Карьера, однако...


История эта, принадлежит к числу тех самых флотских мифов, которые никто не подтвердить, ни опровергнуть не может, но все обязательно когда-то, где-то и совершенно случайно слышали. Точно также слышал ее и я. А потому прошу простить мне, простому инженер-механику флота, определенное незнание сложной «люксовской» структуры братьев-надводников, и даже определенного дилентализма в изложении и знании нюансов надводной флотской жизни. Просто легенда эта стоит того, чтобы ее рассказать, хотя бы потому что есть в ней что-то такое, что и на самом деле поможет понять, пусть и не в полном объеме, что такое Военно-морской флот...
Давно ли, недавно ли, но учился в славном городе Севастополе в ЧВВМУ им Нахимова в начале 80-х годов один кадет. Учился он, вроде, на ракетчика, а может, и не совсем, и был столь знатным раздолбаем, что доковылял до выпуска едва-едва, совершив при этом три захода на отчисление, но благодаря то ли рабоче-крестьянскому происхождению, то ли воле случая, кортик свой получил исправно, в срок и со всеми остальными выпускниками в одном могучем строю. Но беспутное пятилетие все же аукнулось при распределении. И загнали свежевыпеченного литеху, как элемента неблагонадежного и к дальнейшему карьерному росту негодного, в то место, которое для любого другого выпускника славного училища Нахимова считалось глухой ссылкой: в отдельный дивизион малых ракетных катеров командиром пусковой установки с должностным потолком аж старшего лейтенанта. Надо сказать, что дивизион этот базировался не в Севастополе, не в Феодосии, и даже не в самом Донузлаве, а где-то рядом на выселках, и представлял из себя три устаревших до состояния импотенции ракетных катера времен хрущевских устрашений мира.
Вот ведь удивительная штука военно-морская служба! Для одних - Крым, солнце, природа, теплое море и всегда свежий воздух - просто мечта и сказка, а для других - провал и забвение. Интересная и увлекательна, наверное, служба офицера-надводника... Но не об этом разговор...
Отгуляв свой положенный лейтенантский отпуск, обреченный литеха прибыл в свой дивизион. Представился, как положено по Корабельному уставу, его командиру, аж целому капитану 3 ранга, затем своему командиру катера, умудренному опытом капитан-лейтенанту, и впрягся в корабельную рутину. Так и завертелось: отколупывание ржавчины от катера-ветерана, непрекращающаяся покраска всего, что не движется, написание горы планов на все случаи жизни, ну и само-собой, ежедневный телесный осмотр личного состава на предмет следов вшивости и отсутствия членовредительства. Был он на умирающем дивизионе единственным лейтенантом, а посему пинался озлобившимся на жизнь командиром дивизиона нещадно, по поводу и без него. От всего этого состояния перманентного изнасилования и хронической жизненной безысходности в редкие часы схода на берег литеха заливал своё беспросветное существование дешевым крымским портвейном «Приморский», закусывая его сочными караимскими пирожками и пуская по ночам скупую мужскую слезу на пахнущие терпкой лавандой упругие груди гарнизонных куртизанок. Так бы, наверное, и служил он до седых волос и самопроизвольного вытекания соплей, если бы не одно историческое для флота знаменательное событие...
В этот же год могучий советский ВПК родил очередной, не побоюсь этого слова, шедевр военно-морского кораблестроения. Со стапелей города Николаева сошел первый тяжелый ракетный крейсер «Слава», позднее за свою дремучую убойную силу прозванный натовцами «ракетным оскалом социализма». И вот, пройдя кучу ходовых испытаний, отбороздя на всех ходах черноморские полигоны, крейсер подошел к самому главному: испытанию своих могучих ракетных систем. Советские кораблестроители не зря славились своим умением всунуть максимально возможное количество оружия в заданный свыше объем, поэтому «Слава» предназначалась для уничтожения не просто одного отдельно взятого авианосца, а чего уж стесняться, всей авианосной группы со всеми шаландами в окрестности. В связи с этими возможностями крейсера в полигоне распихали десяток отслуживших свое кораблей-мишеней, а на отстрел этих ветеранов решил прибыть сам главковерх Горшков со всей своей штабной свитой. Да еще и «зеленых» краснолампасников прихватили с полтора взвода, хвастануть обновкой. Для комфортабельного вывоза всей этой оравы отдраили штабное судно «Эльбрус», придав его внешнему и внутреннему виду глянец, достойный московской золотопогонной братии. В целях секретности и безопасности все страны, суда которых, случайно или нет, могли забрести в район стрельб, загодя предупредили об учениях, и для пущего страха натыкали вокруг полигона корабли Черноморского флота. А так как и стрельбы предстояли неординарные, можно сказать, даже судьбоносные, на оцепление полигона выгнали все возможные плавсредства, чтобы не то что фелюга, доска с гвоздем не проскочила. И вполне естественно, что и дремучий дивизион также был расписан в какой-то глухой квадрат полигона, дабы и дело делать, и глаза флотоводцев не мозолить.
И вот настало то самое время «Ч». «Слава», громыхая подъемниками крышек шахт, занимает позицию для стрельбы. Горшков со штабом на мостике «Эльбруса» с ноги на ногу переминается. Общевойсковые маршалы с генералами по гальюнам отираются, страдая от качки и морской болезни. Короче, все на своих местах. Стреляла «Слава», естественно, болванками, а не боевыми ракетами. Но и та болванка, если уж ненароком в корабль попадет, то уж если и не сможет взорваться, так все равно делов натворить может - ого-го!
Все бы хорошо, но ведь не война, а испытания. Техника только учиться работать. Все болванки «Славы» легли точно в цель, только вот у одной что-то в электронных мозгах наперекосяк пошло, и начала она себе другую цель подыскивать. И ведь нашла! «Эльбрус». Со всеми царедворцами на борту. А Главком уже всех обрадовал успешными результатами стрельб, и вестовые забегали по гарсункам, готовя кают-компанию к банкету. Главкому резво доложили о конфузе. Мол, летит, тащ адмирал, и скоро будет. Тот, недолго думая, дает команду: сбить этот «чемодан» всем, чем возможно, мне ложка дегтя в бочке меда ни к чему! Корабли оцепления напряглись, шарахнули с разных сторон, разнесли болванку в молекулы, и опасность от флотоводцев отвели. А стреляли все. Даже с литёхиного дивизиона раза три грохнули своими устаревшими игрушками под шумок, решив пару утерянных списать. Когда Главкому доложили, что опасность устранена, старый царедворец мысленно перекрестился и приказал определить, кто именно сшиб непослушную железку, и пригласить того, не взирая на возраст и звание на предстоящий банкет на «Эльбрус». Ракетчики траектории подсчитали, данные приборов сверили, и оказалось, что сбил взбесившуюся железяку с одного старого ракетного катера, с установки левого борта, а попросту именно тот зачуханный литёха, о котором и идет речь. Может, и не так все было, может, ничего никто и не подсчитывал, а просто ткнули пальцем, не знаю, да никто и не узнает уже, но то, что судьба лейтенанта с этого момента изменилась, это факт.
Строго запросили на катер: «Кто командир установки?». С катера рапорт: «Лейтенант Пупкин». Им в ответ: « В 18.30. Пупкину прибыть на «Эльбрус» на аудиенцию к Главкому. Форма одежды парадная. При кортике». И точка... Зачем, почему, для чего - хрен знает... Гадайте, мол, сами...
На ракетном катере напряглись. Командир корабля, седовласый капитан-лейтенант, высвистав Пупкина, расспросил того обо всем, начиная от родства в Москве и окрестностях, и заканчивая тайной аморальщиной. Но тот ни в каких грехах не признавался, разве только в мелком хулиганстве недавних курсантских времен и бытовом пьянстве, которое на вызов к Главкому явно не тянули. Делать нечего. Приказ есть приказ, его выполнять надо. Но вот только обнаружилось, что похоронив свою будущую карьеру, Пупкин после выпуска забросил свой парадный мундир где-то на берегу в съемной квартире, и с тех времен его ни разу не доставал. Срочно провели ревизию имеющихся на борту парадных офицерских мундиров, и нашелся всего один, более или менее сидевший на Пупкинской фигуре - мундир командира. Старый каплей думал недолго. Трезво рассудив, что если Пупкин не врет, то вызов к Главкому какая-то ошибка, а если врет, то уж все равно, за что по балде получать. Он напялил на Пупкина свою щегольскую парадку, предварительно отстегнув с тужурки свои «песочные» награды и прочие знаки, указывающие на срок службы владельца мундира. Звездочки с погон удалять не стал, пущай литёха где-нибудь в общем строю с каплейским достоинством постоит, а портить окончательно свой мундир вырыванием звездочек и отпарыванием нашивок посчитал уж слишком большой жертвой. Так и убыл свежевымытый, свежепостриженный и выбритый до синевы лейтенант Пупкин в каплейском мундире в полном недоумении и с долей изрядного испуга на рандеву к Главкому на мерно тарахтящем баркасе по спокойной вечерней глади Черного моря.
Несмотря на досадное недоразумение с загулявшей ракетой, стрельбы заботами Главкома были признаны успешными, и по этому поводу кают-компания «Эльбруса» битком была набита носителями погон всех категорий, по большинству своему старших офицеров и выше. Оказаться к главкомовскому телу поближе хотелось всем. Пупкин застенчиво жался по стенкам кают-компании, где обладатели погон с двумя просветами и выше, ожидая явление Главкома, коротали время в разговорах. Лейтенант, по причине еще совсем недавнего курсантства, не успевший избавиться от панического страха перед большими погонами, более всего в жизни хотел, чтобы это мучение побыстрее закончилось, и его отконвоировали на родной катерок. Главком же, до последних своих дней сохранивший трезвость мышления, жесткость и твердость в принятии решений, в последние годы все же обрел некоторую сентиментальность в поведении, присущую почти всем пожилым людям, и поэтому, войдя в кают-компанию, не прошествовал сразу к СТОЛУ, а решил лично поздороваться с всеми присутствующими офицерами.
Шаг за шагом, череда рукопожатий добралась и до Пупкина, как он ни старался размазаться по стенке за чужими спинами. Ослепляющий погон адмирала флота Советского Союза остановился напротив глаз каплеистого лейтенанта.
- Ну?! - Суровый взгляд Главкома уперся в Пупкина.
- Э... - Пупкин скосил взгляд на погон собственного мундира.
- Капитан-лейтенант Пупкин!- выдохнул офицер с максимально возможной громкостью.
- Кто такой? - Главком недоуменно повернулся к толпившейся за его спиной свите.
- По вашему приказанию... офицер, сбивший ракету... отдельный дивизион ракетных катеров - услужливо подсказал откуда-то сзади вездесущий порученец в чине капитана 1 ранга.
Взгляд Главкома потеплел.
- Молодец, капитан-лейтенант! Что, нечасто с главкомом здороваться приходится?
- Нечасто, товарищ адмирал флота Советского Союза!- полупрошептал Пупкин, стараясь не глядеть в глаза Главкома.
- Ну так давай! - Главком протянул руку.
Пожали. Рукопожатие немолодого адмирала оказалось крепким.
- Наша смена. Вот такие как он и будут лет через десять новые корабли в океан выводить. Да? - Главком повернулся к свите. Многопогонное сопровождение дружно и воодушевленно закивало и начало сдержанно, но организованно выражать полное согласие с мудрыми словами адмирала.
- Служи, капитан-лейтенант, и дальше так же достойно.- Главком повернулся, и перед тем как проследовать дальше, кивнул порученцу.
- Офицера отметить в моем приказе.
И свита с адмиралом проследовала дальше. А порученец извлек блокнот и ручку, сноровисто записал данные «капитан-лейтенанта» и устремился вслед отдалившемуся начальнику. На этом судьбоносное свидание Пупкина с Главкомом закончилось. Оставшееся время он, стесняясь и чувствую себя очень неловко среди скопища больших эполетов, что-то перекусил, и с большим облегчением через пару часов покинул «Эльбрус». На родном корабле он сдал мундир командиру, коротко рассказал о происходившем и снова погрузился в привычный ход службы, особенно и не вспоминая о свидании с Главкомом.
Прошло два месяца. Привезли как-то в штаб дивизиона очередную порцию документов из штаба флота, естественно, засекреченных донельзя, а потому, на счастье, мало кому доступных... А там... Среди всяческих приказов и директив общего характера затесались две бумаженции, первая из которых заставила командира дивизиона очень сильно почесать затылок, а от второй у него вспотела спина. Бумага номер один была выпиской из приказа Министра обороны СССР о присвоении внеочередного воинского звания капитан 3 ранга капитан-лейтенанту... Пупкину!!! Бумага же номер два, уже приказом командующего ЧФ, назначала на вакантную должность начальника штаба его дивизиона все того же свежеиспеченного капитана 3 ранга Пупкина... Сомнений быть и не могло! Фамилия, имя и отчество совпадали полностью...
Надо отдать должное крепкой закалке немолодого комдива. Приказав секретчику молчать до команды под страхом потери скальпа, комдив утром, понимая, что такие вещи по телефону не решаются, подхватил папку с документами и унесся в штаб флота, в Севастополь.
В отделе кадров флота, куда предусмотрительно с самого начала двинулся комдив, оторопели не меньше его самого. Но начальник отдела кадров, быстро смекнув, что к чему и оперативно посовещавшись с кем-то повыше, принял воистину соломоново решение. Заведя комдива к себе в кабинет, разлил по рюмкам коньяк и выдал тому примерно следующее:
- Уж и не знаю, на чьей совести прохлоп со званием, но вот с должностью точно на нас. А назначение ведь утвердил начальник штаба флота. Сам и сказал, вот вам и кандидатура, Главкомом отмеченная... Вот и суди сам: попытаться в Москву доложить об ошибке Главкома, так сами по загривку по полной получим, и всем скопом головы поснимают. Главком лично представление подписал, а с его подачи и министр обороны, причем с формулировкой, знаешь какой? За освоение новой техники!!! За «Славу». А мы им попытаемся, понимаешь, каптри, мы им попытаемся доказать, что они уже дурни старые, и ничего не соображают! Да нас в порошок сотрут наши же местные начальники! Мы с тобой оба на посту НИС на острове Диксон до смерти служить после всего будем! Пойду я к нашему начальнику штаба, тот же результат будет, уж я лично на своем месте стопроцентно не усижу... да и ты наверняка тоже... за компанию. Поэтому решение мое такое: езжай-ка ты обратно на свои скорлупки и вручай Пупкину «майорские» погоны, со всеми положенными ритуалами и перед строем. А на все вопросы офицеров отвечай: Главком есть Главком! И баста! Мол, сам удивлен, но в штабе все подтвердили. Так и сказали: приказы министра не обсуждаются. А обо всем остальном - молчок! Сам ведь понимаешь, кадры решают все. Мы этому Пупкину и старлея и каплея задним числом присвоим, никто и не подкопается. А вот насчет его должности... придется тебе его начальником штаба потерпеть. Пусть он у тебя бумажки пару-тройку месяцев поперебирает, может, и научится чему, а потом я его перекину куда-нибудь с повышением с «твоей» подачи, туда, где он никаких бед по своей молодости наделать не сможет. А заодно с ним и тебя куда-нибудь переназначим, чтобы обидно не было. Небось уже и надеяться перестал из дыры-то своей выбраться? Поможем!
Так и поступили. Погоны полностью офонаревшему Пупкину торжественно вручили перед строем дивизиона. Вопросов, конечно, была масса, но и Пупкин, сам уже кое о чем догадывавшийся, и офицеры с его катера благоразумно и предусмотрительно помалкивали, да и комдив, осадив наиболее любопытных, интерес к этому делу довольно быстро погасил.
Месяца четыре капитан 3 ранга Пупкин честно пытался разобраться со всеми штабными проблемами под чутким и непрерывным контролем командира дивизиона, а потом был внезапно отозван в распоряжение отделов кадра ЧФ. Там он еще месяца два протирал штаны, попутно поменяв удостоверение личности офицера на новое, из которого с удивлением узнал, что старлея он получил через 2 месяца после выпуска из училища, а каплея еще через 2, а уж только потом стал капитаном 3 ранга. После всего этого Пупкин получил назначение командиром курса в один из питерских ВВМУЗов, куда незамедлительно убыл воспитывать будущих офицеров, ненамного младше его самого. Командир его дивизиона тоже не забыли. Почти сразу после Пупкина он получил очередное воинское звание, на которое уже давно не рассчитывал, и с повышением был переведен в штаб Черноморского флота. А командиром дивизиона стал бывший командир пупкинского катера, тот самый капитан-лейтенант, с мундира которого и закрутилась эта сказочная история...

Погранвойска - страна чудес...
В подтверждение расскажу байку, слышанную мной из третьих уст. К тому же это было в 96 или 97 году, так что помножьте на склероз.

Примерно в те же годы на сочинском пляже в гордом одиночестве прело грузное тело. Несколько поодаль в темных костюмах и белоснежных рубашках загорали несколько крепких мужиков с цепким взглядом. Один из них, только без костюма и в плавках возвышался недремлющим бастионом рядом с первым преющим телом.
"Ну что, Коль, что там на горизонте видать?" обратилось тело N1 к телу в плавках. "Да сторожевик пограничный на горизонте, Борис Николаевич, болтается, а так ничего. И вот ведь служба у ребят, я тут пять лет на даче ошиваюсь, а эти и в дождь, и в зной и в буран и в шторм на горизонте. В кусты сунешься - оттуда пограничный пес Алый с погранцом дышат, языки высунув. Молодцы, надо бы поощрить, Борис Николаевич!" - все больше воодушевлялся Коля. "Надо - поощрим, только не тарахти, понимаишь, больше", - благодушно отозвалось Самое Главное Тело.

Сказано, сделано. Через сутки на столе у Директора ФПС генерала армии (чтоб ему пусто было) Николаева уже лежала президентская телеграмма с требованием организовать в причерноморском бассейне антитеррористические учения силами погранвойск на предмет поощрения достойных.

Решили сделать так. Неподалеку от Сочи (а чего Самое Главное Тело далеко возить?) поставили старую баржу, изображавшую ВМС Ичкерии. На эту баржу последовательно должны были выходить: пара АН-72П (патрульно-транспортный самолет с пушками НУРСами и боНьбами), пара Ми-8 с тем же, примерно, ассортиментом за исключением пушек (на вертушках 7,62 пулеметы стоят) и боНьбов, потом из-за горизонта выскакивал пограничный катер, добивающий цель из 12,7-мм пулеметов. Николаеву они никогда не нравились, ибо есть же пулеметы 14,5-мм, но уж что есть, то есть.
Высокие лица, выгнав офицеров и мичманов из кают и кают-компании в боевые посты, расположились с относительными удобствами в паре километров от баржи на борту «крупного» пограничного сторожевика, который на флоте именуется артиллерийским катером.
Надо сказать, что полеты строем никогда не были сильной стороной экипажей Ан-72 Камчатского полка (2 экипажа как раз сидели на усилении в Ставрополе). Точнее, они никогда плотным строем не летали, только на временнЫх интервалах. Но, Родина требовала подвига... В итоге ведомый, пристроясь к ведущему перед самым НБП (началом боевого пути), не загасил скорость и стал угрожающе наползать на ведущего. Тот, как мог, уворачивался. В этих душераздирающих маневрах совсем забыли о цели, дали залп в район баржи, промахнулись, гордой кучкой прошли над сторожевиком и растворились в синем небе.
"А почему, понимашь, не попали?" - стало поворачиваться тело в сторону пограничных военноначальников. "Товарищ Верховный главнокомандующий, условная цель, отделившаяся от корабля лодка с террористами, условно уничтожена", - выкрутился Командующий Авиацией ФПС.
Следующий цирковой номер отколол сильно вооруженный катер, у которого сдох один из дизелей и его командир взмолился в эфир: "Мужики, подождите, не стреляйте без меня". "Ждем", - и показавшиеся уже на горизонте вертолеты встали в вираж.
"Чего это они, панимашь", - забеспокоилось тело. "Оценивают обстановку", - нашлись пограничники из свиты. "Маладцы, понимашь", - одобрило тело.
Тем временем катер нагнал упущенное время и вертушки вышли на НБП. Прицеливание, пуск, что за черт, у ведущего не сходят НУРСы и он с ревом проносится над баржей. Ведомый, не готовый к такому обороту (должен был из пулеметов обстрелять остатки баржи), дает залп, промахивается.
"Опять, понимашь, не попали", - начало сердиться тело. "Если бы все попали, Борис Николаевич, морякам нечего было бы делать. А так сейчас моряки покажут класс".
В этот момент у катера, почти вышедшего на предельную дальность стрельбы сдыхает второй дизель. Делать нечего, открыли огонь с места вечной (теперь) стоянки. Куча всплесков вокруг цели, пара-тройка пуль все-таки продырявила надстройку баржи.
"Молодцы, - одобрило тело, - могут, когда захотят. А пачему, понимашь, враг не тонет?" "А это сюрприз, - пытается выкрутиться уже морской Главный пограничный командир, который за пару лет до этого еще пытался командовать подводными лодками Северного флота - Не желаете ли сами, Борис Николаевич, цель добить?" Изрядно кривое к тому моменту тело в костюме без галстука, напялившее тропическую кепку с ручкой (пилотка с козырьком голубого цвета), ведут под белы ручки на боевой пост с визирной колонкой (ВК), управляющей стрельбой. А тело рвется к носовой пушке, чтобы лично запихать в нее снаряд и дать залп по примеру легендарной «Авроры». Командир корабля изрядно потеет, ибо у автоматической носовой пушки 76-мм калибра есть известная болезнь - утыкание следующего снаряда в попку предыдущему при подаче на маятник системы заряжания. Это чревато отказом орудия с последующей его разборкой\сборкой, для чего в мирных условиях надо идти в базу. Впрочем, в самом пиковом варианте возможен и взрыв внутри орудия. К тому же 76-мм - достаточно мощная весчь, которая пробивает такую баржу насквозь, и если пьяное тело будет ее наводить, можно покрошить своих с большой вероятностью. Командир шепотом приказывает «бычку»-артиллеристу взять управление ВК с кормовой шестиствольной АК-630, которая проще и эффектнее в работе. Согнали с насеста комендора-матроса, поставили за спиной Верховного, чтоб объяснил, что куда нажимать.
ТР-Р-Р-Рах!!! Очередь прошла над кормой баржи. ТР-Р-Р-Рах!!! Резануло надстройку, полетели ошметки «Вот так вот... а то вояки, бля, понимашь", - упивался Верховный, - "Ржавую баржу утопить не можете!". Матройзер тем временем тихонько поднял опущенный Верховным (чтоб не мешал) прицел ВК, и чуть качнул колонку вниз. ТР-Р-Р-Рах!!! Под ватерлинией баржи вскипело. «Вот так, понимашь, надо», - поучал довольный, как слон, Верховный, вылезая с насеста. В кают-компании было уже накрыто... Через открытые иллюминаторы доносился довольный рык: «Таранить их надо было и эт-та... ик! На абр... абр... арбордаж...». Баржу добили без Верховного.

По итогам учений: командиру катера и ведущему Ан-72 - медаль "За отличие в охране госграницы", остальным летчикам - знаки "Отличник погранвойск" самой высшей степени и благодарность от Директора ФПС, командиру сторожевика - именные часы, матросу-комендору отпуск чуть ли не 2 месяца длиной. Условный противник условно посрамлен. По самые помидоры...

Самогон, бабка и капитан Мищенко

Бабка материализовалась у периметра словно из воздуха. Часовой-"спутник" как раз заканчивал "плановый облет" поста, когда его внимание привлекло старческое покашливание. Приблизившись к решетчатому забору, боец по имени Максим (имя позднее вошло в анналы караула по охране "объекта N5", сами поймете почему) осторожно и даже где-то вежливо поинтересовался, а какого, собственно... пожилой женщине надо у периметра секретного объекта? На что бабка, нимало не смущаясь, попросила его вызвать на пост "старшего начальника". В ответ на замечания Максима о том, куда бы следовало прогуляться старушке (ну никак бабка не тянула на лицо, уполномоченное общаться с ЕВНК (Его Величеством Начальником Караула), старушка только хитро улыбалась и туманно бормотала что-то на тему "вам же лучше будет, внучек". Плюнув, Максим снял трубку ТА-57 (полевой телефон связи с "караулкой") и вызвал начальника караула на пост.
Следует отметить, что караул на "объекте N5" в городе N был достаточно халявным и немногочисленным. Руководил им не офицер, а сержант, старше призывом на полгода прочих бойцов. Нравы оттого там были достаточно демократичные. Не в плане полного беспредела, а в том плане, что и отпроситься на полчаса в город за сигаретами и "хавкой" можно было легко, и получить в лоб за какой-либо "косяк" - аналогично. Не в присутствии комендантской проверки, естественно...
Начальник караула, сержант по имени Серега, прибыл немедленно. Увидев бабку, он уже хотел было обложить по матушке... нет, не ее, а часового, потревожившего послеобеденный сон ЕВНК, но тут старушка бодро подсеменила к начальству и что-то зашептала ему на ухо. В процессе шептания глаза Сереги становились все больше и больше, пока не достигли параметров морского окуня. Даже не дослушав бабку, он энергично закивал головой и исчез в направлении караульного помещения. Спустя считанные секунды он появился вновь с картонной коробкой, в которой хранились продовольственные припасы караула. Вручив эту коробку бабке, сержант ушел досыпать обратно.
Маленькое отступление. Выдаваемые на караул продукты состояли большей частью из крупы системы "сечка обыкновенная", кильки в томате и плохо пропеченного хлеба. На втором году службы есть это не могли даже самые голодные бойцы, предпочитая обеспечивать себя самостоятельно. Делалось это разными способами, о которых еще предстоит написать толстенный том. А залежи "сечки" и черствого хлеба складировались под лестницей как абсолютно непригодные для нормального здорового человека. Разве что килька периодически менялась у вечно голодных "духов" на различные домашние сувениры, просто отобрать которые не позволяла совесть даже у самых отмороженных дембелей.
Вечером сержант вновь убыл по звонку часового, а вернулся в "караулку" с бутылкой, в которой плескалась прозрачная жидкость. Вот отгадайте загадку: откуда в центре города N... ладно, для простоты изложения назовем его Москвой... откуда, я спрашиваю, взялась совершенно деревенская бабка с самогоном собственной выработки и горячим желанием выменять его на "корм для скотины"? И какую скотину она содержала в районе одной из "центровых" станций метро - мужа-алкоголика или канарейку? Никакое другое живое существо есть наши запасы не стало бы из инстинкта самосохранения... Так или иначе, а наш караул получил поставщика заветной горючей жидкости отличного качества, бабка - желанный "комбикорм", а часовой Максим стал героем, как первый вошедший в контакт с дружественной цивилизацией.
Самогон, которого было не так уж много, но достаточно для употребления в выходные и праздничные дни, был размещен в караульной "шхере". Что такое "шхера", каждому хоть полгодика служившему на секретном объекте, известно. Вкратце: так называется тайник, в котором хранится то, что хранить на объекте никак не положено - дембельские альбомы и фотографии, сами фотоаппараты, спиртное, добытые в городе номера "Плейбоя"... В нашей "шхере" под лестницей, в древние времена еще устроенной путем извлечения из стены нескольких кирпичей, почетное место занял самогон. Хотя там были и не менее ценные вещи из "обменного фонда" - два кожаных офицерских ремня (привет капитану Смирнову, благополучно их... потерявшему!), метра два шелка на дембельские подшивы, кое-какие фотографии.
Большинство проверяющих из комендатуры охраны были прослужившими в ней много и славно, в званиях не ниже майора офицерами, и к своей работе относились спокойно. Подозреваю, что "шхеру" нашу они изучили еще во времена нашего младенчества, но смотрели на нее сквозь пальцы. Но был там кадр, которому не давало покоя любое мало-мальски заметное благополучие бойца. Звали его - капитан Мищенко. В дежурство Мищенко в караул не брались даже присланные из дома махровые полотенца и дорогая зубная паста - все это конфисковывалось им немедленно как "неуставное". Когда он нашел как-то фотоаппарат на объекте... о, это была история, которой надо будет посвятить время и место... Но в другой раз. А в этот несчастливый раз комендатурский УАЗ затормозил со страшным скрипом у ворот "объекта N5". Вечная хвала и память водителям ...-й комендатуры охраны, нещадно наказываемым за подобное "предупреждение" караулу, но упорно не желающим подъезжать тихо! Часовой услышал, оценил и дал два звонка в "караулку".
С этого момента время утратило привычное течение, замедлившись в десять раз. Зависла над крышей "объекта" случайная ворона, еле-еле шевеля крыльями. Ворота открывались тягуче-медленными толчками, столь же замедленно тянулась к виску рука часового (вооруженного пистолетом, прошу заметить, это для знатоков устава) и звучал доклад по полной форме. В это время в "караулке" наоборот все кипело и пенилось. Старательно уничтожались следы неуставного обеденного пиршества (финская селедочка, греча с МЯСОМ и шоколад), подметалось и подчищалось все возможное. Но главной заботой был самогон. Для начальника караула это была смерть. В лучшем случае он бы вылетел с "прикормленного" караула как пробка, в худшем - продлил бы свой срок службы минимум на полгода. И тут вновь показал себя Максим. С криком "Щас, тащ сжант!" он исчез в бытовке и тут же выскочил обратно с большой электрической лампочкой в руке. Сунув руку в "шхеру", он как следует грохнул ее о стенки тайника.
Спустя минуту вошел Мищенко. Капитан был мрачен и зол - при объезде караулов он не смог найти ни единого "косяка", что являлось для него эквивалентом бесцельно прожитому дню. Оставался пятый, самый расслабленный. Найти здесь "залет" было для Мищенко делом профессиональной чести и мастерства.
Кто подсказал капитану местоположение "шхеры" - загадка. Но первым делом, после обязательного ритуала приветствия, он сунулся именно туда. Сунулся в прямом смысле слова - рукой, не обращая внимания на вопль сержанта: "Тарищ капитан, там стекло!" И с криком выдернул окровавленную конечность обратно. Тонкое ламповое стекло тем и неприятно, что дает качественные и долгозаживающие порезы... И тут я впервые увидел, как закаленному в боях с личным составом офицеру стало плохо. Он побледнел, закатил глаза и стал оседать, благо был подхвачен бойцами караула. Дальше была экстренная помощь в виде обработки йодом, перевязки, стакана... нет, не самогона - обычного чая. Придя в себя, Мищенко поинтересовался, какого... там делает стекло? На что сержант невозмутимо ответил, что сам хотел было убрать его, но получил травму (демонстрируя при этом перевязанный палец, пострадавший в ходе разделки селедочки) и решил не устранять вещественные доказательства до проверки караула. Проверка была скомкана. Так и не обнаружив никаких недостатков в несении службы, капитан отбыл с объекта, приказав начкару немедленно ликвидировать злополучное стекло. А наш Макс в очередной раз стал героем всего караула.

"... ДОЛЖЕН БЫТЬ ТУПЫМ И РЕШИТЕЛЬНЫМ"

Эпатируя, многие на Флоте на месте троеточия в этом заголовке вставляют название своей специальности, но не все делом могут доказать свою личную причастность к сути приведённого афоризма.
Пик расцвета на Флоте ракетно-артиллерийского дела пришёлся на восьмидесятые годы прошлого столетия. Стрельб было много. Рвались от напряжения нервы и печень, летели награды и должности, ускоряли или замедляли свой бег воинские звания. Стреляли одиночно и в составе соединений. Отражение атак с разных направлений ракет-мишеней, запускаемых с кораблей, подводных лодок, самолётов и береговых установок происходило с различной степенью успешности. Ракет и снарядов не жалели. Иногда "заваливали" все пять-шесть одновременно выпущенных ракет, а иногда они "шуршали" не обнаруженными до точки самоликвидации. Ракетчики со стажем помнят "Пёрл-Харбор" ракетной подготовки 10-й ОпЭск ТОФ, когда на одной совместной стрельбе 18 марта 1983 года официально было зафиксировано 18 неуспешных пусков ЗУР.
Сбитые мишени часто пролетали рядом с мачтами кораблей, а иногда горящие многотонные болванки по неописуемой траектории падали у борта. Всё это было тяжело, дорого, интересно, полезно, но и очень опасно. Гибель "Муссона" 16 апреля 1987 года открыла многим глаза на проблему, хотя для мыслящих офицеров, включая лейтенантов, она была на виду. Даже в правилах ракетных стрельб было заложено несоответствие реалиям. Каждая поражённая ракета-мишень считалась опасной в зоне радиусом дальности её возможного полёта до выработки оставшегося топлива. Естественно, в этом круге радиусом десятков, а то и за сотню километров, находились все участвовавшие в стрельбах корабли...

Назначенный на должность командира батареи МЗА бпк "Ташкент" лейтенант Курепин, месяц назад прибывший после выпуска из училища, уже безвозвратно вошёл в образ управляющего огнём на первой в жизни фактической стрельбе. Его руки намертво срослись с металлом визирной колонки, а в усмерть заинструктированном мозгу гвоздём торчала необсуждаемая истина: ракету-мишень, по которой произведёны пуски ЗУР, считать опасной независимо от результативности данных пусков. А это значит, что без дополнительных команд и указаний его, лейтенанта, праздник наступал по умолчанию...
Дальность до обстрелянной цели сокращалась и с входом её в зону поражения 30-мм шестиствольного автомата комбат замкнул цепь стрельбы, как учили. Он так самозабвенно "палил" от визирной колонки очередями по ракете, прошедшей курсовой параметр и уходящей по корме корабля, что трассы начали ложиться вдоль кильватерного строя соединения, норовя слиться с ним в огненном экстазе.
В сети управления стрельбой соединения и по корабельной боевой трансляции "Ташкента" хор истеричных криков "Дробь" рвал мембраны аппаратов и барабанные перепонки экипажа. Но руки комбата, отсоединившиеся от мозга, ничего этого не воспринимали.
Побелевшие от напряжения пальцы, продолжавшие неистово давить на гашетку, не смогли справиться с внезапно наступившей тишиной. ВыстрелА, снаряжённые на стрельбу, закончились за мгновение до момента, синонимом которого является северное млекопетающее семейства псовых...
На разборе стрельбы московский адмирал неистовствовал. Швырял свою дорогую фуражку, стучал кулаками по столу, топал ногами - всё никак не мог обнулить свою энергетику, так как лейтенант гордо поднятым подбородком демонстрировал состояние обратное раскаянию.
- Ну объясни же ты мне, наконец, лейтенант! Почему ты стрелял?!
Выдержанная МХАТовская пауза...
- Да потому, товарищ адмирал, что если б я не стрелял, то точно так же вот стоял бы сейчас перед вами и отвечал на ваш вопрос: "Лейтенант! Почему ты не стрелял?!"

КОМАНДИР.

Всё никак не получалось написать о Командире. И сейчас, наверное, не получится. Не хватает красок и умения ими пользоваться...
Ежегодно, несмотря на зачастившие в последние годы инфаркты и микроинсульты, вначале в Питере, а через пару недель в Москве, в безукоризненной адмиральской форме он принимает доклады о построении экипажа по случаю торжественного подъёма Военно-морского Флага СССР на такр “Минск”. Всё, как положено: оркестр, “Встречный марш”, “Здравствуйте, товарищи!”, “Поздравляю вас...”, “Ура! Ура! Ур-а-а-а-!!!” Безукоризненный поворот “кругом”, и слегка влажные глаза.
Потомок осетинских князей с внешностью и статью Кларка Гейбла или Муслима Магомаева в лучшие их годы (нет, это они на него были похожи), тайная мечта многих представительниц прекрасной половины человечества - он, как внешними так и внутренними качествами олицетворял “Минск” с его красотой, величием и здоровым, контролируемым интеллектом, высокомерием.
“Мой катер - к моему трапу!”, “ПЭЖ! - почему у меня крен на левый борт?”, “Я сегодня летаю...” - эти и другие, вошедшие в историю перлы стали привычной и неотъемлемо-привлекательной частью его имиджа.
Путь в командирское кресло второго отечественного авианосца Командир прошёл через ступени командирства на большом охотнике, сторожевом корабле проекта 50 и крейсере пректа 68-бис. Зачастую командиров крейсеров назначали сразу комбригами, а следовательно факт назначения на такр равнозначно играл гранями почёта, доверия и... неблагодарности. Комбригами, молодых и рвущихся, было кого назначать. А на авианосец нужны были зубры! Подобную судьбу со временем разделили и командиры тяжёлых атомных крейсеров.
Соколов, Пыков, Гокинаев, Саможенов, Ясницкий, Черных, Ковальчук, Здесенко - оттянув с запредельными нагрузками лямку, назначались на “почётные” предпенсионные должности в большинстве своём не дотянув до “пауков” на погонах. “Мавр своё дело сделал, мавр...”
Иногда в его кораблевождении мне, пестрожопому вахтенному офицеру, чего-то не доставало. Ну, почему бы не пронзив боны на среднем и с “якорь на скобу!” не сделать какую-нибудь умопомрачительную циркуляцию, замерев на мгновение у места постановки, а затем после лёгкого “толчка” на инерции заднего хода не размотать с грохотом якорь-цепь?! А потом я понял, что он ни разу нигде не ошибся: ни одного промаха, повторного подхода, героического исправления собственной предыдущей ошибки.
Драл? Ну, а как же! Интеллигентно драл. От чего иногда появлялся стыд - чувство противопоказанное настоящему флотскому офицеру. А ещё он не курил. И на мою радость в ходовой рубке и салоне и кают-компании была экологически чистая обстановка, что было суперредчайшим явлением на кораблях ВМФ.
Всё, довольно. Я же предупреждал, что не получится.
Поэтому в завершение предлагаю два негероических штриха для более полного восприятия образа.

Иногда незначительные нюансы в поведении человека указывают на его настоящую суть: снимают лоск, наносную уставность или наигранную бесшабашность “рубахи-парня“. И сам собой возникает вопрос: а знаю ли я его таким, каким он есть на самом деле... Но порой незначительные на первый взгляд ситуации расставляют всё по своим местам.
Мои друзья Филимонов и Меньшиков попали в севастопольскую комендатуру. Попадать туда было вовсе не обязательно. Но разве мог блестящий Филимонов промолчать на реплику помощника коменданта гарнизона знаменитого капитана Анисимова:
- Товарищ капитан-лейтенант, вы пребываете в нетрезвом состоянии!
Промолчи - и вопрос закрыт. Но не тут то было:
- Товарищ капитан, а не будете ли Вы так любезны подсказать: в каком состоянии я должен выходить из ресторана “Дельфин“ в двадцать три тридцать?
Это было покруче красной тряпки для быка или скипидара для определённой части тела.
- Шо?! У камору!!! - Загремевшие по асфальту кованые сапоги предшествовали стремительному полёту в пыльный кузов комендантского УАЗика упакованного в образцовую форму авианосного офицера. Следом туда полетел и его друг, оставивший прекрасных дам с целью оказания помощи попавшему в беду боевому товарищу...
На следующий день из комендатуры их забирал лично Командир. У железнодорожного вокзала в районе “автопоилки” Виктор Александрович приказал водителю затормозить. Не глядя в мятые не вызывающие сочувствия рожи, но эмоционально пропустив момент сквозь призму морского братства, он протянул через плечо “трояк“:
- Три минуты вам, приведите себя в порядок. Время - ноль!..

7 декабря 1978 года моему отцу исполнялось пятьдесят лет. Находясь в каких-то пятнадцати часах езды поездом от родительского дома перед убытием на край Земли, непременно хотелось поздравить его лично. Но как это сделать? Сдача второй курсовой задачи с почти ежедневными выходами в море. Вот уже неделю по метеоусловиям плавсредства не посещают наш внешний рейд, да и случай мой не предусмотрен
уставами, приказами и наставлениями. Но - о чудо!- на борт садится какой-то шальной Ми-6 с участниками какого-то очередного совещания по “минским“ проблемам. Неконтролируемое решение возникло за минут пятнадцать до планового вылёта вертолёта на берег:
- Ну и пусть не разрешат, пусть даже накажут! Зато буду знать, что всё зависящее от меня я сделал.
С горящими глазами и слегка вибрирующими коленками резко открываю двери салона кают-компании офицеров.
- Товарищ контр-адмирал, разрешите обратиться к командиру крейсера! - запросил я старшего московского начальника, проводившего совещание.
- Что, горит?!
- Так точно!
Под удивлённо-негодующие взгляды присутствующих на неожиданно прерванном совещании, я изложил Командиру свою проблему, совершенно не надеясь на положительное её разрешение.
- Это - счастье, когда есть возможность поздравить отца с таким юбилеем, - и голосом, лишённым ложного пафоса, продолжил. - А я не имел такой возможности. Мой отец погиб на фронте. Четверо суток хватит? Добро!
Впервые c другом-доктором мы покидали “Минск“ на вертолёте. И не беда, что обратно я уезжал из дома в самом разгаре торжества без и провожающих. А затем в течение трёх суток по возвращении, не имея возможности попасть на крейсер, ни на минуту не усомнился, что правильно сделал, вернувшись точно в назначенный срок.
Спасибо, товарищ Командир!