Несмотря на беспредел, творящийся вокруг национальной трагедии, - грабежи, мародерство, наживу на людском горе - моя позиция осталась неизменной. Я всегда считал и продолжаю считать, что нелицеприятные поступки отдельных личностей не говорят о качествах всей нации. Весь мой жизненный опыт свидетельствует о том, что случись беда, в человеке любой национальности вскроются не только лучшие, но и самые темные качества души. Душа человеческая не относится к какой-либо нации. Я не устаю об этом повторять. Случись трагедия в любом другом городе, в любом другом государстве - многое будет похожим один к одному. Вспомним о недавних пожарах. Возьмем ту же затопленную Америку.
Скажу честно: там, в самой глубине души мне тоже иногда хотелось преступить черту и совершить некие некрасивые действия. Тем более, будучи уверенным в безнаказанности. И стоило огромных усилий устоять перед соблазном. Так что все зависит от воспитания и умения преодолеть искушение.
Я пишу воспоминания не для того, чтобы на ком-то поставить клеймо, тем более на целом народе. Я просто рассказываю о своей судьбе, судьбе советского и русского офицера в связи с определенными событиями. И о 18-20-летних пацанах, ежедневно совершавших свой негромкий подвиг.
Русских, белорусах, татарах, украинцах, азербайджанцах, армянах...

О ЧЕМ НЕ ПРИНЯТО ГОВОРИТЬ
Пока еще массово не шли в Армению со всего Советского Союза колонны машин с гуманитарной помощью, но страна уже объединялась в едином порыве сострадания и в искреннем желании оказать помощь людям, попавшим в беду.
На землетрясение я попал с полигона, где пробыл неделю. Как говорится, в чем был, в том и уехал. Впрочем, я такой был не один. Комбат распределил очередность убытия домой - мне дали на все про все одни сутки. Назад добирался автостопом, голосовал на дорогах, подняв картонку с собственноручно сделанной надписью «Ленинакан». Водители замечали мою табличку, с готовностью тормозили и подвозили в нужном направлении, никто не отказал.
Наконец прибыл в расположение полка и сразу же обратил внимание, что паника относительно утихла, бестолковая возня кончилась, работы ведутся более организованно, батальоны полка распределены на соответствующие объекты. Получилось так, что часть полка с офицерами и солдатами отправили назад, в свои подразделения. Я в роте остался за старшего. Да, вот так. Пришлось, будучи всего-навсего лейтенантом, командовать и ротой и батальоном.
1 танковый батальон трудился не только в аэропорту, разгружая гуманитарку, но и был закреплен еще на нескольких точках.
Самым страшным объектом для нас, молодых военных, а точнее желторотых пацанов, стала ленинаканская швейная фабрика. Там в момент землетрясения на своих трудовых местах находились сотни женщин - молодых, пожилых, совсем девчонок. Их всех накрыло.
На фабрике (мало кто в курсе) работали русские и украинские швеи и ткачихи.
Хочу открыть некую тайну. В нашей памяти трагедия осталась как исключительно армянская, но это не совсем верно. На самом деле Ленинакан являлся многонациональным городом. Там проживало достаточно много славянского населения. Конкретно русских в Ленинакане жило немало, и среди погибших их тоже оказалось немало. К сожалению, об этом никто никогда не вспоминает. Почему-то вот не принято об этом говорить!

«ЗВУКОВ ЖИЗНИ В РУИНАХ НЕТ»
Швейная фабрика. Она состояла из двух отдельно стоящих многоэтажных корпусов этажей в шесть-семь (один из корпусов являлся административным) и связывающего корпусы длинного здания, в котором располагались производственные цеха.
Громадное, живое, шумное некогда здание, где кипела работа, стучали станки, слышались веселые женские голоса и громкий смех, обратилось в мертвый прах.
Поутру мы с комбатом явились на объект. Выставили периметр охранения. Задача - не допустить расхищения государственной собственности и мародерства.
Комбат приказал обеспечивать сохранность фабричного имущества и никуда не лезть, ждать прибытия профессиональных спасателей и техники. На что я возразил:
- Товарищ полковник! Мы не должны терять время, под завалами могут лежать живые.
Ванаков, не глядя мне в глаза, глухо ответил, что и ночью слушали и днем - звуков жизни в руинах нет.
Он согласился перепроверить. Мы спустились в подвал. В руках я держал фонарик большой мощности, с сильной фарой, как от автомобиля. В подвал мы пошли, потому что под землей очень тихо, и если б стоны были - мы бы их услышали. Подвал тоже был разрушен - здание фабрики обвалилось полностью, до нижнего этажа. Пробираясь сквозь завалы, мы прижимались ухом к бетонным стенам и останавливались, затаив дыхание... Замирали, вслушиваясь...
Желание спасти человеческую жизнь двигало нами, и оно было всеобъемлющим. Фонарик выхватывал из мрака лишь разрушенные балки, обваленные стены, полурассыпавшиеся бетонные плиты. Мы в отчаянии долбили по стенам, стучали по арматуре и вновь слушали - нет ли слабого отклика?..
А потом фонарь осветил в развалившемся потолке тела раздавленных людей. Мы остолбенели. Потом в себя пришли и пригляделись. Женщины. Их трупы полусвисали, на лицах застыла гримаса боли и ужаса. Сначала нас страх пробрал, а потом сострадание. Поздно. Мы опоздали и уже ничем не могли помочь несчастным.
Опасна ли была наша вылазка? Да, безусловно, опасна. Но как раз об этом мы в запале и не думали.
Страшно стало потом. Когда мы вернулись и все прокрутили в голове.

ЖЕНСКИЕ СУМОЧКИ... «АПОФЕОЗ ТРАГЕДИИ»
Поднялись в административный корпус, чтоб через него попасть в фабричные цеха. И вот тут я наткнулся на жуткое зрелище. Куча женских сумочек, гора, огромное количество женских сумочек, всевозможных фасонов, разноцветных, кожаных и дерматиновых... Распотрошенных, разбросанных... Тоже мертвых, как и их хозяйки. Столь разительный контраст между жизнью и смертью являла собой эта гора...
Помните, в одном из школьных учебников мы, холодея, рассматривали репродукцию картины, в центре которой находилась гора из черепов? «Апофеоз войны». Художник, кажется, Верещагин. Кругом сушь, мертвый бледно-желтый песок, мертвые голые ветки, воронье... Почему-то с этой картиной ассоциация пошла... Гора из сумок, правда, не из черепов, но все вокруг так же мертво.
Вот эту картину-апофеоз горя я на всю жизнь запомнил.
А невдалеке копошились люди. Двое человек в драповых пальто. Они прытко обшаривали сумки, рылись в развалинах с недвусмысленной целью. Мы спугнули мародеров и погнались вслед. И вот так весь день. То проверяли оцепление, то спускались в непроторенные еще места и слушали, слушали... Нам мешали слушать те, кто крался или внаглую бегал наверху в поисках поживы. Их топот, споры, шепот, прочие звуки... Приходилось подниматься и отгонять мерзавцев. На ночь нас сменяли ВВшники, тоже откуда-то с России.
Комбат предупредил, если мы услышим признаки жизни, самим человека запрещено освобождать, это рискованно, необходимо вызывать профессиональных спасателей. Штаб по взаимодействию в Ленинакане уже работал. И чувствовалась уверенность, что можно помочь, если кого-то обнаружишь.
По вечерам в лагере ловил радостные известия от своих товарищей: там кого-то нашли и откопали, там спасли и там спасли...
Это в самом деле были счастливые вести.

ЛИЦОМ К ЛИЦУ С БЕДОЮ
В Ленинакане уже начали действовать спасатели с различных городов и республик СССР. Стала прибывать спецтехника. Мы только новости слышали краем уха, но сами ничего не видели - швейная фабрика стояла на окраине.
На 1 посту возле выездных ворот как-то заметил волнения. Толпа взбудоражено гомонила:
- Почему нас не пускают на фабрику?!
- Не проблема. Пожалуйста, идите, берите лопаты, копайте. Но это неразумно, что мы сможем с лопатами?
Успокаиваю людей. Кто-то выкрикнул, мол, хотим контролировать, а то вдруг они (то есть мы) и есть мародеры, грабят погибших?! Конечно, мне стало обидно. Хотя я понимал, народ науськивают против нас отдельные подстрекатели. Они нарочно взвинчивали людей, стравливая с нами. С представителями из толпы прошелся по фабрике, показал, что было сделано до нас, как работаем мы. Все рассказал и объяснил. Их, видно, устроило, извинились и ушли.
Ночью, когда город затихал, я взял за правило в одиночку спускаться в подвалы и слушать, слушать, слушать... Стало почти навязчивой идеей помочь хотя бы одному несчастному. Особенно страшно было неожиданно наталкиваться на задавленных людей.
Находились тела, и перед глазами невольно вставала воображаемая картина о том проклятом дне, когда пришла беда, практически поминутно... Мелькали кадры: обычный рабочий день. Все как всегда. Стрекочут швейные машинки, девчонки оживленно переглядываются, изредка шутят, переговариваются. Дружелюбная рабочая обстановка...Очень яркая, цветная - ведь кругом нарядные ткани... И вдруг... Первые толчки... Толчки усиливаются...
Работницы цехов побежали в административный корпус к начальству, а корпус вдруг стал рушиться... Девушки в панике развернулись и побежали назад. И тут все рухнуло. Вообще - все, до самого низа.
И каждая из работниц осталась там, где впоследствии ее нашли.

ЗА ДЕРЖАВУ ОБИДНО
Вечером к нам прислали группу шведских горных спасателей, и мы помогали им оборудовать лагерь. Тогда я впервые повидал много диковинных вещей, которыми наша страна была не богата: и газовые фонари, и фонарики на аккумуляторах, и специальные мясные консервы для обученных собак... Объяснялись на пальцах, но друг друга понимали.
В ночь отправились с собаками искать выживших. Лазать по развалинам и днем опасно, а ночью и подавно. Мкртчяна оставили в лагере шведов, потому что сержант худо-бедно владел азами английского языка. Вот он ко мне на объект внезапно и прибежал:
- Товарищ лейтенант!.. Там... Это... Там... Там лагерь грабят! - он заикался, видно, что ему было неловко, даже стыдно за своих.
И если Мкртчяну было стыдно, то мне, черт возьми, перед шведами еще больше стало стыдно за весь наш советский народ!
Примчались в лагерь. Черенками от лопат «успокаивали» налетчиков, а шведы пытались натравливать на злоумышленников своих реально добрых собак, приученных спасать, а не пугать людей.
Очень неприятно чувствовать себя между молотом и наковальней, когда и для своих и для иностранцев становишься врагом.
Лагерь мы отстояли. К сожалению, не все имущество, а что сумели. Шведы, столкнувшись с черной неблагодарностью, наутро снялись и ушли.
Потом прибыли студенты-альпинисты из Москвы. Затем горноспасатели из Пятигорска. Но без техники все потуги были бесполезны. Наши старания лопатами, без сварки и кранов, разгрести завалы и сдвинуть бетонные блоки оказывались пустыми.

СИНДРОМ ДЛИТЕЛЬНОГО СДАВЛИВАНИЯ
Откуда-то пошла молва о сказочно спасшихся людях, чаще о детишках, о странных счастливых спасениях и о загадочных смертях.
Помню, мужик с соседнего батальона рассказал случай. Пытались откопать девушку. Красавицу, студентку местного института. В течение трех дней (!) разблокировали ее зажатую в щели руку. Она, юная и сильная, находила в себе силы шутить, обещала выйти замуж за спасителя. Девушка шутит, а у ребят слезы на глазах. И вот последняя балка поднята, парни с облегчением дрожащими руками вытирают пот со лбов. Девушка поднимается, делает несколько шагов, внезапно падает и умирает... Шок. Ревели здоровые мужики. Только потом нам врачи объяснили, что омертвевшая кровь из руки пошла по всему организму, образуя тромбы, убивая человека. «Синдром длительного сдавливания», - сказали доктора.
На фабрику пригнали большегрузный кран «Ивановец», и пятигорские спасатели приступили к расчистке. Привезли гробы. Много. Грубо и наспех изготовленные домовины. Из голых, плохо обтесанных занозистых досок.
Нашли и освободили первое тело. Точнее, что от него оставалось. Краном подали гроб, но спасатели отказались загружать в него труп. Эту работу пришлось выполнять мне с моими солдатами, с теми из солдат, у кого хватило мужества и воли держать себя в руках. Лопатами загружали человеческие останки в гробы. Первый, второй, третий... десятый, пятнадцатый... Я смог сосчитать до 74. Работал на автомате, иначе нельзя. Не у каждого психика выдержит.
Это была страшная, страшная работа. Это был страшный долг - похоронить всех погибших.
Остались в памяти первый труп и последний. Все остальные смешались в долгий кошмар.
Питались рано утром, а вечером просто выворачивало от одного вида еды. Вот тогда на свой страх и риск я стал наливать солдатам ту самую водку...
Братушкам наливал, а сам пить не мог.

ЛИПОВЫЕ РОДСТВЕННИЧКИ И БРАСЛЕТ СО ЗМЕЙКОЙ
Солдаты с 1 поста, где выдавались гробы, доложили о действиях отморозков. Те снимали золото и драгоценности с трупов под предлогом, что это их родственники.
Следующий гроб мы на лопатах вынесли за ворота. Я назвал собравшимся приметы трупа:
- Под крышкой лежит женщина, от которой мало что осталось, но опознать можно по украшениям.
Из гроба торчала нога в гетре ручной вязки.
- Можно опознать по носку.
Родственники по идее должны были сразу ее узнать - вещь индивидуальная! Но почему-то толпа бурно стала обсуждать наличие драгоценностей. А мертвую женскую или девичью руку «украшали» печатка и браслет. До сих пор хорошо помню перстень-печатку с узором в виде изящной тонкой вязи и оригинальный браслет в форме змейки в короне со сверкающим камнем. Липовые родственнички гадали наудачу - а вдруг повезет! Происходил примерно такой диалог:
- На ней золотое кольцо! - выкрикивал кто-то из толпы.
- Нет, неправильно. Следующий.
- У нее перстень, - случайно попал в точку другой претендент на «наследство». Представьте абсурдность и цинизм происходящего.
- Перстень какой? - я обязан уточнить.
- С камнем... - гадает «наследник».
- Нет, неправильно.
- С бриллиантом! - ишь чего захотел.
- Неверно.
Позади толпы туда-сюда ходил здоровый мужик-провокатор, неизвестно зачем приехавший в Ленинакан с Ленинграда, имеющий три высших образования и получающий четвертое. Это мне после сказали. Он твердил:
- Вас обманывают, лейтенант хочет все ценное в свой карман положить!
Толпу завести легко, и вот она угрожающе двинулась на нас с ясными намерениями. Со мной четверо солдатиков-танкистов, ростом невеликие, оружия нет. Быть растерзанным толпой - удовольствия мало. Я выхватил у солдата черенок от лопаты. Не буду писать, как я матерился. Выпустив пар сбросил на землю крышку гроба со словами:
- Нате, подавитесь! Забирайте, грабьте! Если совести хватит.
Толпа разом споткнулась и встала, увидев, что находится в гробу: одна нога и одна рука.
Гроб мы оставили вне охраняемой территории. К нему так никто и не подошел. И только подождав неделю мы его увезли на братское захоронение.
А по ночам я в очередной раз выползал из подвала, потому что надежда все равно теплилась - постоянно находили живых.
И мне очень хотелось развернуть кого-нибудь с границы того света.

ЭКСТРЕМИСТЫ ОБЪЯВЛЯЮТ ЛЕЙТЕНАНТУ КАЛУГИНУ СМЕРТНЫЙ ПРИГОВОР
Однажды я заметил, как по ступеням административного корпуса спускается дедок. Совсем старенький, сухонький, с аккуратной седой бородкой.
- Дед, ты что тут делаешь?!
В ту же секунду из темноты навстречу мне шагнули два мужчины, его сыновья. Один нож уперся в шею, а второй в левый бок. Дедуля достает из кармана помятый вчетверо сложенный листок, не спеша разворачивает и зачитывает... смертный приговор военно-полевого трибунала от одной из старейших националистических партий лейтенанту Олегу Калугину.
«Бред какой-то... Ну и маразм... Вот так просто...»
Если читатель подумает, что я испугался, очень сильно ошибется. Меня этот приговор нисколько не пронял. Да нет, не из-за невероятной храбрости, просто я был настолько опустошен, что не мог испытывать нормальные человеческие эмоции, ходил словно замороженный, выполнял различные действия механически, на автомате, в тупом оцепенении. Я дико устал, и мне все было по барабану. «Скорей бы все кончилось...»
- Хорошо, дед, понял. Без проблем. По всем законам имею право на последнее слово и просьбу, так?
Еще подумал, покурить, что ль?..
- Я весь день выносил трупы, вы же видели. Ну, естественно, снимал кольца, цепочки, часы, серьги... Так?
- Да, так.
- Сейчас ночь, так? И у меня, по-вашему, должны быть полные карманы драгоценностей. Так?
Дед подумал:
- Ну да...
- Так обыщите, я не против.
Мне приказали снять одежду. Я разделся до нижнего солдатского белья. Стоял босиком на полу. Мои вещи перетряхивали, обыскивали, выворачивали карманы, но кроме двух копеек, завалявшихся в комбинезоне, ничего не нашли.
- Я одеваюсь?
Озадаченный дед разрешает:
- Да, одевайся...
А дальше я их проводил за пост охранения милиции и отпустил. Дед на прощанье обещал за мной следить.
На следующий вечер, на том же самом месте вновь появился дед и, представьте, извинился:
- Нас неправильно информировали.
Взглянул на мой карман и поинтересовался:
- Что это там у тебя выпирает?
А это нам привезли целый ящик противопылевых респираторов, они были абсолютно бесполезны и не спасали от трупного смрада, но психологически чуть-чуть поддерживали.
Я показал старику респиратор и поделился с ним защитными масками.
При расставании дед проронил:
- Есть один боевик, мы не сможем его предупредить об отмене приговора, поэтому будь осторожнее.
Дед не обманул, боевик, желающий свести со мной счеты, объявился практически сразу.

«ПРИЛЕТЕЛА ФИНКА...»
Назавтра после обеда, когда я проверял посты, в меня метнули финку.
Реакция рукопашника и удар в бок Мкртчяна, вытолкнувшего меня с траектории броска, спасли мое горло от лезвия и, соответственно, от преждевременной смерти.
Нет, я не побежал за кинувшим нож и не устраивал разборок. Потому что я не испытал ни стресса, ни испуга. Мы все держались на автомате, запрятав эмоции глубоко внутрь, словно заморозив на время. Но я успел сказать ему:
- Решение трибунала отменено, претензии сняты.
- Откуда знаешь?
Я ему все рассказал. Обессиленный боевик выглядел сконфуженным. В ответ он поведал о своей трагедии. Сам приехал с Ленинграда, на ленинаканской швейной фабрике погибла его родная любимая сестренка... Чуть погодя я дал мужчине возможность пообщаться с моими солдатами, среди которых были и армяне.
Трудно поверить, но на долгое время мы стали почти друзьями и ежедневно встречались на объекте. Он помогал нам загружать гробы и решать вопросы с ожесточенными местными жителями, которые много и злобно кричали, обвиняли спасателей во всех грехах, но совершенно ничем не хотели помочь.

БЕСЦЕННЫЙ КЛАД В ВОДОВОЗКЕ
Наша база, как я уже упоминал, находилась на окраине города. То, что происходило в центре, как наводился порядок на главных объектах, я знал со слов товарищей. Слышал, что прибыли внутренние войска то ли с Таджикистана, то ли с Узбекистана, и воздушно-десантная дивизия, кажется, из Пскова. Большинство важных объектов было взято под вооруженную охрану. На центральных дорогах появились посты. Но если «ВВшники», как мы их звали, сознавали смысл исполняемых ими обязанностей, то обязанности постов, выставленных от Вооруженных Сил, сводились к формальной проверке документов.
Возвращался как-то с фабрики поздним вечером, где-то часов в 11 после передачи сего объекта ВВшникам. Подморозило. Воздух на вкус казался сладковатым из-за запаха разложения, идущего от гниющих трупов.
На трассе «Ленинакан-Ереван» на моем пути появился пост десантников. Ребят-десарей выставили в ночь. Ребята стояли замерзшие и, как всегда, голодные. Дошел до городка, набрал им еды. Нам ВВшники передали большую корзину с чищеным арахисом - отсыпал для десантников на посту, что называется, полную коробочку. Притащил и горячую пищу - суп в котелке. Накормил пацанов.
Через час они остановили водовозку на базе ГАЗ66. Стали проверять документы - все нормально, собрались отпускать. Но настораживало, что водитель вел себя как-то чудно: излишне суетился что ли. Я посоветовал сержанту повнимательней обыскать машину. Паренек поверхностно окинул взглядом кабину:
- Да вроде все в порядке.
- Посмотри получше! Что-то явно не так.
Каждый более-менее опытный мужик знает, где в машине лучше всего оставлять заначки. Самое удобное - под водительским сиденьем. Вот его-то я и приподнял, недолго думая. Нет, я там не увидел ни денег, ни золота-бриллиантов или еще каких-нибудь ценностей.
Я увидел там ордена.
Боевые ордена времен Великой Отечественной войны. Орден Ленина, медаль Героя Советского Союза, орден Красной Звезды... медаль Героя социалистического труда...
- Откуда это у тебя, дружок?
- Это от дедушки осталось... Вещи перевожу... - водила трясся как осиновый лист.
- Хм... От деда, говоришь...
Похоже, вообще-то, на правду. Может, и впрямь дед орденоносцем был. Ничего не докажешь. Тут солдаты вскрыли ящики сбоку от бочки. Обычно там находятся ключи (ЗИП). Глядим - ящики под завязку забиты орденами и медалями. Сержант сделал однозначный вывод - мародер.
Мы сглупили, встали в отдалении от газика, чтоб перетереть. Вдруг водитель вскочил в кабину и резко сорвался с места. Потеряли на минуту бдительность, а мародер по коням!
Сержант вспомнил, что слыхал, как разграбили городской музей, музей Славы армянского народа. Наверняка награды оттуда.
В ночи раздалась автоматная очередь.
Да, в Ленинакане действовал суровый негласный закон, основанный на некоем секретном распоряжении. Людей, пойманных на месте преступления, больше никто никогда не видел.
Я знаю, что жизнь человеческая бесценна. Но, когда одни совершают поступки (нет, не героические - нормальные человеческие), другие, людишки без чести и достоинства, тупо наживаются на горе своих соотечественников.
Можете бросить в меня камень.

ЧЕМ ОТЛИЧАЮТСЯ ЧЕРЕПА СЛАВЯН?
Нас уже называли интернационалистами. На построении полка нам объявили, что мы выполняем интернациональный долг, а к мародерам будут применяться самые жесткие меры. С мародерами все ясно, но какой может быть интернациональный долг в своей стране? Если в Афгане, то понятно. А в своей стране? Тогда для меня это был парадокс.
Мы, внизу, никак не могли этого осознать. Наша страна СССР, и все мы братья. Откуда взялся «интернациональный» долг? Порой по глупости мы беззлобно проходились по приятелям в связи с их национальными признаками, этим грешило большинство. Но перед общим делом, общей болью, мы всегда являли собой одно целое. Были лишь свои и предатели. Могу предположить, что уже тогда заработала целая система по стравливанию людей разных национальностей.
При распределении гуманитарной помощи, приходившей из всех союзных республик, на пунктах собиралось большинство населения, и тут же откуда ни возьмись появлялись провокаторы, обычно два-три человека интеллигентного вида. Провокаторы, бывало, словами доводили людей до психоза. А слова были примерно таковы: вам предлагают носить обноски; мы, гордые, подачек не берем; мы великий народ, а нас унижают... Кончалось все обычно штурмом машин, разорванными посылками, раскиданными и растоптанными вещами. Возможно, где-то было по-другому. Но я видел так. И видел не раз.
Вскоре я впервые услышал от армян фразу: «Братья с Америки обещали, если мы отсоединимся от Союза, то будем купаться в золоте». Потому что на каждую пару сантиметров армянской земли американцы якобы положат по кусочку золота.
Не надо валить все на армянский народ. Подобный психоз охватил многие республики. И для всех придумывалась своя замануха - коньяк, водка, сало... А кому-то духи «Дзинтарс».
Немного отступлю от темы и опишу случай, что произошел со мной на Левобережной Украине в городе Днепропетровске, где я гостил у своего отца в начале 90-х. Еду в троллейбусе, слышу - сбоку негромко беседуют пассажиры. Непроизвольно прислушался... и офигел! Пожилая женщина обсуждала с соседкой, чем отличается череп украинца и череп русского! На основе несходства черепов милая бабуся делала вывод, что мы народы разные, следовательно, дружбы меж нами быть не может и не должно! Гитлер вспоминается, не правда ли? У меня до сих пор нет слов!
Какой мощный государственный механизм работал на разъединение и разобщение славянских народов, если даже для полуграмотных создавал подобные легенды!

«Я СОГЛАСЕН НА МЕДАЛЬ!»
Однажды вечером меня подозвал в палатку комбат Александр Григорьевич Ванаков. В большой армейской палатке УЭСБ на нарах спали и офицеры и солдаты, лишь для пожилого комбата и его зама стояли кровати. Возле кроватей и состоялось заседание штаба батальона. Командир показал мне наградной лист на орден Красной Звезды.
- Как думаешь, кому предназначается?
- Откуда мне знать?
- Мы посовещались и решили вписать тебя.
- Спасибо.
Пробежали дни. В один из вечеров комбат, придя с палатки штаба полка, объявил:
- В связи с тем, что мы не на войне, командующий распорядился боевые награды не присваивать. Я на тебя оформил «За отвагу», но медаль «За отвагу» тоже боевая. Поэтому получишь медаль «За боевые заслуги», которая дается и в мирное время.
На нет и суда нет. Я ни на что и не претендовал. И вообще мне было наплевать на награды. Не до того было. Но Григорьич обмолвился: «Тыловики себя погано повели, в том числе и наш зампотылу дивизии, шкурничеством занялись... Их за неблаговидными делишками застукали и доложили командующему. Тот многих наказал».
Не знаю деталей, но меня возмущали эти людишки, они были такие же мародеры и хапуги без чести и совести, жадно давящиеся ради личной выгоды. Была попытка от начальства и меня повадить на демонтаж станков со швейной фабрики. Я их, разумеется, послал. Не знаю, совершили ли верха, что хотели, или нет, но зато у меня совесть чиста, я в их неблаговидных делах не участвовал.
Хотя есть грешок. Признаюсь, с фабрики уволок рулон хлопчатобумажного материала. Солдаты портянок две недели не меняли. Вот и пришлось выкручиваться. Хорошая ткань попалась, даже отличная, реально недешевая - а мы ее пустили на портянки. Еще позаимствовал с фабрики несколько катушек ниток - перешивать воротнички. Если кто посчитает, что я злоупотребил, возможно. Зато я беспокоился не только о себе.
Так вот, поступок тыловиков явился мотивацией командующему для отмены решения о награждении военнослужащих всего округа. Да, еще маленькая подробность. В списках награждаемых главными «героями» оказались тыловики!
Впрочем, и «мою» медаль, что пришла ко мне уже весной следующего года, переписав документы, прицепил себе на грудь зампотылу дивизии полковник Кощеев.