НЕ РОЙ ЯМУ ДРУГОМУ

Знаете ли Вы, как встречают Новый Год на рабочем месте сотрудники милиции? Нет? Нуу, Вы тогда многое потеряли. Один только вид скачущего по колдобинам милицейского "лунохода" с грохочущей на пол-улицы музыкой и чьей-то рукой с поллитровкой в окне чего стоит!
Но речь сейчас не о доблестных работниках ППС, а о трудягах из дежурной смены богом забытого отделения милиции, которых угораздило попасть на дежурство в новогоднюю ночь.
Вообще-то традиционно в новогоднюю ночь в отделении мало задержанных: все празднуют, даже урки. В ту ночь в "обезъяннике" сидел только один задержанный - наркоман, попавшийся наряду с дозой в кармане. Вообще-то его должны были отпустить, но празднующие менты решили не обидеть своего подопечного и налили ему столько, что подорваннный наркотиками организм не выдержал, даже несмотря на то, что закуской его тоже не обделили - нарк расплылся по всему "обезъяннику" и выйти на свободу был просто не в состоянии.
Началась эта история спустя час после наступления нового года, как всегда, со звонка дежурному. Какой-то кадр заявил об угоне автомобиля. Поматюгавшись, дежурная группа сменила рюмки и вилки на автоматы и авторучки и помчалась на место преступления. На месте преступления групу встретил вусмерть пьяны терпила - здоровенный и очень наглый детина. Из его рассказов и ругани жены, выяснилась следующая картина: терпила бухал не просыхая уже вторую неделю, чем достал всю свою семью и, в особенности, своего сына, который, психанув, и укатил на папиной тачке, имея при себе права и доверенность на управление. Естественно, сдержав просящиеся на язык нецензурные слова и призвав на помощь все свои дипломатические способности, ребята стали его убеждать, что никакой это не угон, и что он сам же отом прибежит забирать свое заявление, и нафига это ему вообще нужно? Но бухой потерпевший и слышать ничего не хотел: кровь из носу - подавай ему машыну и скальп угонщика и вообще - менты суки и сволочи и работать вообще не хотят.
Ладно - смирились опера, - поехали в отделение заявление писать.

- А обратно отвезете
- А как же

Ну и уехали в отделение. Машина была объявлена в угон и вскоре ее задержала вневедомственная охрана. Охранникам объяснисли ситуацию и договорились, что они никаких рапортов не пишут, а просто доставят машину и сына терпилы в отделение. Терпила к тому времени разбушевался, особенно после того как узнал что с бензином у ментов туго и обратно домой его везти никто не собирается. У дежурного опера просто руки чесались постучать ему немного по физиономии. Однако кодекс чести не позволял: бить подозреваемых это одно дело, но если уж дойдем до того, что в милиции будут бить потерпевших, пусть и таких сволочных, - так это уже вообще беспредел полный получится. Поэтому терпилу достаточно интеллигентно запихали в обезъянник по соседству с бухим нарком, дабы тот протрезвел маленько и не наломал по пьяни дров.
Тем временем прибыли машина и "угонщик". С последним была проведена разъяснительная беседа:

- Значит так: ничего не было, мы тебя не видели, ты нас тоже, вали отсюда. Когда этот старый хрыч проспится, скажем, что ему все по пьяни привиделось.

Но старый хрыч не унимался. Наконец, он достал дежурного опера настолько, что тот швырнул ему ключи:

- Да забирай ты свою машину и вали отсюда, только оставь меня, наконец, в покое.

Терпила сграбастал ключи и удалился, не забыв напоследок заявить о родстве ментов символом наступающего года.
А ровно через 5 минут раздался звонок от соседей-побратимов - поста ГАИ у въезда в город.

- Есть! Поймали мы вашу машину с угона! Водитель в стельку пьяный и пытался сопротивляться, мы его тут задержали и отобрали права.
- Вы его попинали?, с надеждой рванулся к трубке дежурный опер.
- А как же! Он тут дико орал и махал кулаками, ну мы его и успокоили: сейчас он у нас в наручниках мордой вниз лежит.

Кстати, терпила работал водителем, а получать назад свои отобранные за пьянку права он задолбается. Так же он теперь задолбается снимать свою машину с угона: для этого нужна справка из отдела, принявшего заявление об угоне, а ее, будьте уверены, обидевшиеся менты не скоро выпишут. Зато уж материть сволочей ментов он теперь не устанет никогда. Хотя чем они виноваты? Не рой яму другому...

Ну, что... Все всё знают, описывать нечего. Наша 4 УМСР (Учебная мотострелковая рота) была ротой самой обычной. Что в основном делают мотострельцы? Бегают и копают, и ещё тащат наряды. Половина полка была на полевом выходе, так что у нас было «через день - на ремень», спать хотелось не просто по-армейски, а как-то уже патологически.

Соратники засыпали в любом положении: на очках, на посту N1 (там сзади висел картонный плакат на деревянной раме, а снизу у него была полукруглая выщерблина - это когда часовой засыпал, он тыкался в это дело штык-ножом). В общем, спали где угодно, а ваш покорный слуга раз заснул на ходу. Очнулся - оказывается, прошёл вместе со сменой метров 150, от штаба до парка. Как шёл - не помню. Именно в этот период я обнаружил, что спать можно: на полу, на столе, на батарее в сушилке, на железобетонной плите и т.д.

Самый интересный «сонный случай» спровоцировал лично ротный. Утро, зарядка, «голый торс». Шестьдесят сынков покачиваются в строю и клюют носами. Ротный, тихо подойдя и врубившись в обстановку, шёпотом (но слышно) даёт команду:
- Разойдись!
Половина роты просекает фишку и молча расходится; половина не понимает, но команда есть команда. Картина: на продуваемом ветром плацу одиноко покачиваются три фигуры. Они спят! Качаются, руки по швам, пускают слюну и сопят. Разбудил их только грохот остальной роты, собравшейся кучкой в стороне.

С тех пор за этими персонажами навеки закрепилась законная кличка: «ТРИ ТОПОЛЯ НА ПЛЮЩИХЕ».

«А мы служили на крейсерах»
(Совершенно не придуманные истории)

«Диверсант»

Есть на крейсерах такая вахта - вахтенный офицер на якоре. Главновстречающий и провожающий плавсредства, подающий команды по кораблю, и вообще мальчик для битья - в некоторых случаях......

Был у нас уникум - офицер по снабжению Пульман Семен Семенович. Молдаванин. У них, у молдаван вообще интересные фамилии, у меня в богом проклятых 90-х служил например матрос Попа. А этот был Пульман. Но это к слову.
Габаритов Семен Семенович был соответствующих должности, то есть в поясе где-то 64-68 размера при росте 160. Трудно ему было - но на вахте якорной стоял - должность - то каплейская, над ним еще помощник третьего ранга...
Ну вот. Стоял крейсер на 2-х бочках - напротив госпиталя. Ночь, соответственно пароход спит, вахтенный офицер тоже подремывает, сладко переваривая зажаренную по спецзаказу курочку, дежурный где-то в низах, на обходе, тишина, покой....Дремал Семен, конечно же, в рубке дежурного у правого трапа, на левом - вахтенный, все путем.
А в это время, один из подгулявших офицеров, не найдя себе объекта - или субъекта приложения сил, и будучи изрядно врезавши, решил вернуться на корабль. Судьба моряка занесла его на Корабелку, время позднее, транспорт не ходит....Куда?.... на госпитальную! Как эта святая мысль пришла ему в голову...
Прошел он через госпиталь - благо офицеров в форме туда пускали в любое время, и вышел на причал. Корабль - вот он, рукой подать, стоит, родной, светится огнями.
Стал наш герой пытаться обратить на себя внимание. Кричал, свистел - ну не знаю я, что он там еще делал - тщетно. Спит пароход. Не исключено, что командир вахтенного поста и слышал - да мало ли кто там, на стенке - тем более в госпитале шумит. Может псих. Пошумит - пошумит - санитары успокоят.
Семен же Семенович решил в это время на минуту оторваться от процесса пищеварения и пройтись куда - то. Ну - вахту верхнюю поверить, на сигнальном, на баке, или более тесно пообщаться с последствиями неумеренного потребления жареных куриц. Подозвал вахтенного, заинструктировал, как на звонки телефонные отвечать - и убыл.
Офицер же на Госпитальной, разуверившись в бдительность вахты на родном крейсере, разделся, форму увязал ремнем - лето, Севастополь - и вплавь.
Доплыл. Левый трап стоял, так что проблем не было - отрезвел только слегка, на борт, и, как был голяком - в каюту
Ну те-с, возвращается Семен, отправляет вахтенного на левый трап - и вдруг, через секунду слышит там то - ли всхлипывания - то - ли повизгивания...
Туда..... Стоит старшина, трясется - весь изжелто - зеленый и пальцем в палубу тычет. А на палубе.....Мокрые следы....от трапа из-за борта....в офицерский коридор.......ДИВЕРСАНТ!
А после «Новороссийска» В Севастополе диверсанты у всех на слуху долго были.....Вызвал дежурного. Доложил. Дежурный - старшему на борту. Тот тоже в ситуацию врубился быстро - доложил по команде на КП - и - тревогу.
Проснулся пароход, забегал. Доклад тем временем с КП бригады покатился не спеша по ступенькам служебной лестницы вверх, выше и выше....
Купальщик невольный хоть и был в «сходящей» смене - но! - тревога! - прибыл на пост. Доложились. Команда: «Осмотреться в отсеках. На корабле возможно нахождение не установленных лиц, проникших незаконно!» - Осмотрелись - вроде никого нет. Ждут. Затихло. Делать нечего. Командир боевой части спрашивает:
- А ты чего на посту, на сходе же был....? - Тот: так, мол, и так, и уже с юмором рассказывает про свой заплыв - не сопоставляя его с тревогой.
Но командир БЧ был а) более трезв, б) обладал большим служебным опытом. Поэтому старший на борту получил четкий доклад, что не установленное лицо установлено, и находится на боевом посту.
Доложили опять же по команде, получили полную охапку эпитетов к слову «мать» и характеристику состояния службы в особо извращенной половой форме, сыграли отбой.....
«Пловца» показательно вздрючили на подъеме флага, а Семен стал на всю жизнь «Диверсантом».
Они такие, офицеры по снабжению. Диверсанты.
....Хорошо флот по тревоге не подняли, - не успели.......

Довольно старая быль под таким вот названием:

"Песня ветра над морским побережьем"


"Вы слушали ветер? Люди очень давно говорили друг другу о нем, о его песне. Но для того, чтобы это услышать, надо остановиться. Надо, чтобы замер в пространстве и времени постоянный поток мыслей, дел, движений, звуков. И чтобы осталась тишина. Тогда можно услышать ветер.
Эта песня обо всем. О всех судьбах всех людей всех времен. О том, что ничего не кончается. О том, что все вернется. О том, что все пройдет. Обо всем сразу. Так может только ветер из открытых пространств. Люди еще иногда говорят о морях, о горах, о бескрайних степях. Люди так любят видеть то, что видно. Но ничего этого не существует без ветра. Без его тонкой бесконечной песни любая подстилающая поверхность - мираж. Давящий своей нереальностью.
Слушайте ветер - это все, что нужно. И это все, что дано."

Вот это утром 26 мая 1944 года написал на листке из полетного планшета бывший школьный учитель, 1й лейтенант морской пехоты США Адам Эллис, удобно сидя на изгибе чайкообразного крыла своего "Корсара" и болтая босыми ногами. Адам писал, а ветер шелестел вокруг высокой травой аэродрома Торокино-Филд, Бугенвилль, Соломоновы острова, юго-запад Тихого океана. Эллис видел справа от себя нарисованного на борту самолета маленького ангелочка (против обыкновения времени, на его машине не было никаких отметок о сбитых японцах), а слева - идущего к самолету военного корреспондента Алекса Мортона, за которым вился сизый дымок и который махал ему рукой.
Подойдя, Мортон пыхнул сигарой и сказал:
-- Здорово, Эд. Хрен тебя найдешь. Давно мечтаю, чтобы ты мне помог. Хочу объяснить читателям, почему некоторые опытные пилоты отказываются летать командирами звеньев, предпочитая оставаться ведомыми. Это что - какой-то хитрый трюк? Это тактика, да? Я сначала хочу просечь это сам.
-- Да нет никакого трюка, - ответил, улыбаясь, Эллис, - и потом, я не вижу ничего такого странного. Я лично летаю ведомым у зама командира эскадрильи, что ж тут такого хитрого?
Мортон поморщился, перекинул сигару в левый угол рта, сплюнул и растянуто произнес:
-- Вот и катитесь вы ко всем чертям! Не хочешь говорить - не надо. Не хочешь командовать - не командуй. У нас свободная страна. Вот только лапшу мне не вешай: "...я не знаю ничего такого..."
-- Ты, Алекс, спокойнее можешь? Расслабься. Помолчи минутку. Слушай...
-- ...??
-- Ветер. Слышишь?
-- Может, мне посоветовать комэску прислать к тебе доктора?
-- Э-эх.
-- Или ты все-таки боишься ответственности командира звена?
Эллис, вздохнув, махнул рукой и спрыгнул с крыла в аэродромную траву.
Было восемь часов утра, через час эскадрилья уходила на задание.
Вокруг был ветер.
Бывший школьный учитель Адам Эллис положил ладонь на ствол ближнего к фюзеляжу "кольт-браунинга", торчащего из левого крыла.
-- Вот смотри, Ал, и слушай - внимательно, я сейчас не думаю, что говорю. Видишь эти три ствола? Смотри - в другом крыле еще три. Четыреста патронов на каждый. Мощь, правда? Ты, наверное, знаешь, что для того, чтобы грохнуть этот вот самолет, хватило бы и одного. А здесь - шесть. Может быть, ты не знаешь, что они установлены под углом к фюзеляжу и трассы всех шести пулеметов сойдутся в точке, удаленной ровно на 300 футов прямо по курсу "корсара".
-- Ну?
-- В этой самой точке у любого живого организма шансов выжить будет ровно столько, сколько ему отмерит Господь - это его единственная надежда. И я предпочитаю видеть в этой точке только джапов, пытающихся зайти в хвост моему ведущему. Они - вояки опытные, они знают, чем это для них может кончиться. Они сами выбирают этот путь - что ж... Но я не желаю видеть в этом прицеле кого-то еще. Вот так. Это - что касается меня. У других спрашивай сам.
-- Ладно, ладно. Спрошу. И не волнуйся, это - не для печати. Во всяком случае, без упоминаний и ссылок.
-- Да все равно. Здесь война. И никто не знает, кто "правее" или "левее". Будь здоров, Ал. Мне еще кучу дел надо сделать.
И пошагал к вышке управления.
А через час эскадрилья VMF-215 привычно ушла в воздух, чтобы встретить над Велла-Лавелла здоровенные армейские бомберы B-24 и довести их до Рабаула, и наблюдать такие неестественные, черные цветы разрывов бомб, и отбивать атаки вездесущих юрких "Зеро", и бешено вертеться в каруселях воздушного боя, и стрелять, и падать, перечеркивая копотью изумрудные пейзажи островов в океане, и - вернуться домой.
1й лейтенант Адам Эллис сбил в этом вылете два "Зеро", сняв одного с хвоста комэска, второго - из нижней полусферы идущего на двух моторах пылающего "Либерейтора". А потом - так бывает на войне - командир 762-го кокутая Сигецу Моринага прошил из правой крыльевой пушки фонарь кабины бело-голубого "Корсара" с ангелочком на борту. Джек Лауренс и Юс Элмор провожали кувыркающийся самолет до самой воды, дико крича по радио. И замолчали, только когда осел белый гейзер водяной пыли. "Корсар" был тяжелым самолетом - он тонул очень быстро...
А когда на идиллические картинки островов упала сверху темнота, яркие тропические звезды обнаружили напившегося и трезвого военного корреспондента, капитана морской пехоты А. Мортона, который брел вдоль шепчущего прибоя и плакал. Потому что знал, что все это, до последней буквы, Эллис написал на неровном обрывке бумаги, который ветром забросило ему на складной стол.
Все, что было, и все, что будет.
1й лейтенант Адам Эллис стал частью песни этого ветра.
Которую, плача, слушал в ночном одиночестве военный корреспондент на Торокино, и эти слезы - тоже становились частью ветра, который, проносясь через континент, проливал их дождями на аэродромы Южной Франции. И завязшие в грязи "Фокке-Вульфы" ничего не могли поделать с гудящим высоко в небе фоторазведчиком "Лайтнинг", которым управлял Маленький Принц.
Мортон улетел в Штаты в конце июня. И на Торокино больше никто не слушал ветер, не дарил ему надежды и слезы.
Во Франции высохли аэродромы, и однажды Маленький Принц не вернулся из полета.
Он тоже стал частью песни ветра.
Война всегда жалит очень больно, даже если она совсем далеко от тебя.
Что осталось?
Песня ветра.
Так и звучит над открытыми просторами эта песня. Обо всем и обо всех.
Что же изменилось с тех пор?
Немного.
Каждый день на берег Великого океана выходит старый японец. Ему тяжело даются эти триста метров от одинокой квартирки, с блеклой фотографией молодого улыбающегося пилота в кабине истребителя, до узкой полоски пляжа.
Каждый день, в любую погоду, он сидит на вылизанной морем коряге и беззвучно шевелит губами. Только так он может говорить с пилотами сбитых им самолетов, и со своими погибшими друзьями. С некоторых пор Сигецу-сан предпочитает такое общение. В Японии это никого особо не удивляет.
Вечером он встает и, сутулясь, медленно возвращается домой.
Над полоской прибоя остается лишь ветер, бережно несущий голоса его собеседников. И кто-нибудь, где-нибудь, когда-нибудь вдруг останавливается и замирает, начиная слышать ветер. И тогда - эта, конкретная жизнь, становится чище.
А ветер поет.
Вечным напоминанием о бессмертии душ и чистоте сердец.
Неизбывным гимном Жизни.

Подрабатывал я однажды плотником в штабе строительной части, что в гарнизоне Белая. Сидим мы с утра с одним из бойцов, пусть будет Леха, возле нашего фронта работ, коим являлась строящаяся для товарищей офицеров баня, курим. Я сижу спиной к штабу, Леха напротив меня. Сизый дым «Беломора», солнышко, легкий ветерок и утренние прохлада и свежесть. Лепота! Вдруг слышу за спиной шум и вижу, что глаза Лехи квадратеют, а беломорина устремляется прочь от отпавшей на грудь челюсти. Оборачиваюсь. Моя папироса повторяют судьбу Лехиной. И есть от чего - прямо на нас галопом несутся офицеры, а впереди (!) всех скачет аки полуторацентнерная горная козочка сам начштаба, багровый цвет лица и выпученные глаза которого не оставляют сомнений, что это явно не внеплановая проверка физподготовки личного состава. В голове начинают метаться мысли от начала третьей мировой до массового помешательства офицеров или, как вариант, своего собственного. Все стало ясно, когда увидели, что практически прямо перед входом в штаб загорелся грузовик. Загорелся бы, да и хрен с ним, но, как говорится, был нюанс. И кузов грузовика, и прицеп были забиты полными баллонами с газом (кто не в курсе - для газовых плит развозили такие). У капота грузовика суетились водила с рабочим и пытались потушить пламя, которое надо сказать, уже стояло столбом, при помощи дохленького углекислотного огнетушителя. В воздухе повеяло то ли метаном, то ли полным пиздецом... Положение спас вылетевший из штаба с пенным огнетушителем и криком «Бля!!! Геростраты хуевы!!!» капитан, который и загасил пламя...
ЗЫ Смеркалось. Из дверей штаба по легкой синусоиде выходили утомленные «Нарзаном» офицеры. Начштаба бережно поддерживал за талию капитана, глаза которого были устремлены в астрал, а на устах блуждала загадочная улыбка, увидев которую Леонардо да Винчи порвал бы свою «Мону Лизу Джиоконду». Ему сегодня было можно. Он сегодня был героем дня...