ВОЕННО-ВРАЧЕБНАЯ... (Атомный монстр-3)
Ура-а! Свершилось! Кадровиков дрюкнули за малое количество кандидатов в академию и мой рапорт пошел помимо флагманов. А как потом эскадренный флажок слюной брызгал:
-Что?!! Почему?!! Без моего ведома! Хер в обе руки, а не академия. На боевую отправлю, вместо вступительных.
Ага, щаз-з-з-з. Ты сначала боевую организуй, а потом кудахчи. А приказ Главкома отменить у тя силёнок маловато. Ну да ладно, нулевой этап пройден. Что там ещё, так ВВК, сиречь военно-врачебная комиссия в гарнизонной поликлинике, да не только самому, а ещё и жене (задолбали "академики" своими больными женами, списывают с северОв и тю-тю Краснознаменный, здравствуй Арбатский ).
-Солнышко, нужно будет походить по врачам.
-Ой, как хорошо, а то у меня и здесь болит, и тут что-то.
-Нет, милая, ты не поняла. Надо чтоб: "Жалоб нет", а то академию зарубят.
Всё таки у военных жены особые, даже носик не сморщила, под козырёк - "есть!", мол, "будет сделано"
Так и этот вопрос закрыли. Что там у нас у самих, угу: терапевт, хирург, окулист, невропатолог, лор, дерматолог он же венеролог, стоматолог,... стоп, как это я сразу не заметил, это что ещё за зверь такой - пси-хо-лог. Не было никогда такого. А что у него хоть в позициях на проверку вынесено, ипонама!: "интеллект", "внимание", "память"... Да они чё с дуба рухнули, да в других странах у человека после двух месяцев в море показания в суде не принимают. А тут три боевых по полгода, да за десять лет на коробке по "ветрам" и боевым дежурствам столько насиделся, какой в попу интеллект с памятью, меня ж сразу из кабинета в дурку отправят. Вот где засада. Знают же гады, что даже данные по тестам психологическим на флоте секретят сразу, чтоб не пугать никого, вот и устроили подлянку. Так, не ссать, прорвёмся, сначала проходим всех по кругу, ну уж на сладкое к "психу". Вроде в "системе" (училище военно-морском то бишь) марксисты-ленинисты, что-то рассказывали про военную педагогику и психологию. Дай бог памяти, "коммунистическая партия - организатор и вдохновитель..." нет не то, "сознание - субъективный образ объективного мира...", тьфу, блин, ничего не помню.
Ну вот, всё подписано, деваться некуда, вот и дверь, табличка даже новая висит "ПСИХОЛОГ", не ошибешься. Стучим.
-Шу шения (прошу разрешения)!
-Валяй!
Не по уставу командочка (с). Да и доктора наши, что с них взять: "военный врач - это не врач и не военный". Или провоцирует сука, реакцию проверяет. Понятно. Не поддаёмся.
-Товарищ подполковник медицинской службы, капитан третьего ранга имярек для прохождения военно-врачебной комиссии прибыл!
-Чё напрягся та так? Куда собралсЯ?
-В академию, тащпып!
-Что служить хочешь?
Ай да вопросик, скажешь "не хочу" - зачем пришёл, скажешь "хочу"... А ну-ка проверим.
-А это что уже диагноз?
-Практически...
Так, час от часу не легче. Думать, думать. А с другой стороны, чего думать - трясти надо. Мама учила правду говорить. Была- не была.
-Да с корабля свалить надо, по-другому не отпускают.
-Давай бегунок сюда, чё сразу не сказал, что с галёр...
Колотушка хлоп. Закорюка.
"ЗДОРОВ. ГОДЕН."

Моё расположение стояло бок о бок с танкистами. Нас разделял один забор, условно герметичный, весь в дырах. Боксы вообще стояли спиной к спине. Иногда было гораздо быстрее и проще стрельнуть сахарку у танкистов, чем переть к своим за тридевять земель. Или, например, посидеть покурить, да побаить. Оттуда и повесть.

Был там товарищ один, старший прапорщик, по придуманной фамилии Куц. Собирался он свадьбу играть. И начал потихоньку готовиться заранее. Постепенно свозил в свою каптёрку самогон. Незадолго до новогодней ночи стратегические запасы добра составляли около 100 литров. Самогон был добрым, чистым, - спецзаказ со знаком качества, от самого маститого деревенского производителя, имя которого не разглашалось, хоть секретом и владели поголовно все. Ворона накаркала, и, когда весь советский народ был занят празднованием Нового Года, самогон испарился. Весь! Окончательно и бесповоротно. Куц плакал, бился в истерике и в бессильной злобе крушил кулаками дверки от шкафов, когда обнаружил аккуратно сбитый замок и пустое помещение. Восемь канистр - двенашек исчезли. Делать нечего, в милицию заявление не напишешь, командирам не пожалуешься. Вычислить вора - ну может быть, со временем (радость то прорвётся наружу, обязательно!). А сейчас свадьба надвигалась, как неизбежное стихийное бедствие и срочно нужно было восполнять утрату.

Вообще-то, танки с парадного КПП никогда не заезжали, чтобы не комкать пути подъезда начальства. У танков были свои ворота. Опять же, условные ворота - просто участок, где забор лежал не вставая.

Около часа ночи на дороге, где были главные КПП частей-соседок, появился танк. Сначала он попросился к нам, но ему сказали, что здесь сидят связисты и чужих танков им не требуется, тем более, что за рычагами танка сидело более чем странное создание. Боец-связист, не моргнув глазом, завернул гостя и указал на ворота танкистов. Спустя минуту, многотонная машина стала по правильному адресу. Покряхтывая и поминая нечистого, из люка механика-водителя вылез.....пожилой селянин, похожий на Деда Мороза. Дежурный офицер, оказавшийся на КПП, открыв рот, наблюдал, как чудо таки выбралось наружу, вытащило за собой клюку и свистнуло. На свист из той же дырки выскочил презабавнейший барбос, тут же счастливо пометивший майоровский сапог.

-Сынок, мне бы поговорить с кем.
-Говори, дед, говори, - ответил майор, внимательно разглядывая танк.
-Там солдатик ваш у меня, застрял он, вниз головой висит. Спасать надо.
Майор прыгнул на броню, отодвинул мешковину, аккуратно закрывающую бортовой, присвистнул и с интересом стал разглядывать деда.
-Где там? говори, отец, говори, - нетерпеливо забил копытом офицер, заглядывая в люк водителя.
-В Байкове, где ж ещё, тут рядом других деревень нету, чай.

Дежурный убежал на КПП, ворота откатили и загнали коня в стойло. Заспанный водитель вывел продрогшую мокрую шишигу, в неё усадили деда с пёсиком и двинули в путь.
- Там у меня лестница поломалась, в подполе. Вытащил я её, наладить хотел. Я говорю ему, а он не слушает, лезет туда. Вот, повис да застрял. Харчи у вас в армии больно тучные, - здоровый он у вас, солдатик-то.
- А чё в подполе он у тебя искал?
- Ну как чё? Чё все ищут-то? Первачок у меня там хранится. Как новый вожак пришёл (это о Горбачёве), я всё в подполе держу, а то, неровен час, в каталажку меня сунут. Участковый и так уж ходит, принюхивается. Куда мне в каталажку. Маскируемся, как можем. Всё для вас, для служивых трудимся.
Всю дорогу дед рассказывал, пояснял, виновато перебирал бороду, не забывая ругаться, прыгая на кочках.
-Ты мне одно скажи, дед, как это ты танк-то пригнал?
- А, былое, вздохнул дед ,- чай в армии служили, в танках. Раньше ведь всех трактористов подчистую на танки брали. На Т-34 по Берлину катался. Во как!

Почерневший бревечатый дом, просевший одним углом неприветливо смотрел на мир мутными окошками. Дед кряхтя забрался на крыльцо, опрокинул что-то в сенях, открыл дверь в горницу. Посреди тускло освещённого убогого убранства пожилого одинокого человека, прямо из некрашенного пола торчало большое седалище (жопа по-русски), переходящее в две ноги. Больше ничего не было.
-Ну-ка, посвети, - сказал майор водиле.
Боец включил фонарь и направил свет на эту анатомию. Офицер нагнулся и стал разглядывать детали торчащего. Тут седалище заёрзало и заговорило, замычало что-то. Голова его была внизу, в подполе и до спасателей доносилось только "бу-бу-бу", да "ёб твою мать". Да простят эстеты, но в этот момент седалище ещё и обиженно пукнуло, приведя майора в бешенство. Это самое место немедля получило пинка, в ответ на что ноги забарабанили в пол и снизу опять понеслось загробное "бу-бу-бу".
- Ну-ка, взяли, - приказал майор, подбираясь пальцами к ремню жертвы.
- Тяжёлый он, сынки, мы с соседом попробовали, да только никак, - затрындел под руку дедушка.
- Не ссы, отец, в крайнем случае - топором поковыряем, да по кускам вынем.
Задница опять заёрзала и забухтела, но получив пинка снова покорно утихомирилась.
- Взяли!, - двое мужиков упёрлись ногами в пол, вцепившись в ремень бедолаги. Доски угрожающе заскрипели, а дед пронзительно заголосил.
- Повалите мне здесь всё, сынки, а налаживать некому, все немощные тут.
Деда спасла ременная пряжка, не выдержавшая натиска и поломавшаяся. Но спасение было временным. Майор энергично почесал затылок и потребовал у деда инструменты, все что есть в хозяйстве. Углядев молоток и старую заржавленную стамеску, принялся энергичными ударами крушить дерево. Задница начала верещать в такт ударам, дедушка бегал вокруг, сердился и лупил клюкой в пол. Долго ли, коротко ли, дерево сдалось, лаз ослабил свою хватку, но только никто не догадался придерживать тело и потому оно, ухнув, сверзилось вниз. Завершился полёт глухим ударом, за ним донёсся звон битого стекла и, конечно же, нормального мата.
- Два метра, - испуганно сказал дед.
- Ничего, он из наших, из танкистов, башня крепкая, - ответил офицер и сунулся в люк. Оттуда резко пахло спиртом, а на земле сидел старший прапорщик Куц, обнимая черепную головку и мерно раскачиваясь из стороны в сторону.

Когда, наконец, прапорщика достали, он был уже пьян, надышавшись парами спирта. Вся его одежда насквозь промокла качественнейшим самогоном. Чтобы водила не опьянел, Куц был завёрнут в бушлат и уложен в кузов. По прибытию в расположение прапорщик молодцевато выпрыгнул, похлопал себя по карманам и застыл, соображая что-то.
- Стой, я .....это, сигареты у деда забыл.............
...............................................................................
- И это, .....ТАНК....ТОЖЕ.........ЗАБЫЛ.

Майор состроил кривую гримасу и пошёл пить чай, раздумывая давать ли ход делу.

**********************************************
ДИСКЛЕЙМЕР: Оставим на совести источника способность деда вести Т-72, отпахав войну на Т-34.
************************************************

-Отбой, - орёт дневальный. Всё, свет потух. Успеваю заметить, что ломит спину и больно пульсируют мозоли. Проваливаюсь. Снится разборка. Бьют по почкам, по рёбрам. Больно. На стене - пожарный щит. Горемык, нахальный мерзкий дедушка выпучил глаза, орёт мне что-то в лицо. Пусть орёт. Не впервой. Так охота схватить багор у пропороть его, снизу доверху. Нельзя, себе дороже. Ну, или хотя бы дать металлическим наконечником рукава по чайнику. Он ведь вот он, совсем под рукой, рукав-то. Тоже нельзя. Совсем забъют. А что хотят на этот раз? Ааа, за самогоном. Ну-ну. Горемык продолжает орать, слюни летят в лицо. Слюни кажутся жёлтыми и ядовитыми, как у гюрзы. Чья-то рука хватает, выдёргивает из кровати. Это уже действительность.
- Оделся, вышел на задки.
Вокруг тихий шорох, подняты "по дедовской тревоге" ещё три "духа". Сижу на кровати, пытаюсь прийти в себя. Хлопок по шее. Головная боль возвращается. Я так долго не протяну. Оглядываюсь - конечно, кто-же ещё... Горемык, тварь. Проходим мимо дневального, равнодушно устремившего взор в потолок. Вот и задок. Место до страшного знакомо. Вот щит, вот обод от Зилка (гальюном по-нашему). Сюда бросают чинарики.
- Чё, урод, всасываешь плохо? - начинает занятия Горемык.
Молчу. Болит голова. Ломит спину. Пожарный щит - вот он.Под ноги что-то влетает. Падаю. Это бросили Дениску-казанца. Сапоги поднимают нас обоих. Здоровый толстый водила, кажется пермяк, докуривает сигарету. Бычок летит в лицо. Терплю. Помню сон. Сон повторяется в мелочах. Держу себя в руках. Когда перед армией ходил последний раз навестить ребят в секции, - последнеее напутствие тренера было - "держать себя в руках". Держу. Не знаю, зачем. Их, дедов - всего десятеро осталось. Борзые они, - да. Двое-трое что-то могут, остальные - так , подпевалы. Ах, да, вспомнил почему. Они бьют сзади, тихо, в темноте. Боец - в госпиталь, с них взятки гладки. Горемык орёт. Слюна брызжет. Долой сон, хер с ним, всё равно, долго не выдержу. Перед глазами - рожа Горемыка. Выпученные глаза. Больше не вижу ничего. Глубина резкости - минимальная. Кроме Горемыка ничего не существует. Рука, абсолютно не повинуясь мозгу хватает пожарный рукав. Арматуру не скрутили. Хорошо. Горемык разошёлся, тянет руки к моему лицу. Удар по гениталиям. Падаю. Тяну с собой шланг. Стоит надо мной, вглядывается в лицо. На, со всей дури втыкаю диффузер в его рыло. Горемык разгибается, хватается за лицо. Окно казармы, выходящее на задок открывается. Чей-то огромный кулачище опускается на голову Горемыка. Успеваю заметить на запястье татуировку - дятел. Горемык неестественно складывается напополам и падает. Окно закрывается. Замешательство. Дениска жуёт бычки, расположившись на корточках около "гальюна". Друган Горемыка, шахтёр Вильдян стоит, опираясь ногой о спину Дениски. На лице застыла глупая улыбка. Да, Вильдян, это не кино, не видик. Не отмотаешь. Сейчас только вперёд. Вы мне выхода не оставили. Хватаю багор. Бегу к нему. Сильный удар в голову уносит меня под лавку. Вижу сапоги. Сначала пинают меня. Потом сапогов добавляется. Кто-то падает, бьют его. Боже, как болит голова. Тела падают, глухо охают. Кто-то орёт матом, обещает выпустить кишки, кто-то басит "мама". Рука с татуированным дятлом вытаскивает меня из-под лавки. Уже ничего не понимаю. Куда-то ведут. Да хоть под расстрел. Наплевать. Звон, круги, лица. Пытаюсь вырваться, - не тут -то было. Умывальник. Пол в крови. Двое отмывают Дениску. Рука с дятлом сгибает меня напополам, засовывает под кран. Печёт рассечённую бровь. Кровь капает, смешивается с водой, превращается в длинные ржавые ручейки, уходит. Мысли неуверенно возвращаются, пытаюсь стоять сам. Никак.
- Меня заебали эти ваши «упал», «поскользнулся». Вы - люди. Понятно? Люди!
Голос знаком, не могу поднять голову. Голос знаком.Рука с дятлом, царапая мозолями лицо смывает кровь.

Это комроты, вечный капитан. Он сегодня дежурный...
С тех пор между собой мы звали его Спартаком. С любовью и уважением. С гордостью. Вот какой у нас командир. За ним - в огонь и воду. Спасибо, кэп, спасибо! Это была не просто выигранная потасовка. Это был жизненный барьер, который мы, 18-ти летние перешагнули, благодаря ему, Офицеру Советской Армии, вечному капитану, Человеку!

ВЫ ТОЛЬКО НЕ ВОЛНУЙТЕСЬ...

- Зря они это сделали, - Толян вздохнул и опустился на четвереньки, чтобы прикурить от электрообогревателя. Проделывал он это, наверное, раз в двадцатый, и спираль обогревателя была уже почти сплошь покрыта аккуратными вонючими кучками прикипевшего табака. Спички в Мирной были дефицитом, стоимость десяти коробков доходила подчас до бараньей ноги, поэтому их берегли. А за электричество платить было не принято.
Я тоже считала, что зря. Совершенно зря «они» отправили Юрку обезвреживать устаревшие боеприпасы.

Утром я видела Хорошевского в Безречной - он мельтешил вокруг двух больших грузовиков и всячески мешал бойцам загружать в них какие-то большие ящики. Потом весь день из-за дальних сопок доносились глухие, почти беззвучные разрывы, но я не связала их с Юркой. Как-то не приходило в голову, что на станции еще осталось что-то, способное взорваться.
А пугающую новость мне сообщил Толян всего час назад, когда вдруг в неурочное время в квартире погас свет, и я вышла на площадку посмотреть, что случилось.
На площадке я обнаружила своего соседа, пытающегося со свечой в руке устранить неисправность в распределительном щите.
- На, подержи, - без предисловий он сунул мне свечку и полез на табуретку, - Это я все обесточил. Ванну грею.
Эта процедура у нас обычно выполнялась двумя-тремя большими кипятильниками, которые подвешивались на неструганые штакетины, уложенные поперек ванны. Для местных электрических сетей задача, конечно, почти непосильная.
- Щас поправлю. Давно все собираюсь сде...
В щите что-то хлопнуло, задымилось, в моей прихожей вспыхнул свет, а Толян с грохотом слетел на пол, подвывая и чертыхаясь. Из его левой ладони шел дым.
Тогда-то, сидя на полу и дуя на обожженную руку, он мне и сообщил:
- Лен, Юрка обещал к восьми вернуться, просил ванну нагреть... А его до сих пор нет. Я волнуюсь.

И вот уже второй час мы волновались вместе, сидя в их холостяцкой кухне. Разрывы в степи давно смолкли, ванна успела уже трижды нагреться, остыть и снова нагреться, из ванной комнаты несло подвалом и прорвавшейся теплотрассой, а Юрки все не было.
Меня всегда удивляло, как человек Юркиного склада мог выбрать делом своей жизни ремесло сапера. И не только выбрать, но и дослужиться до капитанских погон, не получив видимых увечий. Сам Юрка любил говорить:
- Сапер ошибается только один раз - когда становится сапером.
Говорил он это обычно после второго-третьего стакана, пригорюнившись и подперев щеку рукой. Когда его жена Валентина дезертировала из Забайкалья к родителям, в Юркин перечень добавилась еще одна ошибка:
- И второй раз - когда женится...
Но несмотря на такое неуважительное Юркино отношение к его героической профессии, я в глубине души всегда была готова ко всему. С Юркой могло стрястись все, что угодно. В лучшем случае он мог взорвать по ошибке не то, что нужно - железную дорогу, например, а в худшем... Мы с Толяном одновременно, - я видела это по его глазам, - подумали о худшем. Но, как оказалось, каждый о своем. Секунду посмотрев на меня диким взглядом, Толян сорвался с места и бросился в коридор, я заспешила за ним. Конечно, запах гари я чувствовала и раньше, но списывала его на истыканный сигаретами обогреватель или на обожженную ладонь своего соседа. В отличие от меня, Толик умел по запаху различать горящие предметы и безошибочно определил, что недавно собственноручно установленная им электророзетка, в которую мы подключили оба кипятильника, не справилась со своей задачей. Розетка располагалась рядом с вешалкой для одежды, и прозрачный голубоватый огонек уже с застенчивым шепотом поедал рукав единственной Юркиной цивильной куртки. Вешалку Толик тоже построил сам, ориентируясь по книге «Умелец в доме». Когда я впервые увидела эту книгу у него в руках, ее название вызвало у меня смутные ассоциации с агитплакатами, которые обычно вывешиваются в районных поликлиниках - вроде «Осторожно, холера!»
- Воду, быстро!!! - заорал Толян и рванул на себя вешалку вместе со всем, что на ней висело, прихватив заодно и кусок стены.
Даже если бы я знала, что Толян не успел выдернуть штепсель кипятильника из розетки, я все равно, наверное, зачерпывая воду железным ведром, оперлась бы свободной рукой на край ванны. Так изящнее, знаете ли...
Не помню точно всех сказанных мною слов, но когда я, треща и искрясь от испуга и бешенства, выскочила в прихожую, Толян, продолжая топтать сваленные на пол обгоревшие лохмотья, насмешливо заметил:
- А еще, я читал, одна баба, когда ее молния шарахнула, по-иностранному начала говорить...
Вместо ответа я вдохновенно выплеснула ведро воды на его тапочки. Толик взвился под потолок.
- Ты что, сдурела?! Кипятком!...
- Да какой кипяток, она еще не нагрелась толком... У тебя тапки горели!
- Тапки, тапки... А на службу я завтра в чем пойду, ты подумала? Оно ж не высохнет!
- Так что, лучше было бы если б оно сгорело?
- Да хрен с ним, я бы огонь сбил...
- А чего ж орал - «воду, воду»?
- Кто? Я орал?
- А кто? Я, что ли?
- Ты орала, когда тебя током долбануло...
- А про воду - ты!
- Да не п***и!
- Сам не п***и.

Этот вечер мог стать последним вечером нашей дружбы, но тут в дверь постучали. Три четких размеренных удара. Толян выронил из рук свою насквозь промокшую парадную шинель, я - ведро. Юрка так не стучал никогда.

За дверью стоял человек в военном бушлате, таком же, как у Юрки. Но это был не Хорошевский.
Шапка с завязанными под подбородком ушами была покрыта густым слоем инея, что делало человека похожим на печального Деда Мороза. Иней таял и сползал по его щекам. Дед Мороз медленно, с очень ответственным выражением на лице, развязал тесемки, стащил шапку с головы и аккуратно возложил ее на согнутую в локте руку. Нашим поздним гостем оказался капитан Шабров, замполит Юркиного батальона, и что-то в этом его жесте меня испугало. Толян тихонько охнул.
Стоя очень прямо и глядя поверх наших голов, Шабров поднял палец и отчетливо произнес:
- Вы только не волнуйтесь. Юра...
Губы замполита продолжали шевелиться, но я уже не слышала, что он говорил, да и говорил ли вообще - не уверена.

Теперь я точно знаю - когда захочу сжить кого-нибудь со света, я явлюсь к этому человеку поздним вечером с непокрытой головой, подниму кверху палец и скажу:
- Вы только не волнуйтесь.


Я почувствовала себя марионеткой, у которой вдруг оборвались все ниточки. Толян побелел:
- Что с ним?
- Сейчас - точно не знаю, - медленно ответил замполит.
- А где он? - Толик зашарил глазами по прихожей в поисках бушлата, явно собираясь бежать к Юрке, где бы он ни был.
- Там... Хотя точно уже не знаю.
- Ну что хоть произошло?
Замполит пожал плечами. Отчаявшись получить хоть один внятный ответ, Толян поставил вопрос глобально:
- Но он хоть живой?!!
Замполит сосредоточенно нахмурился, вспоминая, но Толикова хитрость не удалась.
- Не знаю, - был ответ, - Вообще после такого мало кто выживает.
- Черт побери, - заметался Толян, - Где же его искать? Ладно, я сейчас...
- Не надо, - все так же медленно произнес Шабров, - Там уже управились без вас.
- Ну вам что, трудно сказать?! - Толян почти визжал, - Хоть что-то вы знаете?!
- Ничего... Меня просили сказать, чтобы вы не волновались. Я сказал. Ждите.
С этими словами Шабров развернулся, словно исполняя команду «кругом» в замедленном темпе, и, тщательно переставляя ноги, двинулся к лестнице. Только тут до нас дошло, что замполит глубоко, прочно и безнадежно пьян. Впрочем, нашу тревогу это только усугубило.

Закрыв за Шабровым дверь, Толян медленно двинулся в кухню. Я суетилась позади, пытаясь забежать то с одного бока, то с другого, но в узком коридоре это было невозможно.
- Толь, а Толь, что делать-то будем?
Толян пнул ногой груду тряпья, в которую превратились их с Юркой шинели и куртки.
- А что мы можем?... Раньше утра в любом случае - ничего. У тебя хоть адрес-то Валькин есть?
- Да нет... Откуда?
- Черт, говорил я им...
Никогда раньше я не видела Толика таким притихшим и испуганным.
- Как ты думаешь, в батальоне знают? Может, туда сходить?
- Давай сходим, - согласился Толян и добавил без всякого перехода, - Сто грамм хочешь?
- Хочу.
Но идти нам никуда не пришлось. Не знаю, как обстояло дело в батальоне, но в нашем подъезде, оказывается, знали все. Правда, не больше нашего.
Уже через полчаса в Толиковой кухне, привлеченный запахом ста грамм, образовался прапорщик с третьего этажа с банкой самогонки, майор из двадцать первой квартиры с женой и дивизионный начвещ из соседнего подъезда. Все знали, что с Юркой что-то случилось, но что именно - каждый выдвигал свою версию. Практичный начвещ предположил, что Юрка, побабахав для виду несколько снарядов поплоше, поехал в Китай продавать остальные. Жена майора из двадцать первой квартиры вспоминала все известные ей похоронные обряды, приметы и традиции и пыталась продиктовать мне меню для поминок. Прапорщик с третьего этажа подсчитывал, какую компенсацию получит Валентина в связи с потерей кормильца.
- Погодите, - просветлел вдруг Толик, - Шабров же не сказал, что он погиб! То есть он не был уверен. Может, он в госпитале?
- Точно! - воскликнул начвещ, - Пшли...
- Во! - обрадовался прапорщик, - Вперед! Щас я только еще за одной сбегаю.
- А мне не в чем идти, - расстроился Толян, - Что не сгорело, то промокло.
- Толик, я дам тебе одеяло, - от чистой души пообещала я.
- Правильно! - поддержал начвещ, - Сегодня обойдешься одеялом, а завтра я тебе три шинели дам. На Хорошевского пока можно одну-две оформить.
- Валяй, тащи одеяло!
С небывалым энтузиазмом вся наша компания засобиралась в госпиталь. Нас не остановило даже то, что время давно перевалило за полночь, и что госпиталь находился в Безречной, в тринадцати километрах от нашей станции. И мы туда пошли бы.
Но не успела я вскочить, чтобы бежать в свою квартиру за одеялом для Толяна, в коридоре послышался какой-то шум, и в дверях кухни возник Хорошевский, черный и блестящий, как злобный мавр. И, судя по глазам, дьявольски голодный.

Жена майора на полуслове оборвала свой рассказ о том, как положено обряжать покойников. Сам майор несколько раз часто поморгал и сказал:
- Не понял..., - в его голосе сквозило явное разочарование от того, что кто-то испортил нам такой дивный вечер.
Прапорщик перекрестился и поспешно спрятал банку с самогоном за занавеску.
Юрка обвел нашу компанию недобрым взглядом и мгновенно сориентировался в обстановке:
- Все сожрали?
- Нет, полбутылки еще осталось, - прошептала я.
- Ясно... Ванну хоть приготовили?
Прочитав ответ на наших лицах, Юрка рассердился.
- Ну я же просил! Пьете тут... А человек приходит грязный, как собака, и что ему делать?
- Юр, а Юр, - Толян попытался все объяснить, - Мы тут... ты... разминирование... Шабров... «не волнуйтесь»... в госпиталь, короче...
- Какое, на хрен, разминирование?! Вы что, с ума все посходили? Я уголь разгружал!
Юрка долго еще бушевал, рассеивая по квартире облака угольной пыли.
- Как идиот! Целый вагон! Один! С тремя бойцами!
Толян сидел, испуганно вжавшись в стену:
- Юр, но ты же сам сказал...
- Ну говорил, говорил, что я поеду, потому что Малахов болеет. А он вышел сегодня. Он и поехал. А я... Как идиот! Один! Целый вагон! А Шаброва попросил зайти, сказать, что задерживаюсь и чтобы про ванну не забыли. А вы... Вот как я теперь спать буду? А?
Юрка хлопнул себя по бокам, и в кухне на несколько минут потемнело.
К счастью для нас, сердиться всерьез Хорошевский не умел. Узнав о странном визите Шаброва, он рассмеялся, и по его черному лицу разбежались белые трещинки.
- Ладно, черт с вами. Ленка, я тогда свою постель к тебе в машинку принесу стирать. Наливайте.


Разошлись мы уже под утро.

Вновь я встретилась со своими друзьями за ужином на следующий день. От Юркиного оптимизма не осталось и следа. Намахавшись накануне лопатой, он заработал себе радикулит, насморк и потерял меховую рукавицу. Кроме того, у него явно были какие-то неприятности на службе.
Мы с Толяном наперебой пересказывали Хорошевскому события предшествующего дня, пытаясь вызвать у него хотя бы подобие улыбки, но все было напрасно.
После того, как Толян в шестой раз рассказал о своем поединке с распределительным щитом, постепенно доведя силу удара до двух тысяч вольт, Юрка вздохнул и печально произнес:
- Лучше бы я и в самом деле умер.
Толик поперхнулся.
- Юр, ты чё? Ты чё несешь-то?
Юрка вздохнул еще печальнее.
- Да я уголь вывалил у нашей кочегарки. Дверь входную завалил. А там смена - два бойчишки... Комбат меня..., - Юрка сделал красноречивый жест.
Толян заржал.
- Юр, да они тебе спасибо скажут! Там же тепло! А еду будете им в форточку просовывать.
- Ну да, - поддержала я, - А печки будете топить, и за зиму их потихоньку откопаете... Да что за зиму - за месяц управитесь!
- За зиму! - с горьким упреком воскликнул Хорошевский, - Уголь вааще был для штаба дивизии. Ванюшин звонил сегодня. Комбат меня опять..., - Юрка повторил свой красноречивый жест и вздохнул так, будто хотел выдохнуть душу:
- Если б за зиму!! Завтра буду обратно загружать.

Республиканский сборный пункт находился, да и поныне, наверное, находится на улице Высотной. Петрозаводск город не такой уж и большой,но как-то не приходилось мне после того, как 22 года назад побывал в этом заведении, еще раз даже проехать мимо, не то, чтобы зайти... Так уж вышло... Да и желания особого не испытывал. Что было - прошло...
Команда, к которой я был приписан, носила номер 1340. Куда нас отправят,естественно, не знал никто, за ворота не выпускали, кто-то из массы призывников торчал здесь в ожидании отправки неделю, кто-то уходил в день прибытия... На момент моего появления контингент насчитывал человек сто,может, чуть меньше. Разношерстная стриженая толпа полупьяных призывников. И, естественно, немногочисленные офицеры и три прапора, наметанным глазом выделявшие спрятаные за пазухами и в рукавах бутылки со спиртным.... В общем - всё, как обычно...
Меня прямо на входе охлопал мордастый прапор, заглянул в сумку, где кроме пары банок тушенки ничего достойного его внимания не оказалось, сдернул с плеча старенькую гитару, видимо полагая, что и в ней может быть спрятана водка, но, ничего не обнаружив, потерял ко мне всякий интерес и переключился на парня, стоявшего за мной... Я прошел в большой зал с отполированными задницами многих поколений деревянными нарами, присел на свободную шконку. Спустя пару минут на соседнюю плюхнулся тот самый парнишка, которого прапор на входе обшмонал после меня:
- Козззел!!! Пузырь ликвидировал! Чтоб он у него поперек горла стал!
- У него станет, жди!... Не кипешись, придумаем что-нибудь. Щас к забору сходим, может, кто с той стороны из знакомых маячит!...
С той стороны, однако, никого не было, да и бдительный прапор рявкнул на нас, узрев подозрительные прогулки вдоль забора. Ничего не оставалось, как переместиться в обратном направлении... Парня звали Димой, был он из Олонца, приписан к той же команде 1340. До вечера мы потихоньку мучали гитару по очереди, и даже умудрились слегка захмелиться. Кто-то из нашей же команды, пришедший после нас, все-таки сумел пронести мимо цербера в прапорских погонах бутылку первача. В 20.00 дежурный по пункту сменился.Красномордый ушел, видимо, забрав всю конфискованную водку, и на его место заступил другой. Тоже прапор. Уже в годах. Но, судя по его виду, то ли недобравший, то ли решивший идти другим путем. Если точнее, то недобравший,но не чуждый либеральных взглядов. Скомандовав построиться, он начал толкать нам речь, суть которой сводилась к тому, что он сам когда-то тоже был таким же и понимает, что нам предстоят два года службы, а посему,городские могут до 8 утра завтрашнего дня напоследок сходить домой к мамам и девушкам, а те, кто из районов, могут скинуться и послать гонца в лавку,ну и, естественно его не обнести. Городских оказалось человек 10, не больше, оживленно гомоня, мы вышли за ворота, спустя пару минут нас догнал Дима. На плече у него болтался пустой рюкзак:
- Слушай, где тут магазин ближайший? До девяти успею?
- Что, гонцом пошел?.. Тут недалеко, успеешь. Пошли, провожу...
- А ты куда потом?..
- В общагу схожу, оттянусь напоследок...
Дима, затаренный спиртным и закусью направился назад, я же, прыгнув в троллейбус, отправился в родную общагу...
- О-оооо!!! Какие люди!!!
- Ты что, уже отслужил?!..Ха-ха-ха!!.
- Девочки, девочки, смотрите кто к нам пришел!!.
Субботним вечером вся общага, как обычно, стояла на ушах...Музыка, вопли,пьяный женский смех... В общем - все ,как всегда...
- Да меня только до 8 утра отпустили!..
- Ну, до 8 утра - времени - вагон!.. А гитара где?
- Там осталась...
- Не беда, щас у первокурсников возьмем!.. Давай, за твою службу, чтобы прошла, как один миг!..
Утро оказалось тяжелым... Вернее, не утро, а уже день... На часах было полвторого... С трудом повернув голову, я обнаружил слева от себя светловолосую женскую головку, уютно посапывающую в мое плечо, справа на тумбочке - полбутылки пива...
Осторожно освободив онемевшее плечо, я дотянулся до бутылки и присосался к горлышку. Дверь распахнулась, в проеме покачивался мой бывший сосед по комнате Серега:
- Живой?.. Щас Саня пива принесет, поправимся!..
- Да мне на Высотную надо, я и так опоздал уже...
- Успеешь еще в сапогах набегаться, да и куда ты такой пойдешь? Опоздал - да и хрен с ним ! Не уйдет от тебя армия!..
Долго уговаривать меня не пришлось. Я, конечно, понимал, что подвожу прапора, что надо было бы хоть с опозданием, но явиться, однако явившийся с бидоном пива Саня и проснувшаяся девушка(как же ее звали?) в корне пресекли все мои робкие попытки куда-то идти...
Так прошел еще один вечер, потом - другой, потом мы поехали к кому-то в деревню в пригород...Короче, я все-таки пришел на сборный пункт в 8 утра...Через неделю... Если точнее, то меня привезли... В воронке... Начальник сборного пункта, п-пк Коркин долго смотрел на меня, взгляд его не предвещал ничего хорошего...
- Оказывал сопротивление, тащ подполковник, пришлось успокоить! - ответствовал милицейский старшина на вопросительный взгляд Коркина..
- Мало дали!...- процедил сквозь зубы начальник сборного пункта...
Я пошевелил плечом... Не иначе, демократизатором приложили, больно - слов нет... И глаз заплыл, не видать ни хрена. Хорошо, вроде, зубы на месте, и то ладно...
Моей команды, судя по всему, не было уже давно. В углу на пустых нарах валялась моя сумка, где кроме зубной щетки уже ничего не осталось, гитары,как я и предполагал, след простыл. Примерно через часа два меня пристегнули к какой-то команде, и еще через час мы покинули сборный пункт. Железная створка ворот, пронзительно скрипя, медленно отрезала путь к возвращению.Впереди ждала неизвестность...

---------------------------
Ташкентский аэропорт был переполнен. Спецрейс с аэродрома Барановский под Уссурийском выгрузил толпу дембелей на горячую узбекскую землю. В ноябре в Ташкенте не жарко,после промозглой приморской осени - так вообще кайф! Бархатный сезон, короче. Однако же, улететь отсюда представлялось проблемным. Все рейсы на Москву и Ленинград были украшены надписью на табло "Свободных мест нет" аж на две недели вперед. Попытки уехать с ж\д вокзала тоже не привели ни к каким результатам. Вернувшись в аэропорт, я поинтересовался расположением центральных предварительных касс, которые оказались в центре города в получасе езды на троллейбусе. Здраво рассудив, и взвесив все шансы, попросил симпатичную девушку в форме Аэрофлота продать мне билет на ближайшее число и на западное направление и оказался счастливым обладателем билета на Таллинн через два дня. Ну,Таллинн, это почти Питер. Оттуда всяко быстрее до дому доберусь... Два дня все же надо было где-то кантоваться, но это уже не так страшно... Переживем...
Утром следующего дня я спустился со второго этажа аэропорта, где провел ночь с чемоданом под головой... В умывальнике, куда зашел побриться, уже было изрядно народа, у соседней раковины сосредоточенно водил электробритвой по щеке, изуродованной жуткого вида шрамом от уха,располовиненного, а потом сшитого до подбородка, сержант в десантном тельнике. На парадке, брошеной рядом, красовалась Красная звезда, медаль за отвагу, ЗБЗ и какая-то афганская .
Я посмотрел в зеркало. Встретившись со мной глазами, сержант перестал бриться, взгляд его, до того полный превосходства ко всем, не нюхавшим пороха, изменился, и он повернулся ко мне:
- Из Карелии?..
- Оттуда...
- А меня помнишь?!.
Да,это был Дима... В том, что мир тесен, мы убедились еще тогда, в Ташкенте, где Дима тут же потащил меня в аэропортовский ресторан, где мы с ним и провели остаток времени до моего рейса. Как мне поведал Дима, команда 1340 полностью шла в Афган, и из сорока человек домой вернулось всего ничего. Потери в то время были немалые,сам Дима дважды был ранен, но слава Богу, руки, ноги, яйца целы, а шрам на морде - фигня!
- Так что, повезло тебе... - заключил он. -Я так и понял, что ты загудишь крепко, если в общагу намылился. И гитару твою я с собой взял. Все равно бы не дождалась тебя...
Я, в свою очередь, рассказал Диме о своей эпопее, предложил ему лететь со мной до Талинна, но он отказался, сославшись на поездку к какому-то своему другу под Куйбышев...
Объявили регистрацию. Опрокинув посошок, мы обнялись, и я неверной походкой побрел по направлению к стойке регистрации на Таллинн. А еще спустя какое-то время, ТУ-134 взмыл в ночное южное небо, унося меня ближе к родным местам...

------------------

- Счастливого пути!
Сержант протянул мне документы,его напарник,поправив ремень автомата,отошел от кабины. Вздохнула пневматика, отпуская тормозные колодки, и тяжелая фура медленно тронулась от поста.
- Ну, теперь следующий пост только перед Петрозаводском будет. Можешь спать!
- Слушай, у вас что, менты куплены, что ли? Даже груз не смотрели- клиент в недоумении покачал головой.
- А мы тут постоянно ходим, примелькались давно. Да и документы в порядке у тебя, чего там смотреть?..
1996 год. Фура нашего клиента сломалась в Киришах. Сломалась серьезно.Оборвало шатун... На его счастье попались мы, пустые и свободные, и после недолгих переговоров товар был перегружен в нашу фуру, и залив по завязку оба бака, мы тронулись по направлению к мурманской трассе. Путь был неблизкий, до Мурманска пилить и пилить. Напарник похрапывал на спальнике,клиент клевал носом, я вглядывался в чернильную темноту ночи. Сразу за постом начиналась деревня Мегрега, еще километров 20 - и Олонец. Фонари на столбах, как водится, не горели, фары были бессильны... Вам никогда не приходилось ехать ночью по свежеположенному асфальту? Занятие не из приятных,доложу я вам!.. Чернота ночи накладывается на черноту асфальта, и заметить что-то перед машиной можно лишь тогда, когда оно возникает непосредственно перед тобой.
Как я тогда умудрился заметить лежащее на проезжей части тело, сам не знаю. От резкого удара по тормозам клиент чуть не вынес головой лобовое, на спальнике заматерился проснувшийся напарник. Рванув на себя кран ручника,я не стестняясь в выражениях, вывалил все,что думал о местных деревнях,дорогах и аборигенах...
- А может, там труп? - испуганно спросил клиент.
- Щас глянем! - напарник кряхтя выбрался из спальника.
Абориген был жив. И, судя по тяжелому перегару, давно и застойно пьян.Аборигены в местных деревнях тротуаров не признают и по сей день и ходят по проезжей части. Этот же,видимо, сил не рассчитал и встать уже не мог. Так и уснул, сердешный... Опухшая небритая рожа, драные кроссовки, джинсы от грязи потеряли свой первоначальный цвет и выглядели как половая тряпка. Наши попытки привести его в чувство успеха не принесли.
- Цепляй его за вторую руку, оттащим к забору!
Напарник, продолжая материться, ухватил бедолагу за руку и мы оттащили его к ближайшему палисаднику.
- Ты че делаешь? Пусть лежит, охота тебе пачкаться! - сплюнув, бросил он.
- Так надо хоть на бок его положить! Начнет блевать - захлебнется...
- Во, бля, мать Тереза! Да ни хрена с ним не будет!
Напарник развернулся и пошел к машине. Я, повернув на бок бесчувственное тело, замер. От уха через заросшую щеку до подбородка тянулся кривой шрам...

Не раз после этого я собирался остановиться, поспрашивать про Диму у местных, ведь должен же кто-то знать его, но получалось, что всегда не было времени, работа есть работа, и на остановки времени не находилось... Да и вряд ли я мог чем-то ему помочь, даже если бы и нашел...

ЗА ДЕРЖАВУ ОБИДНО!..