Автор - rikosha
Сперто тут: http://www.ifun.ru/comments/joke2848.html

О военном патруле



Думаю, что большинство из вас наблюдали на улицах родных городов воинский гарнизонный патруль. Обычно это офицер, начальник патруля, и два срочника или курсанта, патрульные. Шляются они по городу, офицер при оружии, патрульные со штык-ножами, и наблюдают внимательно, чтоб военнослужащие на улицах и в общественных местах блюли себя неуклонно, не барагозили и соблюдали форму одежды. Если же наблюдают они подобное безобразие, то, как правило, реагируют. Как? Ну, к примеру, замечают они бойца, в растегнутом кителе и с фуражкой на затылке, а это ж форменное безобразие. Офицер командует патрульным: "Фас!" и те приводят нарушителя пред ясны очи начальника патруля, тот проводит с ним воспитательную работу и записывает данные нарушителя в особый листочек, который по окончании патрулирования сдается либо военному коменданту гарнизона, либо его помощнику - именно им патруль подчиняется.

Так вот о листочке. Чтоб патруль не прохлаждался и чтоб служба им медом не казалась, устанавливают так называемый "план по нарушителям", у нас обычно это было 3 человека, т.е. хочешь иль не хочешь, но чтоб к концу патрулирования в этом листочке трое нарушителей было записано. Не меньше! Больше можно, ровно три можно, а меньше нет, иначе выделят тебе дополнительное время патрулирования, чтоб рысью обежать свой маршрут и искоренить в нем нарушения воинской дисциплины в лице очередного раздолбая-военного.


Так вот, служил со мной майор Толик М. Отличный мужик, спокойный, рассудительный, дело свое знал хорошо, семьянин и пр. И вот однажды мы с ним заступили в патруль, что само по себе абсолютно не примечательно, примечательно другое. Отпатрулировали, возвратились в комендатуру, у меня, как положено, трое нарушителей в листке записано, а у Толика всего два. Непорядок, однако. Надо заметить, что в тот день дежурным помощником военного коменданта был капитан-танкист, маленький, злющий, морда багрового цвета, глаза - лазер, не подходи, разрежет. Говорю:

- Толь, как же ты патруль-то сдашь?
- Да сдам как-нибудь, - отвечает, - первый раз чтоль.

Помощник-танкист как на Толика листок глянул, побагровел еще больше, аж губы с лицом слились, глаза на выкате, слюни - кипяток: "Полчаса! Дополнительного времени! Патрулирования! И! Чтоб! Третий! Был записан! Хоть рожай его! Чтоб был!".

Толик флегматично пожал плечами, вышел в коридор и, вижу, стоит там, на маршрут не торопиться. Сдал я свой патруль, выходим с танкистом этим из его кабинета, а капитан этот перемещался исключительно стремительными рывками, пробегает он мимо Толика в коридоре, понимает, что майор должен патрулировать, а он вот, спокойно стоит себе, что за дела? Танкист резко оборачивается, открывает рот, уже заранее слюнями брызжа, но сказать ничего не успевает. Толик спокойно представляется ему начальником патруля и задает резонный вопрос:

- Товарищ капитан, а почему вы не отдаете воинское приветствие старшему по званию?

Капитан застыл соляным столбом, превратился в статую. Этот безобидный вопрос перечеркнул все основы его мировосприятия.

Толик спокойно достал лист записи нарушителей и начертал там: "Капитан С., помощник военного коменданта, не отдание воинского приветствия старшему по званию", и сунул это статуе помощника коменданта: "Подпишите, что патруль сдан. Домой пора, дети ждут".

Капитан, не выходя из ступора, расписался. Толик ушел домой. Через минутку статуя начала подавать признаки жизни и тихо прошептала: "Вот же.. Блядь..."

Больше с Толика план по нарушителям не требовали никогда.

УСТАЛЫЙ БОРТТЕХНИК

12 февраля 1987 года. Пара прилетела из Турагундей, привезла почту. Борттехник Ф. заправил вертолет и собирался идти на обед. Уже закрывая дверь, он увидел несущегося от дежурного домика инженера эскадрильи. Он махал борттехнику рукой и что-то кричал. Борттехник, матерясь, пошел навстречу инженеру.
- Командира эскадрильи сняли! - подбегая, прохрипел запыхавшийся инженер.
- За что? - удивился борттехник, перебирая в уме возможные причины такого события.
- Ты дурака-то выключи, - возмутился инженер. - «За что»! За хер собачий! Сбили его! В районе Диларама колонна в засаду попала - командир, пока ты почту возил, полетел на помощь. Отработал по духам, стал заходить на посадку, раненых забрать, тут ему днище и пропороли. Перебили топливный кран, тягу рулевого винта. Брякнулся возле духов. Ведомый подсел, чтобы их забрать, тут из-за горушки духи полезли, правак через блистер отстреливался. А командир смог все-таки взлететь, и на одном расходном баке дотянул до фарахрудской точки. Теперь, оседлав ведомый борт, он крутится на пяти тысячах, чтобы координировать действия! Не меньше, чем на Знамя замахнулся, а то и на Героя, если еще раз собьют (тьфу-тьфу)! Только что попросил пару прислать, огнем помочь и раненых забрать. Ты борт заправил? - закончил инженер.
Через пять минут пара (у каждого - по шесть полных блоков нурсов) уже неслась на юго-восток, к Дилараму. Перепрыгнули один хребет, прошли, не снижаясь над Даулатабадом («Какого черта безномерные со спецназом там сидят, не помогут? Две минуты лету...» - зло сказал командир), миновали еще хребет, вышли на развилку дорог с мостиками через разветвившийся Фарахруд. Между этими взорванными мостиками и была зажата колонна, которая сейчас отстреливалась от наседавших духов. Сразу увидели место боя по черному дыму горевших наливников. Снизились до трехсот, связались с колонной, выяснили обстановку - духи и наши сидят по разные стороны дороги.
- Пока я на боевой захожу, работай по правой стороне, чтобы морды не поднимали! - сказал командир.
Борттехник, преодолевая сопротивление пулемета на вираже, открыл огонь по правой обочине дороги, где, размытые дымом и пылью, копошились враги. Трассы кривыми дугами уходили вниз, терялись в дымах, и стрелок не видел, попадают ли они по назначению.
- Воздух, по вам пуск! - сообщила колонна.
- Пуск подтверждаю! - упало сверху слово командира. - Маневрируйте!
- Правый, АСО! - сказал командир и ввинтил машину в небо, заворачивая на солнце.
Обе машины, из которых, как из простреленных бочек, лились огненные струи тепловых ловушек для ракет, ушли на солнце с набором, развернулись, и, переходя в пике, по очереди отработали по духовским позициям залпами по два блока. Справа от дороги все покрылось черными тюльпанами взрывов. Борттехник палил в клубы дыма, пока не кончилась лента.
- Ну что за еб твою мать! - вдруг сказал командир, ерзая коленями. - Педали заело! Подстрелили все-таки. И что за гиблое место попалось!
Борттехник, возившийся над ствольной коробкой с новой лентой, скосил глаза и увидел, что мешок для гильз под тяжестью последних двухсот сполз с выходного раструба, и крайние штук пятьдесят при стрельбе летели прямо в кабину. Большинство их завалилось за парашюты, уложенные в носовом остеклении под ногами борттехника, но несколько штук попало под ноги командира - и одна гильза сейчас застряла под правой педалью, заклинив ее.
- Погоди, командир, - сказал борттехник и, согнувшись, потянулся рукой к торчащей из-под педали гильзе. Попытался вытянуть пальцами, но ее зажало намертво.
- Да убери ты ногу, - борттехник ткнул кулаком в командирскую голень. Командир выдернул ботинок из стремени, борттехник вынул гильзу, смел с пола еще несколько и выпрямился. - Все, педалируй!
- Ну, слава богу! - вздохнул командир. - Пошла, родимая!
Снизились, зашли на левую сторону, сели за горушкой. За холмом гремело и ахало. Загрузили убитых и раненых. Борттехник таскал, укладывал. Когда погрузка была закончена, солдат, помогавший борттехнику таскать тела, как-то боком сел на скамейку и вцепился в нее грязными окровавленными пальцами.
- Ты ранен, брат? - спросил борттехник, заглядывая в лицо солдата. Но солдат молчал, бессмысленно глядя перед собой. Заскочил потный старлей, потряс солдата за плечо, сказал:
- Что с тобой, Сережа?
И коротко ударил солдата кулаком по лицу.
- Беги к нашим, - сказал он.
Солдат, словно проснувшись, вскочил и выбежал.
- Спасибо вам! - сказал старлей, пожимая руку борттехнику.
Высунулся из кабины командир:
- Держитесь, мужики, «свистки» сейчас здесь будут, перепашут все к ебаной матери. Уходите от дороги, чтобы вам не досталось. Мы скоро вернемся...
Взлетели, и низко, прикрываясь горушкой, ушли на север. Перепрыгнули хребет, сели на точке под Даулатабадом, где базировался спецназ ГРУ, забрали еще двоих раненых, которых привезла первая пара, ушли домой.
Сверху навстречу промчались «свистки», крикнули: «Привет «вертикальным»! «Летите, голуби» - ответил приветливо командир. Через несколько минут в эфире уже слышалось растянутое перегрузками рычание:
- Сбр-р-ро-ос!.. - и успокаивающее: - Вы-ы-во-од!
И голос командира эскадрильи сверху:
- Вроде, хорошо положили...
И голос колонны:
- Лучше не бывает. Нас тоже чуть не стерли...

Долетели, подсели к госпиталю, разгрузились, перелетели на стоянку.
Борттехник Ф. вышел из вертолета и увидел, что уже вечереет. Стоянка и машины были красными от закатного солнца. Длинные-длинные тени...
Его встречал лейтенант М. с автоматом и защитным шлемом в руках. На вопрос борттехника Ф., что он здесь делает в такое позднее время, борттехник М. ответил, что инженер приказал ему сменить борттехника Ф. Сейчас обратно полетит другой экипаж.
- Да ладно, - сказал борттехник Ф. - Я в хорошей форме. Я бодр, как никогда...
Он чувствовал непонятное возбуждение - ему хотелось назад. Он нервно расхаживал по стоянке, курил и рассказывал лейтенанту М. подробности полета.
- Надо бы в этот раз ниже пройтись, если там кто остался. Далековато для пулемета было, ни черта не понятно. Так и в своих недолго залупить!- размышлял вслух борттехник Ф.
Тут прибежал инженер, сказал:
- Дырок нет? Хорошо. Все, другая пара пойдет. Заправляйте борт по полной, чехлите, идите на ужин.
И убежал.
Отлегло. Залили по полной - с двумя дополнительными баками. Но не успел борттехник Ф. вынуть пистолет из горловины, как к вертолету подошли командир звена майор Б. и его правак лейтенант Ш.
- Сколько заправил?
- Полный, как инженер приказал. Он сказал - другие борта пойдут...
- Мудак этот инженер, - плюнул Б. - Нет других бортов! Темнеет, надо высоту набирать, как теперь с такой загрузкой? Да еще раненых грузить. Ну, ладно, машина у тебя мощная, авось вытянем. Давай к запуску!
Тут борттехник Ф., который успел расслабиться после визита инженера, вдруг почувствовал, что ноги его стали ватными. Слабость стремительно расползалась по всему телу. В голове борттехника Ф. быстро прокрутился только что завершившийся полет и борттехник понял, что второй раз будет явно лишним.
- Знаешь, Феликс, - сказал он, - оказывается, я действительно устал. Давай теперь ты, раз уж приготовился.
- Чтоб твою медь! - сказал (тоже успевший расслабиться) лейтенант М., и пошел на запуск.
Солнце уже скрылось, быстро темнело. Пара улетела, предварительно набрав безопасные 3500 над аэродромом. Борттехник Ф. сходил на ужин, пришел в модуль, выпил предложенные полстакана водки, сделал товарищам короткий отчет о проделанной работе и упал в кровать со словами «Разбудите, когда прилетят». Его знобило.
Ночью его разбудили. Он спросил: «Все в порядке?», и, получив утвердительный ответ, снова уронил голову на подушку.
Утром вся комната ушла на построение, и только борттехники Ф. и М. продолжали спать. Через пять минут в комнату ворвался инженер:
- Хули дремлем, воины? Живо на построение!
- Я ночью летал, - пробормотал лейтенант М.
- Ладно, лежи, а ты давай поднимайся.
- Почему это? - возмутился лейтенант Ф. - Мы оба вчера бороздили!
- Не пизди давай! - сказал инженер. - Ты на закате прилетел, в световой день уложился.
- Да я потом всю ночь не спал, товарищ майор! - вскричал борттехник Ф. - Я ЗА ТОВАРИЩА ПЕРЕЖИВАЛ!

1.883064516129

ДВА РАССКАЗА О МОИХ ДЕДАХ

Я хочу рассказать почтеннейшей публике о своих дедах. участвовавших в Великой Отечественной Войне. Один из них погиб в конце 44-го и похоронен в Норвегии. Другой прошел всю войну, прожил долгую и непростую жизнь и ушел от нас год назад. Мы , родившиеся в 60-х - внуки тех , кто воевал. Мы последнее поколение, слышавшее их рассказы. Наша обязанность сохранить память о наших дедах и передать ее нашим детям. Эти рассказы - мое посильное участие в сохранении памяти...

Скверный характер (Дед Гриша.)

«Странно видеть себя в матросской форменке б/у, когда привык к врачебному халату или кителю. Странно держать в руке СВТ, когда рука привыкла к скальпелю. И вообще, все это странно, но, увы вполне реально. А что делать? Характер такой - скверный».

Примерно такие мысли посетили матроса Отдельного штрафного батальона Черноморского Флота, в недавнем прошлом военврача третьего ранга Григория Абрамовича Н****

Преступление, за которое доктор загремел в штрафбат, было сформулировано как «нанесение тяжелых телесных повреждений вышестоящему командиру». Проще говоря ,будучи послан в тыл за медикаментами и перевязочными материалами из бригады морской пехоты, зубами державшей позиции под Туапсе, доктор Н**** обнаружил явный их недостаток на складах при наличии большого количества спирта и сульфидина у спекулянтов на базаре. Дальнейшие поиски привели доктора к интенданту первого ранга,начальствовавшему над этими складами. Между командирами завязался неформальный обмен мнениями закончившийся отправкой интенданта первого ранга в госпиталь со сломанными носом и челюстью и проломленным черепом. Череп был проломлен рукояткой нагана принадлежавшего интенданту. Сказались привычка доводить все до логического конца и скверность характера. ( Я могу в это поверить с учетом нашего фамильного темперамента и того ,что по рассказам бабки, дед был почти два метра ростом и соответствующей комплекции).

Военврач третьего ранга Н**** был доставлен в коммендатуру и через неделю трибунал вынес приговор - семь лет лагерей с заменой полугодом штрафбата.

А что было до этого? Детство в еврейской слободе Херсона, школа, где он как губка впитывал в себя знания, помощь отцу на мельнице. В мединститут не приняли как сына бывшего нэпмана, работал в инфекционной больнице санитаром, потом призвали в армию. Здесь повезло - направили в Военно-медицинское училище имени Щорса, которое готовило фельдшеров. После выпуска - снова везение - служить направили в отделение гнойной хирургии при клинике Военно-медицинской академии. Там трудолюбивый и любящий свое дело фельдшер был замечен и ему было предложено продолжить образование на специальном факультете. Был такой, который готовил из фельдшеров военврачей с учетом уже полученных знаний. Так сбылась его мечта стать врачом.
Потом была служба в базовом госпитале в Севастополе.
Потом война. Н**** добровольцем попросился в отряды морской пехоты, направляемые на помощь Одессе. Там ему пришлось не только оперировать в примитивных условиях, но и часто самому выносить раненых. Был момент, когда к полевому медпункту прорвались румыны и медперсоналу вместе с легкораненными пришлось взяться за винтовки и даже сходить в рукопашную.

Потом был ад Севастополя от первого до практически последнего дня (он ушел с одной из последних подлодок, эвакуировавших госпитали) и болота под Туапсе...

Командир штрафбата встретил его с улыбкой :

--- Доктор, я твой крестник. Здорово ты меня в Севастополе заштопал. Помнишь, ни лекарств, ни спирта не было. Ты по живому в ране ковырялся .

Доктор не помнил. Таких случаев было много. Всех не упомнишь. Да и вообще, в сложивщейся ситуации он чувствовал себя явно не в своей тарелке.

Батальон готовили к высадке с торпедных катеров. Каждый из штрафников, а это были в основном боевые офицеры разжалованные за различные проступки (или поступки), отлично понимал что готовится большая десантная операция их используют как первый эшелон. Н**** это понял по-своему и всеми правдами и неправдами где только мог доставал бинты и перевязочные пакеты. На замечание взводного что он тут не врач, а штрафник, он ответил,что свои прямые обязанности бойца он выполнял и будет выполнять наравне со всеми, а это вроде как на общественных началах, ведь диплом у него не отобрали.

Вечером 10 сентября 1943 года батальон был посажен на торпедные катера и малые охотники. Десант шел в Новороссийск, прямо в порт. А на молу и волнорезе их ждали 88-милиметровки и эрликоны. Не один раз описано как мол и волнорез были разрушены торпедами и как на то, что осталось от них, высадились, согласно официальной советской истории, бойцы 393-го батльона морской пехоты. На самом деле это был офицерский штрафбат.

Вооруженные только легким оружием штрафники на штыках вынесли немцев с территории порта. Добрая половина из них погибла под кинжальным пулеметным огнем с элеватора. Штрафники не считаясь с потерями ворвались в здание и после рукопашной очистили элеватор. Пытавшиеся сдаться в плен немецкие пулеметчики были просто выброшены в окна с 40-метровой высоты. В этом бою Н**** получил касательное ранение в плечо. «Ну все. Кровью смыл, - подумал он, - теперь бы еще живым остаться».
Поскольку ранение было нетяжелым, он решил остаться со своими, тем более раненых никто не вывозил, а вся военная медицина в захваченном порту была представлена одним перепуганным насмерть фельдшером и парой санинструкторов. Пришлось доктору Н**** на какое-то время задержаться в порту и помочь им. Правда ненадолго. Штрафники углублялись дальше в город.
Из-за неожиданного ухудшения погоды вторая волна десанта задержалась и штрафбат оказался отрезанным от порта. Образовался «слоеный пирог.»

Группа, вкоторой был Н**** очистила от немцев 6-этажный дом в районе железнодорожного вокзала. Дом стоял таким образом, что из его окон можно было обстреливать и вокзал, и все подходы к нему. Завязался бой за дом, который длился практически непрерывно более суток.
Н**** сначала стрелял из СВТ, потом, когда был убит пулеметчик, залег у трофейного МГ. Он оказался метким стрелком и толковым пулеметчиком.

В перерыве между атаками его второй номер, бывший командир торпедного катера, удивился:

--- Ну и глаз у тебя, доктор. Где ты так стрелять насобачился?

На что Н**** ответил :

--- А ты знаешь какой доктору глаз нужен чтоб кишок лишку не отхватить?

Посмеялись. Оставалось только смеяться, потому что положение было средним между хреновым и очень хреновым. Патроны еще оставались, но практически кончилась вода, все были ранены и контужены.

Они отбили еще три атаки. Потом еще одну. Кончились патроны. Живых из 16 человек осталось шестеро, из них двое были тяжело ранены. Потом за станцией началась артиллерийская и пулеметная стрельба, затем все стихло и к дому подошли танки. Оказалось наши танки....

По рассказу человека,бывшего с Н**** в этом бою, доктор, получивший еще два ранения - в бедро и грудь - первым делом разругался с командиром танкистов, на его взгляд не слишком расторопно занявшимся эвакуацией раненых, потом вконец ослабев от потери крови, позволил вывезти и себя. Что поделать. Характер такой - скверный.

Потом был госпиталь, награждение солдатским орденом Славы 3 степени и возвращение офицерского звания. После госпиталя его отчислили в резерв Военно-медицинского управления ВМФ.

Доктор Н**** отказался от назанчения ординатором в крупный госпиталь и буквально выдрал из начальства назначение в морскую пехоту на Север. Его жена, моя бабка крупно разругалась с ним по этому поводу, на что он ответил:

--- Ну извини меня, Сима, ничего с собой поделать не могу. Характер такой - скверный.

Как бы я хотел чтоб мой дед послушался бабку. Он мог бы дослужиться до высоких чинов или стать светилом хирургии, или просто вылечить многих людей.
Но он подчинился своему скверному характеру и своему не очень оригинальному пониманию долга человека военного, в особенности военного врача.

Майор медицинской службы Н**** погиб под Киркинессом, когда бои уже практически кончились. Случайная пара «фоккеров» проштурмовала эвакопункт где он оперировал раненного. Было двое раненных и один погибший - доктор.



-- Продолжение следует ---

Эпизод
Серега встал первым, прошлепал босыми ногами по полу до распахнутого окна, выглянул наружу, после чего с хрустом потянулся и выдал фразу, от которой у двоих его соседей по комнате разом слетела утренняя дремота:
- Дааа! Если бы я родился женщиной, то был бы блядью! - Серега повернулся и, увидев наши отпавшие челюсти, смутился и пояснил, - Ну..., это я... в фигуральном смысле...
Сам вид смущенного Сереги впечатляет, поскольку еще с училища абсолютное большинство однокашников и сто процентов преподавателей небезосновательно считали, что совести и стыда он лишен полностью. Циник и бабник под сто кило весом со своеобразным чувством юмора - а вот, поди ж ты, наш вид его смутил. А когда мы с Константином расхохотались, вконец засмущавшийся Серега схватил чайник и ретировался.
Нас троих сдернули с главного Кавказского хребта и на перекладных, попутными бортами отправили, и сделали это так быстро, что мы очухаться не успели, как нас уже разместили в отдельной комнате то ли гостиницы, то ли ДОСа. Три кровати, три тумбочки, стол, стулья, шкаф и поднос с графином и тремя стаканами на холодильнике. Но есть ряд отличий от обычной гарнизонной гостиницы: мебель вся отличается качеством и удобством, я таких в гостиницах не видел даже в люксах, на полу в коридоре ковровые дорожки, пол блестит паркетом, а когда я увидел местный санузел, то подумал, что нас ненароком подселили к космонавтам. Нет, биде там не было, но все остальное было и даже работало! Что, улыбаетесь? Вы просто не видели ванной комнаты в гостинице славного города Нальчик, где из всех аксессуаров наличествуют слив в коричневом кафельном полу и торчащий из зелено-масляной стены смеситель с направленным вверх обрубком трубы; остальное - в конце коридора.
Но самое главное - вид из окна; дорога, поле, рощица в трехстах метрах от нашего четырехэтажного здания, и все это - Подмосковье!
В первый же вечер Константин ушел в «самоволку». Нам, конечно, никто не запрещал покидать номер. Провожатый в звании старлея, уходя, сказал: «Располагайтесь и ждите». Но у Кости особый случай, его отец учится в Академии, сейчас должен быть в столице, мать тоже - а когда приведется в следующий раз повидаться - черт знает!
Под утро он вернулся нагруженный снедью на десятерых (мама постаралась) и с двумя бутылками настойки на кедровых орешках от отца (спасибо Вам, тащщ подполковник!). Серега тоже вышел «покурить» часов в девять вечера и вернулся только с Константином. Хорошо, что нас поселили на втором этаже.
О букете и вкусовых качествах той настойки следует писать отдельный рассказ, сейчас я этого делать не буду, скажу только, что по ощущениям - чистая амброзия! А под закуску, которой снабдили Константина - это просто неописуемо! Но зло употреблять всю имеющуюся драгоценную жидкость мы не стали, закуску положили в холодильник, а содержимое бутылок перелили в имевшуюся у Константина фляжку из-под спирта. Недолго думали - куда девать спирт, которого во фляжке было под закраину - и перелили его в пустой графин. Получилось почти треть графина. Переглянувшись с Серегой, достали свои фляжки и тоже опорожнили в графин. Наполненный спиртом почти полностью он более соответствовал нашим эстетическим вкусам на тот момент времени - не в последнюю очередь благодаря выпитой настойке, я думаю.
Легли спать уже на заре. В девятом часу в дверь постучали и вчерашний провожатый, старлей, возник в дверном проеме. Мы как раз приканчивали завтрак и предложили старлею присоединиться. Отразившаяся на его лице смена чувств нас насторожила и мы вопросили, в чем дело. Старлей прикрыл за собой дверь, кивком поблагодарил за поданный ему бутерброд и выдал военную тайну:
- Проверка. Оттуда, - указал пальцем на третий этаж и запихнул бутерброд в рот целиком. Уходя, он обернулся, - Приберите тут.
Дык, делов-то, прибраться. Остатки завтрака запихнули в холодильник, оправили постели, посмотрелись в зеркало - сойдет пока, но нынче надо купить новые лезвия.
Проверку осуществлял не кто-нибудь, а целый генерал-майор. При нем находились бравый полковник и просто майор настолько прощелыжно-интендантского вида, что никаких сомнений в его должности не оставалось. При всем при том из сей живописной группы он выделялся округлостями в талии и красным цветом лица.
Товарищ генерал смотрел милостиво, увидев наши загорелые физиономии поинтересовался, откуда мы прибыли, завел разговор о ЗакВО, начал расспрашивать про своих знакомцев оттуда. Мы, несколько смутясь, отвечали и строго по уставу ели начальство глазами. Надеюсь, что это именно так и выглядело для генерала, ибо на самом деле все наше внимание было приковано к движениям за его спиной. Майор, выглядевший не самым лучшим образом, вследствие утреннего сушняка, быть может, обратил внимание на наполненный графин. Схватив его, он налил себе полный стакан его прозрачного, высшей очистки (вследствие чего не имеющего почти запаха) содержимого и опрокинул в себя. По мере того, как жидкость вливалась, его лицо начало приобретать более насыщенный цвет, глаза заслезились и заметно округлились. Когда он допил, на его вспотевшем лице вдруг мелькнуло испуганное выражение, ибо организм требовал выдохнуть воздух, он рвался наружу, но позиция майора была такова, что сделать это он мог только в спину приезжего генерала, или в лицо местного полковника, стоящего рядом. В какую-то минуту эта борьба читалась на его страдающем лице, после чего он предпочел офицера ниже рангом. Когда выхлоп майора достиг ноздрей полковника, тот встрепенулся как боевой конь! Казалось, только присутствие генерала не дало ему начать бить копытом, причем по этой красной лоснящейся морде! А мы втроем, стоя навытяжку перед генералом, молча наблюдали эту пантомиму за его спиной - с игрой бровями, показыванием кулака и характерной артикуляцией губами.
Генерал удовлетворил свое любопытство, пожелал нам успехов и отбыл восвояси, сопровождаемый двумя старшими офицерами. Стоило двери сомкнуться за их спинами, как Серега одним прыжком достиг холодильника, схватил графин со стаканом и рванул в ванную, откуда мы услышали плеск и рев открытого в полную силу крана.
Минут через пять без стука в дверь вошел давешний полковник, молча взял графин, открыл, понюхал, и так же молча поставил на место. Осмотрел нас, покачал головой и ушел, козырнув.
Минут через двадцать пришел майор, налил из графина полстакана, понюхал воду, попробовал, печально посмотрел на нас, тяжко вздохнул и вышел.
P.S. - Серега, а ты весь спирт вылил?
- Да ни капли!
- ???
- Я в чайник перелил.
1.74

Бой с солнцем

Через неделю лейтенанты Ф. и М. вылетели с военного аэродрома Тузель в Кабул. Там, на пыльной аэродромной пересылке они провели десять дней и ночей в ожидании транспорта на Шинданд. Наконец, на десятую ночь, одуревших от безделья, их вывели на аэродром и загрузили в старый дребезжащий Ан-12, который и доставил лейтенантов в родную часть. Инженер эскадрильи майор Иванов встретил их словами:
- Вот они - десять дней, которые потрясли мир!
Война пошла своим чередом.

Привезли комдива в Геришк. Сели за городом возле дороги. Комдив уехал.
Солнце еще высоко, жара. Оставив вертолеты под охраной БТРа, летчики идут к речке. Белая мягкая как цемент пыль, всплывая, облепляет штаны до колен. Берег обрывист, его серый камень изрезан причудливыми проходами. У самой реки каменные плиты дырявы, как старое гигантское дерево, в дырах плещется вода. Тишина, легкий шелест камыша на другом берегу. Думать о том, что кроме цапель там может быть еще кто-то, не хочется. Тем не менее, автоматы, комбезы брошены у самой воды, один из отдыхающих с автоматом в руках дежурит возле. Летчики долго, с наслаждением лежат в мелкой горячей речке, - у нее каменное, слегка шершавое дно, - потом полощут комбинезоны - они высыхают на раскаленных камнях за несколько минут. Еще раз окунувшись, надевают горячие ломкие комбезы и бредут к вертолетам. Так отдыхающие идут с пляжа на обед в санаторную столовую.
Возле вертолетов их ждет комдив с местным пехотным майором.
- Вот что, мужики, - сказал комдив. - Тут у вас помощи просят. Полста километров на север духи обстреляли колонну, засели на горе, огрызаются, а наши их достать не могут. Если до темноты их не снимем - уйдут. Подлетните, обработайте сверху.
Взяли на борт майора, запустились, полетели. Через несколько минут полета показался торчащий посреди пустыни гигантский скальный выступ. Вышли на траверз, увидели - у подножия горят две машины, рядом, задрав стволы вверх, стоят один танк и два бэтэра.
-- Это называется послеполуденный стояк, - сказал командир. - Вот клоуны! Оставь ты бэтэры для перехвата, отгони танк подальше и долбани навесом...
- Духи на северном склоне! - прокричал майор. - Близко не подходите, шарахните вон по той террасе, они там в пещерах, нужна прямая наводка! Эх, жалко, наши танки не летают!
Пара прошла мимо скалы, удалилась километра на два и вошла в боевой разворот с набором, чтобы с «горки» отработать по горе залпом нурсов. И тут случилась неприятность, о которой в спешке не подумали.
- Черт! - сказал командир. - А солнышко-то на стороне врагов!
Распластав свою корону на полнеба, солнце сияло над вершиной горы. Оно било прямой наводкой, заливая кабины идущих в атаку вертолетов жарким желтым туманом. Борттехник пожалел, что не надел ЗШ со светофильтром. Но думать и жалеть было поздно.
- «Воздух», быстрее, они вам в лоб работают! - сказала земля.
Борттехник прицелился чуть ниже солнца и надавил на гашетку. Он водил стволом в разных направлениях, чтобы очередь захватила как можно больший сектор скалы. Навстречу тянулись чужие трассы, но ужас был в том, что ни трасс, ни тех, кто эти трассы посылал, летчики не видели - все заполняло огромное солнце. Борттехник давил на гашетку, пригнувшись к самому пулемету, чтобы хоть как-то уменьшить свою невероятно огромную фигуру. Обидна была внезапность встречи с пулей, которая могла вынырнуть из солнечного тумана в любой миг, и ты даже не успеешь осознать, что произошло. Чмок - и тишина. И ты уже не здесь... Вот тебе и помылись, постирались...
Вертолет вздрогнул, дым ворвался в кабину вместе с шипением - нурсы ушли в сторону солнца. Ведущий отвалил влево, давая ведомому отработать по слепящей цели. «Кажется, поторопился», - сказал командир.
- Воздух, я - Земля! Чуть выше положили! Еще разок, ребята! Сбросьте этих уродов, а мы уж добьем!
- 945-й, расходимся! - сказал командир ведомому. - Я - влево, ты - вправо. Это солнце нас погубит. Подъем на четыреста, заход под сорок пять, работа по команде.
- Понял вас...
Вертолеты разошлись в разные стороны, одновременно развернулись и взяли гору в клещи. Забравшись повыше, наклонив носы, они устремились к горе, которая теперь была хорошо видна. Борттехник прищурился, нашел террасу, различил на ней суетящихся духов. Разделившись на две группы, они возились у двух приземистых треног с пулеметами. Как они их туда заволокли? - удивился борттехник. Через секунду понял по торчащим вверх стволам - вьючные ЗГУ. С ведомого борта к горе уже потянулись пулеметные трассы. Борттехник Ф. чуть приподнял ствол, нажал на спуск, увидел, как слегка искривленная огненная дуга соединила ствол его пулемета и край террасы. «Как будто ссу с крыши» - отметил про себя борттехник. Повел стволом, и очередь полетела по террасе влево, выписывая кренделя и разбрызгивая пыль и камень. Трассеры свивались в пропасть гаснущим серпантином. Духи залегли.
- А-атлично! - сказал командир. И, обращаясь к ведомому: - 945-й, полной серией работаем. Приготовился... Огонь!
Оба вертолета сработали почти одновременно. Связки дымных струй с двух сторон воткнулись в скалу - и две цепочки черных лохматых бутонов косым крестом перечеркнули террасу.
Ветер тут же сдернул дымы, и стало видно: террасы больше нет - ее сравняло со склоном. Большие обломки и мелкие камни еще летели вниз, - ударяясь о выступы и подскакивая, они падали прямо возле танка и бэтэров.
На восток уносило бледнеющую гряду сизых тучек.
Вертолеты вошли в правый разворот, ведомый догнал ведущего, пара построилась и пошла по кругу.
- Ну, спасибо, мужики! - сказала земля. - Это класс! Это высший класс! Спасибо вам!
Командир осведомился, нет ли внизу раненых, убитых, не нужно ли кого забрать. Но все были целы, и пара, качнув на прощанье фермами с почти пустыми блоками (оставили немного нурсов на обратную дорогу), пошла на Геришк.
- Кандагарцы нам бутылку должны, - сказал командир, - в их зоне работали. А вообще, хорошо сегодня отдохнули. Сначала искупались, потом рыбку поглушили...
Он посмотрел на часы и удивился:
- Представляете - купались-то мы всего пятнадцать минут назад! То-то, я думаю, комбез еще мокрый!.. Или это я так вспотел? Аж в сандалетах хлюпает!
Через минуту:
- Интересно, а почему они из ПЗРК не пальнули? Сейчас бы мы уже догорали... Не было, наверное...
Закурил, и, повернувшись к майору, сидевшему чуть сзади, на месте борттехника, спросил:
- Ну, как, майор, понравилось?
- Нет слов! - сказал майор, и, подумав, добавил: - Мама, я летчика люблю!

1.8765432098765