Особенности национального курения.
А курилочка получилась просто класс! Ммммм…загляденье.
Строили её всем полком. Резали на куски старые вертолётные лопасти, аккуратно стыковали их. Доски от 'нурсовских' ящиков и брусья от бомботары пошли на скамейки и покатую крышу строения.
- Ну, прямо не курилка, а дворец! - восхищался Федюня и для архитектурного завершения самолично вскарабкался на самый верх и прикрепил в виде шпиля штырь приёмника воздушного давления от МиГ-17.
Командир полка давно ругался:
- Мать вашу, что за бардак! Куда ни глянь - везде окурки. Даже на взлётке, да что там, у самолётов и вертолётов курят! Старшина, в трёхдневный срок построить курилку…
Но трёхдневные сроки пролетали, и проходили месяц за месяцем. Солдаты загружены до предела. То предполётная подготовка, то послеполётная проверка, зарядка аккумуляторов, фотоустановок, пополнение боекомплектов, латание дыр в фюзеляжах бортов, выгрузка раненых. Да что, дел на войне мало что ли! И ещё, как известно, когда Бог раздавал дисциплину, авиация была в воздухе.
Полковник забывал об указаних, сам летал на боевые. Проблем по горло. То молодой летун загарцует на 'восьмёрке' - храбрость свою показывает, на низких высотах бомбит духов, то вертушку подобьют - поиск налаживает, то солдаты с зенитчиками-соседями подерутся. Эхххххххх…
Но последней каплей в озере терпения полковника стал прапорщик Мерзликин из технической группы авиационного вооружения, 'намассандрившийся' с утра и блаженно курящий под солнышком прямо у топливозаправщика, из которого заливали керосин в вертолёт. Понятно, что Мерзликину влетело по самое не грусти, а на ближайшие неполётные, по случаю плохой погоды, дни была назначена стройка.
Вяло взялись солдаты за это дело, но по ходу работы разохотились, отошли от первоначалной куцей идеи построить просто навес. Борисыч, как дипломированный строитель, сделал чертежи и даже утвердил их у командира. И опять же, кто ж не знает, что если солдат в курилке сидит, значит - занят. В этот момент его ни змея не укусит, ни старшина на работы не дёрнет. Занят солдат! Положено по уставу курить в курилке.
В три дня возвели. Теперь курилка тускло сияла под солнцем, давая благородные платиново-серебряные блики. Федюня с позволения главного архитектора голубой краской провёл линии по рёбрам бывших лопастей, ставя точку в строительстве.
Отошли подальше, чтоб полюбоваться, закурили. Тут Борисыч вскрикнул:
- Мужики, так ведь курилка-то ещё не того…Тьфу, чёрт, а окурки куда бросать?!
Кто-то метнулся к складу ГСМ, за пару банок тушёнки выклянчил бочку из-под мазута и прикатил её к месту событий. До вечера выжигали бочку. Командир ворчал, что сажа по всей взлётке рассыпалась, но явно был доволен. Уже ночью Борисыч с Федюней обрезали аккуратно 'болгаркой' бочку и вставили её в заранее вырытую яму.
Часов в шесть утра почти весь полк уже был на месте. Кто захватил место на скамейках, курили уже по второй сигарете, кто поместился в восьмигранник, быстро докуривали и бросали в бочку окурки, выбирались из тесноты, уступая место другим.
- Эх, далековато построили, надо было поближе к метеостанции, оттуда от всех служб быстрее дойти можно,- со скрытой гордостью приговаривал Борисыч.
- Да ладно, - успокаивал его Федюня, - там ещё одну построим, даже лучше, - тревожно прислушиваясь к возможным критическим высказываниям солдат.
Но все были довольны. Командир даже пообещал подумать о награде для строителей.
На взлётке в это время готовили к боевому применению вертолёты. Технари заныривали внутрь бортов, проверяли узлы и агрегаты, где-то уже начинали почихивать двигатели. Прапорщик Мерзликин сидел в кабине Ми-8, удивляясь тому, что в противообморозительной системе не оказалась спирта, и размышлял, подать рапорт на начальника склада или решить дело полюбовно. Вроде того, что взять посудину, налить в неё 'массандры' и как бы заправить систему. Идея понравилась, и Мерзликин нажал на кнопку пуска реактивных снарядов, мгновенно трезвея от ужаса - предохранитель не был опущен…
Солдаты брели на завтрак, с неохотой покинув курилку, изредка оглядываясь на неё и мечтая поскорее. После еды просто необходимо покурить!
Федюня развивал идеи по благоустройству территории курилки, убеждал Борисыча разработать проект озеленения 'очага культуры', начав, конечно же с рытья арыка, а то ничего не вырастет. Борисыч только хотел возразить другу, что курилку почти год собирались строить, а уж арык…, но не успел. С взлётки за спиной раздался этакий характерный звук: 'Шшшшухххххх…'
От камуфлированной вертушки волнообразно летел снаряд, оставляя за собой белый след…
Влетел он в курилку, разнеся её на безобразные оплавленные куски дюраля.
Протрезвевший было, но тут же совершенно опьяневший от страха, Мерзликин шёл к полковнику на макаронных ногах, шепча белыми губами оправдания.
Месяца через два, уже осенью, когда самолёт, доставлявший солдатское довольствие, был сбит на посадке, Федюня курил газетные самокрутки, зорко оглядывая территорию, не завалялся ли где бычок и говорил Борисычу, занятому таким же делом:
- Хорошо хоть курилки нет, где бы мы курево добывали… Там же как: окурков в бочку набросали, наплевали, кто их потом курить-то будет…?!

Ромэо и Джульетты
Раннее майское утро. Капитан Иванов (фамилия подлинная) сидит в канцелярии. Капитан задумчив и сосредоточен. Русский вопрос: "Что делать?" стоит перед ним в образе двух тёлок из соседней деревни Камышинка. Сегодня ночью на боевой позиции зенитно-ракетного дивизиона он обнаружил две бутылки водки, закусь, сигареты и означенных выше тёлок в возрасте героини Шекспира, притаранивших всё это в нагрузку к себе. Ефрейтор Монтекки не явился, предупреждённый шпионами о ночном дозоре капитана.
Пьянка на позиции - это ЧП, но она с лихвой возмещается губой. Гоноррея излечивается лошадиными дозами антибиотиков - уже проверено, но сигареты... Как горят дивизионы, Иванов, к сожалению, знает, и это повергает его в задумчивость. Пока проведены только самые неотложные мероприятия - дежурный офицер (ваш покорнейший слуга) получил дюлей, девки, проведя ночь под замком, вымыли пол в канцелярии и теперь стоят, сисястые, нагло показывая капитану, что им всё нипочём. Да, у Шекспира, хоть и закончилась самоволка трагедией, но, по крайней мере, дивизион не сгорел. Как бы сделать так, чтобы они сюда вообще не ходили?
Наипростейший вариант - выпороть, отпадает сразу. Если дойдёт до политотдела - обвинят или в крепостничестве или, не преведи господь, в извращении. К родителям отвезти - не получится. Всю ночь в деревне гуляли, кстати, водку и закусь девки, скорее всего, со столов спёрли, теперь там спят, а после будут похмеляться. Можно привлечь к воспитанию школу, но тут есть нюанс. Не далее как года 2 назад тот же Иванов в чине старлея и неженатый, бывало, грузил на свой мотоцикл штук по 5 учительниц и вёз к офицерам отдыхать. Так что, разговор с женским педагогическим коллективом на тему недостатков в половом воспитании подрастающего поколения ещё неизвестно как кончится. Куда ни кинь, всюду клин. Наконец, Иванов принимает решение, надевает фуражку, выталкивает на улицу девок и выходит из казармы на развод.
Отмахнувшись от доклада дежурного и выслушав рёв, обозначающий приветствие, Иванов сразу переходит к делу.
"Дизеля!" Сержант Скворцов поднимает левую ногу, выбрасывает её вперёд, топает ею о землю, поднимает правую ногу и ставит её рядом с левой ногой. Интересно, не к нему ли были бабы? Иванов, между тем, продолжает: "Масло менял? Менял. Неси ведро отработки." Отработка - это то, что получается из масла - мерзкая, липкая чёрная грязь. Скворцов пожимает плечами и дембельской иноходью напрявляется к хранилищу ГСМ. "Бегом!" толкает его окриком в спину Иванов, Скворец переходит на рысь и скрывается за углом. "Каптёрка!" "Я!" и ефрейтор Шарипов шагом официанта выходит из строя. "Тащи сюда старую подушку!" Не менее удивлённый, чем Скворец, Шарипов исчезает в казарме. Пока они ходят, Иванов вглядывется в строй. Если долго вглядываться в строй, строй не будет вглядываться в тебя. Он будет глазеть на титьки и коленки сзади тебя стоящих шмар. А они, ободренные взглядами, верят, что любовь вечна, непобедима и за любовь можно выпить яду, ну, или водки.
Ведро отработки и подушка появляются одновременно. Иванов переходит на голос, каким командуют на парадах - ясный, громкий, без выражения и лишних пауз. "Сейчас мы разденем их догола, вымажем в отработке, вываляем в перьях и в таком виде отвезём в Камышинку. Шарипов - распарывай подушку!".
Устав не дозволяет солдату эмоции. Он не может выразить свой восторг, хлопая в ладоши, свистя и крича "Вау!". Но есть единственное исключение. Дивизион отрыл рот сначала от удивления, через несколько секунд оно перешло в радость, а потом в восторг от предвкушения цирка. И грянуло "Ура!". Сначало не очень стройное, потом всё громче и слаженнее и наконец во всю глотку орали все: суслы, черпаки, деды и даже дембеля, к которым, собственно, девушки и пришли на рандеву. "Отставить!" крикнул Иванов, чуткое ухо которого уловило звук сирены. Пасти захлопнулись, наступила тишина. И все услышали, что сирены нет, а обе Джульетты воют в голос. Плакали они от ужаса предстоящей экзекуции, но ещё больше от того, что те, ради которых они пёрлись ночью две версты по тёмной просёлочной дороге, оказались грубыми невоспитанными похотливыми мужланами, готовыми потешаться над страданиями беззащитной девушки. "Отставить отработку и подушку!" устало сказал Иванов, видя, что эффект достигнут. "Старшина, бери 69-ю и отвези их в Камышинку с глаз долой." Он знал, кому что поручать, ибо из всех земных наслаждений прапощик кличкой Боб давно выбрал водку и ему можно было доверять хоть гарем султана.
И ещё год, пока не ушли на дембель деды, пока суслы не стали черпаками, а черпаки - дедами, женское население Камышинки, способное к совокуплению, обходило дивизион стороной, а на все уговоры отвечало категорическим отказом.
А потом всё пошло по-прежнему.

Жаркое лето 198... года. Мулинский учебный артиллерийский полк. Мы только что приняли присягу и нас распихали по батареям - "учить военному делу настоящим образом". В нашей батарее настоящим образом ваяли командиров орудий М46. Итак, первый поход в парк. Задача проста, как пустой ящик от выстрела - снять пушки с хранения. Если по-простому, то убрать с них вощеную бумагу и смыть солярой "пушечное сало", которым их в изобилии измазали предыдущие воины перед "микродембелем". Небольшое пояснение: в учебке были у нас восьмиорудийные батареи - как в царской армии. В отличии от неё у нас к такой батарее прилагался замполит. Как проклятие к египетским пирамидам. И вот пошли мы, восемь "военизированных крестьян", под предводительством военного в чине мл. сержанта, выполнять поставленную задачу. Быстренько выделив каждому по пушке и порции ценных указаний, наш предводитель завалился в тенёк - медитировать и размышлять о тяготах и лишениях военной службы. Мы же с энтузиазмом принялись воплощять в жизнь решения отцов-командиров. Были мы молоды, глупы и неосторожны, поэтому не заметили приближающейся опасности, не оценили её и не предприняли мер, чтобы её избежать. А между тем пиздец подкрался незаметно, хоть виден был издалека. Материализовался он в виде нашего замполита. Какого хрена он делал возле орудий мне до сих пор непонятно - парки с техникой в ареал обитания замполитов обычно не входят. Он шел по проезду между боксами направляясь в нашу сторону. Его красные петлицы выглядели несколько неуместно, но что поделаешь - он только что прибыл из какого-то богом забытого забайкальского гарнизона, где по долгу службы пудрил мозги пехотинцам, вот и не успел поменять войсковую принадлежность. Хотя, по моему глубокому убеждению, олигофрения в стадии дебильности сменой петлиц не лечится. В газах у него билась мысль: "Я оправдаю оказанное мне высокое доверие! Я осчастливлю человечество, ну или, хотя бы одну батарею!". Отсветы этой мысли, как солнечные зайчики, бликовали по стенкам боксов и орудиям, пока не упали на нас. Цель для осчасливливания была выбрана - мы. Были бы мы поопытней, прослужи чуть побольше, то от такого дикого сочетания (красные петлицы и мысль, да ещё у замполита) мы бы разбежались и попрятались, побросав ведра, ветошь и мл. сержанта. Но, повторюсь, мы не оценили опасности и, просто выведя нашего вождя из состояния нирваны, построились и стали ждать, что же будет дальше. А дальше начался цирк с дрессироваными индийскими слонами. Знаете, такие большие, умные (в отличии от нас) и бревна таскают. В роли слонов выступали мы, а в роли бревен - пушки. Руководящая и направляющая, в лице нашего духовного гуру в старлеевских погонах, решила, что орудия у нас стоят неправильно. Нет лихости. На парад не похоже и на боевой листок тоже. Посему их надо развернуть стволами в обратную сторону, к проезду. Кто пробовал катать по щебенке 130-мм дуру весом больше 8-ми тонн, тот согласится, что удовольствие это ниже среднего. Мы потели, пердели, матерились и выпучивали глаза. Замполит носился вокруг, делал замечания о недопустимости использования ненормативной лексики (а как же - "новое мЫшленье", как говорил наш пятнистый верховный правитель) и норовил угодить под колеса. Бедный, он ещё не слышал нашего комбата (ну или на худой конец СОБа) в гневе - вот это была ЛЕКСИКА, а мы, ну какая у нас лексика на первом месяце службы - так, детский сад на даче. Наконец мы все-таки развернули пушки, даже ничего особо не поломав и никого сильно не покалечив (несколько ударов сорвавшимися гандшпургами не в счет). Получился полный крейсер "Варяг" - "готовые к бою орудия в ряд на солнце зловеще сверкают". Боевой дух и лихость так и пёрли от орудийной площадки нашей батареи. Ура, мы лучшие! Этот мутант, от лица Родины, поблагодарил нас за службу и с чуством исполненого долга удалился на заслуженный отдых. Мы стали собираться на ужин. Между тем пиздец развернулся и выполнил ещё один боевой заход. На этот раз он появился в виде нашего комбата. Он сменился с наряда и шёл домой, к жене, детям и холодному пиву. А через парк этой цели можно было достичь быстрее. Комбат был спокоен и умиротворён, дежурство прошло без особых залетов и он расслабился. А зря. Органы чувств зафиксировали нарушение гармонии мира, но мозг, занятый мыслью о пиве, не сразу отреагировал на это. И тут до него дошло, где эта гармония нарушилась. Быстрым шагом подойдя к нам и выслушав доклад, он задал нашему предводителю резонный вопрос: "А какого, собственно говоря, полового хуя на орудийной площадке произошли столь радикальные изменения и кто приказал?" Услышав ответ, он заговорил. Наш комбат явно был тайным генетиком. Все эти вавиловы-сеченовы ему в подметки не годились, настолько ярко и живо он описывал различные способы половых контактов (и, как следствие, генетических мутаций) между семействами замполита и мл. сержанта начиная с каменного века. И вот результат - пик слабоумия в последнем поколении наконец-то достигнут. Так же выходило, что комбат у нас очень старый человек, ибо на протяжении как минимум семи последних поколений он боролся с нарастающей деградацией этих двух семейств, пытаясь разбавить их вырождающийся генофонд. По моему это ему не удалось по одной простой причине - уж больно извращённы и экзотичны были способы разбавления. От заданного военным специалистом в чине мл. сержанта вопроса: "А чё, так же красивше?" нашего батарейного Наполеона чуть не обнял кондратий:
- А ЕСЛИ СЕЙЧАС ТРЕВОГУ ОБЪЯВЯТ, ВЫ С ЗАМПОЛИТОМ ТЯГАЧИ К ПЕРЕДКАМ БУДЕТЕ ЧЕРЕЗ СТЕНКУ СОСЕДСКОГО БОКСА ПОДГОНЯТЬ?????

CITIUS, ALTIUS, FORTIUS

Командира 181 отдельного батальона связи подполковника Карнаухова весной и осенью одолевали приступы командно-штабного идиотизма. В армии это болезнь довольно распространенная, поражает она, в основном, старших офицеров. Лечится изоляцией больного от личного состава и переводом на легкую, приятную работу, вроде заполнения карточек учета неисправностей авиатехники за прошедшие 5 лет. Правда, при виде подчиненных, у пациента может наступить обострение, так сказать, рецидив тяги к руководству войсками. При этом речь у больного несвязная, мысли путаные, а взгляд из-под козырька фуражки способен сбить с ног прапорщика средней упитанности. Нелегко быть командиром.
Наш комбат возник в результате длительной и сложной селекционной работы по выведению идеального командира Вооруженных Сил, так как тупость барана сочетал с упрямством осла, хитростью обезьяны и злопамятностью слона-подранка.
В периоды обострений, когда шкодливый дух командира требовал от подчиненных свершения подвигов во славу Уставов, солнце над гарнизоном меркло и заволакивалось свинцовыми административными тучами. К счастью для подчиненных, 'Ноль восьмой' (0,8 г/куб.см. - плотность дуба) быстро уставал и погружался в анабиоз на очередной период обучения, вверяя управление войсками своим замам.
Как известно, от физкультуры нет никакой пользы, кроме вреда. На плановом занятии по физо комбату в футбольном азарте заехали в физиономию грязным мячом. Мяч отскочил от подполковника с красивым звоном, но на руководящем челе остались следы шнуровки, и комбат сообразил, что занятия проходят как-то не так.
На следующий день, в пятницу, на подведении итогов недели, наше зоологическое чудо залезло на трибуну, поворочалось там, устраиваясь поудобнее, откупорило бутылочку 'Боржоми' и сказало речь. Оказалось, что раньше в нашем батальоне физподготовка проводилась неправильно, а теперь, наоборот, будет проводится правильно, что поднимет боеготовность вверенной ему части практически на уровень стратосферы. Откладывать такой важный элемент боевой подготовки никак нельзя, это, товарищи, будет не по-партийному. Поэтому, всем бежать кросс! Три километра. Прямо сейчас. От дома офицеров. В повседневной форме. Впрочем, можно без фуражек.
И мы побежали. За нашими спинами блестящий серебрянкой Ленин с мольбой протягивал к нам руку, справа уже который год пытался взлететь с пьедестала списанный МиГ-21, который какой-то неведомый летчик при посадке со всей дури приложил об бетонку, а мы бежали. По главной аллее гарнизона, с топотом и сопением, распространяя запах одеколона 'Саша', лука и вчерашних напитков. Офицерские жены, выгуливающие свои наряды, собак или детей, не обращали на это дикое зрелище совершенно никакого внимания. Привыкли.
Первыми бежали солдаты, а за ними - слабогрудые офицеры и прапорщики.
Возглавлял гонку начальник узла наведения. Длинный и тощий майор Садовский был, как всегда, 'после вчерашнего', поэтому кросс давался ему с особым трудом. Его мотало на бегу с такой силой, что казалось, он 'качает маятник'. Я с тревогой поглядывал на лицо шефа, которое постепенно заливало нехорошей зеленью. Остальные кроссмены, астматически дыша, растянулись в линию. Последним бежал мастер спорта по самбо и дзюдо двухгодичник Юра, который выполнял функцию заградотряда. 120-килограммовый 'чайник' двигался без видимых усилий, мощно работая поршнями и отфыркиваясь, как паровоз 'ФД'.
Наконец, гонка завернула за угол и постылый комбат с секундомером в руке пропал из виду.
- Бля, я так за бутылкой не бегаю! - прохрипел ротный, сгибаясь пополам и упираясь руками в трясущиеся колени.
- Не добежим ведь, сдохнем, товарищ майор! - проскулил, как шакал Табаки, прапор с узла АСУ. Остальные молчали, судорожно насыщая кровь кислородом.
Внезапно из-за поворота, бренча запчастями, вывернулась знакомая 'мыльница', ротный УАЗ-452.
- Наша! - завопил кто-то, - стой!!!
Заплетающимися ногами народ ломанулся к машине, привычно занимая насиженные места. Шеф на удивление бодро запрыгнул в кабину.
- Куда едем, товарищ майор? - спокойно поинтересовался водитель. Он служил в авиации уже второй год и видел еще не такое.
- Вы-а-а-и! - приказал ротный, и мы поехали.
В переполненной машине тишину нарушало хриплое, как у больных овец, дыхание, в маленьком салоне повеяло павильоном 'Животноводство'.
Проехали второй поворот, миновали штаб дивизии, потянулись склады.
- Здесь, пожалуй, надо выйти,- сказал я, - а то, неровен час, олимпиец хренов застукает. Шеф кивнул, машина остановилась, марафонцы полезли в кусты, чтобы не отсвечивать на проезжей части.
- Так, - задумчиво произнес ротный, закуривая. Кто помнит мировой рекорд по бегу на 3 километра? Не перекрыть бы:
Никто не помнил.
- Ладно, еще пару затяжек - и побежим, - решил Садовский, - и это: мужики, побольше пены!
Лже-спортсмены, изображая физкультурное изнурение, вывернулись из-за поворота и тяжело потопали к финишу.
- А где же ваши солдаты? - ядовито поинтересовался комбат, поглядывая на секундомер.
Ох, беда, мысленно схватился я за голову, - солдат опередили - да кто нам поверит?! А, кстати, куда они вообще делись?
Внезапно в глубине гарнизона, примерно там, откуда мы прибежали, раскатилась автоматная очередь. За ней другая.
- А вон, товарищ подполковник, - невозмутимо ответил наш ротный, наверное, это по ним и стреляют.
Канаухов побледнел.
Теперь уже кросс возглавлял сам комбат. На удивление быстро семеня ножками, он бесстрашно катился на звуки выстрелов. Не желая пропустить редкое зрелище, мы открыли у себя второе дыхание и побежали за ним, тактично отстав метров на 100 и втайне надеясь, что очереди - не последние:
Вскоре ораву военно-воздушных марафонцев вынесло к складу артвооружений. На полянке перед складом 'в мертвых позах скачки' лежали наши бойцы, живые, но насмерть перепуганные. Над ними возвышался нерусский часовой с АКМ наперевес, а с другой стороны мчался УАЗик комдива. Он тоже услышал выстрелы.
Стремительное расследование, проведенное по дымящимся следам, показало, что наши бойцы тоже решили срезать трассу, но в спортивном азарте они потеряли направление и ломились по кустам, очертя голову, чем до смерти напугали часового, рядового Исмаилбекова. Тщательно проинструктированный воин сорвал с плеча автомат и дал очередь на полмагазина поверх голов. К счастью, ни в кого не попал. А, между прочим, со страху вполне мог. Солдаты, естественно, тут же приняли упор лежа. Чтобы закрепить победу, часовой дал вторую очередь.
Воздушный бой быстротечен, поэтому комдив, летчик-снайпер, гвардии полковник Безруков, не стал церемониться.
Придерживая пухлыми ручками остатки развороченный задницы, командир 181 отдельного батальона связи подполковник Карнаухов бежал с поля брани.
Волшебным образом приступ его болезни кончился.

Баллада о Несвежем Сале.

После того как, будучи дежурным по части, капитан Пиночет застучал сам себя комбату, его довольно долго ставили дежурным по парку. Это было довольно унизительно для офицера: на этот пост всегда заступали прапорщики и даже иногда сержанты. Замечено, что в наряде даже офицеры и прапорщики должны кушать. Молодые неженатые лейтенанты и прапорщики с отвращением кормились солдатской едой. Люди посолиднее приносили еду с собой из дома, а положенную пайку отдавали своим подчиненным в наряде. Некоторые не стеснялись угостить солдата и домашней едой.

Не таков был капитан Пиночет. Он с видимым удовольствием лопал положенную ему солдатскую кашу, после чего в дежурке догонялся домашними бутербродами. Он уходил в комнату отдыха и с чавканьем уничтожал огромные шматы сала, после него оставались груды яичной скорлупы, пустые консервные банки. Никогда не приходило ему в голову, как это действовало на вечно голодных солдат. Да нет, никто не точил зуб на его еду, но ведь он выходил из комнаты отдыха и, сыто отдуваясь, рассказывал, какое дерьмо эта каша и какое классное у него сало. И в подробностях расписывал как именно его жена солит сало. И сколько чесночку кладет. Ну кто ж выдержит такое издевательство??

В тот день дневальными по парку стояли младшие сержанты Саша и Леша. Оба они изрядно устали от Пиночета. Зрел бунт. Пиночет только что у них на глазах сожрал кусок сала, бережно упаковал остатки на завтра и критиковал рыбу, съеденную им на ужин. Сержанты вышли из дежурки и закурили. Леша злобно сказал:
- Может, ему утром в чай плюнуть? Или сало солярой протереть? Ну не красть же его сало: западло! Да чтоб он обожрался своим салом до колик! Чтобы это сало мыши съели!
Саша задумался.
- Есть идея... Кто там старшим наряда по столовой? Дима? Стой здесь, я скоро вернусь.
В столовой произошел странный разговор. Сержант Дима топал ногами и кричал:
- Да ты охренел! Поймать ему крысу! Да пошел ты! Сам лови! Что погоди, что погоди?! Не надо живьем? Мертвую крысу?? Вот как дам сейчас! Что? А меня не... Пиночет? Пиночет, говоришь... Так бы и сказал. Я в деле.
Ночью в парк из столовой пришел Дима. Он принес что-то, завернутое в грязное вафельное полотенце. Леша с отвращением спрятал сверток в пожарном ведре.

Утром Пиночет ушел в столовую на завтрак. Когда он вернулся в дежурку с целью продолжить завтрак куском сала, в дверях его встретил встревоженный Саша.
- Товарищ капитан, вы вечером сало ели?
- А тебе какое дело?
- Товарищ капитан, а сало ваше нормальное было, ну там свежее, не горчит?
- А с каких это пор еврей салом интересуется? Га-га-га-га!!!
Саша распахнул дверь в комнату отдыха. На полу под топчаном лежал капитанский сверток с салом. Сверток был заметно распотрошен, бумага на сале надорвана. Пиночет нахмурился, наклонился и поднял сверток. Вдруг сверток со стуком упал на пол. Под топчаном, в полуметре от свертка, лежали два крысенка. Каждый крысенок держал в лапках кусочек капитанского сала. Оба они были абсолютно и безнадежно мертвы. Пиночет побледнел, как Майкл Джексон, глаза его медленно полезли из орбит. Капитан схватился за горло и выбежал из дежурки.

Через час дежурным по парку заступил веселый прапорщик Грищенко.
- Вы что это с Пиночетом сделали, гады?
- А что случилось-то?
- Да отравился он чем-то вечером. Сейчас ему в санчасти промывание желудка делают, возможно, придется в госпиталь везти.