1984 год. По Суэцкому каналу, имеющему помимо реверсивного еще и платное движение, в сторону Красного моря выдвигается караван судов.
Так ничего особенного: пара нефтяных танкеров, пара-тройка сухогрузов, контейнеровоз, с десяток кондеек поменьше и боевой корабль с бортовым номером «113».

На «113», идущем во главе международной процессии, реет военно-морской флаг СССР, в реестрах Черноморского флота он числится как противолодочный крейсер «Ленинград», и в фарватере рукотворного сооружения ему тесно.

И потому на ходовом мостике «Ленинграда» тревожная тишина. Командир корабля, штурман, рулевой, вахтенный офицер, связист - все смотрят на египетского лоцмана; мол, арабский брат, твоя очередь указывать дальнейший путь. Иначе, зачем мы тебя приняли на рейде Порт-Саида? За что советская Родина отвалила валюту?

Но арабский брат, средних лет египтянин в длинной, до пят, белой рубахе, в фетровой ермолке на голове, словно и не замечает немых призывов. Только крепче прижимает к впалой груди скрученный тростниковый коврик-циновку, сквозь окна пялится на песочек, на пальмочки, деревца и кустики по обоим берегам и дерзко скребет пальцами щетинистый подбородок.
В общем, ведет себя, как последняя арабская морда.

А корабль идет, и беспокойство на мостике растет.

Командир корабля, капитан первого ранга, не находит себе место, хрустит пальцами и кричит на руль:
- Лево пять!

Вахтенный офицер необычно громко дублирует команду:
- Лево пять!

Рулевой недовольно бурчит:
- Есть лево пять!

И каждый понимает, что идти вот так наобум чревато; осадка у крейсера немалая. Легче легкого и на мель угодить.

- Так держать!

- Так держать!

- Есть так держать!

- Ну?! - наконец командир крейсера адресует негодование египетскому проводнику.

- В чем де-ло? - сбивает дыхание, выступающий в роли переводчика, штурман. - Whatt is the mat-ter?

Короткие и несложные вопросы все же побуждают лоцмана к действию.
Он снимает сандалии, расстилает коврик прямо у переборки, с поправкой на Мекку падает на него коленями и начинает молиться.

- Что это? - стонет капитан первого ранга.

У входа в рубку тут же всплывают нескладные фигуры замполита и особиста.
- Средневековая отсталость, - в полголоса заявляет первый.

- Происки американских спецслужб, - почти шепотом говорит второй. - Провокация. Саботаж.

- И долго он так будет саботировать? - командир переводит взгляд на парочку преданных марксистов-ленинцев.

Ответы не заставляют себя долго ждать:
- Пять, нет, десять минут.

- Полчаса.

Командир, уже прикидывает что-то в уме:
- А сколько раз в день?

Звучат разного рода догадки:
- Три.

- Пять.

- Смотря, сколько грехов за ним числится, - вмешивается штурман.

- А если много? Очень много грехов? - интересуется вахтенный офицер.

- Тогда нам труба. Он легко их искупит, пустив одним махом на дно столько неверных, - не унимается все тот же штурман и предлагает. - Может, ему денег немного дать?

- У них с этим на канале строго, - уверяет сотрудник особого отдела. - Не возьмет.

- Возьмет, - настаивает политрук.

- Не возьмет. Побоится. Рубли все-таки!

- Возьмет...

- А если рома дать? - прерывает политический диспут штурман. - Возможно, у нас кое-какие запасы еще с Кубы остались.

- Точно! - замполит поддерживает трехлетней выдержки, светлое, с золотистым оттенком начинание. - Не плохо, если арабскому трудящемуся немного перепадет от щедрот Фиделя.

Особист гордо тянет подбородок вверх, почти напевает:
- Три с половиной ящика на складе у снабженца, шесть бутылок у командира БЧ-5 в каюте, четыре у гидроакустика...

- Хватит одной. Несите, - отдает распоряжение командир, пока перечисление не коснулось его личного сейфа. - Со склада. Вахтенный!

Бутылку доставляют прежде, чем арабский поводырь встает с циновки на палубу. Он принимает дар из рук капитана первого ранга, укладывает его в большой пластиковый пакет, благодарно лыбится и опять за старое: глазеть по сторонам, правда, уже только на песочек. Пальмочки, деревца и кустики уже уступили место безжизненной пустыне.

- Не понял! - разводит руками капитан первого ранга. - Мало что ли ему?

- Он же мусульманин. Возможно, что и не пьет, - тараторит замполит.

- Тогда сигареты, - рекомендует штурман.

- Болгарский «Opal». Два блока у связиста Иванова видел, - вновь демонстрирует осведомленность особист. - «Mallboro» у...

Командир реагирует мгновенно.
- Вахтенный! Блок сигарет.

- Есть, - вздыхает вахтенный офицер и исчезает из рубки на несколько минут.

Союз пузатой бутылки и кофейного цвета бруска сигарет совершают революцию в сознании араба. Он неожиданно проявляет жгучий интерес к водной магистрали, к своим обязанностям и на гибриде из английского и арабского языков успешно и, главное, безопасно ведет «113» между Синаем и континентальной Африкой.

Командир не нарадуется ровно час. Потом все повторяется: окно, коврик, окно.
В ходовой рубке вновь замешательство.

- Надо еще дать, - подает голос штурман, наблюдая, как на барханах по обоим бортам лениво шевелится песок. - Погода портится.

Командир взрывается, протестует:
- Это какой-то полный пи-и-и...
И осекается. Искорка, вспыхнувшая в глубине мутных глаз египтянина, красноречиво высвечивает, что общение с советскими экипажами тому не в новинку, и с великим могучим он очень даже знаком.

Выручает замполит:
- Суэц! Полный Суэц! - бойко восклицает он. - Это какой-то полный Суэц!

- Да, да, именно так, - соглашается капитан первого ранга. - Полный Суэц! Впереди порт Суэц!
И во избежание международного инцидента вскоре еще один набор арабского навигатора, шелестя целлофаном и звякая стеклом, спешно погружаются в пластиковую бездну.

И, надо отметить, довольно вовремя; движение пустыни перерастает в песчаную бурю. Видимости никакой. И рекомендации умного, опытного и уверенного в своих действиях лоцмана оказываются совсем не лишними.

Хорошо, что стихия бушует недолго, потому, как завершаются и следующие шестьдесят минут.
По египтянину, хоть часы сверяй, секунда в секунду; окно, коврик, окно. И так шесть раз до самого выхода из Малого Соленного озера, где обычно проходящие по водной артерии суда бросают якоря в ожидании встречного каравана. Там набожного египтянина меняет другой навигатор - мужчина преклонных лет в клетчатой с коротким рукавом рубашке навыпуск поверх светлых бумажных брюк.
- Я есть главный канальный лоцман, - высокомерно хрипит он, начиная круг: окно, коврик, окно.

И ему верят. Какие сомнения; конечно, главный, конечно, канальный. Вон какой огромный мешок в руках...



Наконец караван выходит на внешний рейд Суэца. Канал пройден. Изрядно груженного подношениями, лоцмана подбирает бот под египетским флагом, и командир «Ленинграда», передав командование кораблем старшему помощнику, спускается к себе в каюту перевести дух.

Старпом, капитан второго ранга, немедля, по-хозяйски плюхается в высокое командирское кресло, устремляет взгляд прямо по курсу и зрит вокруг Красное прекрасное море и идущий по волнам навстречу немыслимым галсом старый-престарый сухогруз.
Рубка у сухогруза открытая, без навеса, у штурвала пусто, а рядом на коврике отбивает молельные поклоны рулевой в длиной, до пят, рубахе.

Старпом вскакивает на ноги, как ужаленный, часто моргает и удивляется по-русски:
- Нет, это какой-то полный пи-и-и...

- Суэц! - перебивают его хором рулевой, вахтенный офицер и связист, а штурман еще и добавляет. - Полный Суэц!

.

Место несения службы в карауле представляло собой железобетонную бочку со стальными ставнями, установленную на металлических опорах в метре над землей. После ритуального приема объектов и ревизии печатей, часовой залезал в бочку, и закрывал люк в полу. С этого момента обогреватель на стене, прожектор над головой и телефон на полке были его лучшими друзьями на следующие два часа. Заинструктированные и замотивированные до предела, часовые настороженно вглядывались и вслушивались в темноту, сжимая в руках автомат, ожидая коварного нападения пособников вероятного противника, или на крайний случай, бандитских элементов, втайне лелея надежду о внеочередном отпуске. Однако пособники и элементы почему-то не спешили подставляться под пули и сидели дома, хамски игнорируя чаяния часовых. В таком напряжении проходила одна смена, вторая, третья. Потом напряжение отпускало и часовой мог позволить себе расслабиться. Тогда, во второй половине 90-х, в продаже не было еще не то что айфонов, а даже Сименсов А-35, поэтому на пост тайком проносились радиоприемники. Приемники были китайские, слабенькие, меньше ладони размером, с символической антенной и колесиком подкрутки, поэтому выбор более-менее нормального приема составлял буквально пару-тройку радистанций, среди которых выделялся неизменный «Маяк». После часа-двух ночи вещание и вовсе сходило на нет и часовому становилось совсем грустно.
Но пытливый ум нашел решение. Надо сказать, что вокруг поста, по периметру, была протянута тонкая проволока, которая была замкнута на блок питания, и должна была сигнализировать часовому при обрыве, а значит попытке проникновения. Но проволока эта охотно рвалась от ветра, падения веток, шишек, воздействия птиц и других естественных причин и техники отзывались об этой системе исключительно с помощью прикладной лингвистики. Кто-то одаренный в радио догадался отключить контур от питания и замкнуть его на антенну приемника. Всё! Проблем с приемом больше не существовало. На выбор были десятки радиостанций из нескольких регионов с идеальным качеством приема. Кто-то потом хвастался, что удалось поймать даже что-то забугорное. Антенна в несколько сот метров давала идеальный прием, и нести службу становилось гораздо веселее.