Лучшие истории 2008 г. из раздела "Учебка"

Подмоченная репутация

(история подленная, свидетелей - 1-й учебный батальон из 6-ти рот 1988 года выпуска)
Комбат утром на построении батальона сам озвучил данное происшествие и отомстил всему наряду, 3 курсанта и сержант месяц торчали на тумбочке через день!

У нашего командира батальона было вполне стандартное для армейской среды прозвище. Мы называли его скромно и со вкусом, с сыновним почтением и с благоговейным придыханием, с нежностью и вожделением, сарказмом и трепетом, но без изысков - Пиночет.

Это сейчас в средствах массовой информации с поразительной настойчивостью появляются репортажи о том, что Пиночет, дескать, душка, милашка и вообще образцовый человек, с нежной и ранимой психикой, заботливый дедушка и идеальный семьянин, любитель всевозможной флоры и фауны, безнадежно погрязший в благотворительности и милосердии. При нем, Чили уверенно вошла в десятку самых динамично развивающихся стран, где экономика государства, и благосостояние простых чилийцев бурно развивается и пухнет как на дрожжах. И те многочисленные и регулярные демонстрации с портретами кровавого диктатора Пиночета, которыми потрясают эмоциональные жители данной латиноамериканской страны - ни что иное, как знак огромного искреннего уважения и почтения к этому замечательному генералу-путчисту, который ни много, ни мало, несомненно достоин незамедлительного выдвижения на безальтернативной основе к награждению Нобелевской премией мира за спасение страны и ее населения от социалистического хаоса.

Но, в середине 80-х годов прошлого века, комментарии к тем же самым демонстрациям благодарных чилийцев с портретами Пиночета в руках, были абсолютно иные. Суровые дикторы советского телевидения гневно обличали ненасытного кровавого мясника, погубившего массу невинных граждан и гноившего в застенках и казематах чилийской тюремной системы замечательного марксиста-ленинца Луиса Корвалана. Пиночетом пугали маленьких детей. Его имя стало нарицательным. Портрет холеного генерала с тоненькими усиками и проницательным взглядом висел в каждой ленинской комнате, как образец коварства и враждебности, жестокости, вопиющей изощренной несправедливости и беспощадности противника, гонителя всего прогрессивного человечества.

Можно сказать, Пиночет - собирательный образ наиболее вероятного противника, врага всего социалистическо-коммунистического общества в целом и каждого строителя светлого общественно-колхозного будущего, в частности. Этакая модель империалистического мерзавца, и местами, даже не побоюсь этого слова - подонка.

Ну, а по причине поразительного внешнего сходства, а так же сходства в большинстве качеств характера и, особенно - в поступках, с нашим дорогим полковником Серовым, который имел честь, командовать 1-м учебным батальоном то, не мудрствуя лукаво, в курсантской среде, наш комбат был моментально крещен Пиночетом.

Надо отдать должное, комбат был незаурядной личностью. Каждого из почти тысячи курсантов, вверенного ему личного состава, он знал не только в лицо и со спины, но и по имени, отчеству, день рождения, откуда родом, состав семьи, черты характера, способности и слабые стороны, спортивные достижения, проступки, оценки на экзаменах и еще много чего.

Это была ходячая электронно-вычислительная машина, которая мгновенно вытаскивала из своих мозговых ячеек памяти личное дело на курсанта, быстро перелистывала его, сразу находила самое слабое место, и наказание было поистине изощренно чудовищным, ибо Пиночет всегда бил ниже пояса. Женатым, он отменял увольнения в город, молодых родителей лишал возможности увидеться с детьми (даже на КПП), не отпускал на телефонные переговоры по срочным телеграммам «Молния» и прочее, прочее, прочее. Городских ребят отправлял на хозяйственные работы именно на свинарник, по горло в навоз. Сельских ребят, которые молились на свинок и поросят, даже здесь лишал возможности, вдохнуть родным деревенским воздухом, почувствовать себя дома. Они направлялись исключительно на работы, требовавшие сообразительность и городскую наглость. Уроженцев северных районов и вечно холодных областей страны, Пиночет распределял в Туркестан и на Кавказ, детей калмыцких степей - в тайгу, прибалтов - на Дальний Восток, таджика Мишку, который даже при +5 по Цельсию уже синел как баклажан и клацал зубами азбуку Морзе - за Полярный круг. В действиях нашего отца-командира прослеживалась какая-то патологическая изощренная жестокость, которую, однако, он всегда объяснял правильными и возвышенными словами о нашей же личной пользе и заканчивал свою пламенную речь, всепоглощающей заботой о безопасности нашей великой родины. Не подкопаешься. Безопасность родины - это святое.

Один факт из биографии Пиночета многое объясняет в его поведении. Полковник Серов был не настоящий представитель ВВС. Ранее он служил в Воздушно-десантных войсках и при неудачном приземлении с парашютом, имел неосторожность расколоть своей любимой ЭВМ, тоесть головой, крепкий, добротный дубовый пень. Долбаные медики-педики из госпиталя, признали его негодным для прохождения дальнейшей службы в строевых частях, а вот в военное училище - да на ура! Легко! Глумиться над молодежью, ломать об колено и калечить их судьбы, вытирать свои ноги об их чистые и нежные души - это, пожалуйста! Ни в чем себе не отказывайте, товарищ полковничек!

Пиночет закатал рукава на своих волосатых ручищах, и действительно, ни в чем себе не отказывал. А какой, с контуженого спрос?! Да никакой! Чего с него взять, с убогого?! У него и справка есть!
Не было в истории батальона, ни одного случая, чтобы двое ребят, которые хотели бы поменяться друг с другом своими распределениями, и в результате, каждый был бы счастлив и доволен судьбой, после визита в кабинет комбата, добились своего. Никогда!
Пиночета проклял даже его старый закадычный друг, такой же полковник, с которым они общались и дружили семьями более 20 лет. Его дочь (дочь друга Пиночета) вышла замуж за курсанта из нашей роты. Замуж вышла по большой и красивой любви, за развитием которой, благоговейно наблюдало все наше расхристанное и безалаберное курсантское братство.
Добрые и нежные стихи, свидания украдкой, трогательные слезы. Все очень искренне и красиво! Но молодая красавица-жена поехала с мужем не в Минск, откуда парень был родом, и где его ждала пустующая 3-х комнатная квартира (парнишка был почти сирота, и к тому же, на Василия пришел официальный запрос из Белоруссии), а в Мары-2. Это почти в пустыню, на границе с Афганистаном. В 7-ми метровую комнату полуразрушенного общежития, к скорпионам и фалангам, размером с пачку сигарет, к змеям и варанам. Свое гениальное решение Пиночет объяснил тем, что Василий, когда-то очень давно - еще на первом курсе, стоя на тумбочке дневального, слишком вяловато вскинул руку в воинском приветствии и промямлил свой доклад сухо, без должного энтузиазма и служебного рвения, так-сяк, дежурными фразами. Этого «преступления» было достаточно, чтобы навсегда занять свое достойное место в безразмерном «черном списке» Пиночета, выйти из которого не было никаких шансов. А исключений из своих же правил, Пиночет не делал никому, даже закадычным друзьям. Слезы и мольбы лучшей подруги жены - тещи Василия, так же остались без внимания. Мары-2! Все, вопрос закрыт, вперед!

Складывалось такое впечатление, что Пиночет никогда не был курсантом. Раз, и он уже сразу родился полковником. Мама, вместо добрых сказок на ночь, читала ему статьи из Общевоинских Уставов. Вместо детского питания и материнского молока грудной Пиночет вскармливался сухим пайком со складов НЗ. Из детских игрушек у него были гранаты и штык-нож, а в песочнице он лепил куличики в формочке из армейской каски, профессионально орудуя малой саперной лопаткой. Вместо обуви - «сменки», Пиночет носил в школу брезентовый мешочек цвета хаки на резинке от трусов, в котором лежали начищенные до блеска яловые сапоги с подковками. Вместо костюмчика Зайчика или Белочки на школьный утренник, юный Пиночет приходил в бронежилете и камуфляже, туго перетянутый портупеей.

В курсантских умах витало стойкое мнение, что пользоваться носками, Пиночет просто не умеет, ибо, кроме портянок, он больше ничего не признает. Даже вместо столовых салфеток после еды, вытирается все теми же легендарными портянками, причем, ношенными длительное время. Так же, складывалось устойчивое впечатление, что о существовании одеколона, туалетной воды и дезодоранта, Пиночет просто не догадывался. Не доложили ему, о существовании одеколона и туалетной воды, и все тут. Не проинформировали, мерзавцы! Накажу, ух накажу!

Были индивидуумы, которые утверждали, что в квартире Пиночета, на пороге стоит тумбочка дневального. И по прибытии в дом главы семейства, жена или дети его (кто там сегодня определен по графику дежурства), внятно и четко докладают своему папаше обо всех происшествиях, случившихся в его отсутствии. Не берусь судить за достоверность всего вышеперечисленного, но думаю, истина где-то рядом.

Домой Пиночет никогда не спешил. В 6.00. утра он был уже на подъеме личного состава, сквозь зубы, брезгливо и желчно раздавая указания офицерам, куда и сколько направить, а лучше - «послать» курсантов, для наведения порядка на закрепленной территории. В 22.00. после отбоя на сон личного состава, комбат еще долго шарахался по ротам, с фонариком в руке, дотошно пересчитывая спящий личный состав, регулярно доводя до истерики дежурного офицера, а дневальных курсантов - до ареста на гауптвахту, своими бесконечными придирками и многочисленными замечаниями.

Но самое любимое занятие для Пиночета, его хобби, так сказать - это была охота на самоходчиков. Пиночет обожал лично, темной ночью, прямо с забора, снять самоходчика, привести его в подразделение, разбудить и, построив роту, пару часиков прокомпостировать всем мозги, изобличая злостного нарушителя воинской дисциплины, с описанием всех прелестей флоры и фауны места его дальнейшей службы. И напоследок, арестовать за соучастие в несанкционированном ночном рандеву, весь наряд роты.
Эффектным завершением полуночной экзекуции было торжественное внесение в «черный список» фамилий всех проштрафившихся фигурантов данного дела. Чтобы знали и помнили, что в этой жизни уже ничего хорошего их, голубчиков, больше не ожидает. И до остальных потенциальных мерзавцев, очередь внесения в незабвенный и бесконечный «черный список» дойдет скоро. Очень скоро! Все под колпаком! Все под тотальным контролем! Ждите и трепещите! Идеальных и добросовестных нет, есть замаскировавшиеся, невыявленные, неразоблаченные и затаившиеся. Во как!

Вот такой, душка и милашка, был наш любимый и родной отец-командир Пиночет. А чтобы поток самоходчиков никогда не иссякал, то комбат искусственно создавал все условия для поддержания численности этих самых самоходчиков, в пределах, необходимых для его успешной ночной охоты. Тоесть, время от времени, за какую-нибудь фигню, он закрывал увольнения всему батальону на календарный месяц. Для начала. А там посмотрим, на ваше поведение. Всегда можно и продлить, по мере надобности, но исключительно в воспитательных целях и только для укрепления воинской дисциплины.

Итак, душная летняя ночь. Окна в казармах открыты настежь, в призрачной надежде на слабый ветерок или робкий сквознячок. Все спят. Накопившаяся за учебный день усталость и хроническое недосыпание, помноженное на молодость, обеспечивали мгновенное наступление глубокого и здорового сна курсанта уже при одном виде родной кроватки. Одеяла и простыни скомканы в ногах, всем жарко, но объятья Морфея нежны и желанны. Это даже не сон, скорее всего - глубокий обморок. Хоть из пушки стреляй, хоть водой поливай, бесполезно, рота спит.

Полусонный, изнывающий от духоты, наряд натирает плавящейся от жары мастикой, полы в коридоре, до идеального зеркального блеска (кто служил, тот знает). Вонь от мастики, редкостная?! Но выбора нет, ибо самим Уставом такая процедура предусмотрена. А Устав в армии - священен и обсуждению не подлежит.
Уже три недели, как рота без увольнений - воля великого и ужасного Пиночета, куда деваться.

Но в России были, есть и всегда будут законченные рецидивисты и безбашенные вольнодумцы, которые, не смотря ни на что, идут против системы - в самоволке болтался Витя Копыто. Своим монотонным нытьем, он достал дежурного по роте, и фактически спровоцировал его, почти до «неуставных отношений» - желание двинуть по физиономии Копыто как никогда было близко к осуществлению.

Сержант скрипнул зубами и сдержался, но поставил категорическое условие: «Попадешься, скажешь, в окно вылез! Наряд тебя не видел и вообще, ни в курсах! Когда же ты импотентом станешь?! А? Козел-производитель!»

Счастливый Копыто сразу согласился на все условия, побрился, почистил зубы, облился флаконом «Шипра» и растворился в ночной темноте.

В эту ночь Пиночет, как неугомонный и зловещий граф Дракула, вышел на охоту за очередной неискушенной душонкой нетерпеливого курсанта. По его подсчетам, три недели - достаточный срок, чтобы нашлось юное невыдержанное и невоздержанное в своих похотливых желаниях существо, готовое ради вкушения запретного плода, в виде женской ласки, рискнуть своим настоящим и будущим. А уж он - владелец этого настоящего и творец будущего, тут как тут. Охотничий инстинкт и предчувствие, неудержимо влекли полковника Серова в ночь.

Пиночет занял удобную позицию за углом казармы, стоящей вдоль внешнего забора училища, ограждающего наш островок благочестивости и показной пристойности от вакханалии и разврата, пьянства и распутства, беснующегося на улицах этого, с виду, милого и уютного городка. Ну, вот кто бы еще из спящих курсантов оценил такую заботу отца-командира, о наших неокрепших моральных устоях. Эх, неблагодарные бездари! Посредственность! Ведь не ценят!

Пиночет напрягся. В свете яркой и полной Луны, на забор взгромоздилось тело и замерло, отбрасывая тень, смутно похожую на курсанта Копыто. Пиночет решил, что опытный самоходчик, что-то почувствовал и не торопится перемахнуть через забор, дабы оказаться на казенной земле. Комбат решил не рисковать результатом охоты и, прижимаясь спиной к побеленной стене казармы, отодвинулся от угла здания, и занял выжидательную позицию, аккурат, напротив раскрытого окна.

А на кромке заборе, действительно висел ослабший Витя Копыто. Он никогда не отличался ни силой, ни выносливостью, и такое упражнение, как полоса препятствий всегда вызывала у него панический ужас. А в принципе, чего греха таить, любое физическое упражнение и спортинвентарь вызывал у Копыто панику и длительную истерику.

То, что Пиночет принял за звериное чутье махрового самоходчика, замершего на заборе, в предчувствии страшного и непоправимого изменения в его бестолковой судьбе, оказалось банальным упадком сил у полуночного ловеласа после бурной ночи любви. Витя на 50% своего костлявого тела почти перевалил через кромку забора, болтаясь, как сосиска, и балансируя из последних сил, пытаясь перевести дух, лихорадочно восстанавливал свое прерывающееся дыхание. Его ноги, по инерции, слабо и хаотично елозили по внешней стороне забора, пытаясь придать победный импульс немощной тушке. Курсант Копыто даже и не догадывался, что за углом родной казармы, его ждет суровая судьба в лице изнемогающего от нетерпения и охотничьего азарта Пиночета. Но БОГ, Витю любил!

Пока Витя переводил дух и набирался сил для финишного рывка, а Пиночет затаив дыхание, рисовал картину праведных и жестоких истязаний самоходчика и всего наряда преступной роты. А так же за компанию, и растяпы в виде дежурного офицерика, прозевавшего такой факт вопиющего нарушения воинской дисциплины, произошло следующее.

Дневальный по роте Андрей Яровой, тщетно пытаясь смениться на тумбочке, для краткого похода в туалет по малой нужде, решил на время оставить пост дневального, но не выпускать его из поля зрения. Звать ребят, натирающих намастиченные полы в центральном коридоре, он не стал. И это правильно! Зачем, отрывать людей от работы?! Со словами: «Лучше нет красоты, чем поссать с высоты!» Яровой расстегнул галифе, передвинул висящий на ремне штык-нож с живота за спину, встал на широкий подоконник (казарму строили пленные немцы, подоконники были шириной почти 1 метр). И, испытывая поросячий восторг, излил содержимое своего организма прямо на голову, затаившегося под окном, Пиночета.

Пиночет вздрогнул. На него обильным потоком, лился незапланированный метеосводкой дождь. «Ну, что за хрень?! В гидрометеоцентре работают коновалы и сказочники, все время врут! Обещали ЯСНО! Знал бы про дождь, плащ-накидку взял», - злобно прошипел комбат. Пиночет задрал голову и то, что он увидел, его озадачило. В недрах его идеальной бесстрастной ЭВМ проскочила искорка нестыковки и несоответствия. Пиночет увидел над собой идеально звездное небо. «Если я вижу небо и звезды, значит, туч и облаков нет! А если нет облаков и туч, значит, не может быть и дождя!» Логика комбата была на высоте. Пиночет вытер рукой, стекающие по лицу капли, поднес к носу и понюхал пальцы.
Не буду на 100% утверждать но, зная дотошность этого человека, смею предположить, что он, возможно, попробовал жидкость на вкус. Пораженный результатами орального анализа, Пиночет резко отодвинулся от стены, развернулся лицом к окну и поднял голову. Его глаза встретились с глазами изумленного дневального Ярового, который стоя в проеме окна на втором этаже, потрясывал своим мужским достоинством. Он вытряхивал последние капельки, перед тем как зачехлить в галифе своего младшего брата.

Вся короткая и бестолковая жизнь, в одно мгновение, пронеслась перед глазами несчастного Андрея Ярового. Особенно яркой была, та ее часть, которой уже не суждено будет сбыться. Никогда! Ибо, заполучить такого могущественного и злопамятного врага, как Пиночет - дорогого стоит. Он так и замер, на подоконнике, с членом в руках, загипнотизированный всепрожигающим взглядом Пиночета. Ну, прямо как кролик перед удавом, в ожидании своей участи - приглашения на обед, в виде основного блюда.

Первой реакцией Пиночета, было желание ворваться в казарму, и образцово-показательно изнасиловать курсанта, осмелевшего, пусть даже нечаянно, нассать на его драгоценную полковничью голову. Он даже сделал шаг и потянул руку к входной двери. Но, его персональная ЭВМ в мозгу, максимально быстро смоделировала ситуацию, когда эта же самая рота, изначально скованная воинской дисциплиной, будет кататься в истеричном припадке неудержимого хохота, биться головами об идеально отполированный пол, узнав истинную причину происходящей экзекуции. «Руководить этим быдлом, он, конечно же, сможет. Закусит удила, и только держись! Пороть и драть! Драть и пороть! Нет проблем. Чередуй себе для разнообразия эти два проверенных способа воспитания. Методичным и скрупулезным, ежедневным и планомерным компостированием мозгов, он будет жестоко пресекать их наглые улыбочки и смехуечички, но все же репутация будет безнадежно подмочена. Независимо от его усилий, эта позорная информация уже утром, на завтраке, в курсантской столовой, облетит все училище, и обрастет такими пикантными подробностями, что хоть стреляйся. Выпуск свидетелей его позора из училища, положения в целом, не спасет. Будет новый набор, придут очередные желторотые засранцы, но они уже изначально будут передавать из уст в уста, легенду про «обоссанного комбата». А это, недопустимо! Ох! А, сколько еще ухмылок и насмешек, следует ожидать от своих же коллег, сослуживцев-офицеров, да и генерал (начальник училища, кстати, нормальный мужик) тоже не упустит возможности позубоскалить на эту тему. Катастрофа! Конец карьере, хоть переводись отсюда. Или нет?! Радикально - в отставку?! На пенсию?! Бесполезно! Такое не забывается. В городке, из квартиры не выйдешь. Соседи тоже узнают, тогда только держись! Бляха-муха, ну влетел!»
Пиночет вернулся на место и посмотрел наверх в открытое окно. Яровой так и стоял, с нависающим над головой комбата поникшим членом. Парень был в ступоре.

- Курсант Яровой, - шепотом ласково позвал его Пиночет.
-Я, - на автопилоте ответил Андрей, медленно выходя из оцепенения.
Пиночет медленно поднес указательный палец к своим губам, призывая к молчанию о данном происшествии. Яровой энергично закивал головой в знак согласия. Комбат, так же молча, продемонстрировал, что если курсант Яровой будет много болтать, то его резкое движение ладони поперек горла, показало неизбежные перспективы для нескромного на язык фигуранта этого ночного происшествия. Андрей интенсивно замотал головой в знак отрицания. Пиночет развернулся и молча, осторожно, почти на цыпочках, двинулся домой. Яровой, так и продолжал стоять на подоконнике, глядя ему в след, не веря своим глазам и пытаясь осознать происходящее.

В это время, тяжело дыша и громко сопя, из-за угла казармы выполз изможденный Витя Копыто. Увидев спину удаляющегося комбата, Витя получил нежданный прилив энергии и пулей влетел в расположение роты. Первое, что он там увидел - это был Андрей Яровой, стоящий на подоконнике с уже посиневшим мужским достоинством, крепкозажатым в руке.
- Андрюха, меня не спалили?
- Нет.
- Пиночет заходил?
- Нет.
- Дежурный по училищу расход сверял?
- Нет.

Успокоенный, не задумываясь лукаво, Витя прыгнул в койку и мгновенно захрапел. До подъема оставалось около 4-х часов. Забивать голову мыслями и задавать лишние вопросы, Витя не умел и не имел привычки. Его сознание отключилось сразу же, с момента прикосновения головы к подушке, он погрузился в нирвану. Во сне Витя сладко улыбался, самовольная отлучка прошла идеально. Он был счастлив, жизнь удалась.
Яровой слез с подоконника и, наконец, разжал онемевшие от перенапряжения руки, с трудом застегнул ширинку на галифе, снял пилотку и вытер ей вспотевший лоб.

Глядя на проходящего мимо него сонного курсанта Симонова, бредущего как лунатик на автопилоте, в туалет, Яровой тихо произнес.
- Слышь, Санька, а БОГ то Витю, нашего дурачка, любит. Точно любит, причем сильно.
Я, еще находясь в нежных объятьях Морфея, автоматически продолжая движение по зову природы, утвердительно промычал.
- Угу, регулярно. Факт!
- Сань, а вместе с этим кретином, сегодня ночью, заодно и меня, БОГ полюбил. Правду говорю. Ты не поверишь? Дай слово, что никому . . .

Пятый тост
(окончание)

Замена

Старлей Л. проснулся от резкого приступа головной боли. К горлу подступила тошнота.
- Где я? - открыл глаза старлей.
Тусклый свет рассвета с трудом проникал через маленькое окошко под потолком. Сам потолок был мазаный. Это явно не модуль, а что?
- Попал в плен!- догадался старлей. Вот почему так болит голова, видать, по ней хорошо треснули. Он закрыл глаза, вдруг за ним наблюдают, не нужно, чтобы враги знали, что он пришёл в себя. Продолжая лежать неподвижно, как будто без сознания, старлей Л. пытался разобраться в обстановке.
- Как же это я,- пытался понять он. Но память была пуста, что старлей списал на удар по голове.
- Ладно, вспоминать потом буду, а сейчас нужно подумать, что делать,- решил старлей.
Первым делом, сосредоточился на себе. Он лежал на спине одетым на чём-то, напоминающим армейский матрац. Хорошей новостью было то, что он не связан, плохой, то, что в кармане не ощущалось обычной тяжести пистолета. Старлей чуть приоткрыл глаза. Увы, опять увидел только крошечное окошко и потолок. Он решил рискнуть, внутренне собравшись, начал потихоньку, как бы во сне, поворачиваться набок. Внутри него как бы сжалась пружина. Старлей был готов в любую минуту бросится на врага. Он не питал иллюзий, что удастся выбраться без оружия. Зная, какая участь ожидает пленного вертолётчика, старлей рассчитывал только на быструю смерть. Броситься на часового, или кто там его охраняет, тот выстрелит - и конец всем мученьям.
- Неужели это всё, уж лучше бы в полёте Стингер,- мелькнула, было, мысль, но старлей отогнал её. Не время сейчас жалеть себя, сейчас главное - определить, где часовой?
Где-то за головой раздался храп. Блеснул лучик надежды, часовой спит! Может, удастся завладеть оружием? Теперь главное - не разбудить! Старлей Л. продолжал тихонько поворачиваться на кровати. Вот он уже осторожно опустил одну ногу на пол и вдруг предательски заскрипели пружины. Храп стих и раздался ответный скрип. Старлей застыл.
- Всё, провал!- обожгло сознание,- теперь только бросок, выстрел...
- Похмеляться будем? - нарушил тишину знакомый голос.
Старлей сдулся как пробитое колесо. Это был голос его земляка и друга, командира роты охраны аэродрома. Как выключателем врубилась память.
- Как же это выскочило у него из головы, ведь вчера к ним прибыла замена!
Они загодя готовились к этому событию, запасались спиртным, деликатесами, каждый день, возвращаясь с задания, набирали над точкой высоту и запрашивали базу.
- Прилетели или нет?
И как, наконец, получив долгожданную весть, прошли парадным строем над аэродромом, для красоты включив отстрел тепловых ловушек зенитных ракет. После чего взмыленный расчет пожарной машины носился по аэродрому, заливая очаги возгорания сухой травы. Чудом уцелел склад горюче-смазочных материалов. С каким восторгом они бежали к вертолётам, которые привезли заменщиков к ним, с базы на аэродром Ф. Так, наверное, бегут потерпевшие кораблекрушение обитатели необитаемого острова навстречу шлюпкам спасателей. Так же как в прошлом году ему, старлей Л. сам нёс вещи своего заменщика. Затем праздничные посиделки в столовой до глубокой ночи, после чего старлей отвёл заменщика в модуль,- Вот, дорогой, теперь эта кровать твоя, бельё чистое! - а сам ушёл ночевать к другу.
- Чего молчишь? Похмеляться будем?- повторил вопрос друг.
- Конечно! - ответил старлей, при этом непонятно зачем ощупал голову,- шишек и ссадин нет!
Земляки сели за небольшой столик, друг достал из крошечного холодильника выпивку, закуску и через пару рюмок старлей окончательно вернулся в реальность, и самочувствие значительно улучшилось.
- Знаешь, а я думал, что в плен попал,- сказал он.
- Да? - спросил земляк,- а я думал, что тебя похмелье придавило, уж больно медленно ты с кровати слезал.
На этом вопрос плена был исчерпан, и друзья перешли к более насущным вопросам, в частности, к святому делу навестить родителей земляка.
Посидев ещё некоторое время, пока не опустела бутылка, старлей отправился к своим. Вдруг там ищут?
Размечтался! Никто и не заметил его отсутствия, звено было озабочено процессом опохмелки.
- Блин! Вот так точно в плен бы попал и никто не хватится! - подумал старлей. Правда, ни злости, ни обиды не было. Он мысленно уже был не здесь, не в Афгане.
Вон, стоят две вертушки, на которых он улетит в К., а затем самолётом в Союз.
Но увы, вылет задерживался, над К. прошла пыльная буря и аэродром был закрыт. Потянулись томительные минуты ожидания. Наконец, о чудо, добро на вылет! Фото на память и через полтора часа старлей Л. был уже на аэродроме К.
Дальнейшее старлей помнит смутно, только и осталось в памяти, что беготня с обходным листом.

Построение на перроне. На старлее зелёная форма, нет, не эксперименталка или мабута, как говорили там. На нём обычная повседневная форма, на его товарищах, кстати, тоже, но она делает старлея чужим в этом мире солнца, пыли, гор.
Командир полка говорит благодарственную речь, но старлей не улавливает слов. Он как завороженный смотрит на два красавца ан двадцать шесть, которые увезут его отсюда. В его голове уже крутится мысль: а будут ли на смене в ресторане ташкентского аэропорта те две красавицы официантки, с которыми он познакомился, возвращаясь с краткосрочного отпуска?
- По самолётам! - звучит команда. Старлей Л. подхватил свои сумки и поспешил занять своё, согласно списка, место. Запуск двигателей, разбег, взлёт. Старлей не мог поверить: неужели всё, он улетает отсюда? Минут через тридцать, сигнал зуммера, самолёт пересёк государственную границу СССР. Разразилось троекратное ура. Откуда-то появилась водка, стаканы. Старлей Л. выпил залпом и не закусывая, отвернулся к иллюминатору. Там, далеко в синей дымке, плыли горы, но это были уже наши горы. Старлей машинально достал свой неразлучный «Зенит» и машинально сделал несколько снимков.
Что-то случилось с его глазами, он не мог понять, то ли пыль, то ли высота тому виной, но откуда эта влага?
Эх, старлей! Он думал, что улетал от войны. Радовался, что жив, что не ранен, что не болен, наконец. Вот с последним, как показало время, ты, старлей, ошибался. В твою кровь уже проник вирус. Вирус войны. И отныне он будет управлять твоими помыслами и поступками. Чем иначе объяснить, что когда вертушки взлетали с аэродрома Ф., ты приник к иллюминатору? И всё снимал и снимал тающий в дымке аэродром. Почему, покидая модуль, ты на пороге, воровато озираясь, поднял небольшой камешек и спрятал его в карман рубашки. Пройдёт время, и тебе почти повезёт излечиться от этого вируса, станешь нормальным человеком. Но увы, на твоём пути случится другая война, бессмысленная и беспощадная. И от этого, старлей, тебе не излечиться уже никогда. Тебя перестанут понимать родные, в ужасе будет шарахаться от тебя жена, когда увидев по телевизору какую-нибудь несправедливость, у тебя вдруг вспыхнут ненавистью глаза, сожмутся кулаки. Просто твои нервы, с которых вирус войны сожрал защитный слой, будут болезненно на всё реагировать. На всё, что ты считаешь неправильным.
Всё это будет потом, а пока старлей просто смотрел на проплывающие внизу горы.

Балл - 1,93

Сын трудового народа...

Много странного и удивительного для любого сухопутного офицера таится в самом укладе службы на подводной лодке. Есть от чего прийти в лёгкий шок и недоумение. Отпуска по три месяца, отсутствие офицерских должностей ниже капитан-лейтенанта, какие-то обязательные санатории после боевых служб, да и офицеров с «прапорщиками», раза в два больше чем срочной службы, да мало ли еще чудачеств... Но служба подводника уникальна еще тем, что ты запросто можешь оказаться в прокопченной курилке вместе с носителем больших погон, а пуще того, и в тесненькой сауне голышом спине к спине с адмиралом, чем и отличается от любого сухопутного гарнизона, где офицер видит генерала только на построении, если сам не служит в штабе. Как военнослужащий, имевший удовольствие поносить сапоги почти полтора года, помню, какой испуганный ажиотаж вызывал среди личного состава, начиная от полковников, заканчивая рядовыми, даже слух о появлении «красных лампасов» в радиусе ближайших пяти километров. Напротив, в базе подводников можно, элементарно перекуривая на корне пирса, оказаться спина к спине с носителем «паука» и даже дать ему прикурить и перекинуться парой слов. И если сухопутчик может судить о своем генерале по большей части из речей на торжественных построениях и приказов по соединению, то у подводника бывают и другие, порой совершенно неожиданные обстоятельства узнать своих адмиралов поближе...
Той весной экипаж вводили в линию, и напряженка была полной и абсолютной. После почти трех лет заводского ремонта и базовой жизни личный состав с большим трудом и скрипом снова въезжал в корабельную жизнь. Проверки шли одна за другой, штаб насиловал ГКП, флагманские мордовали свои боевые части, а на вечерних докладах командир раздавал всем подряд и кому попало за все произошедшее за день. Само собой, границы рабочего дня расширились до бесконечности, и офицеры и мичмана попадали домой не раньше окончания программы «Время». Незаметно наступил май, а с ним и пора эвакуации семейств военнослужащих на Большую Землю. Время было еще советское, на сахар еще не успели ввести талоны, и билет на самолет до Москвы еще стоил 37 рублей, и проблемы с ними еще не было. Где-то в середине мая жена, устав ждать, пока я смогу вырваться с корабля, чтобы купить ей билеты, уложила сына в коляску и мужественно отправилась в кассу. К ее удивлению билеты на самолет до Симферополя она взяла без проблем, а потому в один из моих нечастых визитов домой поставила условие. Раз она брала билеты сама, то я, невзирая на полный служебный коллапс, просто обязан проводить ее с сыном до аэропорта, чего бы мне это не стоило. Я вынужден был согласиться, хотя в душе не был до конца уверен, что наш командир, всей душой стремившийся в море, сочтет это уважительной причиной, чтобы отпустить лейтенанта с корабля в такое ответственное время. Но в тот день командир, приказавший отпускать кого бы то ни было с корабля только со своего личного разрешения, оказался в благодушном настроении и дал добро на проводы, только предварительно слегка измочалив меня по поводу порядка в отсеке и неподбритого затылка.
Рейс был вечерний. Я с семейством без особых проблем добрался до Колы автобусом, а оттуда до аэропорта Мурмаши на такси. Памятуя прошлогодний отъезд семьи, я решил, что обязательно дождусь момента, когда самолет с женой и сыном оторвется от земли, и только тогда поеду обратно в Гаджиево. Дело в том, что в прошлый раз я, боясь опоздать на автобус, уехал сразу после того, как они прошли регистрацию, и только позвонив в Севастополь через день, узнал, что жена с сыном на руках просидела всю ночь в комнате матери и ребенка, оттого что рейс задержали до утра. В этот раз все прошло гладко, самолет взлетел четко по расписанию, и увидев в воздухе его огни, я взглянул на часы и понял, что на последний автобус на Гаджиево, который возможно было перехватить в Мурмашах, я безнадежно опоздал. Торопится было уже некуда, и я побрел на выход аэровокзала, чтобы сесть на автобус, и потом в Мурмашах перед мостом ловить попутку до родной базы. В дверях аэропорта я лоб в лоб столкнулся с контр-адмиралом Кольцовым, заместителем командующего нашей флотилии.
Адмирал Кольцов был фигурой яркой и неординарной. Невысокий и коренастый, с рокочущим голосом и простонародными повадками, он, тем не менее, прошел огромную школу, начав лейтенантом на «азах», и закончив адмиралом на БДРах. Количество его боевых служб исчислялось несколькими десятками, а простых выходов в море неисчислимое множество. Даже своего контр-адмирала, «Кольцо», как его называли во флотилии, получил без обязательной Академии ГШ, что было большой редкостью и говорило само за себя. Был он человеком, как называется, «от сохи», и потребности подводников понимал просто и незамысловато, как-то раз на построении флотилии прямолинейно заявив, что если в базе нет театров и парков отдыха, то всегда в магазинах должна быть водка, и хотя бы один выходной в неделю. Причем сделал он это в самый разгар антиалкогольной истерии Горбачева, не побоявшись никаких политорганов и последствий.
А сейчас «Кольцо», которому я молодцевато отдал честь, самолично заволакивал чемодан супруги сквозь двери, поглядывая на свою статную и высокую половину снизу вверх, и что-то объяснял ей шепотом, больше напоминавшим приглушенное рычанье медведя. Естественно, на меня адмирал не обратил никакого внимания, чему я несказанно обрадовался, еще с солдатских времен испытывая определенную робость к обладателям высоких званий.
Доехав до Мурмашей, я заглянул в магазинчик на площади, где прикупил на будущее парочку готовых ужинов в фольге, каждый из которых состоял из пары котлет и порции гречки, а попутно приобрел у таксиста две бутылки водки, по причине «сухого» закона напрочь отсутствующей на прилавках. Полярный день еще не вступил в свои права, и когда я занял позицию голосующего на остановке перед мостом, уже стемнело. Время было еще советское, брать деньги с попутчика на Севере еще не научились, и поэтому проблем с проезжающими машинами никогда не было. Но мне в этот день как-то не везло. Кто бы ни тормозил, все направлялись куда угодно, только не в сторону родной базы. А на улице холодало. Через минут сорок я уже приплясывал на остановке, кутаясь насколько возможно в плащ и матерясь на себя за то, что не надел шинель. А машин на дороге становилось все меньше и меньше. И вот, когда я уже начал сомневаться, что смогу сегодня добраться до дома, и начал прикидывать, где же перекантоваться ночью, на дороге показались одинокие огни. Я, уже мало надеясь на успех, поднял руку, и машина, оказавшаяся при ближайшем рассмотрении военным уазиком, неожиданно тормознула. Прикрывая глаза руками от света фар, я подошел поближе.
- Куда едешь, лейтенант бл...?
Из-за слепящего света фар, да и неосвещенного салона уазика, ни говорившего, ни водителя видно не было, но этот низкий хрипловато-рычащий голос показался мне знакомым.
- В Гаджиево.
- Сокамерник значит... бл... Запрыгивай, лейтенант, поехали домой...
Голос однозначно был очень знаком, но то ли от озноба, то ли еще от чего, память никак не могла сфокусироваться. В машине, по флотской традиции, утепленной синими казенными одеялами, было тепло и уютно. Бросив пакет на сиденье, я начал было устраиваться поудобнее, но когда машина тронулась, мигнув фарами, на фоне освещенного ветрового стекла нарисовался профиль, по которому я моментально опознал, чей же это голос. Это был контр-адмирал Кольцов, которого совсем недавно я встретил в аэропорту. Как-то само-собой, автоматически пропало ощущение радости от пойманной машины, и где-то глубоко внутри начало рождаться неловкое ощущение незваного бедного родственника в гостях у барина.
- Где служишь, лейтенант бл...?
- В экипаже Васильченко, товарищ адмирал!
- Хороший командир, бл... У меня когда-то помощником был. Гм... а я ведь завтра вас проверяю, бл... Откуда едешь?
У меня появилось очень сильное предчувствие, что сейчас мне обязательно за что-то достанется, а завтра достанется еще и командиру, причем за весь офицерский состав и корабль, а причиной буду один я. Постаравшись придать голосу некий симбиоз жалостливого, но все же строевого доклада младшего очень-очень старшему я подрагивающим голосом ответил:
- Из аэропорта. Семью провожал, товарищ адмирал. Сын еще маленький...
Договорить придуманную балладу о заботливом отце и любящем муже я не успел.
- И я оттуда! Моя мадам отдыхать собралась бл... как всегда без меня бл... А ты какого хрена в аэропорту не подошел, а сюда поперся? Померзнуть захотелось, лейтенант бл...?
Слава богу, в темноте сидящий на переднем сиденье рядом с водителем «Кольцо» не видел моего лица. Думаю, что простым изгнанием из машины я бы не отделался. Да и как можно было объяснить самому простому контр-адмиралу, почему к нему не подошел в аэропорту напрашиваться в попутчики такой красавец лейтенант, как я? Словно отвечая на мои мысли, «Кольцо», хохотнул и прохрипел своим неповторимым голосом:
- Что молчишь бл..? Так и скажи, что забздел! Какой застенчивый литёха пошел... Ладно, я тут немного задавлю на массу, а не то завтра злой и непредсказуемый буду бл... Лейтенант, можешь курить, но аккуратно и нежно, чтобы пепла в салоне не было бл... Усек!?
Насчет того, чтобы курить, мне сразу понравилось, но еще больше мне понравилось, что адмирал решил поспать, а значит, и я перестану потеть от напряжения и сидеть как на раскаленной сковородке.
Адмирал нагнул голову и мгновенно уснул, продемонстрировав высокий профессионализм, отработанный годами бесконечных тревог и боевых готовностей всех уровней. Я же, мирно подымив сигаретой, тоже как-то незаметно задремал, уронив голову на плечо и не реагируя на подпрыгивания брыкливого уазика.
Проснулся я от холода. Машина стояла на обочине с открытым капотом, и в салоне никого не было. Замерз я капитально. Северная весна штука очень капризная, и дневное томление молодого солнца вечером сменяется пронизывающим холодным ветром с моря, заставляющим стучать зубы в ритме танцев эпохи диско с частотой 120 ударов в минуту. А если принять во внимание оставленные нараспашку двери на передних сиденьях, то думаю, и объяснять не надо, как мне было хреново. Распрямляя онемевшие и закоченевшие конечности, я практически вывалился из машины, продолжая стучать зубами. Было темно, и судя по огням на другой стороне залива, мы стояли где-то еще довольно далеко даже от Полярного, но уже миновав поворот у птицефабрики. Дорога была пуста, и даже на дальних сопках не было видно отблеска фар едущих автомобилей.
- Проснулся, офицер бл...?
Возле открытого капота, под который по пояс был засунут водитель, стоял Кольцов. Он курил, и огонек от сигареты периодически освещал его лицо, словно вырубленное из тяжелого дремучего гранита.
- Ну, как там, Ястребов? Скоро полетим, бл...?
Фигура матроса показалась из-под капота.
- Минут тридцать, тащ адмирал, главное, чтоб фонарик не сдох...
- Мда... Целый заместитель командующего самой мощной в мире флотилии ядерных стратегов торчит посреди сопок с поломанным «козлом» бл... и зависит от какого-то фонарика... Работай, Ястребов, бл...! Фонарик должен гореть!!!
Адмирал выплюнул сигарету и сразу прикурил новую.
- Что, лейтенант, холодно бл...? Ты сам кто?
- Кооомааандир 10 оттттсека товввварищ аддддмирал!
Меня просто колошматило от холода, и я ничего не мог сделать с неподвластными мне зубами, своим перестуком коверкающие и без того мою невнятную речь.
- Холодно? Ты, механическая поросль, на мостике не стоял часов по шесть... бл... Хотя там хоть чай горячий приносят... Сейчас бы согреться бл...
Насчет согреться я был с ним совершенно согласен, и как-то автоматически подхватив его мысль, ответил :
- Такккк точчно, товвварищ адддмирал... Тутутулупчик бббы не помммешал...
Кольцов повернулся ко мне лицом, которое я, слава богу, едва различал в темноте.
- Лейтенант! Ты эмбрион бл... зародыш офицера! Только проститутки и политработники греются посреди тундры тряпками, да и то ни тех, ни других тут нет бл... Шила бы стакан бл...!
И в этот момент я вдруг сообразил, что на заднем сиденье «уаза», в пакете лежат целых две бутылки водки, да еще и с закуской.
- Товарищ адмирал... а у меня есть... правда не шило... водка...
Силуэт адмирала вроде как бы даже подрос после этих слов.
- Товарищ офицер, в кабину бл...! Ястребов, стакан есть бл... ?
Матрос снова вынырнул из-под капота.
- В бардачке, тащ адмирал...
- Работай, боец, мы тут с лейтенантом пока побеседуем бл... о службе...
Адмирал забрал стакан и залез ко мне на заднее сиденье. Непослушными пальцами я открутил горлышко «Столичной» и наполнил стакан. Кольцов молча принял его, и также молча, опрокинув в рот, протянул обратно. Я положил его на сиденье и подал адмиралу упаковку с полуфабрикатом.
- Закусите, товарищ адмирал... там котлета...
Адмирал отогнул фольгу.
- А ты запасливый бл... Как зовут?
- Лейтттенант Белллов.
- А имя у тебя есть, лейтенант бл...?
- Пппаша... Павввел, товарищ адддмирал...
Кольцов смачно откусил холодный продукт кольской кулинарии.
- А меня Володя... Хотя лучше называй Владимиром Ивановичем бл... Ты пей, а то всю эмаль с зубов поотбиваешь бл... барабанщик бл...
Я маханул стакан, и от ощущения водки, просто вонзившейся в перекуренное горло, сначала дыхание перехватило, а потом как-то сразу зубы перестали выстукивать танцевальные па.
- На, заешь отраву бл...
Кольцов протянул мне закуску.
- Ну, Пашок бл... интересный у нас дуэт тут образовался... Зам командующего и новорожденный литёха посреди тундры водку хлещут... из одного стакана... Романтика бл... Согрелся хоть, юноша?
Я кивнул и снова налил...
Через полчаса водитель и правда починил злополучный «УАЗ», но адмирал приказал прогревать машину, пока мы не закончим. К этому времени я обнародовал и вторую бутылку, которую мы добивали уже под пофыркивание двигателя. Закуска была уничтожена подчистую, и даже холодную гречку мы с Кольцовым, как заправские узбеки, отправляли в рот пальцами, словно плов. Адмирал в обиходе оказался абсолютно простым и незамысловатым человеком, больше напоминавшим шахтера или докера предпенсионного возраста, немного усталого от жизни и тяжелой многолетней работы. Мы говорили много и о многом, и разговор наш шел на равных до такой степени, до какой может себе позволить молодой подвыпивший лейтенант и целый контр-адмирал, пусть даже при таком оригинальном стечении обстоятельств. Кольцов же ничем не демонстрировал ту огромную пропасть, которая лежала между нами, лишь когда разговор касался чего-то хорошо знакомого ему, становился четок, конкретен и подробен, но никак не многословен. Вообще речь его была даже немного грубовата, с матерком, органично вплетающимся в разговор и совершенно не оскорбляющим слух.
Потом мы ехали через все наши КПП, на которых документы у нас естественно не проверяли, только завидев адмиральские погоны пассажира. Я был уже основательно пьяненький, и потихоньку засыпал на заднем сиденье, чего нельзя было сказать об адмирале, который выглядел трезво и бодро, и продолжал рассказывать мне о чем-то, хотя я уже и не улавливал смысл его слов. Перед нашим гаджиевским КПП Кольцов тормознул машину и повернулся ко мне.
- Так, Паша, ты, где живешь бл...?
Я с трудом разлепил слипающиеся глаза.
- 62-й дом...
- Этаж какой бл...?
- Первый товарищ... Владимир Иванович...46-я квартира...
Адмирал хмыкнул.
- Тогда сам дойдешь... бл... Так. Слушай мою команду. Сейчас я тебя до дома доставлю. Дома сразу спать. Не куролесить бл... Утром на корабль приказываю не прибывать. Командиру твоему позвоню сам. Увижу завтра утром на проверке - накажу бл... по всей строгости военного времени... Вопросы есть, лейтенант бл...?
У меня уже не было сил говорить, и я только отрицательно покачал головой.
- Тогда поехали бл...
И «уазик» направился к КПП.
Адмирал высадил меня у моего подъезда и не уезжал, пока я не зажег свет на кухне. Я даже пытался попить чая, но осознав, что могу уснуть прямо на кухне, бросил это дело, и завалившись на диван, уже через минуту храпел без задних ног.
Утром, проснувшись, я уже чуть по-другому, трезво оценил происшедшее, и идя на построение экипажа в обед, пытался представить, какая кара меня там ждет. Адмирал-то он, конечно, адмирал, но есть командир, есть механик, да и по большому счету это был не повод, чтобы не явиться на проверку корабля флотилией. Но к моему искреннему удивлению механик не обмолвился ни словом, старпом загадочно улыбался, а командир, подозвав меня после роспуска строя, лишь поинтересовался, где я вчера пересекся с заместителем командующего. Я ответил, что в аэропорту, и командир, удовлетворившись ответом, отпустил меня, без всяких дисциплинарно-организационных выводов. Потом я узнал причину улыбочек старпома. На этой проверке мой отсек впервые получил отличную оценку, причем в отсутствии командира отсека и даже без элементарного осмотра. Историю о своей ночной эпопее я сильно не афишировал, рассказав только паре самых близких друзей, и в дальнейшем никогда близко не пересекался с Кольцовым, которого через года полтора перевели куда-то в Североморск, на береговую должность.
Потом, когда я стал старше и возрастом и званием, мне не раз приходилось общаться с хозяевами адмиральских погон. Но только тогда, лейтенантом, я ни разу не почувствовал себя плебеем в разговоре с настоящим корабельным адмиралом, прошедшим тысячи и тысячи подводных миль и не погнушавшимся общением с перепуганным его погонами лейтенантом. Те, более молодые и нахрапистые, какие стали появляться позже, были уже совсем другие. И голосующих на дорогах не подбирали...

Балл - 1,94

Мы начинаем публикацию лучших историй 2008 г. Сегодня - из раздела "Армия" - КБ

ОЛЕЖКА

Утро на коммутаторе выдалось какое-то бешеное. Почти сразу после развода всем приспичило куда-то звонить. Причем, по таким позывным, что у меня ум за разум заходил при попытках вспомнить схему связи.
Неожиданно все прекратилось. Не веря своему счастью, я достал «Астру», закурил и налил в банку воды из канистры для кофе. Курить на коммутаторе, вообще-то, было запрещено, но при высокой нагрузке на телефониста на это дело закрывали глаза.
Солдатским чутьем уловив какое-то шебуршание за дверью, я повернулся. Дверь медленно отворилась и в комнату вошло нечто... Передо мной стоял незнакомый солдат. Ростом 185, примерно 44 размера в плечах, наверное 42 в талии и одетый, конечно же, размера на четыре больше. Кроме этого, при движении он выворачивался так, что казалось, будто он просто переламывается. А если посмотреть на него сбоку, то по всему выходило, что солдат какой-то двумерный. У него были высота и ширина, но отсутствовала толщина.
- Бляяяяя... Только и смог я выговорить.
Следом за ним зашел начальник штаба.
- Так. Это ваш новый боец. Переведен в наш батальон. Зови замка или Палыча. Пусть оформляют, как полагается. Кстати, где Палыч?
- Недавно вышел. На территории где-то.
- Знаю я, как он на территории. Или спирт в санчасти пьет, или за грибами пошел.
- Не, товарищ капитан. Он до 18.00 ни-ни...
- Ну ладно. Я пошел.

Палыч - это наш командир взвода. Уже, можно сказать, дембель. На пенсию ему через года полтора. Отличный специалист, максимум чего достиг - звания старшего лейтенанта. Просто когда ему в очередной раз присваивали капитана, он это дело отмечал с таким размахом, что через пару дней его снова делали старлеем. А капитана ему пытались дать раз 5-6.

- Олег, - протянул мне тонкую и длинную руку новичок и уставился на меня огромными, грустными глазами. Не надо было смотреть в его личное дело, чтобы определить его национальность. Передо мной стоял чистокровный еврей.
- Костя, - ответил я. В этот момент снова заверещал коммутатор.
- Включи кипятильник. Чай, кофе, сахар в шкафу. Перекусить там тоже есть. И я сразу же забыл о нем.

На следующий день мы думали, куда пристроить Олежку. Как-то сразу получилось так, что все стали звать его таким уменьшительным именем.
Дел у нашего взвода было невпроворот. Поэтому первое, на что решили его направить, была линия. Аккурат мне и была предложена «почетная» обязанность научить Олежку лазить по столбам. Благо, неподалеку от части здорово провис наш кабель.
Взяв когти, телефон и нехитрый инструмент, мы вдвоем вышли за ворота. Добравшись до нужного столба, я стал показывать Олежке, как надевать когти. Затем, подойдя к столбу, показал, как на него надо залезать. Сначала как обычно, когда создается впечатление, будто идет себе человек по горизонтали, а потом вдруг начинает идти по вертикали. А затем медленно, чтобы показать, как и чем цепляться. Олежка вроде все понял.
Понять не значит сделать. Обхватив столб, Олежка поставил на него одну ногу, затем вторую. Чуть не упав, перехватился руками и подтянул ноги. Далее чуть подумал и снова переставил ноги выше. И еще раз. Но руками не перехватывался. Он застыл на высоте примерно метра в причудливой позе: руки держат столб, ноги почти прижаты к рукам, тощая задница свисает вниз. В такой позе обалдевшего лемура он провисел несколько секунд, затем посмотрел на меня глазами, в которых отражалась вековая скорбь всего еврейского народа, и обреченно рухнул вниз. Ему элементарно не хватило сил подтянуться.
Таким образом мы перепробовали на Олежке все направления деятельности нашего взвода. Единственное, что он мог отлично делать, это дежурить на коммутаторе. Но при его дежурстве из-за его манеры разговаривать ничего не могли делать офицеры штаба. А после одного случая ему вообще запретили садиться за пульт на срок дольше получаса и только на подмену.
А дело было так. Звонок командира части. За коммутатором Олежка.
- Соедини меня с командиром четвертой роты.
- А таки нет его на месте. Вышел куда-то.
- Найди его.
- Не, товарищ майор, дел много. Давайте я вам замполита дам?
Опешивший от такой наглости комбат, не нашел ничего другого, как спросить:
- А зачем мне замполит???
- А зачем вам командир четвертой роты? - не менее резонно заметил Олежка.
ТА-57 - хороший телефон. Он отлично выдержал бросок в сейф. А комбат с тех пор начал скрежетать зубами, услышав жмеринский акцент.

Как ни странно, Олежка сам себе нашел дело. За нашим взводом числилась уборка территории. Как-то мы разбежались по делам еще с развода, и Олежка остался один убираться на территории. К вечеру приштабную территорию было не узнать. Олежке самому это дело так понравилось, что на следующий день трава была аккуратно пострижена, еще через день пострижены кусты, потом побелен бордюр. За такую красоту комбат простил Олежке его национальные особенности и даже стал втихаря снабжать того сигаретами.
Олежка от нечего делать даже сделал симпатичную клумбу из цветов, которые накопал в лесу и посадил выкопанные там же елочки.
Целый день его можно было видеть с метлой, ножницами или лейкой. А территория просто преобразилась. Казалось, что человек нашел свое место.

Беда пришла как всегда неожиданно. Мне позвонил знакомый из штаба бригады и сообщил, что нач. связи бригады собрался на днях проверить нашу работу ключом на Р-102. Это был удар поддых...
Дело в том, что этой станцией мы пользовались только в качестве приемника и иногда как телеграфной станцией. Работать ключом никто из нас не умел. Было понятно, что за такой пробел в связи нам несдобровать...
Несколько дней мы мучительно пытались освоить азбуку Морзе, сидя в классе ЗОМП в окружении муляжей, показывающих что бывает при поражении теми или иными веществами. Но всем нам было понятно, что ничего толкового не получится. Проблема была не в том, чтобы передать, а в том, чтобы принять...
В назначенный день все мы, включая ком. взвода и нач. штаба, набились в радиостанцию. Грустно глядя на выключенную пока панель, нач. штаба спросил:
- Ну, кто упадет на амбразуру?
Желающих не нашлось. В самой глубине около двери стоял Олежка, также грустно глядя на станцию. Время приближалось. Неожиданно Олежка тихо произнес
- Можно я тогда, раз никто не хочет?
Палыч, ком. взвода, только махнул рукой, проглотив обычное выражение про то, кого и где можно.
Олежка сел на сиденье, как обычно скрючив свое худющее тело, и стал разглядывать станцию.
Неожиданно я понял, что он смотрит на нее не с точки зрения «с чего бы начать», а смотрит как на старого знакомого, что он когда-то ее видел и знает ее отлично. А сейчас он просто здоровается с техникой.
Олежка повернулся и спросил:
- А где журнал связи?
- А что это за журнал?
- Ну... туда записывается время начала и окончания сеанса и еще всякая ерунда
- Да хрен знает. Может в ящиках. Посмотри.
Олежка достал журнал и обратился к нач. штаба:
- Его нужно пронумеровать и прошить.
- Зачем?
- Так положено.
Олежка отложил журнал, пару раз щелкнул ключом и быстрыми, точными движениями включил станцию.
- Пусть прогреется. Дайте кто-нибудь ручку...
В назначенное время запищала морзянка. Олежка взялся за ключ, ответил, дал настройку и сделал первую запись в журнале.
В этот момент мы поняли, что эту проверку наш взвод пройдет.
Олежка пододвинул к себе лист бумаги и тут началась передача. Лично я не смог разобрать ни одного символа, а Олежка, подперев голову рукой строчил на бумаге странные знаки. Как потом оказалось, он просто стенографировал...
Передача закончилась, Олежка переписал все на нормальный язык и протянул лист нач. штаба.
- Это вам. Только тут бред какой-то...
НШ взглянул на лист и взялся за телефон:
- Кодировщика, быстро!
Через несколько минут вернулся кодировщик:
- Товарищ капитан, это условный текст, на него надо ответить вот это. И протянул НШ другой лист бумаги.
- А тот я во входящие занес...
- Хорошо. НШ протянул принесенный текст Олежке.
- Передавай вот это.
То, что произошло дальше, никто не ожидал. Выйдя на связь, Олежка начал передачу...
Звук ключа слился в сплошной какой-то гул, неонка, прикрепленная на фидере под самым потолком, не мигала в такт ключу, как обычно, а светилась ярким, ровным светом. Самым интересным было то, что при такой скорости передача была четко структурирована.
Выпулив текст за какие-то секунды, Олежка стал ждать ответ.
- RPT.
- Хм... сказал Олежка и повторил медленнее.
- RPT.
Еще медленнее...
- RPT.
Еще медленнее передавал Олежка...
В конце концов, после очередного повтора, дождавшись нового RPT, Олежка четко и внятно передал - DLB и сообщил о закрытии связи. Этот DLB мы все приняли «на ура» и откровенно заржали. Было понятно, что Олежка превосходит, и еще как превосходит, любого связиста штаба бригады.
Тут зазвонил телефон. Стоящий рядом НШ снял трубку и чуть не отбросил ее в сторону - из трубки лился сплошным потоком отборнейший мат!
Дождавшись паузы, НШ вежливо поинтересовался, с кем он говорит. После очередных порций матюков выяснилось, что это начальник связи бригады.
- А я начальник штаба, капитан ххх. И я буду требовать собрания суда офицерской чести, так как вы посмели меня не только оскорбить, но оскорбить в присутствии моих подчиненных. Но сначала я напишу на вас рапорт в политотдел корпуса. На том конце провода стали мямлить что-то неразборчивое.
Как выяснилось, начальник связи бригады решил лично размяться - он считался большим специалистом по ключу. Поэтому он сильно удивился, когда Олежка с первого раза принял все, что он передал, и совсем обалдел, когда сам перестал успевать за Олежкой. Сильно краснея, он передавал просьбу о повторе. А уж когда услышал мнение далекого абонента о своих способностях и такое бесцеремонное закрытие связи, просто чуть не сошел с ума...
Мы стали потихоньку расходиться. Олежка выключил станцию и побрел к выходу.
- А куда это вы, товарищ ефрейтор? - спросил НШ.
- Я там подмести до конца не успел. И я не ефрейтор...
- Уже ефрейтор. И это, - НШ обвел рукой вокруг, - твой пост. Это. Твоя. Радиостанция. А уж кому подметать, мы всегда найдем...
Олежка обалдело огляделся и ответил:
- Ну я тогда пойду журнал прошью...

PS. Все было очень просто. Олежкин дед был коротковолновиком. Много раз его с рацией забрасывали в тыл врага во время войны. Отец тоже стал коротковолновиком. Поэтому Олежка всю эту технику видел сызмальства. Писать и работать ключом он начал буквально одновременно. Выступал на каких-то соревнованиях, что-то успешно завоевывал.
В последующем он неоднократно нас выручал, умудряясь выходить на связь из таких мест, где связи и быть не могло.
При этом, не имея специального образования, ни разу не слышав ни об Остроградском, ни о Гауссе, ни тем более, о роторах и дивергенциях, он буквально чувствовал радиосвязь.
А то, что он никому не говорил о своих знаниях, он объяснил просто - так вы же не спрашивали...

Балл 1,90

Дорогие друзья!

Поздравляю вас с новым, 2009 годом!

Желаю здоровья вам, вашим семьям, близким, друзьям, а также вверенных вашему попечительству котам, собакам, попугаям и прочей фауне.

Пусть сбудутся все ваши мечты и желания, пусть даже самые заоблачные и фантастические.

Желаю вам мира, спокойствия и везения.

Надеюсь, что мы еще не раз встретимся на сайте в новом году.

Искренне ваш,
КБ