Будни лесавиаохраны

В Якутии (Республике САХА) выброска производится как правило только на открытые участки леса - мари. У нас марью называется пересохшее или топкое болото, с кочками или без, поросшее кустарником, с редкостоящими деревьями.
Чтобы особенно не заморачиваться с пристрелкой и выброской (марь эта о-го-го каких размеров) делают ее в три захода: парашютисты, снижение - выброска груза, подъем - выброска инструктора с помощником.
Инструктор и один может выбросить груз, конечно, если он физически крепок, а груза мало.
Герои этой истории накануне пили водку. Пили много, несколько дней подряд. Потом деньги кончились. И инструктор пошел клянчить у начальника авиаотделения деньги под отчет. А это сигнализирует о том, что из запоя самостоятельно они уже не выйдут. Технология в таких случаях отработана - выдаются вместо денег продукты и теряющие человеческий облик трудящиеся вывозятся на пожар, любой, хоть тушкой, хоть чучелом. Свежий воздух и физический труд быстро восстанавливает пошедшие вразнос организмы.
Так вот, наши герои количеством четыре чуть тепленьких тела загружаются в Ан-2 и летят в даль светлую. Наверное, почти все представляют себе полет в Ан-2. А теперь многочасовой полет. Запертая, душная, вибрирующая коробка, грохот двигателя, мерзкий запах нагретого дюраля, дихлофосное испарение бензина Б-90, ну, и, конечно, все прелести алкогольной интоксикации. Сидеть негде. Под лавками парашюты, по правой стороне баул (грузовой контейнер со жратвой, посудой и инструментами), за ним спальники (просто палатки и спальники, стянутые ремнями) далее бензопила в контейнере (просто пила) в конце пыльные чехлы, опять же пахнущие бензином и маслом. По левой стороне на лавках спит второй пилот или командир. По очереди. Верхом на грузе сидят парашютисты, клюя носом и стараясь сохранить равновесие. Облокотится не на что. Кругом, дребезжащие, колючие железяки. Перед лицом священное тело пилота.

То есть когда подлетели на место, прыжок уже стал не испытанием духа, а освобождением от мук нравственных и телесных. Ну и, не затягивая, огнеборцы (крылатые) одеваются, проверяются, выстраиваются перед дверью, упираясь головой в ранец впереди стоящего. Инструктор у двери, как положено, ловит переднего за окно спинки - подстраховывая. Сирена! И с кастрюльным шумом троица вышла. Командир берет влево. Инструктор высовывается в дверь проверить работу куполов и вытянуть веревки и о, еб...! Вытяжных веревок нет! Забыл подцепить! Далеко сзади и ниже появляются три белых пятнышка, сигнализируя, что З-5-е сработали зашибись, а также что отрезвление наступило гораздо раньше, чем предполагалось. Причем у всех четверых практически сразу.
Дальше Ан-2 спускается на 100 м, инструктор выталкивает груз. Самолет поднимается. Наш герой снимает страхующую подвесную. Надевает свой Лесник. Цепляется за трос ПРП, принимает позицию дискобола. Но мысль о том, что при приземлении товарищи выскажут все, что они о нем думают, причем выскажут прямо в лицо, возможно ногами, переполняет его.
Самолет на боевом. Левая рука летнаба тянется к кнопке. Пошел! И инструктор отцепляет свой карабин. И выходит. Как все. На запаске...
Да здравствует, дружный, сплоченный, рабочий коллектив! Все как один в едином порыве!
Что там психологи, конфликты нужно гасить в зародыше!

(с)Голод http://forum.sukhoi.ru
публикуется с разрешения автора

Про сборы девушек в израильской армии

Нитевидные, когтевидные, пирамидальные, перепутанные, хребтовидные, двойные, радиальные и башенкообразные, хлопьевидные,перепутанные...
Идти нашим девчонкам в армию или нет!? Вот, в чём вопрос!

Стою в центре Тель-Авива возле нашей знаменитой русскоязычной школы "Шевах Маффет". Она не потому русскоязычная, что все говорят по-русски на переменах. И не потому знаменитая, что я возле неё стою. Нет, конечно, преподавание ведётся исключительно на языке иврит. Но это делают наши, обученные в России преподаватели на уровне не ниже кандидата наук. Сами понимаете, что процент коренных израильтян в школе не превышает и одного. Там же учиться надо, с первого класса набора и по полной. ПОСЕМУ ЗНАМЕНИТАЯ.

Жду дочку Музы - Анну, её увезли на неделю в израильскую армию, на пятидневные сборы на громадно-комфортабельных туристических Мерседесах. Увезли весь поток предпоследнего класса школы. Так сказать, знакомиться.

Слушаю русское "Первое радио" и стою посреди улицы Амасгер, чтоб автобус не прозевать с Анной. Главное, что мне непонятно и беспокоит, это с какой стороны автобус подойдёт - с севера или с юга. По идее, они на юге, в пустыне Негев, но это ж Израиль, тут все - евреи, даже автобусы.

Прозевать нельзя, у Анны большой чемодан и сумка. А Анна там заболела, как и все, на второй день пребывания. Я когда услышал, что там она в разрешенное для звонков время Музе говорила, так разозлился на Цахал. Цахал - это армия обороны Израиля сокращённо. И рассвирепел так, что предложил забрать её оттуда на личном транспорте немедленно. Но Анна молодец, не сдалась, но выводы сделала. Запретила её забирать.

- Мама, у нас тут всё хорошо, - говорила по мобильному Анна, - звонить можно только с девяти вечера до десяти, -бодро докладывала она усталым голосом.
- Доченька, а когда у вас подъём? - беспокоилась Муза, переживая за дочь, которая дома раньше часа ночи спать не ложилась.
- В шесть, мама, - спокойно отвечала семнадцатилетняя Анечка, приводя маму в шоковое состояние недовольными интонациями.
- Анечка, а когда вы спать ложитесь? - проводила логическую цепь противоречий мама дрожащим голосом.
- В десять вечера, мама, - ввергала маму почти в состояние комы доча, ещё более давая понять, что чем-то раздражена.
- А как вас кормят там, солнышко моё? - решилась задать самый главный мамин вопрос Муза. Ответ дочери был прост и по воздействию и последствиям напоминал взрыв ядерной бомбы на кухне.
- Плохо кормят, мама. Все уже заболели и у меня горло болит, - беспощадно сажала маму на стул Анна из далёкой цахаловой базы в Негеве.
- У тебя температура? Там холодно спать? На чём вы спите? Вам чай дают? Что вы там делали весь день? В чём вы одеты? У вас горячая вода есть? Почему голос такой усталый? - провела разведку боем мама, расширив глаза и подняв вверх брови от переизбытка чувств. Голос звучал на пределе тревожности, предвещая нарастающую бурю, торнадо, цунами и потрясения для израильской армии.
- Всё, мама, я пошла отдыхать, - обрезала дочка разговор и телефон отключился до следующего сеанса связи.

Таким образом, подробности узнать не удавалось, а посему больного ребёнка требовалось доставить незамедлительно домой, быстро, с комфортом, бережно и разговорить по-возможности о безобразиях, творимых с детьми в армии жестокосердными командирами. Родной дом ожидал дочу изо всех сил, впитывая запахи вкусностей и деликатесов наваренных, нажаренных и запеченных на кухне мамой. Её любимица кошка Мурка страдала, отказывалась без Ани есть и никого не подпускала к её кровати. Дома все ожидали её возвращения.
Я бдительно стрелял глазами с севера на юг и обратно, разбив возможные направления появления автобуса на сектора. Внимательно просверливая взглядом каждое транспортное средство на предмет измученных, кашляющих и унылых в своей худобе детей семнадцатилетнего возраста, я бдил не один. Рядом в машинах и на скамеечках у входа собрались такие как я "болельщики". Время "Ч" неумолимо приближалось.

А русское радио, распушив радиоволны на весь Израиль, задалось вопросом по всем бездельникам, кто его слушал.
- Что это такое? - вопрошал ведущий, - нитевидные, когтевидные, пирамидальные, перепутанные, хребтовидные, двойные, радиальные, хлопьевидные,...? - пока я раздумывал, показалась Анна.

Автобусы заехали в "столицу" с севера, не поленились, отметил мозг бывшего военного автоматически. На этой мысли моё восхищение командирами израильской армии закончилось. Анна тащила, слава богу, на колёсиках за собой здоровенный чемодан. На девчоночьих плечах висел маленький вещмешок, в другой руке она несла армейский спальный мешок, подаренный нам экстрасенсом перед её героическим походом в Цахал. Спальник устало болтался в руке. Анна шла довольно бодро, гордо, но явно была бледна и на опавшем лице ещё больше выделялись красивые глаза, ну точно как у мамы. На погибающего и полумёртвого воина она не походила. Меня она пока не увидела. Одета была безукоризненно.

- Анна, Аня, я здесь! Иди сюда! Аня! - Я открыл пассажирское окошко и заорал, высунувшись в окно справа от руля и махал руками. Остановил машину прямо на повороте и перекрыл движение целой полосе, но мне было всё по барабану. Зажатый мной автобусник, терпеливо ждал, пока Анна на моё удивление довольно бодро и легко, но величественно, дошла до машины. И также легко засунула на заднее сиденье и чемодан и мешок и спальник. Она с изрядной долей снисходительности и облегчения села на пассажирское место рядом со мной и я резво отчалил, подбадриваемый гудками обалдевших от моей наглости на центральной улице Тель-Авива водителей.

Согласно всех моих русских наставлений по боевой и психологической подготовке, я был обязан вывести ребёнка из состояния легкого шока. Именно пока что шока из-за резкой смены динамического стереотипа поведения. Надо было начинать немедленно, проведя интенсивный курс психологического поглаживания.

- Привет, Аннушка! Ну, голова болит, температура есть? - начал я, доставая мобильник и на ходу отыскивая номер Музы. Муза ожидала нас на работе. У неё как раз конец рабочего дня и мы должны были её забрать по дороге домой.
- Всё нормально, только горло немного болит, - отвечала мне Анна и продолжала ехать, забыв пристегнуть ремень безопасности.
- Холодно было? Надо было ещё спальник взять, - запоздало сообразил я.
- Нет, нам одеяла давали, но мы одевались, я в трёх свитерах спала, всё равно холодно было.
- А на чём вы спали?
- На матрасах без подушек, подушки не давали никому.
- А горячее вам давали? Чай, суп, кофе?
- Нет, кормили какими-то макаронами в масле, а овощи мы не ели, они были страшные и нарезаны с песком.
- А в чём вы были одеты? В своём?
- Нет, нам форму выдали, только очень большую, наши маленькие размеры сразу закончились. Мне пришлось и рукава закатывать, и штаны. И ремнём подвязываться. И всем остальным тоже.
- Кошмар какой, - ужаснулся я, вспомнив, как Аннушка одевается, готовясь хоть куда пойти и как тщательно выбирает себе одежду. Анна трагически улыбнулась.
- Привет солнышко, всё в порядке, я её забрал и мы едем за тобой, через пять минут будем, - быстро отрапортовал я Музе, остановившись на светофоре и передал телефон Аннушке, - вот, поговори с доченькой. Разговор с мамой был короткий и напомнил мне разговор сержанта с новобранцем. Откуда что берётся? - подумал я.

Аннушка потихоньку оттаивала, и даже надела и пристегнула ремень безопасности. Вспоминая и выговариваясь в ответ на мои вопросы, она размораживалась внутренне, и постепенно сама начала рассказывать о том, что там происходило с ними.

- Так, в первый день привезли, показали места, кто где спит. Обычная палатка с поднимающимися боковыми «стенками». Кровати с матрасами. Потом переодели всех и всё время нас учили к ним обращаться. Если мы что-то делали не так, то заставляли отжиматься от земли 15-20 раз.

- Девочек, отжиматься?! Вам же ещё 18 лет нет, - возмутился я, не выдержав, - вы же их послать могли куда-нибудь? - удивлялся я.
- А они тогда отжиматься заставляли, а если нет, то к старшему мефакеду отправляли, - делала Аннушка огромные глаза. Они привыкли слушать учителей в школе, подумал я.
- Так пригрозить надо было, что вызовите полицию и обвините в секс- домогательствах, - просвещал я юную патриотку. - А потом взять и всей группой прозвонить, - наставлял я её, - и нас, родителей, пригнать к базе.
- А они тогда в школу напишут и позвонят, - защищала то ли их, то ли себя Аннушка.
- Ну и что будет тебе в школе? - спросил я.
- Как что, заставят написать на ста листах подряд фразу «я буду хорошо служить в армии», - ужаснулась Анечка. Дурдом, про себя подумал я и промолчал. Потом не сдержался.
- Ну и напиши им сто раз на каждом листе по одной фразе. Лучше потерять всю одежду, чем достоинство. Или сами всё это ешьте и делайте в таких условиях. - я перегнул палку, Аня смущенно затихла.
- А мефакеды, эти командиры младшие-то кто?- не унимался я, - они хоть девушки?
- Да, только такие грубые и разговаривают грубо на грани приличия, мне так не понравились. - это слово и выражение всё чаще и чаще проглядывалось в воспоминаниях Анны.
Жаль, а она с таким желанием туда хотела попасть, а они её мордой, прости господи, в грязь в переносном смысле слова. Как оказалось потом, и в буквальном также.
- Первый день была обустройка. А На второй день нам устроили спорт. Правда, перед спортом наш командирша притащила ведро с водой, наложила туда песок. А потом сказала, чтоб мы этим песком себе лица вымазали. И сказала, чтоб мы бежали до конца базы и там построились. И за 20 минут всё это вытворить, - рассказывала Анна, а я чуть в столб не влепился, когда это услышал.

- А потом снова лицо в песок и до следующего конца базы, и строиться за время, - добивала она меня. Видно, у меня что-то поменялось на лице, и Анна прибавила жару.
- Это ещё ничего, а тех, кто до нас там были, поставили каждую возле столба ограждения базы и сказали, чтоб стояли и держали каждая свой столб руками, охраняя и защищая его, - «успокоила» меня Аннушка, - а мы-то только бегали.

- Вам же нет 18 лет, они же права такое делать не имеют, - взорвался я и притих. Аня грустно хлопала ресницами на переднем сидении машины. А сам подумал - молодцы, сержанты... Мы сколько бились, не могли отговорить её туда ехать, а теперь и уговаривать не надо. За неделю бесплатно всё стало понятно. Она теперь сама в такую "тупую" армию не пойдёт.

Да, полные идиоты, надо было детям показать лучшее, что есть, чтоб глазки загорелись восторгом . Чтоб хотели вернуться и пострелять и поездить и побегать. Тогда любые глупости нипочём. Я за свою снайперскую винтовку готов был всё вытерпеть. И терпел же.

- А потом, когда мы целый день пробегали туда-сюда в песке, нас привели на обед и дали на четверых пять грейпфрутов. - Я даже не поверил сначала. Даже самые сволочные деды в Советской армии и сержанты понимали: не накормишь солдата, кина не будет. А тут грейпфрут на одного с четвертинкой - охренеть. Дак это ж не мужики даже - так, пацанки, даже не пацаны. Кошмар.

Хотя, черт их знает, может, новая методика по устранению белоручек... Но во мне всё моё командирское естество от такой методики желало появиться на базе, повязать всех голыми руками мордами в песок, разобрать и раскидать любое оружие по всей территории базы, а командира этого безобразия одеть в эти портки и заставить лопать грейпфруты. Если они такие умные. Вот такой я не патриот оказался.

На третий день их просто засунули в наряд по месту дислокации. Они мыли расположение, наводили порядок в столовой и обслуживали кормящихся из других групп. Ну, это-то нормально, - подумал я. Сами за собой - это хорошо.
- А на четвёртый день были стрельбы, - воодушевлённо с блеском поведала мне Аннушка.
- Вот, смотри, как я стреляла, - она развернулась назад к чемодану и шустро и довольная собой вытащила листок бумаги с дырками.
- Калибр пять пятьдесят шесть миллиметров, Эм-16 не иначе, - кто-то в камуфляже шевелился в моей голове, примеряясь к пробитой мишени.
- Ага, - радостно подтвердила Анечка, - Эм шестнадцать.
- Да ты молодец, смотри, попала в такую маленькую мишень с первого раза! - напустил я восторга в свой голос. Анна радостно засветилась улыбкой. Мишень изобиловала молочными дырками. Но это было её первое в жизни молоко.

- А приклад не сильно бьёт при отдаче? - спросил я.
- Нет, вообще не чувствуется, - просветила меня Аннушка, и я автоматически потёр своё правое плечо, вспоминая свои первые стрельбы из автомата Калашникова с калибром 7,62 миллиметра.

- А сколько патронов дали? - спрашивал с интересом я.
- Два раза по десять. Первые десять, чтоб привыкнуть, когда стреляешь, а вторые десять на зачёт, - просвещала меня Анна. - Ух ты, здорово! А нам по три только давали,- сказал я. Припомнив, как у меня от постоянной стрельбы плечо и палец покрывались мозолистыми припухлостями.

- А в последний день нам сказали, чтобы мы все в шесть двадцать утра были на стоянке возле автобусов, - сама уже рассказывала мне Аннушка. - А сами мефакеды, устроили ложное нападение на базу в пять утра. Нас заставили подняться, одеться и бежать куда-то в сторону и там строиться. И снова за пятнадцать минут, и снова если не успели, то отжиматься.

- Козлы, - прокомментировал я коротко. - То есть козлихи, - исправился и поймал поощрительную улыбку я.
- А они нас построили и ещё спрашивают, что, теперь пойдёте в армию служить? - возмущалась тихонько Анечка. Если б не руль и дорога. Так мне захотелось её обнять и пожалеть, бедную. Дитё ж ещё, а тут взрослые примочки!

- А вы-то им что ответили?
- Назло им пойдём, - отвечала Анна, - и форма у неё, и прическа ужасная, а маникюр лучше бы не делала. Вкуса вообще никакого, - сделала контрольный выстрел моя бедная девочка. - Позорят только нашу армию. Ну ничего, мы как придём служить, мы там наведём порядок, - сделала неожиданный вывод она. Я чуть не прослезился.

- А как там Мурка? - спросила она меня вдруг. Я понял, у меня получилось.
Мы приближались. Я рассказывал Анне, как мы на таких сборах прибивали туфли к полу, бились подушками и нападали на соседнюю палатку ночью и мазали своих мефакедов зубной пастой, устраивая тёмные стукачам. Анна весело смеялась. Мама махала нам рукой. Потом мама забрасывала её вопросами. Две женщины более в мужчине не нуждались.

А я так и не понял, пойдёт Анна в нашу армию служить, или нет. А вы как думаете?

А наши дети непостижимы и прекрасны, как облака в небе, вам так не кажется?