Байки второго отдела ОКПП «Одесса»
Спортлото-86

Весь отдел гудел как растревоженный улей. Еще бы, утром Стас Гуляев, взводный, ошарашил всех новостью, в погранотряде его знакомец выиграл в «Спринт» мотоцикл «Днепр», предел мечтаний любого колхозника, а уж про мечту офицера-пограничника вообще лучше промолчать. Новость сия металась по всему отделу как в жопу раненая рысь, обрастала подробностями и прочей ерундой. Слепой случай, удача, халява, называйте это как угодно, но факт есть факт, мотоцикл был выигран, более того материализовался в нечто черное и подпердывающее синеватым выхлопом. Супер! Кто скажет, что офицеры люди не азартные и не увлекающиеся? Вот тому, кто это скажет, и плюньте в харю! Какой еще человек побежит в атаку на пулемет? Только азартный и увлекающийся, ему за это диплом дают и звезды на погоны, правда, перед этим медкомиссию проводят и профотбор, но так это только для того, чтобы понять, насколько он азартен и «увлекающ».
Мнда-а! Так о чем я? А!!! Так вот! Событие это явило для второго отдела внеочередное офицерское собрание с привлечением прапорщиков. Завязалась дискуссия на тему системного подхода при игре в «Спортлото 3 из 36 и 7 из 49», а также возможного изменения теории вероятности дяди Эйнштейна применительно к лотерее «Спринт» в связи со всем вышеперечисленным. Баталии развернулись нешуточные, на личный состав забили полностью, политзанятия и прочая лабуда были отодвинуты на задний план, творческому процессу мешали лишь приказы на охрану границы и опросы нарядов, которые возвращались с границы. Ленинская комната была закрыта и там стоял ровный гул голосов, изредка взрываемый возгласами, типа, «ну, а я про что!» или «не-е, все это х...ня!». Перед самым боевым расчетом из комнаты вывалилась все толпа, провожаемая фразой оглашенной зычным голосом майора Васильева: «Считать надо!» Он у нас по партнабору в середине шестидесятых в войска попал, закончив истфак Киевского университета, а потому, несмотря на красноречивую татуировку на пальцах, свидетельствующую о том, что обладатель оных зовется Вова, носил университетский ромбик, что вызывало смешанное чувство уважения и пренебрежения со стороны других офицеров. Сама фраза заставила высокое собрание на минуту замереть, а доля уважения к университетскому ромбику в этот момент стала поистине безгранична.
Следующий день прошел в расчетах. Общее количество билетов тиража делилось на количество республик СССР, потом на области, районы, потом все озверело ругались, потом стали считать города и поселки городского типа, короче, день пролетел быстро и творчески, отвлекали все те же приказы и опросы. Под вечер разошлись, кто домой, кто на службу.
Третий день, породил еще большее «жужжание» в Ленинской комнате, а, как известно, «это ж-жж-жжж, неспроста». Стас Гуляев, через свою знакомую проник в тайны тиражной комиссии лотереи «Спринт». Одна его знакомая (!), хорошая знакомая (!!!), работает в областном Госбанке, так вот, она сказала, что в Одессу всего завезено энное количество коробок с билетами «Спринта» энного тиража, а всего в призовом фонде энное количество автомашин, мотоциклов и о количестве выигрышей того или иного вида казначей госбанка уведомляется дополнительно. Стасу про это скажут чуть позже. Короче, выходило так, что на селе шансов выиграть «Волгу» не было никаких, так как их все завезли в Одессу.
Через день была выбрана стратегия и тактика захвата, тьфу, блин, выигрыша «Волги» или на крайняк «Жигулей». С получки все скидываются по «....» рублей, комиссия идет и покупает запечатанный ящик с билетами тиража, потом все билеты пересчитываются, членами комиссии в присутствии остальных и начинается вскрытие билетов. Мелкие денежные выигрыши, типа, «еще один билет», «три рубля» и прочее до двадцати рублей включительно откладываются в сторону, а «Волга» или «Жигуль» вручаются начальнику отдела, подполковнику Конюкову, для последующего получения и продажи с целью извлечения прибыли в рублях и последующего распределения среди офицерского состава. Если вдруг «Волги» или на худой конец «Жигуля» не будет, что в принципе не реально, то играть до последнего. На том и порешили.
В день получки чрезвычайная тройка убыла за «Волгой». По возвращению все собрались в ленинской комнате, и там при подозрительной тишине совершалось таинство, которое один раз прервалось возгласом: «Все, свое отбили!». А закончилось ревом: «Бля, нету!»
Впоследствии выяснилось, что «свое отбили» являло собой и те самые билеты, где было написано «еще один билет», причем они преобладали над денежными выигрышами. Решение было принято единогласно: «Играть до победы». И тройка убыла снова.
Процедура повторилась, почти полностью. Ну, если быть корректным, то не совсем, «своего» не отбили, а в остальном...
Короче, «еще раз закинул старик в море невод...»
Ближе к боевому расчету, прибыли еще тридцать билетов, из который выигрышными оказалось два, один на 10 рублей, а второй «еще один билет». Решением командира на червонец была куплена бутылка, а последний был обменен на такой же, но без выигрыша.
Про выявление виновных и провокаторов промолчу, про обмен мнениями по поводу восторгов супруг, лишенных 70 рублей из получки, (впоследствии выяснилось, что именно эта сумму определил общий разум в качестве «разумной» жертвы для семейного бюджета), тоже промолчу, но свое мнение выскажу, и вот по какому поводу.
Товарищи офицеры, азартные и увлекающиеся! Проверяйте разведданные и не доверяйте финансистам! 1991 год подтвердил и первое и второе!
(прим. КБ: Лотереи - это налог на тех, кто плохо в школе учил математику.)

(c anekdot.ru)
Давно это было и сейчас уже многим кажется неправдой, только вот, как грится "из песни слова не задилитешь". Война тогда была хоть и “холодная”, но рубились по взрослому. Если, скажем, "все прогрессивное человечество" в лице СССР поддерживало в конфликте какую-нить Индию, то "реакционеры всех мастей" в фэйсе США тут же помогали каком-нить Пакистану. Это вам не сейчас - всем скопом Ирак мочить. Ну ближе к телу, в смысле к делу. Авиационно-ударная группа юс нэви в Индийском океане получила команду поучаствовать, как сейчас бы сказали в локальном конфликте, который на то время и место был в самом разгаре. И начали готовиться участвовать. Только вот рядом с юсовской АУГ болтался наш "сторожевик" (а может эсминец, суть не в этом), который осуществлял так называемое "слежение", т.е. всеми своими котло-турбинными силами пытался угнаться за красой и гордостью ВМС США - атомным авианосцем с эскортом. И командир этого самого нашего эскаэра* (а может бэпэка**, суть не в этом) получил команду из Москвы ВОСПРЕПЯТСТВОВАТЬ подъему американской палубной авиации. Легко сказать: "воспрепятствовать", а как? На запрос о применении оружия, Москва в лице Главного штаба ВМФ ничего вразумительного не произнесла, типа, ты командир - ты и думай.
В это время на главном командном посту американского авианосца шла обычная суета, предшествующая боевым вылетам: доклады о давлении пара в катапультах, скорости и направлении ветра, готовности всех служб и всякое прочее. И тут к командиру плавучего аэродрома обратился евойный связист: "Сэр, на связи командир рашен шипа". Если бы на связь вышел Папа Римский, эффект был бы меньший. Вроде бы даже вентиляция стала работать тише, не говоря уже о том, что как-то все сразу замолчали.
То, что было услышано дальше, не укладывалось в головы выпускников Аннаполиса, русский командир, наверное, сошел с ума - он заявлял, что если хоть одна "птичка" взлетит с дредноута, он, русский командир, будет сбивать все всеми имеющимися у него силами и средствами ПВО. После этого боевой корабль ВМФ СССР, выпустив шапку дыма, гордо отошел за горизонт.
Ошарашенные американцы связались со своим президентом, не начинал ли он третьей мировой войны, пока они были в море, тот напрямую запросил Москву, не надо ли выслать санитарный вертолет, чтобы эвакуировать крезанутого командира. В Москве пообещали разобраться, но вертолет посоветовали все же не поднимать, от греха подальше. А поскольку наш командир приказал отключить всю входящую связь на корабле, то все попытки связаться с ним, как американцев, так и наших были безуспешны. Так они и стояли, американцы, не решающиеся взлетать, и наш корабль, с командиром воспрепятствовавшим этому самому взлету. Благо без поддержки американцев локальная войнушка закончилась в пару дней, о чем услышавший это по своему радиоприемнику в каюте замполит и сообщил командиру.
Связь была включена, кораблю было приказано следовать в базу, а командиру, по приходу, первым бортом вылететь в Москву. Экипаж уже и не чаял увидеть больше своего командира, но тот вернулся с красивым орденом на форменной тужурке и говорил, что всех в Москве, от мала до велика, интересовал только один вопрос: стал бы он на самом деле сбивать "томкэты" с "интрудерами" или не стал. На что командир с внушительным видом отвечал: "По обстановке"!
*СКР - сторожевой корабль
**БПК - большой противолодочный корабль

БЫЛИ "ПАРКЕТНОГО" КРЕЙСЕРА-14 или «доска позора»

Впечатления новоиспеченного лейтенанта от первых месяцев службы на флоте просто невозможно полно описать находясь в рамках цензуры. Вдвойне трудней приходится избалованным училищной вольницей бывшим «дипломантам», если их непосредственным начальником оказывается человек, не просто нетактичный и грубый, а отшлифовавший за долгий срок корабельной службы примитивное хамство до степени своеобразного искусства.
Именно таким человеком на «паркетном крейсере» был командир БЧ-7 (боевая часть управления - радио-технических средств - прим. Авт.) капитан 2 ранга Корович. Основными «командирскими качествами», о которых так любят упоминать в офицерских характеристиках, он считал исключительно умение громко и долго, хотя и однообразно, материться, и навык чувствительно «придавить» двумя центнерами своего расплывшегося тела субтильного лейтенантика в узком коридоре. Экзекуции осуществлялись прилюдно и чаще всего, что самое обидное, беспричинно, за что лейтенанты-управленцы со всем пылом молодости его искренне ненавидели. При этом Корович, надо отдать ему должное, был хорошим специалистом.
Лейтенант К. служил в другой боевой части, но искренне сочувствовал товарищам. И тем не менее, зайдя в гости домой к приятелю-гидроаккустику, он был поражен. В коридоре каждого входящего встречал гигантский лист ватмана, на котором почти полуметровыми аккуратными буквами было выведено: «ПОЗОР КОРОВИЧАМ ВСЕХ МАСТЕЙ!»
- А, это у меня жена развлекается. «Второй фронт» открыла - поддерживает морально, - прокомментировал хозяин квартиры, - Так что ему нас не победить! Мы своё возьмем.
И ведь как в воду глядел. Через N-ое количество лет именно он превратился в оперативного начальника того самого Коровича и не отказывал себе в удовольствии периодически «построить» по телефону оперативной связи бывшего начальника. Но делал это всегда предельно выдержанно.
- Знаешь, - говорил, - вроде бы и хочется его обматерить, и повод есть... А как вспомню плакат. Не-е-ет, думаю. Мы - другой масти!

ОСОБЕННОСТИ НАЦИОНАЛЬНОГО ОФОРМИТЕЛЬСТВА.
Проверка… Это слово повергло весь полк в хаотичную деятельность. Ещё бы, из самого ТуркВО понаедут генералы, будут шерстить и строить, соваться всюду, порядок наводить и гривы сшибать всем подряд от комполка до самого зачуханного солдата, вечно сопливого Алимки Теймуразова.
Худо-бедно привели в порядок прилегающие к самой взлётке пески, этими же самыми пыльными песками засыпали остатки взорванной курилки, под страхом губы вминали окурки в землю и затаптывали. Мало этого было для приёма комиссии! Крайне мало. Ну что тут покажешь?! Выгоревшие палатки, плац, в своё время укатанный минным тралом и залитый водой. Что-то вроде катка получается. Только солнце спекает подготовленную поверхность до твёрдости бетона. Даже взлётки для самолётов кое-где в Афгане так строили! Правда на этом плацу редки были построения всего личного состава. Даже перед рейдами строился полк вдоль палаток.
Замполит маялся, места не находил себе. С кого ж спрашивать будут за политическую подготовку личного состава как не с него?
- Вот же, твою мать! - матерился майор, беспомощно размышляя, чем-таки удивить комиссию, морщился и уходил в столовую, где солдаты битым стеклом обдирали до сахарного блеска столы и скамейки.
У входа в палатку пищеблока столкнулся с командиром. Полюбовались заблиставшими предметами быта, покурили, поскребли в затылках.
- Слушай, Семёныч, - задумался полковник,- ты бы какие-нибудь стенды сделал что ли… Там для постройки ДОСов* фанера есть, возьми сколько надо и напишите что-нибудь…
- Есть! - возликовал майор и заспешил к складам, сожалея на ходу, что не дошла до него такая простая мысль. Забыл всё к чёртовой матери с этой войной!
Рисовались майору какие-то яркие плакаты с лозунгами, выписками из уставов, суворовскими поучениями и маршрутом Боевой Славы полка. Сам себя одёргивал замполит, когда ж это успеешь, если до проверки три дня осталось.
- Ничего, ничего, - не давал поглотить подступающей тоске радость находки, - Художников со всего полка соберу, сутками рисовать будут. Пусть в полку сидят, в рейд не пущу! - соображал майор, указывая солдатам и начальнику склада, какие листы фанеры вытаскивать и как их резать.
… Увы! Художников в полку не нашлось… Маляры-плотники - это, пожалуйста! С нашим глубоким уважением! А вот рисовать - НИ-КО-ГО! Отчаялся замполит, затосковал больше прежнего. Но времени нет. Решил сам рисовать. По квадратикам. Достал учебники 'Два мира - две системы', 'Боевая и политическая подготовка солдат' и прочие и стал расчерчивать понравившиеся рисунки…
Федюня с Борисычем грунтовали фанеру. В водоэмульсионную краску добавляли гуашь, размешивали тщательно и старательно покрывали равномерным слоем будущий шедевр армейского искусства. Потом расчертили простым карандашом увеличенные квадраты в тех местах, где замполит собирался живописать. Двое суток, с короткими перерывами на сон и еду, друзья набивали через целлюлоидный трафарет тексты густой гуашью, вытирали и подкрашивали грунтовкой те места, где поролоновый тампон выходил за края трафарета, выверяли оттиснутое с текстом - чтобы, не дай Бог, ошибки не случилось.
Мдааааа… Чудо, а не планшеты получились! Весь полк к ним как на экскурсию ходил, когда выставили их вдоль палаток на просушку. Федюня с Борисычем ревниво охраняли дело рук своих, не подпускали ближе чем на три метра, запылят ещё, а то и руками залапают.
Командир полка пообещал подумать об отпусках для солдат и награде для замполита. Дайте только, проверка пройдёт.
В ночь перед днём прилёта генералов майор распорядился занести планшеты в палатку, выселили из неё всю роту на улицу, а охранять наглядную агитацию остались всё те же Федюня и Борисыч. Замполит из своих запасов выделил пару банок тушёнки и итальянского томатного сока, перчёного и подсоленного, который можно было купить только в 'Берёзке'. Заслужили бойцы, что уж тут сказать!
На плацу варили рамы из уголка, красили нитрокраской, чтобы раненько утречком выставить планшеты по всему периметру.
Борисыч улёгся на койку и задремал. Федюня сидел у буржуйки, вглядываясь в мерцающие силуэты кривобоких солдат, косоватых самолётов и танков, изображённых неумелой рукой замполита. Любовался! Думал даже, не податься ли после службы в художественное училище… Потянулся Федюня, зевнул громко и забросил тушёнку в угли буржуйки, чтобы разогреть свинину, а в баночке она до кипения доводиться, аж прижаривется к стенкам. А с томатиком! Чудо!
Зашёл замполит, зачем-то пересчитал планшеты, сверился с планом, как их завтра крепить, угостил 'родопиной' Федюню и Борисычу оставил, потёр ладонями уставшее лицо и ушёл. Федюня выкурил болгарскую сигарету до фильтра, поставил котелок с водой для чая на печку и пошёл будить Борисыча. Ужинать пора.
Борисыч никак не хотел просыпаться, бурчал что-то, отпихивал Федюню локтями, потом сел, не понимая, где он и что нужно от него.
Федюня уже с кочергой в руках лез в буржуйку. С ужасом увидел, что банки как-то странно раздулись. Заторопился. Подцепил железной загогулиной одну и потянул к себе. Тут-то и хлопнуло…Один раз…Второй… Кусочки мяса, брызги жирного сока, пепел выхлестнулись из печки. Обдали Федюню. Да хрен с ним, с Федюней! Два верхних планшета из стопок оказались как раз на пути фонтана. Борисыч всхлипнул и кинулся к ним, Федюня, совершенно обалдевший, стоял и смотрел на весь кошмар, который свершился по его вине… Трясущимися руками взял банку с томатным соком и потянул язычок крышки на себя. Банка выскользнула и упала, предательски окропив уже итак пострадавшие планшеты.
Всю ночь Борисыч с Федюней подкрашивали поплывшие буквы, грунтовали при свете той самой буржуйки. Но…увы! Жировые пятна выступали на 'Боевом пути полка', а томатные капли никак не хотели закрашиваться, только чуть поблёкли.
Ранним утром пришли солдаты, закрепили планшеты в рамах. Замполит только издалека видел, что всё в порядке. Так и не успел поближе рассмотреть. Некогда было. Генералы прилетели в шесть утра, суровые, неприступные, с явными признаками вчерашних посиделок в Кабуле.
Быстро прошли в штаб, потом в офицерскую столовую, а после неё, уже подобревшие, размягчённые, двинулись рассматривать территорию полка.
Федюня с Борисычем прятались за палатками, ожидали неминуемой расплаты за содеянное. Полдня протомились в ожидании. Курили бесконечно, не замечая крепости и вонючести 'Гуцульских', мучались от жажды, но не смели покинуть своего укрытия. Всё было тихо…
Отпуск, конечно, Федюня с Борисычем не получили, так же, впрочем, как и замполит награды. Уже через день после отъезда проверки замполит рассказал, что особенно главному проверяющему понравилась художественная находка на планшете 'Боевой путь полка'. Этак всё получилось красиво, даже в память о павших бурые пятна крови умудрился художник на камуфлированном фоне сделать…
__________________________________________________
*На самом деле, в Афганистане строились такие дома - бараки, где жили офицеры. Сплошная фанера. Позже даже стали разделять на комнатушки той же самой фанерой, вонючей от выступающего на жаре клея и ярко блестевшей.

Раба Любви

Мы нашли её там, откуда ещё был виден огромный ют Дзержинского и толпа наших друзей, глядящих на нас троих, взбиравшихся по крутым ступенькам, ведущим с Куринной Стенки на волю, Севастопольскую, но волю, и на мой огромный чёрный дипломат, в котором хранились десятки военных билетов, нужных для предъявления в кассах Аэрофлота для покупки билетов на волю, уже настоящую - отпускную, 30-ти дневную. Туда, где не надо было стоять ненужных вахт и прятаться в огромных подбрюшиях 14-тысячетонного крейсера, где не было опротивевшего старпома с фамилией Ковбасюк и туда, где было сытно по-домашнему, а не по бачковому. Это был сакральный выход в Севастополь, даже несмотря на маячившие впереди 2 недели Морпеха в Казачьей и на вероятность того, что мы могли и не дойти до касс с нашими расклешёнными брюками и выпотрошенными бескозырками и внаглую присобаченными на клей золотыми шевронами - двумя!!!!! Агнцы, идушие на заклание Севастопольского гарнизона - бездушного в своём уставном единообразии.
Но был всхлип и шевеление кустов справа от лестницы и мы остановились, удивлённые таким непривычным звуком: всхлип был женским. И мы полезли под поручни, выяснить в чём дело, рискуя запачкать белоснежные фланки. Она сидела на земле под огромнейшим лопухом, о существовании которых в Крыму я и не знал. Ситцевое платье было порвано в нескольких местах и едва скрывало подогнутые под себя, все в ссадинах, ноги. Рядом лежала книга с закладкой. И были глаза, мокрые, красные и безмерно уставшие. Ей было лет 17, не больше, но за вспухшим от слёз её лицом угадывалась усталость 40 летней. И была левая рука, которую она пыталась поддерживать на весу. На руке был абсцесс таких страшных размеров, что иссиня-красная опухоль готовилась поглотить всю ручонку. Она была бы смазливой, если бы не её состояние, смазливой по-простецки, той примитивной привлекательностью, из которой потом бы вырастали позже и осунутость к 40 годам, и хабальство жён из рабочих посёлков, и просто усталость и ненависть к той жизни, для которой она и была рождена. Ей было очень больно. И на все наши вопросы о том, кто она такая, и что с ней случилось, она отвечала опять-таки всхлипами, затравленно глядя на нас троих и, очевидно, не понимая, что это была за форма на нас с золотыми плетёными шевронами и такими же золотыми якорями на погонах.
Книга оказалась толстовским «Воскресением» с закладкой из ватмана, на которой аккуратным школьным почерком были выписаны строчки из песни:
Время пройдёт, и ты забудешь всё, что было
С тобой у нас,
С тобой у нас.
Нет я не жду тебя но знай, что я любила
В последний раз,
В последний раз...
О! Восторженные драматурги и литераторы, выписывающие надрывные характеры героев нашего и иных времён. Мощь идей, ими движимыми, в роскоши уальдеровских замков или упокоенной простоты достоевских церквей, в Лондоне или Петербурге, куда нам простым понять и оценить мотивы их движений и глубину конфликтов, рождающихся в их душах. Мы-то всегда думали, что это не про нас. Особенно, на фоне соцреализма производственной тематики и музыки вокально-инструментального ансамбля «Весёлые ребята». Но была трагедия - личная и неприкрытая, пафосная и жалкая. А может, мы просто вспомнили наших подруг? У меня были деньги, много, на выкуп уже заказанных билетов и знание Севастополя, в котором пришлось пожить. Мы и не совещались даже, а просто, сняв с себя тельник (и кто придумал носить его в 30 градусную жару) и замотав ей руку, схватив её под мышки, потащили на дорогу - ловить такси. Она плакала, затравленно и смиренно и на все наши вопросы ответила только то, что была из Донецка, или Ворошиловграда, или ещё откуда-то оттуда....
Она была голодна, и только когда купленные пирожки и печенье были положены ей на колени в такси, она поняла что ей хотели добра. Ела она с достоинством, с удивлением оглядывая нас троих. И только наевшись, она начала говорить, всё ещё всхлипывая понемногу. Днями она жила в кустах, ожидая увольнений матроса с ракетного крейсера (БПК 61 проекта с крылатыми ракетами), с которым её связывали больше, чем просто танец на танцплощадке - унизительная и торопливая связь, начатая ещё давно у себя в городе и приведшая её на последние копейки в Севастополь. Любовь, беспечная и детская в своей наивности, оказалась слабой защитой от самодовольного надутого годка, считавшего месяцы до демобилизации. Он бегал, нося еду, к ней, сидевшей в лопухах по вечерам, обещая жениться и забрать её с собой в светлые дали, пока в последний вечер, раздражённый детской привязанностью даже не избил, а просто надругался над ней. Детство закончилось в один вечер. Три страшных ночи, проведённых в одиночестве под открытым небом сделали своё дело, ссадина на руке дала заражение, с которым слабое тельце и опустошённая душа уже не могли бороться. Её лихорадочно трясло, когда такси подъехало к воротам больницы инфекционных заболеваний на горе Матюшенко. На проходной вопросы не задавали, и её сразу же отвели в приёмную. Вдогон мы ей кричали только одно, как фамилия?
Оглядываясь на нас, стоящих на ступеньках проходной, она назвала свою, а мы просили фамилию её моряка с ракетного крейсера. День был сломан, и идти и стоять в огромной очереди в кассах не хотелось.
Вечером над нами смеялись, не понимая странного состояния трёх циников с репутацией почему то не желавших обсуждать сальные подробности происшедшего, так неожиданно вмешавшегося в планы. Вечером звонил главврач больницы, куда её определили, у неё началось заражение крови, но прогноз был оптимистичен, мы успели. Уже позже мы узнали, что она выкарабкалась. Больше ездить за билетами я не вызывался. Уезжая из Казачей в отпуск, спеша в Симферополь на вожделенный рейс домой, я остановился на проходной Больницы и передал 50 рублей, собранных нами для неё, нянечке из её отделения. Её должны были выписать через неделю... с тех пор я не люблю ракетные крейсера 61 проекта...