Дед-Мороз
(история правдивая, а в душе держать не могу. Не судите строго)

Саня, восьмой дом по Волжской улице твой? - без вступления начал утреннюю речь следователь Гашин.
Нет, был бы мой, я бы здесь не служил, - попытался я сострить, а заодно избавиться от какого-нибудь мероприятия. Все-таки 31 декабря, праздник на носу, пьянка через пару часов в отделе: женщины уже столы-салаты-нарезки накрывают, а здесь Гашин со своим срочным делом - других у него просто никогда не бывает.
- Да, ладно выё#ываться, - настаивал следак, - Давай на часок смотаемся на адресок, я обвиняемую допрошу и как раз к столу вернемся.
- А сам, чё не можешь?
- Так притон там наркоманский? Мало ли что...
- Квартира 222, живет Нутрия? Она твоя обвиняемая?
- Ага...
- Хрен с тобой, - согласился я, - Только туда и обратно. Кстати, вискаря вкатишь на ход ноги? Мне здесь один терпила из новых русских подогнал за то, что я злодея поймал, который по утрам с капота его «мерина» значки «трилистника» регулярно снимал.
- Чё за злодей? Чай с авторынка? - выпив рюмку и занюхав куском сахара, из любопытства поинтересовался Гашин.
- Да нет, народный мститель 12 годков от рождения. Просто один нуворишь поздней осенью его котенка насмерть раздавил. Вот пацаненок и затаил зло. Ребенка понять можно, конечно. Но этот бизнесмен такую бучу развел, что пришлось искать будущего представителя «Гринписа».
- Ну и ...., - требовал Гашин продолжения истории, и наливая себе в стакан повторную рюмку буржуйского пойла.
- Да, нех@я, поймал я этого мстителя, прочел лекцию и сдал на поруки родителям. А владельцу «мерса» популярно объяснил, что не гоже лихачить во дворах жилых домов и лишать жизни братьев наших меньших, а то среди сотрудников ГИБДД слишком много почитателей животного мира. Мужик оказался с понятием: во двор на тачке стал въезжать со скоростью улитки, перед родителями и пацаненком извинился и подарил тому котенка, а мне за профилактическую беседу с ним преподнес этот нектар. Ладно, хватит жрать ханку, поехали. Время не ждет.
Я припарковался около восьмого дома и мы со следаком вошли в подъезд. В нос ударил запах мочи, фекалий, кошачих испражнений и продуктов варки наркотического зелья. Повсюду валялись пустые бутылки, кондомы и использованные одноразовые шприцы. Нужная нам квартира N 222 была не заперта. Я открыл дверь и машинально прикрыл нос ладонью. В коридоре было темно. Из туалета появилось какое-то тело неопределенного возраста, которое я толчком в груд незамедлил отправить назад для испражнения организма. В комнате на грязной кровати без постельного белья в полном наркотическом угаре лежал объект допроса следователя Гашина - в миру Инга Румбова, в тусовке Нутрия. На просьбы и толчки проснуться наркоманка не реагировала. Вдруг за кроватью в груде грязного белья я почувствовал шевеление. Заглянул и ужаснулся. В промежутке между какой-то коробкой и батареей сидело совершенно синее от холода и голода маленькое существо 3 лет. Оно было в одних трусиках и огромными голубыми глазами смотрело на меня. Оно меня не боялось. Когда я протянул руки - оно с большим удовольствием вскарабкалось на них и обвило мою шею своими ледяными ручонками. Он был опписан и обкакан, кожа была покрыта опрелостями.
- Как тебя зовут, малыш? - обратился я к находке.
- Миса, - тихо и шепелявя, содрогаясь от холода и голода, пролепетал ребенок и крепче схватил меня за шею.
- Значит ты у нас мальчик, - подвел я итог и двинулся по комнате искать хоть какие-то теплые вещи.
Следак пытался привести в чувство его мать, но это результатов не приносило. В соседней комнате я нашел более менее чистое полотенце и мы отправились в ванную комнату. Как мог, в этих антисанитарных условиях, я сполоснул Мишку, завернул его в полотенце и в свою дубленку. На кухне я закрыл форточку и зажег конфорки. В холодильнике кроме майонеза ничего не было. Посадив завернутого и уже порозовевшего Мишку на стул, я двинулся в комнату, где Гашин пытался привести в чувство наркоманку.
Не долго церемонясь, я одним ударом за ухо вывел эту сволочь в женском обличии из угара:
- Где вещи ребенка, сука?
- Нету, - промямлила наркоманка и отрубилась.
- Значит так, Гашин, ребенка я забираю с собой и пристрою его сам, - начал я, - А ты вызывай экстренную наркологию и пакуй эту гниду. Я поехал. Доберешься сам. С новым годом, Гашин!
- А-а?
- Все потом!!! В отделе скажи, что я поехал в Дом ребенка.
- Но ведь....
- Гашин, б@я, я не по-русски изъяснился?!?
- Ладно, все уладим, - успокоился следак, увидев в моих глазах огромную «Хиросиму».
Я очень хорошо прогрел машину и поверх полотенца натянул на малыша свой свитер. Сверху укутал дубленкой. Пока Мишка отсиживался в машине, я вышел покурить. Меня терзало много сомнений, разочарований, порывов ненависти и главный вопрос: «Что делать?».
- Да начхать мне на всех и все!!! - сказал я, потушил окурок и сел в салон. Согревшийся и успокоившийся ребенок с каким-то восторгом смотрел на меня.
- Ну, что Миша, Новый год будешь со мной встречать? Меня дядя Саша зовут?
- Буду, - тихо потупив глаза, пролепетал малыш, - А шоколадка будет?
- Будет, дружок, будет!!! Ну, тогда на встречу к Деду морозу, - весело прокричал я и направил машину домой.
Прискочив домой я набрал полванны воды, кинул туда модели самолетов, которые собирал еще со школы и усадив Мишку, пообещал скоро вернуться.
Соседка, находящаяся вся в приготовлениях к Новому году, встретила меня с удивлением тепло.
- Саня, ты чего так рано, рюмкю налить или деньги нужны?
- Тома, короче, у меня дома трехлетний ребенок. Он в ванной сидит, но у него нет вещей. У тебя же трое, может есть, что одеть? Я заплачу.
- Дурак ты, Саня, ты чего ребенка одного в ванной оставил, - ответила мне Тамара и поспешила со мной в мою квартиру. Дальше я не участвовал. Моя добрая соседка, мать троих детей отмыла ребенка, причесала и одела во все чистое, что осталось от ее детей. То есть через полчаса я не узнал того Маугли, подобранного в притоне наркоманов. А еще спустя некоторое время он с большим удовольствием хлебал свежеприготовленный Тамарой куриный супчик.
Пока ребенком занималась моя добрая соседка я, заняв денег, смотался мо магазинам: купил елку, игрушки, санки, куртку и подарок - большую машину на радиоуправлении. Когда вернулся, Михаил во всю играл с детьми соседки. В его глазах я видел только радость. Новый год встречали с семьей Тамары. Там кстати тесть Тамары выступил в качестве фольклорного старика: в красном тулупе и с бородой. Около часа ночи я отнес Мишку к себе в квартиру и расположил на своей кровати, не забыв положить его подарок под елку. Маугли уснул моментально, нормальным детским сном. Я вышел на кухню, подумав о том, что завтра надо сходить купить молоко и фруктов, достал початую бутылку водки и залпом засадил граммов 200. В тот момент я был готов взять Нутрию за ноги и со всей силы уе@ать об угол стены. И никакого чувства от увиденных мозгов на стене я не испытал бы. Нечему таким женщинам жить на этом свете.
...Сам я уснул в кресле. Когда проснулся, то Мишка с детским восторгом рассматривал свой подарок, вытащенный им из под горящей елки, и не верил при этом в Деда Мороза. Мне на обывательском уровне пришлось объяснить малышу, что ночью случаются волшебства и Дед Мороз приходит к хорошим ребятам.
- А я хороший? - спросил меня Мишаня
- Конечно, хороший, а иначе бы подарка не было?
- А мама говорит, что я ей всю жизнь испоганил и папа мой последний барыга в Струпино...
- Нда?... Знаешь, Миша, сейчас я схожу в магазин, мы покушаем и поедем в парк кататься на санках. Согласен?
- Да, папа, - закричал Маугли, - и бросился мне на шею. По его щекам текли слезы. Мои глаза тоже были влажными.
Мы катались на санках, играли в снежки, пытались лепить снежную бабу, кушали мороженное, а меня терзала мысль как я послезавтра отвезу его в Дом ребенка.
Но час Х настал. Я собрал его сумку. Мы сели в машину.
- Папа Саша, ты хочешь отвезти меня в чужой дом? - спокойно спросил ребенок.
- Да, Миша, - стараясь говорить спокойнее, ответил я, - Твою маму, возможно, вылечат и вы будете счастливы!
- Я хочу быть с тобой, а не с мамой, - закричал Мишка и разрыдался.
Потом всю дорогу ребенок молчал, уставившись в окно и обнимая мой подарок.
На оформление малыша ушло не более 20 минут. Когда за ручку шел с воспитательницей, таща за собой свои пожитки, он обернулся и произнес: «Папка, я никому не дам играться машинкой, которую ты мне подарил...». Он скрылся за углом коридора, я выбежал на улицу и разрыдался. На капоте «шестерки» рыдал опер, рыдал старший лейтенант, рыдал человек, предавший невинного малыша.

1998 г.

Пятый тост
(окончание)

Замена

Старлей Л. проснулся от резкого приступа головной боли. К горлу подступила тошнота.
- Где я? - открыл глаза старлей.
Тусклый свет рассвета с трудом проникал через маленькое окошко под потолком. Сам потолок был мазаный. Это явно не модуль, а что?
- Попал в плен!- догадался старлей. Вот почему так болит голова, видать, по ней хорошо треснули. Он закрыл глаза, вдруг за ним наблюдают, не нужно, чтобы враги знали, что он пришёл в себя. Продолжая лежать неподвижно, как будто без сознания, старлей Л. пытался разобраться в обстановке.
- Как же это я,- пытался понять он. Но память была пуста, что старлей списал на удар по голове.
- Ладно, вспоминать потом буду, а сейчас нужно подумать, что делать,- решил старлей.
Первым делом, сосредоточился на себе. Он лежал на спине одетым на чём-то, напоминающим армейский матрац. Хорошей новостью было то, что он не связан, плохой, то, что в кармане не ощущалось обычной тяжести пистолета. Старлей чуть приоткрыл глаза. Увы, опять увидел только крошечное окошко и потолок. Он решил рискнуть, внутренне собравшись, начал потихоньку, как бы во сне, поворачиваться набок. Внутри него как бы сжалась пружина. Старлей был готов в любую минуту бросится на врага. Он не питал иллюзий, что удастся выбраться без оружия. Зная, какая участь ожидает пленного вертолётчика, старлей рассчитывал только на быструю смерть. Броситься на часового, или кто там его охраняет, тот выстрелит - и конец всем мученьям.
- Неужели это всё, уж лучше бы в полёте Стингер,- мелькнула, было, мысль, но старлей отогнал её. Не время сейчас жалеть себя, сейчас главное - определить, где часовой?
Где-то за головой раздался храп. Блеснул лучик надежды, часовой спит! Может, удастся завладеть оружием? Теперь главное - не разбудить! Старлей Л. продолжал тихонько поворачиваться на кровати. Вот он уже осторожно опустил одну ногу на пол и вдруг предательски заскрипели пружины. Храп стих и раздался ответный скрип. Старлей застыл.
- Всё, провал!- обожгло сознание,- теперь только бросок, выстрел...
- Похмеляться будем? - нарушил тишину знакомый голос.
Старлей сдулся как пробитое колесо. Это был голос его земляка и друга, командира роты охраны аэродрома. Как выключателем врубилась память.
- Как же это выскочило у него из головы, ведь вчера к ним прибыла замена!
Они загодя готовились к этому событию, запасались спиртным, деликатесами, каждый день, возвращаясь с задания, набирали над точкой высоту и запрашивали базу.
- Прилетели или нет?
И как, наконец, получив долгожданную весть, прошли парадным строем над аэродромом, для красоты включив отстрел тепловых ловушек зенитных ракет. После чего взмыленный расчет пожарной машины носился по аэродрому, заливая очаги возгорания сухой травы. Чудом уцелел склад горюче-смазочных материалов. С каким восторгом они бежали к вертолётам, которые привезли заменщиков к ним, с базы на аэродром Ф. Так, наверное, бегут потерпевшие кораблекрушение обитатели необитаемого острова навстречу шлюпкам спасателей. Так же как в прошлом году ему, старлей Л. сам нёс вещи своего заменщика. Затем праздничные посиделки в столовой до глубокой ночи, после чего старлей отвёл заменщика в модуль,- Вот, дорогой, теперь эта кровать твоя, бельё чистое! - а сам ушёл ночевать к другу.
- Чего молчишь? Похмеляться будем?- повторил вопрос друг.
- Конечно! - ответил старлей, при этом непонятно зачем ощупал голову,- шишек и ссадин нет!
Земляки сели за небольшой столик, друг достал из крошечного холодильника выпивку, закуску и через пару рюмок старлей окончательно вернулся в реальность, и самочувствие значительно улучшилось.
- Знаешь, а я думал, что в плен попал,- сказал он.
- Да? - спросил земляк,- а я думал, что тебя похмелье придавило, уж больно медленно ты с кровати слезал.
На этом вопрос плена был исчерпан, и друзья перешли к более насущным вопросам, в частности, к святому делу навестить родителей земляка.
Посидев ещё некоторое время, пока не опустела бутылка, старлей отправился к своим. Вдруг там ищут?
Размечтался! Никто и не заметил его отсутствия, звено было озабочено процессом опохмелки.
- Блин! Вот так точно в плен бы попал и никто не хватится! - подумал старлей. Правда, ни злости, ни обиды не было. Он мысленно уже был не здесь, не в Афгане.
Вон, стоят две вертушки, на которых он улетит в К., а затем самолётом в Союз.
Но увы, вылет задерживался, над К. прошла пыльная буря и аэродром был закрыт. Потянулись томительные минуты ожидания. Наконец, о чудо, добро на вылет! Фото на память и через полтора часа старлей Л. был уже на аэродроме К.
Дальнейшее старлей помнит смутно, только и осталось в памяти, что беготня с обходным листом.

Построение на перроне. На старлее зелёная форма, нет, не эксперименталка или мабута, как говорили там. На нём обычная повседневная форма, на его товарищах, кстати, тоже, но она делает старлея чужим в этом мире солнца, пыли, гор.
Командир полка говорит благодарственную речь, но старлей не улавливает слов. Он как завороженный смотрит на два красавца ан двадцать шесть, которые увезут его отсюда. В его голове уже крутится мысль: а будут ли на смене в ресторане ташкентского аэропорта те две красавицы официантки, с которыми он познакомился, возвращаясь с краткосрочного отпуска?
- По самолётам! - звучит команда. Старлей Л. подхватил свои сумки и поспешил занять своё, согласно списка, место. Запуск двигателей, разбег, взлёт. Старлей не мог поверить: неужели всё, он улетает отсюда? Минут через тридцать, сигнал зуммера, самолёт пересёк государственную границу СССР. Разразилось троекратное ура. Откуда-то появилась водка, стаканы. Старлей Л. выпил залпом и не закусывая, отвернулся к иллюминатору. Там, далеко в синей дымке, плыли горы, но это были уже наши горы. Старлей машинально достал свой неразлучный «Зенит» и машинально сделал несколько снимков.
Что-то случилось с его глазами, он не мог понять, то ли пыль, то ли высота тому виной, но откуда эта влага?
Эх, старлей! Он думал, что улетал от войны. Радовался, что жив, что не ранен, что не болен, наконец. Вот с последним, как показало время, ты, старлей, ошибался. В твою кровь уже проник вирус. Вирус войны. И отныне он будет управлять твоими помыслами и поступками. Чем иначе объяснить, что когда вертушки взлетали с аэродрома Ф., ты приник к иллюминатору? И всё снимал и снимал тающий в дымке аэродром. Почему, покидая модуль, ты на пороге, воровато озираясь, поднял небольшой камешек и спрятал его в карман рубашки. Пройдёт время, и тебе почти повезёт излечиться от этого вируса, станешь нормальным человеком. Но увы, на твоём пути случится другая война, бессмысленная и беспощадная. И от этого, старлей, тебе не излечиться уже никогда. Тебя перестанут понимать родные, в ужасе будет шарахаться от тебя жена, когда увидев по телевизору какую-нибудь несправедливость, у тебя вдруг вспыхнут ненавистью глаза, сожмутся кулаки. Просто твои нервы, с которых вирус войны сожрал защитный слой, будут болезненно на всё реагировать. На всё, что ты считаешь неправильным.
Всё это будет потом, а пока старлей просто смотрел на проплывающие внизу горы.

Балл - 1,93

Последний линкор империи

(окончание)

Часов через десять его подобрал израильский корвет, на котором сразу нашлись несколько человек, говорящих на русском языке. Олега тщательно обыскали, вежливо выслушали, накормили, переодели и заперли в каюте под присмотром вооруженного до зубов матроса. А потом был Эйлат, где Гончарова передали в руки полиции, и допросив в очередной раз, снова заперли уже в полицейском участке. Там он просидел еще несколько дней, пока его не переправили в Тель-Авив, где к нему в камеру пришел уже представитель украинского посольства. Олег на всех этапах рассказывал, естественно, не то, что было на самом деле, справедливо полагая, что даже сам в такое не поверил бы, а выдавал заранее продуманную легенду о длительном пленении и побеге с противоположного берега, с территории Судана, где уже не один год творилось черт знает что. Рассказ, правда, тоже был неубедителен, особенно в части, касавшейся обнаружения его посередь Красного моря на надувной шлюпке. Но, видимо, никакого криминала и шпионского следа за ним не нашли. Проверка документов посольством показала, что он добропорядочный гражданин Украины, попавший в беду, а след от наручника на ноге вызывал сострадание и веру в реальное, а не придуманное рабство. Да и как потом оказалось, выкупленные у бандитов пленники с того же рейса подтвердили его нахождение на борту самолета в момент, когда он был сбит. А потому, в связи с открывшимися обстоятельствами израильские власти потеряли к нему всякий интерес и только желали скорейшей отправки Олега на родину. Еще через несколько дней произошла торжественная передача полицией нелегала Гончарова представителям Украины в аэропорту Бен-Гурион, где ему вернули все изъятые документы и немногочисленные вещи и тот час же незамедлительно засунули в самолет, следующий в Одессу. Там же в аэропорту представитель украинского посольства огорошил Олега известием, что семьи у него вообще- то больше нет. За эти восемь месяцев, пока он пропадал, его супруга нашла другого. Причем, как в самом банальном анекдоте, стоматолога и еврея. С Олегом супруга развелась как с пропавшим без вести, а сейчас готовилась к тому, чтобы переехать с новым мужем на постоянное место жительства сюда же в Израиль. Почему-то известие это совершенно не взволновало Олега, разве только мысль о детях засела где-то глубоко в сердце и каждый раз отдавалась болезненными уколами при мысли о них.
Самое интересное в том, что в Одессе Гончарова не встречал ни один представитель власти, его возвращением никто не озаботился, и в итоге он остался стоять в аэропорту один, но что самое отвратительное, без копейки денег в кармане. Кое-как он добрался до города, ночь перекантовался на набережной, благо лето было теплым до приторности, а утром даже умудрился перекусить, предварительно посодействовав разгрузке припасов из машины в одном из многочисленных ресторанов на набережной.
Тут его и обнаружило одно черноволосое и милое двадцатипятилетнее создание по имени Маргарита, обладавшее красивейшей семитской внешностью, изумительной талией, бюстом четвертого размера и неистребимым одесским акцентом вкупе с абсолютной независимостью суждений и поступков. Самое интересное, что она летела в Одессу из Израиля тем же самолетом, что и Олег, и просто запомнила, как того в сопровождении полицейского сажали в самолет. И, встретив его на следующий день на набережной, сразу же узнала Олега.
Сама девица оказалась на родине предков таким же фантастическим, но все же более приземленным образом. До 1997 года Маргарита с мамой проживала в вольном граде Одесса, вместе со всеми хлебая полными ложками неожиданно образовавшуюся «незалэжность» малой родины. Отец у них умер давно, когда девочка была еще маленькой, других родственников у них не осталось по причине прошедшей войны, уложившей всю родню кого в Бабий Яр, а кого в печи Освенцима. Другого мужа мама Маргариты не нашла, а может, и не искала, а потому жили мать с дочкой вдвоем, скромно, в крошечной двухкомнатной квартирке в старом и шумном одесском дворе. Маргарита росла девочкой независимой, никому спуску не давала, в тоже время учась на одни пятерки в Одесском университете, куда поступила самостоятельно с третьего раза без протекций и знакомств, которых просто не было. Все бы хорошо, но время диктовало свои правила, да и жить без денег было трудновато. Маргарита подрабатывала где могла, начиная от написания другим студентам курсовиков, заканчивая работой официанткой вечерами в небольших курортных кафешках. Мама, уволенная сразу после развала Союза из какого-то проектного института, где она проработала лет двадцать, от шока с этим связанного так и не оправилась и вязала дома свитера, которые потом, дико смущаясь, продавала на Привозе. Так бы они и влачили такое существование, если бы неожиданно у них не обнаружился родственник в Израиле.
Двоюродный брат Маргаритиного деда (по отцовской линии), до войны проживал со всей своей семьей в белорусском Пинске и был самым младшим из многочисленной семьи, а поэтому в армию призван не был. К июню 1941 года ему стукнуло только 17 лет. А потом началась война. Через полгода после начала оккупации каратели окружили деревню, куда перебралось с началом боевых действий все их семейство, и семьи не стало. Маргаритин дед спасся случайно, уйдя утром этого дня в лес за дровами. Он видел, как гибла деревня, кричали люди, и с того момента жил только местью. Следующие пару лет его здорово побросало по лесам Белоруссии из одного партизанского отряда в другой, из боя в бой. Он даже получил орден Красной Звезды от командования партизанским движением за методичное и беспощадное уничтожение фашистов, но однажды удача отвернулась от него, и он оказался в плену. Сразу его не расстреляли только по причине довольно юного возраста, но отправили в концлагерь куда-то в Польшу, откуда он бежал, почти два месяца шел куда-то на юг лесами, чуть не умер от истощения и был случайно подобран югославскими партизанами почти без признаков жизни. Его уже было посчитали мертвым, но неожиданно нашли в тряпье орден Красной Звезды, который парень одному ему ведомым способом умудрился протащить сквозь все круги плена. Парня передали в партизанский лазарет, и он к общему удивлению выкарабкался и уже через месяц воевал в рядах югославской партизанской армии. Там он сразу выделился своим каким-то озорным пренебрежением к смерти и готовностью к самым невыполнимым заданиям, которые выполнял и всегда возвращался живым. Там он получил орден За храбрость и орден Партизанской Звезды с винтовками. Потом война закончилась, партизан засобирался было домой, и хотя друзья-югославы предупредили, что на Родине бывших пленных не особо жалуют, советам он не внял и был арестован сразу на борту советского парохода, едва тот покинул порт Дубровник. Молодой партизан и тут не сдался, умудрившись выбраться через иллюминатор и вплавь добраться до берега Греции, где он сдался американцам. А дальше было всякое, пока бывший белорусский и югославский партизан не оказался в мае 1948 года в Иерусалиме, где снова вступил в бой, теперь уже с арабами, как боец Цахаля, молодой армии обороны Израиля. Его навыки были востребованы, и с того момента кавалер советских и югославских государственных наград превратился в офицера израильской армии, кем и пребывал до шестидневной войны 1967 года, в которой ему, уже полковнику, арабской миной оторвало левую ногу по колено. После долгого лечения полковник покинул военный госпиталь демобилизованным пенсионером, абсолютно не представляющим, чем же теперь ему заниматься. Дело в том, что за все эти годы, он так и не обзавелся семьей, да и просто не думал о такой возможности, отдавая всего себя службе. Жить у него было где, денег, которые он все эти годы практически не тратил, откладывая в банк, было с избытком. Побездельничав с пару месяцев, полковник понял, что так дело не пойдет, и решил наступать в бизнес. Немного поразмыслив, он начал поиски старых, еще местечковых евреев, выходцев из России, которые умели шить обувь. Дело шло с трудом, но мало по малу процесс пошел, и уже через год под его началом трудилось человек сорок стариков, еще умеющих вручную сшить «штиблеты со скрипом». Полковник ринулся в бизнес с таким же напором, бесстрашием и бесшабашностью, как в бой в былые годы, и результаты не заставили себя ждать. Через несколько лет его фабрики обували уже добрую четверть соплеменников, а через десять лет на него уже работали с десяток фабрик, раскиданных по Италии, Испании и Греции. Все эти годы он параллельно делам занимался и поисками хоть какой-нибудь родни, оставшейся в СССР, но сложившиеся в это время отношения между странами, не давали возможности развернуть поиски как можно шире. Развал Союза и наступившие после этого «смутные времена» продвинули этот процесс и, наконец, в 1995 году, старик узнал, что он в этом мире все-таки не один. Полковник в самые короткие сроки организовал свой выезд в Одессу, где явившись к Маргарите в дом, лично убедился в том, что это не ошибка, и это действительно его двоюродная племянница с его двоюродной внучкой. Мама Маргариты, как и все еврейские женщины знавшая обо всех родственниках до седьмого колена вглубь и вбок, после разговора с полковником признала в нем деда и на радостях грохнулась в обморок. Потом был общий ужин в шумном и веселом одесском дворе, на котором уже все соседи узнали о случившемся и отпраздновали это событие так, как умеют праздновать только в Одессе. Маргарите дед понравился. Он был живой и деятельный, не любил старческих разговоров о немощах и болячках, а судил обо всем четко и здраво и даже рассказывал старые анекдоты времен своей молодости смешно и весело. Потом он уехал, и уже через месяц им пришло приглашение приехать в гости в Израиль. Оно было подкреплено весомым денежным переводом на билеты и прочее, что и стало решающим доводом для поездки. Денег у Маргариты и мамы просто не было.
В аэропорту Бен-Гурион, когда они, наконец, вышли из здания в оглушающий зной и их нехитрые пожитки подхватили два молодых человека, Маргарита неожиданно обнаружила, что она теперь внучка чрезвычайно богатого деда. Они ехали к нему домой в Хайфу на совершенно нетипичном для Израиля автомобиле «Хаммер», который до этого Маргарита видела только по телевизору, и сзади за ними неотрывно следовала машина сопровождения. В тот вечер за столом они и узнали окончательно, кто их родственник. Дед ездил к ним присмотреться, не открываясь полностью, а побывав, зауважал свою племянницу и просто влюбился во внучку. Естественно, он сразу предложил им переехать к нему и навсегда. Мама смущалась, не зная, что ответить на по-военному прямые предложения своего дяди, но по ее виду Маргарита поняла, что мама в душе уже согласна, и что ей просто хочется спокойно пожить, не ощущая себя немолодой безработной нищенкой, не способной прокормить даже собственную дочь. Сама же Маргарита так же честно и прямо сказала, что перед тем как переезжать, она хотела бы закончить свой университет, но ничего не имеет против того, чтобы мама отправилась сразу. Дед с уважением принял ее решение, и на том и порешили. Через две недели они вернулись домой в Одессу, и машина закрутилась. Что уж там сработало, то ли имя деда, то ли стройная еврейская организация вывоза «своих», но документы на обоих оформили в течение нескольких месяцев, и через полгода Маргарита уже провожала всхлипывающую мать в аэропорту. Сама она успешно окончила университет, живя уже вполне обеспеченно и не тратя время на заработки. Дед по-военному четко поставил родню на полное маршальское довольствие, и Маргарита последние месяцы уже ни в чем не нуждалась, занимаясь только учебой. Она получила диплом, устроила прощальную вечеринку с немногочисленными друзьями, и заплатив квартплату за три года вперед, улетела в Израиль, оставив ключи от своей квартирки соседке тете Фире. Квартиру Маргарита почему-то продавать не захотела. А в Израиле у нее началась поистине райская жизнь. Дед, в котором проснулась вся не отданная еще никому любовь и нежность, окружил Маргариту и ее мать такой заботой и лаской, что порой девушка ловила себя на мысли, что вся ее предыдущая жизнь, просто сон, который чем дальше, тем сильнее забывается.
Так прошло два года. А потом все закончилось. Сначала иссяк запас прочности у, казалось, стального деда. Он, словно выполнив все поставленные перед ним жизнью задачи, тихо и спокойно угас в течение двух месяцев. Как потом оказалось, еще два года назад он оформил Маргариту единовластной наследницей всех его капиталов. А еще через полгода не стало мамы. Она умерла во сне, со счастливой улыбкой на лице, удивительно помолодев перед смертью, без всяких признаков каких-либо болезней. Экономка деда, старая одесситка еще из довоенных эмигрантов, утешая Маргариту, сказала, что мама уже давно устала жить, но не могла уйти пока не была уверена в будущем дочери. Так Марго, как ее называли еще в университете, стала красивой, молодой и богатой сиротой. Она не стала ничего менять в доме деда, а управление обувной компанией передала совету директоров, предварительно разобравшись во всем, и оставив последнее слово за собой. А потом Марго стала путешествовать. Она объездила полсвета, начиная от острова Пасхи и заканчивая Тасманией. Она побывала во всех местах, о которых читала в юности и с детским восторгом лазила по пирамидам ацтеков, купалась в атолле Вотье и фотографировала гейзеры Исландии. Она наслаждалась свободой во всех ее проявлениях, правда, не переступая тот рубеж, который отделяет свободу желаний от безнравственности, и всегда возвращалась отдыхать поочередно, то в Хайфу, то в Одессу, в которой она отремонтировала их старенькую квартирку.
В тот раз перерыв между вояжами проходил в Одессе, и Марго, прилетев домой и выспавшись, прогуливалась по набережной, там, где один за другим стоят небольшие и уютные кафешечки и ресторанчики, пахнущие божественно приготовленной на огне кефалью, и где можно незаметно просидеть всю ночь с бокалом вина, слушая шум моря. Тут она и заметила того самого сухощавого, дочерна загоревшего мужчину лет сорок-сорока пяти, сидевшего на каменном парапете и неторопливо кидавшего кусочки булки чайкам, хватающим их с поверхности воды. Именно его вчера завел в самолет пристегнутым наручниками к себе израильский полицейский и, усадив в кресло, удалился. Марго, как, наверное, и другие пассажиры, сначала подумала, что это какой-то преступник, потом убедилась, что это не так, и что мужчина свободно передвигался по салону самолета без сопровождающих. И теперь этот мужчина сидел здесь, на набережной, и выглядел каким-то расслабленно-безмятежным. Он как-то совершенно не вписывался во все окружающее и был каким-то чужим здесь, что чувствовалось даже в его движениях, плавных и в то же время каких-то сильных и уверенных. В нем ощущалась даже не сила, а скорее уверенная радость от того, что есть вокруг, хотя по его внешнему виду и нельзя было сказать, что у него нет проблем. Он был одет в чистую, но старую и потертую израильскую военную форму без знаков различия, из-под воротника которой торчала тельняшка, а рядом лежала такая же потертая сумка с выцветшей надписью «US ARMY». Марго подошла поближе и совершенно неожиданно для себя самой поздоровалась с ним.
- Здравствуйте...
Мужчина поднял голову.
- Здравствуйте...а вы кто?
Марго внезапно покраснела.
- Мы вместе в самолете летели... вчера... вот и запомнила.
Мужчина улыбнулся.
- Это уж точно... красиво меня посадили... наверное, все невесть что подумали...
Потом разломил булку и протянул Марго.
- Покидайте, если хотите...
Они практически молча просидели еще минут двадцать, кидая кусочки хлеба и обмениваясь малозначащими фразами. Потом булка закончилась и Марго встала.
- Знаете... Тут неподалеку готовят изумительный кофе... Может, сходим? Меня, кстати, зовут Маргарита... Можно просто Марго.
Мужчина встал и аккуратно отряхнул штаны.
- Олег. Но, к сожалению, я не смогу вас ничем угостить. Некредитоспособен. Поэтому вынужден отказаться.
Марго рассмеялась и махнула рукой по направлению к набережной.
- Какая ерунда! Я вас приглашаю, и если вы не пойдете, то я... то я... куплю вам новую булку... и просто обижусь!
Олег рассмеялся.
- Были времена, когда я бы скорее выбрал булку... Но не хочу, чтобы вы обижались, да и хорошего кофе я не пил очень давно... Ведите, принцесса, нищий пилигрим не откажется от угощения...
- Не подлизывайтесь... а то передумаю... - рассмеялась Марго.
И они пошли по набережной...
Марго никогда не была ханжой и синим чулком. Она была самой нормальной молодой женщиной, у которой, конечно, были мужчины. Были разные мужчины, но до этого дня она еще не встречала никого, кто бы понравился ей так сразу, мгновенно и безоговорочно, как этот случайно встреченный ею седовласый и немолодой Олег. Она как-то с ходу прониклась к нему чем-то доселе незнакомым для неё самой и без всяких сомнений в искренности Олега приняла его вполне фантастический рассказ о своих похождениях. Она никогда не верила в сказки о любви с первого взгляда, но в этот день уже через несколько часов поняла, что этот непонятный человек, который старше ее вдвое, и есть ее мужчина. Тот самый мужчина, о котором в этой жизни мечтает каждая нормальная женщина. Тот мужчина, от которого женщина хочет иметь детей, и с кем хотела бы провести все отпущенные судьбой дни.
Больше они не расставались. Марго улетела в Крым вместе с Олегом. Там Олег попрощался с Севастополем, с городом который он очень любил, но с которым его теперь ничего не связывало, кроме воспоминаний. Они сыграли свадьбу в Одессе и гуляли в том самом стареньком дворе, в котором прошло все детство и юность Марго. Даже первую брачную ночь они провели в ее квартире, за которой все это время заботливо приглядывала тетя Фира.
- Ну а сейчас-то как?- спросил я у Олега.
- А сейчас... сейчас мы граждане мира... у обоих по три паспорта: израильский, российский и украинский...Зимой здесь детей навещаю, летом у нас, а между этим по миру путешествуем. Марго-то у меня почти олигарх, может нам это позволить... Хорошая она... надежная.
Олег улыбнулся, и закурив, продолжил.
- Я, кстати, свой флаг сберег. Я его тут даже над домом каждое утро поднимаю, чтоб не забывали... А то его у нас только на демонстрациях таскать стали. Позорят только. Что в Твери, что в Крыму. А для меня Россия и Украина до сих пор одно целое... Правда, думаю, уже не долго нам между ними кочевать осталось...
И словно что-то почувствовав, Олег повернул голову назад, где к нам подходила невысокая красивая черноволосая женщина, беременность которой явственно проглядывала сквозь легкое платье.
- А вот и моя Марго...
Мы посидели еще минут пятнадцать, а потом разошлись. Больше я не встречался с ними, а попросить координаты постеснялся, да и не думал тогда об этом, честно говоря. Потом, через несколько лет история эта всплыла в моей памяти, когда я случайно увидел на Истринском водохранилище чей-то катер, над которым тоже развевался Военно-морской флаг СССР. И как-то сразу в памяти всплыл рассказ о Гончарове, его плавании и о его «последнем линкоре», который, наверное, и на самом деле был последним кораблем, пронесшим над Индийским океаном флаг, под которым многие из нас принимали присягу. Флаг когда-то великого флота, который вместе с ним разделил свою судьбу и ушел в прошлое...

Иваныч или военно-морская сказка N6.

У него было простое имя, не менее простое отчество и уж совсем, прости Господи, посконная фамилия. Как же мне его тут-то назвать?.. А пусть будет Иванычем. Вполне посконно, правда?..
Высокий, коренастый, с такой большущей нижней челюстью, что ею, казалось, можно было колоть грецкие орехи, просто подкладывая их под подбородок и резко восклицая: «Бля!»
Он был живой, и он был легендой...
Нет, не так.
Он был живой легендой. Причём - с самого училища. Как-то на полигоне другой курсант умудрился зашвырнуть боевую гранату прямо под ноги Иванычу. Тот, недолго думая, изо всей силы пнул смертоносную вещицу, и она по параболе улетела за бруствер окопа. Там она и шибанула, никого не задев. Все немедленно обделались и залегли. Все, кроме Иваныча. Иваныч как стоял в полный рост, так и остался изображать корабельную мачту.
Только вскрикнул: «Ой, мамочки!» - когда воздух над головой вспорол сноп осколков...
Едва курсант стал лейтенантом, как тут же удвоил свою легендарность. Вечером, гуляя под ручку с девушкой, Иваныч набрёл на пятерых гопников. Те были очень заняты - потрошили какого-то интеллигента в подворотне. На возникшую из-за угла парочку внимания не обратили...
Лейтенант галантно попросил разрешения у девушки на минутку отлучиться. Девушка, впавшая в ступор при виде пятерых бугаёв с заточками, машинально кивнула. Тогда лейтенант Иваныч, бывший чемпион училища по боксу в тяжёлом весе, вручил даме свою фуражку, приказал «если что - не визжать» и сделал ровно пять шагов вперёд.
Бац! Бац! Бац! Бац! Бац!
Сложив штабелем незадачливых охотников за чужой собственностью, Иваныч вздёрнул жертву с четверенек. Предложил ей вызвать милицию. Тут жертва, оказавшаяся фарцовщиком, заверещала. Засучила ножками и предложила дикие по советским временам деньжищи - лишь бы Иваныч никого не вызывал. Иваныч плюнул, сказал: «Да пошёл ты...» И порулил с девушкой дальше. Фемина, услышавшая от какой суммы отказался её спутник, долго шла в ошеломлённом молчании. Уже у своего подъезда она повернулась к Иванычу и ломающимся голосом заявила, что больше с ним встречаться не намерена:
- Зачем мне такой идиот, как ты?!..
Лейтенант смутился, убрал за спину свои пудовые кулаки:
- Танечка, есть такое понятие - «офицерская честь»...
- Да? - переспросила девушка. - И зачем мне честный офицер-идиот?
Она хлопнула дверью. Иваныч, оставшийся без запланированного интима, вернулся в расположение части гордым. Но неудовлетворённым.
На следующий день девушка поделилась пережитым с товарками, активно окучивавшими молоденьких лейтенантов. Товарки воздержанием языка тоже не страдали, прославив Иваныча на все окрестности. До самого перевода Иваныча на юг в лейтенанта тыкали пальцем и говорили: «Вот идёт честный офицер-идиот». Правда, тыкали и говорили с приличного расстояния - всё же бывший чемпион училища по боксу в тяжёлом весе...
...Юг! Чёрное море! Солнце, вино, загорелые тушки на пляжах. Помните, как там у поэта? «По рыбам, по звёздам проносит шаланду - три грека в Одессу везут контрабанду!..»
В отдельном дивизионе сторожевых кораблей Иваныча прозвали Телепатом. Командир пограничного СКРа, он южными ночами отлавливал турецкие шхуны без всякого локатора. На одной интуиции. Бывало, постоит на мостике. Полюбуется звёздами, выкурит сигаретку-другую. Затем вытянет палец в темноту и скажет уверенно: «Вон там идёт, гадёныш». Спустя минуту - радио с береговой РЛС: «В квадрате таком-то - цель надводная одиночная!» А ПСКР Иваныча уже полным ходом мчит в указанном кэпом направлении и осмотровая группа пакуется в спасжилеты!..
Но по-настоящему капитан-лейтенант Иваныч прогремел на всё Чёрное море в середине 80-х.
...Был день, была осень, была совершенно нелётная погода, и был шторм. Хороший хозяин в такую погоду собаку на улицу не выгонит...
ПСКР Иваныча безбожно клало с борта на борт. Каплей ставил корабль носом к волне, и только это позволяло хоть как-то ещё держаться в районе патрулирования. На подходе к нейтральным водам приходилось менять курс. Иваныч по внутренней трансляции бодро предупреждал: «Ну-ка вцепились!» А потом, пока ПСКР ложился на новый галс, все 30 человек экипажа превращались в летающих по отсекам клоунов...
Радио с берега грянуло, как гром. Как землетрясение. Любой ценой задержать для досмотра либерийский сухогруз такой-то, следующий из Одессы в Босфор. Место, курс и скорость сухогруза по данным береговой РЛС - такие-то. Подпись - командир N-ского ОДСКР.
Иваныч склонился над штурманским столиком:
- Так, где у нас этот либериец?.. Ага, вижу. До кромки наших тервод ему ещё минут сорок чапать. Ну, поскакали!.. - и ПСКР бросился на перехват.
Скоро среди свиста ветра и водной хляби «Рейд» чётко выдал отметку цели. Ещё немного, и ПСКР, проломившись сквозь шторм, выпрыгнул из дождевого заряда прямо на левом траверзе сухогруза.
- Ага, вот и наша голуба...
«Голуба» весила ровно в 60 раз больше ПСКРа и, с совершенно наплевательским видом пёрла к границе. Иваныч задумался. Идея предложить иностранцу застопорить ход и принять на борт осмотровую группу явно была утопической. Во-первых, дрейфовать в шторм без хода - это авантюра. Во-вторых, в тот же шторм высаживать на сухогруз с маленького ПСКРа осмотровую группу - игра за гранью фола. Оставалось одно - завернуть сухогруз для досмотра обратно. То есть - в наш порт.
Култыхающийся туда-сюда ПСКР резво обежал сухогрузную тушу и засигналил, засигналил. Мол, стоп! Мол, взад!.. Фиг-то там. Ноль внимания, фунт презрения.
Чертыхнувшись, Иваныч попробовал по радио вразумить соседа. И, хотя аглицкий каплея был вполне членоразделен, либериец не отозвался.
До тервод оставалось минут десять хода, когда дождливую хмарь раздёрнуло ветром.
- Ипать-колотить... - невольно пробормотал Иваныч.
Там, впереди, в нейтральных водах пахал волны серый силуэт турецкого эсминца. Вопрос, почему берег или «Рейд» не засекли его раньше, так и остался открытым... Турок явно встречал сухогруз и теперь изо всех своих недюжинных ататюркских сил ждал выхода либерийца из советских территориальных вод. Соответственно, ПСКР как-то должен был этому воспрепятствовать...
Новый приказ Иваныча, и наш «пограничник» вклинился между убегающим и встречающим.
- Раз голуба по-английски не разумеет, поговорим по-нашенски... По-русски, - объявил капитан-лейтенант. - Носовая, короткую предупредительную... Пли!
Баковая тридцатимиллиметровая спарка резко громыхнула, перечеркнув курс сухогруза тремя пенными всплесками. На либерийце наконец-то засуетились. В эфире прорезался англоязычный голос шкипера, требующего выпустить его из тервод на вольные хлеба. Меж тем время уходило безвозвратно, а сухогруз и не думал притормаживать.
- Вот же ж блин, - сказал тогда по-русски Иваныч. Потом по-английски в коротких, но смачных репликах объяснил сухогрузному шкиперу, что если тот не начнёт ворочать к берегу, то следующая очередь русских перебьёт ему все цветочные горшки на мостике.
Приказ с берега был однозначен - задержать «любой ценой». Похоже, на либерийце о чём-то подобном догадались. Сухогруз положил руль вправо и величаво лёг в циркуляцию.
- Товарищ командир, эсминец!.. - закричал сигнальщик, но Иваныч и сам всё видел. Турок после предупредительных выстрелов «пограничника» сыграл боевую тревогу и теперь нёсся на ПСКР.
«Юджетепе», бывший янки типа «Гиринг», - пронеслось в голове капитана-лейтенанта: «Если что - он своими 127 мэ-мэ так фукнет, что от нас один дуршлаг останется...»
- Через пять минут турецкий эсминец войдёт в наши воды. - деревянным голосом напомнил из-за спины старпом.
Иваныч сжал свои знаменитые кулаки, оттопырил не менее знаменитую челюсть и приказал проинформировать эсминец, что если тот только сунется через границу, то он, капитан-лейтенант Иваныч, лично устроит гадёнышу свадьбу с мордобоем.
Нет, это понятно, что за тобой - целая страна. Мегатонны смертоносного оружия и сотни тысяч погононосного воинства, готовые стереть в пыль любого посягнувшего. Но всё это было где-то далеко. Не здесь и не сейчас.
Вот потому-то здесь и сейчас секунды тянулись бесконечно, до хруста вытягивая шеи и нервы. На севере шторм трепал двухсоттонную скорлупку под советским флагом, а с юга на неё надвигалось 2400 тонн турецко-американской стали.
- Две минуты до входа эсминца в терводы.
Иваныч приказал артавтоматам взять цель на сопровождение. Обе башни ПСКРа развернулись и уставились на турка. 30-мм «пукалки» с нашей стороны. 127-мм калибр с ихней... Напряжение было неимоверным. Казалось, что воздух вокруг вот-вот начнёт искрить.
Позади каплея внезапно что-то лязгнуло, заставив всех окружающих вздрогнуть и оглянуться.
- Товарищ лейтенант, зачем вы пистолет достали? - строго спросил Иваныч.
Совсем молоденький штурман суетливо спрятал ПМ с передёрнутым затвором за спину:
- Товарищ командир, ну так сейчас же в бой...
Первым, не сдержавшись, заржал старпом. За ним - командир корабля, а там уже и остальные. Людей отпустило. Дышать сразу стало легче, словно кто-то распахнул форточку в душной квартире. Всхлипывая от сдерживаемого смеха, в общий гогот вклинился старшина-сигнальщик:
- «Юджетепе» отворачивает... Отвернул! Полным ходом уходит на зюйд!
- Фиг с ним. Пусть валит, - вытирая выступившие на глазах слёзы, сказал Иваныч. - Не препятствовать! - и новый взрыв хохота едва не снёс ПСКРу мостик.
В тот раз всё кончилось благостно. Как в сказке. Турок сгинул. Через полчаса на помощь ПСКРу подоспел большой противолодочный корабль, и с самым суровым видом повёл перепуганного либерийца в порт. На досмотр.
Неизвестно, что такого ценного сухогруз пытался умыкнуть из Одессы за бугор, но Иваныча наградили. Дали грамоту и бесплатную путёвку в санаторий. На юга, так сказать. Каплей долго смеялся. Санаторий располагался в пятнадцати минутах езды от дома Иваныча...
Чего только не пришлось в последующие годы Иванычу делать! Тушить пожар на панамском танкере, спасать унесённый течением водный велосипед, катать на рыбалку высокое начальство, гоняться за турецкими подлодками... Ну и, конечно, держать границу на замке.
Мир рухнул в тот момент, когда Украина с Россией стали делить Черноморский флот. ПСКР Иваныча оказался записан в жёвто-блокитную долю. Ридна ненька Украина было обрадовалась такому приобретению, но тут же обнаружила, что её хохлобаксов на поддержание в плавающем виде старенького «Тарантула» не хватит. И корабль пошёл в лом, унеся с собою везучесть, легендарность и душу Иваныча.
Ставший к тому моменту капитаном третьего ранга, Иваныч не стал присягать новому флагу. В какой-то из дней он просто пропал, что на фоне катаклизмов, трепавших флот в девяностые, прошло столь же незаметно, как пшик бутылки шампанского на фоне атомного взрыва.
Нашёлся он только годика через три. Он по прежнему был живой, но уже не легендой.
Иваныч перебрался в Краснодар и пошёл в таксисты. Там же, в Краснодаре, женился, народил дочку и изрядно располнел. Нельзя сказать, чтобы он особо тужил... Но несколько раз в году он приезжал в Анапу. Шёл к установленному на берегу учебному ПСКРу, садился в тени пирамидальных тополей и пил разливное пиво. И смотрел, смотрел... На корабль.
И, казалось, что в тот момент на свете больше никого нет, кроме этой странной пары: прикованного к земле корабля и ушедшего на берег капитана. Они странно походили друг на друга - этот ПСКР с облезшими бортами, и капитан с трёхдневной щетиной на щеках. Чувствовалось, что ПСКРу и капитану тяжело. Они оба скучали по одному и тому же. По настоящей жизни. По морю.
Оно, море, плескалось у самых ног, и игриво почёсываясь о сваи причала, нашёптывало: "А ты помнишь?.." "А то ж!", - хмыкал Иваныч и подмигивал ПСКРу. Но тот в ответ предпочитал молчать...

Честнотянуто с http://u-96.livejournal.com

Наркоман

Поговорка «Заставь дурака Богу молиться - он и лоб расшибет», подходила к нашему замполиту на сто процентов. Вернувшись с очередного партсборища и ни свет ни заря явившись в часть, горя рвением, он был готов прекращать, не допущать, всячески пресекать и активно бороться... Ну как всегда, впрочем.. В этот раз борьба была с проявлениями наркомании - видимо, повестка дня там была такая.
Конечно же, борьба с этим социальным злом - дело само по себе весьма достойное и нужное. Если оно, это зло, имеет место быть, конечно. У нас же вся наркомания ограничивалась редким курением анаши, и то у немногочисленных представителей Средней Азии, кои несли вахту в кочегарке и прочих хозслужбах... Остальные бойцы были из европейской части страны, Урала и Сибири, и в те далекие времена многие даже и не знали о том, что можно ловить кайф какими-то другими способами, кроме водки. Узбеки наши были ребята неплохие и не жадные. И охотно предлагали отпробовать покурить. Конечно же, попытки заторчать с косячка были, но лично я, пару раз попробовав, и не найдя для себя ничего хорошего, плюнул и больше не пытался изменять проверенной сорокоградусной. Да и другие тоже. Не прижилось у нас это.

Короче, прав был Киплинг - Запад есть Запад, Восток есть Восток.

Но Гнус этого не знал. И в результате грандиозного шмона, устроенного им практически сразу после подъема (вот ведь принесло дурака сразу по прибытии из округа применять полученные инструкции!), был обнаружен коробок с травкой у одного из узбеков. Воодушевленный Гнус продолжил обыск в казарме, привлекши к этому малопочтенному занятию еще и прапора Мишку Ковалева, на свое несчастье дежурившего по части. Результатом его розыскной деятельности явилась масса всякой бесполезности, даже при самой изощренной фантазии не могущей хоть отдаленно напоминать наркоту. Плюс куча разных дембельских прибамбасов, которые тоже под наркотики никак не попадали. Гнус был раздражен и разочарован. Залезши в мою тумбочку, он выудил оттуда две пачки Беломора.
- Чья тумбочка?! - зловеще-радостно вопросил он.
- Моя! - откликнулся я.
- А что в пачках? Анаша! И уже готовая к употреблению!
- Папиросы, какая анаша, товарищ майор?
- А вот почему все сигареты курят а ты папиросы? А? - торжествующе выдал Гнус.
- Привычка...
- Не-е-ет! - торжествующе протянул Гнус, - Ты кого обмануть хочешь?! Косячок-то с папиросы удобней забить! - проявил он недюжинную осведомленность (и откуда он такие вещи-то знает?) Анашист!.. Наркоман!!. - заводил себя замполит. - Вон, у Якубова коробок анаши изъяли, у него, между прочим, тоже папиросы были!! Значит, и ты косяк забивал - иначе бы как все сигареты курил! Наркоты накуришься, а потом за руль?! И в город?!! Да ты преступник!!! Да ты в таком состоянии людей передавишь!!!

Остапа несло...
Я уже не пытался что-то говорить и объяснять - знал, что без толку.

Вот ведь! Как съездит на свое партсборище, так начинается всякий раз новое, в зависимости от того, какая там тема обсасывалась. Прошлый раз речь шла, по-видимому, об экономии ГСМ, потому как Гнус, приехав, лично лазал по складу ГСМ и топливохранилищу, доведя прапорщика Мирошина, имевшего несчастье заведовать этим хозяйством, чуть не до инфаркта. Да и водителей затрахал, ежевечерне сверяя километраж с расходом топлива и пломбируя баки на машинах.
Обнаружив недостачу аж в сорок литров, он радостно нацелился было строчить рапорт в военную прокуратуру о расхитителях ГСМ, да только выяснилось к его огорчению, что бензин был взят Макарычем для какой то бартерной сделки с ведома зампотеха, который не счел нужным придавать значение подобной ерунде.

Новая задача по искоренению наркомании увлекла Гнуса не на шутку. И по обыкновению своему раздувая из мухи слона, он распалялся все больше и больше:
- Сперва с анаши начинают, а потом переходят к более тяжелым наркотикам! К героину!! К опиуму!!! - Гнус вдруг замолчал, в глазах его появился хищный блеск. Он медленно подошел ко мне и торжествующе выпалил: - Руки к осмотру! Закатать рукава!
Я неторопливо закатал рукав. Левый, затем правый. Гнус со злобной радостью уставился на левую руку. На локтевом сгибе явственно виднелся свежий след от иглы.

Замполит аж задохнулся от удачи. Надо же! Вот и наркоман обнаружился! Да не кто-нибудь, а ваш покорный слуга, к которому у Гнуса были настолько теплые чувства, что не являйся я водителем и земляком комбата, быть мне если не в дисбате, то уж безвылазным клиентом гауптвахты - это стопроцентно.

Та-а-ак! Вот мы и попались! Наркоман!!! - выкрикнул Гнус - Кто еще?!! Кого этот наркобарон успел еще на иглу посадить?! Рота! Всем руки к осмотру!!!
По мере осмотра Гнус все более и более приходил в злобную радость. Помимо меня еще у троих человек были обнаружены идентичные следы на локтевых сгибах.
- В военной прокуратуре тебя заждались! - прошипел он, змеиным взглядом уставившись на меня. - Еще и молодых на иглу посадил! Это тебе особо зачтется! Прапорщик! - рявкнул он, обращаясь к Мишке, - Отвести этих наркоманов в штаб и не спускать с них глаз!!!
- Товарищ майор! - попытался было обратиться к нему Мишка.
- Молчать!!! Смирно!!! - заорал, срываясь на визг, замполи.т - При вашем разгильдяйстве в части махровым цветом расцвела наркомания!!! Мааааалчать!!!! - вновь он прервал открывшего было рот Мишку. - Я сейчас же позвоню в военную прокуратуру! Следователь разберется, что тут творится!!!
Потом, видимо сообразив, что прежде чем звонить, нужно доложить комбату, осекся и направился вслед за нами к штабу.
Комбат вышел из дверей штаба, намереваясь, видимо, куда-то ехать, и недоуменно уставился на нашу процессию. Гнус поспешно подскочил, и козырнув, начал:
- Товарищ подполковник! В результате проверки казармы и личного осмотра мной выявлены случаи употребления наркотиков! У рядового Якубова был обнаружен коробок с анашой! Но это еще не все! Выявлен случай более серьезный! - он указал на нас, по-прежнему стоящих с закатанными рукавами, - Ну, молодые, наверняка, по глупости своей, а вот он - кивок на меня - особо злостный нарушитель! Я вам неоднократно докладывал! Мало того, что анашу в папиросы забивает - это он специально папиросы покупает, чтобы не догадался никто, что анашу курит, - так еще и колется!

Комбат молча слушал. Гнус, захлебываясь от рвения, тыча пальцем в мою руку, продолжал:
- Это только цветочки! Я уверен - он тут целую сеть наркоманскую развел! Он же водитель! Свободный выход за пределы части! Он наркотики в часть привозит! Нужно немедленно объявить общее построение и осмотреть всех! Весь личный состав! Я только тех, кто в казарме был, осмотрел, и сразу же результат налицо!

Комбат с интересом посмотрел на Гнуса, затем перевел взгляд на Мишку.
- Да, пожалуй, вы правы, товарищ майор. Нужно всех осмотреть... Товарищ прапорщик!
- Я! - вытянулся Мишка
- Покажите, пожалуйста, руки!
- Есть! - Мишка снял китель и закатал рукава рубашки.

На локтевом сгибе красовался такой же, как у нас, след от иглы.

Гнус вытаращенными глазами уставился на руку Мишки. Что творилось у него в голове - можно представить. - Группа! Наркоманы в части!! Прапорщики тоже! Всех под трибунал!!!

Видимо, замполит уже примерял внеочередные звезды на погоны за раскрытую наркоманскую сеть, но из мечтаний его вывел усталый голос комбата:
- Вчера поздно вечером в городскую больницу поступила девочка в очень тяжелом состоянии. Требовалась кровь. Срочно. Я позвонил в часть. Кровь нужной группы была у прапорщика Ковалева и этих, как вы их назвали, наркоманов.
Успели вовремя, ребенок сейчас вне опасности, - поймав вопросительный взгляд Мишки, успокаивающе кивнул он. - Благодарностей от лица службы я вам объявлять не буду - не тот случай, пожалуй. Это же не служба, не приказ. Дело добровольное. Просто и от себя и от родителей девочки - Спасибо, мужики!

Переведя взгляд на в очередной раз опарафинившегося Гнуса, он, усмехаясь одними глазами, спросил: - Думаю, находись вы в части, то конечно, поступили бы так же, товарищ майор?