СкАчки
(из жизни курсантов)

В подвальное помещение с надписью "ТИР" ввалился подвыпивший паренек. Сам качаясь, он правой рукой придерживал совсем нетранспортабельную подружку.

- У вас тут из положения "лёжа" стреляют? - спросил он кассира гнусавым козлиным голосочком.

При этом обернулись все посетители тира кроме Ильяса Джамалова, курсанта мореходного училища, который невозмутимо и метко продолжал валить фигуры выстрел за выстрелом.

- Хорошо тебе, Илюха! Ты узкоглазый, тебе и прищуриваться не надо! - из зависти подначивал его товарищ Дима Пинков, сам напоминавший монгола расквашенным носом и подпухшими глазницами. Дима, увлекавшийся каратэ, к своему несчастью, в первый же день стажировки напросился в морскую пехоту. На тренировочные занятия его допускали почему-то лишь в виде боксерской груши, и теперь Пинкову было уже не до своего каратэ, а думал Дима о том, как бы поскорей окончились проклятые "скАчки". Джамалов промолчал и, отложив ружье, пошел на выход.

После тира курсанты направились к танцплощадке - надо же как-то убить время в увольнении. Вечер, казалось, не принес прохлады жаркой июльской погоде. В этот беспощадный сезон город Военморск был полон всяческих "партизан" и "пиджаков": граждан, оторванных от работы, чтобы пройти короткую офицерскую подготовку, вызывая зависть воинов срочной службы. Некоторым гражданам через неделю казармы хочется домой, к жене и детям, но просто так взять и уехать - это дезертирство. Тогда не только нового звания не присвоят, - еще и старого лишат. Потом либо снова в армию, либо в "зону": ума набираться. А тот, кто уже умный - тот знает, что проще напиться или подраться на дискотеке, а лучше и то и другое. Тогда посидишь немного "на киче", но зато после с дорогой душой отпускают в родной город, на родную работу. Для курсанта же попасть на гауптвахту равносильно отчислению из училища. Ильясу и Диме оставалось меньше месяца, - можно и потерпеть. И два товарища, изнывая от духоты, в "разобранном" виде уныло брели по остывшей мостовой. Зажав фуражки в подмышках, вытягивая красные потные шеи, они тщетно ловили своими растрепанными головами слабое дуновение вечернего бриза.

"Стоять!" - послышался торопливый окрик в спину.

Нехотя обернувшись, друзья увидали спешивший к ним через улицу пехотный патруль в зеленой форме и сапогах. Надо сказать, что "сапоги" не пользовались особой любовью в городе флотской славы. В центре шагал высокий молодцеватый прапорщик со справедливым выражением лица и красными глазами. По бокам, словно пристяжные лошади, тащились двое рядовых с надраенными бляхами и отсутствующим взглядом.

- А ну, ребята, что за форма такая у вас?! - нетерпеливо гаркнул прапорщик, едва отдышавшись.- Что за вид?!! Фуражки не на положенном месте! Рукава закатаны!! ...Да! И где ваши... эти... воротники... как их там?...

Джамалов промолчал.

- А-а! Кнехты что ли! - отозвался находчивый Дима, вытаскивая из кармана шерстяных брюк пропотевший помятый гюйс. Глядя на побитую физиономию этого курсанта, никто бы не сказал, что он еще способен шутить.

- Вот-вот-вот! Где ваши КНЕХТЫ!?! - довольно закивал прапорщик. - Кнехты отсутствуют на положенном месте! О чем и будет сделана соответствующая запись. А ну-ка, ваши увольнительные!...

Едва ступив на борт корабля, курсанты напоролись на командира.

- Увольнительные сдавать мне, - предупредил капитан-лейтенант Наливайко.

Джамалов и Пинков покорно протянули свои бумажки.

...При чтении записи лицо командира несколько раз меняло выражение с недоуменного на подозрительное.

- Что значит "были без кнехтов"...?

Джамалов промолчал. Пинков и здесь отоврался:

- Да вот, товарищ командир, встретили мы в городе какого-то пьяного сухопутного патруля. Он и прицепился, говорит: "Моряк - на то он и моряк, чтоб таскать за собой кнехт!"



- А вы в следующий раз не слушайте всяких "сапогов"! - наставлял командир. Взгляд его преисполнился справедливости точь-в-точь как у того прапорщика.- А то знаем мы этих...

Пинков лишь ухмыльнулся, но ухмылка не была заметна на его вспухшем лице. Джамалов снова промолчал.

Данная байка была опубликована в журнале "Ваше право" в номере 3 за 1999 г. Автор К. Михайлов. Здесь байка публикуется с сокращениями.

· · ·

Служил некий прапорщик в отдалённом гарнизоне на станции раннего обнаружения баллистических ракет. И хотя эта станция считается наиболее работоспособной, но и она попала под нож сокращения. А поскольку печорская тундра не Сочи, то здесь оставались служить только самые преданные делу специалисты. Жалко командиру выбрасывать их за ворота, но приказ есть приказ. И тогда он решил дать каждому по отдельности кандидату на "вышибание" какую-нибудь заведомо невыполнимую работу.

Самое "завальное" задание досталось уже знакомому нам прапорщику. Он командовал взводом связистов, и командир поручил его взводу вырыть траншею и протянуть по её дну секретный кабель связи длиною восемь километров. А станция находится в районе вечной мерзлоты, да и вдобавок окружена болотами. И с малосильной строительной техникой, что была на станции, и лопатами солдат тут делать нечего.

И вот тогда-то прапорщик вспомнил про американцев... Как раз неподалёку от станции расположился лагерь американских геологов-исследователей. День и ночь они с помощью специальной сверхмощной техники выкапывали грунт и самосвалами вывозили его на аэродром. По слухам, искали алмазы и другие полезные ископаемые. Дорога, по которой иностранные геологи вывозили породу, тянулась между болот и была в этом месте единственной.

Осознав полную зависимость американцев от данного фактора, прапорщик приказал своим солдатам соорудить на единственной дороге шлагбаум...

Когда очередная колонна американских машин двинулась с грузом в сторону аэродрома, неожиданно перед ними закрылся шлагбаум и из свежевыкрашенной полосатой будки появились два солдата с автоматами. На изумлённый вопрос "что случилось?" прапорщик с металлическими интонациями в голосе ответил: "Командование части и особый отдел запретили проезд по этой дороге, так как объект секретный." Геологи заволновались: простой самолётов, срыв графиков... Как быть? "Стройте свою дорогу", - сказал им прапорщик.

В условиях вечной мерзлоты дорогу за месяцы не построишь. Геологи взмолились - они готовы платить сколько угодно, лишь бы перед ними открывали шлагбаум. Прапорщик покуражился для вида и согласился сделать им одолжение - пойти и поговорить с командиром части. Вернувшись сообщил, что командир готов открыть дорогу, но с условием: в течение нескольких дней иностранцы должны прорыть восьмикилометровую траншею и уложить в неё медный кабель.

Двое суток специальное американское оборудование на воздушных подушках вкалывало на Российские вооружённые силы. Причём, по требованию прапорщика, кабель иностранцам пришлось укладывать свой, специально привезённый для этого из США.

Когда прапорщик доложил командиру о выполненном задании, тот был буквально потрясён сверхоперативностью подчинённого. Не вдаваясь в расспросы, вычеркнул его фамилию из списка кандидатов на увольнение.

Однако ж прапорщикна этом не успокоился. Выделенный ему в части кабель он припрятал. И через несколько дней после завершения американцами ударного труда на благо России приехал в пункт приёма цветных металлов и предложил купить у него восемь километров медного кабеля. Испугавшись таких объёмов, хозяева пункта стукнули в милицию, а милиция - в ФСБ. Тут-то и всплыла эта история с американцами. Хотя как выяснилось, геологи ни к кому претензий не имеют. Есть, оказывается, у компаний, работающих в России, необлагаемая налогом статья расходов: "дань русской мафии"!

Сейчас прапорщик даёт показания следователям военной прокуратуры. А друзьям с гордостью говорит, что страдает за свои политические взгляды. И за то, что показал "трусливому начальству", как надо вести себя с американцами.

В конце 70-х танкистов ГСВГ перевооружили на танки Т-62 и соответственно надо было законсервировать Т-55е и вывезти в Союз на хранение (кстати проведено сие мероприятие было с большой помпой - дескать СССР вроде как разоружается). А при консервации самая больщая проблема - машина боевая должна быть полностью укомплектована, вплоть до последней лопаты и болта. Неожиданно самым страшным дефицитом оказались буксировочные крюки - поскольку полковй полигон был на болоте, то частенько на выезде на полигон кто-то закапывался в него по самую башню, и при попытке его вытащить из оного болота болты крепления крюка срезало как бритвой, послек чего крюк благополучно в этом же болоте и утопал. В ЗИПе их не наличествовало, на ремзаводе тоже, и положение было безвыходное - если комиссия не примет (а без крюков исе нереально - их видно сразу), то весь полк вместе с дивизией будет употреблен самым извращенным способом. Спасла солдатская смекалка (ибо решение проблемы было как всегда спущено по цепочке начальников вниз) - на дворе (т.е. плацу) стояла зима, и недостающие крюки были один-в-один с оригиналом вылеплены из пластилина, заморожены и покрашены, а затем болтами прикручены к корпусу. Высокой комиссией танки были приняты и оправлены на Восток, а успешное окочание сего мероприятие затем доблестно обмыто.

Штаны

Неотъемлемой частью заставского коллектива, конечно, являются дети и
жены начальства. Четыре офицерские семьи жили на территории в Доме
Офицерского Состава (далее ДОС), расположенном тут же рядышком. Четыре
крыльца с глухой стеной, все окна выходят на внешнюю сторону. Между
непосредственно заставой и ДОСом - дворик ничем не огороженный, в нем
качели, песочница с грибком, пара лавочек, веревки с бельем, в общем,
обычный гражданский двор в миниатюре. Окна столовой, ленинской комнаты,
библиотеки и сушилки выходят в этот двор. Когда там играют дети, или
фланируют офицерские жены, собираясь по вечерам, невольно все перед
глазами. Так уж получилось, что все офицеры - москвичи, их жены - тоже.
Барышни образованные, но без понтов, хлебнувшие кое-кто и Афганистана
даже.
А вот супружница прапорщика нашего Арбекова - провинциалка в самом плохом
смысле. Комплексовала по этому поводу жутко. Сквозь зубы называла нас
(солдат и сержантов) плебеями, одевалась чудовищно вычурно, имела
огромную жопу и несколько лишних подбородков на вые. Яркий пример ее
желчности. Сидим с Ольгой Юрьевной, женой замбоя, на лавочке, курим и
треплемся за политику (как раз после путча). Выходит Надька, видя это,
фыркает и говорит, мол, проваливай заниматься своими делами. Ольга
вроде заступается, а эта говорит - нечего сержанту тут болтаться среди
офицерских женщин. Я ответил, что прапорщик не офицер, и нечего пальцы
гнуть, но свалил естественно, чтобы не обострять, меньше вони.
Справедливости ради надо заметить, что Арбеков впоследствии просил в
частном разговоре не конфликтовать с его женой, понимая, что ее
претензии зачастую надуманны.
Переодеваемся как-то раз после наряда в сушилке и видим в окно, как
Надька вешает на веревки выстиранное, в том числе камуфляж и исподнее
мужа своего, который в данный момент находился на границе. Я вздыхаю:
'хоть бы кто мне камуфляж постирал, пока я в дозоре молодость прожигаю'.
Вдруг фельдшер наш Серега по прозвищу 'Кикоз' вскакивает и с
воодушевлением протягивает пятерню: "Замажем на блок Медео, что Надька
мне сейчас простирнет штаны, и еще на один, что еще и трусы в придачу
постирает!" - "Хе!", зная эту стерву, не раздумывая иду на пари. Серый
раздевается, снимает и свои темно-синие пробиркованные трусы. Глядя в
окошко, идентифицирует их с висящими в офицерском дворе. И цвет, и размер
трусов и камуфлированных брюк, похоже, одинаков. Я начинаю беспокоиться.
Одев подменку, Кикоз выбегает к веревкам, бросает в лужу рядом с
вешалами свои трусы и штаны, с веревки снимает аналогичный ассортимент,
и прибегает обратно в сушилку. Сидим, наблюдаем. Выходит Елена
Георгиевна, замполитовская половина, и видя плавающие вещи, кричит в
приоткрытую Арбековскую дверь: "Надь! У тебя тут одежду сдуло!"
Чертыхаясь, старшинская жена вынимает из лужи шмотки и уносит с собой.
Серега потирает руки. Сейчас она постирает, и курево у меня в кармане.
Сидим ждем. Надька не выходит. Я начинаю издеваться, типа может она с
твоими трусами мужу изменяет сейчас, пока он в отъезде. В общем, ничего
мы не дождались. Наверно она их дома повесила, заключил Серега. Не факт,
не соглашаюсь я, она может бирки просекла, и специально ждет мужа, чтобы
тебе сделать трепанацию.
Ну шутки-шутками, а наступает вечер. Арбековские штаны просохли в
сушилке, боевой расчет, и Серега в ночь попадает в ЧГ до утра. По
графику Арбеков приходит с нарядом часов в десять вечера, я тем временем
уже заступил дежурным. В канцелярии сидит замполит, и собирается там
торчать всю ночь. Доложившись, Арбеков договаривается с замполитом на
партию в нарды и уходит домой переодеваться. Минут через десять
прибегает Надька, ревет как белуга, на полрожи гематома, начинающая
синеть перманентно, глаза уже не видно. Заскакивает в канцелярию и
начинает, захлебываясь, жаловаться комиссару, дескать, муж ее унизил и
оскорбил ударив в глаз, просит оградить от изверга, так как грозился
пристрелить. Кто не спал из наших - тактично притаились, уши во все
стороны. Следом залетает Арбеков, и орет: "Где Бойко?!" (Серегина фамилия).
Я говорю, в ЧГ. Где его форма? На нем, видимо! Сам-то знаю, что ушел Серый
в маскхалате, а камуфляж с прапорскими штанами так и висит в сушилке.
Замполит закрылся с ними в канцелярии, но все слышно. Прихожу, говорит,
надеваю брюки, чую, не мои. Смотрю, точно, бирка Бойко! Трусы висят с
той же фамилией! Ах ты ж б-дь! Пока я на службе, ты с солдатами
трахаесся! И мамаша твоя такая же! В общем, крику минут на сорок, Надька
кричит - делов не знаю, не виноватая я, я этого Бойку и не видала
сегодня! С горя Арбеков притащил пузырь, и с замполитом они заперлись в
канцелярии. Надька ушла спать, прихватив из морозильника на кухне самый
лучший кусок свинины, чтобы делать примочки, видимо. Слава богу, что
вскорости Арбеков ушел спать в спальное помещение, бормоча при этом, что
порвет Кикоза как кружку Эсмарха, а замполит свалил домой, наказав
разбудить его по прибытии наряда, дабы не допустить жертв. Я тем
временем развел хлорки, забирковал Арбековские штаны фамилией Бойко.
Повозил ими по полу, придавая стремный вид, и повесил на место. По
радиостанции на запасной частоте Сереге обрисовал ситуацию, потребовав
зачесть его спасение от гибели в счет погашения сигаретного долга.
Утром ничего страшного не случилось. Арбеков был вял и неагрессивен.
Увидев бирку на Бойковском камуфляже, он матюгнулся и сильно
озадаченный ушел. Серега же штаны свои так назад и не получил. А Арбеков
с месяц жил с нами в казарме, пока его не помиловали.