Вызываю огонь на себя!

Посвящается А. Покровскому

Баржу отдали на расстрел.
Приговоренную поставили на якоря вблизи от берега в одном из полигонов Черноморского флота. Для предотвращения суицида несамоходного плавсредства, а проще говоря, чтоб сама не потонула, на баржу высадили десант из мичмана и двух матросов. Их задачи заключались в том, чтобы откачивать из трюма воду, отгонять от продовольствия наглых крыс, а по ночам зажигать на мачте огни.
Мичманец, внезапно оторванный от тягот и лишений воинской службы, быстро впал в алкогольную нирвану, матросы тактично помогали начальнику.
Каждый раз, когда с украинского аэродрома взлетал дальний бомбардировщик с противокорабельными ракетами на борту, в рубке баржи начинала хрипло орать рация. Матросы собирали в шлюпку постельные принадлежности, посуду, рацию, бережно укладывали на одеяло начальство и гребли на берег. После окончания стрельб возвращались, так как поразить цель никому не удавалось. Шло лето 198... года.
В первый раз Ту -22 подполковника Стаценко вернулся на аэродром, столкнувшись с грозовым фронтом, который мистически возник прямо по курсу. Убедившись в том, что обойти его не получится, командир цинично обругал начальника 'метео' и начал разворот.
Во второй раз выполнению учебно-боевой задачи помешал президент маленькой, но предельно гордой африканской республики. Возвращаясь к родным баобабам, он не смог вовремя вырваться из прощальных объятий Леонида Ильича. Вылет, натурально, задержали и, чтобы расчистить коридор литерному борту, которые, как известно, по трассам не ходят, отдали команду: 'Все на земле!' Пришлось возвращаться.
Наконец, обозленные оружейники сказали, что если экипаж в третий раз привезет обратно проклятую ракету, то разоружать самолет он (экипаж) будет самостоятельно, рискуя их (экипажа) собственными задницами.
Обычно по понедельникам в ВВС полетов не бывает, и опытный мичман объявил себе увольнение на берег, куда и отправился на единственной шлюпке.
Через час после его отъезда по рации на баржу пришло сообщение, что взлетел борт и будут боевые стрельбы. Посовещавшись, матросы решили, что: а) мичман сказал, что полетов не будет; б) все равно не долетят, а если долетят, то не попадут; в) поскольку все равно шлюпки нет, то и х#й с ним...
Между тем, ракетоносец вышел в зону пуска, уверенно 'захватил' цель и нанес снайперский удар.
Баржа содрогнулась от мощного удара, на американский манер сказала:
'Уп -с -с -с...' и начала осаживаться на корму.
Когда перепуганные и мокрые матросы вылезли из воды, из - за поворота показался мичман. На багажнике его велосипеда весело позвякивал вещмешок.
Остекленевшим взором он оглядел несостоявшихся ихтиандров, морскую гладь, из которой одиноко торчала мачта, пляж, вещмешок, велосипед и произнес:
- Б#я, теперь матрасы х#й просушишь...

4.11.2001

Матрос Железняк
(байки на полубаке)

Учился у нас на курсе очень шебутной парнишка Герка Железняк.
В отличие от своего бронзово-памятникового однофамильца-героя внешность он имел довольно забавную: круглолицый, кучерявый, нос бульбочкой, розовощекий и в кругленьких очечках.
За словом в карман он никогда не лез, его комментарии вполголоса на отдельные лекторские фразы (не обязательно оговорки) были всегда остроумны и вызывали плохо скрываемые смешки близсидящих. Это ужасно раздражало всех преподавателей, которые считали, что эта вечно улыбающаяся физиономия просто не может не принадлежать разгильдяю.

Но все они категорически в том заблуждались - после десяти минут экзаменационного ответа вдруг выяснялось, что за ужимками, шуточками и хиханьками Железняка скрывается доскональное знание таких тонкостей предмета, каких иногда не знали и сами экзаменаторы, особенно те, кто помоложе.
Со своей неизменной улыбочкой он выходил с очередной пятеркой с очередного экзамена и тут же начинал рассказывать очередную байку, которую нервничающие перед экзаменом сокурсники почти не воспринимали.

Говорили, что он играл на скрипке, но сам он это тщательно скрывал (несолидно для парня!), хотя слух имел абсолютный. Любимой его забавой на вечеринке было сыграть на пианино (а пианино в те времена были в квартирах довольно распространенным музыкальным инструментом; их распространенность убило не столько появление всяких звукосинтезаторов, сколько потрясающая звукопроницаемость в новых домах)...
Так вот, выпив рюмашку-другую и рассказав за это время пяток смешных историй, он обожал сесть за пианино и сыграть гимн Советсткого Союза. Притом так, что в мелодии явно прослушивались мотивы от "Боже, царя храни!".
Как ему удавалось это совместить, я не представляю. Более того, я бы никогда не поверил, что такое возможно, если бы не слышал пару раз собственными ушами.

Это присказка, а вот - сказка...
Нет, тут требуется ознакомить вас со вторым действующим лицом собственно "сказки".

Военная кафедра в институте была не простая, а военно-морская. Офицеры-преподаватели носили морскую черную форму и имели (большинство) военно-морские звания. А студенты в пределах кафедры именовались, соответственно, матросами.
Преподаватели были разные: были интеллигенты в военной форме, будто прямиком перенесшиеся на кафедру из патриотическо-романтических повестей девятнадцатого века, были сугубые технари, которые знали системы корабля до последней заклепки, были грубоватые службисты, считавшие своим долгом приобщить сухопутных студентов к трудностям морской службы...
А поскольку морских трудностей на суше не было, то они создавали их сами.

Капитан первого ранга Б-кий принадлежал к последней категории.
И как человек и как преподаватель он был совершенно невредным, дело свое знал, службу и море - любил и понимал (как нам казалось), но характер имел крутой и категорически требовал от студентов вести себя на кафедре совершенно как на корабле. То есть в соответствии с Уставами и Наставлениями.
А поскольку "гражданские лица", несмотря на все попытки заставить их хотя бы прочитать Уставы, знали о них все-таки более понаслышке, чем досконально, то студенты старались вне аудиторий с ним не сталкиваться.
Но на занятиях приходилось друг друга терпеть.
И на экзаменах.

Вот. Наконец-то я перехожу к сути дела.

Б-кий принимал у нас экзамен. Не помню, какой именно, но это неважно.
На обязательном построении перед экзаменом он в очередной раз предупредил, чтобы в аудиторию каждый входил строго по Уставу: подойти к экзаменатору строевым шагом, отрапортовать "Матрос Бубликов для сдачи экзамена прибыл!", взять билет, назвать номер, "Разрешите готовиться?" и так далее...
Свободолюбивое студенчество эта "клоунада" ужасно раздражала, но делать нечего: утешали себя тем, что у нас экзамены на кафедре нечасто, а у Б-кого - еще реже.

Дошла очередь и до Герасима. Печатая якобы строевой шаг, он подошел к столу.
Б-кий что-то писал. Герка молчал, не решаясь прервать процесс. Не поднимая головы, тот буркнул что-то вроде: "Чтпршл? Доклдвай!!"
От такого нелюбезного приема Герка слегка сбился в рапорте:
"Товариш капитан первого ранга! Матрос Железняк для сдачи экзамена явился!"
Этого слова Б-кий терпеть не мог. Оно действовало на него, как красная тряпка на быка.
"Черт является! - рявкнул он, - А матрос - прибывает!"
Такого поворота Герка упустить не мог. Он забыл, где он и для чего он здесь. Совершенно автоматически у него вырвалось:
"А я с того света!"
"Что?! - проревел Б-кий и поднял голову, - Как фамилия?!"
Фамилию ему только что доложили, но он, разумеется, ее прослушал, а зачетку Герка еще не успел ему отдать.
"Матрос Железняк!" - по Уставу назвался матрос Железняк.
Б-кий побагровел. Нелепая кучерявая физиономия в дурацких очках издевалась над ним, как над салагой-первогодком!
"Вон!"

Герка опешил и растерялся: он всегда был Железняк, но его внешность настолько не соответствовала облику революционного героя, что его никогда не звали и не дразнили "матросом Железняком", и он совершенно забыл про своего знаменитого однофамильца.
Его шуточка про "тот свет" выскочила из него совершенно подсознательно, умом он ее даже и не зафиксировал. И этот ядерный взрыв негодования был для него абсолютно неожиданным, неоправданным и нелогичным.
Он четко повернулся и вышел.

"Товариш капитан первого ранга! - сказал кто-то из готовящихся, - Его фамилия - Железняк!"
"Что?!" - Б-кий медленно остывал.
"Его фамилия - Железняк!"
"А почему - матрос?" - на этот нелепый вопрос ответа ни у кого не нашлось.

Б-кий подумал немного и догадался сам.
Он посмотрел список студентов, почесал затылок и выглянул за дверь:
"Железняк! Заходи! Без доклада!"

С той поры матрос Железняк сдавал экзамены по военно-морской подготовке как совершенно штатский человек.
Мы ему ужасно завидовали.

(http://letopis.kulichki.net/2001/03-2001/nom499.htm)

КОМАНДИР РАКЕТНОГО КРЕЙСЕРА

Вахтенный у трапа - лицо корабля. Наглаженный, помытый и подстриженный, с блестящими донельзя хромовыми ботинками и устремленным из под бескозырки в пространство мужественным взглядом. Его задача - отдавать честь. Также его задача - второстепенная - проверять документы у всех, кто прибывает на крейсер, если таковых он не знает в лицо, но... тяжкая это штука, потому что по трапу флагманского корабля бригады штабные офицеры снуют туда-сюда десятками, и у каждого - увесистый портфель с бумагами плюс строгое и озабоченное выражение лица. Все в делах, все в боевой подготовке... Бригада фунциклирует, и ничто не должно остановить этот отрегулированный, раз и навсегда упорядоченный процесс. А потому никто не препятствовал появлению на юте никому не известного капитана второго ранга в немыслимых размеров кримпленовой фуражке и с отвисшей книзу пухлой слюнявой губой.
- Эй ты, тело! - сказал капитан второго ранга пробегающему мимо матросику. - А ну, ко мне.
- Тарищ тан-вто-ранга, матрос Бердыев по ва...
- Паш-ш-шел н-на хюй!!!
Так и состоялось знакомство экипажа ракетного крейсера "Грозный" со своим новым командиром, капитаном второго ранга Волобоевым...
Долго, скучно и неинтересно рассказывать про то, что он никак не мог сдать на самостоятельное управление кораблем, и что вместо него все время швартовался старпом. В конце концов, сдал-таки, но старпом, махнув рукой, продолжал швартоваться и далее, потому как привык уже, а командир не особо и стремился. Во время швартовок командир воздвигался на противоположном от старпома крыле мостика и победно пускал слюни на кремовую рубашку - если выходил на швартовку вообще. Интересно, на каком уровне у этого Волобоева была "лапа" в главном штабе ВМФ? Этого не знал никто...
...Погрузка крылатых ракет. Все железо крейсера чуть ли не дымится от нестерпимой крымской жары. Носовая пусковая установка задрана под сорок пять, крышки контейнеров открыты, внутри, кряхтя, возятся старшина команды и пара матросиков. Командир БЧ-2, отчаянно жестикулируя и матерясь, пытается удержать в руках ход всего сложного и многоэтапного процесса. Над всем этим действом, сложив крылья, висит ракета, ожидающая, что ее сейчас засунут внутрь контейнера. Ракета П-35 - самая что ни на есть настоящая, с тротилом, гексогеном, керосином и прочими пороховыми стартовыми двигателями. Это называется - работы повышенной опасности. Ракета - над контейнером. А сбоку контейнера, чуть поодаль - командир. С сигаретой. Курит, пускает струйки дыма, тупо глядя сквозь ракету в небытие... Потом окурок кончается и летит за борт, следом за ним - смачный поллитровый плевок: плямс!. Рот командира полуоткрыт, как всегда. Из угла рта ниагарой вытекают слю-уни... Когда они уже готовы стечь по подбородку на грудь, командир крейсера делает так: "всссссь!", и слюни оказываюся обратно во рту, откуда и начинают вытекать снова. Цикл повторяется несколько раз. Кррасота! Потом процесс погрузки перестает интересовать командира, и он косолапой развалочкой уходит к себе в каюту, шаркая по раскаленной палубе криво стоптанными каблуками...
После обеда - построение на вертолетной палубе. Командир крейсера выходит вперед.
- Бллл...! Ё..... тую мать!! С-с..., бл...!! На х... , бл..., ё... в рот!!! И, бл... , х... так, когда, бл..., БЧ-5, ибить, на х..., в жжжопу полный п......дец!!! - и так далее, и с душем из слюны... минуты четыре кряду... Потом отходит чуть назад, поправляя необъятную фуражку, переводя дух и источая во все стороны непримиримые взгляды, а вместо него на авансцену деловито выходит старпом и начинает смиренно переводить:
- Внимание всего экипажа! До сдачи курсовой задачи номер три осталось сроку две недели, а между тем в боевой части пять до сих пор куча неустраненных недостатков...
Точно так же старпом выступал в роли заправского толмача, когда мы - курсантики на практике - подняли обычный курсантский вопрос, всегда поражающий командование наглостью самого факта его постановки: а это... как насчет увольнений, то бишь, сходов на берег? По "каштану" нас вызвали в каюту командира. Командир уютно развалился на кожаном диване - пузо расплылось, рубашка расстегнута, галстук болтается на янтарной заколке, как обычно - слюни изо рта рекой... За столом, словно проглотив лом, молча сидит старпом. Сперва слово берет командир:
- Что, бл...? Вам, ссс..., н-на х...., какое еще, бля, в п...., итит вашу мать, когда, ё....., вы, бл..., все - НИ ХУЙЯ-А-А!!!
Старпом устало смотрит на командира - мол, все? прошу добро? - и начинает монотонно переводить:
- Вы, товарищи курсанты, сначала сдайте командиру БЧ-2 хотя бы начальные зачеты по материальной части зенитно-ракетных комплексов... а вот когда он командиру крейсера доложит, что сдали, вот тогда и насчет увольнений можно будет говорить...
И на командира взгляд - я правильно перевел? Тот вальяжно кивает, скривив рот с зарождающимся на губах пузырем слюны: "ме-е-е!..", или что-то в этом роде...
Вот такой вот командир ракетного крейсера... Потом он девался куда-то. Куда? Не знаю. В какой-нибудь штаб перевелся, наверно, куда ж еще...