Еще немного о судебной медицине...

Как я говорил ранее, у меня были и есть неплохие связи в судебно-медицинском бюро. Товарищи, только не подумайте ничего криминального! Взяток не беру и категорически их не даю. Мои отношения с судмедэкспертами строились, строятся и будут строиться только на сугубо деловых и добрых отношениях на предмет установления причин летального исхода того или иного лица. Выпить водки или коньяка - это запросто, закусить колбасой, которая хранилась в одном холодильнике с головой трупа - легко. Давно уже не брезглив. Надеюсь, мои коллеги разделяют такую же точку зрения.
Из указанных в ранних рассказах личностях я не разу не обмолвился о профессоре Яружимском Якове Соломоновиче - ох#тельном мужике!!! Доке своего дела. СПЕЦЕ!!!
С ним я сдружился на одном неприятно пахнущем трупе, который он заставил меня перевернуть... и раздеть!!! Я благодарен ему за это... Очень благодарен. Я в то время жмурика видел только на разделочном мраморном столе и в практически чистом морге.
Короче, ехал я на свой первый труп затравленным щенком. Пытался корчить из себя героя, только не#уя не получалось. Ручонки предательски тряслись, и что-то неприятное ощущалось во рту. Подъехали к Бюро, и в салон машины сел довольно приятной наружности человек, которого я сразу окрестил «Академиком». Ухоженная бородка и очки в золотой оправе позволили мне так его обозвать.
- Яков Соломонович, - протянул мне руку «Академик».
- Саша, - промямлил я, - Оперуполномоченный уголовного розыска...
- Дальше не стоит, мне все ясно, - сказал Яружимский и протянул пачку «Житан».
- Спасибо, - поблагодарил я и закурил крепкую сигарету.
- Первый раз...? - спросил эксперт и выпустил тонкую струю в потолок салона автомашины.
- Да, - тихо признался я и косо поглядел на его чемоданчик.
- Не энурезируйте, Александр - не вы первый, не вы последний! Трупы не кусаются, а в твоей профессии привыкать надо!
- Извините, академик, а если я сегодня плотно поел?
- Твои трудности, опер, - засмеялся эксперт и стал трепаться с кинологом по поводу маринования шашлыка из осетрины.
- Да и х#й с тобой, крыса загробная, - подумал я и углубился в свои мысли.
На месте происшествия во время осмотра трупа все было как всегда: несвежий труп и циничный эксперт.
- Александр, уважаемый, вы мне поможете? - услышал я к себе обращение со стороны «Академика».
- Что необходимо?
- Помогите, голубчик, перевернуть его на живот и снять штанишки, а то мне как-то несподручно, - безмятежно попросил меня эксперт, держа в руке огромный ректальный термометр.
- Конечно, конечно! - зло проблеял я, и запихнув все амбиции и отвращения себе в анус, забыв про обед, схватил труп за все возможные части одежды, одним движением снял с него брюки и предоставил профессионалу то место, которое необходимо для ввода того самого инструмента. - Внедряйте, наука!
- Мо-ло-дец! Вам не плохо? А то нашатырь есть!
- Вы будете мне первую помощь оказывать или трупу в очко градусник засовывать? - разозлился я.
- В машине поговорим, молодой человек, - флегматично заметил «академик», подмигнул мне и приступил к таинству замера температуры у уже окоченевшего тела.
Как оказалось позже, человек умер своей смертью. Криминала не было. Расставаться со своим обедом мне не пришлось. В машине все молчали. По приезду к Бюро СМЭ судмедэксперт попросил меня для решения «некоторых формальностей по оформлению протокола осмотра трупа» зайти к нему в кабинет, где он достал бутылку хорошего виски и разрешил называть его Соломоныч.
- А за что такой прием, господин академик?
- Молодец, Сан Саныч, у меня студенты-медики порой пальцы у трупа «катать»* боятся, от одного вида жмура синими становятся, а ты раз - и «очко» передо мной. Тем более труп трехдневный. Быть тебе опером. Молодец! Выгонят из органов - возьму к себе в санитары! Кстати, я не академик, а профессор...
- Боялся опозориться, - промямлил я и влил в себя виски.
Что было потом? Мы дружили. Дружим и будем дружить.
После этого судьба нас не сводила года полтора. Но в один прекрасный момент мне пришлось обратиться к Соломоновичу по одному уголовному делу. Образовались у меня на территории две женские головы, соответственно от расчлененных тел, которые один из бомжей нашел в мусорном контейнере нашего округа. Головы были доставлены к Соломоновичу.
- Где профессор Яружимский? - спросил я тетю Нону, при этом, успев положить ей на стол ее любимый шоколад «Вдохновение».
- В...., - ответила мне в рифму тетка и указала чайной ложкой в сторону серой двери. - Студентов учит старый еврей.
- Понял, иду на поиски, - прокомментировал я и двинулся в сторону секционных.
Сколько в морге не бывай, а запах формалина дает о себе знать. Этот сладкотворный привкус проникает во все дыхательные отверстия организма и заставляет тебя задуматься о вечном или о том, чтобы сюда не попасть.
Из крайнего прозекторского кабинета раздавался мат с явным украинско-еврейским акцентом. Подойдя к открытой двери, я обнаружил картину.
На мраморном столе лежало тело. Профессор Яружимский, облаченный в черный кожаный фартук, стоял с одной стороны мраморного стола с заложенными за спину руками. С другой стороны одра смерти, склоняясь над трупом, держа за рукоятку пилу, стоял бледный студент и никак не мог взять в толк смысл распила берцовой кости.
- Ты, бля, пилить будешь, амёба ты из Стикса?! - орал профессор.
- Я пилю, - хныкал студент.
- Ты дрочишь, супостат, - верещал профессор.
Дабы избавить студента от мучений, я дал о себе знать:
- Добрый день, профессор, - промурлыкал я.
- Господи, Сан Саныч, дружище, это вы? - удивился эксперт. - Один момент, и я в вашем распоряжении, - произнес профессор и указал студенту продолжать пилить. Кожаный плащ полетел на пол.
Пройдя в его кабинет, он пожаловался на свою невестку, которая до сих пор рожает ему внучек, назвал сына неспособным самцом и стал показывать мне фотографии дачных хризантем. По ходу делу мы усугубили по соточке спиртика и он предложил мне быть его зятем, а, услышав ответ о моей русской национальности, разлил спирт по рюмкам, вздохнул и предложил выпить за единение народов. Через полчаса он выдал мне заключение экспертизы, выводы которого впоследствии позволили нам раскрыть вышеуказанное преступление.
Быть тебе, профессор Яружимский, академиком.

«катать»* - дактилоскопировать.

В ГОВНЕ БРОДА НЕТ
(из цикла «В полях под Москвой»)

Снабжение в Красной армии у меня стало вызывать вопросы уже месяца через два, как я в нее попал. Да, ружья 53-го года выпуска (карабины СКС) имелись. Патроны тоже. Ну, ракеты там на ПУ - полный БК, кормили по норме, хотя и невкусно, конечно. Но, к примеру: а где бойцу в поле взять туалетную бумагу? Если за подшивку «Красной звезды» замполит убьет просто (один штук приходит на дивизон). Нет, ну была еще армейская газета - наша, Первой Конной армии (Конной - потому что рядом с Москвой, и как приедут проверять - так шашкам машут направо и налево). Ну и сколько там бумаги? Своим бойцам возил регулярно. Про комплектацию, к примеру, тревожных чемоданов, молчу - сами знаете.
Однако это, конечно, мелочи. А если на ТО тебе дают только ЦИАТИМ и ветошь? Нет, ну шило еще, конечно, по должности. Но техника тут при чем? Ее же обслуживать надо (десять кабин с дизелями и преобразователями). Перечень, чего мне полагалось на ТО, приводить не буду - длинно и грустно. Из чего я сделал вывод, что генеральские дачи строились под Москвой, когда про них еще и не писали (я служил 87-89 г.г).
Однако на боевую технику еще чего-то перепадало. А вот, к примеру, где взять в армии розетку? Или кабель в казарму? Или лампы освещения, особенно ДРЛ и дросселя на освещение периметра позиции (а это уже серьезно, «охрана и оборона» и т.д.)? Времена советские, борьба с пьянством, в магазинах пусто, деньги никому не интересны. Да и где их взять? В полчке у финика? И по копиям чеков потом списать? Щас...
В природе все нужное, разумеется, было. И даже место было известно - в соседнем колхозе. Ведь народ и армия у нас едины? То-то. Особенно, если у армии есть шило, а народ в нем нуждается. Причем, регулярно. А контакты были налажены. Поэтому примерно раз в месяц, по субботам с утра (это важно!) я, как энергетик нашего славного и самого дальнего от полчка ЗРДН, получив напутствие и бутылку шила от комдива, ехал к народу перераспределять государственное (тогда еще) имущество от гражданских к вооруженным силам.
Нет, в то утро субботы не был красный день календаря. И накануне тоже. Но, видимо, так встали звезды (вы же знаете, бывает так, что иногда звезды неудержимо тянут выпить здесь и сейчас, и никто не ответит - почему именно сейчас, но потом выясняется, что вы такие вчера были не первые и не вторые. И не третьи даже).
Короче, я собрался ехать, а тут они приехали сами! Правда, ничего не привезли. Им просто ОЧЕНЬ надо было... Как их колотило, не приведи Господи! Непонятно было, как они вообще доехали на своем ЗИЛе- коробке.
Комдив, отмерив мне бутылку шила, строго-настрого приказал - ни грамма им до! Все забрать, и только после того - налить. Умный, ля.
Поехали. Я на ЗИЛ-131 с лебедкой на передке, впереди - два жестоких абстинента на самосвале. Им очень надо было выпить! И срочно! Время было дорого.
А надо вам сказать, что в тогдашних подмосковных колхозах (на знаю, как в других, не специалист) из свинских ферм дерьмо смывали водой за борт. Просто. И в результате - свиней тогда было еще много - оно сливалось в естественные углубления (местность была все же неровная). И в подмосковных полях получались небольшие, но многочисленные линзы дерьма. Вот к такому озерцу мы и приехали. И остановились в раздумье.
Нет, мне было в принципе без разницы - «сто тридцать первый» пройдет везде, но после резонного возмущения моего водилы «А кто будет мыть машину после ЭТОГО?» я окончательно понял маразм ситуации и предложил объехать препятствие. Езды - километр по ровному полю под парами (июнь месяц!).
Что переклинило мужиков - не знаю до сих пор, но это случилось. Мы с водилой стали поудобнее, оперлись на бампер, закурили и стали смотреть цирк: они решили ехать ПРЯМО.
Там было метров тридцать диаметра. И они забуксовали в середине. Заглохли и встали. По колеса. Потом вылезли на капот и стали смотреть по сторонам.
Нет, утонуть там нельзя. Ну, по колено. Максимум, «вам по пояс будет». Но свинское дерьмо едучее, да и вообще...
Сначала они предложили бросить им трос. Но бросок троса в два пальца толщиной на пятнадцать примерно метров представлял некоторые физические сложности, а веревки не было. О чем мужикам и было громко сообщено с пожеланием в будущем чем попало не заниматься. Если выплывут, разумеется.
Дальше была пантомима минут на десять, Чаплин отдыхает. Слова звучали глухо, зато красочны были артикуляция и жесты. Сидя на капоте, два мужика в ушанках и сибирском вельвете выясняли, кому нырять за тросом. Там неглубоко было. Дерьма свинского. А плыть надо. И выпить им хотелось, опять же.
Вы видели когда-нибудь, как кошка пробует воду, если ей это очень надо, но не хочется? Задней лапой и с отвращением. Причем - не глядя на воду. А теперь представьте колхозника, который делает то же самое в кирзачах соответствующего размера с капота сто тридцатого ЗИЛа. Потом с подножки. И глаза навыкате, как у котенка на горшке. А потом был нырк. И он, блин, побрел.
Когда сей витязь вышел из вод, смотреть в глаза ему я не мог, просто сунул в руку трос. Он погреб обратно. Начала разматываться лебедка. «Сто тридцать первый» уперся шестью колесами и вытащил страдальцев на твердую землю.
Потом мы мы приехали на колхозный склад. Мужики сразу упали за стол и достали граненые стаканы. Стекло звякнуло, отчетливо завоняло свинофермой. Смотреть на их лица было больно, я молча достал бутылку и налил им по полстакана.
Иногда алкоголь спасает. Редко, правда.
Воспользовавшись беспомощностью противника, я ломанулся на склад.
Четыре забыченных глаза прицелились мне в спину:
- Лийтенант... А выпить с нами? Не уважа-шш?
Не то, чтоб я был очень против. Но потом ведь начальству докладывать. А оно не любит, когда без него пьют на службе. Но, вспомнив мудрость почетного святого, что лучший способ преодолеть соблазн - поддаться ему, я булькнул себе сотку неразведенного.
Халява пошла к душе. Закурили. Мужики налили себе по очередной, а я, пользуясь потерянной бдительностью противника, повторно ломанулся на склад. Трофеи мои были велики и обильны.
Всю обратную дорогу обделенный водила косил на меня глаз и алчно водил носом. Придя на доклад к комдиву, я старательно дышал в сторону. Напрасно.
- Какого от тебя шилом прет, лейтенант? - конкретно начал разговор наш подполковник.
Я изложил перипетии поездки. Доложил список конфискованного у колхоза имущества и количество сэкономленного родному ЗРДН-у шила. Комдив слегка отмяк.
- Идите, лейтенант. И с явной завистью добавил вслед: - Отправь энергетика по делу, он там и нажрется!
Доброе дело не остается безнаказанным, вы же знаете

ДТП Два

В отдельном небольшом и отдалённым гарнизоне Группы Советских войск в Германии, стрельбище Помсен, не было своего водопровода. Это была самая большая проблема солдат полигонной команды, так как вода была только привозной. Воду привозили в бочке из соседнего отдельного противотанкового батальона прицепом за машину. Обычно одной бочки хватало на 2 - 3 дня; а в пятницу перед баней и выходными днями надо было обязательно успеть привезти две бочки. Процедура была отработана годами страданий без своей воды - уже с самого утра дежурный по стрельбищу искал машину и договаривался с офицерами. Обычно брали дежурную машину с Центральной вышки стрельбища. Было хорошо, если воду успевали привести днём, так как бочка не была оборудована никакими специальными сигналами
Однажды поздним осенним вечером прапорщик Кагиров, начальник стрельбища, сам решил съездить старшим машины за водой. В те далёкие времена рядом с водителем на дорогах Германии обязательно должен был находиться старший машины - офицер или прапорщик. В кочегарке батальона бочку набрали быстро и также быстро вдвоём с водителем промокли насквозь от старого шланга. Только выехали за ворота части, как армейский автомобиль ГАЗ-66 заглох! Дорога была пустынной, водитель выставил в метрах тридцати от машины знак аварийной остановки, поднял кабину, дал прапорщику фонарь и сказал: "Щас поедем!"
В этот момент из соседней деревни Оттервишь ехал на своём мопеде Симсон местный пожилой учитель русского языка. И, как оказалось впоследствии, учитель этот был немного подслеповатый. Педагог ехал медленно, удачно проехал по выставленному на асфальте знаку, чуть не сбил Тимура, который уже успел спрыгнуть с машины и пытался остановить мопед, размахивая перед ним руками и фонарём, и ударился прямо в нашу бочку! Удар был несильный, и всё же немец упал и испугался. Прапорщик уже знал основы языка и, показывая на наш раздавленный знак (военное имущество!) и помогая пожилому человеку подняться, попытался объяснить немцу, что лучше для всех обойтись без дорожной полиции:
- Кайне полицай, Камрад!
И, кроме того, пообещал потерпевшему в возмещение морального вреда (материального - не было, мопед был на ходу, а немец цел и невредим) привезти завтра прямо к нему домой рыбных консерв:
- Фишь-Консерв! Зеер Гут!
Немец оказался "тёртым калачом" и попросил консервы - прямо сейчас, «не отходя от кассы» и для убедительности показал три пальца и вдруг сказал на хорошем русском языке: «Три штуки, пожалуйста»! Пока Тимур с немцем вели оживлённый разговор на пустой дороге, водитель завёл машину. Прапорщик показал на мерцающие недалеко огни вышек стрельбища и объяснил немцу, как проехать за ним прямо к казарме. Так и подъехали к домику - ГАЗ-66 с прицепленной бочкой и почётным эскортом следом в виде одного мопеда Симсон. Из казармы высыпались солдаты стрельбища, весело и с матом закатили бочку с драгоценной водой к себе во двор и стали с удивлением разглядывать незваного гостя. Пожилой немец тоже по хозяйски загнал свой мопед за ворота, поставил прямо возле крыльца домика казармы и, улыбнувшись, сказал:
- Здравствуйте, товарищи!
- Тамбовский волк, тебе товарищ, - хмуро ответил Старший оператор и земляк Тимура сержант Басалаев Виталий и спросил у подошедшего прапорщика, - откуда этот немец взялся на нашем «секретном» военном объекте?
- Он теперь наш почётный военнопленный! Пытался с ходу протаранить нашу бочку. Не получилось! Вот пусть теперь фриц знает, что наши бочки - самые мощные в мире! Да шучу я, сержант! Мы заглохли, а камрад просто ударился на своём мопеде о бочку. Немец вроде нормальный, особых претензий не предъявляет, вон как по - русски шпрехает. Говорит - местный учитель. Скажи механикам, пусть его мопед посмотрят. И напоите пока его чаем, я сейчас переоденусь и подойду. Вымок весь, пока воду набирал.
- А я печенье напёк! - Радостно доложил повар стрельбища Азамат.
- Вот и покажи немцу своё киргизское гостеприимство, - улыбнулся прапорщик и пошёл в свой отдельный домик переодеваться.
У начальника стрельбища всегда был свой запас рыбных консерв, которые он постоянно пополнял за счёт натурального обмена за доски и фанеру с начальниками складов или со старшинами рот. Наши рыбные консервы очень ценились у немцев, особенно - «Кильки в томате». Как говорили советские военнослужащие: «Это наша красная рыба». Начальник стрельбища в основном расплачивался этой рыбной «валютой» за расточку пил для пилорамы стрельбища. Да и что греха таить! Если набиралась целая коробка «Килек в томате», можно было всегда продать упаковочку оптом по цене за три марки за банку. А если поторговаться, то и за пять!
Тимур, не спеша, переоделся, вынул из коробки пять консервных банок вместо обещанных трёх и зашёл в столовую стрельбища. Столовая была небольшая, всего четыре столика, где одновременно могли поесть 16 солдат. Но, одновременный приём пищи всеми бойцами стрельбища в количестве 20 человек получался только в выходные и праздничные дни. Для чего все столы просто ставились в один ряд.
Гостя посадили одного за стол в самый центр столовой. На столе стояла единственная на кухне ваза с горкой печенья, сахар на блюдце, большой армейский чайник с кипятком и гордость Азамата - маленький фаянсовый заварной чайник. Солдаты, в основном старослужащие, расселись вокруг гостя и о чём - то жарко с ним спорили. Прапорщик Кагиров вошёл, жестом указал всем оставаться на местах и с интересом прислушался к разговору. Оказалось, что солдаты уже успели познакомиться с немцем, звали его Отто и он хорошо запомнил всех бойцов по именам. А спор возник вокруг названия «Лада» наших отечественных машин марки Жигули. Старый немецкий учитель, показывая хорошее знание русской истории, доказывал советским солдатам, что это название возникло от слова Ладья. Молодые бойцы отстаивали свою версию названия: Лада - это красивая и стройная девушка. А сержант Басалаев в запарке этого глубокомысленного и принципиального спора даже спел:
«Хмуриться не надо Лада
Для меня твой смех награда Лада
Даже если станешь бабушкой
Все равно ты будешь Ладушкой.....»
И, чтобы окончательно убедить своего оппонента в своей правоте, закончил своё короткое выступление энергичным прихлопыванием по груди и ногам. Немец, оказавшись в самом центре такого всеобщего внимания, с удовольствием пил крепкий свежезаваренный чай с печеньем, внимательно слушал советскую молодёжь и, похоже, совсем забыл про свои консервы. А прапорщик, глядя на этот весёлый диспут, немного задумался о странноых взаимоотношениях местного жителя и наших военнослужащих.
И тут к нему обратился опять же земляк Виталий:
- Товарищ прапорщик, отойдёмте на минутку? Разговор есть!
Вышли на крыльцо втроём: прапорщик Кагиров, сержант Басалаев и пилорамщик Драугялис. Солдаты закурили и начали многозначительно переглядываться друг с другом. Тимур чуть отстранился от облака дыма и спросил:
- Колитесь, дедушки ГСВГ, что опять удумали? Или уже успели чегой - то натворить, пока ваш боевой командир для вас же воду добывал?
- Товарищ прапорщик, за время Вашего отсутствия никаких происшествий не случилось! Отвечаем за базар! Да шутим мы, товарищ прапорщик. - Сержант улыбнулся и продолжил. - Тут такое дело - у нас в каптёрке есть три пары новых солдатских сапог, обменяли на доски на вещевом складе. Может, одну пару фрицу подарим?
- А с какого это .......? - Резонно заметил Тимур. - Хватит ему «Кильки в томате».
- Товарищ прапорщик, мы же их победили! А он ещё вдобавок на мопеде ночью о нашу бочку шмякнулся. Дедок то вроде хороший, вон как русский знает. И всё печенье съел!
- Логика, конечно, в ваших словах «железная». Вы мне тут ещё про Женевскую Конвенцию о военнопленных расскажите.
И тут в разговор включился флегматичный Ромас Драугялис:
- Отто воевал и был у нас в плену. В Ленинграде дома строил.
- Ну, если в Ленинграде дома восстанавливал! Так уж и быть тогда по вашему - дарите свои сапоги фрицу.
- Его зовут Отто! - протянул Ромас.
Когда зашли обратно в столовую, интернациональный разговор уже переключился на тему поговорки: «Тамбовский волк тебе товарищ!». И опять спор назревал быть жарким и долгим. Начальник стрельбища был вынужден прервать эту глубоко филологическую беседу, подходило время ночной стрельбы.
Провожать немецкого учителя по имени Отто Шильд вышли практически все солдаты полигонной команды. Виталий помог пожилому немцу одеть на плечи старый армейский вещевой мешок подаренный солдатами вдобавок к полученным консервам и сапогам. Немец уселся на свой мопед и жестом подозвал Тимура к себе поближе. Учитель вполголоса попросил разрешения у начальника стрельбища подъехать завтра ровно в 18.00, после чего добавил на своём родном: « Eine kleine Geschenk!»
На следующий вечер Отто привёз нам большой кусок ветчины и банку домашнего варенья.

(( Eine kleine Geschenk - небольшой подарок))

Богохульное (надеюсь, не проклянут...)

Посвящается моей подруге Веточкиной Ирине

В хоровом пении всегда существовали четыре основных правила: взять тон, слушать аккомпанемент, слушать товарища своего и есть глазами дирижера с его проклятыми махающими руками и с причудливыми вывертами пальчиков.
Только эти несложные четыре правила дают слушателю понять, что там этот хор изображает... Да, я забыл. Хору еще надо и петь иногда.

***
Динь-дон... Динь-дон... Через три минуты опять этот «динь-дон»...
Церковь стоит рядом с учреждением, и это ночное «динь-дон» сверлит уши.
Впрочем, мы не сильно напрягаемся, ибо Витьке сегодня неожиданно присвоили подполковника, а я ему эту новость донес первым.
Соответственно и бакшиш был преподнесен мне первому. Это потом Витька будет представляться, проставляться, как положено перед коллективом, а сейчас...

Витька все ж брюзжит потихоньку и всё удивляется, чего это попы посреди ночи (а ночи уже почти первый час) в колокола звонят.

***
Кто не знает, что такое бездомный офицер, то поясню: это офицер, который не ест, не спит. (Нет, он спит, конечно, на столе в кабинете, или в кресле). Всё остальное время этот офицер отдает свое здоровье службе. Иногда у этого офицера есть жена и дети, которые живут «где-то там» и до которых пилить как до Москвы... Иногда у него и этого нет. Ну что я вам тут рассказываю, сами всё знаете...

***
- Пошли... Проветримся.
- Пойдем, а то что-то душно...
«Проветриться» - это у нас значило выйти через окно на крышу перехода между зданиями учреждения.
... Тиха приморская ночь... Из залива тянет солеными, морскими запахами, очень мелкий туманчик (по нашему «сифачок») в воздухе повис... Покурили мы с новоиспеченным полуполковником, и только собрались обратно в кабинет к нему вползать, как опять раздались дивные звуки колоколов, а затем из церкви вышла толпа людей во главе с попами в золотых одеяниях и пошли кругом этой церкви.

Чем мне Витька всегда нравился, так это принятием совершенно неординарных решений:
- Так, блин (тут он конечно сматерился), пошли, посмотрим, чего у них там такое.
- Товарищ подполковник, может, не надо? И потом, тебя никто еще не представлял, дурень...
- Молчать, товарищ капитан! И потом... Саня... Мне ведь надо показаться перед народом в новых погонах? А смотри, сколько там народа?
- Да ты офигел совсем! Первый час уже!
- К чёрту, выходной завтра... К бою!

Да, забыл сказать, что после того как «счастливый вестник» (я), принес Вите приказ Директора о присвоении вы-ы-ысокого звания, мы тут же и соорудили новенькие подполковничьи погончики, не дожидаясь пока их вручат на читке приказов, чем попрали все воинские уставы и приказы.

Пришлось согласиться.
Физически Витька еще не был полуполковником, а вот юридически вроде и был...

***
... Народа на улице было человек пятьсот, и все начинали стекаться в церковь...
Простоволосые мужики и дамы в косынках... Сняли и мы свои зеленые фуражки.

Я тогда был некрещеным, а Витька и по сей день такой.
Из всего действа мы поняли, что завтра Пасха, а сегодня совершается «вынос святой плащаницы». В этом нам помогли сердобольные старушки, которые с подозрением смотрели на двух офицеров, неизвестно как попавших в Храм Божий. Витя завернул им чего-то про какое-то «святое воинство» (он дюже начитанный) и старушки успокоились.

Сладкий дым ладана еще больше опьянял наши уже вполне пьяные головы. Батюшки чего-то там вещали, а паства постоянно крестилась. Чтобы не быть белыми воронами (на нас уже подозрительно посматривали опять), мы тоже начали креститься. Причем Витя крестился слева направо, чем привел в изумление попа в золотой ризе, который размахивал кадилом прямо около Витькиного носа. Пришлось дать в бок локтем подполковнику, который быстро сообразил, что он не католик, да и вообще никто пока.

Слева от нас Царские Врата, около которых стоял хор певчих.
В основном дамы разных возрастов и несколько детей. Руководила этим хором молоденькая девушка. Регентша. Сама вся в черном одеянии и платке черном, но... ХОРОШЕНЬКАЯ!
Певчие пели слаженно и великолепно, пока на сцену не выступил Витя.
Нет, он не пел (он вообще петь не умел никогда, за что его и прозвали Медведем), но... Витя очень хорошо понимал в женской красоте.
Не совсем прилично растолкав богомольцев, Витька пробился к Царским Вратам...
Господи Боже!
Все мы люди оказывается, и все мы человеки и ничто человеческое нам не чуждо... Даже в Храме Господнем!
Уставившись своим «медвежьим» глазом на регентшу, Витя привел ее в полное расстройство. Вернее, он расстроил этот дивный хор, который так славно вещал о вознесении Христа на небеса! Витька то подмаргивал ей, то строил какие-то гримасы, а Наташка (ее звали так) никак не могла отвести от бравого подполковника глаз и начала производить перед своим хором какие-то пассы как нерадивый гипнотизер, отчего хор начал нести такую чушь, что старушки-черницы прослезились горючими слезами...

Попало обоим. И Витьке и Наташе. После окончания службы пригласили их к батюшке и отпороли. Витька говорит, что даже руку волосатую заставлял поп целовать во имя покаяния, но он мужиков не любит, поэтому не стал, богохульник!

Наташке-то он сто раз, наверное, поцеловал, потому как оженились они. Правда, не церковным браком, а в обычным в ЗАГСЕ...

***
Это была одна из первых служб в нашей церкви за долгие годы забытья. Ну, как всегда, журналисты и все такое... Видеокамеры, фотоаппараты...
Командующему нашему, Пал Палычу Тарасенко, адъютант каждый день подсовывал свежую прессу, и тот обалдел, когда увидел фотографию Витьки, выходящего из церкви в новеньких подполковничьих погонах, за что и был отпорот майор Витя во второй раз уже теперь нашим Батюшкой, который очень нежно относился к вопросам субординации и соблюдения уставов...

Вторая история про прапорщика Ширинкина

Прапорщик обладал несомненными способностями экстрасенса - он умел притягивать к себе не банальные материальные предметы, а такие абстрактные понятия, как беда, напасть и неприятность. Эта история тому подтверждение.
Прекрасным осенним днем в дверь нашей мастерской вяло просочился прапорщик Ширинкин (ну, не то чтобы действительно просочился, просто его способ проникновения в помещение трудно описать словом «вошел»). Видно было, что вечер и ночь он провел отлично - мешки под глазами, запах перегара и пара царапин, которые своей свежестью выгодно отличались от гражданской формы одежды секретаря ЛКСМ. Прапорщик упал на стул и попросил рупь взаймы. Целью ссуды прапорщик указал «приобретение табачных изделий». Я предложил Ширинкину свой «Дымок», но оказалось, что сигареты без фильтра артистократические амбиции прапорщика удовлетворить не могли. Магура предложил прапорщику «не свистеть», а честно признаться, что деньги нужны ему на опохмелку. Но Ширинкин клялся, что опохмел не входит в его стратегические планы на сегодняшний день и что он вообще практически не пил. Он предлагал Магуре обнюхать его и в конце концов договорился до того, что он вообще пьет только по праздникам. «Вот те крест!» - побожился под конец Ширинкин. Надо сказать, что Ширинкин периодически перебивался краткосрочным беззалоговым кредитованием в банках «Ефрейтор Григорян» и «Ефрейтор Магура». И наш кредитный комитет не устоял перед зрелищем коммуниста и секретаря ЛКСМ, осеняющего себя крестным знамением.
В этот день была моя очередь трясти мошной (мы с кумом таким образом неумело пытались хеджировать наши кредитные риски). Кредитоспособность прапорщика я оценивал как низкую, но в связи с предстоящей получкой прогноз был «позитивный». Получив рубль, Ширинкин необычайно воодушевился и мгновенно покинул помещение, оставляя после себя сложносочиненный шлейф спиртовых, табачных и огуречно-рассольных ароматов.
Дальнейшие события реконструированы мною по рассказу Ширинкина и со слов немногочисленных очевидцев.
Прапорщик вышел из штаба и направился к КПП. По дороге он шуганул солдатика, который подметал опавшую листву, складируя ее под любимым детищем секретаря ЛКСМ - стендом с восходящими параболами успехов возглавляемой им комсомольской организации. Ширинкин пришил солдату политическую близорукость, диверсию и саботаж и напоследок проинформировал беднягу, на чью империалистическую мельницу он льет свою воду. Листья прапорщик приказал убрать от объекта наглядной агитации и временно скинуть в небольшую яму недалеко от входа в КПП. Исполнив свой воинский долг, Ширинкин выдвинулся из места дислокации в сторону ближайшего гастронома. Как раз подошел троллейбус и Ширинкин впорхнул в открывшуюся дверь. В троллейбусе помимо Ширинкина ехал еще и народный контроль, который потребовал, чтобы гражданин взял билет. К своему ужасу Ширинкин вспомнил, что он одет в партикулярное платье и более того - вояжирует без документов. Ссылки на унтер-офицерский чин и солидное положение в табеле о рангах были восприняты контролерами без должного почтения. На отказ уплатить штраф контролеры контраргумент - угрозу отправки письма на место службы, благо Ширинкин уже успел сообщить контролерам весь свой послужной список. Это заставило Ширинкина переосмыслить баланс денежных и моральных ценностей. Он представил себе, какими словами будет его поносить командир части, если делу будет дан официальный ход, и счел за меньшее зло остаться безымянным гражданским лицом и уплатить штраф. Рубль перекочевал из потного кулака прапорщика в закрома родины. Тут троллейбус остановился у гастронома и обозленный Ширинкин гордо сошел с передней площадки, пытаясь успокоить себя мыслью о скором облегчении похмельного синдрома. Он уже стоял в очереди за пивом, когда, холодея, сообразил, что сумма уплаченного штрафа в точности равнялась сумме полученного кредита. Уже потом, рассказывая нам об этом эпизоде, Ширинкин описывал свое состояние в тот момент очень красочно и пространно, умело обходясь при этом всего двумя-тремя словами.
Ширинкин был вынужден вернуться в расположение части и попытать счастья у других кредиторов. Он со спокойной душой опять сел в троллейбус, как человек военный зная, что бомба два раза в одну воронку не попадает. Оказалось, что на прапорщиков этот военно-баллистический закон не распространяется - в троллейбус вошли уже хорошо знакомые Ширинкину контролеры. Увидев там прапорщика, они сначала опешили от его наглости, а потом накинулись на беднягу и стали рвать его в клочья. Зайца травили по полной программе. На остановке около КПП прапорщик Ширинкин был вышвырнут из троллейбуса самым безжалостным образом. Ширинкин еще не успел соскочить с подножки, горячо матеря контролеров, как водитель троллейбуса закрыл дверь и тронулся в дальнейший путь. Однако большой палец прапорщика оказался зажат между створками дверей и Ширинкин вынужден был еще какое-то время бежать за троллейбусом, оглашая административный округ истошным воем. Очевидцы предполагали, что сцена, вероятно, была содрана Ширинкиным из одного старого фильма, где женщина провожала мужа и долго бежала за поездом с криками «Я люблю тебя!» Наконец водитель насладился звуками командного голоса прапорщика, троллейбус остановился, дверь раскрылась и Ширинкин в изнеможении стек на тротуар. Очевидцы из числа военнослужащих помогли Ширинкину встать и осмотрели внешние повреждения. Большой палец правой руки прапорщика распух до майорского размера и действительно стал очень большим. Прапорщику предложили немедленно посетить санчасть. Усталый и измученный Ширинкин поплелся к фельдшеру, но судьба нанесла ему еще один удар. От переживаний прапорщик не обратил внимание на кучку листьев, которые по его же указанию засыпали в яму. В общем, он в эту яму свалился и дальнейшее самостоятельное передвижение прапорщика стало невозможным по причине вывиха лодыжки. Прапорщика взяли за руки-ноги и понесли в санчасть. Последний удар провидение нанесло ему в виде кредиторов, почтительно приветствовавших процессию. Увидев нас, Ширинкин вдруг отчетливо сообразил, что уплата штрафа не освобождает его от уплаты долга и счел за благо ненадолго потерять сознание. Последнее, что он услышал, был вопрос Магуры: «Ну, что, покурили, товариш прапорщик?»

http://mymoon-leo.livejournal.com