О природе устоявшихся выражений

The First Requirement for a warship is that it should float the right way up.

British Admiralty, Naval War Manual 1948

Первейшим требованием к боевому кораблю должно являться то, что корабль должен ходить в вертикальном положении.

Британское Адмиралтейство, Морской Боевой Устав, 1948 г.

Я могу подтвердить, одно из немногого в своём весьма ограниченном жизненном опыте, что устоявшиеся выражения вроде “пи...ц подкрался незаметно” называются устоявшимися не зря. Данную ситуацию по канонам жанра стоило бы описывать сидя в английском кресле, попивая бурбон и заталкивая очередную порцию кавендиша в свою трубку. Не мешал бы для фона и хороший кабинет с огромными книжными полками и подвешенным на плечиках отутюженным кителем контр-адмирала. Увы, ни заинтересованных глаз молодых лейтенантов, внимающих каждому слову, ни, тем более, контр-адмиральской тужурки в природе не существует, по крайней мере для меня. Как нет давно и наносного морского эстетства—закончилось, вышло всё. Есть бурбон и трубка и есть ужасающее понимание природы пи....ца как форс мажорного обстоятельства, возникающего из ниоткуда а затем правящего бал твоей судьбы по сатанинским законам хаоса, в котором только и начинаешь осознавать себя щепкой, бегущей по волнам....

Я штормов много испытал всяких—были и молотобойные в Бискае и страшные горы воды у Тронхейма и резкие смены настроения природы в гирле Белого Моря, равно как и строем, шагающие под ураганный вой ветра, волны Средиземки. Было и избиение у Фиолента—в погоду, в которую нельзя стрелять—но мы всё равно стреляли...Но осень 1987 я не забуду никогда—я тогда стал другим, потому что мне не было смешно, совсем, и это не легковесное заявление. Системный Анализ и Теория Катастроф уже дают какие то рудиментарные методы разбора и даже предсказания того, что надо избегать всеми силами, но что наша жизнь—игра. И не имеет значения сколько раз повторяться будут заезженные клише—проявления оных могут потрясти даже замого циничного прагматика...

У ПСКРов проэкта 205П есть одна странная технологическая деталь—они не стоят ровно на киле, в них заведён технологический крен в 2 градуса на правый борт. Невооружённый глаз это едва замечает. Именно по правому борту у 205го находится его катер Чирок со всей системой его спуска и подъёма—шлюпбалки, кильблоки, шпили и собственно сам Чирок—всё вместе свыше полутора тонн—оттого и технологический крен. И есть у 205го ещё одна технологическая черта, читаемая в формуляре корабля с придыханием и уважением—угол заката, то есть угол крена с которого корабль уже не возвращается в вертикальное положение, а проще переворачивается—88 градусов. Это больше чем феноменальная мореходность—это Ванька-встанька в его самом лучшем проявлении остойчивости и надёжности, которая и вывела эти небольшие корабли и в ревущий Тихий Океан и все моря от Балтики до Каспия, где огромная страна установила свои морские границы.

Командир корабля принимает решения—только он и никто больше, и нет ничего более решительного, чем предугадав ситуацию, отрезав всю ненужность теории метацентрических высот и водонепроницаемых переборок и правил борьбы за живучесть, выдать команду на убегание от надвигающегося пандемониума природных стихий, хотя даже это тоже обговорено руководящими документами. И руководящий докУмент по нашему проэкту так и гласил—до того как не раздуется свыше 15 метров в секунду даже и не думать об укрытии. Хотя кто им следует—таким руководящим документам. Потому и затыкали нами в тот день Границу на самом дальнем участке у Гасан-Кули. Затыкали потомучто мы и были единственным, что болталось в море, как некий предмет в проруби, на ближней линии, обозначая присутствие боевой единицы, которая не могла быть боевой по определению—нас выгнали в море двоих: Валерку и меня. Так мы и делали только то, что или торчали на якоре на Сальянском Рейде или дрейфовали южнее, приставая по УКВ ко всяким Астраханским сейнерам да буксирам с Нефтянных Камней, тащащих за собой длинющие понтонные гирлядны. Резервная линия потому и называется резервной, что делать на ней в мирное время нечего, если только не зашлют в Красноводск, под видом передачи топлива для дивизиона, за арбузами. Нас было двое офицеров на весь корабль и у старого капитан-лйтенанта Валерки болел желудок—болел очень сильно, а третьего ранга он уже перехаживал второй год...

Нас выгнали в ранний вечер с резервной линии, потому что на Гасан-Кулях что то случилось на шестьсот....ом и их надо было отзывать и отзывать срочно и мы пошли, повинуясь приказу, служебному долгу и желанием наконец то повесить Валерке Третьего Ранга. Нам и дали прогноз на двое суток—так себе, винегрет из умеренных ветров и умеренно противной болтанки. А у Валерки действительно болел желудок и болел сильно и видя его окончательно окислившееся лицо, ну ничего мне не оставалось как усесться в командирское кресло на ГКП ночью и воткнувши свой взгляд в экран РЛС и попивая невообразимую растворимую роскошь чёрного Бразильского “Пеле” и покуривая не менее дефицитный Лорд, начать пинать своего рулевого. Так и пошли, слегка раскачиваясь на Каспийской зыби—уютно, почти по-домашнему, наплевав на всё и вся и желая побыстрее добраться до “точки”, где согласно прогнозу, всё должно было быть вполне пристойно.

Странный тот район моря, очень—подобно огурцу висит в правой части его, чуть к югу от Челекена остров с соответствующим названием—Огурчинский: 30 миль песков, постов ПВО, арбузов, растущих на натуральной бахче, гюрзы и ужи и на самом южном его окончании—маяк, высокий и далеко видимый с моря. А вот дальше, дальше, вниз и в сторону от Огурца—сто с лишним миль прямой как стрела пустынной береговой черты, втыкающейся в бок Ирану—ни одного мыса, или даже мысика, ни одной выпуклости, за исключением длинющего пирса в Окареме, который выдаёт себя на локации в хорошую погоду аж миль с пятнадцати, как заусенец, торчащий из идеально ровной и лощёной кожи на ладошке ребёнка. Всё—нет там больше ничего в этом районе!!! Кара-кумы, отдельно разбросанные заставы, караваны верблюдов и....пылевые бури. Плоская как поднос земля и пятиметровая изобата, тянущаяся в десятке миль от побережья—муть одиночества и тоски и негде укрыться на 90 миль а в штормах корабли полными ходами не ходят.

С утра мы взяли воды в Окареме, пришвартовавшись вот к этому самому длинющему пирсу, где то посередине его трёхсот метровой длины и, успев посмотреть уже Орбитовские программы по телеку и, поспав, двинулись. Вот тогда то первые признаки пи...ца и начали проявлять себя. Мы просто их не регистрировали сознательно, но уже чувствовали—кишками чтоли? Интуиция или как там её ещё называют—повышенная чувствительность, граничащая с паранойей. Опять пришёл среднесрочный прогноз от Оперативного Дежурного, опять тоже самое—смесь непонятных умеренных ветров и никуда не уйти от этого. Поразило другое—Шестьсот.... пробился к нам на УКВ в ЗАСе—и это на такой то дистанции, слышимость была хорошей. Ну не должно было быть связи такой, загоризонтной, в УКВ, в ЗАСе—а она была, да ещё чёткая, с прекрасной слышимостью и без матюгов в радиорубку по Каштану с обещанием вахте там (в рубке) провести контрольное учение по раздвиганию филейных частей.

Шестьсот... просили нас торопиться, очень (и что там у них тогда случилось—не помню даже—поотравились моряки чтоли) но цифры те я помню до сих пор. Сдача Границы в движении, и нас молили идти быстрее. Мы и шли—под бортовыми машинами, под 15 узлами—мы не могли бросаться топливом, самими нужно было. И потом последний вопрос: как там у вас погода на Кулях. И ответ, странный и не вписывающийся в рамки того, что мы наблюдали—штиль, ребята, полнейший—зеркало, а не море. А у нас... а у нас Курс 190 скорость 15, и начинает задувать с порывами до 14-15 метров в секунду. Ветерок почти в борт, зыбь—в задницу и низкая облачность, рванная........ и задницу корабля носит и водит в подбивающей под винты воде.
--Ладно, мы снимаемся, пойдём на полных, сдача на ходу через час...
--Погода, погода как там у вас....бля..
--Да зеркало у нас и солнышко светит, ну чё не понятно то?

На тот момент нас разделяло миль 60 и через час на почти встречных курсах должно было остаться 20. Валерке стало хуже—началась рвота, не от качки—от качки морские волки не блюют. Лежал он в командирской койке, укрытый регланом и с обрезом у изголовья. Ему было плохо совсем. Мне тоже—но уже от одиночества. Моряки на боевых постах, и в коридорах—все с серьёзными лицами почему то. Ребят, да что за фигня, что впервой чтоли штормовать?? Да нет—уж сколько раз, и ничего, да и шторма нет как такового—так ерундистика, ещё скиснет скоро. А может чуют чтото, или случай массового психоза?? Нет, все как один напряжены. Старшины команд, мичманки, тоже попритихли. Ну что за чушь.

Без команды раскрепились по-штормовому. Шестьсот...опять на связи—сдача-приёмка Границы. Принял, сдал, запись сделал...

--Как погодка у вас там на переходе??
--Идём под тремя машинами, но чтото задувать начинает.
--Ага, а у нас уже порывы до 15-17!!!
--Да нет, на Кулях крассотища была—курорт...

Дверь на ГКП хлопает, спускается сигнальщик и в слышно как гудят леера.
--Тащ старший лейтенант, ветер усилился до 15 с порывами до 20!! И Море странное какое то....

Да, море странное: здоровенная зыбь, метра в три, подбивает нас взад—но это дело обычное, а вот остальное. Чехол на носовой пушке, вцепившись люверсами в леера надувается как шарик и начинает трепыхаться. А вода вокруг кипит, сбрасывая пену с верхушек волн. Через минут сорок видно и шестьсот...на самом краю десятимильной шкалы РЛС—прут узлов 25 на контркурсе, но им и простительно, у них ЧП. Они опять, позже, выходят на связь...
--Так, ребятки, у нас—жопа. Порывы до 25, море 5 баллов, выходим на бортовые, бъёт сильно очень...
Так они уже далеко на Севере, а мы всё спускаемся на Юг—ещё час-полтора и мы—в точке, а точнее на границе. И тут это у-у-у-у, с повышением высоты звука, через приоткрытую дверь на мостик и первый вуш-ш-ш-ш, и гора брызг через правый борт. И на мгновение море перестаёт кипеть—застывает в своей тёмно-свинцовой угрозе, ровно настолько чтобы седеющий старшина команды успел только прошептать:”Это—пи....ц”. И потом мы летим, куда то вниз, проваливаясь в тартарары, или ещё куда похуже, хватаясь на ГКП кто за что и только могучий, оглушающий Бум-мм (мы приводнились) и дрожь по всему корпусу корабля и опять этот Вущ—ш-ш, нас накрыло по самый мостик:
--Тащ стартенант,--вахтенный сигнальщик очумело заглядывает на ГКП, весь мокрый и испуганный,--ветер 270 градусов, стабильно 27 с порывами до 30-32....
--Вниз!!! Бля, Сафутдинов, какого х.., вниз,--уже в Каштан, срывающимся голосом—водонепронецаемые задраить, перемещения по кораблю ограничить, на верхнюю палубу НИКОМУ, бля слышите НИКОМУ......
--ГКП, радиорубка, нам с базы: срочно!!!
--Что там ??!!! Читай....
--Срочно, всем кораблям и судам, в Южной Части Каспийского Моря—укрытие немедленно, ураган....предупреждение....ветра до 35.....
--А какого х..я они молчали!!!!! Где они, бля, были......

Да впрочем, что этот бедный пацан ответить может. Нас валит на левый борт и бросает вниз...опять. Бууу-ммм, Дзынь-ба-бах—полетели тарелки в кают-компании.......Бах!!! С пушечным выстрелом грохает дверь в каюту механика. Запись, сделать запись в журнале вахтенном—вон лежит он в штурманской выгородке на ГКП, на автопрокладчике. Прямо над автопрокладчиком, на самой выгородке, подвешен чёрный эбонитовый кренометр (ха-ха, а о дифферентах то и не подумали) и его стрелка носится как бешенная от 40 левого, до 40 правого борта. “В связи с погодными условиями: ветер-30, море-7 баллов, и размахе качки плюс-минус 40 ведение вахтенного журнала невозможно, следуем в укрытие....” Карандашные буквы выходят кривыми, по диагонали через две или три строчки....всё, записано а вот теперь самое главное. Повернуть, совершить циркуляцию почти обратную, со 190 на 345 градусов. Ураган, если повернём, если сможем, будет нам в правый борт—зыбь идёт с Севера и нам идти 15-ю узлами шесть часов до заветного маяка на Огурце. Ору рулевому у Самшита—крепкий, толковый Эстонец со странной фамилией Мёльдер:
--Мельдер!!! Аккуратненько, руль--право ТРИ градуса, аккуратненько, слышишь!!!!
Мёльдер стоит, широко расставив ноги, упираясь левой ступнёй в основание командирского кресла, правая, захватывает стойку стола, на котором стоит Орион, левая рука вцепилась в ручку на РЛС, правой—он аккуратно двигает чёрный штурвал вправо. Сбрасываем обороты с 1200 до 1000 бортовыми—начинаем поворачивать. Пять мучительных минут, с ударами в скулы и захлёстом воды—наконец картушка репитера на Самшите, трясясь, словно от страха доползает до 345 градусов.
--Михалыч, до 1200 на бортовые поднимай!!! Мёльдер, руль прямо!!!
Да он и сам знает, что я ору то??? Стрелки тахометров лезут к 1200 оборотов и тут замечаю застывшие глаза Сафутдинова, сидящего на вахтенном диване на ГКП, которые не мигая смотрят куда то по диагонали в иллюминаторы по левому борту. Оборачиваюсь и застываю сам. В сумерках, тёмно свинцовая стена воды идёт на нас, открывая перед своим гребнем пропасть—такую же тёмную и свинцовую. Сперва Вуш-ш-щ, потом Бум-м-м и мы валимся на правый борт, мигает свет, Сафутдинов (почему то горизонтально на спине) закрывает лицо руками—в него летят грузики для карт, измерители, протрактор и журналы с автопрокладчика. Слышен визг машины левого борта—она молотит винтом воздух. И мы лежим, мучительно долго лежим на правом борту и не можем встать....Мама—роди меня обратно!!! 30 метров в секунду ветра и море—не дают нам встать....Секунд 30, а может и дольше, противный липкий страх и пересохшие губы, трясутся коленки—ба-баф....в кают-компании сносит телевизор...нет звук мягкий—упал на диваны....Мы не можем встать, мы лежим правым бортом на воде!!!! Я вижу Сафутдинова на вахтенном диване, сам почти вися в воздухе и схватившись за командирское кресло. БЧ-5 орёт по каштану:
--Вы бля там что совсем ё..у дались??!!! У нас машины с фундаментов снесёт к еб...ям!!!

Медленно, нехотя, начинается возврат в вертикальное положение и тут доходит: Чирок, катер и вся его система—это почти две тонны живой массы, которые сейчас и решают всё. Так и будет—езда на правом борту. Бум-м-м, Вуш-ш-ш!!!! Мы опять валимся на правый борт и опять мучительное ожидание и застывший ужас на лице Мёльдера и Сафутдинова.
--Сафутдинов, вниз—как хочешь, ползком, на карачках—проверить командира, в дверь не стучать—так зай...вползёшь!!!
Сафутдинов задом, как карась, сползает в проём трапа....
Бум-м-м-м!!!! Вуш-ш-ш.........с носовой пушки содрало чехол, бляяя. Гаснет экран РЛС, оставляя только кривую и жирную как слизняк зелёную отметку на экране—вода пробравшись по вентиляционным магистралям в продольный коридор, залила основной прибор РЛС.......
--Метристы, ГКП—вы у меня бляяя под трибунал пойдёте!!!
Не пойдут, знаю, что не пойдут—с ветошью и ЗИПом они уже ползут в коридор, выбираясь со своего БП в приборном отсеке....Мы слепы и у меня осталась только стрельбовая РЛС МР-104....

В проёме трапа, на ГКП появляется голова Сафутдинова:
--Тащстртенант, командиру плохо, рвёт с кровью, но говорит....

Бум-м-м, Вуш-ш-ш и мы летим на правый борт и лежим, лежим мучительно долго—да снесло бы чтоли бы бляяя весь этот Чирок к едрене фене в море.....Мучительно долго встаём на ровный киль и потом резко валимся на левый борт—падаем долго.....

ПЯТЬ ЧАСОВ СПУСТЯ

Мёльдера вырывает прям на ГКП. Его рвёт долго и мучительно, и он блюёт прямо под себя, провиснув, с руками по-прежнему на корпусе Самшита, и рвоту разносит по ГКП—жутким запахом, забивающим всё желание сопротивляться.....
--Мёльдер, ты получишь ещё одного Отличника—можешь готовить форму в отпуск. Мы придём в базу—собирайся сразу к себе в Таллинн....
--Курсовой 10 Левого Борта вижу маяк!!!!
--Да вижу, бляя, вижу, Сафутдинов....

Сафутдинов орёт во всю мощь своих лёгких. Да вот он—Огурчинский маяк.
--Расчёту МР-104 на боевой пост!!!!

Мне нужна только дистанция—только дистанция до берегового уреза или до маяка—тоже пойдёт. А качка вроде как уменьшилась. Да точно, мы уже не валимся так. Эхолот отбивает уже глубины в десятках метров и мы уже под защитой Огурца. Сафутдинов аккуратно высовывется на мостик, потом измеряет ветер—20 метров в секунду....
--Сафутдинов, придём в базу—я тя, как бляя, в отпуск отправлю!!!

Сафутдинов растирая влагу на лице рукавом своего грязноватого (весь в краске) реглана пытается улыбнуться. У него не получается, его начинает душить спазма и не спросившись он исчезает куда-то вниз.

Минут через 40 мы становимся на якоря, на два, с отдачей 70 метров на обоих клюзах, при глубине в 12 метров. Ветер 17 с порывами до 20, море в районе 3-4 балла, якоря держат хорошо. Спускаюсь к Валерке в каюту—он лежит бледный на койке, обрез у изголовья полон блевотины, в тусклом освещении ночника видно кровавые размывы в ней.
--Ты как, Валер??
--Пока живой, мы на Огурце??
--Да, я журнал не писал...
--Да и хер с ним, я заполню...

Меня вырывает, благо обрез рядом. Вот же блин....когда всё вроде закончилось. Валерка приподнимется на койке:
--Андрюх, ты бы шёл—поспал, я поднимусь скоро....

Запах в помещениях корабля ужасен—запах масел, рвоты и чего то ещё. Радиометристы колдуют в продольном коридоре у РЛС—а, магнетрон гакнулся—но это ничего, двадцать минут и всё путём. Расчёту МР-104—благодарность, БЧ-5—спасибо вам просто за всё. Радиометристы—насчёт трибунала, команду не числить. Я вползаю в каюту и пытаюсь открыть полусферическую шамбошку вентиляции—меня обдаёт потоком прохладной морской воды из неё. И меня прошибает: “Да это Пи...ец какой то”

На следующее утро нам дали команду домой. Шестьсот...решил штормовать, идя до базы. Ночью, в 7ми бальный шторм у них произошла самоотдача правого якоря, который провиснув на уровне ватерлинии лапами понаделал пробоин в правой скуле, затопив форпик и хрен там знает чего ещё. У них повело корпус—до самого Наргена они боролись за живучесть.

Придя домой через три дня, я очень долго и впервые, присев на корточки обнимал дочь, нюхая её волосы, пахнущие ромашковым мылом. Жена, посмотрев на меня с удивлением спросила:
--Да что это с тобой такое случилось??
--Пиздец, родная.....


ПС. Размах качки, задокументированный в этом реальном эпизоде, достигал 67 градусов обоих бортов. Я никогда больше не смотрел на Проэкт 205П как на просто корабль. В 1991 году, мой друг (чуть постарше меня—на 4 года) штормовал у Курил на своём заглохшем 70 Лет ВЧК-КГБ ПСКР пр. 1135.1, где он был командиром. Порывы ветра достигали 40-45 метров в секунду......вспоминать это он не любил.

КАК ВЕШАТЬ ВОЖДЕЙ.

Виталик Грозновский снискал себе славу тем, что техника его боялась. Кроме того, что он, на самом деле, был отличным специалистом и обладал неправдоподобным чутьём на неполадки, частенько, ему просто помогали обстоятельства. Вспомним хотя бы, каким образом он ликвидировал падения напряжения на ДИСе (http://www.bigler.ru/showstory.php?story_id=3704). А иногда, в деле принимала участие просто звериная интуиция и небольшой жизненный опыт.

Однажды, когда, он всё ещё служил в закрытом городе Барнаул - сколько-то, в одном из погребов замкнуло длиннющий силовой кабель, спускающийся под землю. На комплексе был свой замполит, отношения с которым у Виталика были безнадёжно испорчены ещё в день приезда, вследствие грубого отказа стать комсомольским вожаком. Поэтому, когда лейтенант был срочно выдернут на разборки, первое, что он буркнул себе под нос, было:
-Колыванов козёл!
-А при чём здесь Колыванов? - спросил начальник комплекса, настороженно подняв уши.
-Да он всегда виноват, поганка херова, - сказал Грозновский уже на автопилоте, потому что мозги его стали анализировать ситуацию на объекте и искать причину замыкания.
-Ты того, поосторожнее, он, хоть и лыбится налево-направо, нас с тобою сожрёт вместо полдника, - ответил начальник. Знаю я, кто его сюда подсадил. - Иди, работай.

И ушёл Виталик работать.

И, пока он работает, немного отвлечёмся на устройство заведения, где коротнуло. Бетонный цилиндр, небольшого диаметра, в 15 метров, простирался под землей на полторы-две сотни метров. Потом он вгрызался в скалистую породу и нырял куда-то очень глубоко, куда спускались только самосвалы.

Примерно через каждые пятьдесят метров, в стене цилиндра была прореха, выходящая через хитросплетение коридоров наверх, в серое прямоугольное здание. В прорехах сидели солдатики и чего-то там бдили. У них были пульты с кнопками, столы и кусок жестяной стены-короба с инструкциями и планами эвакуации на все случаи жизни. А у одного бойца инструкций не было, потому что сидел он просто так, для заполнения вакуума (выход был замурован). И ехал грустный Виталик Грозновский в мото-дрезине вдоль стенки, и отвечал он печально отдающим честь солдатикам. И доехал он до самого конца, откуда уже чуть-чуть пахло враждебной Америкой. И поразился Виталик чему-то, вскользь увиденному.

Так что, когда тележка стала возвращаться, взгляд Грозновского уже принял осмысленный вид, а ноздри широко раздулись, как у сеттера, вынюхавшего дичь.

Солдатик ожесточённо бодался сам с собой в крестики-нолики. Сквозняк, гуляющий по тоннелю, с интересом перелистывал журнал поста, а со стены, прямо на солдата, безукоризненно-металлически-добрым взглядом смотрел сам тов. Андропов.

-Андропов тут лишний, Андропова тут не было, - скороговоркой подумал Виталик.

И не то, чтобы к Андропову имел Виталик что-то персональное, но он точно помнил, что раньше поверхность короба была чистой.
-Товарищ солдат, откуда тут это безобразие? - спросил Грозновский и внутренне съёжился от непомерной длины своего языка.
-Какое безобразие? - заинтересованно спросил ефрейтор, с неохотой бросив крестики-нолики.

Грозновский понял, что может быть неправильно понят и истолкован, зашарил глазами в поисках нового объекта недовольства и постучал по шляпке гвоздя, на коем, собственно, и висел Генсек.
-Вот это откуда?
-Так, товарищ лейтенант, сам Колыванов, собственноручно прибил.
-Когда?
-Ну, как только я вступил, часа два назад.
-Не трогать, - приказал Грозновский, как будто бы, боец только и лелеял мысль потрогать гвоздь, на котором висел портрет главного коммуниста страны Советов.

Потом лейтенант уехал на телеге и вернулся со своим бойцом- электриком, вооружённым консервным ключом.
-Тут, - постучал он пальцем и слез со стола. Вспарывай, как сгущёнку порешь.
Боец покряхтел и вскрыл в жестяной стенке короба окошко величиной с голову взрослого военного. Прямо под портретом. А дальше, - дело техники. Грозновский залез на стол и сунул череп в отверстие. Рассматривать что-то стал. Неудобно было наверх смотреть, - так он к коробу спиной стал. А голова? Голова внутри осталась, только перевернулась. Виталик петь любил, и в упоении, там, в коробе, мурлыкать что-то стал. В общем, зрелище снаружи удивительное открывалось.

Так его и застали. Голова - Андропова, а туловище - его, Грозновского. На столе стоит, ногами перебирает. И мычит чего-то.
Колыванов, конечно, ногами затопал, в конвульсиях забился.

-Я тут не для того, значит, наглядную агитацию вешаю, чтобы вы, товарищ лейтенант, солдат веселили. Это, значит, для повышения духа оно тут, и для политической грамотности! - с пафосом орал замполит, набирая в глазах сопровождающих дополнительные очки и поправляя узел галстука.

А Грозновский голову вынул, портрет снял, замполиту вручил. Потом за гвоздь пассатижами уцепился, с противным скрежетом вытащил. Тоже замполиту дал.
-Вы слышите, товарищ лейтенант, что я вам говорю!? - в исступлении орал майор, размахивая портретом.
-Слышу, тащ майор. Просьбу можно?
-Чего!?
-Вы, тащ заместитель по политической работе, когда этот портрет в следующий раз забивать будете, - делайте это около контрольного лючка. Чтоб когда опять кабели пробъёте, не надо было жесть курочить.
И скажите спасибо, что стол деревянный.

Примерно через неделю начальник комплекса опять Грозновского вызвал.
-Дверь прикрой плотно.
-Белый Аист, - с гордостью объявил начальник, нежно вынимая бутылочку из сейфа. Ты мне только такую вещь скажи, - ты откуда знал, что это Колыванов КЗ устроил?
-Да не знал я. Я так, со зла ляпнул, - выдохнул Виталик и пропустил рюмочку.
-В общем, рапорт ушёл. Как никак, грубое нарушение ПТБ и ПТЭ на особо важно объекте. Благодарю, в общем, за службу. Будем надеяться.

Дверь за лейтенантом уже почти закрылась, когда начальник остановил его и сказал заговорщически:
-Пусть в следующий раз начфин что-то натворит. Тоже уже поперёк горла стоит.
-С начфинами тяжелее, - они вождей не вешают, - серьёзно ответил Грозновский.

Встреча на заставе.

На данный рассказ меня подвигло произведение товарища ПСБ в выпуске за 23 сентября в рубрике «Щит Родины». Жаль без названия.
Неожиданно вспомнился аналогичный, вернее почти аналогичный, случай рассказанный кем-то из старых полковников в запасе на коллективной пьянке в честь празднования дня нашего пограничного отдельного полка связи.
Думаю, коллега меня простит за то, что плавно (надеюсь, что плавно) перетянул его тему из одного выпуска в другой.

****

Как-то, давным-давно, вновь назначенному командующему КТПО вздумалось сделать облет неупреждаемых участков на направлениях Дальнереченского отряда (бывш. Иманского).

Соответственно планировались посадки на заставах.
Готовились к этому событию, конечно, как могли. Красили, белили. Как выражается предыдущий Автор и хлеб-соль готовили.

Наконец пришел этот день и командующий полетел.

И все шло хорошо.

Вертолет пролетал вдоль лини границы, проходил галсами над предполагаемыми неупреждаемыми участками. Командующий глядел в кругло-выпуклую стеклянную дыру, что-то говорил, а свита из отрядного командования и окружников, следом за ним заглядывали по обоим бортам, угодливо кивали, типа слышали что-то, и одновременно делали вид, что наносят пометки на карты. Затем вертолет переползал через РОИС и приземлялся на заставе, где его встречали дрожащие от волнения офицеры, прапорщики и бойцы... Покалякав о службе, благодушно настроенный командующий минут через пятнадцать-двадцать восвояси отбывал.

Но вот день пошел на убыль и подлетели к крайней, по плану, заставе.
Вертолет аккуратно уселся на образцово подготовленную вертолетную площадку.
Площадка была обкошена, весело развевалась полосатая колбаса, на которую старшина не пожалел новую простынь и энное количество черной краски, габаритные треугольники ВП были свежепобелены и любовно подняты на чурочки. А вокруг буйно цвело приморское лето, палило солнце и ничто не предвещало грозы...

И вот смолк гул двигателей, а стоявшие поодаль начальник заставы, с замами и старшиной, подкинув копыта к черепам, легкой рысцой выдвинулись к машине встречать высокого гостя со свитой...

Отодвинулась дверь и бортач выкинул стремянку.
И вдруг...
Проследившие за косым направлением стремянки НЗ, ЗНЗ, замбой и старшина нервно задрожали.
Прямо под стремянкой исходил миазмами свежевысраный (перепуганному НЗ показалось, что он еще дымится) здоровенный коровий блин!
Из вертолета показалась генеральская жопа (владелец жопы почему-то принял решение спускаться задом) и начала дрыгать ногой, обутой в великолепно начищенную коричневую туфлю чехословацкого производства, пытаясь нащупать куда ступить...
Элита заставы усиленно гипнотизировала туфлю и в воздухе почти материализовался страстный крик "Только не туда!!!"
Но все было тщетно.
Никто из почтенной четверки даром гипноза к сожалению не обладал...
Жопа направила туфлю именно "туда"...
Сначала послышался нежный звук утаптываемого кизяка, затем в него ступила другая нога, потом раздалось чавканье выдираемых из говна туфель, недоуменное бормотание и...
Да, да, именно!
Именно в тот миг мир разверзся...

Нет, это была не гроза. Это были не громы и молнии... Гибель Атлантиды и Всемирный потоп были жалкой китайской подделкой по сравнению с этим извержением матов и похабных сравнений обрушенных на встречающих. А встречающие остолбенело и, взяв под козырек, впитывали в себя...впитывали...

Неожиданно командующий прекратив орать, воззрился на старенького старшину, на один миг задумался, как бы, что-то вспоминая, и... не менее виртуозно, заорал на командира воздушного судна.
Самым нежным было: "...И эти уебки еще смеют утверждать, что ИМ СВЕРХУ ВИДНО ВСЕ, (бля), ТЫ ТАК И ЗНАЙ??? Куй вам что видно, товарищ майор!!! Куй, Куй, Куй!!!"
Разъеб завершился богохульным для вертолетчиков осквернением летательного аппарата. Проклиная дураков летчиков, командующий, оттолкнул сунувшегося, было, к нему с платочком начальника политотдела отряда, и с остервенением обшкрябал темно-зеленую кашу о пневматик и полуось стойки левого шасси.
Сами понимаете, что ни о каком посещении заставы с нежным названием «Ласточка» уже не могло быть и речи, ибо обосраный генерал вряд ли внушил бы уважение любимому личному составу. Командующий это прекрасно знал, поэтому рявкнул «В машину!», демонстративно обтер остатки коровьего дерьма о стремянку, и исчез во чреве «восьмерки» с белой полосой на фюзеляже под хвостовой балкой...

Засвистел набирая обороты несущий винт, «примус» оторвался от земли и высоко задрав хвост и опустив остекление кабины начал свой бег от гостеприимной заставы.
Буквально перед отрывом командир отодвинул задвижку, и высунув руку наружу, погрозил кулаком все еще отдающим честь вертолету заставским...

И наступила тишина...

- Му-у...Му-у... - из кустов, утробно вздыхая, медленно, вышла корова Ласточка названная бойцами по имени заставы.
Бойцы любили ее. Славилась она добрым и кротким нравом, при этом щедро доилась. За ней игриво бежал лобастый теленок...

- Сволочь ты Ласточка! Кизда ты нестроевая! - чуть не плача заорал НЗ и двинул корову кулаком в брюхо. - Вся моя карьера насмарку...
- Оставь ее, Иваныч. Скотина-то тут причем? Ей не прикажешь где гадить надо. Сами мы виноваты. Если что, валите все на меня. Скажете, что старшина, старый дурак, забыл корову в коровник загнать, и вся недолга. Моя карьера - вот она, на этой заставе. Мне терять нечего. Тридцать пять лет я на ней. А с Борученко... Не бойтесь мужики, он мужик нормальный. Он ведь у меня сержантом был на Ласточке, отсюда и в Бабушкино ушел и офицером стал. Не такой он уж и поганый мужик. Обидно ему конечно же. На родной заставе и в говно... Да и узнал он меня. Я же видел...
- А что же ты сразу не сказал, что знаешь его?
- Да я, мужики, сомневался. Он, не он... Только по матам и по стати и узнал... Он и сержантом любил поматериться. Его зампал, Коля Буйневич, даже на губу хотел в отряд везти за сквернословие. Зато какой сержант был... Ладно, все утрясется, не переживайте мужики. Пошли моя хорошая...
Ухватив Ласточку за обломанный рог, старшина устало повел ее к заставе. За мамкой посеменил и теленок... И как телки за мамкой пошли за старшиной сопливые старшие лейтенанты...

Прошел день. Прошел вечер. И пришла ночь.
Уже НЗ поставил очередной приказ на охрану границы и протопал к системным воротам наряд. И только в коровнике печально вздыхала Ласточка, да старшина что-то ласково говорил ей, посыпая песком ласточкин загон...

Неожиданно у дежурного связиста замяукала и осветилась «Азбука»
- «Вираж»... Слушаю «Вираж»
- Оперативный дежурный «Вкладчика» подполковник Масальский. Начальника заставы соедини мне.
- Есть, соединяю.
- Слушаю старший лейтенант Зиньковский (сонно)...
- Оперативный дежурный «Вкладчика» подполковник Масальский. Значит так, старшой, уазик у тебя на ходу?
- Так точно...
- Сейчас посадишь старшим своего замбоя, загрузишь старшину и до железки. Они должны успеть на «Океан», или в крайнем случае на «Россию». Старшину твоего командующий к себе вызывает. Трахать наверное за говно коровье. Весь отряд со смеху падает... Ну вы и идиоты... Задача понятна?
- Так точно.
- Выполняй.

Бросив трубку рядом с коричнево-эбонитовым корпусом телефона, НЗ пробормотал: «Сам ты идиот...» и пошел выполнять приказание.

- Тимофеич, чего ты не спишь? Впрочем...и не поспишь уже... Ком тебя к себе вызывает... В отряд...Позвонили сейчас только... Оперативный дурак говорит, что трахать...Собирайся Тимофеич, я уже Сашку поднял, он старшим едет с тобой до жэдэ. Ты это...Тимофеич, не выгораживай там нас, я сам виноват, не проконтролировал, да и пошли они все к такой-то матери, генералы эти...

Старшина, улыбнувшись начальнику, пожал ему руку и молча пошел мыться и переодеваться в давно не одеваный китель с ядовито-блестяще-зелеными погонами и в «брюки-в-сапоги»...

***
За командирским столом сидел командующий.
Сбоку от стола, в кресле, развалился начальник политотдела округа.
Командир и НачПО отряда скромно сидели на краешках стульев и подобострастно глядели как командующий и ЧВС пьют чай с вульгарными баранками.

Тук..тук.. (в дверь)
- Товарищ командующий, прибыл старшина третей заставы...
- Пусть войдет.
- Товарищ командующий разрешите войти? Есть! Товарищ командующий! Старший прапорщик Малинин по вашему приказанию прибыл!

Командир и НачПо одновременно поднялись со стульев и сделали церберовские стойки, готовые по первому же выстрелу придушить старшего прапора посмевшего, совместно с заставской скотиной, уронить в говно целого генерал-майора.

Отставив в сторону недопитую чашку, командующий радикулитно покряхтывая встал с командирского кресла и широко раскинув руки и, широко же улыбаясь, подошел к старшине:
- Осип Тимофеевич, здравствуйте...
Старшина молча смотрел на командующего.
- Осип Тимофеевич, вы не помните меня? Я сержант Володя Борученко. Помните вы меня еще учили на лошади ездить и как мы с вами сутки по иманским болотам китайца гоняли, а я еще тогда сказал, что в жизни не пошел бы в пограничные войска, если бы знал, что это такое, а вы меня материли и под приказом заставляли бежать? Помните? Ну?
- Помню Володя... Я тебя сразу узнал...
- Осип Тимофеич, ты уж прости меня, что я наорал на тебя и на офицериков твоих. Глазами я слаб стал, все с документами, да с документами... Вниз по лестнице передом спускаюсь скрипя зубами, - задом сподручней...Радикулит, бля, мучает...Вот и вступил в говно твое...

Сибаритски развалившийся в кресле ЧВС радостно захохотал, а командир с НачПо с неожиданной скоростью из церберов начали превращаться в вежливых спаниелей, поглядывающих добрыми и преданными глазами на своего хозяина...

- Мужики, выйдите пожалуйста. Мне со старшиной поговорить надо...
- Есть!

Первыми выскочили хозяева отряда. На ходу они недоуменно переглядывались, и Тимофеич грустно смотрел на суетливое передвижение прямого начальства.
- Владимир Афанасич, с вашего позволения я тоже пойду, - окружной НачПо прекратив смеяться, сугубо официально козырнул, - У меня, по плану, ПВР в мотоманевренной группе...
- Иди Леша, и скажи дежурному, чтобы никого не пускал сюда.
- Есть, - Леша (в звании генерал-майора) почтительно обогнул старшину и вышел тихонько притворив за собой дверь...
-Осип Тимофеевич, а мы с вами сейчас чая попьем...
- Можно...
- Тимофеич, ну чего ты такой смурной?
- Не смурной я, Володя, не смурной. А вот ты кажется сильно изменился.
- Почему так решил?
- А ты от говна нашего отвернулся Володя.
- Я не понимаю тебя Осип Тимофеевич...
- Ты все понимаешь Афанасич. Ты по этому говну уже пятый десяток лет ступаешь, только пытаешься не замечать его. Ты сержантом у меня был и не брезговал в охотку, со мной вместе, за лошадьми и коровами убирать. Тебя никто не заставлял. Ты сам шел на подхоз и помогал мне. Ты ведь, когда в училище уезжал, прощался не только с Колей Буйневичем, царство ему небесное, и не его вина, что всего-то он только до второго марта дожил после твоего отъезда, ты и со мной простился и с бойцами со всеми... Ты ведь и на подхоз сходил и всех наших Ласточек поцеловал... А вот сейчас, ты первым делом полетел по заставам, вместо того чтобы проехать всего полтора километра и сходить к Кольке, и Ване Стрельникову, и ко всем ним. Ты ведь генерал сейчас... Некогда тебе Володя... И забыл ты из какого говна выполз... А Коля ведь в академию готовился, только ты и об этом забыл Володя, и, еще не известно, кто бы сейчас округом командовал, Ванька, Колька, или ты... Может не прав я Володя? А? А вчера ты в говно коровье своей ногой ступил, и так тебя это закоробило, как будто ты и не был бойцом сраным, пришедшим к нам с Колькой после учебки. И забыл ты Володя, а может и не знал, как Колька телефоны обрывал делая тебя сначала младшим а потом сержантом. Ты ведь не видел Колю простреленного, прикладами и палками испохабленного ...
- Мне Юрка Бабанский рассказывал, в Москве уже... Тимофеич, ты сам-то давно был у них?
- Сейчас очень редко Володя... В Имане редко бываю...
- Понимаю Тимофеич... Мы с тобой обязательно к ним съездим... Вместе съездим Тимофеич, а пока давай за Колю и за всех них...вместо чая...водки...
- Давай...

***
Легенда гласит, что командующий не пожалел керосина и своего служебного времени, чтобы еще раз слетать на «Ласточку» уже без свиты, а только с «Лешей» и старшиной.
Легенда гласит, что командующий пробыл на заставе целый день, просто, вспоминая свою юность, и отдыхая от суеты мирской...
И так же печально, как и двадцать с лишним лет назад, шептались о чем-то убогие приморские березки и тополя, шелестел камыш на болотинах и заброшенных чеках, острая осока падала и вновь вставала под порывами гуляющего по Уссури ветра...

Вполне возможно, что так и было, и мне хочется верить в это...

***
Участник событий на острове Доманский в марте 1969 года, кавалер ордена Красной Звезды, старший прапорщик Малинин Осип Тимофеевич уволился в запас вооруженных сил в декабре 1993 года.
Умер от сердечной недостаточности в марте 1999 года.
Похоронен рядом с братской могилой пограничников, отстоявших ценой своей жизни, маленький клочок советской земли.

© A.B. Ostrognikoff (Colonell) 26.09.2004 stgs@rol.ru

Позывной "Аляска"
(Памяти Андрея Фёдоровича Равнавнаута)


Он появился во взводе с приходом нового карантина...
Призыв весны 1988 года.
Я только что получил третью "соплю" на погон , а вместе с нею и должность Замкомвзвода. Командир взвода наш, капитан Калугин, - человек крутого нрава,строгий но справедливый,он был для нас "отец родной", протянул мне пачку военных билетов:
-На, сержант, ознакомься... В наш взвод, под твоё начало...
Уже сидя в ленкомнате и перелистывая военники, я натолкнулся на его фамилию - РАВНАВНАУТ... Что это? Кто?
Могу поспорить с любым из вас, что вряд ли кто из вас слышал подобную фамилию!!! Как вы думаете, кем был он по национальности?! Никогда не догадаетесь!!! Он был ЧУКЧЕЙ!!!
До этого я про чукчей знал только по анекдотам, а тут - "живой", настоящий, да ещё в моём взводе!!! С одной стороны это здорово - единственный на всю бригаду чукча, и у нас, а с другой... вот именно, что "по анекдотам". Подумалось тогда: "Какому военкому пришла в голову несомненно мудрая мысль, призвать чукчу, потмственного оленевода (как потом выяснилось) в отдельную бригаду спецназа ВДВ? На деле же всё оказалось гораздо лучше....
Чукча оказася небольшого роста, коренастый и загорелый до черноты. На своих первых стрельбах показал потрясающий результат - положил все 12 патронов из АК в "десятку"! Тут же приказом по бригаде был назначен снайпером.
Все анекдоты про чукчу были не про него - Андрей был неплохо образован, начитан, эрудирован и что немаловажно, отлично рисовал. До сих пор храню свой дембельский альбом, нарисованный другом. Да-да, именно ДРУГОМ! Дружить он умел. Дружил бескорыстно...
"В тундре по-другому и не бывает", - говаривал он. Воспитание северное (или национальное?). Во взводе его все любили. Чукча был душа любой компании. Знал кучу анекдотов(в том числе и про чукчей), играл на гитаре и баяне.Выпить был тоже не дурак.В общем, он влился в коллектив так, что казалось, мы его знаем уже сто лет.
- Скоро учения, Андрей, - сказал я ему, - тебе, как снайперу, позывной положен... Как думаешь отзываться?
- Аляска, - ответил он.
- А почему вдруг "Аляска"? Это же вражины! Америка.
- Для чукчей нет врагов, - ответил тот с северной мудростью, - Меня ещё дед, а потом и отец учили, что нельзя в людей стрелять. А "Аляска", так это потому что там тоже чукчи живут, - сказал он и рассмеялся.
Так и стал он чукчей с позывным "Аляска".
А то, что в людей стрелять нельзя, так в этом я его не мог переубедить. Он был по-своему прав.
Дембеля ждёшь всегда... С самого первого дня службы. Дембель неизбежен, как крах империализма. И вот он наступил... Долгожданный... Осенний... Уже почти "зимний"... Уговорил ротного отпустить со мной до вокзала чукчу, я поставил "отвального" и мы с Андреем отчалили.
В ожидании поезда пили втихаря пиво, говорили про то, как после службы чукча-"Аляска" приедет ко мне в Москву, обещал помочь ему с поступлением в Суриковское... Да о многом ещё поговорили. Обменялись адресами. И я уехал на гражданку... А чукча остался служить... Он был уже младшим сержантом.
Мы переписывались с ним где-то с полгода, а потом он пропал... Совсем пропал. Писем от него больше не было.
Месяца за 2 до этого я получил от него письмо, где Андрей сообщал, что бригаду нашу передислоцируют в Карабах. Потом были письма оттуда... А чуть позже - как отрезало.... Ну ни одного письма.
Я пробовал его тогда разыскать, но безполезно...
Дальше был путч и следующий за ним развал Союза...
А чукча так и не нашёлся.
Всё выяснилось спустя три года. Как это обычно бывает, случайно...
...Мы встретились в метро... Я, бывший сержант спецназа ВДВ, и мой бывший подчинённый радист Лёва по прозвищу "Хохол".
Встретились, налетев друг на дружку в давке перехода на Новослободской. Обрадовались - не то слово! Обнялись по-братски.
На радости бросили все дела и забурились в кабак. "Хохол" был проездом в Москве. Вечером должен был уезжать. Выпили, вспомнили службу, учения, ребят, взводного...
- Слушай, Лёва, а ведь ты же на полгода позже меня призвался? - спросил я.
- Да.
- Так может, ты знаешь куда "Аляска" делся? - спросил я, особенно не надеясь ни на что, - Ты-же, вроде, с ним вместе в Карабахе был?
"Хохол" изменился в лице , на скулах заиграли желваки. Он налил рюмку водки,выпил молча.
- Ты разве ничего не знаешь ?- и, выдержав паузу, сказал, - Погиб он. В Карабахе...
Как гром с ясного неба!!! Я сидел, переваривая услышаное. Это был настоящий шок!!! Да у какой падлы рука поднялась на безобидного снайпера - чукчу!? Да ведь он сам не капли крови чужой не пролил! Поэтому всё время на блок-постах и стоял. В Карабахе... Он сам мне писал об этом.
Лёва-"Хохол", видя моё состояние, быстро наполнил два бокала водкой. Один подал мне.
-Давай, не чокаясь, за "Аляску"...Ведь он не просто погиб, он мне жизнь спас... Да и не только мне. Нас восемь человек было... Мы выпили. И вот, что он мне поведал...
На блок-посту тормознули жигулёнок с "азерами". Обычная проверка. Ничего особенного. Но в багажнике кто-то из солдат заметил кинжал. Так как был приказ изымать всё найденое оружие, кинжал был изъят. Всё чин-чинарём, по закону, с протоколом.
Один из четверых "азеров" бросился в драку с нашими десантниками, пытаясь отобрать кинжал. Кричал, что это их семейная реликвия, что этим кинжалом ещё его пра-пра-прадед турок резал, и так далее в таком же духе. Но приказ есть приказ, и кинжала ему никто не вернул. Он даже денег чемодан целый предлагал: хрен-не отдали ему "ножичек", тем более на блок-пост уже особисты приехали и "азер" был послан на huй.
-Аллах всё видит,-сказал он на прощание - Икнётся вам это ещё....
Тогда никто не придал значение его словам. Но "икнулось" очень скоро. В следующее дежурство этой смены бойцов. Там был и чукча.
В небольшом строении блок-поста, три на три метра, находились три человека отдыхающей смены, трое бодровствуюшей, начкар-прапор, Чукча-"Аляска"-разводящий. Была ночь. Летняя жара не отпускала даже ночью. Было душно.
По этой причине единственная зарешётченная форточка была открыта.
Чукча не любил жару. Он себе места не находил при такой погоде. Ему не спалось. Он сидел за столом и по обыкновению что-то рисовал.
Трое и начкар спали на топчанах, трое других бойцов резались в домино, в "креста". А "Аляска" рисовал...
И вдруг в окно влетает граната! Ф-1. Кто служил, тот знает, что это такое, да к тому же на такой площади 3 на 3 метра...
Окаменели все. Уже ничего нельзя было сделать - дверь закрыта, подхватить гранату и швырнуть её в решётку окна шансов вообще никаких...
Ничего нельзя было сделать, а чукча сделал!
Он метнулся к гранате, схватил её и, не раздумывая ни секунды, сунул себе под бронежилет. В ту же секунду прозвучал взрыв!
Ещё через пару-тройку секунд, еще не успел рассеяться дым, а в ушах смолкнуть звон, все бойцы были снаружи.Устроили облаву.
Ещё через полчаса поймали того азера,который гранату в окно вкатил. Как он к блок-посту через караул пробрался? Так очень просто: он наших трёх солдат точными выстрелами в голову снял из "макарки" с глушителем. Тот самый "азер", у которого кинжал отобрали, оказался местным боевиком и одним из лидеров движения за освобождение Карабаха. А в прошлом - прапорщик спецназа ГРУ.
Его не стали сдавать особистам. Расстреляли там же, где и поймали. Расстреляли молча, без пафосных слов и оглашения приговора.
Он ни о чём не жалел, единственное, что сказал перед смертью, что жаль, не успел наших побольше завалить.
А чукчу - "Аляску" вынесли из строения на сорваной взрывом двери. Он был мёртв. Взрыв не испортил его лица - осколки ушли в тело.
Чукча улыбался.

- Пароль?
- Кольцевой-интеграл - определителя-икс-игрек-дэикс-дэигрек - при-х-в-квадрате-плюс-игрек-в-квадрате - равном-a. Отзыв?
- пи а. И еще на двойку домножить, коли уж Вы, Рустям Рафаэлович, одну вторую в пароле опустили.

...это Вычислительный Центр СО АН СССР выдернули на сборы чуть не в полном составе. А потом были стрельбы. Но это отдельная песня. Лебяжья.