По традиции в новогодние каникулы мы публикуем истории прошлого года, получившие максимальный балл. Сегодня истории в категории "Армия" - КБ

Лет через пятнадцать после возвращения из Афганистана, бесконечных поисков работы и построения «карьеры» школьного учителя, я наконец-то вырвался отдохнуть на черноморском побережье. Разместившись на частной квартире, за которую бодрая бабулька содрала с меня приличную сумму, я пошёл, побежал на пляж, к морю. Много ли мне, бывшему солдату, нужно? Бросил на песок большое пляжное покрывало, стащил с себя шорты и майку, и, оставшись в одних плавках, блаженно растянулся на пестрой ткани. Летняя жара томила, располагала к безудержной лени. В широком круге играли в пляжный волейбол загорелые парни и девушки. Неподалеку два пожилых приятеля абсолютно презирая тридцатиградусную жару, пили водку и трогательно ухаживали друг за другом, подсовывая один другому то кусочек огурчика, то разломленный пополам чебурек. Оглушительно пищали, удирая от нападающей морской волны, дети. Грузин, дочерна выжаренный солнцем, моложавый, с лысиной во всю макушку и носом, напоминающим банан, пытался заигрывать с белокожей блондинкой, видимо первый день как приехавшей с «северов», а она сама не определилась ещё, грузин интересует её как кавалер или просто смешит.
Мне же лень что-либо делать. Пить не хочу, есть не хочу. Читать невозможно, - слишком яркий свет сливает буквы на странице. Разговаривать-общаться ни с кем не хочется. Очень жарко. Вот муравьишка забрался на мою руку, суетливо дополз до локтя, перелез на живот, защекотал лапками кожу, соскользнул, упал на песок и опять упорно полез по кисти. Я стряхнул его обратно в песок, прижал пальцем. Муравей завяз в крупных песчинках, замер.
Черноморский ветерок. Песок слегка бьет крупинками по телу. Сплошное удовольствие. Как можно сравнивать эти два песка — крупный, курортный, морской и афганский, сыплющий мелкой, словно мука, пылью?
И этот муравей, и бьющие по телу песчаные крупинки...
* * *
Я лежу в пыли, вжимаюсь в неё, стараюсь занять как можно меньше места в мире, втиснуться в небольшую выемку, продавленную моим телом. В меня, в наш взвод стреляют. Плотно очень, грамотно ведут огонь. Не дают встать. Уголком глаза вижу большого жука скарабея. Вспомнил и его название, и легенду, связанную с ним и великим полководцем далёкого прошлого. Вот ведь, не стал древний завоеватель пересекать путь жуку, и мне не хочется. А что, если все же раздавить его? Я - Человек, а он - жук. Тогда можно будет пересечь волшебную черту, отделяющую меня, нас всех, от победы или смерти? Но не стал я давить жука. Вдруг подумалось, а что если какая-то высшая сила, Бог, также наблюдает за мной - букашкой в этой пустынной местности. Ну, что ему стоит, взять и прихлопнуть меня, как я собирался сделать это с жуком? Не тронул я жука, пожалел...
Может быть, поэтому и меня пожалели там, наверху? Выскочил тогда наш взвод весь целёхонький из переделки, без царапины. Выручили «вертушки», ударившие по душманам. Бог весть... Бог есть... Да и вообще... Пора окунуться...
Разомлев от морской неги, я встал, потянулся, разгоняя кровь и разминая мышцы, и чуть не рухнул обратно на песок от громкого голоса, прозвучавшего совсем рядом.
Голоса из далекого прошлого, который мы, молодые солдаты, ненавидели и обожали. Голоса, который заставлял нас делать все: мести плац, чистить картофель, бежать марш-бросок, подтягиваться на перекладине, стрелять по мишеням и по врагу, отжиматься и приседать до полного изнеможения. Голоса, поднимавшего нас в атаку, провожавшего в госпиталь и встречавшего по возвращении в полк, в роту, во взвод.
Голос, который при прощании с дембелями уверял, что все теперь у нас в жизни получится. Так вот, этот самый Голос, приказал:
- Пловец! Упал! Отжался!
Пловец! Так меня называли там, в Афганистане, потому, что до армии успел заработать звание кандидата в мастера спорта по плаванию.
Услышав команду, мое тело, отбросив годы «гражданки», готово было послушно упасть на пляжный песок, пружиня руками о земную твердь, поднимая и опуская погрузневшее тело. Мозг забыто привычно начал отсчет:
- И раз.., и два... - заглушая мысль, а сколько ж нужно раз, и какого, собственно...
На счет: и иииииии пять... - Афган ушел, уступив место сознанию, что я давно уже не солдат, что прошлого не вернуть, и что голос, бросивший было мое тело на песок, принадлежит одному единственному человеку на свете... Оглядываюсь по сторонам... Вот он!
- Кулааааааааааааааак... Николааааич, - ору на весь пляж и кидаюсь к коренастому человеку с широко раскинутыми для объятий руками, ухмыляющемуся в свои знаменитые усы подковой.
Наш командир, капитан Кулаков! Как он узнал меня? Столько лет прошло, и из молодого, худющего солдата я давно превратился в крупного мужчину, подрастерявшего волосы на голове и нажившего немалые килограммы лишнего веса. Ухмыляется ничуть не изменившийся за эти годы Кулаков, мол, остался я тем же командиром отделения, разве самую малость повзрослел.
Да. Капитан Кулаков. Даже сегодня, после доброго десятка лет с момента этой нашей встречи, после почти тридцати лет, прошедших со дня знакомства с этим офицером, с поры, как простились с командиром у борта самолета, улетающего из Кандагара в Ташкент, я помню его.
Господи, как же мы ненавидели Кулакова в первые месяцы службы! Тогда ещё, в Союзе, он был старшим лейтенантом, командиром нашего взвода. Бесконечные марш-броски по танкодрому под городом Черняховском, что в Калининградской области. Сбитые колени и ладони, вечно грязные брюки и шинели, растянутые мышцы ног и вывихнутые суставы. Попробуйте побегать по земляным комьям, вывороченным траками танков, попытайтесь форсировать хоть и небурную, но своенравную осенью реку Анграпу. Первые подобные кроссы с полной выкладкой изматывали нас, новобранцев, до полного истощения морального и физического. Мы были твердо уверены: еще один такой забег, и мы - трупы! Однако дни шли за днями, марш-бросок за марш-броском, с каждым разом увеличивался километраж и появлялись новые вводные.
Нам казалось, что старлея совершенно ничего не интересовало, кроме желания поиздеваться, измочалить нас. Мы думали, что он хотел растерзать не только обмундирование, но и наши души и тела. Что? Лужа на пути? Упали. Занять оборону. Окапываемся. Что? Грунт каменистый? Окопы полного профиля! Что? Река без переправы? Ищем брод.
И так изо дня в день. Форма на утро должна быть идеально чистой: выстиранной и поглаженной, подворотничок обязан слепить белизной глаза командира так же, как и белозубая улыбка довольного жизнью солдата.
Потом были стрельбы из автомата, карабина, пулемета, метание гранат, рукопашный бой. Все это перемежалось привычными, ставшими необходимыми для организма марш-бросками. Утренняя физзарядка не могла уже удовлетворить наши тела физическими нагрузками. Ну что это, в самом деле - двадцать-тридцать минут приседаний, отжиманий и размахивания руками-ногами! Кулаков вместе с нами прыгал «зайчиком» метров по тридцать кряду, не снимая снаряжения, уходил перекатами от условной стрельбы противника, а мы повторяли и повторяли за ним, прочно вбивая в мышцы и голову полученные знания.
Везде он был с нами. На марш-бросках то вел колонну, то подгонял отстающих, и вновь оказывался впереди. Всегда и всюду показывал, что надо делать, а что - нельзя ни в коем случае.
Уже там, «за речкой», Кулаков добился, чтобы «самоделкины» из рембата сварганили из подручного сырья тренажеры для накачки мышц ног. В малейшее свободное время мы занимались на них. Ведь горы не дают поблажек. В горах нужно быть сильным, иначе...
Летом нас прочно прижали на подходе к кишлаку, который зачем-то был остро необходим советскому народу и командованию ограниченного контингента советских войск в Афганистане. А раз есть приказ, вынь да положи приказанное. Вот оно, на ладони селеньице, а попробуй, возьми! Да и пулеметом оттуда, из-за дувала, лупят убедительно. Нет ничего у нас крупнокалиберного, чтобы раздолбать эту преграду, достать пулеметчика. Заткнуть его можно только гранатой. Метров восемьдесят всего, а не зашвырнешь туда граненое тело снаряда. Но и лежать под солнцем за камушками неприятно, тем более что пули противника жужжат по-осиному совсем рядышком. Аааааа... была не была, бросок вперед, еще один, другой... Сзади, в спину, крик командира:
- Перекатами, перекатами давай...
Какими уж там перекатами. Все, что знал, забыл. Страх гонит, подталкивает в спину, норовит под колени ударить, уронить в пыль. Пули до странности беззвучно всплескивают в пыли. Стена дувала. Мельчайшие трещины, блеск соломенных вкраплений и мелких камешков в глинобитной преграде. Граната летит. Упасть, вжаться в основание глинобитного забора и ждать взрыва.
И вместо благодарности - подзатыльник по каске крепкой ладонью, мол, неумеха!
Госпиталь. Яркая, режущая глаз белизна палаты. У кровати на табурете сидит Кулак, Николаич, как мы стали называть его после полугода службы здесь, в Афганистане, иногда переходя на «ты», но без панибратства и с глубоким уважением. Уже тогда мы его любили за справедливость, за настойчивость, за все, что он смог нам дать в Союзе и давал на войне. Он смущенно сует под подушку кулек с кишмишем и пару пачек трофейного «Кэмэла»:
- Поправляйся, Серёга, мы тебя ждем!
Потом было прощание в «Ариане», кандагарском аэропорту. Странно стиснутое комком горло, щиплющие соленой влагой глаза, радостно ухающее сердце: «Домой, домой!» и жгущий вопрос:
- Николаич, зачем все это было?
В ответ небольшая растерянность, мелькнувшая в глазах командира, хлопок ладонью по плечу:
- Давай. Пошел. Домой, сержант!
Все это в доли секунды осветило, напомнило сознание, пока я летел в раскрытые объятия капитана на черноморском пляже.
Посидели, поговорили, выпили, как водится, вспомнили былое, вот и прощаться пора. А вопрос тот, многолетней давности, так и висит между нами, как будто и не было прошедших лет. Кулаков посмотрел на меня и сказал:
- Я не знаю, Серега, зачем это было. Знаю одно - мы сделали все, что от нас требовалось! - Легко, по-молодому, он поднялся из-за столика в кафе. Мы вышли под вечереющее алое небо.
Попрощались, обнялись, и я, вдруг опомнившись, крикнул в удаляющуюся спину:
- Спасибо, товарищ капитан!

Оценка - 1,82

Шнурок

В принципе, лейтенант Мухин оказался неплохим мужиком. Очень быстро с него слетела этакая спесь новоиспечённого офицера, два месяца назад окончившего военное училище и сразу же попавшего в Афганистан. Ладно, обо всём по порядку.
Девять солдат под командованием старшего сержанта Борисыча уже второй месяц парились на точке, задыхаясь в полубетонном пекле блока, ожидая ночной прохлады. С этого блока контролировалась дорога, впитывающая в себя тайные и явные тропы, где-то далеко стекающие со скалистых седловин Гиндукуша. По этим тропам спускались небольшие караваны из Пакистана и сворачивали обходным путём мимо, поскольку только совсем глупый и ленивый не знал или игнорировал присутствие в этом месте заставы шурави. Недалёкий кишлачок не был таким уж узловым селеньицем, где могло разместиться хотя бы с десяток прибывших караванщиков или, тьфу-тьфу, душманов. Чего там, полтора десятка глинобитных домишек-конур, объединённых невысоким каменным дувалом. С блока хорошо просматривался весь кишлачок, со средневековым, жалким бытом горстки, богом забытых, людей. Так что странствующий люд и в лучшие-то времена не смог бы получить здесь достаточное количество продуктов, обновить свой износившийся гардероб, отдохнуть, наконец, в прохладе. Растительность скудная, с чахлыми кривыми деревцами, правда, по правую руку от кишлака бурлила сумасшедшим потоком узкая речушка. Вот рядышком с ней, когда-то, была настоящая «зелёнка»: осока и камыш густой стеной росли вдоль берега, давая местным жителям и материал для стройки, и сочный корм малочисленной живности. Теперь «зелёнки» не стало. Полтора года назад на блок-пост напали отчаянные люди из банды Хасмет-бая, пытаясь прорваться на дорогу и уйти дальше, соединившись где-то под Кандагаром с Хаджи Латифом. Пройти им не удалось, огнём из ДШК, автоматов и выстрелами из подствольников шурави сбросили горстку духов в реку, а потом сожгли к чёртовой матери всю «зелёнку». Полыхнуло, рассказывали, будь здоров! Дело шло к зиме, тростник уже высох достаточно, чтобы его можно было резать для утепления кровли или стенок загонов для животных. Так что зима выдалась очень тяжёлой для местного населения, да и для шурави тоже - ведь какой-никакой, а всё же жар в печурках-очагах камыш поддерживал, с дровами-то - напряжёнка, да ещё какая! Соревнуясь с местными, солдаты вылавливали в реке и собирали по её берегам плавник, который хоть и горел не хотя, но тепла давал неизмеримо больше, чем камыш.
Весной селяне взмолились, не выжигайте, мол, растения, не дайте сгинуть! В то время на блоке командовал капитан Кулаков, прилетевший на недельку вместе со сменой солдат. Решение было найдено к удовольствию обоих сторон. Кулаков дал добро на рост «зелёнки», но... если тростник не вырежут после того, как он достигнет одного метра, растительность постигнет та же участь! Шурави больше не будут охотиться за камышом, поскольку пост будут снабжать топливом меняющиеся смены. Старейшина Салим, от радости, чуть ли не руки целовал капитану.
Теперь каждое утро солдаты наблюдали, как люди шли к реке, срезали тростник и камыш, волокли вязанки домой и приступали к работе. Кто мелко рубил сочные стволики тростника, засыпая в кормушки для пары овец полученный корм. Кто аккуратно раскладывал вдоль дувала камышины для просушки, имея в виду ремонтно-восстановительные работы. Кто сплетал подобие корзин, а кто умудрялся даже небольшой плетень сгондобить. Этим плетнём делали загородки, где содержали малочисленных кур.
Наблюдать за кишлачной жизнью было тягостно и скучно, так же, впрочем, как и за дорогой, которая, казалось, быстро и даже весело скатывалась с гор. Тут, на небольшом равнинном плато, дорога скисала и тянулась бесконечно, серея выжженной пылью, равнодушно вздымающейся и так же нехотя опускающейся на место, после того, как по ней кто-то проходил.
Борисыч остался за командира, поскольку прибывший на место несения службы старший лейтенант Борисов улетел тем же «бортом» МИ-8, на котором прилетела смена. Ещё в полёте старлей понял, что у него - гепатит, глянув в зеркальце, оценил желтизну белков и языка, доложил в полк по рации и получил приказ возвращаться, временно назначив командиром старшего сержанта Борисыча.
Как и всё в жизни, ничего не бывает более постоянного, чем временное, вот и скоро как полтора месяца прошло после смены, а начальствия нового всё нет. К слову сказать, Борисыч совершенно не тяготился новыми обязанностями, возложенными на него. На этом блоке уже дважды приходилось бывать, так что - местность знакомая, народа нового в кишлаке не наблюдалось, с продуктами - порядок, личный состав блокпоста занят. Чтобы избежать пофигизма при исполнении боевой задачи, с первого же дня Борисыч поставил задачу укрепить кое-где обвалившиеся стены и обложить те места, где наружу выглядывал бетон, камнем. В итоге все бойцы были заняты. Двое постоянно вели наблюдение за вверенным участком, двое отдыхали после смены: сначала уходили внутрь помещения, пытаясь уснуть, но, промучившись в духоте, выползали на свет божий и принимались помогать строителям. Сначала народ повозмущался распоряжениями Борисыча, но служба есть служба и под руководством Федюни стали собирать в округе камни, подыскивая наиболее плоские или же близкие по конфигурации к кубу, чтобы хоть не обтёсывать при подгонке. Потом разохотились, стали таскать все подряд, сбивали лишнее и прилаживали к вновь возводимой стене, скрепляя их между собой либо глиной, которой на реке было с избытком, либо, в узловых местах, цементом из оставшихся когда-то давным-давно, ещё при постройке блока, двух пятидесятикилограммовых мешков. Цемент в мешках по углам подмок, да так, что образовалась корка. Приходилось сначала разбивать, как орех, цементную скорлупу, высыпать из неё сухой порошок, а потом долбить, крошить и измельчать до первозданного состояния монолитные куски.
Теперь уже Борисычу приходилось отгонять заступавших в караул бойцов от созидательного труда. Солдаты, нехотя, оставляли зодчество, обмывались тёплой водой, брали вёдра, шли на реку и, возвратившись назад, заступали на пост: один у ДШК, вмурованного в гребень стены поста, другой - на противоположенной стороне, скучал с РПК.
Как только закончили строительство, Борисыч вызвал на пост старейшину Салима. Посредством переводчика, туркмена Дурдыева, долго договаривался со стариком о том, что изрядный кусок «зелёнки» шурави нарежут для своих нужд, поскольку требовалось сменить навесы над блоком, где была тень. Старый навес пришёл в негодность, с него постоянно сыпалась труха за шиворот и в котелки с пищей, а солнце лезло сквозь огромные дыры, превращая отдых в мучение. Ну, в самом деле, не лезть же в помещение, где духота, кажется, не исчезнет и с наступлением зимы. Салим кочевряжился, пытаясь с наивной хитростью выжать из ситуации как можно больше пользы для себя. В такие минуты каждый, облачённый хоть какой-то властью, забывает, что за его спиной есть люди, на благо которых, собственно говоря, его и облекли той самой властью. Борисыч прекрасно понимал детские уловки старейшины. За разрешение на получение камыша, старику выдали две банки тушёнки, банку сгущёнки и два килограмма муки. Однако, это не всё. Каждый из жителей кишлака, кто принесёт две большие вязанки камыша, получит по килограмму перловой крупы, коей скопилось за несколько месяцев на блоке в большом количестве. Редко, кто из солдат, при наличии других круп, захотел бы отведать «дробь шестнадцать». Салим же, попытался и тут схитрить, пообещав, что сам принесёт необходимое количество камыша. Но Борисыч был неумолим, сказал, мол, если до захода солнца Салим принесёт столько, сколько удовлетворит потребность шурави, вопросов нет, получит все двадцать килограмм крупы. Сколько это будет, Салим не понимал, пока Федюня не приволок полмешка перловки и не показал ему. При этом Борисыч выложил под ногами сорок камешков, означающих количество вязанок, которые обменяются на крупу. Старейшина поцокал языком и ушёл в кишлак.
Очень скоро к блок-посту потянулся народ. Федюня с Дурдыевым вышли их встречать из укрепления. Каждую вязанку Федюня оценивал сам. Если афганец хитрил, приносил недостаточную, Дурдыев медленным, тягучим языком объяснял претензии Федюни, и селянин неохотно кивнув, забирал тощую связку и убегал к реке.
Таким образом, был решён вопрос с затенением на территории поста. Утром, по приказу Борисычу, дневальным приходилось делать по три рейса к реке. Первые четыре ведра шли на кухню для готовки и мытья посуды, вторые - для личной гигиены каждого бойца, а остальные... А вот остальной водой обливался камышовый навес, и теперь под ним было так уютно и прохладно, что и уходить не хотелось никуда: здесь и обедали, и оружие чистили, и курили, и спали, и... в общем, вся жизнь сосредоточилась здесь.
Местные жители крайне редко появлялись у поста шурави, зная, что вокруг блока есть минное поле. Где и как установлены мины, не знал никто, включая и вновь прибывающие смены, поскольку карта была давным-давно утрачена, сгинула в штабных джунглях, а проверять на себе никто не торопился. Достаточно было того, что подходы с двух сторон были и прикрывались на ночь минами-сигналками.
Постоянным гостем был только щенок. Непутёвый кобелёк приходил с разных сторон, ни разу не нарвавшись на мину. Борисыч даже забеспокоился, а есть ли тут мины вообще? Его сомнения развеял взрыв, когда одна из местных собак, запуганная, с вечно прижатым к брюху хвостом, голодная, неизвестно, чем и как питающаяся и что делающая в кишлаке, ринулась к блок-посту, привлечённая запахом солдатской кухни. Сначала, по старой солдатской традиции щенку присвоили кличку Дембель, но, решив, что у аборигенов дембеля не может быть по определению, переименовали Шариком. Федюня посмеялся и сказал, что щенок на шарик никак не похож, уж больно худ, посему кличка Шнурок ему больше подойдёт. Так и закрепилось имечко.
Шнурку от роду было месяца полтора. Невнятной масти, какой-то рябой, с пятнами серого, чёрного, белого цвета, щенок обладал жизнерадостным характером, не обижался за случайно отдавленные лапы и хвост, весело бросался в возню с солдатами, поскуливал просительно, когда шурави трапезничали, и благодарно тявкал, получив желаемое. Потом исчезал до следующего утра.
Так вот... Лейтенант Мухин оказался неплохим мужиком. «Вертушка» прилетела ближе к вечеру, когда ярость солнца поуменьшилась. Из тучи пыли, поднятой винтами, словно бог-громовержец выскочил офицер и направился к блоку. Навстречу ему помчался Федюня, дабы указать безопасный путь, миновать минное поле. Солдат приблизился, удивлённо скользнул взглядом на погоны офицера, мазнул взглядом по гладко выбритому, не обожжённому горным солнцем лицу и прокричал, перекрывая свист лопастей:
- Товарищ лейтенант, я вас проведу на пост.
Лейтенант недовольно скривился и пошёл за солдатом, сторонясь бегущих к МИ-8 бойцов. Пока солдаты перетаскивали на блок продукты, табачное довольствие, почту, Борисыч докладывал о состоянии дел новому командиру, не понимая, чем недоволен лейтенант.
«Вертушка» поднялась в воздух, надсадно тарахтя двигателями, и умчалась в посвежевшее небо, унося солдатские письма.
- Сержант, почему солдаты не приветствуют офицера так, как положено по уставу? - хмурясь, склочным голосом поинтересовался Мухин, закуривая цивильную родопину.
- Дык, это... - лихорадочно соображал Борисыч, понимая, что лейтёха из молодых, необстрелянных, необмятых войной, в новенькой песчанке, с недавно ещё совершенно белой полоской подворотничка. - Товарищ лейтенант, не принято здесь честь отдавать! - И заторопился, предотвращая взрыв офицерского негодования. - Вам что, не говорили, что духи в первую очередь охотятся за офицерами?
Лейтенант всхлипнул затяжкой, поёжился, совсем по-детски округлив глаза:
- Как охотятся?!
- Да просто. Сейчас кто-то из местных шепнёт кое-кому, что, мол, так и так, на блоке появился офицер. Очень скоро об этом будут знать в горах. Снайпера у них отличные. Выберут мишень живо. Вот и... Вы бы и звёздочки сняли с погон, товарищ лейтенант, - кивнул на плечи офицера Борисыч, - наши-то знают Ваше звание, а тем, - махнул рукой в сторону кишлака, - Знать это совсем не обязательно.
Мухин растерянно докурил сигарету, решительно снял куртку и снял лейтенантские звёздочки с погон, сунул их во внутренний карман, натянул куртку на себя, сел на ящик от гранат, протянул пачку «Родопи» сержанту и приготовился слушать дальше. Теперь Борисыч неторопливо рассказал о житье-бытье поста, представил каждого солдата, поведал о сосуществовании с кишлачком.
Лейтенат ничего не стал менять в распорядке поста, только распорядился, чтобы водоносов сопровождал один свободный боец с автоматом наготове, прикрывающий во время забора воды остальных. Вызвано это было тем, что по некоторым данным, косвенным и принесённым разведкой, весьма и весьма возможна активизация духов именно на этом направлении. Впрочем, и Борисыч, и Федюня, и другие солдаты об этом догадывались сами. Ни для кого не секрет, что ближе к зиме духи стремятся спуститься с гор, неуютных и ледяных, чтобы отогреться, отъестся и подлечиться в долинных кишлаках, или попытаться пробиться для соединения с крупным формированием того же Хаджи Латифа. А весной опять уйти в горы, предав высокие идеи борьбы за ислам, нападать на слабые караваны, уводить из слабо защищённых кишлачков женщин и овец, да и вообще, наживаться так, как заблагорассудиться, вступая в стычки не только с шурави, но и с соплеменниками из таких же мелких банд.
В целях маскировки Мухин решил присутствовать при встрече с Салимом, никак не выказывая того, что он - офицер. Дело чуть было не испортил Дурдыев, сказав при переводе, что «командор» требует в срочном порядке убрать остатки камыша с берега реки. Дурдыев хотел даже ткнуть пальцем в Мухина, но Борисыч, исправляя положение, слегка ткнул, незаметно для старейшины, толмача в спину, и Дурдыев перенёс поднятую руку, указывая на Борисыча через плечо.
Салим, как всегда, начал ныть, показывая руками, какие короткие ещё камышины, пытаясь выжать из ситуации максимум пользы для себя, нет-нет, но, не забывая зыркать в сторону нового лица, ранее ни разу им, Салимом, не видимого. Борисыч отметал все доводы старика и давал два дня на удаление камыша, потом указал на лейтенанта:
- Вот, видишь, у нас новый солдат? Он привёз с собой на шайтан арбе, - намекая на недавний прилёт вертолёта, - большой огонь. Огнемёт называется. Если завтра до вечера камыш не успеете убрать, всё сожжём!
Салим похлюпал носом, выклянчил-таки пачку «Памира» и ушёл, что-то недовольно бормоча.
Лейтенант остался доволен результатами переговоров. Приказал усилить караул. Теперь даже днём на постах дежурили по двое. Ночью Мухин и Борисыч по очереди проверяли караулы.
Каждое утро Шнурок появлялся на блоке, завтракал с солдатами, дремал в тенёчке, возился с отдыхающими, очень быстро подружился с лейтенантом и всякий раз пытался быть рядом с ним, хоть прикоснуться, если уж не потереться о ногу Мухина.
В указанный срок местные убрали камыш, теперь ничто не мешало осматривать противоположный берег. На следующий день Салим пришёл к посту.
Борисыч с Дурдыевым слушали старейшину, Мухин спрятался от глаз афганца, ушёл к пулемёту, чтобы не привлекать к себе внимание старика.
Салим опять завёл свою волынку, что зима скоро, камыш не вырос как надо, всё плохо, еды мало, дров нет. В общем, он пришёл предложить обмен. Готовые плетёные камышовые циновки они хотят обменять на керосин или продукты. В принципе, циновки не помешают, рассудил Борисыч. Действительно, зимой можно и стены блока утеплить, и подстелить под себя.
- Ладно, несите, - разрешил Борисыч. - Дам канистру керосина и мешок муки!
Салим быстро собрался и ушёл, сказав, что сейчас и начнут обмен. Что-то тревожило Борисыча, кололо иголкой, будоражило.
Мухин одобрил решение сержанта, надо укреплять дружеские отношения с местным населением. Почти в сумерках появились афганцы, каждый волок по две связки циновок. Борисыч рассматривал их в бинокль, наливаясь отчётливым чувством беспокойства. Сунул бинокль Федюне:
- Ну-ка, посмотри. Что не так?
Федюня старательно всматривался в чумазые чалмастые рожи, знобко впитывая в себя тревогу друга:
- Не пойму, Борисыч. Но что-то не так! Зови-ка лейтенанта!
Мухин тоже долго разглядывал приближающиеся фигуры, пытаясь понять, где, в чём скрыта опасность. Затем скомандовал, чтобы Федюня, Дурдыев и ещё двое бойцов пошли встречать меняльщиков.
Как только вышли солдаты из блок-поста, двинулись на встречу афганцев, Борисыч заорал:
- Назад! Назад, мля!
Тут же приблизившиеся духи сбросили с плеч циновки, обнажая автоматы, и ударили по шурави. Федюня с Дурдыевым успели заскочить внутрь поста, повезло. Двое других бойцов рухнули замертво в пыль. Наряд у ДШК тоже был срезан. В полный рост стояли, отличная мишень для автоматчиков на фоне восходящей за спинами луны. Одновременно с нападавшими из кишлака с другой стороны блока снайпер аккуратно, выстрелом в переносицу, убрал бойца с РПК, вторым выстрелом ранив напарника пулемётчика. Тот крутнулся на месте и упал, ударился головой о каменистый пол блока, выгнулся всем телом, ковырнул каблуками ботинок тонкий слой пыли и затих, заливая вокруг себя чёрной кровью, страшной заблестевшей широко разливающимся потоком в свете огромной луны, поднявшейся над изломанными контурами гор.
Духи смело мчались к желанной цели. Вот он - блок-пост! Вот они - продукты и боеприпасы!
Мухин кинулся к ДШК и, почти не целясь, резанул очередью по душманам. Борисыч уже стягивал со стены уцелевший РПК, спешил к лейтенанту. Дурдыев плюхнулся возле амбразуры, передёргивая лишний раз затвором, только патрончик неиспользованный, обиженно скакнул в сторону, повёл стволом автомата, выискивая в разом наступившей темноте, залёгших духов. Федюня под прикрытием пулемётного огня дважды выползал с блока, затаскивал трупы убитых солдат, и ещё раз вернулся за автоматом, соскользнувшим с плеча.
Лейтенант чутко прислушивался к происходящему за стенами поста. Вначале духи били из автоматов, на что Мухин моментально реагировал короткими грохочущими очередями крупнокалиберного пулемёта. Потом стихло. Душманы стали отползать назад, к кишлаку, но лейтенант стрелял на любой звук, очевидно нанося урон противнику. В конце концов, духи собрались с силами, просто вскочили и понеслись прочь.
В тишине все собрались внизу. Борисыч доложил командиру, что в живых остались только четверо. Мухин распорядился занять круговую оборону и связаться с полком. Федюня кинулся к рации, перекрывая треск эфира, сообщил о бое. Помощь обещали не ранее утра, поскольку в темноте не только «вертушке» затруднительно искать место для посадки, да и беспомощную мишень легче всего сбить, но и на броне по ночной горной дороге проблематично добраться до блокпоста.
Убитых солдат стащили ближе к стене и прикрыли упавшим камышовым навесом. Не успели вернуться к своим местам, как из кишлака раздались миномётные выстрелы.
- Мляаааааааа... - заорал Борисыч, - всем вниз!
Духи били прицельно. Да и то сказать, времени досконально изучить блок-пост было предостаточно, хоть у того же Салима. Первым же выстрелом покалечило ДШК, грозу всей округи, тяжёлое оружие, при стрельбе пугающее даже своим яростным рычанием, не говоря о гибельной силище пуль, вылетающих из хищного раструба. Мощный и тяжёлый пулемёт накренился одноногим пиратом на покалеченной треноге, пополз вниз, со скрежетом цепляясь изуродованным дулом за стену блокпоста, и мёртво упал в пыль, звякнув оторванной крышкой затвора. Всё! Дальнобойного оружия нет. Борисыч огрызнулся длинной очередью РПК. Мухин толкнул его в бок кулаком:
- Прекратить! Экономь патроны. Ни хрена ты им не сделаешь сейчас. Если в атаку пойдут, тогда - да...
Но духи не торопились переходить к активным действиям. Куда торопиться? Понимали, гады, что поддержки шурави ждать неоткуда. Вся ночь впереди. Поэтому методично стреляли из миномёта, обрушивая стены блокпоста внутрь, загоняя защитников крепости внутрь помещения.
От досады Федюня и Борисыч, стискивали зубы, пригибаясь от каждого выстрела. Дурдыев стоял на коленях, отмахивая поклоны и шепча что-то неслышное в разрывах мин. Лейтенант бездумно смотрел на рацию, думая, сообщать или нет, что дело - табак! Потом передумал, решив, что всяко успеет сообщить кто-то из оставшихся в живых, как тут обстоят дела.
Как только миномётный обстрел затих, Борисыч сунулся к выходу из помещения, глянул на развалины стен, выматерился и юркнул обратно.
- Хана, товарищ лейтенант, только тут можно обороняться! - и тоскливо осмотрел глухие стены убежища с одним единственным проёмом двери.
Федюня зло схватил РПК, выскочил наружу и залёг за россыпью камней, бывших совсем недавно стеной блокпоста. От кишлака слышался автоматный стрёкот. Духи попытались атаковать, но опять отошли, спугнутые пулемётной стрельбой.
Так было всю ночь. Сначала артобстрел из миномёта. Затем передышка и атака. Короткая стрельба из пулемёта. Духи откатываются назад и вновь артобстрел. Знали, ой, хорошо знали духи, что соваться с тыла или с флангов занятие бесперспективное и опасное, как не прикидывай. Вот и стремились заполучить возможность ворваться на блокпост сквозь узкую дорожку, совсем недавно обезвреженную от мин защитниками укрепления. Недаром всё же Салим столько раз ходил туда обратно, разведчик хренов!
Из РПК стреляли по очереди. Когда Мухин готовился к броску внутрь помещения, неподалёку от него упала мина, щедро осыпав лейтенанта осколками. Благо, он был в бронежилете и каске, да и осколки вначале впились в остатки стен и кучи камней, но всё же нашпиговали ноги офицера, вырвали клоками мясо, кое-где обнажив тело до кости. Мухин вполз в комнатку и потерял сознание. Борисыч с Федюней вкололи лейтенанту шприц-тюбик промедола и перевязали бинтами ноги прямо поверху брюк.
Теперь духи решили не брать приступом пост, просто нанести ему как можно больше урона и тогда завладеть блоком. Мины падали одна за другой, теперь уже падая на крышу укрепления, обрушивая потолок и стены. Наконец, крыша рухнула вниз, прикрыв собой в дальнем от входа углу всех четырёх шурави. Наступила полная тишина.
Лейтенант стонал, не приходя в себя. Федюня и Борисыч пытались выбраться из крысиной норы, в которую превратился блок-пост, торопились, срывали ногти и кожу с рук, пытались прокопать сквозь камни выход и занять оборону. Дурдыев молчал. Борисыч окликнул его:
- Толмач, ты живой?
Дурдыев слабо прошептал, что жив и опять замолчал, просто прислонился к стене спиной и тупо смотрел перед собой.
Попытки Федюни и Борисыча освободиться из плена ни к чему не привели, слишком толстый слой осыпавшихся стен придавил крышу, к счастью не упавшую плашмя внутрь комнаты, а рухнувшей наискосок, образовавшую щель между собой и стеной.
По победным крикам из кишлака, Борисыч понял, что это - конец. Полный и бесповоротный трандец. Но всё же, надежда брезжила - скоро утро. Надо продержаться как-то, пока не подойдёт помощь. Шикнул на всех, приказал вести себя тихо. Ни звука чтобы не было! Всё равно, отбиться не смогут, так хоть так, может, продержатся.
Духи были уже близко. Сначала слышался общий гул голосов, потом, вместе со скрипом придавленных подошвами камней стали проявляться отдельные голоса. А потом...потом застонал лейтенант. В тиши щели его голос, казалось, проткнул барабанные перепонки солдат. Дурдыев ужом скользнул к Мухину. Федюня углядел в проникшем сквозь беспорядочную груду камней лучике света метнувшееся к лейтенанту тело переводчика и перехватил руку туркмена с длинным тонким кинжалом, направленным на горло офицера.
- Он нас всех сдаст, - шипел, плюя слюной, Дурдыев, - надо его кончить. Кто узнает? - бесновался, придавленный Федюней, насмерть испуганный солдат.
Федюня вывернул кинжал из ослабевшей кисти, сдавил горло Дурдыева пальцами левой руки, прижался губами к его уху:
- Заткнись, падаль! Я тебя самого сейчас кончу! Молчи...
Борисыч вытянул из аптечки ещё один шприц с промедолом, вколол лейтенанту, зажав его рот ладонью. Лейтенант слабо откинулся головой на колено Борисыча и затих.
Духи ходили по бывшему блок-посту, ковырялись в развалинах, стаскивали обувь и одежду с трупов, стреляли в кучи камней, разочарованно галдя, понимая, что поживиться особо нечем.
Федюня замер, прильнув лицом к щели. Прямо перед глазами увидел носки сапог духа. Потом перед ним появились колени, а следом в щель между камнями протиснулся ствол автомата. Федюня еле успел отпрянуть назад, бесшумно повалиться на пол, как пули со страшным грохотом зажужжали, застучали по стене. Благо, щель не дала возможности поводить стволом в разные стороны, посему все уцелели. Отойдя немного от страха, Федюня прислушался:
- Борисыч, а ведь нам - крышка!
- Чего это? - прошептал Борисыч, удерживая весом своего тела всё ещё обомлевшего Дурдыева.
- Слышишь? Кто-то сквозь камни продирается, - так же тихо шептал Федюня.
Дурдыев испуганно всхрапнул.
Действительно, с другого конца завала слышалась возня и шум отбрасываемых камней. Замерли, почти не дыша. Вскоре Федюня облегчённо выдохнул:
- Шнурок, мля...
Точно. Из образовавшегося отверстия выскочил щенок, победно встряхивая ушастой башкой, отряхиваясь от пыли, кинулся к Мухину, потёрся о ботинки лейтенанта, подскочил и лизнул его в нос.
- Тихо. Тихо! - забормотал Борисыч, вытаскивая из кармана сухарь, сунул щенку.
Тот благодарно засопел, принялся грызть угощение.
Федюня вновь прильнул к щели, из которой их недавно обстреляли. Явственно слышался голос Салима, грустный, разочарованный.
- Вот, сука старая, - ярился Федюня, - нажиться захотел, урод!
Духи покрутились ещё немного по развалинам, захватили с собой оружие и всё, что представляло хоть малейшую ценность, и отправились вон, понимая, что вот-вот нагрянут шурави.
Лейтенант в обморочном сне дёрнул ногой, придавив Шнурка, тот взвизгнул, собираясь затявкать обиженно, но Федюня, опережая щенячий протест, навалился на него, сжал челюсти Шнурка ладонью и чиркнул глубоким порезом лезвием кинжала по горлу собаки. Шнурок крупно дрогнул всем телом, засучил лапками и затих, мягко втягивая бока.
Через полтора часа на кишлак обрушился огонь спарки вертолётов. По уходящей в горы цепочке духов ударили авиационные пушки, сбрасывая недавних победителей с тропы, ломая и коверкая их тела. Кто знает, может быть, и удалось кому-то из них уйти. Во взметнувшейся ввысь пыли трудно было разобрать что-либо. Через час от подножия гор подскочила броня. Полвзвода высадились у развалин блокпоста, остальные ринулись на зачистку кишлака.
Освобождённые из завала сидели у стены. Мухин лежал головой на коленях Борисыча, пытаясь понять, что произошло, сквозь туман боли и уколов. Борисыч же, раненый срикошетившей пулей сквозь щель завала, морщась, потирал задетое плечо, уже в бинтах, промокших кровью. Дурдыев сидел в стороне на коленях и тихонечко подвывал. А Федюня всё гладил и гладил ладонью в запёкшейся крови тело худого щенка, и редкие слёзы пролагали тонкие чистые полоски на его замурзанных щеках.

Оценка - 1,78

Лавины Транскама

Северная Осетия, январь 92 года, 2 часа ночи, поднятый посыльным, со злобными комментариями прибегаю в батальон. Начальник штаба, оставшийся за комбата, а потому еще более злючий и озабоченный: «Значит так. Вечером на Транскаме* сошли лавины, дорога перекрыта. Дивизии поставили задачу выделить людей и технику, помочь спасателям искать живых, откапывать погибших и чистить дорогу. От нас - две ИМР-ки**, их уже готовят к маршу, ты - старший. Колонна УРАЛов и БТРов соседнего полка выходит через час, идешь с ними». Короткие препирательства типа «на кого я свою роту брошу, какого хрена с чужой техникой пойду - а больше некого послать и вообще в парк за мной бегом марш!». Сотрясая окрестности ругательствами, хватаю в каптерке самое нужное из «тревожного» вещмешка и скачками в парк.
Там уже суета вокруг ИМР-ок. Здороваемся с зампотехом: «Чего ИМР-ки решили гнать?». «А это все, что в дивизии на ходу есть с бульдозером. БАТы*** списаны, а от ПЗМ-ок**** там толку не будет». «Дойдем своим ходом?» «Должны, они недавно из ремонта». Котлы-подогреватели уже гудят, надо масло, антифриз проверить и запас взять. Среди метельной ночи возникает зампотыл с двумя УРАЛами-топливозаправщиками (е-мое, даже деда Ермакова с койки выдернули):
- Ну-ка быстро в эту бочку всю соляру из баков выкачать, а из этой заправиться под завязку!
- Тарьщ майор, зачем? В баках зимняя!
- А это - арктическая!
- Не успеем же!
- Делай, что говорят, салабон!
Успели. Пошла колонна. Идем не быстро, ИМР-ки держат, но на рассвете уже прошли Алагир и по ущелью к Мизуру подходим. В Буроне нас встречают спасатели и дорожники, базовый лагерь - здесь. Вводят в обстановку: за вечер и ночь сошло больше 40 лавин, в том числе несколько мощных, т.к. в эту зиму склоны не обстреливали и планово лавины не спускали. (Для этого есть 100-мм орудия службы противолавинной защиты, установленные и законсервированные на постаментах в ущелье на лавиноопасных участках, но в прошлом году во время войны часть из них выкрали, а часть покурочили). Дунул теплый ветер, принес оттепель - снег и поехал. Лавиноопасность дали еще позавчера и формально шлагбаумы закрыли на блок-постах в Буроне и со стороны Цхинвала. Кто, с кем и как договаривался - разбираться поздно, но машины на трассе были. Уже известно, что недалеко от Зарамага лавина сбила в пропасть автобус, 90 метров обрыва никому шансов не оставили (потом выяснилось - 53 человека в автобусе было), часть машин засыпало на дороге, остальным повезло больше - заблокированы между лавинами. Вертолеты из-за метели работать не могут, а потому - все возлагается на пехоту и спасателей.
Идем в сторону Зарамага небольшой колонной: разведчики и пехота с лопатами на двух БТРах-восьмидесятках вместе со спасателями и две ИМР-ки. Где-то впереди два бульдозера гражданских дорожников, ответственных за эксплуатацию и содержание Транскама. Добираемся до первого небольшого «языка», перекрывшего дорогу (метров 5 в высоту и 20-30 в ширину), и, почесав репы, решаем: бульдозеры дорожников начнут пробивать дорогу поверху лавин, а мы ИМР-ками за ними будем зачищать снег до асфальта. Лавина в момент остановки твердеет, по ней ходишь, как по очень твердому, почти каменному насту. БТРы смогли перебраться через первый «язык» и ушли вперед, оставив на нем елочки следов. Как и что дальше - хрен его знает, видимость не больше 100 метров.
Бульдозеры режут «полку» в лавине, сгребая снег до приемлемого подъема-спуска на «язык» и ползут дальше. ИМР-ки тяжеловаты, под 40 тонн, нам крутиться на лавине нельзя, чтобы не сесть на брюхо и не закупорить дорогу. Одна ходит вдоль дороги назад-вперед, выгребая снег к небольшому уширению дороги (главное - «подруливать» механику на заднем ходу, это не бульдозер и из люка назад ничего не видно), вторая сбрасывает снег вниз. Ночью валенок моего размера не нашлось (потом вдогонку прислали), а в сапогах по снегу больше получаса не побегаешь, лезешь на трансмиссию ИМР-ки, минут десять погрелся на движке и обратно, весь первый день так и прыгал туда-сюда.
Начинают спускаться вниз люди, у кого бензин-соляра в машинах кончилась и греться стало нечем. Кто пешком, кого БТРы вывозят. Сейчас главное - живых вывезти и откопать тех, кого легко найти, все остальное - потом. Спасатели говорят, больше 3-5 часов засыпанныем в лавине не выживешь.
Начинает темнеть, пора вниз. Утром наверх мы долетели шустро, а вниз страшнее и вдвое дольше. В один из поворотов первая ИМР-ка не вписывается, успевает затормозить, качаясь, два левых катка зависают над обрывом. Адреналин бьет фонтаном, шапка над головой поднимается... «Ну давай, родимый, давай назад не дыша, потихоньку...». Выдохнул струю черного дыма, заурчал, выполз на дорогу... Уффф,отпустило...
В Буроне проверяемся, не хватает одного БТРа старлея Сереги Гриценко, который еще днем ушел дальше всех и исчез, связи с ним нет. Курим, сверлим десятками глаз темноту на пустой дороге, бегаем погреться в кочегарку, начальство нервничает, мысли у всех мрачные. Вроде фары замелькали, но едет что-то бесформенное, как копна сена. Она, наша восьмидесятка!!! Только людей на ней куча, гроздьями висят. Спрыгивают, сползают, обнимают и тискают солдат и Серегу, а начальство с облегчением материт старлея на чем свет стоит. Ему, оказывается, мужик встретился и рассказал, что совсем недалеко люди между лавинами есть. «Недалеко» оказалось чуть ли не у Рокского тоннеля. Как и через что они пробирались - одному Уастырджи известно. Народу нашлось больше 20 человек, женщин и кого послабее утрамбовали внутрь, остальных - на броню, по краям «обгородили» солдатами и, молясь и крестясь, поползли по темноте вниз, к Бурону.
К утру ветер стих, видимость стала «отсюда и до бесконечности», но мороз перевалил за 20. С ИМР-ками проблем не было (зампотех не соврал и аккумуляторов хороших не пожалел): по утрам заводились с полтыка после прогрева котлами-подогревателями, днем мелкие неисправности устраняли в ходе работы, а крупных не случалось. Отдельное спасибо и земной поклон зампотылу за арктическую соляру, дедов надо слушаться. У дорожников бульдозеры вообще на летней соляре работали, они по утрам грели баки паяльными лампами, а у нас брали по ведру арктической соляры, трубку топливную откручивали и в ведро, запускали движок, а потом уже на бак переключались.
Через пару дней добираемся до самой мощной лавины. Она сошла с противоположной стороны ущелья, накрыла реку, потом дорогу, поднявшись концом «языка» вверх по склону метров на 150 (если брать по вертикали, от уровня реки). Длина завала по дороге - 600 метров, толщина снега над дорогой - до 20 метров. Впереди «языка» метров до 100 все деревья вырваны, поломаны и разбросаны по ущелью. Как объяснили спасатели, впереди лавины идет снеговоздушная волна и сносит все, как ударная волна ядерного взрыва. Силища неимоверная (в ущелье местами валяются опоры ЛЭП, сбитые лавинами в прошлые годы - сталь скручена, как фольга). Вода в реке начала подниматься, опасались, что она ударит через плотину-лавину, но обошлось: вода потихоньку пробила путь под лавиной между камнями и сошла постепенно, видно решила, что хватит нам снежных проблем и великодушно помиловал. (После командировки при первой же возможности заново перечитал «Белое проклятье» и «72 градуса ниже нуля» Владимира Санина, рекомендую...).
На этой "главной" лавине мы копались несколько дней. Под солнцем на сплошном белом поле начали ловить «зайцев», как сварщики. Сначала спасались от «снежной слепоты» подручными средствами (самопальные очки из проволоки, вместо стекол - бумага с крестообразными прорезями, в эти «плюсы» видно хреново, но все-таки меньше солнца глазам достается), потом начальство выручило, приславши ящик темных очков. Морды лиц за эти дни сильно загорели. Чешется под носом и под подбородком, оказывается, там тоже обгорело от солнца, отраженного снегом. Некоторые умудрялись во время перекуров солярии устраивать: в безветренную погоду при небольшом морозе на солнечном склоне в снегу откапывается яма, в нее кидается матрас, солнце его нагревает - загорай, как на пляже.
Наше квартирование в Буроне несколько усложнило жизнь поселку. Войско расселили куда могли. Офицеров - в здание сельсовета. Нам на троих старлеев-капитанов (инженер, медик, разведчик) досталась комната два на три метра с тремя "спальными" местами: на столе, под столом и на четырех сдвинутых стульях. Справедливости для меняемся каждую ночь местами, что создает проблемы начальству. Утро начинается одинаково: в соседней комнате слезает со скрипучего дивана начальник инженерных войск корпуса полковник Крамской (дед Вооруженных Сил, старшой над буронским войском) и, сотрясая сельсовет прокуренным кашлем «Кхам-ахам-ухам! Вашаеу!!!», идет откапывать нас в комнате из-под бушлатов, т.к. сами мы после лавин дрыхнем как убитые. Наконец находит свою «правую руку» - разведчика Рината Вашаева (старшего поисковой группы): «Кхам-ахам-ухам! Вашаеу, людей подымай!». Через неделю вся лавинная братия, подражая прокуренному басу Крамского, при виде Рината называла этот «пароль», а через две - уже и без Рината, между собой, вместо «здрасте».
Водка в местном магазине кончилась за три вечера (ибо не чаем единым согрет человек после возвращения сверху), завмаг в ожидании внеплановых объемов поставки «горючего» сильно переживал из-за упущенной прибыли. Иногда медслужба в лице капитана выручала, выделяя по сто граммов заначки (спирта с раствором глюкозы впополаме).
А потом начальник штаба замучался воевать с ротой, офигевшей от самостоятельности (кот с порога - мыши в пляс) и прислал мне замену. Так что до Рокского тоннеля я в тот раз не дошел.

Эпилог: Москва, лет через пять, воскресенье, Третьяковская галерея, зал с картиной «Явление Христа народу», знакомый профиль в толпе. Вполголоса назыаю "пароль" у него за спиной: «Кхам-ахам-ухам! Вашаеу!!!». Разворачивается - точно, свой! Сгребли друг друга в охапку. «Здорово! Откуда свалился? - В академии учусь, в инженерной, гостей вот привел на культурпрограмм. А я - в медицинской, из Питера на выходные семейство вывез. А помнишь...? - А помнишь...? - А где тот? А про этого слыхал?...». Пойти посидеть бы вспомнить дела минувших дней, да с обеих сторон благоверные настороженными взглядами буравят, подозревая возможные варианты развития событий. Жена для офицера - не только крепкий тыл и боевая подруга, а еще и тормоз его алкогольных и милитаристских устремлений. «Ну, бывай здоров, Земля имеет форму чемодана, где-нибудь на углу еще встретимся. - Удачи!»

P.S. Прошу извинить за выбранный стиль рассказа. Это взгляд на трагические события с другой стороны. Во время службы к прогулкам по лезвию ножа привыкать не приходится. Погибшим - вечная память, а о живых надо думать и заботиться. «Человеку, пока он жив - человеково.» (генерал-лейтенант А.И.Лебедь, «За державу обидно»).
Фамилии и имена участников событий изменены.

* Транскавказская магистраль, дорога из Северной Осетии в Южную через Рокский перевал (тоннель).
**ИМР, ИМР-ка - инженерная машина разграждений, можно сказать - танк с бульдозером.
***БАТ-М - путепрокладчик на базе артиллерийского тягача АТ-Т.
**** ПЗМ - полковая землеройная машина

Февраль 1992 г. - февраль 2012 г.

Оценка - 1,77