложников, маски-шоу с оружием зашлют...
- Кто это такой грамотный у нас?
- Да как раз перед тобой с хозяином общался...
- Понятно, и что?
- Сегодня всех коммерсов за жабры берем, тащим на телефон, пусть с корешами по воле трещат...
- И?
- Ну, глядишь, кто-нить зону и подогреет...
- А если не срастется?
- Маратыч! Удержите мужиков, на пару дней общака хватит, а дальше меня свои на сходняк потащат... У меня корона не вечная...
С Ватсоном мне повезло. Вор староновой формации, поэтому умен, в меру гибок, поэтому для него договор с администрацией не западло...
- Значит, так и порешаем.
- То, что болтунов закрыл, это ты правильно задумал, только и про бичей не забудь, их с воли не греют, они первыми скулеж поднимут, а там отряд и сам настропалится.
- Хорошо, утром разберусь.
Бичей с утра хозяин не подписал - ШИЗО не резиновое, камеры не утрамбуешь. А зоновский телеграф уже работал на полную катушку.
В обед меня в первый раз взяли в заложники. Четверо вломились в кабинет, подняли шум с гамом.
- Начальник! Вызывай прокурора и президента! Беспредел творите!
- Циля! Ты здесь самый крутой, что ли? За захват ты паровозом идешь?
- Аааа...
- Ну вот и все нахрен! С тобой президент общаться не будет, иди положенца спросись или у смотрящего! Кончай балаган!
Через десять минут зашел Ватсон, стрельнул сигарету и объявил, что я теперь должен «общаку» банку тушенки. (цена затыкания четверых ртов).
На вечернюю проверку зэки выходили уже злые... Чтоб избежать галдежа, отвел отряд в клуб, где попытался еще раз объяснить ситуацию и договориться с зэками.
- Мужики! То, что столовка закрыта и склад пустой, сами знаете и видите!
- Начальник! Мы ж чужого не просим, положняк дайте!
- Или отпускайте всех! Че за дела! Беспредел мусорской!
- Так, я не понял, говорливые мои! Вы тут кого мусором называете? Думаете, мне весь этот бардак нужен? Сами видите, я вторые сутки из отряда не вылезаю! Да я щас домой уеду, и по барабану мне, что отряд у колючки положат!
- Да не грози, начальник!
- А я и не грожу! Поднимите бучу, с вами разговаривать не будут! Доложатся наверх, что зона встала, броню подтянут, и всех, кто на коленях стоять не будет, на гусеницы намотают. А мне-то пофигу, справку напишу, а зэков новых пригонят! В России по тюрьмам народу хватает! Мужики! Ну не будьте вы кишкоманами! У вас же в голове мозги, а не ливер!
- А че с пищеблоком-то тянут?
- Блин, мужики, ну это уж не ко мне, это у министра спрашивайте.
- А вот если мы администрацию под нож нагнем, то он, глядишь, и быстрее к нам с хавкой приедет...
Все! Прозвучала все-таки эта фраза. Сейчас начнется...
- Щас! Приедет он! Смысл меня в заложники брать, я и так рядом с вами сижу. Ну подставите вы мне пику под горло, и че? Половину положат, половину отмудохают, а как хлеба не было, так и не будет. У министра патронов до хрена, а вот бабла на пищеблок нет! Он же тоже не дурак, за погоны держится! Никому этот замут с голодом даром не нужен! Потерпите вы немного!
- Сколько терпеть-то?
- Мужики, давайте так! Если вы сейчас бучу поднимете, а потом выяснится, что у вас по тумбочкам хавчик заныкан, то все поймут, что вы с жиру беситесь!
- Да какой хавчик, начальник?
- А то я не знаю? Посылки и дачки каждый день приходят!
- Так греют-то не всех!
- Вы семейками живете? (семейка - маленькое сообщество три-четыре зэка, живут и едят вместе). Вот и делитесь! Короче, мужики, кина не будет! Идем в отряд! У кого вопросы есть - я у себя!
После отбоя в отряде начался замес. Мужики трясли с блатных общак. Вмешиваться не стал. Когда все стихло, перетащил четверых в медсанчасть. Все колото-резаные, но вроде живые. Комок безнадежно испачкан кровью.
В час ночи оскорбленные и униженные блатные завалились ко мне.
- Начальник! В зоне беспредел, в отряде мужики поднялись!
- А вы чего хотели, делиться надо было. А не в долг давать! Кто там у вас такой умный?
- Короче, Маратыч! Базар кончаем. Звони в дежурку!
Двое с заточками подошли сбоку.
- Тааак, что, Рашпиль, решил все-таки в захват заложников поиграть?
- Звони, я сказал.
- Да бога ради! Але, Иваныч! Слушай, я в захвате, в кабинете пока пятеро, паровозом - Рашпиль. Че? Щас спрошу.
- Рашпиль! В дежурке спрашивают, кто на переговоры пойдет?
- Ну... я и пойду.
- Иваныч! Из отряда Рашпиль выйдет! Свет над локалкой выруби, а то бликует. Ага, давай. Отбой!
- Маратыч! А свет зачем вырубаете?
- Так снайперам мешает, они ж на дежурке сидят, им свет в глаза бьет, а темнота им пофигу - прицелы ночные.
- Гонишь! Какие снайпера!
- Приказ хозяина! Если из отряда ночью выходит зэк без сопровождения - огонь на поражение. Рашпиль, я ж предупреждал, все серьезно! Ты кинь цинк по зоне! В четырех отрядах уже урядников захватили...
- И че?
- Че-че, А ниче! Из калиток выйти боятся. Ну, раз ты решился - иди! Или если жить хочешь, пошли вдвоем!
- Ага, чтоб меня в дежурке повязали, а тебя из зоны выпустили?
- Не, ну Рашпиль, тебе не угодишь! Ты определись, че ты хочешь? В заложники ты меня взял! Молодец! Зачем взял, и че требуешь, непонятно. В дежурку ты не идешь! Со мной идти не хочешь. И вообще, поздно уже, и я спать хочу. Ты иди пока думай, а я на диване массу придавлю!
- Начальник! Так за меня братва ж с тебя спросит!
- Уверен? Я братве ничего плохого не сделал! Тебя завалят возле калитки, меня резать и раскрутиться на пожизняк твоим торпедам не резон. Я вас честно предупредил, что на выходе подлянка будет. О, вот и свет вырубили. Так что давай, Рашпиль, уводи своих орлов, и я сделаю вид, что вы мне приснились!
Через пять минут в кабинет зашел Ватсон, угостил куревом, и улыбаясь, заговорил:
- Классно ты, Маратыч, Рашпиля на понт взял! Он теперь в окошко выглянуть боится.
- А я и не понтовался.
- В смысле?
- В прямом!
- Так там че, в натуре снайпера?
- Врать не буду - сам не видел, мне сверху сказали, я вам передал.
- Н-да, Маратыч, с тобой лучше в карты не играть, ты и каталу обуешь.
- Ладно, Ватсон! Поздно уже, я спать ложусь. Если там кто опять решит в заложников поиграть, передай, чтоб не будили, я спросонья злой бываю...
- Слушай, Маратыч, ну мы-то понятно, здесь сидим, ты че здесь потерял?
- Знаешь, Ватсон, если б я знал, я б давно уже ушел бы...
З.Ы. Фуры с хлебом в зону зашли только вечером.
З.З.Ы. Девушка, с которой я тогда жил, в мои отмазки по поводу трехдневного отсутствия поверила только после того, как обнаружила первую седину...

Бортжурнал N 57-22-10
Часть вторая
АФГАНИСТАН

Портрет с гранатом

Борттехник Ф. не мог спокойно смотреть на совершенные формы жизни. Если под его рукой оказывался клочок бумаги, а в руке - карандаш, он рефлексивно начинал рисовать. Рисовал исключительно голых женщин и неоседланных лошадей, иногда голых женщин верхом. По его мнению, именно эти два вида Творец творил с особым удовольствием, с томлением, которое не скрывали их линии.
Когда лейтенант Ф. впервые увидел, как гордо несет поднос официантка Света, как подрагивают в такт поступи ее челка и хвост, как недовольно косит она глазом, презрительно раздувая ноздри и фыркая, - он не смог удержаться. В комнате на стеллаже, оставшийся от прежних жильцов, пылился свернутый в трубку ватман - два листа, склеенных в длину. С одной стороны ватмана была цветными карандашами изображена схема досмотра каравана - ведущий сидит справа сзади от стоящего каравана (три верблюда и два погонщика в чалмах), ведомый висит в левом верхнем углу, указаны все взаимные дистанции и сектора обстрелов, коричневым карандашом нарисованы горы на горизонте. Обратная сторона схемы была свободна, и после протирки мякишем белого хлеба стала почти девственно чистой. Позаимствовав у штурманов огрызки простых карандашей всех видов твердости и мягкости, борттехник начал свой труд.
Вечером он прикнопил лист к фанерной стенке кухни, отступил на шаг, прищурился, протянул руку с карандашом, поводил им в воздухе, словно шпагой, и несколькими легкими длинными касаниями высек на белом прямоугольнике женский силуэт.
- Прекрасная пришла... - пробормотал он, отступая.
Подняв голову к небу, прикрываясь от солнца рукой, стояла она - обнаженная, с едва намеченными ключицами, сосками-петельками, пупком, коленками...
Немного полюбовавшись прозрачной наготой, тремя штрихами он обернул ее бедра куском тонкой белой материи.
- Вот это да! - сказал борттехник Л., выглядывая из-за его плеча. - А что будет, когда все нарисуешь..
Художник, не отвечая, накрыл ее чистой тряпицей. Он знал, что на этом бы и остановиться, что дальнейшая прорисовка убивает волшебство недосказанности, но ему хотелось перенести на бумагу не только ее линии, но и божественно-томительную топологию ее плоти, ее кожу - смуглую и нежную, словно припорошенную сладкой пыльцой, которую он не устанет слизывать, если...
И он приступил к сотворению. На завтраках, обедах и ужинах внимательно смотрел на официантку, чертя для памяти пальцем на своем бедре ее основные позы - поворот головы, торса, постановку ног, расположение всех ее выпуклостей и впадинок... Юбка ее была коротка, ноги длинны, а майка открывала нежно-упругий живот и начала ребер, за которые хотелось взяться двумя руками и раскрыть ее, полную гранатовых зерен...
Придя после столовой на борт, он доставал блокнот, карандаш, и зарисовывал то, что еще светилось на сетчатке и горело на бедре. Особенно много было лица, рук и коленей. Рука, держащая ручку чайника, - важный фрагмент, - на его полотне эта рука будет держать совсем не чайник.
Вечерами и ночами он переносил дневные зарисовки на свое бумажное полотно. Штриховал тени, прошитые солнечными рефлексами, и возникали плечи, ключицы, грудь, и кожа получалась лепестково шероховатой. Лицо ее вышло слишком похожим, и он подарил ей кепку с длинным козырьком, чтобы скрыть большую часть лица в тени. В руку ее (лебединый выгиб запястья) он вложил ремень своего автомата, который стоял тут же в углу, позируя. Теперь, вместо тяжелого чайника, она держала за узду его твердое, полное огня, вороненое оружие.
Она рождалась из белого, как солнечная богиня. Ему казалось, что, когда ляжет на бумагу последний штрих, она сойдет с листа - ступит босой ножкой на пол перед художником. Он уделил этой ножке много времени, он даже передал венку на ее щиколотке.
Когда совершенство было достигнуто, - а это становится понятно, если малейшие правки делают картину хуже, - он обрамил амазонку надписью. Плакат приглашал на английском to Shindand, в 302-ю flying squadron, - и загорающая под ослепительным солнцем девушка, пусть и с автоматом, всем своим видом говорила приглашаемому, что он не пожалеет.
Под восхищенные вздохи комнаты художник вынес плакат из кухни и прикрепил его к стене, - поверх пожелтевших вырезок из газет и журналов, фотографий трофейного оружия, горных дорог с обрывистыми, полными ржавого железа обочинами, вертолетами на земле и в небе.
- Икона! - сказал старший лейтенант Торгашов, воздевая руки. - Будет нашей хранительницей...
- Только худовата, - сказал лейтенант Л. и помял пальцами невидимые мячики у своей груди.
- Это ты Толька! - сказал Торгашов. - А она самый цимес!
Возник спор. Художник взял сигареты и вышел на улицу. Брел, вдыхая и выдыхая дым, был задумчив. Дошел до бани, все так же задумчиво искупался в бассейне и когда возвращался, уже знал, что должен сделать. Он подарит плакат ей. Да, это будет неожиданный ход, - оживленно думал он, быстро шагая, - неожиданный для судьбы, которая пишет одни и те же сценарии. Подробный разбор вариантов, кустарник которых растет из этого хода, он отставил себе на сон грядущий - в одиночестве за закрытыми веками...
Несколько дней в комнату ходили вертолетчики, прослышавшие про красоту на стене. Каждый просил нарисовать ему такую же, можно и поменьше. Обещали новый ватман и новые карандаши, ящики конфет, упаковки «Си-Си» и прочие ценности. Зашел даже замполит. Постоял, молча глядя, и, уходя, попросил завтра, на время проверки из Кабула, снять или хотя бы прикрыть. Потом прибежал старший лейтенант Таран и, встав на табуретку, сфотографировал плакат со вспышкой много раз.
Наблюдая за приростом славы, художник понял, что мучавшая его проблема дарения - как это сделать? - снимается сама собой. До нее дойдут слухи, и она обязательно заглянет, не одна, так с подругами. В комнате уже побывали несколько женщин, и все просили художника подарить картину. В ответ на ее просьбу он снимет плакат и, аккуратно свернув, молча подаст ей. Нет, не молча. Он скажет, что графит размажется, и хорошо бы его закрепить, но у него нет фиксатора. Зато он есть у нее. «И что это?» - заинтересованно спросит она. «Лак для волос», - скажет он. А дальше комбинация будет развиваться неостановимо, иначе - зачем было ее начинать?
Дни шли. И хотя в поведении своей модели ни в столовой, ни при встречах на улице борттехник не замечал никаких признаков ее нового знания о нем, он не беспокоился. Он ждал, как опытный птицелов.
Но судьба сделала ход, которого борттехник не предвидел.
Однажды вечером в комнату зашел командир звена майор Божко.
- Я вот чего зашел, - сказал он, останавливаясь перед плакатом. - Завтра прилетает баграмская пара, командир с моего училища, на год позже выпускался. Они тут ночуют. Встретимся, посидим, то да се... Хочу, чтобы она завтра у меня в комнате повисела. Это, как ни крути, лицо, грудь, живот и коленки нашей эскадры, пусть они видят!
- Только водкой не залейте, - сказал борттехник Ф., снимая лист.
- Ну, ты скажешь! - сказал Божко, придерживая шаткую тумбочку. - Мы ж ее не на стены льем, а пьем аккуратно...
Следующим вечером борттехник, проходя по коридору, останавливался у комнаты Божко и прислушивался то к хохоту, то к невнятной песне под гитару, от которой через дверь пробивался только припев хором: «Смотри на вариометр, мудак!».
На следующий день борттехник рано улетел, поздно вернулся, и, перед тем, как отправиться на ужин, пришел забрать свое творение.
В комнате командира плаката не было.
- А где? - крутя головой, спросил борттехник.
- Видишь ли, дорогой, - сказал майор, смущенно почесывая затылок, - она, знаешь ли, улетела...
- Как улетела, куда?
- Ну, как улетают? На вертолете, конечно. В Баграм. Они как ее увидели, покоя не стало. Подари да подари. Я ни в какую, - лицо, мол, грудь эскадры нашей! Напоили, сволочи, а я, ты знаешь, когда пьяный, такой отзывчивый! Да и не помню, если честно, как отдал... Зато она теперь нас представлять будет за пределами!..
Стиснув зубы, чтобы не сказать товарищу майору плохое слово, борттехник повернулся и вышел.
- Да не расстраивайся ты так! - крикнул ему в спину майор. - Ты себе сто таких нарисуешь!
- Я и не расстраиваюсь, - сказал борттехник, уже закрыв за собой дверь.
Он вышел на улицу, сделал несколько шагов в сторону столовой и остановился. Вернувшись в свою комнату, открыл трехногую тумбочку и достал то, что привез это вчера с юго-восточных гор - ей в подарок. Там, недалеко от Кандагара, в кишлаке, прячущемся в тени гранатовых рощ, борттехник остановился у маленького придорожного дукана. Просто тряпичный навес, в тени которого сгрудились тазики с кусками каменной соли, чаем, пряностями, сушеными фруктами, - тут не было ничего, что привлекло бы взгляд пришельца. Интересен был сам дуканщик, смуглый худой старик - штаны, рубаха, чалма и борода его были белы как облака над вершинами, и выглядел он старше Хоттабыча на тысячу лет. Древний джинн посмотрел на человека в пятнистом комбинезоне с автоматом через плечо, раздвинул коричневые губы, показав длинные голубые и прозрачные, как лед, зубы, и, достав из воздуха большой гранат, протянул его борттехнику. Такого граната - величиной с небольшой арбуз - борттехник никогда не встречал на знакомых с детства рынках Кавказа и Средней Азии. Старик держал в своей ладони (сама ладонь - из мореного лакированного дерева) вовсе не плод. Это был сосуд, обтянутый сафьяном, когда-то крашенным кошенилью и отглаженным до глянца стеклом, но теперь, по истечении веков, потерявшим окрас и глянец, но зато до самой горловины набитый - зерно к зерну в розовой терпкой пене - тускло мерцающими рубинами...
И борттехник взял у старого джинна волшебный кожаный сосуд с кровью Диониса. Он летел над горами и думал, что нарисует ее портрет по-настоящему, красками, с натуры, и обязательно с этим гранатом...
Он доставая плод из тумбочки, расстегнул куртку комбеза, опустил гранат за пазуху, положил на ладонь в правом боковом кармане, застегнул «молнию» и, пошел на ужин, неся осторожно, как мину.
- Это вам... - бормотал он. - Хотите, я вас нарисую?
В столовой было почти пусто, только пара истребителей еще допивала чай в своем ряду. Две официантки убирали со столов. Наклонившись, прогнувшись, вытянувшись, как кошка, она протирала длинный командирский стол, касаясь его грудью. Повернула голову, сдула прядь и сказала приветливо, не меняя позы:
- Садитесь за чистый, я сейчас принесу...

P.S.
Сохранилось фото, но оно, конечно же, не отражает:
http://kuch.ru/pictures/frolov/22.jpg
На таможне у этой фотографии, которую везли с собой вертолетчики, бдительные таможенники отрывали верхнюю часть - с номером эскадрильи. Борттехник провез ее в банке с индийским чаем.

Бортжурнал N 57-22-10
Часть первая СОЮЗ
16 новых историй

Точка притяжения

Даже с таким правильным экипажем командировка все равно не избежала нештатного всплеска. Однажды вечером, когда прыжки закончились, экипаж, заправив и зачехлив борт, подошел к курилке.
- Да что ты мне втираешь! - горячился капитан команды парашютистов, майор, фамилию которого борттехник Ф. не помнил. - Ты это вон им (он кивнул на вертолетчиков) втюхивай, они кивать будут хоть из вежливости. Но не мне! Прыгал он с семидесяти метров, тоже мне!
- Прыгал, - спокойно покуривая, отвечал начальник местной ПДС майор Емец.
- А доказать? Пиздеть, сам знаешь, не мешки ворочать! Ты хотя бы со ста прыгни!
- Ящик, - сказал Емец.
- Какой еще ящик?
- Обыкновенный. Если прыгну со ста, с тебя ящик армянского.
- Я-то поставлю! - воскликнул майор. - А кто мне поставит, когда мы тебя с континента соскребем?
- Я тебе до прыжка отдам. Нет, лучше мы мои деньги положим на мишень, под камушек. Точка притяжения...
- Ты собрался еще и на точку встать? - засмеялся майор.
- А ты думал... Завтра утречком, по холодку...
- А я как бы где? - спросил капитан Коваль. - Кого, по-вашему, за жопу первым возьмут, если что?
- Не ссы, капитан, ты в ответе не будешь, я документ составлю про отработку покидания вертолета в экстремальной ситуации, все законно будет. И потом, пол моего ящика - экипажу, я разве не сказал? - хитро улыбнулся майор Емец.
Утром, пока борттехник Ф. делал предполетную подготовку, Коваль, Исхаков и Емец прогуливались вокруг вертолета.
- Как до ста снизишься над площадкой, иди против ветра, но не быстро, - говорил Емец, показывая рукой, как надо идти. И, обращаясь к Исхакову: - А ты за ветром следи по колдуну, курс против, но не в лоб, а градусов десять чтобы справа по полету поддувал... А ты, - поднял он голову к борттехнику, меряющему уровень масла в двигателях, - следи, чтобы наш майор мне ножку не подставил. Коньяк-то мы все любим, - усмехнулся он.
Солнце поднималось. Перелетели на площадку. Там команда парашютистов во главе с их майором уже постелила на песок круг с мишенью, на которой пластырем был приклеен конверт с тремя сине-зелеными купюрами с профилем Ленина. Капитан парашютистов поднялся на борт, сел на скамейку. Майор Емец сидел напротив, в шлеме, затянутый в подвесную систему с одной только «запаской» на животе.
Взлетели. Набрали двести метров, начали снижение до ста с выходом на боевой курс. Емец, стоя на коленях перед открытой дверью, левой рукой держался за ручку двери, правой корректировал курс. Борттехник Ф., сидящий на своем месте лицом в салон, транслировал его жесты командиру в кабину. Наконец ладонь майора замерла - «так держать!». Не вставая с колен, он обнял «запаску», слегка дернул кольцо, принял в руки упруго скакнувший купол, но не задержал его, а пропустил, направив чуть влево, одновременно выпадая в небо с поворотом на спину. У борттехника Ф. от неожиданности сердце ухнуло следом, он успел увидеть мелькнувшее лицо майора, на нем была улыбка.
Второй майор и борттехник Ф., оба в страховочных поясах, упав на четвереньки у двери, успели увидеть, как сначала тень от купола, а через секунду и сам купол накрывают мишень, купол перелетает, опадая, сворачивается, ползет, отцепленный, волоча стропы, как издыхающий монгольфьер, а на круге возле мишени стоит на коленях майор Емец и машет им рукой.
- Вот сука, а?! - повернувшись к борттехнику, восхищенно крикнул майор.
Борттехник согласно кивал.