Солдатский хлеб.

Время странная субстанция, наворачивается на стержень памяти человека как суровая нитка, местами чуть разлохмачиваясь, местами сбиваясь в пучки, эти самые пучки порой становятся столь плотными, что оставляют узелки, узелки на память. Вот так и живем с этой ниткой, то забывая поток событий, которые когда-то были существенными, а потом разлохматились за чередой других, а то разглаживая нить воспоминаний наталкиваемся на узелок и в памяти возникает событие, которое уж и вспомнить казалось бы и не чаял. Месяц назад, заскочив по пути на дачу в сельский магазин, купил буханку белого хлеба, не нарезной батон, не булку, а формовой «кирпичик» белого хлеба, чуть короче обычного «Бородинского», повыше, отличающегося от «московского стандарта» формового хлеба. Вот и зацепило...
Рука приняла буханку, почти невесомую, но полную... Полную чего? Да, пожалуй, так сразу и не объяснить. В руке было живое ощущение ХЛЕБА. Корочка, чуть шероховатая, дышащая теплом, верх буханки прямо лоснился, на легкое сжатие хлеб откликнулся четким «дыханием». Под сердцем аж защемило, мозги судорожно рванули за кончик нити, разматывая события до того самого места, где был запрятан узелок, узелок с памятью о солдатском хлебе.
Впервые по-настоящему я ощутил вкус солдатского хлеба, будучи семилетним пацаненком, в Ребольском Краснознаменном погранотряде. Там наносившись по близлежащей тайге, с ее бесконечно высокими реликтовыми соснами, наскакавшись по гранитным валунам на побережье бессчетных озер, мы бежали к отрядной столовой, где в окно выдачи хлеборезки, назвав фамилию отца, получали от улыбающегося «бойца-хлеборезки» буханку белого хлеба «в счет пайка». В отряде пекли свой хлеб. Это было нечто сверхестественное. Запах был опьяняющим, буханка ровненькая, но по форме была чуть короче городской, которую я помнил, по «академической» Москве и предкарельскому Ленинграду. Проводя ладошкой по боку буханки, я чувствовал ее шероховатую поверхность, почти суровую, до того хорошо она была пропечена, а корочка... Эх, братцы! Какая там была корочка! Светло-коричневая, глянцевая, которая просто сияла на солнце, когда ты выносил хлеб на улицу, счастливый от собственной безнаказанности, так как до дома, хлеб точно было не донести, а за паёк все равно вычтут. Эх! Вгрызаясь в хлеб, царапая нос о пропеченные стенки горбушки, отрываешь зубами его мягкое, податливое нутро. Ка-а-айф! Пористое нутро хлеба, его суть, отливающее восковой спелостью тепло. Нет, передать это на бумаге невозможно, это таинство. Таинство, через которое нужно пройти. Нет, мы не думали о труде пахаря, перед глазами не возникали бесконечные поля с колосящейся пшеницей, не было этого. Но осознание того, что в этом первом по-детски жадном откусывании есть нечто природное и магическое, было. Смачно хрустя горбушкой, переговариваясь между собой с набитым ртом, мы бежали опять в тайгу или на озеро, чтобы вечером, получать опять от матерей претензии и подзатыльники за то, что ужин остался почти не тронутым, и готовить они нам больше не будут, раз нам черники с брусникой хватает. Черники, брусники, клюквы, грибов, рыбы и дичи действительно было завались, но что это все было без солдатского хлеба?
Годы шли, менялись места службы отца, потом я сам служил, но в памяти навсегда засел вкус того хлеба, деревянный желоб практически цвета белого янтаря, ободранный тысячами буханок хлеба, который грузили на «хлебовозку», развозя на ближайшие заставы. Стайку пацанов, которые неслись зимним днем к обеденной выпечке «за крошками». Не было ничего вкуснее, чем крошки горячие, еще парящие от тепла буханок на тридцатиградусном морозе, хрустящие на зубах. Умопомрачительное ощущение: теплая жменя крошек, стремительно отдающая тепло морозу, забрасывается в рот, а там, чуть похрустывая на зубах, наполняет рот вкусом и еще таящимся, где-то внутри теплом.
Меняя места службы, разменивая годы, приобретая друзей, врагов и жизненный опыт я приходил к выводу, что нет ничего вкуснее солдатского хлеба, а уж мне довелось поесть его вдоволь, во всех его проявлениях. Был и «заставской», и «отрядный», и «отдельский», и «корабельный», у каждого из них был свой вкус, но их объединяло одно, этот хлеб прошел через руки, он был живым. В нем не было того, что частенько присуще городскому хлебу, с его бездушием индустриальной технологии, когда даже горячий батон после отламывания горбушки и ее поедания не зовет к дальнейшей «трапезе голодного вороненка». Нет этого, ну разве что за исключением хлеба с Красной Пресни. Он не хранится, крошется и кислит уже через сутки, а я вот вспоминаю как ребята из бригады сторожевиков, уходя на границу, морозили черный ржаной хлеб, загружая холщевые мешки с буханками с аккуратностью достойной снарядов, чтобы потом их разогревать там, в море, мотаясь без возможности зайти на базу за «свежачком». Помню, рассказ Димки Охотникова, который снайперил в знаменитом «полтиннике», 350-ом ВДП под Кабулом, который рассказывал о кофейно-чайном супе, который они жрали трое суток, вылеживая в засаде караван с оружием и мечтали о сухарях. А 88-ом, нам привезли из Кабула пакистанский чай, целый мешок и сухарей, обычных пайковых. Мы лихо заварили чай, а потом сидели и молча грызли сухари... Потом забыли про чай и напились водки, тихо перебирал струны гитары Охотников, учебники были задвинуты на угол подоконника, за дверями посапывали однокурсники, а мы грызли армейские сухари и пили водку не чокаясь.
Видимо такова доля солдатского хлеба, давать ощущения полноты жизни в новорожденном своем состоянии и отрезвляюще тормошить память будучи уже в сухаре.
Не знаю зачем я все это пишу, ведь тут нет ни намека на «смысл жизни» или юмора, но просто в руках была буханка ЖИВОГО ХЛЕБА, и дай Бог, чтобы каждому солдату, да и всем нам его хватало.

Столб девятый

Бен Ганн

Это был довольно странный субъект. Практически неописуемый. Но все же я попробую...
Был он, конечно, гомо сапиенсом. Но вот только гомо-то точно - гомо, а вот сапиенс под сомнением. Яркий представитель той модификации породы человеческой, что называют «себе на уме». Причем «себе» настолько, что наличие «на уме» вселяло некоторые сомнения. Родом он был из неспешно живущей Карелии, и вдобавок впитал в себя весь знойный темперамент братского финского народа. Но это все только на первый взгляд - те, кто его знал поподробней, были совсем другого мнения. Что поделать, истина как всегда, на поверхности не лежала... Но наблюдать за ним было всегда очень завлекательно.
Он мог, к примеру, взять в руки журнал «Молодой коммунист», прочесть какую-нибудь статью, причем с самым серьезным видом, что уже наводило на размышления - все остальные обитатели заставы сей фолиант читали исключительно урывками и сидя на корточках в дощатом строении специфического назначения. Так вот, прочтет, бывало, и не один раз, и все - после этого начиналось. Пару дней он ходил, никого и ничего не замечая, при всем этом на внешние раздражители типа сработки или плановой войны на стрельбище он реагировал совершенно адекватно. Просто молчал и задумчиво смотрел сквозь тебя... В заслоне это даже хорошо, а вот в повседневной жизни не очень. Застава - мирок замкнутый и столь молчаливый диссидент там смотрелся не очень гармонично.
Но зато через пару дней он находил еще раз ту самую статью и еще раз ее перечитывал. Потом со всей пролетарской ненавистью хлопал журналом по столу и громко произносил: - «А-а-а-а... Фуйня все это!» И снова на какое-то время возвращался в нашу реальность...
До первой возможности слинять из нее...
А находил он эти возможности где угодно. От осмотра новой покрышки на заставской УАЗке, до разблюдовки продуктов в меню местной харчевни, висевшей там при в входе. Начальник, конечно, искоса поглядывал на мыслителя, но молчал. Придраться было не к чему - службу этот Спиноза тащил как и все остальные-прочие, и даже был лучшим снайпером на заставе, а что до задумчивости... А и хрен с ней! Люди разные бывают...
К тому же парень был деревенским, а это был очень дефицитный товар - большинство бойцов в нашем отряде в те времена обычно призывались из больших городов Москва-Питер-Горький, и с какого боку подойти к корове - представление имели весьма приблизительное. Некоторые даже и не догадывались, что молоко добывают из коровы, а не производят на специальном заводе. А этот ценный кадр даже точно знал, из какого именно места в корове молоко вытекает. Поэтому его к этим самым коровам да свиньям и определи, на подхоз. Там и излишняя мыслительная деятельность в глаза не бросалась, и животинка себя нормально чувствовала...
Ну и конечно, кликуху ему придумали - куда ж без кликухи в плотном мужском коллективе? Подхозняк. От смеси фамилии и основного рода деятельности. Вот так он и жил-служил. Даже по итогам проверок жменьку знаков заработал. Но прославился Подхозняк совсем не этим.

То лето было очень урожайным. Причем на крыс. Проблема эта давно существовала, но в предыдущие годы не носила масштаба вселенской катастрофы. Серые твари на подхозе обитали всегда, во все времена и при всех начальниках со старшинами. Эти самые старшины перманентно боролись с напастью, добывая где и как могли всяческую изуверскую химию для коварной потравы грызунов, но это помогало мало - нахалюги жрали отраву как конфеты, какое-то время болели, но быстро выздоравливали и вскоре приходили просить добавки. Новая разновидность ОВ, как правило, тоже эффекта не имела - крысы жирели и лоснились, совсем не собираясь покидать вкусно-уютный уголок в подхозном подполье.
Но раньше численность нахлебников все-таки имела разумные пределы. А вот тем летом... То ли поедаемая химия положительно сказалась на половой функции грызунов, то ли Вселенский Разум решил, что на нашей планете пора менять доминирующий вид - сие осталось загадкой, а вот факт остался фактом. Крысиная экспансия приобрела угрожающие размеры.
Первой каплей стал большой шухер как-то ночью на собачнике. Неожиданно посреди ночи все собаки, до этого спокойно дрыхнувшие, подорвались и устроили такую какофонию, что подскочила вся застава - все отлично помнили последний визит голодной россомахи. Похватав все режуще-колюще-стреляющее, что подвернулось под руку, воинство бодро рвануло на собачник, где сильно удивилось полному отсутствию противника. Но барбосы продолжали брызгать слюной метров на пять, что говорило о том, что враг все-таки где-то окопался. Стали искать. И нашли. Экспедиционный корпус из десятка крыс, нахально шурующий в клетушке, где собакам харч варили. Силы были явно не равны и разведка врага полегла вся без остатка. Но успокоения это не принесло - раньше серая сволота в таком количестве и так далеко от подхоза не объявлялась. Так только, крысеныш-другой, в рамках познания окружающего мира пробежит по лужайке перед подхозом, и все.
А вот последнюю каплю, накапала первая леди заставы. Она, как обычно, пришла получить у Подхозняка оброк в виде банки молока, но в момент принятия продукта на свой баланс откуда-то с потолка ей на плечо брякнулясь здоровенная крыса. Леди огласила окрестности восторженным воплем, отпустила банку в свободное падение и решила поиграть в голодного гепарда. Т.е. уверенно держа курс на офицерский дом, припустила с высокого старта и с неописуемой скоростью. Крыса тоже сильно удивилась встрече и также показала рекордные результаты в спринте.
Призовые места в этом забеге распределились следующим образом. Первое место досталось грызуну, под радостный писк соплеменников быстрее всех достигнувшему финиша в норке. Второе место заняла жена начальника, ураганом пронесшаяся по заставе и дурным визгом доложившая мужу о крысе-десантнике. Третье место уверенно заняла банка с молоком, долетевшая, таки-наконец до пола и там громко разбившаяся на 253 осколка. Поощрительное четвертое место занял сам начальник заставы, должным образом проинструктированный супругой и ворвавшийся на подхоз с «макаром» наголо. Подхозняк, ввиду малой тактовой частоты центрального процессора не успевший обработать столь стремительно передвигающиеся объекты, в забеге не участвовал...
Все. Надо было принимать решительные меры. Первым шагом начальника стало подтягивание резервов. Резервы имели вид бидона из-под молока, с величайшей осторожностью выгруженого с хлебовозки. Внутри бидона оказался здоровенный серый котище самого бандитского облика - пол-уха нет, вся морда в шрамах и на правом борту вырван клок шерсти. К тому же хищник имел явно уголовные замашки. Когти веером, взгляд изподлобья и лексикон соответствующий - материть волков позорных он начал еще в пути. Знакомиться с бандюком поближе никто не решился, и бидон решили открыть прямо на подхозе. Как предполагалось планом генерального сражения, котяра за ночь должен был сильно потрепать серых супостатов, а утром Подхозняк должен был собрать трупы и угостить бойца чем-нибудь вкусненьким.
На утро собралась влиятельная приемная комиссия - начальник, старшина, Подхозняк с ведром и лопатой, а также все свободные от службы в качестве группы поддержки. Придирчивый осмотр подхоза павших грызунов не обнаружил. Кота также не увидели. Начальник со старшиной совсем уж было впали в задумчивость о тщетности всего сущего, но тут Подхозняк обнаружил котяру. Тот сидел на какой-то балке под потолком и усиленно прикидывался ветошью. То есть спускаться отказывался наотрез. Даже предложенный кусок колбасы не произвел на него впечатления - кот, за ночь набравшийся манер английского лорда, заявил, что отныне он вегетарианец и потреблять животный протеин, особенно крысиного происхождения, это дикое варварство и вся Европа от этого давно отказалась. Так и просидел под потолком весь день. Что было ночью на запертом подхозе - загадка века, но утром кота нигде не было. То ли кот сквозь стены эмигрировал к сопределам, то ли просто телепортировался на родную помойку - неясно, но его больше никто не видел.
А проблема сама собой не рассосалась. Наоборот, отбив первую атаку, крысиное воинство обнаглело настолько, что Подхозняк моментально попал в группу риска - крысы начали просто вырывать свинячий корм из рук, так и норовя отхватить заодно и палец.
Упавшее было знамя подхватил старшина, больше всего любивший Фенимора Купера и газету «Правда». Он почерпнул из газеты новое мышление и желание ускориться, интенсифицироваться и коренным образом перестроиться, а от Купера - идею, как это сделать.
Как известно, за каждый скальп индейца звездно-полосатые антиподы платили душегубам звонкой монетой, вот и старшина решил перейти к подобным рыночным отношениям. Был объявлен приз. За каждый десяток дохлых крыс - банка сгущенки. Воодушевленное такой щедростью, народонаселение заставы рвануло на истребление грызунов. Но как??? Догнать улепетывающую крысу не получалось - они, гады, нарыли окопов по всему полу, куда и ховались от сладкоежек. Попасть булыганом в стремительного зверька тоже не всегда получалось, к тому же получив по организму каменюкой, подлые твари уползали умирать к себе в подполье, напрочь лишая охотника драгоценного скальпа. Лупить одиночными никто не решался - стены подхоза были тонковаты и запросто пробивались даже из «макара», а подстрелить кого из своих никто не хотел - старшина сгущенку выдавал только за крысиные шкурки.
Постепенно энтузиазм помножился на ноль. Начальник, сам теперь получающий молочную дань, тихо сатанел и грозился всю скотину передать соседям, а подхоз спалить к чертовой матери. Даже невзирая на все ее протесты. Перспектива остаться без молока и сала бойцов вдохновляла мало. Не то чтобы призрак голодной смерти замаячил на горизонте, просто в армии пожрать любят все, особенно солдаты, а положенный казенный рацион кулинарными изысканиями особо не баловал. И вот тут как раз и произошло очередное путешествие Подхозняка в соседний астрал - он опять впал в задумчивость...
А когда вернулся назад, то пришел не с пустыми руками - он притащил полное ведро дохлых крыс. Ровно двадцать штук. Копеечка в копеечку, хвостик к хвостику. Слегка офигевший старшина без всякой волокиты выдал две банки сгущенки и даже не стал возникать, когда наглый Подхозняк ночью пошел на кухню варить эти углеводы. К чести отважного карела, жмотом он не был, и все ночные наряды теперь не просто грызли печенюшки из доппайка, а намазывали их сантиметровым слоем вареной сгущенки.
На следующий день история повторилась - ровно двадцать штук, в аккурат на две банки. И на следующий день тоже. Так и пошло. Глядя на стремительное сокращение запасов сгущенки, старшина было заподозрил, что одни и те же тела усопших грызунов ему показывают по несколько раз, но крысиное кладбище росло на глазах, а вот запасы живых пасюков падали стремительнее запасов сгущенки. Все было честно... Но очень загадочно...
Вся застава ломала голову, как Подхозняк, без шума и пыли, научился так изводить серых. Сам он на все каверзные вопросы отмалчивался, предпочитая просто ухмыляться чему-то своему, посторонним непонятному. На подхоз к себе он никого из сослуживцев не допускал, а начальник со старшиной, боясь спугнуть удачу, лишний раз там тоже не отсвечивались. Так эту напасть и победили... Вернее победил... Подхозняк... Один, в гордом одиночестве...

Разгадка пришла неожиданно. Осенью, когда старшина решил проверить зимнее снаряжение, ну там лыжи-валенки-снегоходы. Недоставало одной единицы «палки лыжной алюминиевой». Вот тут все и открылось. Раскололся Подхозняк, что это он палку свиснул, чтобы крыс победить. Думаете он их палкой забивал? Или сделал волшебную дудочку, заслышав которую, все грызуны теряли волю и шли на убой? Не-е-е-е-е-е... В соседнем астрале такому примитиву не учат... Все хитрее было.
Помните фильм «Остров Сокровищ», где Золотухин из большой трубки стрелами плевался? Фильм конечно детский, но и он смог вогнать Подхозняка в задумчивость. Отважный борец с грызунами спер у старшины палку, отпилил острие и снял с нее ручку. Получилась длинная трубка. Не хуже золотухинской. Потом заказал хлебовозникам контрабанду в виде вязальных спиц - кружок кройки и шитья на заставе был, а вот кружка вязания, как и спиц, не было. Затем привязал кружок поролона для уплотнения, и тщательно заточил полученную стрелку. Убойность снаряда была дикой. Спица пробивала крысу насквозь и пришпиливала вражину к полу. Главное - попасть, а Подхозняк на свою целкость никогда не жаловался - он у себя там, в лесах исторической Родины, натренировался белку в глаз бить (там все белки так и ходили - с подбитыми глазами). А уж в крысу, да еще в упор! Оставалось только подойти и произвести контрольный выстрел каблуком...
Все!!! Прапор, готовь сгущенку!!!

Вот так скромняга Подхозняк и вогнал вредную фауну в прежние рамки - полностью крысиное поголовье только ядерный взрыв мог уничтожить. Да только теперь его Подхозняком никто не звал. По другому прозвали. Догадываетесь как? Правильно - БЕН ГАНН.

Огонь, вода и медные трубы

После выхода на пенсию старший механик рыболовецкого траулера (по-флотски - "дед") Василий Никифорович Курган вернулся в родной город. Его друзья детства, так и прожившие в нем всю жизнь, встретили старого товарища с радостью. Один из них, ставший председателем горисполкома, поднажал, где надо, и Василий Никифорович стал капитаном прогулочного катера "Олег Кошевой", что дало ему чувство значимости, неплохую зарплату и гордое право капитанского мостика. Да еще несколько раз в неделю - непередаваемое наслаждение встречи со старыми друзьями, поджидавшими его у причала в служебной "Волге" с заветными напитками и закуской.

***
Военный строитель, рядовой Конякин с усердием долбил землю лопатой. С каждым молодецким ударом штык ее погружался в отвратительную глину не более чем на три сантиметра. План измерялся в кубометрах, и он раз за разом беспощадно вонзал железо в безответную глину, сосредоточенно думая о перекуре. Рядом с ним с намного меньшим усердием, но таким же результатом ковырялись в земле его сослуживцы с Памира, отзывавшиеся на клички "Груша" и "Чебурашка". И когда к траншее подошел бригадир Михайлюк, то она, траншея, пребывала в том же состоянии, что и час назад.
Бригадир посмотрел на Грушу с Чебурашкой и спросил:
- Эй, вы там, полтора землекопа, вы норму давать будете?
- Какой норма, огрызнулся Груша, - лопата согнул на этот земля.
Подошедший Конякин утер со лба пот и веско добавил:
- Монолит! Хрен чем возмешь.
Михайлюк осмотрел поле боя и сдвинул пилотку на затылок.
- Блин, ничё хорошего у нас тут не выйдет, - согласился он, не догадываясь, насколько пророческими окажутся его слова, а если бы догадывался, то прикусил бы он себе язык, и молча ушел.
- Ладно, давайте скидываться. Там - Михайлюк махнул рукой в сторану гражданской стройки,- "Беларусь" стоит. За чирик он нам все сделает.
Груша тут же деловито бросил лопату и потопал к землякам собирать деньги.
Конякин же вылез из траншеи и зашагал к бытовке - вагончику на колесах, от усердной работы он сильно вспотел и решил вскипятить себе чаю. Солдатский вагончик и вагон-прорабка стояли торцами перпендикулярно берегу реки. Кромка берега, отделяющая прорабку от воды, была покрыта все той же желтой глиной, на которую Конякин смотрел с профессиональным отвращением.
В бытовке он взял заранее заготовленную трехлитровую банку с водой и приступил к нехитрому ритуалу кипячения воды в условиях стройки. Главным инструментом был кипятильник, изобретенный еще, наверное, на строительстве пирамид - два лезвия "Нева", прикрученные к жилам кабеля, параллельные друг другу с зазором в один сантиметр. Второй конец кабеля, в полном соответствии с правилами техники безопасности оборудованный штепселем, Конякин и воткнул в розетку. Он опустил лезвия в воду, и вода между лезвиями закипела и забурлила мгновенно. Осталось только водить кипятильником в банке, пока вся вода не прокипит и - заветный кипяток готов. Всецело поглощенный процессом, военный строитель не сводил глаз с жужжащего прибора и интересно бурлившей воды. Увлеченный магией электричества, он, к сожалению, не заметил, как на оклеенной дешевыми обоями стенке, там, где проходил провод, питающий розетку, вдруг появилась и стала проступать все явственнее дымящаяся черная полоса. Потом обои вдруг разом вспыхнули и весело и решительно зашлись зелеными языками пламени. Запахло дымом. Не заметить такое было уже нельзя. Конякин стремительно обернулся, изо рта его вырвался невнятый всхлип. Резким движением он рванул из розетки шнур, но огонь от этого почему-то не погас.
- Вода! Нужна вода - промелькнуло в голове Конякина. И, о чудо, вода была прямо перед ним - в банке. Он радостно схватил голыми руками банку с кипятком и, громко закричав, уронил ее на пол. Огонь стремительно распростронялся по бытовке. Становилось темно и было уже трудно дышать от дыма. Конякин понял, что пришло время отступать. В порыве хозяйственности он схватил обожженными руками кривой лом и с воплем "И-и-и-и-и-и, бл*!" выбежал из вагончика.

Конякин, как в замедленном кино, видел своих сослуживцев, вылезающих из траншеи, как из окопа в атаку, и с лопатами бегущих к бытовке. Впереди, как пологается, мчался с глазами, широко открытыми от ужаса, командир. Добежав до Конякина, он остановился, и задал абсолютно дурацкий (с точки зрения Конякина) вопрос:
- Что случилось?
Конякин показал рукой на ярко пылающий вагончик и прояснил ситуацию:
- Пожар!
Михайлюк внял обьяснению и стал растерянно озираться по сторонам, очевидно, в поисках чуда, но тут его подергал за рукав Груша.
- Ээ командыр,- спросил Груша,- прорабка спасат будэм?
До Михайлюка медленно и неумолимо стала доходить опасность близости двух вагончиков. Он бросился к прорабке, уперся в нее плечем и заорал призывно:
-Навались! Откатывай!,- толкая прорабку от горящего вагончика. Однако сделать это было трудно, потому что колеса прорабки были тщательно заблокированы кирпичем, как раз-таки, чтобы случайно не покатилась. Конякин, заметив проблему, как был, с ломом в руках, стал ногами пинать кирпич под одним из колес. Кирпич стоял насмерть. Михайлюк, поняв задумку подчиненного, подлетел к нему, выхватил из рук лом и тюкнул в кирпич, попав однако во что-то мягкое, отчего Конякин заорал и стал прыгать на одной ноге. Бригадир, стараясь не смотреть на раненого бойца, продолжал сражаться.. Следующим ударом кирпич был раскрошен, а там, подоспевшие солдаты выбили стопоры из под остальных колес и, навалившись дружно, начали толкать вагончик под крик бригадира.
Прорабка медленно, сантиметр за сантиметром, стала отодвигаться от горящей бытовки.
-Давай, - орал Михайлюк,- Взяли!
Упирающиеся военные строители, кряхтя и пыхтя, толкали вагончик, который шел чем дальше, тем легче, постепенно набирая скорость.
Тут Михайлюк поднял голову, глянул вперед и внутри у него похолодело. Он на мгновение остановился, потом набрал полную грудь воздуха и заорал:
-Стой! Куда! Держи прорабку! - и кинулся вдогонку вагончику.
Оторопевшие от такой переменчивости в начальстве военные строители, замерли, глядя на цеплющегося пальцами за плоскую поверхность стенки бригадира... А прорабка, покачиваясь на ухабах, катилась, набирая все большую скорость вниз по наклонному берегу реки и остановить её было уже невозможно. Она с разгону влетела в воду, подняв тучу брызг. Надо заметить, что берег со этой стороны реки сразу от кромки воды резко уходил вниз и прорабка, клюнув сначала носом, затем выровнялась и, неожиданно для бригады военных строителей, бодро поплыла зеленым лебедем вниз по течению, покачиваясь слегка на небольшой волне. Течение стало было ее разворачивать, но все имеет свои пределы, и плавучесть вагончика была невелика. Удалившись от берега, на котором стояли с открытыми ртами военные строители, около десяти метров, прорабка вдруг сдалась, начала кренитсься и резко пошла ко дну. Через несколько секунд она полностью погрузилась в воду и только отдельные пузыри напоминали о ее существовании.
Михайлюк был поражен в самое сердце, но сдаться без боя был не готов. Он с усилием сглотнул слюну и оценивающе посмотрел на Грушу.
-Груша, раздевайся - нырять будешь, - хрипло и решительно обявил он. - Сейчас подгоним развозку и будем вытягивать.
-Я не умею, - честно признался Груша, в слабой попытке спасти свою жизнь упираясь взглядом в обезумевшие глаза бригадира... Однако, похоже, что утопить в этот же день еще и развозку с Грушей Михайлюку была не судьба.

Ведомый твердой рукою Василия Никифоровича Кургана из-за излучины реки показался прогулочный катер "Олег Кошевой". Василий Никифорович пребывал в прекрасном расположении духа. На берегу его ждали друзья, напитки и бесконечные воспоминания о годах былых и веселых. В предвкушении встречи Василий Никифорович уже принял маленько и радостно улыбался кораблю, реке, ветру. На корабле громко играла музыка, светило солнце, по глинистому склону берега к реке бежали молодые ребята в сапогах и приветливо махали ему руками. Поотстав от этих добродушных и, по-видимому, хороших юношей, неуклюжими прыжками скакалo какое-то бесформенное кенгуру и тоже махалo Василию Никифоровичу руками. Этот факт слегка удивил капитана, но, видавший виды моряк решил виду не подавать, мало ли что молодежь придумала - шутники они, годы такие.
Отвечая на приветствия, капитан дал гудок. Лучше бы он этого не делал, так как многие пассажиры привстали чтобы посмотреть, что там такое. В этот момент прогулочный катер "Олег Кошевой" с размаху и со скрежетом налетел на прорабку и встал намертво. Падая уже, капитан со странной отстранненностью наблюдал за гражданином среднего возраста в тёмных брюках, майке, и шляпе, который секунду до этого стоял у поручня, жуя бутерброд, а теперь летел за борт все еще с бутербродом в руке, но уже без шляпы. Визги и крики кувыркающихся пассажиров произвели на упавшего капитана пробуждающее действие, он вскочил на ноги и, схватив спасательный круг, помчался к правому борту, где прокричав положенное "Человек за бортом!" точно и ловко метнул в выпавшего гражданина спасательный круг. Тот вцепился в него намертво и стал смотреть на капитана круглыми от удивления глазами.
На берегу в оцепенении стояли военные строители, беспомощно глядя на дело рук своих, даже Конякин замер и затих, стоя на одной ноге. Черный клубящийся дым поднимался над горящей бытовкой. Из корабельного громкоговорителя над театром военных действий разносилось поднимаясь все выше и выше в небо, прочь от грешной земли:"..И под венец Луи, пошел совсем с другой. В родне у ней все были короли.."

Возвращение

Холодно... холодно... зараза, почему так холодно???
Сознание возвращается медленно, крадучись, с опаской вновь сорваться в этот темный тоннель. Стали различаться какие то звуки, сквозь гул в ушах почти неразличимо пробиваются какие-то звуки. Мутит, голова неподъемная, тело чужое, ватное, не твое.
Трудно открыть глаза, все расплывается, сплошная серая масса, свисающая, давящая.
Воздух вокруг плотный, тягучий, с каким-то странно знакомым, резким запахом, иногда доходят свежие струи, ветерок. Пошевелится страшно, да и не понятно пока как это делается. Хорошо, что есть, хоть какие ощущения: можно предположить, что жив. Только не понятно чего в этом больше - плюсов или минусов!
Мысли уже становятся более четкими, сознание поясняется, появляется боль. Боль везде, во всем теле, или что там от него осталось. Появляется страх!
Голова словно чугуном налитая, во рту сухо, язык наждачный, мутит. Попытка шевельнутся, вызывает резкую боль в левом плече. Едва вновь не сорвавшись в этот черный тоннель, балансируешь на грани. Левая рука болит и не двигается, правая - меньше болит и чуть увереннее двигается.
Теперь ноги, а они вообще есть?
До колен есть, дальше пока не очень понятно. На лбу выступила испарина липкой, противной россыпью горячей влаги и все тело бросает в жар. Ощущения и чувства возвращаются постепенно, медленно. Ноги есть! Обе и целиком! Теперь, даже понятно, что они во что-то уперлись.
Цел, почти, это уже хорошо. Где ты?
Пелена медленно растворяется перед глазами, мир вокруг приобретает более четкие очертания. Вокруг камни, серые камни, сверху свисает небольшой козырек скалы. Воздух, уже не такой вязкий, не такой густой. При попытке вдохнуть глубже - боль в груди. Тело все еще ватное, но уже более охотно отвечает на попытки шевеления. Значит, распластанный на камнях, но живой. В поясницу что-то больно и неудобно упирается.
Что?
Правой рукой, медленно задеревеневшими пальцами пытаешься нащупать. Нет, так не понятно, что это. Медленно, а потом, чуть быстрее сжимаешь и разжимаешь кулак, разгоняешь кровь. Еще раз, медленно стараясь почти не шевелиться, нащупываешь. Камень, нет, это не камень, что-то другое. К кончикам пальцев возвращается чувствительность, что-то не большое, округлое, ребристое.
Граната!!!
Эта страшная догадка заставляет замереть. Кто-то оставил тебе подарок, точнее не подарок, а сюрприз, и не тебе, тому, кто тебя найдет. Засунули, выдернули чеку и тобой придавили. Хороший сюрприз, или подарок, они же не знали, что ты жив. Медленно, кончиками пальцев ощупываешь, надо найти предохранительную скобу.
Вот она!
Скоба сверху, тело лежит на ней.
Что дальше?
Дальше, надо попытаться ее взять и зажать в кулаке. Не выронить, не выпустить, пальцы непослушные, в таком состоянии далеко ты ее не бросишь, а даже если и бросишь, то на разрыв они могут вернуться, посмотреть, на результаты.
Тогда точно - хана!!!
А если придут, то таком состоянии лучше с ней - чем без нее. Медленно разжимаешь пальцы, и все - там наверху разберутся, чью душу, куда отправить. Теперь, они даже не догадываются, какое доброе дело сделали.
Да воздастся каждому, по заслугам его!
Аккуратно, перебирая пальцами по ребристому телу гранаты, нащупываешь скобу. Просунув пальцы между спиной и гранатой, плотно ухватив, сжимаешь кулак. Граната теплая, ты нагрел ее своим телом.
Все, взял!
Осторожно, вынимаешь руку, и, сгибая ее в локте, поднимаешь над собой. Да, самая обыкновенная, темно-зеленая, ребристая, у тебя в руках.
А дальше?
Приподнявшись на локте правой руки, упираясь ногами в осколки камней, отползаешь, пытаясь прижаться спиной к стенке из камней. Сидеть несколько удобней, становиться легче дышать, понемногу отступает муть в голове. Нагромождение камей вокруг принимают четкие формы. Вновь приподнимаешь руку с гранатой, и укладываешь ее на колени, так меньше нагрузка на руку.
Надо вставить чеку!
Как это сделать одной рукой?
Да и где она, чека?
Мысли лихорадочно перебирают варианты, не один из них, с одной рукой не возможен. Держать дальше, скоро не хватит сил...
Тебя снова бросает в жар, и лоб покрывается испариной, спина мокрая от холодного пота.
Что делать?
Справа в скале обнаруживается неглубокая расщелина, если попытаться засунуть гранату туда и заклинить скобу, то есть, хоть и не большой, но все же шанс. Осторожно, стараясь медленно, постепенно разжимая пальцы, опустить гранату в расщелину. Сердце ухает в груди, и кажется с каждым ударом все сильнее, вот-вот выскочит наружу. Убирая один за другим пальцы, граната опускается в расщелину. Скоба, тихо скрежетнув по неровности камня, заклинилась.
Получилось!
Вся эта операция тебя почти полностью вернула в действительность, отдельные, разрозненные куски памяти соединялись воедино. Хоть еще и не очень хорошо, но уже более-менее представлялось происходящее.
Ты один!
Тебя накрыло, скорее всего, накрыло из того миномета, на позицию которого наткнулась группа, возвращаясь из дозора.
Где-то в карманах есть шприц-тюбик с промедолом...
Уже свободной рукой шаришь в поисках по всем карманам. Через некоторое время промедол подействует, станет немного легче.
Что с рукой?
Весь левый рукав бушлата пропитан кровью. На уровне плеча видна рваная дыра, в глубине которой кроваво-рваное месиво с торчащей черной, зазубренной железкой.
Вытаскивать нельзя - начнется кровотечение.
Сдохнуть от потери крови... стоило ли тогда мучаться с гранатой?
Промедол подействовал, стало легче, боль отступила, точнее, стала не такое резкой. Попытка встать на ноги, чуть не закончилась падением на раненую руку. Вторая более медленная, позволила, хоть и согнувшись, но стоять на ногах.
Необходимо осмотреться.
Вокруг каменное крошево, почти не дымится воронка от разрыва мины, камни закопченные, кое-где покрытые беловатым налетом сгоревшего тротила, в некоторых местах испещрены сколами, следами от чиркавших пуль, осколков. Около распадка под козырьком, в пыли валяется снайперская винтовка, отброшенная взрывом. Окуляр прицела треснут, вся винтовка покрыта ссадинами от осколков и камней. За распадком на другой стороне уже никого. Решив, что они разделались с группой, заминировали найденный труп и ушли!
Вряд ли это была засада. Решение об изменении маршрута было принято на участке.
Группа возвращалась из дозора не обычным маршрутом, а захватив часть плохо контролируемой территории. Туда высылались разведывательно-поисковые группы, но о том, что там пойдет эта, никто знать не мог. На банду, которая была, уже почти на сопредельной территории, наткнулись, спустившись с перевала. Связавшись с заставой, группа получила приказ уходить, но была обнаружена, завязался бой. С первых секунд стало понятно, что не уйти. Вернее, уйти можно было бы, но шанса не давал миномет, могущий достать все недосягаемое для гранатометов и автоматов. На группу обрушился шквал огня. Был только один выход - прикрыть отход группы и заткнуть миномет. Еще некоторое время группа слышала среди канонады редкие, хлесткие выстрелы снайперской винтовки. После разрыва очередной мины они смолкли, но группа сумела перебраться на другую сторону перевала.
Ну что?
Еще раз, осмотревшись по сторонам, опускаешься на пыльные камни. Звон в ушах! Голова чужая! Комок в горле! Состояние отрешенного покоя...
Ты здесь и тебя нет!!!
Сейчас бы, привалившись спиной к скале, протолкнуть комок, глотком из фляги, или сигаретой...
Нет, нет ни фляги, ни сигареты ...
Надо вставать и идти, тебя ждут!
Прикинув в голове маршрут, с трудом наклонившись, подобрать из пыли винтовку, подняться и идти в сторону, куда ушла группа. Раненая рука отдает тупой болью при каждом шаге.
Меня ждут, дома ждут...

О ВОЕННОЙ МЕДИЦИНЕ ( ВОСПОМИНАНИЯ О САНБАТЕ)
Доктору Бодику с уважением и благодарностью.

Что такое полигон, думаю, известно каждому служившему. Ну, или почти каждому. И вот, нас тоже не минула чаша сия - в количестве пяти машин под командованием Макарыча отправили помогать обеспечивать развертывание какой-то там дивизии. Видимо, мало машин было, а может, из каких других соображений - не знаю. Партизан понагнали туеву хучу народу, техники... По мнению Макарыча - кто-то там в верхах сильно проворовался, и под партизан и учения списывали все, что только можно. Ну, ему виднее, конечно, но нам от этого легче не было, ибо постоянно приходилось что-то возить от железнодорожной станции (названия за давностью лет уже не упомню) до места дислокации. Как обычно, толкового руководства не было, куча начальников отдавала приказы, абсолютно противоречащие друг другу, брызжа слюной и топая ногами, грозили сгноить на губе нас, посадить Макарыча и все такое прочее. Единственные более-менее рабочие машины были наши, и мотались мы по маршруту Станция-Полигон практически круглосуточно, жили в кабинах, спали не раздеваясь. После того, как кто-то из бойцов заснул за рулем и заехал в болотину, из которой его пришлось вытаскивать ГТТ-шкой, Макарыч озлобившись, дозвонился до части и в категорических выражениях потребовал замены. Долго ли, коротко ли, но, наконец, все же привезли подмену, а мы отправились в свою часть.
Отправиться-то отправились, но прибыли не все. Я, волею судьбы, поехал знакомиться с военно-полевой медициной. Случилось так, что где-то неслабо приложился голенью, еще в самом начале этой эпопеи. Нога тупо болела, значения этому я особо не придавал - в футбол играли, еще сильнее попадало, но перед отъездом сапог снялся с большим трудом, штанину же пришлось разрезать. Правая нога ниже колена чудовищно распухла, место, которым приложился, представляло собой неправильной формы кружок размером с пятикопеечную монету, под которым нащупывалась какая-то жидкая субстанция. Такое впечатление - накачали шприцем какой-то дряни туда. Встревоженный Макарыч связался с автобатом, дислоцировавшимся поблизости, обрисовал ситуацию и попросил помочь. Оттуда ответили, что санчасть у них общая с пехотным полком, своей нет, но машину пришлют и содействие окажут. Через часа полтора пришла "санитарка" и я отбыл к военным медикам, встречаться с коими за прошедший год службы еще не доводилось.

Скрежеща раздолбанной коробкой передач, уазик-таблетка доставил меня в санчасть. В приемной важно восседал какой-то краснопогонник с тещами в петлицах и погонами младшего сержанта, но с таким самодовольным и спесивым видом, какой бывает не у всякого генерала. Лоснящиеся щеки закрывали и без того узкие глазки, не меняя позы он небрежно процедил:
- Чито прышол?
- Нога болит.
- Гиде балыт? Давай нага сматреть буду, - с важным видом он, взяв пинцетом тампон, окунул его в банку с йодом, намазал ногу и откинулся на стул. - Все, иды. Иды к сибе в част. Скора прайдет!
Я всегда поражался, почему всегда на самых теплых местах хлеборезов, поваров, санинструкторов, каптерщиков, кладовщиков и прочая, прочая, прочая, почти неизменно оказывались представители "братских" среднеазиатских и кавказских республик. Ни черта не умеющие, с трудом говорящие по-русски, они плотно оккупировали всю эту синекуру. Не везде, правда, но в процентах девяноста частей, в которых приходилось бывать, это присутствовало. Поняв, что медицинской помощи, равно как и сочувствия, получу не больше, чем получает его окурок, плавающий в унитазе, я похромал к выходу. Дойти, правда, не успел. Дверь распахнулась, в приемную ввалился здоровенный дядька в майорских погонах и той же самой тещей в петлицах. Подскочивший на стуле санинструктор, такое впечатление, сдулся, как шарик и угодливо подбежал с докладом к майору. Тот, небрежно махнув на него рукой, уставился на мою ногу:
- Что случилось?
- Болит, тащ майор! Ударил где-то.
- Давно?
- Неделя уже. С полигона привезли только сейчас.
Майор повернулся к краснопогонному эскулапу:
- Где журнал регистрации?
Узкие глазки забегали:
- Нэ успел писат, таварищ майор!
- А куда ты его отправил тогда?! Писатель!!! Еще скажи мне, что писать умеешь!!! Ты зачем здесь сидишь, ишак самаркандский???!!! - взревел майор - Фельдшер, блядь!!! Какой ты к хуям фельдшер???!!! Купил диплом за пять баранов, сам шестой!!!! Ты в своем кишлаке коз сношал и ишакам хвосты крутил!!! Фельдшер он!!! Забудь это слово, ты не фельдшер, ты - гандон!!! Повторяю, чтобы запомнил ГАН - ДОН !!!!
Развернувшись, он бросил мне: - Иди сюда!
Выйдя из приемной, майор, пинком отворив дверь кабинета начальника санчасти в звании прапора, принял рапорт, затем скомандовал зайти.
- Это что?! - сурово вопросил он прапора, указав пальцем на мою ногу
Прапор наклонился к ноге: - Флегмона, вроде... - неуверенно проговорил он.
- Прапорщик !!! Это не вроде!!! Это именно флегмона!!! Настоящая, стопроцентная, которую нужно было вскрыть еще неделю назад! Твой урюк ее йодом намазал и бойца в часть отправил. Я, блядь, вам обоим жопы намажу, и не йодом , а скипидаром!!! - вновь загремел грозный майор - И будете вы у меня бегать вокруг санчасти, пока из них дым не повалит, как из паровоза!!! Немедленно в санбат его отправляй! Чтобы через час он уже у меня на столе лежал!!!

- Слушай, а кто этот майор? - поинтересовался я у водилы, когда уазик, подпрыгивая на ухабах, катил по направлению к медсанбату, находившемуся километрах в пяти, в поселке около железнодорожной станции.
- Начмед. Майор Левин - не поворачивая головы проговорил водила - Крутой мужик, но правильный. Хирург главный в санбате. Щас он тебя и резать будет наверное... Повезло тебе, вообще-то, что он тут оказался, от этих козлов ( имелся ввиду самаркандский ишак и прапор) толку никакого. У них один диагноз на все болезни - острый шлангит называется.

Рассказ об операции я упущу. Все равно ничего интересного читателю, если он не является медиком, тут не будет, да и медикам тоже малоинтересно. Обычное дело... После операции Левин удовлетворенно обозрел дело рук своих и подмигнул медсестре, лица которой я не разглядел из-за скрывающей его повязки, но глаза!... Ох, какие у ней были глаза!.. Глаза, в которых мужчины тонут сразу и бесповоротно... Помнится, я еще нашел в себе силы пошутить в ответ на ее вопрос о чувствительности моей злополучной ноги, которую она обколола новокаином.
Начмед сурово глянул из-под густых сросшихся бровей: - Хм!... Он еще и комплименты отвешивает!.. Давай, поднимайся и топай в палату!.. Олег! - обратился он к сержанту-фельдшеру - Помоги ему добраться.
Поддерживаемый Олегом, я доковылял до койки. Тот установил капельницу, присоединил ее к торчащим из ноги трубкам и подставил под ногу какой-то тазик-не тазик - не знаю, как это называется. Желтоватая жидкость в банке начала медленно убывать.
- А это зачем? - спросил я
- А это затем, чтобы вся дрянь которая там осталась, вытекла. Ну, как двигатель веретенкой промываешь - объяснил он в более понятных выражениях..
- Не дурак, понял...
- Ага, был бы дурак - не понял бы! - усмехнулся Олег. Вот теперь будешь каждый день так промываться, пока не выйдет все оттуда.
В палату зашел Левин. - Ну как? Жив?.. Вовремя тебя привезли, еще бы день -два и заражение могло пойти. Так-то вот, боец...У тебя там дохрена гноя накопилось. Но, будем надеяться, все вычистили.
- А если не всё?
- А если не все - еще раз почистим, не переживай! - жизнерадостно оскалился майор - Не ссы, боец, на своих ногах уйдешь!
- Олег, а кто ассистировал, что за сестра? - поинтересовался я, после того, как начмед покинул палату и тяжелые шаги его стихли в глубине коридора.
- Жена его, Лена... Хорошая тетка. Нас с Андрюхой пару раз засекла за выпивкой, но ему не заложила. А то был бы кирдык. Витя - мужик суровый, огребли 3.14здюлей как делать нефиг!..

Тетка.... Для нас, девятнадцатилетних, красивая молодая женщина за тридцать, уже была теткой. А сорокалетние вообще считались стариками. Боже мой! Как же все-таки быстро летит время!... Сейчас я и сам уже старик для молодых, хоть и считаю, что человеку столько, на сколько он себя ощущает. Но против времени не попрешь, как ни старайся, и седина, и морщины, и отсутствие иллюзий и жизненный опыт дают о себе знать, и никуда от этого не деться. Все проходит...

Видимо, я накаркал все же, потому, что через несколько дней, осматривая ногу, Левин остался чем-то недоволен, вновь уложил меня на операционный стол и все повторилось по новой. На этот раз, однако, все было отнюдь не так гладко. За день до этого неожиданно прикатил Макарыч. На полигоне завершалось свертывание и тот решил перед отъездом заехать в санбат. Видимо, думал, что меня уже вылечили и хотел попутно забрать, но как оказалось, поторопился. Поговорив со мной, передав письма и пожелав скорейшего выздоровления, он направился в сторону склада. Пока Макарыч с прапором, заведующим аптечным складом, решали свои стратегические и тактические задачи около бочки со спиртом (о ней речь пойдет позже), мы разговорились с сидевшим за рулем Серегой Симаковым. Подошел Олег и после недолгого разговора путем нехитрого бартера выменял у Сереги литровую армейскую фляжку, полную самогона взамен каких-то дембельских прибамбасов и значков. Самогон был приобретен, судя по всему, на станции. Вечером в компании медбратьев Олега и Андрюхи это все было выпито, а наутро я скрипел зубами на операционном столе, ибо новокаин с похмелья практически не действует, и ощущения были весьма и весьма малоприятные. Кричать от боли в то время, когда на тебя глядят красивые женские глаза, было стыдно, поэтому пришлось мужественно терпеть, сжав зубы и смаргивая слезы. Я подозревал, что майор догадался о моем состоянии, но наказывать дисциплинарно не стал, справедливо полагая, что мучений мне и так достаточно. Когда без наркоза в ране ковыряются - ощущения не из приятных...

Боря Красин... "Херовый доктор". Не в профессиональном плане, что вы! Профессионал Боря был отменный! Только специальность его... Ага!.. Вот именно!... Боря был дерматовенерологом. Но не подумайте, что знакомство наше состоялось по причине болезни. "Болезни дурной, французской, от плотских похотей происходящей", как было сказано у Конецкого. Лейтенант Красин был "пиджаком", призванным на два года после окончания Хабаровского мединститута.
Как профи, Боря действительно знал свое дело, но как офицер... Круглая толстогубая физиономия, ироничный взгляд маленьких глазок. мешковатая фигура, на которой халат еще смотрелся, но форма сидела как на пугале, причем меньше всего Борю это волновало. Он был любитель выпить, поволочиться за бабами, посидеть в хорошей компании. Хождение строем, рапорты, наряды и долбоебизм вышестоящих начальников Борина душа органически не принимала. И если начмед, весьма неглупый мужик и блестящий хирург, относился к нему с некоторым снисхождением (ну, пиджак, что с него взять?), то замполит медсанбата при виде лейтенанта Красина морщился как от зубной боли, вызывал в кабинет, долго и нудно взывал к его достоинству, упирал на то, что Боря хоть и на два года, но офицер, посему должен соответствовать... Боря же резонно замечал, что в первую очередь он врач, за что его тут и держат, а все остальное вторично, и следовательно не заслуживает внимания. Но особо на Красина все же не наезжали, потому что "херового доктора" кроме него не было, а от вензаболеваний не застрахован даже замполит, ибо тоже не чужд плотских радостей. Врачебную тайну Боря хранил строго, и о круге его пациентов можно было только догадываться, но практика у него была, надо полагать, обширная. "Херовый доктор" брал анализы, делал процедуры, вкалывал в зады лошадиные дозы болючих антибиотиков типа бициллина и прочих лекарств и относился к своему делу с веселым цинизмом. Это сейчас, спустя почти четверть века после описываемых событий, достаточно съесть пару таблеток и через два дня быть готовым к новым подвигам. А тогда... Тогда все было совсем не так...
А еще Боря любил бардовскую песню, играл на гитаре и слушал Би-Би-Си и Голос Америки. Гремящие по радио песни Пахмутовой, советская эстрада и прочие проникнутые патриотизмом произведения его ни капли не интересовали. Боря искал отдушину в программах Севы Новгородцева, песнях Городницкого, Визбора и Галича. Телевизор же в медсанбате не работал вообще по причине отсутствия приема. Какое-то заколдованное место было. Не принимала ни одна программа. При том, что буквально в радиусе километра телевизоры показывали на редкость четко безо всяких помех.
Единственная в батальоне гитара тоже была у Бори, время от времени он уступал просьбам фельдшеров и давал попользоваться на вечер. Разница в возрасте была небольшая. Интересы совпадали... И вообще, очень дружно жили ребята. Андрей и Олег были призваны после окончания медучилища и служили срочную фельдшерами в званиях сержантов. Боря. как я уже сказал, закончил институт и был лейтенантом-духгадючником...

Стук в дверь.
- Войдите! - оторвал голову от микроскопа Боря
Дверь приоткрылась, в кабинет просочился Олег.
- Борь, дай гитару на вечер!
- Нет, обойдешься без гитары сегодня. Я дежурю, делать нехер ночью, вот и подергаю струны.
- Борь, там парня одного привезли с ногой, Левин оперировал вчера. Так он тоже играет.
- Все играют... - меланхолично произнес Боря, наклонившись к микроскопу что-то там разглядывая и напевая: - Прыг-скок, прыг-скок ! К вам приехал гонококк!..
- Он и бардов играет, - как бы невзначай обронил Олег, краем глаза наблюдая за реакцией Бори
- Да?.. - заинтересованно произнес Боря - Ладно, подходите в ординаторскую после отбоя. ... Сухов, говоришь... Помотрим... что за Сухов!.. - процитировал он незабвенного Верещагина.
После отбоя в ординаторской негромко звучала гитара, попивался чаек с каменной твердости пряниками и малой толикой спирта, велась неторопливая беседа и вообще было уютно, душевно и при некоторой доле воображения можно было представить, что ты не в армии, а где-нибудь в общаге медучилища. Правда, женский пол отсутствовал, но Боря, ужасно довольный этой посиделкой, пообещал к следующему своему дежурству договориться с вольнонаемными медсестричками Наташей и Клавой и принести спирта.
- Ты завтра ко мне зайди. Покажешь некоторые вещи... И вообще я очень многого не слышал раньше . - признался мне Боря.
- А что я скажу, куда пошел?
- Скажешь, на процедуры пошел...
- К тебе на процедуры с другим диагнозом ходят! - заржал Андрей.
- Херня! Не бзди, Андрюха! Скажешь - я вызвал, если будут его искать. Для консультации!
- Еще один херовый доктор?.. Консилиум, бля!.. Да что тебе, горит что ли? Успеешь. Не завтра его выписывают, недели две точно проваляется - выпустил дым в форточку Олег.
Я сидел в продавленном кресле, перебирая струны. Инструмент, как ни странно, хоть и был дешевым изделием Благовещенского комбината музыкальных инструментов, но имел очень красивый мягкий и глубокий звук. На пару сотен гитар одна хорошая попадается, и видимо, это она и была...
Финальный аккорд гулким эхом затих в глубине темно-янтарного корпуса.
- Олег, дай сигарету.
- Держи! - Олег протянул пачку.
- БАМ... Никогда таких не пробовал.
- Попробуй! - Олег хитро улыбнулся.
Я, прикурив, затянулся. Мятный холодок ментола проник в легкие.
- Нихера себе!.. Это что, наши сигареты с ментолом выпускать начали?! - удивился я и еще раз затянулся - Ну, точно, ментол!!
Андрюха довольно захохотал:
- Ага! Жди!..Выпустят они, как же!.. Это Олежкино ноу-хау!
- Не понял...
- Сейчас поймешь! - Олег вытащил из шкафа пузырек с бесцветной жидкостью и непочатую пачку сигарет. Вскрыв ее, он сковырнул пробку с пузырька, заткнул его большим пальцем, тряхнул, и мокрым пальцем провел по фильтрам сигарет. - Всё! Получите!..
- А что это за зелье?
- Жидкий валидол! Содержит девяносто процентов чистого ментола.
- Круто! Я возьму парочку?
- Да бери всю пачку, чего там! - расщедрился Олег
- Не, расстреляют всё сразу. Лучше пусть тогда у тебя лежит, будешь выдавать по одной...

* * *
- Слушай, мне кажется - это должно в другой тональности звучать - Боря взял несколько аккордов - Так примерно.
- Правильно кажется, оно так и звучит. Просто у меня голос ниже, вот и поменял тональность под себя. Легче петь..
- А в оригигинале как оно идет?..
Ответа Боря получить не успел.
- Кр-р-расин!!!... Где этот человек и пароход!!?. Кто его сегодня видел!? - раздался в глубине коридора голос начмеда.
- Левин!.. запаниковал я - Борь, щас нам дюлей вставят... Я ведь полдня тут у тебя сижу...
- Хуйня!.. Не ссы! - невозмутимо ответил Боря
Дверь распахнулась, вошедший начмед недоуменно уставился на меня: - А ты что тут делаешь?!. Красин!.. Он, что, еще и по твоей части лечится, что ли?!! Я хуею с этого зоопарка!!!
- Да нет, товарищ майор, я его попросил мне на гитаре показать кое-чего.
- Бля!!! Это не санбат! Это ансамбль песни и пляски какой-то!!! Марш в палату! - рявкнул на меня Левин - Музыканты, мать вашу!..

Прошло около недели, и вот, Красин, снова заступил дежурным. Ждал этого дня он сам. Ждали мы, ждали, я полагаю, и вольнонаемные медсестрички Наташа и Клава, которых Боря пригласил составить нам компанию на вечер. Еще он намекнул мне на возможность продолжения знакомства с Наташкой, которая была старше меня всего на пару-тройку лет, поведал, что ей нравятся песни Антонова и порекомендовал мне наморщить ум и вспомнить что-нибудь из его репертуара. Воодушевленный этой перспективой, я настолько был уверен в продолжении знакомства дома у Наташки, которая жила неподалеку от санбата в поселке, что выклянчил у Борьки брюки, кроссовки и куртку, которые припрятал в процедурной за титаном... И вот, наступил вечер...

- ЗдОрово!.. - Наташка мечтательно прищурилась и потянулась в кресле.- А сыграй эту... " Пове-е-есил свой сюртук на спинку сту-у-ула музыкант..." знаешь?
- Знаю, только слова не все помню.
- Я помню, Олег помнит. Ты играй, мы споем...- Наташка одарила меня долгим взглядом и многозначительной улыбкой...
В ординаторской горела настольная лампа, создавая приятный полумрак, на столе стоял чайник, открытая банка сгущенки, пакет печенья, еще что-то, принесенное с собой боевыми подругами. Опасений, что нас кто либо услышит, не было, так как ординаторская находилась в левом крыле здания, равно как и весь лечебный корпус, а палаты и столовая в правом. Левое крыло отделялось от правого дверью, ключ от которой находился в кармане у Бори. Второй ключ был у начмеда. Третий, запасной - в специальном шкафу в казарме санбата под печатью и охраной дневального. Для поднятия настроения Боря добавил в кружки с чаем по чуть-чуть спирта. Пьяными не были, но легкий хмель присутствовал. Как раз то, что нужно. Песни перемежались анекдотами, анекдоты рассказами и байками... Я, памятуя о том, что женщины любят ушами, старался изо всех сил, и все чаще и чаще ловил на себе откровенные взгляды Наташки. Девица была без комплексов, и думаю, наверняка уже принимала у себя и Красина и обоих фельдшеров. Клаве было лет двадцать пять - двадцать семь, она сидела на коленях у Бори и что-то, посмеиваясь, шептала ему на ухо. Тот довольно жмурился и напоминал большого сытого кота.
- А про медицину знаешь что-нибудь?.. Спой, а?.. - попросил меня Андрюха, взглядом намекая Боре плеснуть еще немножко спирта. Красин, заглянув в кружку, аккуратно нацедил чуть-чуть, затем посмотрел остаток и спрятал плоскую стеклянную фляжку в карман:
- Хватит пока. Будем растягивать удовольствие! - Боря обнял за талию Клаву - Давай, про медицину действительно ! Знаешь эту?.. - он продекламировал пару строк, я отрицательно покачал головой. - Это у нас в меде любимая песня была...
- Ну, я-то не в меде учился! - парировал я, но вспомнил песню на медицинскую тему и, подстроив инструмент, ударил по струнам:

Жил я с матерью и батей на Арбате - здесь бы так!
А теперь я в медсанбате, на кровати весь в бинтах.
Что нам слава, что нам Клава - медсестра и белый свет?
Помер мой сосед, что справа, тот, что слева - еще нет.

Наталья, хихикнув, посмотрела на Клаву, Олег, довольно улыбаясь, притопывал в такт ногой, Борька, закрыв глаза, внимательно слушал...

И однажды как в угаре, тот сосед, что слева, мне
Вдруг сказал - Послушай, парень, у тебя ноги-то нет!
Как же так, неправда, братцы! Он наверно пошутил!?
Мы отрежем только пальцы - так мне доктор говорил...

Внезапно под потолком вспыхнул яркий свет. Аккорд, оборвавшись, жалобно зазвенел в гробовой тишине. Щуря глаза, я посмотрел на открывшуюся дверь. На пороге возвышалась фигура начмеда. От него исходил запах коньяка и почему-то рыбы. Видимо, закусывал семгой...
- Та-а-а-ак!... - протянул Левин голосом, не предвещавшим ничего хорошего. Боевые подруги, испуганно ойкнув, вылетели из ординаторской, мы, вытянувшись, замерли.
- Красин, мать твою!!! Ты что тут развел???!!! Что за сборище в час ночи?!! Ты, бля, вообще охуел!!!
- Чай пили, товарищ майор!... - пытался оправдаться Борька.
- Были сигналы - не чай он там пьет !!! - выказал похвальное знакомство с классикой советской фантастики Левин, - Блядь!!! Ведь как чувствовал, решил в часть завернуть - и что вижу?!! Дым коромыслом, бабы, фельдшерА вместо того, чтобы делом заниматься, здесь торчат! Этот менестрель херов песни сочиняет, и все под чутким руководством лейтенанта Красина!!! Ты почему не в палате, рифмоплет?!!! - рявкнул он, обращаясь ко мне.
- Это не я, это Высоцкого песня!..
- Высоцкий?! Про медсестру Клаву, которая завтра свое огребет и про ногу которую я тебе резал - это Высоцкий?!.
- Ну, совпадение просто. Высоцкого это песня, тащ майор! - всеми силами старался я увести разговор в более безопасное для нас русло, и похоже, мне это начинало удаваться. Левин заинтересованно посмотрел на меня:
- Значит, говоришь, Высоцкого знаешь?.. И много знаешь?
- Много... - и это было правдой. Творчеством Владимира Семеновича я был увлечен не на шутку и переписывал на свой Маяк-205 все, что попадалось, причем знал наизусть практически все, чем в тот момент располагал. А располагал, признаться, немалым количеством записей, немногочислеными пластинками, издававшимся "Мелодией", французским диском "Натянутый канат", за который не раздумывая выложил всю стипендию и, переписанным от руки, официально изданным мизерным тиражом, сборником "Нерв", каковой успел выучить от корки до корки..
- Ну-ка, иди за мной!.. - начмед шагнул к двери, затем обернулся и грозно посмотрел на Борьку и обоих фельдшеров:
- Все убрать, проветрить! И вазелин приготовьте. Завтра он вам пригодится! Красин! Тебе в особенности!!!
- Есть! - вытянулся Боря, но судя по реакции, угрозы начмеда не очень-то его и пугали... Не первый выговор и не последний. Да и отходил Левин быстро, ребятам это было известно. Если сразу не наказал, то обещанной завтрашней экзекуции вполне могло и не быть.
Я похромал за Левиным в направлении его кабинета. С третьего раза попав ключом в замочную скважину, он, наконец, открыл дверь:
- Садись! - кивнул он мне на стул, подошел к стоящему в углу сейфу и извлек оттуда початую бутылку "Белого аиста". Плеснув себе полстакана, выпил, шумно выдохнул, заткнул пробку и поставил обратно. Затем из сейфа был вытащен кассетник.
- Ну, если говоришь, что Высоцкого знаешь, давай-ка расшифруй. У меня пара кассет есть, но качество поганое. Половину слов не разобрать. - Левин нажал клавишу. Я вслушался. Песни были знакомые, я без труда различал слова сквозь шипение и провалы. Но не знающему человеку понять, что звучит, было весьма и весьма сложно... Запись действительно была отвратительного качества.
Левин, слушая расшифровку и прикладываясь к коньяку, расслабился.
- Ты знаешь, я к своему стыду, Высоцкого для себя совсем недавно открыл - задумчиво произнес он, перевернув кассету - Уже после того, как он умер. Фильмы смотрел - да, но песни всерьез не воспринимал. Да и не слышал очень многого. Вот и эта про ногу.. Думал - твое сочинение!.. Хохотнул он..
В забытом Богом и цивилизацией поселке достать записи в хорошем качестве было нереально. Да и вообще, культурная жизнь сводилась к просмотру кино в поселковом клубе и танцам под радиолу по субботам.

Сегодня трудно представить себе, что песни Высоцкого тогда несчетное количество раз переписывались друг у друга, что ни по телевидению, ни по радио они не звучали. Что редкие диски, выходившие на "Мелодии", были просвечены недремлющей цензурой от и до.. В 1981, опять же с многочисленными купюрами, был все-таки издан единственный сборник его стихов. Смехотворным тиражом в двадцать пять тысяч экземпляров на всю двухсотпятидесятимиллионную страну.. Моим детям этого сейчас просто не понять... Для них это уже "Преданья старины глубокой..."

В процессе общения я поведал начмеду и о "Нерве" и о записях и о французской пластинке. У разгоряченного выпивкой Левина загорелись глаза:
- Слушай, а как бы переписать? Ты на дембель когда?
- Через год.
- Долго... - грустно протянул начмед - А прислать почтой тебе не могут?
- Могут, но письмо туда недели две будет идти, посылка оттуда и того дольше... Да пока еще перепишут...
Вдруг лицо Левина просияло:
- У тебя там дома телефон есть?
- Нет. Но позвонить есть куда. А что?...
- С домом поговорить хочешь? - он хитро посмотрел на меня.
- А что, можно ? - удивленно спросил я.
- У нас можно всё! Но услуга за услугу! Я тебе обеспечиваю разговор, а ты заказываешь записи Высоцкого. Дашь мой адрес, наложенным платежом отправят.
Как?.. По рукам?..
- Да я не против, только мало ли, вдруг не дозвонимся. Может, там дома никого нет...
Левин задумался: - Что, только один номер, что ли?.. Больше некуда?
- Да есть куда, вообще-то...
- Тогда сейчас будем звонить! - решительно потянулся он к телефону.
- Сделку обмывать положено... - негромко пробормотал я себе под нос, но Левин услышал и медленно повернулся ко мне:
- Ну ты нагле-е-е-ец !.. - протянул он с непонятным выражением, - Что ты, что Красин! Немудрено, что снюхались... - он вновь потянулся к телефону
- А что заказывать-то? У меня ведь много всего...
- Начмед, отложив трубку, задумался: - А давай все, что есть! - решительно рубанул он.
- Да там кассет двадцать не меньше! Плюс пластинки еще. Ну кассеты три-четыре еще купят, может быть, да перепишут, а двадцать - вряд ли. Не миллионеры все же!
- Ну, тогда пусть диски запишут и концерт полностью. И еще что-нибудь, только в качестве хорошем... Давай, бери ручку, пиши номер!
Левин снял трубку и потребовал соединить его с центральным узлом полка правительственной связи. Судя по всему - там у него было все схвачено, ибо через минут десять после разговора с абонентом, которого, видимо, начмед тоже когда-то оперировал, он довольно откинулся на стуле:
- Сейчас подождем немного, соединят... Будешь потом хвастаться дома, что по правительственной линии разговаривал!
Затарахтел телефон. Левин снял трубку:
- Да!.. Ну?.. Не отвечают?.. Сейчас другой номер дам! - он взглядом указал мне на ручку, я торопливо черкнул номер, начмед продиктовал и, положив трубку повернулся ко мне:
- Не отвечает номер...
- Так там уже утро. На работе наверное..
Вновь ожил телефон...
- Ну? Есть?.. Сейчас... - он протянул мне трубку. После трех-четырех гудков раздался щелчок и сонный голос недовольно проворчал: - Да, слушаю!..
- Серега! Привет!.. Не узнал?...
- Кто это?... - слышимость была великолепная, такое впечатление, что абонент находится в соседней комнате.
После того, как я представился, Серега проснулся сразу и радостно завопил, чтобы я немедленно подъезжал к нему. Поверить в то, что я нахожусь на другом конце страны, он по причине качественой связи не мог, и был уверен, что я его разыгрываю, валяя дурака где-то поблизости. Однако же, пришлось ему смириться с тем, что появлюсь я еще не скоро, и пообещав сделать все, о чем я его попросил, он, пожелав удачи, отключился.
Начмед посмотрел на меня, перевел взгляд на бутылку и после недолгого колебания все-таки плеснул в стакан грамм пятьдесят коньяку:
- Выпей! Заслужил! И марш спать, чтобы никаких хождений и песен! Через десять минут лично проверю!
Проверять он так и не пришел, утром тоже никаких обещанных репрессивных мер не последовало. Олег и Андрюха тем не менее, старались не попадаться на глаза Левину - мало ли что! Красин после дежурства отдыхал у себя в ДОСе, где у него имелась комнатушка в коммуналке. Мои же приключения на этом не закончились.

- Эй, ну-ка, поди сюда! - окликнул меня лейтенант Мартынов, начальник аптеки - Пойдем на склад медикаменты получать. Сейчас еще кого-нибудь найдем, одному тебе не унести.
Через пару минут он отловил еще одного бойца, вручил ему порожнюю пятнадцатилитровую бутыль и мы пошли в закрома.
- О!.. Мартын пришел! - приветствовал его начальник склада, прапорщик Бондарь по прозвищу Айболит (всех излечит, похмелИт добрый доктор Айболит) - Зачем пришел? Спирт получать?
- И спирт тоже! - ответствовал Мартынов, аккуратно положив на стол накладную.
- Так... Так... Так... - нацепив очки, просматривал список Бондарь - Ну, этого нет сейчас, не привезли еще... Это тоже пока не поступало, на следующей неделе обещали... Это есть, это тоже есть... Спирт... Вы что, пьете его, что ли?! - со смешком вопросил он - Вроде совсем недавно получал, и опять бутыль пустая...
Затарив здоровенный брезентовый баул таблетками, бинтами и прочими медикаментами, мы подошли к стоящей в углу двухсотлитровой бочке.
- Шланг где? - спросил Мартынов.
- Нету - меланхолично проговорил Айболит.
- Как нету!? - возмутился начальник аптеки - Прошлый раз был!
- Прошлый раз был, а сейчас нету..
- А как тогда наливать? Во! - увидел Мартынов большую эмалированную кастрюлю - Давай, мы сейчас из бочки выльем в кастрюлю, а из кастрюли перельем в бутыль! Раза в три-четыре наполним. Так, бойцы, взяли бочку и аккуратно наклоняем!
С трудом удерживая наполовину пустую бочку, мы набулькали полкастрюли.
- Стоп! Теперь надо перелить в бутыль. Григорьич, у тебя воронка есть?
- Нету... - последовал уже знакомый ответ.
- Ну, тогда попробуем прямо так перелить! - с этими словами Мартынов наклонил к узкому горлышку кастрюлю, ценный продукт частью попадал в бутыль, частью проливался мимо. Григорьич, не в силах наблюдать такое безобразие, отобрал у него кастрюлю:
- Получишь меньше ровно настолько, сколько разлил! - сказал он, как отрезал
- Так как перелить то?!
- Не знаю... У тебя что, в аптеке воронки нет что ли?
- Есть. И шланг есть
- А что не взял?
- Так я думал - у тебя есть.
- Ну, так иди и принеси. Я подожду.
Топать обратно в аптеку Мартынову было очень неохота, но никому доверить ключи он не мог, и поэтому, матерясь, подался к выходу. Я присел на корточки около бочки, Григорьич, бдительно поглядывал на стоявшую рядом с бутылью злополучную кастрюлю, в которой еще было на треть спирта. Запах щекотал ноздри, я усиленно думал, каким образом приложиться к этому Граалю... Вдруг зазвонил висевший на стене телефон. Бондарь снял трубку, на мгновение отведя взгляд от кастрюли. Этого оказалось достаточно. Присосаться к кастрюле я конечно не смог бы, но зачерпнуть спирта широкой крышкой, с надписью "Реахим", которой закрывалась бутыль, успел.
- Эй, ну-ка загороди меня! - шепотом скомандовал я бойцу, пришедшему со мной. Тот, как бы невзначай, отвернув полу халата, встал так, что в поле зрения Григорьича оставалась лишь кастрюля, мирно стоящая в метре от меня...
Сколько вмещает крышка от бутыли? Думаю, грамм сто точно. Может, даже чуть побольше. Диаметр у нее был примерно сантиметров семь-восемь, высота столько же. Огненая вода обожгла пищевод, дыхание перехватило, на глаза навернулись слезы. Самое тяжелое было не закашляться, но это мне удалось, и придя в относительно нормальное состояние, я стал подумывать, как бы еще исхитриться и повторить процедуру. Поговорив, Григорьич повернулся повесить трубку, вторая попытка не замедлила последовать и тоже завершилась успехом. Я, поймав умоляющий взгляд прикрывающего меня бойца, отхлебнул половину, отдышался и незаметно передал ему крышку. Тот, стоя спиной к Айболиту, мгновенно опрокинул в себя остатки спирта. Операция прошла быстро, но опыта питья спирта без закуски и запивки у бойца не было, и он громко и долго закашлялся. Григорьич мгновенно вскинулся и внимательно посмотрел на нас. Кастрюля стояла на прежнем месте, я сидел в прежней позе.
- Что это он? - бдительно вопросил Айболит.
- Болеет... - равнодушно бросил я - Воспаление легких, осложненное бронхитом...
Бондарь подозрительно посмотрел на меня:
- Ну-ка, давай, сюда кастрюлю! Ставь на стол. Во-о-от ! - довольно проговорил Айболит - Здесь она целее будет. Он, подумав, вытащил откуда-то стакан, зачерпнул из кастрюли спирта и поставил его на подоконник, прикрыв от посторонних глаз занавеской. Над окном висел кумачовый транспарант, видимо оставшийся от каких-то праздников: "Наш лозунг должен быть один - учиться военному делу настоящим образом! / В.И.Ленин /. Буква Н в фамилии вождя мирового пролетариата была грубо переправлена на В.
Хлопнула дверь, появился запыхавшийся Мартынов с воронкой и шлангом. Григорьич заржал:
- Слушай, а ты что собрался делать?! Шлангом отсасывать или кастрюлей извращаться? Если шлангом - нахера тебе воронка? А если воронкой - на хрена шланг притащил? Га-га-га!
Мартынов посмотрел на шланг, на воронку, на ржущего Айболита, открыл рот, чтобы что-то сказать, но передумал. Взяв воронку и вставив ее в горлышко бутыли, он вылил из кастрюли остатки спирта, затем посредством шланга заполнил бутыль и закрутил крышку.
- Вот затем мне воронка и затем мне шланг! Понял? Га-га-га! - передразнил он Бондаря, и скомандовал нам: - Пошли!
Выходя из аптеки, где мы сгрузили медикаменты и получили от Мартынова в качестве премии пачку сигарет, я нос к носу столкнулся с начмедом. Левин повел носом и уставился на меня:
- Пил?!!!
- Не пил, товарищ майор! - браво отрапортовал я.
- А чем это от тебя тянет?
- Коньяком, товарищ майор! С ночи еще не выветрилось...
Левин, ничего не сказав, окинул меня взглядом, хмыкнул, видимо оценив ответ, и прошел в аптеку. Я поковылял в процедурную на очередную промывку...

Через недолгое время нога зажила, и Левин объявил, что завтра за мной придет машина и я поеду к себе в часть. За пару дней до этого он устроил мне еще одни переговоры с домом, дабы убедиться, что обещанная посылка отправлена. Все было сделано в точности и теперь оставалось уповать на расторопность почты.
Прощаясь, начмед ничего мне не наливал, был строг, по обыкновению своему. А может это маска такая у него была?.. Которая тогда, ночью, чуть-чуть приоткрылась под влиянием коньяка и Высоцкого?... Не знаю... Но думаю, что так оно и было...

Красин перед отъездом позвал меня к себе в кабинет и, нацедив из бутылки в пластмассовый флакон какой-то прозрачной жидкости, торжественно вручил его мне:
- Держи! Пригодится!.. Это жуткий дефицит - хрен где найдешь!
- А что это?.. - я нюхнул, спиртом не пахло - Лекарство что ли?
- Вроде того. Лекарство... Чтобы не лечиться потом. - Называется мирамистин. - и Борька коротко проинструктировал меня о способе применения.
- Ну, снаружи обработаю, а внутрь-то как залить?.. Через трубочку что ли?..
Красин вытащил из шкафа одноразовый шприц:
- Иголку выбросишь, а шприц используешь. Все понял?
- А оно эффективное, лекарство это? - рассматривал я флакон - А то вдруг не подействует?
- Ну, если сразу не промоешь, в течение часа-полутора, то может и не подействовать.. Тогда - милости прошу! Заходите, всегда поможем!
- Нет уж!... Лучше вы к нам! - со смехом ответствовал я...

(Рассказ о том. что было потом, в части, когда замполит обнаружил шприц и флакон, заслуживает отдельной истории. Но об этом - как-нибудь в другой раз.)

Красин не приехал, конечно, но через пару месяцев позвонил мне в Уссурийск. В разговоре я вдруг обратил внимание на новое словосочетание, появившееся в его лексиконе:
- ... Бедованы Качавые!...
- Как ты сказал? Кто? - с улыбкой вопросил я.
- А хрен знает! С легкой руки Левина пошло по батальону гулять... А ты не знаешь что это такое?...
Я-то знал... И из этого сделал вывод, что посылку начмед все-же получил...
- Есть такая сказка музыкальная, оттуда это... Если интересно, попроси у Левина послушать. "Алиса в стране чудес" называется.
- Уже не попрошу!.. - вздохнул Боря - Перевели его от нас месяц назад. Теперь он вроде в окружном госпитале оперирует...
- А вместо него кто теперь?
- Да прислали мудака какого-то! Ни рыба ни мясо. Как хирург - ноль полный. Левину в подметки не годится... Иваныч все же мужик был понимающий, а этот!...- Боря выругался - Ладно хоть до дембеля немного осталось...

Доктор Левин... Доктор Красин... Андрей... Олег.. Клава... Наташка... Люди, с которыми судьба свела совсем ненадолго, и которых я помню до сих пор. Дай Бог, чтобы все у вас было хорошо!... Счастья вам!...