Иваныч или военно-морская сказка N6.

У него было простое имя, не менее простое отчество и уж совсем, прости Господи, посконная фамилия. Как же мне его тут-то назвать?.. А пусть будет Иванычем. Вполне посконно, правда?..
Высокий, коренастый, с такой большущей нижней челюстью, что ею, казалось, можно было колоть грецкие орехи, просто подкладывая их под подбородок и резко восклицая: «Бля!»
Он был живой, и он был легендой...
Нет, не так.
Он был живой легендой. Причём - с самого училища. Как-то на полигоне другой курсант умудрился зашвырнуть боевую гранату прямо под ноги Иванычу. Тот, недолго думая, изо всей силы пнул смертоносную вещицу, и она по параболе улетела за бруствер окопа. Там она и шибанула, никого не задев. Все немедленно обделались и залегли. Все, кроме Иваныча. Иваныч как стоял в полный рост, так и остался изображать корабельную мачту.
Только вскрикнул: «Ой, мамочки!» - когда воздух над головой вспорол сноп осколков...
Едва курсант стал лейтенантом, как тут же удвоил свою легендарность. Вечером, гуляя под ручку с девушкой, Иваныч набрёл на пятерых гопников. Те были очень заняты - потрошили какого-то интеллигента в подворотне. На возникшую из-за угла парочку внимания не обратили...
Лейтенант галантно попросил разрешения у девушки на минутку отлучиться. Девушка, впавшая в ступор при виде пятерых бугаёв с заточками, машинально кивнула. Тогда лейтенант Иваныч, бывший чемпион училища по боксу в тяжёлом весе, вручил даме свою фуражку, приказал «если что - не визжать» и сделал ровно пять шагов вперёд.
Бац! Бац! Бац! Бац! Бац!
Сложив штабелем незадачливых охотников за чужой собственностью, Иваныч вздёрнул жертву с четверенек. Предложил ей вызвать милицию. Тут жертва, оказавшаяся фарцовщиком, заверещала. Засучила ножками и предложила дикие по советским временам деньжищи - лишь бы Иваныч никого не вызывал. Иваныч плюнул, сказал: «Да пошёл ты...» И порулил с девушкой дальше. Фемина, услышавшая от какой суммы отказался её спутник, долго шла в ошеломлённом молчании. Уже у своего подъезда она повернулась к Иванычу и ломающимся голосом заявила, что больше с ним встречаться не намерена:
- Зачем мне такой идиот, как ты?!..
Лейтенант смутился, убрал за спину свои пудовые кулаки:
- Танечка, есть такое понятие - «офицерская честь»...
- Да? - переспросила девушка. - И зачем мне честный офицер-идиот?
Она хлопнула дверью. Иваныч, оставшийся без запланированного интима, вернулся в расположение части гордым. Но неудовлетворённым.
На следующий день девушка поделилась пережитым с товарками, активно окучивавшими молоденьких лейтенантов. Товарки воздержанием языка тоже не страдали, прославив Иваныча на все окрестности. До самого перевода Иваныча на юг в лейтенанта тыкали пальцем и говорили: «Вот идёт честный офицер-идиот». Правда, тыкали и говорили с приличного расстояния - всё же бывший чемпион училища по боксу в тяжёлом весе...
...Юг! Чёрное море! Солнце, вино, загорелые тушки на пляжах. Помните, как там у поэта? «По рыбам, по звёздам проносит шаланду - три грека в Одессу везут контрабанду!..»
В отдельном дивизионе сторожевых кораблей Иваныча прозвали Телепатом. Командир пограничного СКРа, он южными ночами отлавливал турецкие шхуны без всякого локатора. На одной интуиции. Бывало, постоит на мостике. Полюбуется звёздами, выкурит сигаретку-другую. Затем вытянет палец в темноту и скажет уверенно: «Вон там идёт, гадёныш». Спустя минуту - радио с береговой РЛС: «В квадрате таком-то - цель надводная одиночная!» А ПСКР Иваныча уже полным ходом мчит в указанном кэпом направлении и осмотровая группа пакуется в спасжилеты!..
Но по-настоящему капитан-лейтенант Иваныч прогремел на всё Чёрное море в середине 80-х.
...Был день, была осень, была совершенно нелётная погода, и был шторм. Хороший хозяин в такую погоду собаку на улицу не выгонит...
ПСКР Иваныча безбожно клало с борта на борт. Каплей ставил корабль носом к волне, и только это позволяло хоть как-то ещё держаться в районе патрулирования. На подходе к нейтральным водам приходилось менять курс. Иваныч по внутренней трансляции бодро предупреждал: «Ну-ка вцепились!» А потом, пока ПСКР ложился на новый галс, все 30 человек экипажа превращались в летающих по отсекам клоунов...
Радио с берега грянуло, как гром. Как землетрясение. Любой ценой задержать для досмотра либерийский сухогруз такой-то, следующий из Одессы в Босфор. Место, курс и скорость сухогруза по данным береговой РЛС - такие-то. Подпись - командир N-ского ОДСКР.
Иваныч склонился над штурманским столиком:
- Так, где у нас этот либериец?.. Ага, вижу. До кромки наших тервод ему ещё минут сорок чапать. Ну, поскакали!.. - и ПСКР бросился на перехват.
Скоро среди свиста ветра и водной хляби «Рейд» чётко выдал отметку цели. Ещё немного, и ПСКР, проломившись сквозь шторм, выпрыгнул из дождевого заряда прямо на левом траверзе сухогруза.
- Ага, вот и наша голуба...
«Голуба» весила ровно в 60 раз больше ПСКРа и, с совершенно наплевательским видом пёрла к границе. Иваныч задумался. Идея предложить иностранцу застопорить ход и принять на борт осмотровую группу явно была утопической. Во-первых, дрейфовать в шторм без хода - это авантюра. Во-вторых, в тот же шторм высаживать на сухогруз с маленького ПСКРа осмотровую группу - игра за гранью фола. Оставалось одно - завернуть сухогруз для досмотра обратно. То есть - в наш порт.
Култыхающийся туда-сюда ПСКР резво обежал сухогрузную тушу и засигналил, засигналил. Мол, стоп! Мол, взад!.. Фиг-то там. Ноль внимания, фунт презрения.
Чертыхнувшись, Иваныч попробовал по радио вразумить соседа. И, хотя аглицкий каплея был вполне членоразделен, либериец не отозвался.
До тервод оставалось минут десять хода, когда дождливую хмарь раздёрнуло ветром.
- Ипать-колотить... - невольно пробормотал Иваныч.
Там, впереди, в нейтральных водах пахал волны серый силуэт турецкого эсминца. Вопрос, почему берег или «Рейд» не засекли его раньше, так и остался открытым... Турок явно встречал сухогруз и теперь изо всех своих недюжинных ататюркских сил ждал выхода либерийца из советских территориальных вод. Соответственно, ПСКР как-то должен был этому воспрепятствовать...
Новый приказ Иваныча, и наш «пограничник» вклинился между убегающим и встречающим.
- Раз голуба по-английски не разумеет, поговорим по-нашенски... По-русски, - объявил капитан-лейтенант. - Носовая, короткую предупредительную... Пли!
Баковая тридцатимиллиметровая спарка резко громыхнула, перечеркнув курс сухогруза тремя пенными всплесками. На либерийце наконец-то засуетились. В эфире прорезался англоязычный голос шкипера, требующего выпустить его из тервод на вольные хлеба. Меж тем время уходило безвозвратно, а сухогруз и не думал притормаживать.
- Вот же ж блин, - сказал тогда по-русски Иваныч. Потом по-английски в коротких, но смачных репликах объяснил сухогрузному шкиперу, что если тот не начнёт ворочать к берегу, то следующая очередь русских перебьёт ему все цветочные горшки на мостике.
Приказ с берега был однозначен - задержать «любой ценой». Похоже, на либерийце о чём-то подобном догадались. Сухогруз положил руль вправо и величаво лёг в циркуляцию.
- Товарищ командир, эсминец!.. - закричал сигнальщик, но Иваныч и сам всё видел. Турок после предупредительных выстрелов «пограничника» сыграл боевую тревогу и теперь нёсся на ПСКР.
«Юджетепе», бывший янки типа «Гиринг», - пронеслось в голове капитана-лейтенанта: «Если что - он своими 127 мэ-мэ так фукнет, что от нас один дуршлаг останется...»
- Через пять минут турецкий эсминец войдёт в наши воды. - деревянным голосом напомнил из-за спины старпом.
Иваныч сжал свои знаменитые кулаки, оттопырил не менее знаменитую челюсть и приказал проинформировать эсминец, что если тот только сунется через границу, то он, капитан-лейтенант Иваныч, лично устроит гадёнышу свадьбу с мордобоем.
Нет, это понятно, что за тобой - целая страна. Мегатонны смертоносного оружия и сотни тысяч погононосного воинства, готовые стереть в пыль любого посягнувшего. Но всё это было где-то далеко. Не здесь и не сейчас.
Вот потому-то здесь и сейчас секунды тянулись бесконечно, до хруста вытягивая шеи и нервы. На севере шторм трепал двухсоттонную скорлупку под советским флагом, а с юга на неё надвигалось 2400 тонн турецко-американской стали.
- Две минуты до входа эсминца в терводы.
Иваныч приказал артавтоматам взять цель на сопровождение. Обе башни ПСКРа развернулись и уставились на турка. 30-мм «пукалки» с нашей стороны. 127-мм калибр с ихней... Напряжение было неимоверным. Казалось, что воздух вокруг вот-вот начнёт искрить.
Позади каплея внезапно что-то лязгнуло, заставив всех окружающих вздрогнуть и оглянуться.
- Товарищ лейтенант, зачем вы пистолет достали? - строго спросил Иваныч.
Совсем молоденький штурман суетливо спрятал ПМ с передёрнутым затвором за спину:
- Товарищ командир, ну так сейчас же в бой...
Первым, не сдержавшись, заржал старпом. За ним - командир корабля, а там уже и остальные. Людей отпустило. Дышать сразу стало легче, словно кто-то распахнул форточку в душной квартире. Всхлипывая от сдерживаемого смеха, в общий гогот вклинился старшина-сигнальщик:
- «Юджетепе» отворачивает... Отвернул! Полным ходом уходит на зюйд!
- Фиг с ним. Пусть валит, - вытирая выступившие на глазах слёзы, сказал Иваныч. - Не препятствовать! - и новый взрыв хохота едва не снёс ПСКРу мостик.
В тот раз всё кончилось благостно. Как в сказке. Турок сгинул. Через полчаса на помощь ПСКРу подоспел большой противолодочный корабль, и с самым суровым видом повёл перепуганного либерийца в порт. На досмотр.
Неизвестно, что такого ценного сухогруз пытался умыкнуть из Одессы за бугор, но Иваныча наградили. Дали грамоту и бесплатную путёвку в санаторий. На юга, так сказать. Каплей долго смеялся. Санаторий располагался в пятнадцати минутах езды от дома Иваныча...
Чего только не пришлось в последующие годы Иванычу делать! Тушить пожар на панамском танкере, спасать унесённый течением водный велосипед, катать на рыбалку высокое начальство, гоняться за турецкими подлодками... Ну и, конечно, держать границу на замке.
Мир рухнул в тот момент, когда Украина с Россией стали делить Черноморский флот. ПСКР Иваныча оказался записан в жёвто-блокитную долю. Ридна ненька Украина было обрадовалась такому приобретению, но тут же обнаружила, что её хохлобаксов на поддержание в плавающем виде старенького «Тарантула» не хватит. И корабль пошёл в лом, унеся с собою везучесть, легендарность и душу Иваныча.
Ставший к тому моменту капитаном третьего ранга, Иваныч не стал присягать новому флагу. В какой-то из дней он просто пропал, что на фоне катаклизмов, трепавших флот в девяностые, прошло столь же незаметно, как пшик бутылки шампанского на фоне атомного взрыва.
Нашёлся он только годика через три. Он по прежнему был живой, но уже не легендой.
Иваныч перебрался в Краснодар и пошёл в таксисты. Там же, в Краснодаре, женился, народил дочку и изрядно располнел. Нельзя сказать, чтобы он особо тужил... Но несколько раз в году он приезжал в Анапу. Шёл к установленному на берегу учебному ПСКРу, садился в тени пирамидальных тополей и пил разливное пиво. И смотрел, смотрел... На корабль.
И, казалось, что в тот момент на свете больше никого нет, кроме этой странной пары: прикованного к земле корабля и ушедшего на берег капитана. Они странно походили друг на друга - этот ПСКР с облезшими бортами, и капитан с трёхдневной щетиной на щеках. Чувствовалось, что ПСКРу и капитану тяжело. Они оба скучали по одному и тому же. По настоящей жизни. По морю.
Оно, море, плескалось у самых ног, и игриво почёсываясь о сваи причала, нашёптывало: "А ты помнишь?.." "А то ж!", - хмыкал Иваныч и подмигивал ПСКРу. Но тот в ответ предпочитал молчать...

Честнотянуто с http://u-96.livejournal.com

«Когда воротимся мы в Портленд»

Настенный календарь с потускневшей кинодивой возвещал, что на дворе лето 2000 года. Пропитанный влагой ветер неистово бился о монументальный фасад библиотеки ДОФа славного города Балтийска. На море слегка штормило. Или, как здесь говорят: "Свежело".
Мысленно отметив этот факт, сидевший в подсобке библиотеки лейтенант Луньков осторожно выглянул в приоткрытую дверь и немедленно наткнулся взглядом на весьма аппетитный предмет - оттопыренную попку юной библиотекарши Танечки.
- Таню-нь-чик, - смешно вытягивая губы дудочкой воззвал лейтенант.
- Да сейчас я, сейчас, - отмахнулась Танечка от кавалера.
За окошком скопилась порядочная очередь, и ей сейчас было не оторваться.
Луньков вовсе не хотел попасться в поле зрения офицерствующих читателей, а потому смиренно вздохнул и прикрыл дверь подсобки.
Что ж, можно было и подождать. «Подарок тем дороже, чем дольше длится его ожидание». Лейтенант хозяйственно поправил на столике готовые к маленькому «бумсу» бутылку шампанского и коробку конфет, после чего уставился в окно. Громадное, двухстворчатое, оно выходило на проспект Ленина. По толстому стеклу то тут, то там ахали редкие, но увесистые капли дождя. Лейтенант почувствовал, что его начинает клонить в сон. Танечка всё не шла, а потому, дабы пошло не захрапеть, кавалер взялся за припасённую для пущего обольщения гитару. Пальцы привычно обняли гриф. Луньков подстроил вечно съезжавшую не туда вторую струну и промурлыкал окуджавовское: «В ночь перед бурею на мачте горят святого Эльма свечи...» Потом откинулся назад, уперевшись затылком в шкаф со старыми формулярами. Закрыл глаза. И сразу вспомнилось прошлогоднее...

...Их, служивших на дизельных субмаринах, называли «трактористами»...

- Тарьщ лейтенант, крысы с лодки бегут!
Луньков обернулся на голос выставленного у трапа матроса и присмотрелся. Действительно, под покровом темноты по швартовому концу на понтон, к которому была прислонена их подводная коломбина, прытко ползли хвостатые тени.
- Тарьщ лейтенант, не к добру это...
- Фигня это всё, Парамонов. Фиг-ня, - отрезал Луньков. - Это они от старпомовского Леопарда спасаются.
Действительно, была у их старпома такая привычка - за два-три дня до выхода притаскивать на железо из дома своего Барсика. Здоровенный сибирский котяра, в незапамятные времена облитый каким-то растворителем, а потому приобретший неописуемый тропический окрас, носил среди команды говорящую кличку Леопард. Прозвище котяра оправдывал на все сто, за пару суток напрочь изничтожая всё крысиное отродье на борту. Вахтенного Луньков убедил, но на сердце самого летёхи осталось смутное ожидание грядущей подлянки...
И она, подлянка, разумеется грянула.
...Выход был объявлен внезапно. Он грянул, как гром с ясного неба. Ещё вчера никто ничего не подозревал и лодка готовилась к плановому выходу в полигон. А уже сегодня командир сранья торчит у комдива, а взопревшие от усердия снабженцы пихают в железо тьму-тьмущую предметов. Луньков как ошпаренный со своими орлами грузил в недра харч, запчасти и ещё чёрт знает что по тридцати трём ведомостям сразу. Старпом был нигде и везде одновременно. Орал, подгонял, пинал, требовал и грозил. Когда окончательно охрип, то вылез на понтон и нервно закурил. Луньков, пользуясь моментом, подрулил к нему и тихо поинтересовался:
- Пал Саныч, куда это нас?
Старший помощник вздрогнул, едва не выронив цигарку. Обернулся:
- Луньков, ты не поверишь! Поэтому я тебе до съёма ничего не скажу...
Торпед приняли, как выразился бычок-три, «полный аусвайс». Т.е. все 18 «угрей». Из них всего 2 практических, а остальные - боевее некуда. После этого витающая в воздухе ажитация протухла и осыпалась.
- Мальчики, похоже, мы идём на войну, - сказал доктор.
- Типун тебе... «Шило» принял? - буркнул старпом.
- Так точно, товарищ капитан-лейтенант, - гаркнул доктор. И озвучил литраж.
- Куясе!.. - поразился услышанному молодой штурманёнок. - Ну, с таким боекомплектом нам и Третья мировая по колено.
В ответ почему-то никто не засмеялся.
Снимались они вечером по-тихому. Без помпы. Не было ни оркестра, ни толпы заплаканных детей, жён и любовниц. На стенке с посеревшими лицами торчал триумвират в лице комдива, командира базы и представителя штаба флота.
- По местам стоять, со швартовых сниматься! Товарищ командир, подводная лодка к бою и походу готова. Личный состав проверен, налицо. Управление рулём - с мостика.
- Добро. Сходню убрать. Отдать кормовой. Отдать носовой.
- Есть! Отданы швартовы. Включить ходовые огни! ЦП, запись в вахтенный журнал: снялись со швартовых для перехода в район согласно боевому распоряжению на поход.
- Малый назад, лево руля...
И они поехали.
...В тесной кают-компании, по колено заставленной коробками с консервами, сменившийся с вахты начальник РТС жадно уничтожал горячий чай с лимоном. Выдоив стакан до конца, старлей громко выдохнул и улыбнулся:
- Жека, а не сбацать ли тебе чего-нибудь, а? Для ободряжу?
Луньков с облегчением отложил зачитанную до дыр инструкцию и достал гитару. Вот тогда впервые за тот сумасшедший поход в недрах лодки и прозвучало:
В ночь перед бурею на мачте
Горят святого Эльма свечи,
Отогревая наши души
За все минувшие года.
Когда воротимся мы в Портленд,
Мы будем кротки, как овечки,
Но только в Портленд воротиться
Нам не придется никогда.
...Всю первую неделю у них горел камбуз. Раз за разом отсеки трясло от звуков пожарной тревоги. Потом терпение старпома истощилось, и он объявил, что отныне лично будет обитать на месте ЧП. Контролировать рукожопого кока. И спать тут же под плитой, усыпав тело аллюминиевыми ложками. После этого полундра на камбузе сразу прекратилась. Или там просто уже выгорело всё, что могло гореть...
...В нарушение всех штабных рекомендаций Датские проливы проходили ночью в надводном положении и при всех положенных согласно МППСС-72 огнях. «Чтоб, не дай Бог, какая железяка нас не переехала», - прокомментировал своё решение командир. Идея проканала. Потом, так и не опознанные, они нырнули и под РДП пошли к Шетландским островам, огибая Туманный Альбион с севера...
- ...Спать лучше всего, укрывшись одеялом с головой и уткнувшись носом в подушку. Иначе конденсат с подволока не даст заснуть, весело отстукивая пионерскую зорьку каплями по твоему лбу. - учил подчинёных Луньков.
Те понятливо кивали в ответ.
...На ста метрах - обряд инициации. Обряд посвящения в подводники. Салагам поставлена боевая задача - выдуть стакан солёной морской воды и занюхать подвешенной в ЦП кувалдой.
- Тарьщ командир, кувалда в тавоте.
- Целуй её, дурень, подводником будешь.
Салага тянется к кувалде. Лодку качает и отавоченная железяка рассекает губу...
- Молодец, матрос! Старпом, выдать матросу Федюкину свидетельство о том, что он теперь настоящий совет... российский подводник!
- Есть выдать!
Старпом в тусклом свете дежурных плафонов суёт трюмному, растирающему по лицу кровь пополам с тавотом, машинописный листок...
...Северная Атлантика их встретила пятиметровой волной. Двое суток не было никакой возможности дозаправиться, и они крутились в подводном положении вокруг танкера, как голодная кошка вокруг запертой в клетку крынки сметаны. Наконец, свирепый норд-ост поутих и с танкера метнули легость. Она пришла точно в лоб одному из боцманской команды... Плавающего обморочным буйком в своем спасжилете матросика выловили, откачали, приняли шланги, залились соляром под пробку и подались дальше, перманентно хоронясь от снующих над головой натовских «Орионов»...
...Вторая дозаправка столь же успешно была проведена уже на траверзе Финистерре...
...Учения, учения, учения. Отработка боевых задач. Заполнение документации. Выпуск боевого листка. Редколлегия во главе с доком, высунув от усердия языки, рисует стенгазету.
"Личный состав в походе должен быть обязательно занят, иначе личный состав начнёт заниматься куйнёй!"
Через шесть дней на седьмой крутили кино. И снова учения, учения, учения. "Или мы укладываемся в нормативы, или вы идиоты, а я начальник дурдома!" Старпом завязывал молодняку глаза и по секундомеру засекал, за сколько человек добежит из первого отсека в шестой. Когда кто-нибудь врезался на всём галопе в очередную лодочную железяку, наставительно говорил: "А потому что матчасть надо знать. Знать и любить!.."
...Когда до Гибралтара остались сутки, командир собрал всех причастных в кают-компании:
- Товарищи офицеры, довожу до вашего сведения приказ командующего...
...Теперь они знали.
НАТО проводило против Югославии операцию «Союзная сила». С авиабаз в южной Италии по сербским городам действовала авиация. В Адриатическом море крутились американский авианосец «Теодор Рузвельт» и английский «Инвинсибл» с силами охранения. Для контроля за натовскими терминаторами Родина из Чёрного моря отправила маленький допотопный пароход радиоразведки «Лиман». Глядя на эту лохань, для вояжа которой Иваны якобы наскребали топливо со всего Черноморского флота, просвещённый Запад ржал, как ненормальный. Между прочим, зря ржал. Ибо пока сверху прыщом на ровном месте рядом с «Рузвельтом» красовался «Лиман», снизу по следам той же американской АУГ «на всякий пожарный» крались два матёрых атомных хищника. Громадный «батон» проекта 949А с «Гранитами» наперевес и зверёк поменьше, но тоже вполне зубастый проекта 671-РТМ.
- А мы, - закончил командир, будем в этой компании играть роль шила, торчащего в заднице Шестого флота США. Т.е. станем отвлекать внимание от коллег из седьмой дивизии АПЛ. В случае столкновения с силами НАТО нам приказано действовать по обстановке. Всё понятно?
- Так точно, товарищ командир.
Да, всем всё было понятно. Первыми не стрелять, но если прижмут, то кусаться до последнего.
Что ж, если в Портленд нет возврата,
Пускай нас носит черный парус.
Пусть будет сладок ром ямайский,
Все остальное - ерунда!
Когда воротимся мы в Портленд,
Ей-богу, я во всем покаюсь,
Но только в Портленд воротиться
Нам не придется никогда!
...Гибралтар они проходили по уже знакомому сценарию. Ночью, с огнями, в надводном, маскируясь под некомбатантов. Прижимались к марроканскому берегу. Ветра не было и жара стояла страшная. Начальник РТС сидел в прочном корпусе перед своими агрегатами с мокрым полотенцем на голове. Обалдевшая и потная вахта висела на мостике в неуставных трусах. Командир вяло обмахивался страницами Конвенции ООН по морскому праву от 1982 года в части «Проливы, используемые для международного судоходства». Сигнальщики жевали колбасу. От этого в окружающем палеве их тошнило, зато и сон отбивало напрочь. Старпом мигрировал по периметру мостика и педантично проверял, чтобы каждый смотрел строго в свой сектор. Если кто из сигнальцев все же из лишнего усердия «залезал в чужой огород», Пал Саныч тихо наклонялся к виновному и шёпотом говорил: «Убью, зараза!» Этого хватало. За два часа до рассвета они миновали мыс Альмина. Командир выслушал очередной доклад радиометриста, громко захлопнул Конвенцию и замудоханным до чрезвычайности голосом объявил:
- Ну, пора и баиньки... Все вниз! По местам стоять, к погружению!..
Выдав высоченные фонтаны из шпигатов, лодка нырнула в пронзительную голубизну...
...У кромки ливийских тервод их ждал корабль снабжения. Потом был пунктир через всю Средиземку в Адриатику. Над Балканами ухало эхо натовских бомб, а они с зюйдовых четвертей на перископной глубине подкрадывались к «Рузвельту» и его компании. В проливе Отранто их засёк итальянский эсминец, но не разобрался, с кем имеет дело, и профукал русских ни за грош. Потом над головой повисли палубные ПЛОшники амеров. Никто не знал точно, есть ли уже в Адриатике наши атомарины, но командир дизелюхи решил, что пора и пошуметь. Коломбина демонстративно выставила на поверхность при ясном свете все свои выдвижные устройства, дождалась, когда ей на хвост сядут два янковских фрегата, а потом лихо ушла под слой скачка. Американцы сутки толклись на месте потери контакта, но русская «Кило» полностью оправдала своё прозвище «чёрная дыра»...
...Когда оторвались, кэп приказал всей вахте выдать сверх положенной птюхи «Абрау-Дюрсо»...
Что ж, если в Портленд нет возврата,
Пускай купец помрет со страха,
Ни бог, ни дьявол не помогут
Ему спасти свои суда!
Когда воротимся мы в Портленд,
Клянусь, я сам во всем покаюсь,
Но только в Портленд воротиться
Нам не придется никогда.
...Весь следующий месяц коломбина не давала амерам и бриттам спокойно нести демократию в массы. Вентиляция и регенерация не справлялись - внутри корпуса можно было вешать топор. Клапана подтравливали и иногда давление прыгало до трёх атмосфер. От постоянной головной боли раскалывалась голова. От перенапряжения все в отсеках стали похожи на вампиров - с ввалившимися красными глазами и скрюченными пальцами...
...Сука, сука ты, Средиземное море! Такое тёплое, такое ласковое и такое прозрачное. В штиль и солнечный день глаз запросто прошивает толщу воды на 60 метров вглубь - попробуй спрячься!..
...У них накрывалась маминым местом гидравлика, гирокомпас и радиопеленгатор, но они это всё чинили кувалдой и такой-то матерью, после чего гребли дальше. Они выходили в учебные торпедные атаки на чужие авианосцы с крейсерами и в первом отсеке с унылой физиономией сидел старпом, тщательно следя, чтобы гаврики из БЧ-3 и в самом деле кого-нибудь не утопили. Они притворялись то итальянской, то греческой подлодкой, то просто нагло лезли на рожон. Их засекали, забрасывали буями. Им за подол цеплялись «Лос-Анджелесы», «Си Кинги», «Викинги», «Спрюэнсы» и «Перри». Кэп на электромоторах уползал по дну от "Лос-Анджелеса", которого обзывал почему-то "примусом". На остальных кэп просто клал. У акустиков опухали уши от гула наверху и звуков трахающихся лобстеров. Казалось, Адриатическое море вот-вот выплеснется на сушу из-за тысяч тонн снующей по воде стали...
...Их пытались выдавить, поднять с глубины, загонять до полной разрядки батарей, «взять в пакет» и публично выпороть. А они убегали, отлёживались, отсыпались и снова шли на дело. Они подняли в Адриатике такой тарарам, что под его прикрытием можно было протащить к АУГ не то что две, а двадцать две атомарины. А потом постучаться в борт «Рузвельта» и крикнуть: «Эй, Джонни, мы тут!» И там бы все обсыпались. Заколдобившиеся от этого затянувшегося перформанса натовцы обратились к Москве с протестом на действия «русского летучего голландца», но в Кремле сделали вид, что вообще потеряли на картах Адриатику...
Атомный «Курск» с охранявшей его «Щукой» янки так и не обнаружили.
...Через месяц трактористам сказали: «Баста!»
Кто-то с кем-то наверху договорился, и их пустили в сирийский Тартус. В первый раз за поход они смогли расслабиться, простучать забортную арматуру и искупаться. Потом был обратный путь. В темноте у Крита до них было докопался греческий сторожевик, но коломбина в полном соответствии с приключенческим жанром расцвела яхтенными огнями, а старпом по УКВ пьяным голосом напел эллинам, что это украинское круизное судно «Червономайданник Тарас Бульба». Повторить это название на сторожевике не смогли и отвязались...
...В обратку Гибралтар проходили под водой, вовсю пользуя попутное течение. Потом были Бискай, снова крюк вокруг Англии, Северное море, Скагеррак, Каттегат и ТыДы. В кают-компании Луньков привычно наяривал "Портленд". Старпом включал трансляцию и голос лейтенанта гулко разносило по всем лодочным закоулкам, выгородкам и шхерам...
...На подходе к Балтийску их встретил туман. Даже не туман - туманище. Если с палубы поссать, то не видно где струя в море падает.
Шли на ощупь, по данным РЛС и радиомаяков. Берег сообщил, что по случаю такой говённой погоды никто их встречать не выйдет. Ни портовые плавсредства, ни комдив, ни ОВРа. И вообще, лучше бы подождать пока развеется... Но командир, как и весь экипаж, охреневший на железе за время беготни в Средиземку и обратно, готов был к родной стенке скакать уже ножками. Прямо по воде.
Перекрестились, выставили двойную верхнюю вахту и на самом малом стали заползать на ФВК - фарватер военных кораблей.
В то же самое время по соседнему фарватеру, предназначенному для цивилов, на рандеву с сухогрузом пыхтел буксир. У шкипера накануне был юбилей и на этом юбилее шкипер чего-то не того съел. В конце концов, помянув недобрым словом желудок, шкип передал командование помощнику и орлом полетел на дучку. Помощник, тоже не дурак, походил-походил по рубке и обнаружил, что у него курево кончилось. Он почесал затылок, приказал стоявшему на руле стажёру «править прямо вон туда» и побежал в каюту. Следующие пять минут буксир чапал в тумане, пока не выскочил за вехи и не оказался на ФВК.
Шкипер кряхтел в гальюне, помошник рылся в тумбочке, а стажёр исполнительно держал руль прямо.
С лодочной РЛС вовремя пришло оповещение о засечке приближающейся цели. Командир спокойно приказал выйти на связь с этим чудилой и объяснить, что тот не прав. Ответа не было. Рация на буксире была в рулевой рубке, так что ни шкип, ни помощник вызова не слышали, а стажёр... Стажёр рулил.
Отметка неизвестного судна приближалась. Уже чуть нервничая, капитан приказал дать сирену и непрерывно вызывать говнюка по УКВ. Ноль результата.
Прошло секунд десять и из ватного туманного сугроба выпрыгнул тупой, увешанный старыми покрышками, железный нос. Он целился прямо под рубку коломбины.
- Слева! Дистанция полтора кабельтова - буксир!
Вопль сигнальщика ещё звенел у всех в ушах, когда кэп вырвал у старпома из рук громкоговоритель и через «матюгальник» заорал:
- ЭЙ ТЫ, НА БУКСИРЕ, МУДЛО СРАНОЕ, КУДА ПРЁШЬ, БЛЯДЬ?!!..
Это всех и спасло.
Услышав звериный рык прямо по носу, шкипер вынес дверь гальюна, со спущенными штанами влетел в рубку и одним рывком отвернул свою шаланду вправо. Лодка тоже легла в правую циркуляцию, и они разошлись с буксиром чинно-благородно в полном соответствии с правилами судовождения. Красным бортовым огнём к красному. На расстоянии пяти метров.
- Ну, трактористы, будем жить. - подытожил произошедшее кэп и, давая волю накопившейся за поход злости, вышвырнул «матюгальник» за борт...
Что ж, если в Портленд нет возврата,
Поделим золото, как братья,
Поскольку денежки чужие
Не достаются без труда!
Когда воротимся мы в Портленд,
Нас примет Родина в объятья,
Но только в Портленд воротиться
Не дай нам, боже, никогда.
...Вернулись они в базу, как уходили. Без шума и пыли. Без ритуального поросёнка и, опять же, без оркестра. Старпом сунулся было к радистам поставить песню про усталую подлодку, которая "из глубины придёт домой", но у командира нервы и так уже были ни к чёрту... Короче, не поставили.
Секретчик собрал со всех подписки, мол, дальше полигона никуда не гуляли. Так весь поход и проторчали в отчих терводах...
Ткнулись облезшим боком в причальную стенку, зачалились, доложились и строем потопали в баню, где все вповалку и уснули. По итогам никого не наградили, зато никого и не наказали. Амба.
Страна чествовала свою десантуру, по-гусарски влетевшую в Приштину чуть ли не автостопом. Трактористов не чествовал никто.
Шкипера буксира досрочно турнули на пенсию. Помощнику влепили служебное несоответствие. Стажёр отделался сорока минутами профилактического мата.
В конце сентября коломбина, провожаемая криками скандальных чаек, из Балтийска ушла на восток.
Вскоре всё ещё дурной от суши, ненормированного воздуха и факта наличия на планете женщин, штурманёнок на окраине Кронштадта забрёл к детскому саду. Был уже вечер. Детей разобрали и единственным оставшимся человеком на территории сада был сторож. Он ссутулившись сидел на детских качелях и тихо плакал. Это был бывший шкипер буксира...
---
Луньков всё же задремал. Во сне он, почему-то на пару с какой-то грудастой блондинкой, вовсю отрабатывал задачу по борьбе за живучесть. Тут кто-то грубо за плечо вытряхнул лейтенанта в нашу реальность.
- А? Чего?..
Над ним склонилось искажённое лицо Танечки:
- Жека, беда! Только что передали - «Курск» утонул!..
Лейтенант осоловело посмотрел на библиотекаршу и медленно встал. Сгрёб бутылку шампанского, вышиб из неё пробку и, ничуть не смущаясь, вдул из горла содержимое, пока из ноздрей не полилось.
- Жека, Жека, ты чего? У тебя кто-то на «Курске» знакомый?..
Луньков поставил бутылку на место, вытер с лица пену:
- У нас там, Тань, все знакомые... Заочно...
В голове почему-то крутилось:
Но только в Портленд воротиться
Не дай нам, боже, никогда.

Честнотянуто с http://u-96.livejournal.com

Контрразведка на страже судомоделизма
(история реальная)

В детстве был у меня друг и одноклассник Димон Сомов. Любили мы с ним конструировать и создавать различные модели плавающих средств. Благо жили в 30 метрах от отводного канала. Вот и в тот 1983 год, учась в 5 классе обыкновенной московской школы, мы за рубль приобрели у одного «барыги» из 7-го класса корпус от обыкновенного старого пластмассового игрушечного катера, который новый-то стоил 3 рубля с копейками. К процессу подошли творчески, приняли во внимание советы его отца - конструктора КБ «Энергия», плюс приложили наши необузданные фантазии собрать быстроходный катер. Если честно, то Димон от меня более отличался врожденной инженерной мыслью. Я в его проекте, учитывая, что он главный конструктор, являлся, наверное, начальником цеха сборки. Возможно, это так называется в промышленных кругах. Таким образом, мы решили создать супер-катер на подводных крыльях с высокооборотистым электродвигателем. Учитывая, что были летние каникулы - работы проводились у меня на балконе, который на тот момент являлся «верфью» изготовления нашего «особо секретного изделия» с определенным графиком работы. В 8-00, когда Димон приходил ко мне домой, научный совет КБ начинался с завтрака, который заботливо готовила и приносила к нам в «цех» моя бабушка. Затем работа и обед, ответственной за который была так же бабуля, и продолжение на благо отечественного судостроения. Через 3 дня кропотливого труда собранный и блестящий свежей нитрокраской катер «Волжанец»», как мы его нарекли, стоял на стапелях нашей «верфи». Окончание сборки проекта было обмыто вишневым компотом. Правда, двухлитровую банку пойла мы об корпус катерка не разбивали. Ограничились тем, что моя набожная бабушка его перекрестила, а я натянул на мачту сшитый флаг СССР. Настало время испытаний и спуска на воду нашего детища. Церемония была назначена на 10 утра следующего дня. Ни я, ни, как я узнал позже, Димон, перед ответственным днем не спали. Спуск судна на воду - это вам не баран икнул. Тревожно...
В восемь часов утра «главный конструктор» стоял у меня в «цеху», внимательно оглядывая наше детище. Я подготавливал новую батарейку и с важным видом рапортовал о полной готовности судна к испытаниям.
- Леску взял?
- Вот...
- Запасную батарею?
- Конечно...
- Герметичность корпуса проверил? - серьезно спросил «ГК».
- Да, конечно, проверил!!!!
- Ну, пошли! - произнес Димон, и мы двинулись к большой воде.
Выйдя на берег, мы начали приготовления к спуску нашего «Волжанца» на большую воду. Оказалось, что не было удачного причала, а посему пришлось срочно из подручных средств изготавливать то, о чем мы вовремя не позаботились. На ближайшей помойке были собраны бруски, доски и сооружена нехилая пристань.
Всё, день Х настал!!! Ура, товарищи!!! Я запустил двигатель, из-под кормы пошел мощный бурун. Швартовые «ГК» «приказал» пока не отдавать, а проверить мощность судна на месте.
За всеми этими манипуляциями юных судостроителей наблюдала команда из 7 мудаков 16-18 лет от роду, которые на горке пили портвейн, горланили песни и загорали на летнем солнышке.
- Пацан, дай запущу катерок, - обратился ко мне тот, что был с гитарой и протянул лапы к нашему детищу.
- У нас первый запуск, - пытался я отогнать беду, - Сейчас испытаем, отправим в плавание и потом разрешим...
- Ты чего, салага!!! Ох@ел, старших не слушать!!! - в пьяном угаре сообщил гитарист и схватился за катер. Отдавать детище я не собирался.
- Э, хлопцы, чего до пацанят пристаете, - послышался добродушный голос откуда-то справа.
Мы оглянулись, в трех метрах от нас стоял небольшого роста старичок с поводком в руках, как две капли воды похожий на актера Евгения Леонова. Рядом с ним, задорно виляя хвостом, носилась маленькая беспородная собачонка.
- Да пошел ты..., - грубо ответил парубок и продолжил отбирать у меня катер. В это время к нам подошли остальные пьяные ублюдки, искавшие, куда бы выплеснуть пьяную энергию. Один из них сильно, носком кроссовки ударил псинке под ребра. Животина завизжала и опрокинулась на спину.
- Да что же вы за сволочи такие, - тихо произнес дед.
В следующее мгновение произошло что-то невероятное. Какие-то движения, удары, вздохи, стоны, хрусты... Мы с Димоном стояли в ступоре. Мы такого раньше никогда не видели. Несколько секунд и всё... Все отморозки были в глубоком нокауте. Дедушка спокойно осмотрел собачонку, погладил по голове и как к человеку обратился:
- Ну ты как, подружка? Цела? В ответ псинка снова завиляла хвостом и лизнула морщинистую руку хозяина.
- Ребятишки, вы пока посидите вон там, а я с хулиганами поговорю, - улыбнулся старик и указал на лавочку. Дважды просить нас не надо.
Старик подошел к «гитаристу», какими-то манипуляциями привел его в чувство и минуты три что-то ему втолковывал. После этого в чувства были приведены остальные поверженные. Спустя некоторое время гоп-компания, хромая и держась за разные части тела, скрылись за домами. Дедок подошел к нам:
- Ну что, морячки, катерок-то запускать будете? - простодушно спросил истребитель хулиганов, и, посмотрев на катер, грустно добавил: - Я почти на таком в 1944 за реку уходил. Красиво сделан, молодцы, дуже он у вас красивый!»
И мы запустили!!! Запустили так, что покорил он все рекорды, которые могли существовать на этом канале ранее.
Дед сидел и радовался как дитя. Потом мы вместе сходили в магазин, где старик купил нам по большому пломбиру за 48 копеек. Мы были счастливы!!! Мы были счастливы тому, что посторонний человек оценил нашу работу. Нам было приятно, что мы в свои 12 лет смогли сделать то, что поразило и удивило взрослого. А вдвойне было приятно то, что он за нас защитился.
День удался. Испытания прошли удачно, работа оценена взрослым, злодеи наказаны, а пломбир в желудке.
Прощаясь с нами, старик произнес:
- Ну что, морячки, пошли мы, а то старуха нас заждалась. И запомните, ребята, никогда не судите о человеке по его внешности.
- До свидания, дедушка! - помахали мы испачканными мороженым руками.

Прошли времена.. Десяток лет. Я стал опером. В одно из дежурств начальник направил меня на адрес:
- Селиверстов, сходи на квартиру, тем более, твой район, заодно и пообедаешь.
- А что там?
- Да х#й его знает, - отмахнулся шеф. - Вроде бы сын отца мертвым обнаружил с разбитой головой.
Пришел на адрес. Следственно-оперативная еще не приехала - ждала моего вердикта.
Дверь открыл приятный человек лет 50, и ознакомившись с моим удостоверением, вежливо пропустил в квартиру.
- Что произошло?
- Отец второй день на телефон не отвечает, вот я и решил заехать. Захожу, а он... - хриплым голосом проговорил мужчина и заплакал.
На полу на кухне в луже запекшейся крови и растительного масла лежал... тот самый старик, так похожий на народно-любимого артиста, истребитель хулиганов, главный зритель испытаний «Волжанца», а главное, человек, преподавший нам с Димоном урок: «Не судите по внешности человека». В принципе мне все было ясно - пожилой человек разлил масло, поскользнулся и ударился головой о батарею. Только на душе было муторно. Как будто в детство вернулся, в то веселое, интересное..., но каким-то извращенным способом, на какой-то неправильной машине времени.
Я накрыл лицо трупа полотенцем, вызвал судебного медика, и мы с сыном погибшего прошли в комнату. Я достал чистый лист бумаги.
- Как звали погибшего?
- Антон Николаевич Ващеев...
- Значит дедушка Антон, - тихо себе под нос произнес я.
- Что?
- Продолжайте, пожалуйста.
И рассказал мне его сын, детский хирург травмотолог, о своем отце. О добром, сильном, отзывчивом человеке. Достал с полки коробку из-под печенья и открыл ее. Там были ордена и медали. Много. Я запомнил лишь два ордена «Красной звезды» и орден «Боевого Красного знамени».
- Кем ваш отец на фронте служил, в каких войсках?
- Сначала разведка армии, потом военная контрразведка «СМЕРШ», - вновь заплакал сын, - «Лесных братьев» гонял. Окончил войну капитаном.
- «СМЕРШ», - подумал я, - Значит, он пожалел тогда тех отморозков.
Не стал я мучить мужика. Не до воспоминаний ему. У него сейчас будут неприятные хлопоты и тягостные минуты.
Я вышел на лестничную площадку, закурил и дождался СОГ. Изложил своё мнение и ушел. Не на работу, а на канал, где мы много лет назад запускали «Волжанца». Я пил, курил и вспоминал.
Через два дня я заехал в Бюро СМЭ.
- Моя версия по поводу причины смерти Ващеева подтвердилась?
- Почти, - ответил медик, - Обширный инфаркт, возможно, падая зацепил масло, стоявшее на столе. Травма получена в результате падения с высоты собственного роста. Других повреждений нет.

PS: Каждое лето с Димоном мы ездим на могилу нашего старика. Пусть тот кораблик, пущенный нами по каналу, будет твоей душей, уважаемый Антон Николаевич. Удачи тебе там, капитан «СМЕРША».

Дом в котором ты живешь...



«Все здания и помещения, а также территория полка должны
всегда содержаться в чистоте и порядке. Каждый начальник
отвечает за правильное использование зданий и помещений,
за сохранность мебели, инвентаря и оборудования.
Все помещения и фасады зданий должны быть окрашены
красками установленных колеров.»
(Устав внутренней службы ВС РФ)

Кто не помнит свое самое первое в жизни собственное жилье? Да нет таких. Разве можно забыть свою первую собственную квартиру, куда ты вступал со священным трепетом, в душе ликуя и дрожа от ощущения подлинного счастья, и рождающегося чувства полноценного мужчины-хозяина, а не скитальца по комнатам в общаге и по раскладушкам у друзей. Разве кто-нибудь замечал, хронически протекающие потолки на пятом этаже, и подпорченные вечным парением полы на первом этаже? Загубленная жизнью сантехника вызывала только ироническую улыбку, а хлипкая дверь пережившая смену уже десятка замков, только одно желание - поставить наконец свой собственный замок...
С самого первого дня своего пребывания на Севере в офицерском ранге, и лейтенантском звании, самой большой моей мечтой, да и не только моей наверное, была собственная квартира. В достопамятные советские, и ныне проклинаемые всей прогрессивной частью человечества времена тоталитаризма и душения свобод, в Военно-морском флоте СССР, а точнее в закрытых гарнизонах подводников, существовало то, что тогда называлось развитым социализмом. Тогда офицерам и мичманам давали квартиры. Конечно служебные, но безвозмездно, практически навсегда, и самое главное быстро. Если ты был человеком семейным, да еще и с ребенком на руках, то мог получить собственное жилье и в самый первый день своей службы, после представления командиру и экипажу. Конечно, существовало много нюансов, но факт оставался фактом, многие мои друзья, особенно те, которые с первого дня попадали в экипажи самой старой и заслуженной 19 дивизии, уходили после представления командиру и экипажу в поселок, сжимая в руках ключи от квартир.
Вообще, существовавшая система распределения жилплощади, лично для меня была слишком запутана и непонятна. В поселке, который тогда числился на балансе ВМФ, параллельно существовало несколько взаимозаменяющих друг друга служб. Домоуправление, которое вроде как отвечало за жилой фонд, ремонтировало его, и подписывало ордера на квартиры, так и ОМИС, морская инженерная служба, которая занималась тем- же самым, но не силами гражданских слесарей и рабочих, а силами матросов и мичманов. Причем тот же самый ОМИС постоянно помогал домоуправлению этими- же самыми матросами, в самых благовидных целях. Ну, для примера хотя бы в уборке городка. Дело в том, что, дворников в посёлке не было. Точнее они были, но лично я ни разу за всю службу не видел ни одного. Все штаты дворников были укомплектованы женами командиров и начальников, которые естественно мётлы и ломы в руки никогда не брали. Это было для всех секретом Полишинеля, и я доподлинно знаю, что дворником моего последнего двора числилась жена замкомандира береговой базы флотилии. И по этой причине, поселок всегда убирали моряки. Каждую субботу, в ПХД, все экипажи, отсылал на закрепленный за ними участок в поселок группу матросов под руководством офицеров и мичманов, которые и наводили там образцовый военно-морской порядок, убирая недельный мусор вместо околопогонистых «дворничих».
Сам живой фонд, точному подсчету и строгому контролю не поддавался. Были жилые фонды флотилии, дивизии, экипажей самого домоуправления и уж естественно ОМИСа. Никто из вышеперечисленных своих заначек не сдавал, и уж если в экипаже неожиданно освобождалась, хоть какая квартира, то в нее старались, либо вселить кого-то из своих, либо попросту затихарить, состряпав фиктивный протокол жилищно-бытовой комиссии о ее распределении. Вообщем веселая была организация процесса...
В самый первый день своей службы, оказалось, что мой экипаж в отпуске, и никто проблемой моего жилоустройства кроме меня самого не озадачен. К тому же экипаж мой был тогда в 13-й дивизии, числился за Оленьей губой, и никаких своих фондов в Гаджиево не имел. Старый каплей Василий Энгельсович, сидевший вместе с личным составом в казарме, ситуацию с квартирой объяснил коротко и ёмко «...ни х..я тебе не дадут. У самого старпома квартира в Оленьей на пятом этаже, размером с его каюту. Дергайся сам. Иди к начпо, что-ли для начала...». И я пошел сам...
Удивительно, но второй день своей службы, когда неожиданно решился вопрос моего личного проживания, правда, в чужой квартире, я умудрился попасть в кабинет к начальнику политотдела 13-й дивизии. Когда я пришел в политотдел, там практически никого не было за исключением мичманши скучающего вида и огненного цвета губ, и казалось, что коридор просто накрыт вальяжно - расслабляющим туманом безделья. Да и не погнал меня начпо с первой минуты вон, судя по всему, по все той же причине банальной скуки. Усадив меня перед собой, благообразный полковник, правда, с довольно хищными глазами, сначала выспросил у меня всю историю моей жизни, в уж потом, видимо уловив нужные нюансы, взял речь сам, да минут примерно на сорок. Начав как положено, с международного положения страны, он закончил тем, что, пролистав какой-то талмуд, раз пять с первой до последней страницы, и изобразив на лице вселенскую скорбь, резюмировал, что свободных квартир в дивизии нет, и еще долго не будет. Закончил начпо, как и положено опытному политологу на позитивной ноте, пообещав мне, что рано или поздно, все у меня будет, а сейчас стоит ждать экипаж, в котором мне уж точно помогут. Мои слова, о том, что жена у меня на шестом месяце, вызвали у него бурный восторг, но когда я обмолвился, о том, что она еще дома, а не здесь восторг поутих, и начпо снова завел песню, правда, теперь о трудностях своей молодости. Ушел я от него озадаченным, и уверенным только в двух вещах. Что квартиру мне никто просто так не даст, и что нельзя никому говорить, о том, что моя жена на Большой Земле. Следующие сутки я думал. Был один вариант, который был уже опробован моими сокурсниками, бывшими в Гаджиево на стажировке. Пару человек просто нашли брошенные квартиры в старых домах, поставили свои замки, и за время стажировки привели их в более или менее жилой вид. В такой из квартир, и лежали первые сутки мои вещи, а куча народа там ночевала. Но это все носило такой откровенно несерьезный характер, что от этого я сразу решил отказаться. И тогда, пользуясь моментом, что экипаж был еще в отпуске, я решил штурмовать домоуправление. Благо далеко идти было не надо. Подъезд Мишки Бронзиса, у которого я квартировал, находился аккурат напротив домоуправления. Первый мой заход к начальнице домоуправления Людмиле Ивановне закончился ничем, а проще говоря, полным фиаско. Мадам бальзаковского возраста, с лицом мудрой, видавшей виды совы, и пролетарским макияжем на лице, беспристрастно выслушав мой нагловатый лепет о семье, жене, своем угле и прочей лирической чепухе не меняя выражение лица, ответила коротко, предельно доступно, и явно уже не первому такому орлу, как я.
- Вы товарищ лейтенант не по адресу. Идите к себе в дивизию, там и решайте эти вопросы. До свидания.
Наверное, мое лицо после этих ее слов выдало такую гамму чувств и переживаний, что она неожиданно для меня, да судя по всему, и для себя самой кинула мне новое направление атаки.
- Там в 13-ой у вас Астахов...второго ранга в политотделе квартирным вопросом занимается... К нему иди. Пусть тебе дает смотровой ордер на старый фонд. Я ему недавно десяток квартир подкинула. Тогда и приходи.
После чего удивившись собственной доброте, начальница резвыми движениями обоих рук указала мне на дверь.
Уже на следующее утро, часов в десять я скребся в дверь капитана 2 ранга Астахова. Он оказался немолодым, предпенсионного возраста офицером, с усталыми слезящимися глазами. Выслушав мой рассказ, он, грустно улыбаясь, сказал, что к начпо я ходил зря, тот в квартирные вопросы не лезет, и ничего о них не знает, из чего я понял, что тот талмуд был обманной грамотой, а к Людмиле Ивановне, которую он назвал Людкой, я вдвойне зря пошел. Астахову, я уже нагло соврал, о том, что жена на седьмом месяце, сидит у друзей на чемоданах, и рожать категорически хочет здесь, а не на Большой земле. Астахов посмотрел на меня, как на марсианина, и покрутил пальцем у виска.
- Дура она у тебя...- но тем не менее, полез куда в стол, откуда вынул амбарную книгу и начал листать станицу за страницей, беззвучно шевеля губами. Потом достал листок бумаги и начал старательно выписывать адреса.
- На вот лейтенант...тут куча адресов...давай-ка печатай протокол заседания ЖБК части о смотре этих квартир и неси сюда. Я тут черкану пару строк для Людки. И потом к ней. Она проверит по своим бумажкам...ключи даст...ордера смотровые, что- ли...и смотри. Выберешь что-нибудь- скажешь ей, а она уже подскажет, что дальше делать. Иди.
К Людмиле Ивановне я добрался только через неделю. Она внимательно изучила визу Астахова, и начала сверку. Из девяти выписанных им квартир, свободными оказалось всего пять. Причем ни к одной из них ключей не оказалось.
- Ну, ты все равно иди... смотри...
Начальница неожиданно улыбнулась.
- Может повезет....
Смотреть квартиры я отправился вечером, и не один. К этому времени экипаж уже вернулся из отпуска, и со мной пошел мой новый товарищ, старший лейтенант Палехин Сашка, в качестве моральной поддержки, да и чего греха таить физической. Первая квартира оказалась в 32 доме, одном из старейших строений поселка. Дом этот, уже и в то время был заселен максимум на половину, и квартира которую мы искали, оказалась под самой крышей и была абсолютно разграбленной, даже без входной двери. Вторая квартира была на «Вертолетке», на первом этаже. Дверь присутствовала, но этим все положительное ограничивалось. Квартира была по пояс завалена всевозможным мусором, который судя по всему, сносили в нее со всего дома, и уже не один год. Разгрести все это своими силами возможным не представлялось, и мы отправились по следующему адресу. На удивление, это оказалась двухкомнатная квартира через стенку от моего нынешнего места проживания, то есть на одной площадке с квартирой Бронизиса. Вариант был очень неплохой, но на двери зримо присутствовал свеженький замок, с воткнутой в него запиской следующего содержания: «Не надо ломать замок! Я уже прописался». Предусмотрительность неизвестного военного впечатлила, и мы, сделав короткую остановку у меня на чашку чая, отправились по следующим адресам.
Только последняя квартира, в 72 доме на первом этаже, в том самом доме, из которого я потому уезжал навсегда, оказалась, судя по всему вполне достойной. Был уже вечер, и свет в ней не горел, а так же наблюдалось полное отсутствие штор и занавесок. Обзвонив соседей, мы выяснили, что в квартире никто не живет уже с полгода, и что она в неплохом состоянии, так как уволившийся в запас мичман, проживавший тут ранее, отличался хозяйственностью и аккуратностью. И хотя внутри жилья мы так и не побывали, мы с Шуркой, обменявшись рукопожатиями отправились ко мне домой обмывать найденное жилье.
С утра прокатившись на «скотовозах» в Оленью, я на дрожащих от нетерпения ногах рванул к механику и взял у него добро на возвращение в Гаджиево, чтобы застолбить квартиру окончательно. Добро было получено, и я, отстучав на пишущей машинке протокол заседания корабельного ЖБК в пяти экземплярах, подмахнул его у замполита, являвшегося на тот момент ее председателем, и поставив печать рванул в Гаджиево, предварительно заскочив к Астахову в штаб. Тот сидел в своем кабинете и лениво листал «На страже Захолустья».
- О...лейтенант...что такой счастливый?
Я со вчерашнего дня, пребывая в состоянии щенячьего восторга, от того, что вроде бы уже решил квартирный вопрос, не переводя дыхания выпалил:
- Тащ второго ранга, я тут...ну из списка одну квартиру выбрал вот...Дом 72 квартира 18...вот...
Астахов, поменял позу, и отложил газету в сторону.
- Дааа...молодец! И что, нормальная квартира?
Я не сдерживая восторга, закивал головой.
- Да...да...хорошая вроде, да и высокий первый этаж!
Астахов достал свои бумаги, и полистав, что-то пометил на страницах своей амбарно- квартирной энциклопедии.
- Ну...давай...готовь бумаги...протокол от части там...сам знаешь, и давай их на ЖБК дивизии подавай...рассмотрим...
Я протянул уже готовый протокол.
- Вот! Уже сделал...
Астахов взял мои бумажки. Посмотрел. Почесал за ухом.
- Ты ведь из экипажа Косицина? Ну да... Давай! Сам их на ближайшем заседании подам...Так что, готовься лейтенант к заселению! Иди, иди...
И я счастливый и довольный собой, жизнью и военно-морским флотом выскочив из штаба, прямиком помчался в хозяйственный магазин покупать замок. Поставить свой замок меня надоумил более опытный Палехин, уверив, что если протокол пройдет в дивизии, в чем я уже не сомневался, то квартира считай моя.
Вечером, мы с Сашкой взломали квартиру. Она оказалась девственно пустой, и судя по слою пыли уже не первую неделю. Квартирка оказалась и правда чистенькой, теплой, без следов парения. Вся фановая система была в абсолютном порядке, и даже нигде не протекала, а из кранов вода текла с отличным напором, ничем не напоминая квартиру Бронзиса, где я проживал в настоящий момент.
- Офигенная хата!- подвел итог Палехин.
Он прошелся по комнате, попрыгал по полу.
- Всё путём, и даже пол не гнилой. Мне такую никогда не получить.
Это была сущая правда. Шура был неженатым, а потому попытки получить комнатушку даже в старом фонде прекратил еще полгода назад. Хотя, истины ради, ему кажется было просто лень этим заниматься, а потому он вечно ворчал, жаловался на судьбу, в то же время довольно комфортно перекочевывая из квартиры одного друга к другому. Замок, мы ударно вставили в дверь, и тоже воткнули в замочную скважину записку с предостережениями, и даже с номером протокола.
А потом понеслись «боевые» будни. Я через день вставал «под ремень» в гарнизонной комендатуре поселка Оленья губа, попутно совершенствуясь в изучении матчасти корабля на табуретке в казарме. В квартиру мне удавалось вырваться нечасто, по большей части по выходным, и там я особо не усердствовал. Во первых, мой протокол все еще не был подписан, и по словам Астахова, пока не был рассмотрен по причине перевода экипажа из 13 в Краснознаменную 31 дивизию. И по его же уверениям, как только будет директива, все сразу и уладится. А во вторых у меня просто не было времени, да и сил. Поэтому моя деятельность в квартире ограничилась только тем, что я добросовестно ободрал старые обои, отдраил ванну и гальюн, ну и вымыл окна, завесив их разовыми простынями.
А через месяц нас взяли и срочненько, как всегда и бывает на флоте, перебросили в славный поморский город Северодвинск, сменить наш первый экипаж на время отпуска. Так я и уехал в Северный Париж, не дождавшись утверждения своего протокола. Жизнь и служба в заводском городе так разительно отличалась от всего всей предыдущей жизни, что сначала о проблеме жилища я просто подзабыл, а потом, когда немного пришел в себя, понял, что все равно ничем на процесс, происходящий в далеком Гаджиево повлиять не смогу. На этом я как-то успокоился, и уже с чистой совестью продолжал вкушать прелести поморской жизни. Тем временем пролетело почти пять месяцев, за которые у меня успел родиться сын и я слетал в Севастополь, меня наградили первой в жизни юбилейной медалью обмытой в Примусе, я побывал в Андерме и узнал, что такое мороз в 48 градусов, а ты в одной шинели. И вот когда до отъезда в родное Гаджиево оставалось всего пару недель, оттуда вернулся засланный ранее по каким-то служебным делам помощник командира, и между делом на докладе сказал, что лейтенанту Белову стоит пораньше убыть в базу, а то у него там какие-то проблемы с квартирой возникли. И что самое фантастическое, так то, что старпом Пал Петрович, а попросту ПалПет, а иногда даже и ПолПот, к тому времени заменивший командира отозванного в базу, самолично дал добро отправить меня в Гаджиево на неделю раньше, чтобы я потом его не доставал глупыми просьбами в пункте постоянного базирования.
Я летел в Мурманск на старенькой «Аннушке», вместе с нашим штурманом Тетюевым, которого тоже отпустили частным порядком доставить домой беременную супругу. Прилетели мы ближе к вечеру, и когда потом на такси добрались до дома, я, не откладывая дел в долгий ящик, переодевшись, и зажав в руке ключи от квартиры, рванул совершить осмотр квартиры. К моему ужасу, если не сказать шоку, окна в «моей» квартире горели, на них висели аккуратные цветастые шторы, а не мои простыни, а за окном даже висела какая-то снедь в уличном «холодильнике». Замок был естественно сменен, и я подавленный, но все, же полный решимости выяснить, кто, и каким образом вселился, в казалось уже мое жилье, нажал на звонок. Дверь открыл губатый и здоровенный мужчина в тельнике, из внешнего вида которого, я как то автоматически сделал вывод, что это мичман. Так и оказалось. Он спокойно и с достоинством объяснил мне, что долго просил квартиру, и вот наконец, в ноябре прошлого года, капитан 2 ранга Астахов, ему ее и выделил. В подтверждение своих слов, он продемонстрировал мне лист со своей пропиской, а у него из-за спины в этот момент выглядывала его же супруга с паспортом в руке. Тут то я и понял, что добродушный и казалось очень порядочный замполит Астахов, просто-напросто воспользовался мной, на самом деле абсолютно не желая отдавать хорошую квартиру какому-то лейтенанту, да еще и из экипажа покидающего дивизию.
Сказать что я был зол, значит не сказать ничего. Вечером, я угрюмо пил спирт с соседями, взявшими на себя благородную миссию утешителей и грызя ногти, обдумывал страшную месть Астахову, и всей замполитовской братии, а также пытался представить себе план дальнейших действий по обретению собственного жилья. Решение пришло как-то само собой, когда я уже засыпал на диване. Надо идти к Людмиле Ивановне, благо подъезд моего дома, был аккурат напротив входа в домоуправление.
Утром, выбритый и благоухающий «О*Женом» я стоял напротив двери начальницы и терпеливо ждал ее прихода. Когда могучая глава жилищной организации Гаджиево степенно прошествовала в свой кабинет, я оттер спиной группу ее подчиненных следовавших за ней, и закрыл за собой перед их лицами дверь кабинета.
- Вы кто такой? У меня сейчас не приемное время, приходите когда....
Я не стал ждать окончания дежурной речи Людмилы Ивановны, и сразу пошел в наступление.
- Людмила Ивановна, я лейтенант Белов. Помните, еще в октябре я осматривал квартиры, которые вы Астахову из 13 дивизии отдали? И ту, что я выбрал, и почти оформил, пока я был в Северодвинске, отдали какому-то мичману. И что мне теперь делать с женой и трехмесячным ребенком на руках?
Врал я безбожно, к этому времени твердо осознав одно из флотских правил, не подумаешь о себе сам, никто тебе добровольно не поможет, так что ложь моя была осознанной и вынужденной. Видимо моя злая напористость, в совокупности с неприкрытой обидой, смотрелись если не душещипательно, то уж точно трогательно, и сразу гнать меня в шею начальница не стала.
- Ааа... Что-то помню... Какой адрес-то был? Ты садись...не полыхай тут статуей Свободы....
Я сказал и сел. Начальница водрузилась в кресло, и цыкнув на заглянувших было в кабинет своих сотрудников, зарылась в бумаги. Через пару минут она подняла от них голову.
- Так Белов. Все ясно. Думаю, Астахов и не собирался тебя в эту квартиру оформлять. Он с твоей помощью проверил, в какие квартиры можно без капитального ремонта вселяться. Вот и вся песня. Зачем ему давать квартиру лейтенанту, если он через месяц из дивизии уйдет?
Я молча кивнул. Начальница, молча пошелестела бумажками, и усмехнувшись подняла на меня глаза.
- Ладно, обиженный...есть у меня к тебе предложение. Я тебе сейчас дам список квартир. Двухкомнатных. Кое в каких люди еще живут, но всем требуется ремонт. Серьезный ремонт. Выбирай. Но есть одно условие. Выберешь, но ремонт только за свой счет. Помогу только с водопроводом и канализацией, если не в порядке. На другое не средств, не материалов нет. Если согласен, как выберешь- сразу ко мне. Я тебе эту квартиру без всяких ваших ЖБК и политотделов за неделю оформлю. Идёт? К сожалению, ничем больше помочь не смогу.
По большому счету, я не рассчитывал даже на это, поэтому кивнул.
- Я согласен. У меня как раз неделя и есть.
Через двадцать минут я со списком в десяток квартир и вязанкой ключей шагал по поселку в сторону первого ближайшего адреса. К обеду я обошел больше половины квартир. Они были и правда, из категории «ой, мама не горюй!». В первой, на Вертолетке, обосновались сантехники - срочники, превратив ее из более или менее сносного жилья, в некое подобие подвала заполненного трубами и клапанами, с разбитым паркетом, разломанной ванной и раковиной вместо унитаза. Другая, в здании старой почты была вроде как ничего, только вот почему-то в стене между комнатами была выбита огромная круглая дыра, диаметром метра в полтора. Оказалось, тут много лет проживал кавторанг, недавно уволившийся в запас, а в стене у него был вмонтирован аквариум, который он добросовестно выломал, убывая на Большую землю. Потом была квартира с полным отсутствием пола, затем без дверей, ванны и унитаза. Одну в старом фонде я пропустил сразу, только увидев, что соседи, выломав дверь, сделали из нее мусорный ящик. Так я и бродил до вечера, ничего более или менее приличного не найди, и когда уже начал впадать в уныние, вышел на самый последний адрес который был в списке. Дом 62 квартира46. Это была квартира на высоком первом этаже в квадрате старого адмиральского дома. В ней жила семья немолодого капитана 3 ранга, которому уже выделили трёшку в новом доме, построенным рядом с бассейном. Они с женой рассказали мне, что квартира хорошая, теплая, да и расположена удобно, в чем я и сам успел убедиться. Беда была только одна. Полы. Год назад, зимой, когда вся семья была в отпуске, прорвало батарею, и кипяток почти двое суток лил в квартиру, затем просачиваясь в подвал. Естественно сварились ножки мебели, ковры, все заплесневело, но что самое отвратительное, сварился пол, который со временем просохнув, местами превратился в натуральную труху. Все последствия потом, семья естественно устранила, но вот с полами совладать не получилось. На глобальную замену времени и средств не было, а потому глава семейства застелил полы фанерой, покрасил ее, и они продолжали жить, с вечным скрипом и периодическим проваливанием ног по колено в пол. При всей своей прижимистости, домоуправление было вынуждено признать квартиру аварийной, и майору выделили новую в самом новом доме. Они уже прописались в новом доме, просто доделывали там легкий ремонт, и должны были освободить эту квартиру уже через неделю.
Хотя я тогда даже и не осознал степень «бедствия», которое я получу, согласившись на эту квартиру, но мне она почему-то сразу понравилась. То ли живым, не заброшенных духом, то ли местом, то ли еще чем-то, черт знает, но на следующее утро, я стоял у дверей Людмилы Ивановны с твердой решимостью, просто нарисованной на моем лице. Начальница сразу все поняла, и даже не спрашивая, что же я выбрал, в конце концов, завела меня в кабинет, усадила и выдала лист бумаги.
- Пиши! Я, Белов...имя, фамилия...прошу прописать меня и мою семью по адресу... Кстати...угадаю я или нет? Ты случаем не в 62 доме квартиру решил брать?
Я кивнул.
- Так и думала...Хотя с ней возни будет не меньше, чем с другими...так написал? Ниже пиши под диктовку. Претензий по состоянию квартиры не имею. Написал? Ставь подпись и давай мне... Знаю я все. Полы там ураган...зато все остальное в идеальном порядке. Так, что с полами разбирайся сам.
Прописала меня начальница в этой квартире быстрее, чем из нее выехали прежние хозяева. Уже через четыре дня я стал обладателем заветной бумажки с пропиской, причем, как я понял, никто из дивизии об этом так и не узнал, потому, что через два года наш замполит, посетовав, что я до сих пор безквартирный, предложил мне однокомнатную квартиру в новостройке. Но это было потом, а сейчас я был прописан в занятой еще квартире, но душу грело то, что она уже есть, и не мифическая, а самая, что, ни на есть настоящая, и даже двухкомнатная, чем не мог похвастаться, ни один лейтенант моего выпуска, да и чего говорить, многие офицеры постарше.
Мою квартиру освободили как раз за несколько дней, до нашего экстренного отъезда в Палдиски, так что ничего сделать в ней я не успел, разве только снова завесить окна, да перетащить от Бронзиса скопившийся там всякий хлам, прикупленный мной для квартиры заранее. Но, тем не менее, расстелил посреди комнаты несколько газет, и чисто символически, но отпраздновал знаменательную дату, когда я первый раз в жизни зашел в свой дом... Я не верил тому, что он у меня есть, даже когда был уже прописан, и только ждал отъезда прежних хозяев. Я не верил даже тогда, когда врезал замок после их отъезда, и только сейчас, перетащив купленную по случаю у механика хорошую и удобную тахту и свой первый черно-белый телевизор, купленный с рук, сидя на полу с шильницей в руке, я понял, что это мои стены...
Через три месяца, вернувшись из Прибалтики, в которой мы задержались ненормально долго, я с ходу и рьяно принялся готовить квартиру к приему семьи. В домоуправление я, памятуя обещание начальницы, не совался. Полы в этой жизни, я тоже самостоятельно никогда не перестилал. Но пришлось. Сначала я подсчитал и вымерял количество половых досок необходимых для замены маленькой комнаты, кухни и коридора, самых пострадавших при потопе. Потом накупил гвоздей и прочего инструментария, и озадачился вопросом добывания половых досок. Удивительно, но я его решил вполне быстро, традиционным для России способом. Я их купил на стройке дома, который постепенно вырастал ниже дороги, вдоль озера. Все оказалось просто до безобразия. Я под вечер приходил на стройку, сначала с кем-то из друзей, и за 5 рублей каждая, покупал у сторожа- стройбатовца эти самые половые доски. Производительность была слабая, но по две эти шестиметровые дуры, мы каждый вечер домой оттранспортировали. На третий вечер, желающих из числа моих друзей потаскать дерево уже не нашлось. Пришлось идти к тем же стройбатовцам, и заказывать эти доски практически платной фельдъегерской службой. 5 рублей доска плюс один рубль доставка. Бойцы победоносного стройбата оказались физически гораздо более подготовленными, и ударно, за одну ночь приволокли мне столько половых досок, сколько требовалось, добавив бонусом ящик гвоздей и пару банок краски для пола. В самый ближайший выходной, в субботу, после ПХД, в обед я приступил к работам...
Вскрытие пола оказалось самым легким из всего, что мне предстояло. Трухлявые доски из маленькой комнаты, кухни и прихожей, крошась и разваливаясь в моих зудевших от желания поработать руках, были выдернуть, и вынесены из дома буквально за пару часов. И после этого сразу же обнаружилось, что устройство пола, я не знаю абсолютно. И что самое хреновое, что почувствовал я это собственным вспотевшим телом. Под досками между лагами, укрытая для изоляции толью была напихана стекловата. И когда я в порыве трудолюбивого экстаза, сорвал верхний слой толи, то стекловата пыхнула на меня, и я через пять минут поверил, что можно умереть, зачесав себя до смерти. Чесались все места, которые были на этот момент открыты, и я с ужасом думал, что даже хотел раздеться до трусов, и что бы было, если бы я это все же сделал. Передышка в ванной мало что дала. Вода никак не успокаивала чешущиеся части тела, и я, напялив на себя всякие старые тряпки, превозмогая зарождающееся желание сбежать куда подальше, все же довел осмотр пола до бетонной основы. Увиденное меня немного обескуражило. Щели в подвал были такой величины, что туда спокойно пролазила рука. А наших северных крыс я уже видел сам неоднократно. Они стаями жили в вечно парящих подвалах наших домов, и даже не боялись в светлое летнее время спокойно перебегать на ланч к мусорным бакам. Лаги, на удивление сохранились хорошо, и никак не пострадали от потопа.
Весь следующий день, да и всю следующую неделю, я готовился к дальнейшим работам. Обогатил стройбат еще на рублей пятьдесят, получив взамен несколько мешков цемента, и три рулона толстой цинковой фольги, которая хотя и с трудом, но вполне нормально резалась простыми ножницами. В хозяйственном магазине я прикупил пакета три крысиной отравы в виде порошка, несколько пар резиновых перчаток и еще кучу всякой всячины. Следующие два дня прошли у меня в сплошном строительном угаре. Я отпросился с обязательного субботнего ПХД, и начал с того, что полностью вскрыл пол во всех помещениях до голого бетона. Замесил раствор цемента, который щедро сдобрил битым стеклом и крысиной отравой, и забетонировал все найденные мной щели и отверстия. Теперь, даже крысы, умеющие жевать бетон, вряд ли решились опробовать своими зубами стекло, вкупе с отравой. Следующим этапом, было покрытие бетона фольгой, от стенки до стенки. Потом, первой же зимой, эта фольга создала такой эффект сковородки, над вечно парящим подвалом, что мы даже в самые крутые морозы, спали дома с открытой форточкой. Последним делом, которое я через силу, доделал к двенадцати часам ночи, была установка лагов, толи, стекловаты, а сверху еще одного слоя толи. В квартиру Бронзиса я возвращался, пошатываясь от усталости и почесываясь от вездесущей стекловаты, которую потом еще полчаса дома отдирал от кожи жидкой резиной. У меня не хватило сил даже опрокинуть стопку, и я заснул на диване, не расстилая постель, и даже не раздеваясь. Утром, я начал класть пол. Это оказалось на удивление легко, и большую часть времени занимало только пиление огромных половых досок по размеру. Тем не менее, к восемнадцати часам вечера, я уже закончил прибивать даже плинтуса, и потом минут пятнадцать зачарованно рассматривал дело рук своих, не понимая, как же я это все осилил.
А в понедельник утром, меня откомандировали на выход в море с другим экипажем. Десять дней морей прошли быстро, и единственное, что меня расстраивало, что я не додумался еще и покрасить пол в тот же вечер. Он бы намертво высох за эти дни. Но когда мы вернулись в базу, и я отправился проверить свою квартиру, я едва смог открыть дверь. Мое упрямое нахальство и махровое дилетантство в области ремонта меня крупно подвело. Доски, подсохнув за десять дней, и будучи плотно подогнанными, друг к другу, выгнулись так, что казалось, что из под пола кто-то сильно ломился в квартиру, но к счастью не попал. Двое следующих выходных, я выдирал на совесть загнанные мною же гвозди, и перекладывал пол заново, чертыхась, матерясь и одновременно смеясь над самим собой. А потом уже была и покраска. А после были обои, которые я клеил на самодельный клей из муки, и в который забыл добавить средство от вездесущих тараканов, которые подводник, хочешь не хочешь приносит домой, отчего через месяц переклеивал их заново, так как тараканов расплодилось, раз в сто больше чем было, оттого, что подсохнувший мучной клейстер оказался им прекрасной пищей, и они, судя по всему, собирались ко мне в квартиру со всего дома, как в модный ресторан поужинать. И еще мне навсегда врезался в память бетон, из которого строили дома. Он был такой твердости, что даже наличие дрели с алмазным сверлом не гарантировало того, что ты за пару часов повесишь на окна самые обычные карнизы. Мне даже казалось, что если бы вдруг Кольский полуостров не дай бог тряхануло какое-нибудь приблудное землетрясение, то наши дома не развалились бы, а просто попадали набок цельными коробками.
Через несколько лет я переехал в другую квартиру. Более достойную, не парящую и не протекающую, на четвертом этаже, но, наверное, такова человеческая натура, что даже теперь я с какой-то любовью вспоминаю ту самую, свою первую двушку с кухонькой-пеналом, каждый гвоздь в которой был забит моими руками, и каждый уголок которой был вытерт моими коленками. И до сих пор мне кажется, что эта квартирка, в далеком заполярном Гаджиево, была наверное самой уютной и любимой в моей жизни...

Гомосексуализм на рыбалке
(правдивая, случилась в 1999 году)

В нашем сплоченном идеей борьбы с преступностью и горячительными напитками коллективе служило два субъекта, которые к всеобщему удивлению имели хобби. Один - это я, собственной персоной, другой - мой друг, напарник и кум - следователь Костя. Была у нас традиция: несмотря на любые превратности погоды, два раза в месяц отправляться на рыбалку на водоемы Московской, Тверской, Рязанской и других близлежащих областей. Ловили всё и везде. Без улова не возвращались. И не потому что на обратной дороге заезжали в магазины «Свежей рыбы», а потому что нам действительно везло, и относились мы к этому делу с любовью. Наши жены к нашим детским шалостям относились с пониманием: мы приезжали трезвые, относительно чистые, да и главное, с уловом, чем несравненно радовали своих детишек, когда те с восторгом наблюдали плавающих в ванной щук, лещей и судаков. Наше руководство порой ставило нас в пример, давая понять, что по крайней мере 2 сотрудника в тяжелое для страны время не только облагораживают свой быт, но занимаются добычей снеди для прокорма своих домочадцев, и даже несколько раз пытались организовать на базе управления «Клуб любителей рыбалки», назначив при этом нас учредителями. Да и не в прокорме дело... Фанатами рыбалки мы были, есть и будем. Настоящие рыбаки нас поймут. Но случился казус. Пришел к нам в отдел по квартирным кражам опер Олег, который нехитрым оперативным путем (через сплетни) узнал о нашем с Костей увлечении и изъявил желании стать третьим рыболовом-любителем, ссылаясь на то, что у себя на родине, в районе реки Дон, он голыми руками задушил 25-килограммового сома. Все это он подтвердил рассказом под литровый бутыль шикарного первача. Поверить не поверили, но его настырность взяла вверх, и в следующий рыболовный поход мы решили взять его с собой. Тем более, он сказал, что в его распоряжении имеется резиновая лодка с небольшим мотором «Ветерок», что для прохладного сентября было явным преимуществом. Шкурные амбиции половить с плавсредства взяли свое.
- Куда едем? - с видом знатока поинтересовался Олег, зайдя в пятницу утром к нам в кабинет. - Кого будем дрочить?
- Дрочить, Олежек, ты будешь х@й, а мы едем на судака на Истринское водохранилище, - подытожил Костя и продолжил: - на Пятницком плесе сейчас неплохо судак на малька играет.
- Ясно. Понял. Когда едем?
- В 18-00 на станции «Планерная». Автомашина ВАЗ-2105 белого цвета г/н п004пп. Устраивает? Успеешь?
- А то, - усмехнулся уничтожитель сомов. - Я буду на стареньком «Опеле» серого цвета с лодкой на багажнике. Удачи, рыбачки!
- И тебе не хворать, - пожелал Костя и продолжил дописывать обвинительное заключение.
- Ну, кумэ, я пойду - дел по горло, - махнул я рукой и направился на свою говенную териториию. - Вечером заеду, куме привет.
В назначенное время мы с Костей, предварительно наловив в реке Сходня малька, в полной боевой готовности уже более получаса ожидали нашего третьего браконьера в условленном месте. Так как я был за рулем, то бутылку за бутылкой глотал «Ессентуки», мой кум успокаивался в салоне «Столичной», закусывая ее еще горячей картошечкой, сваренной и сдобренной домашним маслицем и укропчиком моей супругой. Нервы были на пределе!!! Где же этот доморощенный Данди по прозвищу Сом?!!!
В это же время со стороны улицы Планерной на площадь вылетело чудо немецкого автомобилестроения «Опель», не мытое со времен 1941 года. На крыше из стороны в сторону раскачивалась уже надутая и еле закрепленная лодка. Из незакрытого багажника торчал «Ветерок» с ржавым винтом. От такого зрелища я полбутылки минералки вылил на землю, а Костя подавился огромной картошиной, при этом кисточка укропа повисла у него на носу.
- Я еще червей накопал!!! - заорал на всю площадь Олег. - Вдруг окушок или подлещик пойдет... Чего стоим, кого ждем? Давайте вперед, а я за вами!!!
Запрыгнули в машины и помчались в сторону Ленинградского шоссе. Я старался не смотреть в зеркало заднего вида, дабы не нервировать свою нервную систему и не быть очевидцем возможного ДТП, виновников которого мог стать наш юный рыбак. Перед поворотом на деревню Пятница нашего гонщика «Спиди» остановил патруль ДПС. Соответственно остановиться пришлось и нам. Размахивая «ксивой», руками, волочившейся за лодкой веревкой и загадочно указывая на нашу машину, «короли дорог» пожелали ему, а естественно и нам, счастливого пути.
До берега добрались без происшествий и удачно расположились на нашем облюбованном месте среди чудных сосен и песчаных берегов. Оперативно разбили палатку, развели костер и каждый достал заранее приготовленную женами снедь. Ну и, естественно, её родимую... «беленькую». А у нас с Костей был закон: приехали - снасти не распаковываем, а отдыхаем, выпиваем и готовимся к утренней зорьке. Свою меру знали. Пить друг друга не заставляем. Зачем? Завтра на рыбалку. Посидев часок, отправились почивать в палатку, а наш новый друг-натуралист, сверившись со звездами и какими-то астрологическими прогнозами, удалился по течению реки искать наиболее подходящее для утренней рыбалки место или триппер.
...И вот она, зорька. Красота! Солнце еще не встало. Туман стелется по воде. Кое-где слышны всплески: щурята и судачки гоняют молодь. Из-под машины раздается храп новоявленного рыбачка. Тихо разбудили искателя рыбных мест, тихо разожгли костерок и, попив чая, двинулись к воде. Размотав снасти и насадив живцов, забросили донки. Не прошло и пяти минут, как у меня натянуло лесу и резким рывком я подсек и вытащил на берег судачка на 2,3 кг. Потом удача пришла моему куму. Потом мне. Потом опять куму. Так продолжалось на протяжении 40 минут. Настроение было приподнятое.
- Нет, хлопцы, так ловить негоже, - возмущенно сказал наш третий рыбачок, не испытавший до этого ни одной поклевки, и засадил на все 5 крючков 5 жирных плотвиц и пескарей.
- Зря так много, - флегматично заметил Костя, - толком поклевку не увидишь, если несколько «чурков» малька тронут...
- Не учите казака трахать казачку, - огрызнулся Олег и метнул донку метров на 70 от берега.
За то время, пока мы с Костей ждали поклевки, наш новый коллега по рыболовству успел опустошить мочевой пузырь, раздеться до трусов, всадить 50 граммов водки из своей фляги и закурить. При этом пытался нас «любителей-первогодок» учить ловле рыбы на Дону.
- Не поймаю, так хоть на позднем осеннем солнышке позагораю, - проворковал он, затягиваясь цигаркой. - Нет здесь достойной рыбы!!! Нет!!!
Мы с другом переглянулись, усмехнулись и занялись своими обычными рыбачьими делами.
- Олег, у тебя лесу натянуло, - спокойно указал рукой я на его удилище.
- Не ссы в карьер, салага, - это зацеп, - парировал «профессионал» мои доводы.
- Да, ты чё, мудило, смотри, лесу тянет, - более критично поддержал меня Костя.
- Б#я, дилетанты, как вы зае@али, - произнес Олег и схватил удилище.
- Пацаны, в натуре, кто-то сидит!!! - завопил донской рыбак и попытался крутить катушку на себя.
- Не рви, мудило!!! - хором заорали мы.
Леска звенела, пружинила и ее таскало из стороны в сторону. В 60 метрах от берега был огромный бурун. Мы бросили с Костей свои снасти и побежали на помощь приятелю. Леску приходилось то отпускать, то «принимать». Противостояние длилось минут 9 или 10. Наконец из пучины показалась голова огромного судака весом не менее 11 кг., которая хлопала глазами и не предвещала ничего хорошего. Уже находясь на отмели, судачина извернулся, ударил хвостом, сошел с крючка, но еще находился на отмели: габариты не позволяли покинуть акваторию.
- Глуши, б@я, его, Олег, - хором закричали мы с Костей, ища хоть какие-нибудь пригожие для коматоза подручные средства. А разве много можно найти на песчаном берегу?
- ДА, ЁБ ВАШУ МАТЬ!!!! СОМОВ ДУШИЛ, А ЭТУ ТВАРЬ НЕ СДЕЛАЮ!!! - заорал Олег и со всего размаху как в цирке «Шаолиня» прыгнул в своих в «розочку» трусах пятой точкой на распластавшегося на песке здорового судака. Но судак тоже был выметен не из простой икринки и отдавать свою жизнь за подлого малька и тупого рыбака не имел ни малейшего желания. Понимаю, что опускающееся на него тело весом не менее 80 килограмм может причинить ему огромные неудобства, решил быть во всеоружии: он растопырил все свои плавники и помолился Нептуну. Лучше бы Олег помолился своему богу....
Огромный шип-луч спинного плавника (не менее 12 см.) судака аккуратно, но со скрежетом вошел под углом в 90 градусов в анус опера Олега. Если вы, дорогой читатель, считаете, что был вопль, то вы глубоко ошибаетесь. Возгласов экстаза тоже не было. Рыбина пыталась уйти в пучину - Олег хотел продолжать ходить в туалет самостоятельно. Оба кряхтели (говорят, рыба не умеет говорить).
Костя схватил судачину за жабры, а я рыбака под руки. Кум мой умертвил рыбину, а я положил орущего Олега на живот. На крики пострадавшего сбежался весь берег. Пока все рыбаки восхищались пойманной добычей, я разыскивал по близлежащим машинам бинты и вату. Залив в его (пострадавшего) анус все запасы спиртного и зеленки, и услышав в свой адрес уйму оскорблений, я понял, что во мне умел хирург.
Вы спросите, что потом? Да, ничего... Положил я его на пупок в машину, напихал в попу тканей и повез в Солнечногорскую больницу, где мне хирург задал один вопрос: «А поаккуратнее трахать можно было?» На мой ответ: «Это рыба!» ответил: «Ну-ну!!!»
Вывод: не ездите с дилетантами на рыбалку.