Я командир

Лето. Июль. Воскресенье. Корабль стоит левым бортом у 11 пирса Оленьей губы. Правым бортом к тому же пирсу прислонилась матка диверсантов. Длинная, как кишка, модернизированная "азуха". Скука. Неделю назад вернулись из десятидневных морей. Отвоевали на славу. Сдали задачу, попутно поучаствовали во флотских учениях, а напоследок пальнули торпедой. После всего этого от нас отстали. И забыли. А через две недели заступать в боевое дежурство, вот экипаж особо и не напрягают. К тому же, Оленья губа место глухое, и не каждому проверяющему хватит терпения в выходной полчаса трястись на "козле" с единственной целью - узнать как мы тут.
Вчера подзалетел нести вахту по ГЭУ и одновременно вахтенным инженером- механиком. Вахта в базе сама по себе спокойная, а уж в таком отдалении от родного штаба попросту восхитительна. Дежурным по кораблю заступил молодой лейтенант, дежурным по БЧ-2 такой же молодой старлей. Старший на борту - командир. Однако наш каперанг сидеть на корабле явно не хотел. Вечером сменил старпома часов в двадцать, долго шлялся по пирсу, ковырялся в своей "девятке", благо, полярный день в разгаре. Потом вызвал меня и попросил дать команду приготовить сауну. Парились мы с командиром часа два. За все это время телефон в центральном посту ни разу не звякнул. В родном Гаджиево он давно бы разрывался на части и норовил соскочить со стола. А тут никому не нужны. И слава Богу!
Утром нервы командира не выдержали. Пошатавшись по пирсу с полчаса, он вызвал меня наверх.
- Паша, я поехал домой. "Буба" приедет в шестнадцать часов. Я не думаю, что кто-нибудь сюда заявится, но если вдруг - сразу посылай за мной мичмана Земляева. Он с машиной, я с ним говорил. А так сболтнешь, что я в штабе тринадцатой дивизии и скоро приду. Усек?
Мне было все ясно, не в первый раз. Да и командира тоже можно понять. Ведь на флоте все устроено на перестраховке. Раньше самым старшим на корабле оставался дежурный. И вдруг - бац! Что-то случилось. Неважно, что. Сразу из штаба негласная директива - оставлять на борту каждый день одного из командиров боевых частей. Через некоторое время - бац! Снова происшествие. Теперь уже на борт садят командира и страпомов. Постепенно негласное указание оформилось в каких-то бумагах и пошло-поехало. К тому же, старпомы обязательно должны быть сдавшими зачет на самостоятельное управление. Не сдал - не сидишь. Вот и выходит, что если есть хоть один не сдавший старпом, то командир должен сидеть через день. Одуреть можно.
Командир уехал около десяти утра. Самым главным начальником на борту нашего крейсера остался я. Подремал немного в каюте. Надоело. Взял у матросов спиннинг, пошел на пирс половить рыбу. Как-никак, северный рыболовный сезон. К моему удивлению, на пирсе рыбу ловили единицы, да и то, только матросы и мичмана с нашего корабля. Никого с соседнего корабля не было. Пристроился, закинул. За полчаса выудил пару-тройку красноперых морских окуньков. Вдруг слышу за спиной шум. Оглянулся, а у нашего трапа какой-то офицер на верхнего вахтенного орет, командира требует. Встал, подхожу. Ни на кого из наших дивизионных начальников офицер не похож. Мы-то их всех в лицо знаем. Подхожу ближе. Каперанг. По манере разговора видно, что не из последних начальников. Представился.
- Товарищ каперанг! Вахтенный инженер-механик капитан-лейтенант Белов. Вы по какому вопросу?
Каперанг рывком повернулся. Кипит, но взгляд не держиморды, а нормального человека.
- Капитан 1 ранга Зимин! Каплей, где твой командир?
Я действовал строго по инструкции.
- В штабе тринадцатой дивизии. Только что ушел.
Каперанг видно был из бывалых.
- Каплей, не дуй мне в уши! Я не только что на свет родился! Командир в штабе в воскресенье? Сам-то соображаешь, что говоришь? Дома?
Я молчал как молодогвардеец. Каперанг понял, что правду из меня не выдавишь.
- Слушай, Белов. Как я понял, вас не предупредили. Так слушай: через полчаса на пирсе будет начальник штаба Северного флота с каким-то маршалом. Они не к вам, они на матку. Там сейчас весь пароход драят. Но твой командир тоже на пирсе их встретить должен. Я с твоим командиром вместе учился, предупредить хотел. Вашей дивизии эта проверка не касается, но если выплывет что, а Ваньки на борту не было, вклеют по первое число. Дошло? Оповестить его успеешь?
Стало понятно, почему соседей нет на пирсе. Аврал. А за полчаса Земляев только доехал бы до Гаджиево. О том, чтобы командир успел, не могло быть и речи.
- Нет, товарищ каперанг. Не успеем.
Каперанг наморщил лоб.
- Да... Слушай, Белов, есть идея! Начштаба в должности недели три, с ТОФа перевели, командиров в лицо почти не знает. А ты вроде потянешь...
Каперанг отступил на шаг, критически осмотрел меня, и уже с уверенностью заявил:
- Потянешь!
Я сперва не понял.
- Что потяну?
- Да за командира сойдешь! Не юноша, животик есть, мордоворот что надо! Сойдешь! Давай вниз, найди РБ с надписью "Командир" и - на пирс. Да своих бойцов предупреди, а то подставят ненароком. А я пошел. Мне этим орлам тоже не с руки на глаза попадаться. Да не бзди, каплей! Что, хулиганом не был? Действуй!
Каперанг развернулся и быстро-быстро почесал с пирса. А я вдруг подумал: а почему бы и нет? Похохмим! А может, они просто мимо пройдут и не поздороваются.
Спустился вниз. Ключ от своей каюты командир всегда оставлял дежурному. Обьяснил ему ситуацию. Ключ-то дежурный, конечно, дал, но было видно, что с неохотой и с опаской. Открыл командирскую каюту и накинул его РБ, благо, мы с ним были одной комплекции. Вернувшись в центральный пост, собрал вахту, офицеров и мичманов. Проинструктировал. Что-то стукнуло в голову, и я вызвал кока-нструктора Василия.
- Вася, забацай десяточек бутербродов и кофе завари. Может, заглянут, так в грязь лицом не ткнемся. Не пропадет.
Василий, опытный и тертый мичман, кивнул и ушел. Не зайдут, сами сжуем.
На пирсе было уже пусто. Наших я приказал срочно загнать вниз, соседей и так не было. Только верхние вахтенные. Командир матки, стоя около рубки своего корабля, удивленно уставился на меня, долго разглядывал, хотел что-то спросить, но не успел. На корень пирса въехал одинокий "уазик". Подкатил прямо к трапам кораблей. Остановился. Из машины вышли вице-адмирал и самый настоящий маршал, старенький, но бодрый. Нового начальника штаба флота я в лицо не знал. Он меня тем более. А так как командир соседей дожидался гостей на борту, а я по незнанию ритуала вылез на пирс, представляться первому пришлось мне. Отчеканив несколько шагов по направлению к командованию, я вскинул руку к пилотке и вспомнив уроки срочной службы, гаркнул:
- Товарищ маршал! Командир ракетного подводного крейсера стратегического назначения "К- ..." капитан 1 ранга Светланов!
Маршал повернулся, подслеповато прищурился и протянул руку.
- Здравия желаю, командир!
И повернув голову к адмиралу, спросил:
- Николай Григорьевич, мы к этому молодцу в гости?
Адмирал тоже подошел, поздоровался со мной за руку.
- Нет, товарищ маршал. Нам на тот корабль. Извините, командир, я еще всех вас по имени-отчеству не знаю. Будем знакомы: Николай Григорьевич.
Ничего не оставалось делать, как протянуть руку и представиться.
- Светланов Иван Александрович.
Адмирал обратился к маршалу.
- Товарищ маршал, пойдемте. А вы, Светланов, занимайтесь своими делами.
И они направились к трапу матки. Маршал недовольно ворчал:
- А тот командир, что поздороваться не вышел, гордый, стоит ждет, когда мы к нему?...
За дальнейшим я наблюдать не стал и быстренько спустился в центральный пост, правда, предупредив верхнего вахтенного, чтобы тот зорко следил за передвижениями начальников. По всему выходило, что нас пронесло. Осталось только дождаться, когда высокие гости покинут пирс. А командиру я все объясню. Да он и сам мужик пройдошливый, поймет.
Прошло около получаса. Вдруг верхний подает голос.
- Товарищ... командир! Вас начальник штаба флота на пирс приглашает.
Час от часу не легче! Вскочил, шмелем вылетел наверх. На пирсе все та же сладкая парочка. Маршал с адмиралом. Подбежал, доложился.
Маршал заулыбался.
- Командир, чаем угостишь? Мне у твоих соседей не понравилось, доложить не умеют, командир небритый. Ну что?
Я чуть не проверил свой подбородок, даже рука дернулась. За спиной маршала адмирал утвердительно кивал мне головой. Ничего не оставалось:
- Прошу на корабль ко мне в каюту! - как можно гостеприимнее пригласил я начальников. Скомандовал "Смирно!" Проходя мимо, начальник штаба вполголоса пояснил.
- Уперся: идем чайку попьем на соседний корабль. А у тебя порядок?
Внизу все прошло гладко. Мой дежурный по кораблю от страха так оглушительно взревел команду "Смирно!", что маршала проняло. Он долго тряс моему перепуганному дежурному руку, потом всей вахте центрального поста, безостановочно называл всех своей сменой. От осмотра корабля отказался, мол, у таких орлов сразу видно, что все в порядке, чем несказанно обрадовал даже адмирала. По-моему, капризный маршал достал его еще на соседнем корабле. Прошли в мою, точнее, командирскую каюту. Вот тут-то и пригодилась моя предусмотрительная заготовка с коком Васькой. Через пять минут в каюту постучали, и на пороге высветился Василий в белоснежном колпаке.
- Товарищ маршал! Прошу разрешения обратиться к товарищу командиру!
- Конечно! Обращайтесь!
Я не стал ждать Васькиных монологов. Он это дело любил.
- Василий, сообрази чайку, кофе, и что-нибудь к ним перекусить.
- Есть, товарищ командир! Сейчас посмотрю, может, что и осталось после обеда. Прошу разрешения идти?
Развернулся и растворился за дверью. Я чуть в кому не впал. Может, что и осталось... Адмирал тоже недоуменно пялил глаза на меня. Только маршал, не обращая ни на что внимания, весело щебетал о прошлых годах, чести, доблести и воинской вежливости. Буквально через пару минут снова раздался стук. И началось представление. У Василия с обеда осталось несколько сочных, горячих бифштексов, пяток бутербродов с вареным языком, пяток с сырокопченой колбасой, пяток с красной рыбой, несчетное количество с сыром. Ну и так, в виде дополнения, розеточка с вареньем, шоколадки, традиционные флотские воблины, ну и само-собой, чайник и кофейник. Адмирал расплылся в улыбке до ушей. Он, наивный, Васькины издевательства надо мной принял за военную хитрость. Мол, вот, чуть-чуть осталось, так, мелочь всякая. Ну а о маршале я вообще молчу. Тот обрадовался как ребенок. Долго хвалил раскрасневшегося от обилия эмоций Ваську, потом отпустил его, поклевал понемногу от всего, одобрил качество пищи, и вообще вел себя словно мальчишка в парке аттракционов. Начальник штаба тоже с удовольствием откушал, после чего начал многозначительно поглядывать на часы. Маршал намек понял.
- Ну, командир, спасибо за хлеб-соль! Уважил старика! А нам пора. Николай Григорьевич, пойдемте, не будем мешать подводникам.
Поднялись наверх. Уже садясь в машину, маршал попросил адмирала записать ему на бумажку фамилию командира. Меня, точнее, Светланова. Адмирал же прощаясь, поблагодарил:
- Спасибо, не подвел! Запомню.
Сели и уехали.
Командиру на следующий день я, естественно, все рассказал. Получил по шапке, но нежно и не обидно. Потом оказалось, что старичок-маршал был из группы инспекторов Министерства обороны. Отставной козы барабанщики. "Золотая" группа. Он проверял какие-то сухопутные ракетные части в Заполярье, и одному богу известно, где узнал про лодки-носители для диверсантов. И воспылал их посмотреть. Сразу. Сегодня. В воскресенье. Маршал он или нет? Ну а командующий флотом возьми и снаряди с ним нового начштаба для отработки. Так они на нас и выползли. А ввиду того, что визит был скоротечный и внеплановый, никого кроме командования матки не предупредили. Да, а еще говорили, что вскорости у нашего командира в личном деле появилась неожиданная благодарность от Министра обороны за образцовое содержание корабля и отличную подготовку экипажа. Правда, точно не знаю. Сам командир не говорил, а спрашивать мне неудобно было.
Вот такие дела. Хоть я и механическая кость, а кораблем целых два часа командовал! И как! Ни капельки не стыдно! Главное, чтобы страху не было и голос позычней. Начальники - они все это любят. Так-то!

Нелегка попугаичья жизнь


Есть такие попугаи - Жако. Многие про них слышали, но вряд ли кто-нибудь видел. На вид они невзрачные, небольшие, разика в два-три больше размерами, чем волнистые, серенькие, без особых украшений. Одно только их отличает - интеллект. Очень быстро они учат человеческую речь, и мало того, вовремя и к месту применяют полученные знания.
Попугаи Жако обитают в Африке, и, несмотря на всю свою дикость, очень быстро привыкают и привязываются к людям, особенно если начинают общаться с ними еще птенцами. Один из военных советников из командировки как раз привез такого птенца. Маленького и голенького, еще не обросшего перьями, офицеры кормили его с руки и всячески приручали. Уже через год он подрос, и хотя не научился летать, принялся бодро бегать по помещениям.
К тому времени серенький попугайчик уже знал массу русских, английских и португаш (португальско-английский диалект, на нем говорит основная масса населения Анголы) ругательных слов и вовсю ими пользовался в повседневной жизни.
Когда утром его хозяин уходил мыться, Жако выбегал из комнаты и важно шел по коридору, заглядывая во все комнаты подряд и комментируя увиденное:
- Как же так? Что за хуйня? - вопрошал он, заглядывая в первую комнату - там все спали, что не соответствовало попугайскому распорядку.
- На-а-аадо же! - заключал он и шел дальше.
- Сми-и-ирнааааа! - орал Жако у входа в другую комнату. Там обитал генерал-майор М. старший среди военных советников и известный своим командирским басом, а также любовью подать хорошенькую такую, чтоб неграм света не взвидеть, команду.
- А? Что?! Где? Бля!!! - вопил пробуждающийся генерал, потом отворачивался к стенке и бурчал:
- Чтоб ты сдох, пернатое.
- Сам дурак! - не оставался в долгу попугай и шел дальше.
В следующей комнате только продирали глаза переводчики, и к ним Жако обращался на буржуйском:
- Fuck you, не так ли, господа??
- Жако! Не зли меня! - кряхтел Денис.
- Мая твая не панимает! - гордо заявлял попугай и шел дальше. Полковник Крокодил обычно к тому времени уже вовсю бодрствовал, был занят работой, написанием писем на родину и употреблением местного пива. Его комната как раз шла следующей после переводчиков. Возле нее Жако обычно задерживался и провозглашал менторским тоном зама по воспитательной работе:
- Опять бухаете, товарищи?! Как можно!
- Не учите меня жить! - отвечал Крокодил и протягивал руку к попугаю. Жако важно вышагивал к нему, потом взбирался как на жердочку на указательный палец, оттуда на стол и говорил:
- Безобр-р-р-р-азие! Никакого пор-р-ядка! Кругом сплошное пьянство и разврат! Вы так не считаете? - и вопросительно заглядывал полковнику Крокодилу в глаза.
- Согласен полностью! - поддерживал Крокодил и наливал попугаю пива в блюдечко.
- Ур-р-ра! - провозглашал тост попугай и пил, - Ухххх, спиртяшшшка!
Поскольку комната полковника Крокодила по коридору была далеко не последняя, и не только Крокодил радовался пиву жарким утром, к своему хозяину, уже выходящему из душа, Жако добирался в состоянии некоторого алкогольного опьянения.
- Эх, вы, сволочи... - грустно говорил хозяин попугая, - Опять напоили. Ну и что мне с тобой делать?
- Пошли по бабам!! - отвечал попугай и оба они удалялись похмеляться в свою комнату...
Дело, тем временем близилось к дембелю, хозяину Жако предстояло отправиться на родину. Чемоданы собраны, фотографии распечатаны, билеты куплены, джипы до аэропорта заправлены, словом, скоро, всего-то через полсуток она - Родина, холодная и страшно мокрая по сравнению с Луандой. Русский язык повсюду, а не только среди своих. Негров мало и без оружия все. Нищета, да не та. Соскучился, в общем.
А как же быть с попугаем?
Почему бы не сделать так, как делали поколениями остальные советники? Напоить воина до сна богатырского и провозить прямо в багаже? Однако не тут-то было! По заветам предков для маленького попугайчика, чтоб хватило на сутки неподвижности, достаточно одной чайной ложки чистого спирта. Если попугай большой - тогда столовой.
Военный совет после употребления допинга постановил, что Жако таки большой. Тут же был налит в столовую ложку спирт и представлен попугаю.
- Спирртяшшшка! - сказал попугай и выпил.
Потом он икнул и сказал:
- Ой мороз, мороз...
- Кажется, мало... - сказал владелец пернатого.
- Не морозь меня, - сообщил Жако.
- Так давай еще нальем, - предложил генерал.
Налили. Попугай, нерешительно потоптался вокруг угощения, кося на него то одним, то другим глазом. Было видно, что выпить ему хочется, но при этом как-то боязно. Наконец, переборов все сомнения, Жако выпил вторую столовую ложку спирта.
- Не мо-рр-озь меня! Моего коня! - сказал он, покачнулся и упал на бок.
- Ну и слава богу. Щас уложим его в тару, да и поедем, мужики, - сказал хозяин птицы и встал из-за стола.
- Пьянь! Кругом одна пьянь, бляха муха, - неожиданно сказал Жако и пошевелил когтистыми лапами.
Все замерли. Советники, молча и сосредоточенно пересчитывали количество спирта в две столовые ложки относительно своих размеров. Пока считали, Жако щелкнул клювом и встал. Воинственно задрав хохолок, он сказал:
- Гулять так гулять! Гусар-р-ры! Шампанского коню!
- Обалдеть! Сейчас еще буянить начнет, - сказал переводчик.
- Силен, бродяга, - пробормотал генерал.
- Ну, сволочи! - вскипел хозяин попугая, - Споили все-таки птицу мне! Ну я вам устрою!
- Да ладно, не кричи, не споили, а натренировали. А то с непривычки бы наоборот ласты мог склеить, точнее крылья.
- Да? И что мне теперь делать?
- Во-первых, успокоиться, а во-вторых, налить еще. Просто Жако оказывается тертый калач. В холода точно не помрет теперь.
После третьей попугая действительно сморило в глубокий пьяный сон и его упаковали в багаж. Перелета он, естественно, не заметил, поскольку дрых до самого конца путешествия, и пришел в себя только дома у своего хозяина. Когда он очнулся и выбрался из коробочки, сердобольный полковник уже держал наготове блюдечко пива:
- Ну как, Жакошка? Голова не болит?
Попугай встрепенулся, поднял хохолок и сказал:
- Холодно, бля! - потом подошел к блюдечку и похмелился. Видимо по старым дрожжам опьянение вернулось и он, уже самостоятельно, пошел к коробке, где и улегся с комфортом.
- Прям как ты, - сердито заметила жена хозяина, наблюдавшая всю картину сначала и до конца.
- Пидар-р-расы! - выкрикнул Жако и уснул.
- Точно как ты! - убежденно сказала жена.

http://drblack-saint.livejournal.com/19992.html

Лучшие истории 2007 года из раздела "Свободная тема"

ЯША
(простая история)

Весна.1932 год.
Аня торопилась домой... Дорога пролегала через квартал, где и днем-то неспокойно, а уж поздним вечером, когда очертания домов расплываются в темноте и тумане, в воздухе появляется просто физически ощутимый запах опасности. Работы сегодня было много, пришлось задержаться, младшая сестра заждалась, кто еще о ней позаботится? Вот и пошла коротким рискованным путем, поминутно оглядываясь и прижимая к груди сумочку со скудной наличностью. И никуда не денешься, хорошо хоть такая работа есть. Сколько кабинетов обошла - всюду отказ. Кому нужны проблемы с дочерью «врага
народа»?
Из мрачного проулка сзади, выглянув на звучный цокот каблучков, разом возникли два слегка покачивающихся силуэта. «Парочка» переглянулась, разделилась и бегом бросилась в погоню, привычно огибая с двух сторон, отрезая пути к отступлению и прижимая жертву к стенке «проходного» двора.
Ощущая спиной холодную кирпичную стену с проплешинами отвалившейся штукатурки, Аня всхлипнула от ужаса и машинально прикрыла лицо сумочкой. Все, отбегалась, кричи-не кричи не услышат! А услышат- не помогут. И совсем худо пришлось бы ей, если бы не «ангел-хранитель», возникший казалось бы из ниоткуда, прямо из липкого тумана безлунной ночи.
Незнакомец оказался парнем лет 20-ти, среднего роста, поджарым и гибким, и был одет по провинциальной моде в не новую, но тщательно выутюженную пиджачную пару и щегольские хромовые сапоги. Не теряя времени на переговоры, он с разбегу пробил «с правой» под дых одному из «друзей», и когда тот согнулся от боли, свалил его на мокрый асфальт еще одним коротким ударом. Потом ловко, по-кошачьи, развернулся ко второму и как-то очень нехорошо и зловеще оттопырив верхнюю губу, потянулся рукой за голенище. Но опешивший от внезапности нападения и вида скорчившегося в луже напарника «гопник» геройствовать не стал, и «рванув» с места, растворился в темноте.
- Бежим отсюда!- незнакомец крепко и больно схватил девушку за локоть и буквально потащил за собой к свету далеких уличных фонарей. Минут через пять, отбежав подальше от опасного района и отдышавшись, Аня с любопытством посмотрела на своего спасителя.
- Яков, но для вас, мадам, просто Яша - белозубо улыбнулся парень и сверкнув выразительными темными глазами, добавил: - Из Киева. Приехал поступать в техникум.
- Анна, но для вас (кокетливо поправила прическу), просто Аня. Яша, а где вы так драться научились?
- Эх, Анечка, вас бы на годик-другой бы, да на Киевскую окраину! Многому бы научились! А я там вырос... Кстати, вас проводить? А то неровен час еще кто прицепится. Второй раз может и не повезти... Райончик-то «веселый», сами знаете.
- Почему бы и нет? Мне недалеко, здесь на Московском...
Мелкий дождик перестал накрапывать, облака разошлись на короткие минуты и луна осветила две фигуры: мужскую и женскую, неторопливо удаляющиеся по набережной...
Вот так, по странной прихоти Судьбы, в далекий и непогожий Ленинградский вечер и встретились дочь расстрелянного православного священника и «блудный» и непутевый, в 15 лет ушедший из родительского дома, сын ортодоксального аптекаря из Киева.
Через год у них родилась дочка - Леночка.

Осень, 1941 год.
Леночка плакала навзрыд... Любимец всей «коммуналки» - рыжий кот Мишка из последних оставшихся силенок забился под шкаф, где и умер по-тихому через несколько часов. Умер от голода... Кот был домашний и ласковый, крыс откровенно побаивался и охотиться не умел. Лежал на диванчике, накрытый маминой шубкой. Все ждал, когда же люди его накормят, слабел с каждым днем, и просительно мявкал все тише и тише... Но самим бы выжить в этом насквозь промерзшем голодном городе... Соседи успели уехать, кто остался - из дому не выходит, только в магазин - карточки «отоварить», да к Неве за водой. Хорошо хоть, недалеко, мимо Летнего сада по Фонтанке, и вот она - прорубь.
Зачерпнула воды, одела варежки на озябшие руки (стояла редкая для ноября стужа, термометр иногда опускался до 30) и домой, мелкими старушечьими шагами. Минут за двадцать можно дойти, если отдыхать пореже. Воздушной тревоги пока не объявляют, значит «немец» прилетит чуть позднее - ближе к вечеру, тогда не зевай - бегом в убежище на соседней улице. Переждала - и домой, снова потихоньку скармливать печке-»буржуйке» остатки мебели и паркета.
Хотя, им еще грех жаловаться... У отца - офицерский «паек», у матери рабочая карточка, впроголодь, «на грани», но прожить можно.
...Начало войны Яша встретил на небольшой, но ответственной должности начальника радиоузла на Литейном проспекте, куда попал после окончания техникума. Аня воспитывала дочку, вечный недостаток денег воспринимался по молодости с некоторым юмором.
Молодые супруги даже успели съездить в Киев, но местная родня приняла их не слишком любезно, прибывая в шоке от столь незавидной (по их мнению) женитьбы.
22 июня, не дожидаясь повестки, Яков пришел в райвоенкомат и вскоре в новенькой лейтенантской форме убыл в район боевых действий. Ему невероятно везло в тех страшных боях лета 41-го. Из его роты в строю оставалось человек 30, а он - как «заговоренный» - живой и ни разу не раненый. Но в августе, под городом Великие Луки запас везения, видно, кончился, и пуля из немецкой винтовки прошила почти насквозь, нехотя остановившись только у позвоночника. Его сочли убитым но, придя в себя на короткие мгновения и собрав остатки сил, Яша тихим матерным шепотом быстро сказал санитарам пару выразительных фраз, после чего с облегчением потерял сознание. В госпитале его «выходили», но после медкомиссии перевели в часть «связистов» на окраине Ленинграда.
Дефицит инженерных кадров был острейший, а «спецом» Яша был отличным, вот и «мотался» круглые сутки по городу и области, организовывал, налаживал, восстанавливал. И под бомбы попадал не раз и не два и под обстрелы (понятие «тыл» было весьма относительное), но привычно белозубо улыбался, загружая инструмент в «полуторку» и морщась от боли в раненом боку. Спал урывками, работал на износ, но все же, нет-нет да и заезжал к «своим» на Фонтанку...
Вот и сегодня, уговорив водителя подождать пять минут, тяжело поднялся на второй этаж, освещая себе дорогу фонариком, открыл знакомую дверь и обнял закутанную в одеяла и платки Леночку.
- Чего ревешь? - и замолчал, увидев на коленях у дочки окоченевшее рыжее кошачье тельце.
-Дааа...- Мишку он тоже любил, знал, что тому не выжить никак, и так долго продержался, не иначе дочка потихоньку подкармливала, пока было чем. В городе давно ни кошек, ни собак не осталось - съели всех.
- Мама где?
- На работе, скоро придет. Дождешься?
- Да нет, не получится, ехать пора. Ладно, давай сюда Мишку, похоронить надо. - завернул в тряпицу невесомое тельце... - После войны будет тебе роскошный мохнатый котище, и назовем его как-нибудь красиво: «Герцог», например. Одобряешь имя?
- Лучше, «Маркиз», пап,- улыбнулась сквозь слезы.
- Уговорила, пусть будет «Маркиз». Ну давай, маме привет. Дрова экономь, а то мебели в доме почти не осталось. После войны целый год наверное, на одни гарнитуры работать будем - и тоже улыбнулся, пряча от дочки сумасшедшую усталость на осунувшемся лице.
Выйдя из парадного, привычно завязал тесемки ушанки под подбородком и быстрыми шагами направился к «полуторке». Открыл дверь кабины, но не удержался и бросил короткий взгляд на знакомое, темное сейчас, окно...
- Поехали, Петрович, а то налетят еще, уроды...
Машина вырулила на Литейный проспект, аккуратно объезжая сугробы и вмерзшие в землю заснеженные глыбы троллейбусов...
Где-то вдалеке завыли сирены, залаяли «зенитки» и эхо понесло звуки отдаленных бомбовых разрывов по пустым, вымершим улицам...
Много позже, Лена (Елена Яковлевна) призналась мне, что по-настоящему поняла значение страшного слова «война» именно в тот далекий вечер, сидя в пустой холодной и темной квартире с трупиком несчастного Мишки на коленях. Потом она не плакала, видя как умирают от голода люди, как бомбы сравняли с землей соседний дом вместе с жильцами (силы дойти до убежища были не у всех), не плакала, видя промерзшие трупы на родном Литейном. Не плакала и все. Как отрезало.
Впереди была зима 41-го, самая страшная зима в истории города...

Осень,1942 год.
Яша привычно улыбнулся и в последний раз помахал рукой с берега Анечке и Лене.
Застучала-зашипела паровая машина, взбивая пенные буруны за кормой, стальной трос натянулся, выбирая слабину, и древняя латанная-перелатанная баржа потихоньку развернулась носом в сторону фарватера. На корабле из группы прикрытия расчеты привычно и несуетливо заняли места у зенитных установок. Короткий гудок. Все, пошли! Навигация заканчивалась, сезон суровых осенних штормов на Ладоге был в разгаре, переход из Осиновца до Кабоны обещал быть для моряков привычно трудным и опасным.
Позади была суета и неразбериха посадки на борт, поиски свободного места для жены и дочки, прощальные объятия, обещания «...написать, как только приедем на место...». Впереди - тяжелый и опасный переход каравана по неспокойной воде под бомбами и пулеметными очередями. Но другой возможности вывезти своих в тыл больше не будет. Еще неделя, от силы две - и все, эвакуация закончена.
Вот и «вырвался» из части на один вечер для того, чтобы наконец-то отправить жену и дочь на Большую землю...
Яша с трудом, опираясь на палочку, прохромал до ближайшего ящика и тяжело присел, вытянув вперед раненую ногу. Горестно усмехнулся... Это же надо было так по глупому «нарваться»! Было пара часов свободных, решил Анечку с работы проводить до дома. Шли, как в мирное время говорили о разном, наслаждаясь нечастым общением... И «приспичило» же «немцу» артобстрел начать на полчаса раньше обычного! Все целы, а ему осколком прямо в щиколотку «прилетело»... Вот и тащила его на себе верная жена почти через весь Литейный мост! Снова госпиталь, костыли, вот теперь «пижонская» тросточка. Врачи говорят еще пару-тройку месяцев похромать придется...
Где-то вдалеке, на пути каравана небо вспыхнуло светом прожекторов, пунктирами пулеметных «трассеров» и разрывами. Немцы вылетели на перехват! И зазвучала привычная и оттого вдвойне страшная «музыка» далекого боя... В один нестройный рев слились звуки моторов, вой авиабомб, пулеметные очереди с буксиров, барж и кораблей охранения, черный флотский мат и жалобные крики пассажиров, удары пуль о корпуса, надстройки и человеческие тела, визг рикошетов, стоны раненых ...
Яша вглядывался вдаль, и до белизны в онемевших руках сжав тросточку и тихо матерясь про себя, пытался угадать, что творится там, в этой сумасшедшей круговерти удаляющейся схватки...
...После долгого ожидания на стуле в теплой складской канцелярии он вышел на пирс и подошел к дежурному майору (или кто он там, сам черт не разберет эти флотские звания).
- Слушай, майор, «Батурин» дошел?
- Дошел твой «Батурин», дошел, лейтенант. - Майор устало закурил - Даже без потерь... Один легкораненый и только. А вот перед ним баржа... Совсем хреново... Два прямых попадания...
- Там же детдомовские - ахнул Яша и коротко выдохнул - Спасли?
- Говорят тебе, два «прямых»! Вода в октябре, сам знаешь...
Яша повернулся и заковылял в сторону КПП. Не дойдя, присел на бревно и молча обхватил голову руками. Он отлично помнил, как грузились на баржу дети с серьезными, уставшими лицами, все в одинаковых сереньких пальтишках с пришитыми на рукав тряпичными бирками. На белых нашивках аккуратным учительским почерком «химическим» карандашом были выведены имя, фамилия, адрес детдома пункта назначения. И среди массы одинаковых пальто, чемоданов и рюкзаков, ярким пятном - розовый плюшевый заяц на руках у белобрысой девчушки 6-7 лет... Почему-то лучше всего запомнился именно этот нелепый розовый заяц...
Лейтенант Яша молча раскачивался, обхватив голову руками и вспоминая полузабытые с детства слова молитв на древнем языке, просил Бога: возьми их к себе, ну что тебе стоит, они ведь и не жили еще... они ничего не успели.., а вода в октябре... ты ведь все знаешь, их и тех других..., тысячи маленьких жизней..., если ты не дал им жить, если ты допустил все это сделай им хорошо хоть после смерти, ты ведь можешь, я знаю, ты можешь... и ту, белобрысую с розовым зайцем не забудь, не забудь, пожалуйста...
Через полчаса он пришел в себя, устало поднялся и хромая пошел в сторону станции...
До прорыва блокады оставалось четыре месяца...

Анечка с Леной вернулись из Сибирской эвакуации в 44-м году. Яшу уже под конец войны перевели в Прибалтику, где он чуть не погиб под Шяуляем, угодив в засаду «лесных братьев». Простреленную в двух местах фуражку привез домой, как сувенир.
В 45-м Аня родила вторую дочку - Ларису.
Лена выросла, окончила институт и вышла замуж за выпускника «Мореходки», сильного и доброго парня из Пскова...
Яша запоздало помирился со своей родней, перебравшейся к тому времени жить за океан, но на все их заманчивые предложения и призывы отвечал вежливым, но твердым отказом.
Супруги больше никогда не расставались и похоронены вместе на Северном кладбище...
А потомки пушистого красавца Маркиза, привезенного Леночкой из Сибири, может быть, и до сих пор скачут по Питерским подвалам, озвучивая город в марте пронзительными и зовущими криками...

Оценка: 1.89 Историю рассказал тов. механик : 23-01-2007

Ихтиандр Вовчик

Вовчик - мой брат де факто, хотя и сидит веткой выше на генеалогическом древе, де юре являясь мне дядей. Но всего два года разницы позволили нам вместе: расти, закурить первую сигарету и впервые надраться до состояния «Мама, неси скорее тазик». Живет он, конечно же, в Севастополе. В другом городе не мог бы родиться такой пекулитет, заточенный в 77 килограмм неуемной энергии, пулеметной южной скороговорки, обязательно заканчивающейся трассером сигаретного бычка, летящего мимо цели под вздох «Не Сабонис!». На эти же весы мы поставим жилистое тело вечного моряка, не боящегося полноты из-за бесконечных горячих вахт у чавкающего дизеля на траверзе Америки, Антарктиды, Африки, Азии и Европы. Это он, зайдя в кафе на Елисейских полях косолапой шаркающей походкой, вдруг может превратить чинное европейское заведение в полный бардак, схлестнувшись в войне слов с местными жандармами национал-франкизма, не знающими, что такое «Сивастьополь».
- Это, ребята,- говорит им Вовчик,- город, в котором собирают два урожая картошки за сезон! А еще это - город, в честь которого названы бульвар и станция метро вашего Пари. Но не забудем, в честь чего здесь именуемы улицы Крым, Евпатория, Альма и Наварин! Так что, вы уволены, господа. Не мешайте мне пить пиво и держать третью оборону! И все перечисленное - лишь часть этого 77 килограммового пекулитета. Наверное, килограмм тридцать, так как остальное - это огромное, пытливое, сострадающее, бесстрашное до баламутства сердце, качающее в артерию не кровь, а море. Черное море, вода которого, по повериям - наиболее близка по составу человеческому кардиотопливу.
Море он любит бездонно (каждый морской житель - его брат) и абсолютно некоммерчески (все, что поймано в нем, должно вернуться назад). Никогда, возвращаясь домой после очередных семи-восьми месяцев бродяжничества по океанам, он не привозил домой ни веточки коралла, ни засушенной рыбы-ежа, ни затейливой ракушки, выловленной собственными руками у Сокотры. Все это принадлежит морю и остается в нем. И сколько раз его материл тралмейстер, когда, украв 40 килограмм рыбы из улова, Вовчик устраивал пир для морских котиков, лезущих в ожидании встречи с ним по аппарели судна. И это была не просто кормежка, а общение равных: с душевным разговором, взаимным похлопыванием и поглаживанием. Его и звали на борту - Ихтиандр Вовчик.
Нынешним летом он подтвердил свое звание.
Нет, не нырянием со знаменитого «Козырька». Кто ездил в Стрелку троллейбусом N6, хорошо знает это жутковатое место на скалках Херсонеса. Единицы ныряли с него. Представьте скалу высотой метров семь с выступающим узким камнем, а внизу - карниз острых камней шириной метра три, образующий лагуну глубиной «по пояс» мужику среднего роста. Разбежавшись и оттолкнувшись, надо пролететь головой вниз, перелетев карниз по диагонали, и войти в воду точно над белым камнем на дне. Входит ныряющий в воду уникальным севастопольским стилем «раскоряка». Со стороны кажется, что он падает животом, но это - обман зрения. Ныряющий глиссирует над поверхностью, не погружаясь и на 40 сантиметров, при этом не испытывая ни малейшего гидродинамического удара.
Говорят, что единицы ныряют так, что даже не мочат головы. Я видел эти прыжки, удачные и неудачные, и знаю, что совершивший его становится местной легендой.
Нет, Вовчик так и не нырнул здесь, хотя легко сиганет в любом другом месте от малых скалок - до больших, включая те, что напротив «Тайваня». Вы знаете камень, на котором уже лет пятьдесят лежит фигурка девушки, вырезанная местными пацанами из камня при помощи монеток? Наверное, нет, если вы не ездили троллейбусом N6. Поверьте, там трудно нырнуть, чтобы не сломать ребра. Вовчик там ныряет легко. Но он стал легендой города не благодаря этому - chercher le dauphin.
Один из севастопольских дельфинариев, что в Артбухте, находится у набережной Корнилова. Когда-то скромное детище советской военной машины, оставшееся без финансирования, решило само заработать на рыбу для питомцев. Сейчас это - солидное бизнес-предприятие, недавно отгородившееся от горожан, помнящих бесплатное купание в стоявшем на этом месте флотском бассейне, бетонной стеной. Одну из стен заменяет кафе, выходящее окнами прямо на акваторию с дельфинами. Здесь работает сестра Леньчика, верной подруги и жены Вовчика.
Сюда она изредка заглядывает, чтобы поболтать с девчонками о жизни, отдохнуть душой от баламутного мужа. Но Вовчик, когда он на берегу, не может без Леньчика и получасу. В тот вечер он позвонил и через пятнадцать минут уже сидел рядом в кафе, наблюдая в открытое окно за шестью силуэтами, сгрудившимися в ночной воде в центре бассейна и поющими грустную дельфинячью балладу.
- Они меня зовут! - тихо сказал Вовчик.
- Папа, у тебя опять ностальгический приход начался? - взволновалась Леньчик, подозревая неладное.
Неожиданно Вовчик встал на стул, нырнул в открытое окно и уже через мгновение сидел, свесив ноги, на краю бассейна, разговаривая с морскими людьми, подплывшими поближе:
- Привет, корешки! Ну что, достало жить за жратву? Грустно? Сейчас я с вами поиграю!
Леньчик не успела ахнуть, как муж скинул шорты и с разбегу сиганул в воду.
Это была сказка: дельфины обступили его и стали играть. Он брал их за плавники и крутил хоровод, он нырял на их спинах глубоко вниз, он орал от счастья:
- Ребятки мои, да я ж ваших братьев в Тонкинском заливе рыбой кормил. Ага, и речных дельфинов в Бразилии! А Вы помните Уоллфиш Бей? Привет вам от корешков!
- Ты знаешь, - говорила мне позже Лена, - мы очень испугались. Недавно эти дельфины жестоко избили пьяного мужика - не любят они пьяных. А с этим - как будто всю жизнь дружили.
- Нормально все было, - рассказывал Вовчик, - обступили меня, трутся, просят, чтобы я им пуза почухал. Ласты подставляют, чтобы покружиться. Полный контакт! Но при том, что я всю жизнь прожил на Черном море, и сам знаешь, как я умею плавать, был вывернут наизнанку. Легкость была в теле - впору летать. И в то же время - дикая усталость, хотя я ничего и не делал, они меня на спинах возили. Их свобода личности полностью угнетена - работают за жратву. А со мной были такие жизнерадостные! С мозга мои слова считывали. Но идиллия была скоро нарушена: первым прибежал директор дельфинария, топая ногами на пирсе и визжа:
- Вылезай, Ихтиандр хренов!
Через пять минут по пирсу бегали два наряда милиции, размахивали дубинками и требовали вылезать из воды.
- Да вы сами прыгайте сюда, пареньки, - кричал в ответ Вовчик, - дельфины разрешат - возьмете меня!
Когда брат верхом на дельфинах проплывал рядом с машущими дубинами правоохранителями и топающим директором, Вовчик похлопал рукой по воде и тихо сказал:
- Мальчики, ну-ка давайте!
И дельфины дружно ударили хвостами так, что поднявшейся волной из рук опешивших милиционеров и директора смыло мобильный телефон и две рации.
Потом брата били. Ему надели наручники и сломали дубинками два ребра. Добить в отделении милиции не дали - туда уже прибежала половина жителей Стрелецкой бухты, требующая освобождения Ихтиандра, сидящего в клетке.
Когда дежурный позвонил начальнику отделения милиции с докладом, последний спросил:
- За что арестовали?
- Купался с дельфинами!
- А ты подумал, придурок, по какой статье мы его задерживаем?! Нет такой! Немедленно отпустить!
Да, его тут же отпустили - в Севастополе все знают друг друга и не прощают, когда бьют своих. Вовчику же пришлось оплатить стоимость купания и утопленного мобильного телефона, после чего он отправился домой, в родную Стрелку.
Когда он рассказывал о дельфинах, он постоянно поглаживал ноющий бок, но глаза его светились радостью, хотя и с оттенком грусти.
- Вова, - спросил я, - это что, просто кураж был?
- Да ты знаешь, - ответил он, - дело у меня было в море: подняли трал, а в нем 33 уже окоченевших дельфина. Весь экипаж тогда рыдал. Долг я им возвращал, понимаешь. И всю жизнь буду...

Оценка: 1.87 Историю рассказал тов. Navalbro : 15-08-2007

СЕВЕРНЫЕ ЗАПИСКИ

Посвящается отцу

Тюменский Север - моя давняя любовь, и, видимо, уже судьба. Ну почему южнее Тобольска мне всегда чего-то не хватает? Почему южный берег Карского моря мне гораздо симпатичнее, чем северный берег моря Черного? Ничем разумным я не могу это объяснить. Разве что... Наследственность, наверное...
Мой батя, топограф по жизни, уже в пенсионные годы удостоившийся звания «Заслуженного РФ», прошагал этот Север пешком, проехал его вдоль и поперек на вездеходах, пролетел на вертолетах и Ан-2, прошел на катерах и моторках...
Он уезжал на Север, как только в Тюмени сходил снег, и приезжал, когда снег уже лежал и не таял. А я рос безотцовщиной при живом отце. И на мои вопросы, где, мол, папа, мама, тоже топограф, только после моего рождения обосновавшаяся в конторе экспедиции, отвечала коротко - в поле. Папа - в поле.
Я вырос с этими словами, и не обижался на отца. Я гордился и горжусь им. Он ведь у меня - как Север.
А Север - он, как отец.
Оба - строги, зато порой - безосновательно щедры на подарки.
Оба - суровы, и к тому же далеко не всегда справедливы.
Оба - практичны и романтичны одновременно, и не всегда ту практичность от той романтики отличишь, не враз поймешь, где кончается одно и начинается другое.
Я люблю своего батю. Я люблю Север.
Именно поэтому я поскреб по сусекам памяти, пошелестел старыми блокнотами, и написал о том, о чем, разумеется, не упоминал в своих газетных статьях, репортажах, зарисовках и заметках.
Единственное, о чем должен предупредить читателей: все географические названия условны, все имена вымышлены, все совпадения случайны.

ЗАКОН ЗИМНИКА

«Погода была прекрасная, Принцесса была...»... Не-а, нормальная была Принцесса. Вся из себя. К ней я, собственно, и отправился в один действительно великолепный субботний день, с утра пораньше. А почему нет?
Нам выдали немножко денег в счет зарплаты (дело было в середине проклятых 90-х), и у меня, само собой, образовалась некоторая сумма - невеликая даже по тогдашним меркам, но по тем же меркам вполне достаточная, чтобы сводить девушку на дискотеку и угостить изготовленным, как я сейчас понимаю, где-то в Польше настоящим (!) итальянским (!!!) шампанским (!!!!!!). С шоколадкой.
А уж получить в ходе этого культурного мероприятия по организму от других поклонников Принцессы - это, разумеется, на халяву. Впрочем, справедливости ради следует признать, что обратный процесс тоже был совершенно бесплатным.
Загвоздка была лишь в одном. Я жил и по мере сил трудился в заполярном поселке Т., который, с гордостью могу заметить, был райцентром. Принцесса же, предмет моих до поры до времени безуспешных вожделений, занималась тем же самым в соседнем поселке Г. Расстояние между поселками составляло 18 километров.
Для Севера расстояние не просто детское - младенческое. А погода, как я уже сказал, была прекрасная.
Солнышко в тундре светило и, вопреки известному блатному шансону, таки грело - со всем своим заполярным фанатизмом. Ветра не было совсем - видимо, ему, в отличие от меня, зарплаты не дали. Температура мороза не опускалась ниже 20 по Цельсию.
Натянув комплект теплого белья, свитер, ватные штаны, унты, лохматую песцовую ушанку и свою личную гордость - настоящую канадскую парку, подаренную начальником местных геофизиков, я взял рюкзачок с джинсами, кроссовками и прочими «клубными» шмотками и направился на «автобусную остановку».
«Автобусной остановкой» мы называли утопшую в песке и занесенную снегом ржавую баржу у дороги на выезде из поселка. Откуда взялась баржа у дороги? Все просто. Дорога-то была проложена по замерзшей реке. По льду. А проржавевшая насквозь баржа зимой служила пунктом ожидания для тех, кто хотел уехать из поселка Т. в поселок Г. на одном из постоянно мотавшихся туда-сюда «Уралов» - «вахтовок» - за ее высоким бортом можно было укрыться от ветра. Для не особо стеснительных замечу, что надстройка на корме баржи
служила еще и местом для... В общем, если приспичит, то расстегивать, а уж тем более спускать ватные штаны внутри этой надстройки было куда комфортнее, чем на свежайшем заполярном воздухе.
...Я выкурил уже целых три сигареты («Мальборо», между прочим, купил ради свидания!), а ни одной «вахтовки» все не было. Вымерли, что ли? Ну и ладно.
Не больно-то и хотелось - сказал я себе. Пешком пойду! По такой погоде, да при моей-то экипировочке 18 километров - прогулка! Сибиряк - не тот, кто не мерзнет, а тот, кто одевается, как следует. К тому же по дороге меня наверняка какой-нибудь транспорт догонит и подберет.
Щен сопливый. Сосун мамкин. Пацаненок. Придурок.
Все это я узнал о себе потом. А в тот момент мне не давал покоя светлый образ Принцессы. Это что же, Сашка-бульдозерист ее на дискотеку поведет, будет поить шампанским, кормить шоколадом и распускать свои блудливые конечности? Или Витька из Дома быта? Или Антоха-радист, этот, прости господи, культурист хренов? Ну-ну. Ага. Сейчас. А вот вам всем хрен на рыло! И не по разу...
Принцесса - девушка с богатым духовным миром! Ей нужен я, а не какие-то там пижоны...
Обо всем этом я думал, шагая по проложенной «вахтовками» колее. Кажется, что-то еще и напевал себе под нос. Письма, мол, нежные очень мне нужны...
Когда я услышал дли-и-и-и-нный гудок, позади осталось уже километра полтора. Я оглянулся. Меня стремительно нагонял «Урал». Я шагнул из колеи в снежную целину. Повезло раньше, чем думал. Сейчас меня подберут, и доеду с комфортом. «Урал» пронесся мимо, даже не притормозив - обдал меня ледяным крошевом из-под колес, и исчез за поворотом.
Я специально не вру и ничего не придумываю. Мог бы сказать, что мела пурга, что в снежной круговерти небо перемешивалось с землей, что мороз был такой - плевок на лету замерзал, птицы с веток падали.
Такое в тех краях, и в самом деле, бывает, но... Нет, в данном случае все было вполне пристойно. Погода вела себя прилично. Поэтому поведение водителя «Урала» меня не возмутило. Удивило - это да. И очень. Непривычным было такое поведение... Непривычным. Впрочем, размышлять мне было некогда. Со временем было туго: впереди была долгая дорога, да ведь и не придешь же на дискотеку в ватных штанах. Надо будет еще зайти в общагу к ребятам и переодеться... Я снова зашагал по колее, но успел пройти совсем немного - сзади опять раздался гудок. Снова уйдя с дороги, я оглянулся и увидел еще один «Урал». Еще мгновение - и он остановился рядом со мной так, что ступенька под дверцей оказалась аккурат напротив моих ног. Я залез в кабину. Машина тронулась.
- Привет! Степан Васильевич меня зовут.
- Здравствуйте. Меня зовут Евгений.
- Чего по зимнику шляешься, а, Евгений? - глаза водителя были веселы, но серьезны, а лежавшая на руле рука повернулась ко мне выколотым на тыльной стороне кисти якорем.
- Да вот, иду в Г., на танцы... - рассмеялся я.
- На танцы?!
- Ага.
- По зимнику? Пешком?! На танцы?!!
Тут-то я и узнал о себе много нового и интересного. Что я щен сопливый, сосун мамкин, пацаненок, придурок, салага недоделанный, что якорь мне в жопу, к сожалению, не войдет, хотя следует все-таки попробовать, а еще очень жаль, что такой-то матери не сделал вовремя аборт пьяный старпом, потому что страна нуждается в героях, а пизда рожает дураков вроде меня!
Я слушал, не то что не перебивая, а разинув рот, и очень жалел, что нельзя достать блокнот и записать этот выдающийся в своем роде монолог, продолжавшийся до самого Г.
На въезде в Г. было что-то типа поста ГАИ, которая, кстати, в тех краях почти не водилась. Редкая зверюшка. «Блок-пост» представлял собой балок, в котором круглосуточно топилась «буржуйка» и кипятился чай. Заодно там посменно сидели три дородных и очень добрых тетушки-диспетчерши, с которыми водители решали какие-то свои водительские вопросы. Каждая «вахтовка», въезжавшая в Г., обязательно тормозила на этом посту (он имел какое-то сугубо официальное наименование, которое я за давностью лет запамятовал). Обычно пассажиры либо ждали в машине, либо выходили и шли дальше пешим ходом, благо, весь Г. можно было пересечь на своих двоих во все концы минуть за десять. Но...
- А ну, пошел за мной, салага! - гаркнул Степан Васильевич и, упруго выскочив из кабины «Урала», направился к балку. Я повиновался.
В балке, как обычно, горела печка, и пускал пар из носика старый, но надежный армейский чайник. Идиллия и лепота, впрочем, были немедленно нарушены - Степан Васильевич за грудки извлек из-за стола молодого парня, пару раз встряхнул, и так съездил ему в зубы, что звон пошел по всей тундре, а парень рад бы был улететь в любой из четырех углов, а может, и в пресловутый пятый...
- Ты чё, Васильич? - спросили, впрочем, без особого возмущения, окружающие.
Тресь! Тресь! Тресь! Степан Васильевич еще трижды покритиковал жестами физиономию висящего на его вытянутой руке парня. Потом он разжал кулак, и что-то, очень напоминающее мешок с дерьмом, плавно улеглось у его ног и свернулось калачиком.
- Так чё случилось-то, Васильич? - трое случившихся в помещении водителей были крайне заинтересованы происходящим.
- Это падло человека на зимнике бросил, - сказал Степан Васильевич, невежливо показывая пальцем сперва на лежащее тело, а потом на меня.
- Ну-у-у-уууу... Это ж, бля, позор какой!
- Извини. Ото всех нас - извини! - обратился ко мне Степан Васильевич. - Это чучело, которое мимо тебя проехало, третий день как с Большой земли...
- Ну а бить-то зачем? - спросил я, слегка, признаться, охреневший.
- А кто его бил?! - ухмыльнулся Степан Васильевич. - Так, повоспитывали слегка. Вот если бы мы его батьке рассказали - о то ж был бы пиздец!
...Откуда-то нашлась водка. И сало. И лук. И хлеб.
Поэтому к Принцессе я в тот вечер все-таки не успел... Зато постиг Закон Зимника - человека на дороге не бросают.
Сейчас на Севере все иначе. Все, как везде, и проехать мимо человека - не западло. А жаль.
А Степан Васильевич, бывший мичман Северного флота, бывший заполярный водитель, живет сейчас в Тюмени. У него три КамАЗа в дальнобое. Один водит сам, остальные - сыновья. Дай им бог удачи. Ни гвоздя, как говорится, ни жезла!

МЕДВЕЖЬИ СТРАСТИ

«Восьмерку» мотыляло по небесам, аки Ноев ковчег по волнам в разгар потопа. Гигиенических пакетов на борту Ми-8 по-моему, не водилось отродясь, но член экипажа выставил посреди пассажирского салона оцинкованное ведро, и перекрикивая рев движков, проорал: мол, если что, так блевать сюда, а кто не сюда, тот сам будет за собой подтирать. Я отвернулся к иллюминатору. Или - к окну? А хрен его знает! В общем, к застекленному отверстию в борту этого летательного аппарата. Спасибо, что не летального, извините за идиотский каламбур!
Что касается ведра, так оно меня нисколечко не интересовало. Странное свойство моего организма - не укачиваюсь.
- Чё, совсем?! Ну, и куда, спрашивается, смотрели эти военкоматовские мудаки?! Какие, на хрен, сапёры - к нам надо было! - возмущался как-то один мой северный приятель, бывший капитан ВДВ, с которым мы познакомились по принципу «всего двое не блюют» на рейсе Тюмень - Кондинское, выполнявшемся на самолете Ан-2 в, мягко скажем, хреновых погодных условиях.
...Ведро гремело по всему вертолету, народ рыгал, то попадая, то не попадая, а погода не унималась, более того, только раззадоривалась.
- Долетим! - выглянул из кабины экипажа какой-то член этого экипажа. Как позже оказалось - Сашка, вот такой мужик!
- Долетим! - повторил Сашка с такой уверенностью в голосе, что я ему сразу поверил. Впрочем, глядя в блистер (во, правильно вспомнил слово-то?), я уже видел в небе границу, за которой заканчивались тучи-облака, и начиналось ясное небо...
Ну, что ж... Прилетели. Только прилетели - сразу сели, как писал Высоцкий.
Сели мы в Н. - поселке на южном берегу Карского моря. Я сразу направился в сельсовет, и встретил там районного эколога, с которым был весьма неприязненно знаком. Эколог опять отличился! На этот раз он отличился просто-таки выдающимся фонарем под глазом. Ну, думаю, ни фига ж себе! Что случилось-то? У владельца фонаря спрашивать, вроде, западло... Вечером я был приглашен в гости на предмет выпить водки. Пригласил меня директор местного филиала райрыбозавода - двухметроворостый Аркадий Исаакович, родившийся практически в этих же краях потомок репрессированного красного командира - "троцкиста", отличавшийся пудовыми кулачищами, фигурой древнегреческого атлета и совершенно пофигистическим отношением к любым превратностям судьбы.
- Я уже еврей и я уже в Заполярье, - говаривал Аркаша. - И шо еще плохого со мной может произойти?!
При этом на все предложения родственников и начальства «уматывать в свой Израиль» Аркадий Исаакович отвечал грубо. Он официально женился на ненке, после чего родственники от него моментально отвязались. Начальство тоже умылось, и Аркаша, в общем-то, жил бы, как хотел, если бы не мелкие проблемы, которые он, впрочем, решал с еврейским изяществом, сопряженным с русским похуизмом и помноженным на ненецкий фатализм...
...Между пятой и седьмой рюмками я ненавязчиво поинтересовался у Аркадия Исааковича: а кто это экологу так приварил, что рядом с ним полярная ночь превращается в полярный день?
- Таки я, - скромно потупив взгляд, ответил Аркаша, подкладывая мне малосольной нельмы и дефицитнейшей в тех краях картошки.
- Оп-паньки! А за что?!
Довести Аркашу до рукоприкладства - это охранник природы должен был учудить что-то совсем уж из ряда вон выходящее!
Аркаша разлил по стаканам, вздохнул, и рассказал:
- Понимаешь, пока я в командировке был, медведь (белый, естественно, других у нас нет) повадился к поселку шастать. На помойке кормился. Половину поселковых собак передавил и сожрал. В общем, осадное положение, все боятся из дому нос показать. Пытались прогнать, палили в воздух из ружей, из ракетниц - медведю пофиг. Как будто знает, сволочь, что он - в Красной Книге, и никто его убивать не станет... Хотя народ за пару недель уже и для убийства созрел.
Я-то как раз в райцентр улетел, а тут прибывает это чмо, мальчик-колокольчик, эколог хренов, дитя асфальта! Медведя, говорит, надобно отловить и вывезти подальше от поселка, чтобы обратно не вернулся. Согласно инструкции!
Ну и шо ты на меня так смотришь? Как говорила моя мама Мария Моисеевна, ты кушай, кушай, рыбка свежая, не форшмак, но все ж таки! И не пьешь что-то совсем. Ну-ка, давай за полярное сияние!
- Давай лучше за твою маму, - вздохнул я. - Вот ведь несгибаемая женщина была!
- Да уж, Голда Меир по сравнению с ней - институтка...
Аркаша вздохнул, выпил, набил и закурил настоящую ненецкую трубочку, помолчал и продолжил:
- Ты же зама моего знаешь - перед любым начальством трясется, как заячий хвост. А тут - цельный районный эколог, не хер собачий! Короче, поставили на уши мастерскую, давай ловушку мастерить. Из чего? Из новенького, бля, балка, который я для третьей бригады добыл такими способами, что даже тебе лучше не рассказывать, а уж прокурору - и подавно! В общем, этот эколог, Кулибин хренов, придумал такую штуку: в балок вешается оленья туша. Медведь туда заходит через дверь, тушу жрет, а дверь автоматически запирается. Все, попался! Потом зацепить балок вертушкой и уволочь вдоль побережья, насколько керосину хватит, поставить на землю, дернуть, бля, за веревочку - дверь и откроется. Иди, белый, гуляй. А балок, значит, обратно приволочь.
Все сделали, как этот мудак придумал. Только с медведем не угадали. То есть в балок-то он вошел, и правда, через дверь. А вышел, гад, через стену. Вместе с тушей. И ушел. Совсем ушел. Обиделся, наверное, на что-то. В общем, всем зашибись. И экологу зашибись - медведя спас. И медведю зашибись - на мусоре да собаках отъелся, а напоследок целого оленя поимел на халяву. И поселку зашибись - избавились от нахлебничка. Все, бля, в шоколаде, только я в дерьме - мало того, что еще один новый балок хрен достанешь, так еще и медведем разломанный надо как-то списывать. А бригадир третьей - ты же этого хохла знаешь - снова будет из меня душу вынимать за бытовые условия!
Вот я экологу в сердцах фингал и поставил... Жаловаться, наверное, будет. Да и хрен с ним, на мое место желающих мало. Ладно, давай еще по одной...
...Аркаша умер примерно через год после этого разговора. Не подписал сам себе санитарный рейс в хорошую погоду. Деньги казенные сэкономил. Невеликие. Послал нахер своего трусливого зама и председателя сельсовета, и не подписал. И умер.
Его большое тело и огромное сердце не выдержали усугубляющегося бардака - очень уж он болел душой за своих подчиненных, безропотных рыбаков-ненцев.
Они и похоронили Аркашу на поселковом кладбище - рядом с Марией Моисеевной, которая так никогда и не узнала, где похоронен ее папа, Аркашин дедушка. И все же она никуда не уехала с той земли - с той вечной мерзлоты - в которую лег ее родной человек. И Аркаша - не уехал.
Будет им вечная мерзлота пухом.
Пусть будет им в ней тепло, как в Иерусалиме.

(Продолжение наверняка будет).
Оценка: 1.87 Историю рассказал тов. Сапёр : 03-07-2007

«Зверюга»...

- А не сходить ли нам на озеро искупнуться? - отец отложил в сторону рубанок и вытер мокрое лицо, размазывая пот по щекам. Летний день был в разгаре и столбик термометра уверенно перешагнул отметку в 30 градусов.
- Сейчас, батя, только вот энту хреновину к той заразе прифигачу - молоток уже не держится в руке, а кровь циркулирует по телу тяжелыми упругими толчками...
Кучка стройматериалов на заднем дворе с нашей помощью превращается в новый сарайчик для садового инвентаря, удобрений и прочих полезных в дачном хозяйстве вещей.
- Все, сейчас помру! Хорош мучиться, еще пол-отпуска впереди. Успеешь в свою казарму, курсант! Отдыхать тоже надо...
- Да бегу уже, бегу- выхожу на крыльцо в плавках и шлепанцах. Даю «отмашку» полотенцем. - Вперед, «гвардия»!
Дорога до озера занимает минут десять и проходит мимо обычной пригородной платформы с незатейливой и облезлой табличкой: «Пл. 54 км.». Дачная публика, заслышав шум подъезжающей электрички на Ленинград, уже собирается в кучки, распространяя вокруг себя стойкий запах клубники и цветов, заботливо выращенных на «шести сотках».
Особнячком на платформе стоит отделение солдат-первогодков под командой загорелого крепыша-лейтенанта. Машинально отмечаю, что полевая форма у него совсем новая, погоны не обмятые, не иначе, парень «по первому году» из училища...
Ну, тут все понятно. Между учебкой в Лемболово и стрельбищем в Васкелово всего-то минут сорок ходьбы. Или двадцать пять минут бега. Но если проявить смекалку и знать расписание, то пять минут комфортной езды в тамбуре «пригородной». Выбор очевиден. Двери зашипели пневматикой, едва не прищемив замешкавшегося лейтенанта, с размаху «утрамбовавшего» своих бойцов, и электричка, коротко хрюкнув гудком , шустро рванула с места...
Машинально провожаю ее взглядом... и застываю статуей Командора.
АВТОМАТ. Новенький АКМ, забытый кем-то из воинов стоит, сиротливо прислонившись к перилам платформы.
Отец следит за моим взглядом, присвистывает от изумления, подходит и берет в руки детище знаменитого оружейника.
- Знатный зверюга... - взгляд становится задумчивым... Рука по-хозяйски поглаживает ствол и как бы невзначай щелкает предохранителем. - Знатный зверюга... (Мечтательно...) А у нас дрозды расплодились, всю клубнику склевали, сволочи... Вороны снова мыло украли... От кротов опять же житья нет...
Представляю отца, ревностно защищающего грядки, стрельбу очередями под вопли соседей и пернатые тушки, валяющиеся по всему участку...
- Батя, не дури. Патронов все равно нет. Да и летехе уже сегодня ж.. на британский флаг порвут. Жалко мужика. За утерю оружия и отклонение от маршрута огребет он, естественно, на полную. И командир его. И командир командира. А об участи бойца-растяпы вообще лучше и не думать.
...Случайный прохожий испуганно шарахается в сторону и ускоряет шаг.
Представляю, как мы выглядим со стороны! Два небритых мужика в плавках и с автоматом. Сюр! Захват электрички с последующим угоном в Турцию... Душманы на отдыхе... Прохожий оглядывается еще раз и на всякий случай переходит на бег... От греха отсоединяю магазин, передергиваю затвор, делаю «контрольный» вверх и заворачиваю «трещотку» в линялое пляжное полотенце. Кончик ствола с мушкой все равно предательски торчит из свертка.
- Пошли лучше расписание смотреть, когда ближайшая на Сосново пойдет... Чует мое сердце, увидимся мы еще с летехой сегодня... И очень скоро...
Злорадно прикидываю про себя: так, вот сейчас выгрузились, строятся, проверяют снаряжение... Опаньки! Чего ищешь, солдат? Автоматик? Всего-то?
Вот радость-то в доме! И куда же он подевался? Хомяк сгрыз?
Еще пару секунд на раздумье... Ну что, осознал в полной мере? А чегой-то лицо у тебя, лейтенант, побледнело? И озноб вдруг в такую жару пробрал... И Забайкальский округ перед глазами вдруг замаячил... На всю оставшуюся службу.
Интересно, даст он бойцу в ухо или удержится? Почему-то чувствую, даст. Но очень быстро и только один раз, ибо времени в обрез. Вернее, его просто нет.
А стрелка на часах бежит и бежит себе, потихоньку сводя на нет и так невеликие шансы вернуть пропажу.
Расписание ехидно подсказывает: обратная электричка через полчаса. Спокойно сидеть и ждать на платформе - инфаркт через пять минут гарантирован. Значит, побежит. И очень быстро. Бойцов с оружием бросить не может, значит, и их погонит... Не загнал бы только...
Засекаю время, мысленно командую: «На старт... Внимание... Марш!» и почти физически слышу командирское: «За мнооой!!! Бегооом!!! Бегом, я сказал, е..., б...!!!» Вот и голосок «прорезался»! Вперед, орлы! Даешь рекорд! Посрамим все нормативы, они не для таких ситуаций писаны!
Вся карьера мгновенно валится под откос и единственное, что он может сделать, прибавить. До судорог, до рвоты, до белых мух в глазах, подгоняя пинками отстающих и задавая всем бешеный темп.
Три километра. Из них два - по извилистой тропке вдоль насыпи и последний - по раскаленному асфальтовому шоссе. Солнце жарит нещадно, безветрие... Автоматы, подсумки, сапоги. Особо не побегаешь...
В общем-то не смертельно, не марафонская дистанция, нас, бывало, поутру и на «пятерик» для разминки гоняют... Ничего, привыкли... Вот только приз у тебя, летеха, сегодня особый. Потерять автомат в начале службы - это тебе не кот начхал... Это серьезно.
Да нет, мужик, вроде, крепкий, выдержит. А солдатикам просто деваться некуда, вот и несутся, задыхаясь и отбивая себе бока подсумками...
Прикидываю: вот уже асфальт начался, теперь затяжной подъем... Не отставать! За мной, чудо-богатыри! Только осторожнее, там как раз за поворотом совхозная машина молоко привезла, уже и очередь, наверное, выстроилась. Вы уж там поаккуратнее, не опрокиньте никого с ходу. А то бабульки бидонами закидают.
Ну вот... А я предупреждал! Издалека вижу, служивые, вылетев из-за поворота, аки стая диких кабанов, сносят половину любителей свежих молочных продуктов. Што, ребятки, тормоза отказали? Разгневанные вопли дачников хорошо слышны даже на станции.
Так, не расслабляться, последние пятьсот метров остались. А приз ваш - вот он. У меня. В полотенце завернут. Старое такое, с розочками.
А лейтенант молодца! Бегут колонной, слаженно... Он, как отцу-командиру и положено, несется впереди, задает темп группе, постоянно поправляя ремни от ЧЕТЫРЕХ висящих на плечах «стволов», снятых с отстающих. Ну давай-давай, родной! Ставка в этом забеге не «золото»... Вся служба твоя на кону сейчас. По крайней мере, ты так думаешь. Все. Финиш. Смотрю на часы: так и есть, все нормативы посрамлены. Пора резервировать место в олимпийской сборной.
Метров с десяти вижу, как все буквально взлетают на платформу, озираются по сторонам, рассыпавшись в разные стороны, прочесывают метр за метром густой кустарник возле перил. Как лейтенант обмахивается фуражкой, задыхаясь и ловя ртом раскаленный воздух, обреченно садится прямо на придорожный камень...
Потом выхожу из-за дерева, негромко окликаю, жду, и... не торопясь разворачиваю полотенце. «Знатный зверюга» маслянисто и успокаивающе поблескивает в свете палящего солнца.
Одновременно отец недвусмысленно показывает пальцем на вывеску: «Гастроном». Лейтенант дышит как загнанная лошадь, но счастливо кивает головой и тянется за бумажником...
...Я выгружаю в холодильник из сумки бутылки «Жигулевского», отец молча стоит рядом и укоризненно посматривает на стаю дроздов, методично уничтожающих наш урожай прямо под носом у совершенно размякшего от жары пушистого «сибиряка» Макса, который в наше отсутствие, похоже, заключил договор о ненападении с местной живностью. ...Потом машет рукой, дескать: «Да подавитесь вы!», тоскливо вздыхает, берет ящик с инструментами и идет на задний двор...

Оценка: 1.86 Историю рассказал тов. Механик : 24-09-2007

УРОК ПАРКОВКИ

(Шоферские истории)

Вот ведь, блин, название!. Применительно к немецкому, еще допустимо менять Н на G, и Hamburg становится Гамбургом. Но, по отношению к финскому языку, обычно такого не делается. Тут же, видимо, просто некуда деться, ибо наименование населенного пункта где расположено место нашей дислокации, звучит для русского уха, ну крайне неприлично! Городок находится примерно в девяноста километрах к юго-западу от Тампере, и носит название Huittinen. А если учитывать еще и то, что летом здесь, в зданиях учебного центра, размещен детский лагерь для школьников из России, которых я сюда и привез, то с самого начала было принято и писать и называть Гуйттинен. Ну, пионеры, конечно же, поначалу хихикали над неприличным названием, но через пару дней успокаивались. Нuittinen - даже на дорожных указателях написано. Да и детишки нынешние - не чета прежним . Этих уже трудно чем то удивить...
Возраст разный - от младшего школьного до выпускников. А сюда они едут, чтобы отдохнуть и попрактиковаться в английском. Педагоги из туманного Альбиона дело свое знают отлично, да и дети довольны - некоторые постоянно сюда ездят уже не один год. Вообще- то неплохая альтернатива ушедшим в прошлое пионерским лагерям. И отдохнуть и язык подучить с англичанами...
Плюс, соответственно, разные поездки и экскурсии, которые мне и приходится обеспечивать.

Машина не слишком новая - «Мерс» с приличным пробегом, но довольно бодрый и не слишком потрепанный жизнью. Неделю назад я добросовестно облазал его, что называется, «от киля до клотика», и через день вручил хозяину длиннющий список всего потребного для ремонта и нормального обслуживания машины. К чести шефа, он не удивился, и, отправившись вместе со мной в магазин, беспрекословно оплатил все приобретения. И вообще - русский хозяин - это не прижимистый финн! Понимает, что без надлежащего ухода машина ходить не будет. Жаль, конечно, что он приобрел «мерса». И обслуживание, и ремонт достаточно дороги, и сервисных центров не так уж много. Расположены обычно в крупных городах. Да капризные они - «мерсы». Слишком много всякой электроники, которая постоянно входит из строя, а вместе с ней, соответственно, жизненно важные системы автобуса начинают сбоить и работать не так как нужно или вообще не работать. Но тут выбирать не приходится. Чем богаты - тем и рады. Шеф и сам понимает, что «Скания» гораздо предпочтительней и в плане ремонта и в плане обслуживания. Сервисные центры чуть ли не в каждой деревне, да и проще она в эксплуатации. Максимально функциональный аппарат. Ничего лишнего, и вместе с тем все то без чего нельзя обойтись. Но «Скании» пока нет. Поэтому будем эксплуатировать «мерса».
Три дня ушло на ликвидацию неизбежных мелких неисправностей. После пробной поездки накрылся тахограф. Придется ехать в ремонтную контору в Тампере. Созвонился, договорился о времени. Прибыл. После снятия оного вынесли неутешительный вердикт - реанимации не подлежит, нужна замена. Новый обойдется в восемьсот евро. Звоню шефу. Тот совершенно спокойно интересуется возможностью оплаты по счету. Потому как такого количества налички у меня с собой нет. Ремонтники мужики отличные: - Никаких проблем! Хоть налом, хоть безналом!
Тахограф поставлен, теперь его нужно сертифицировать. Просят отогнать автобус на контрольный участок. Забираюсь в кабину, втыкаю заднюю. Новый номер! Рычаг передач подозрительно свободно болтается в гнезде. Отпускаю сцепление. Писец, приплыли! Пепелац как стоял, так и стоит. Глушу двигатель, откручиваю болты кожуха. Так и есть! Ручка КПП. Уже когда-то была отломана и приварена и, причем, похоже, не единожды. Сволота бывший хозяин - мог бы и предупредить... Хорошо еще, что нигде по трассе это не случилось, а то куковал бы до прибытия эвакуатора, да и содрали бы за доставку немало. Мужики сочувственно качают головами - в такое время, да еще и в пятницу, найти сварного абсолютно нереально - все давно уже по домам и дачам разбежались. Звоню шефу. Тот дает команду действовать по обстоятельствам. ОК. Обежав близлежащие еще работающие конторы, прихожу к неутешительному выводу, что хрен кто поможет. Конец рабочего дня - все уже мыслями на дачах, дома или на худой конец с бокалом пива в пабе. Звоню в сервисную службу МВ, объясняю ситуацию и прошу прислать техничку со сваркой. Оттуда отвечают, что технички, дескать, у них нет - могут прислать эвакуатор, который оттащит в центр, где поменяют рычаг полностью... Обещаю перезвонить после того как посоветуюсь с начальством.... Начальство, конечно, заплатит, но стоит ли сейчас вызывать эвак? Тем более - знаю их расценки! Мерсовский центр самый дорогой - доставка эваком обойдется, как минимум, в две с половиной сотни.
Попробуем другие варианты. Звоню в «Скан-Сервис», ибо там, точно знаю, есть техничка со сваркой и автогеном. Откликаются. Долго выясняют, что за фирма, номер счета и прочие дела. Наконец, обещают прислать сварного. Сидим, ждем. Прибывает микрик «Фиат- дукато» со сваркой. Договариваемся о цене, мужик подключает сварочный аппарат и через десять минут рычаг надежно приварен. Счет выписан, «Фиат», шустро развернувшись, скрывается за поворотом... Можно ехать! Сэкономил я порядочно, ибо все удовольствие обошлось в три сотни.
Мерсовский центр вряд ли стал бы заваривать ручку - просто поменяют на новую. Посчитал, прикинул... Короче, сэкономил штуку, как минимум. Еще один плюс в пользу «Скании»! Нравится мне их подход! Надо - приехали и сделали. Хоть в выходной, хоть ночью. Но, теперь будем иметь в виду, что этот узел у нас уязвим. При возможности надо на разборку заехать и найти запасную. Пусть лежит в багажнике. Не торопясь, еду назад. Надо бы еще резину сменить на переднем мосту. Звоню шефу, тот обещает договориться на шиномонтаже.
Перезванивает через полчаса - в понедельник к девяти утра меня ждут на переобувание. Отлично! В принципе - и эта резина еще походит. Поставлю назад, а то там внутренняя пара совсем уже никакая. Ну, это, как и везде - продавая автобус, хорошую резину поснимали, обули старую, а совсем уж левые баллоны сзади внутрь поставили. Жаль, не я машину принимал! Ее приобрели еще зимой, а потом стали искать водилу. Лучше б наоборот, глядишь обошелся бы на пару тыщ дешевле... Потому как, я думаю, там не только колеса - наверняка еще немало отыщется...

Суббота... Кому выходной, а кто и работает... Вооружившись щеткой и наждачкой, ликвидирую ржавчину на порогах багажных отсеков. Вечером везти детей в аквапарк. Это километрах в сорока. Город Forssa. Ну, хоть тут то название приличное...
Солнце печет, как в Африке, прохожусь по порогам мастикой из баллончика. Черная блестящая поверхность на глазах становится матовой - при такой жаре все сохнет прямо на глазах. Убираю инструменты, скидываю комбез. В салоне вообще не продохнуть - за день на солнцепеке автобус раскалился и напоминает сауну на колесах. Запускаю двигатель, врубаю кондиционер. Пусть охладится, а то уже скоро и ехать...

16.30 местного времени, два автобуса полностью загружены, сто человек детей жаждут аквапарка, горок, бассейна и прочих развлечений. В салоне оживленный гвалт и смех, воспитатели с трудом добиваются относительного спокойствия.
Ну, вроде как расселись, угомонились. Вторая машина - « Volvo В10», водителя звать Тимо. Он - ведущий, я - ведомый... Поехали!

Forssa. Подъезжаем к аквапарку. Большое здание с надписью «Vesihelmi» на крыше. Переводится как «водная жемчужина». Обширная стоянка заполнена едва на четверть - желающих поплавать в бассейне маловато. Выходной, погода хорошая, все на природе отдыхают. Стоянка для автобусов расположена практически у входа, рассчитана на три машины в колонну, но прямо посредине ее, вызывающе и нагло расположился новенький приземистый черный BMW-кабриолет в спойлерах, на спортивных дисках и низкопрофильной резине шириной с автобусное колесо. Блестящая труба - прямоток, калибра ротного миномета - не меньше. Поставить на стоянку, видимо, пальцовка не позволила.
От нее же идти до входа аж целых пятьдесят метров! Да еще и солнце там печет, а тут в тенечке, прямо у входа - милое дело! И плевать, что остальные машины дисциплинированно стоят на парковке! Выше нас - только горы! Круче нас - только яйца!
Тимо объезжает его и встает спереди, я причаливаю сзади. Открываем двери, дети с радостными криками устремляются к входу. Ну что ж, два часа у нас есть, можно сходить попить кофе. На другой стороне улицы открытая кафешка, в тени под тентом легкий ветерок лениво шевелит листву....
Мысль, видимо, родилась одновременно в обеих головах. Автобус Тимо начинает медленно пятиться... Ближе... еще ближе...Расстояние между бампером блестящей игрушки и выхлопной трубой автобуса неумолимо сокращается. Стоп! Вспыхнули стоп-сигналы, зашипела пневматика. Впритык! Он что, такой крутой профи что ли?! С уважением смотрю на широкую корму «Вольво». Ах, вот оно что! У него камера сзади висит! То-то он так уверенно подпер!.. Втыкаю первую, отпускаю ручник, и медленно отжимаю сцепление. Тимо уже вышел и наблюдает сбоку за моими маневрами. Ну, у меня камер ни сзади, ни спереди нет, будем расчитывать на глазомер. Тимо рукой махнет, если уж совсем критично будет.... Пожалуй, хватит! Ставлю на ручник и глушу двигатель..
Тимо, ухмыляясь, показывает большой палец. Закрываю дверь, заглядываю под бампер. Нормально! Сантиметров пять я ему оставил. Примерно столько же у Тимо.
- Ну, что, пойдем, ударим по кофе? - он кивает на веранду кафе - там вкусные пирожные, я всегда сюда хожу.
- Пойдем - соглашаюсь я - Обзор хороший с веранды, интересно через сколько он вылезет.
- А может она, а не он - улыбается Тимо.
- Скорее всего, они, - подытоживаю я.
Кофе тут неплохой, надо признать. Заказываю себе эспрессо и стакан минералки, Тимо - любитель сладкого, заказывает пирожное и капуччино, шутит с хозяйкой. Он тут живет, его все знают. Постоянный клиент. Этакий Винни-Пух! Даже чем то похож на него, такой же упитанный...
Примерно через час из дверей аквапарка с видом хозяев жизни выходят два субъекта лет восемнадцати- двадцати и направляются к стоянке.
.Распальцованные детишки богатеньких родителей, не иначе. В этом возрасте самому на такую машину явно не заработать Тимо закуривает и устраивается поудобнее, чтобы не пропустить ни секунды начинающегося представления.
- Гомики, что ли? - смотрю я на остановившихся у машины и тупо пялящихся на нее сопляков.
- Не-е-е... - тянет Тимо - Вон их подружки идут еще...
Подбегают две раскрашенные девицы с прическами фасона «я упала с самосвала - тормозила головой» Волосы блещут буйством колеров - такое впечатление на головы вылили несколько банок краски. Слышатся возмущенные крики, дескать, гребаные автобусники, понаставили тут своих сараев, и прочее... Минут через десять обстановка становится пожароопасной - один из юнцов смачно плюет на борт автобуса и начинает в бешенстве пинать его ногой.
- Может пойдем , а то еще эти засранцы автобус поломают - привстаю я с кресла.
Тимо с улыбкой удерживает меня за локоть и кивком показывает на стоянку, по которой медленно двигается полицейский микроавтобус. Стражи порядка прекрасно видят всю картину, «фолькс» останавливается за спиной продолжающего футболить борт автобуса, сопляка. На плечо юноши ложится тяжелая рука констебля, вопрошающего, судя по всему, чем это он тут занимается. Девицы наперебой начинают возмущаться автобусниками, запершими их красивую машину. Полицейский - мужик примерно нашего возраста, невозмутимо просит владельца машины предъявить документы. Второй юноша лезет в бардачок и протягивает техпаспорт, затем вынимает из бумажника права. Констебль, забрав документы, приглашает его пройти для составления протокола на предмет нарушения правил. Показывает на знак «стоянка запрещена». Тот понуро следует за полицейским. Весь лоск и все понты волшебным образом куда-то улетучились. Пропал золотой мальчик - хозяин жизни! Мгновенно трансформировался в нашкодившего мальчишку... Через пять минут он вылезает из полицейской машины, держа в одной руке документы, в другой квитанцию штрафа. «Фолькс» отъехал от стоянки, через пару минут у Тимо в кармане запиликал телефон.
- Привет, Юха! Да... Да, я конечно, детей в бассейн привезли... Видел я все - в кафе напротив сижу ... Вот кофе допью и минут через десять- пятнадцать подойду... Ничего, пусть посидят подумают. На сколько ты их штрафанул то?.. Да я понимаю, что им эти деньги- тьфу и растереть- папаша заплатит, однако в реестре нарушений уже засвечен... Как?.. И тоже за парковку?! Ах, за скорость... Теперь еще раз попадется на чем нибудь - и права на полку положит. Ну, давай, удачного вечера!
- Юха, - поясняет он мне - Мы с ним в школе в одном классе учились. А сейчас на дороге часто встречаемся - он в полиции работает, я на автобусе... - Тимо встает и благодарит хозяйку за кофе, та улыбается и приглашает заходить почаще.
- Ладно, пойду, автобус подвину, а то скоро уже и дети выйдут, ни к чему им на этих попугаев любоваться. - Тимо неторопливо подходит к автобусу. Юнцы стоят, цедя сквозь зубы ругательства, и злобно глядят исподлобья, однако активных действий больше не предпринимают. Тимо, наклонив голову, смотрит на грязные следы кроссовок на борту автобуса, затем переводит взгляд на их хозяина. Тот стоит в вызывающей позе и нагло ухмыляется, затем плюхается за руль и выжидающе смотрит на Тимо, который неторопливо отпирает автобус и забирается внутрь. Через недолгое время широкая вольвовская корма начала медленно отползать от блестящего авто. BMW взревел мотором, выскочив из за автобуса, с визгом шин пролетел вдоль стоянки, вошел боком в поворот, вывернул и понесся по пустынной улице....

Сине-белый полицейский «Фольксваген», радостно завывая сиреной и вспыхивая мигалками, вырулил из за угла, и устремился следом...

Оценка: 1.85 Историю рассказал тов. Бегемот : 16-07-2007

Лучшие истории 2007 года из раздела "Щит Родины"

Чужие Фермопилы

Вспомнил отцовскую фронтовую историю. Как жаль, что я их помню так мало!
История тоже, кстати, про Фермопилы...

***

Донские степи, душное лето сорок второго. Силы Степного и Воронежского
фронтов откатывают к Сталинграду. Сплошное отступление. Бегство. Отец -
командир саперного взвода, вместе со своей частью идет в хвосте войск.
Минируют отход.
Мимо проходят отставшие, самые обессиленные. Того мужичка, как рассказывал,
он тогда запомнил.

Сидит у завалинки загнанный дядька, курит. Взгляд - под ноги. Пилотки нет,
ремня - тоже. Рядом "Максим". Второго номера - тоже нет. Покурил, встал,
подцепил пулемет, покатил дальше. Вещмешок на белой спине, до земли клонит.
Отец говорил,
что еще тогда подумал, что не дойти солдатику. Старый уже - за сорок.
Сломался, говорит, человек. Сразу видно...

Отступили и саперы. Отойти не успели, слышат - бой в станице. Части
арьергарда встали. Приказ - назад. Немцы станицу сдают без боя. Входят. На
центральной площади лежит пехотный батальон. Как шли фрицы строем, так и
легли - в ряд.
Человек полтораста. Что-то небывалое. Тогда, в 42-м, еще не было оружия
массового поражения. Многие еще подают признаки жизни. Тут же добили...

Вычислили ситуацию по сектору обстрела. Нашли через пару минут. Лежит тот
самый - сломавшийся. Немцы его штыками в фаршмак порубили. "Максимка" ствол
в небо задрал, парит. Брезентовая лента - пустая. Всего-то один короб у
мужичка и был.
А больше и не понадобилось - не успел бы.

Победители шли себе, охреневшие, как на параде - маршевой колонной по пять,
или по шесть, как у них там по уставу положено. Дозор протарахтел на
мотоциклетке - станица свободна! Типа, "рюсськие пидарасы" драпают. Но не
все...

Один устал бежать. Решил Мужик постоять до последней за Русь, за Матушку...
Лег в палисадничек меж сирени, приложился в рамку прицела на дорогу, повел
стволом направо-налево. Хорошо... Теперь - ждать.

Да и ждал, наверное, не долго. Идут красавцы. Ну он и дал - с тридцати-то
метров! Налево-направо, по строю. Пулеметная пуля в упор человек пять
навылет прошьет и не поперхнется. Потом опять взад-вперед, по тем, кто с
колена, да залег
озираючись. Потом по земле, по родимой, чтобы не ложились на нее без спросу.
Вот так и водил из стороны в сторону, пока все двести семьдесят патрончиков
в них не выплюхал.

Не знаю, это какое-то озарение, наверное, но я просто видел тогда, как он
умер. Как в кино. Более того, наверняка знал, что тот Мужик тогда чувствовал
и ощущал. Он потом, отстрелявшись, не вскочил и не побежал... Он
перевернулся на спину и смотрел в небо. И когда убивали его, не заметил. И
боли не чувствовал. Он ушел в
ослепительную высь над степью... Душа ушла, а тело осталось. И как там фрицы над ним глумились, он и не знает.

Мужик свое - отстоял. На посошок... Не знаю, как по канонам, по мне это -
Святость...


Оценка: 1.87 Историю рассказал(а) тов. Бобров Г. Л.: 03-07-2007


ОДНАЖДЫ ГДЕ-ТО...

Он просто жил.
Разумеется, у каждого человека есть свои сложности, свои тайны и свои мечты.
Проблема в том, что они не стоят на месте стреноженными лошадьми, а вертятся в большом калейдоскопе жизни, иногда меняясь местами - проблемы становятся отдушинами, секреты - плакатными лозунгами, да и сам этот калейдоскоп иногда напоминает пустую бутылку с запиской об обстоятельствах кораблекрушения, болтаемую штормами вдали от любых берегов, к которым можно пристать.
Когда жизнь представляется именно таковой, остается просто жить.
Он и жил. Отца почти не помнил - вроде как убили его на лесозаготовках, но
тела не нашли. Да и деревни своей, откуда родом, тоже не помнил - мать
собрала его и брата, да и подалась в город. Город был один, дальше на восток начиналось море. Время было смутное, наделяющее безобидные слова, "кулак", например, смертельным смыслом, зато делающее страшных людей вершителями судеб, время было непростое. Оно и уработало маму - простую, наивную, доверчивую. Была бы у них еще сестрёнка, да не вышло что-то, и забрало это "что-то" мать с собой в могилу - она, как всегда, думала, что покровит и пройдёт...
Детский дом разлучил с братом (навсегда), но научил выживать. Оказалось, что он мог слышать сразу нескольких человек, скрип одного вагона трамвая
отличался от другого, а по свистку милиционера он мог безошибочно сказать,
далеко ли он, или уже пора драпать. Так и держали его на стрёме, неохотно
делясь. Но потом всех переловили, пришлось пробиваться самому. За первые
часы, украденные на рынке, долго били витой ножкой от стола. Не стало
передних зубов, а два пальца, указательный и средний, на правой руке,
срослись изогнутой баранкой. И не взяли бы в ФЗУ из-за них, пальцев, но
начальник учебного участка пожалел. А директор на завод пристроил, и сунул
потом комсомольскую путевку, на военную службу. Много человек сделал. Можно
сказать, вторично жизнь подарил.
Случайно или нет, но оказался он в учебном отряде младших специалистов
Морпогранохраны. Удивлялись все: шпана-шпаной - и в НКВД. И там оказалось,
что мало того, что у него есть музыкальный слух, два своих пальца, на
которых он научился так забойно свистеть, но из-за которых почти не мог
писать, уникальным образом охватывали набалдашник телеграфного ключа, и рука не уставала. А писать его учили левой. Так и ползли такие разные, звонкие, отчётливые, как выстрелы <маузера>, и мягкие, глухие, как застенные рыдания, или прерывистые из-за помех, как кашель чахоточного, и совсем незаметные, шепотом умирающего, точки и тире азбуки Морзе, от ушей по рукам - по правой к ключу, по левой - к карандашу над блокнотом... Научили всему - гладить флотские клёши (кто пробовал гладить настоящие клёши, тот поймёт), прибирать кубрики до блеска, тянуться в струнку и даже стрелять покалеченной рукой - вот только тяжестей больше пуда поднимать не давали. Ему было все равно, но так было положено. И еще - так и не научили политике партии. Не верите?
Удивляетесь, что с маленькой буквы написано? А тогда не удивлялись - всё
куда как проще было. Поняли однажды, что не надо это человеку. Только хуже
будет. Из-за его молчания или ответа невпопад пострадают все. Ну и оставили
в покое, удовлетворившись тем, что он тщательно записывал все в тетрадке -
округлив левую руку, как все, переученные с травмированной правой.
И вот тогда, в период любования разложенным по полочкам, появились в его
жизни три вещи, которые и определили всю ее перспективу - корабль, гитара и
краснофлотец Петухов.
Корабль был итальянский и очень красивый. Сами тогда таких делать не умели,
да и недосуг было, и вот пришли с далёкого и манящего Запада два этих
красавца, уроженцы Генуи - элегантные, свеженькие, норовистые, резко
выделяющиеся из разномастной ватаги имеемых судёнышек-горемык отсутствием
угольной копоти - над трубами туго дрожал прозрачный, упруго вибрирующий
шлейф дизельного выхлопа. Тогда это было в диковинку. Доводилось ли вам
испытывать ощущения от густого запаха корабельной соляры? Говорят, итальянцы давно потеряли традиции Римской империи - так может быть, их просто развезли по свету их корабли? А когда эти корабли, после ряда известных событий, поменяли безликие номера на звучные фамилии пусть умерших, но весьма и весьма именитых людей, стало даже немножко страшно - против воли появилась опаска "не соответствовать", "не справиться", и даже - вот так иногда приходит истинное понимание вещей, которые долго пытался вызубрить - "не оправдать".
Гитара обнаружилась в рундуке матроса из перегонного экипажа, он то ли забыл ее, то ли оставил. Инструмент был хороший, но побитый жизнью. Сменившись с вахты, он чаще всего шел в кубрик и слушал, как комендоры терзают инструмент, вытягивая из полысевших неаполитанских струн настоящую русскую тоску - бессмысленную и беспощадную. С чувством он примириться мог, но вот со звуком...
Однажды убежав в увольнение, он взял гитару с собой - не знал что именно, но чувствовал, что надо что-то делать. Попалась вывеска - "Ремонт патефонов".
Старый еврей (уж простите за подробность - эта банальность оттого и
банальна, что русским для такой работы часто чего-то не хватает) не имел к
патефонам никакого отношения, он просто продавал иглы. Зато там же его
отпрыски клеили старые рассохшиеся деки, вырезали колки, натягивали новые
английские струны, и - о чудо - даже лакировали смычки. История умалчивает о том, почему старый еврей решил восстановить гитару бестолково мнущегося в
углу военмора - может быть, инструмент действительно был фирменным, а может, не в гитаре дело было, а в этом моряке-погранце с изувеченной рукой - ведь ясно было, что играть он не умеет. Еврей взял гитару, провёл большим пальцем по ладам. Поставил в уголок. Кряхтя, нагнулся, и вытащил откуда-то другую - попроще, но совершенно целую и с новыми струнами. Еще покряхтел и вытащил самоучитель с "ятями" и камертон. И сказал: если что - пусть заглядывает.
Гитара заселилась в радиорубку, а там чужие не ходят. Он не учился петь - он учился играть, подстраивая бой под четыре пальца. Старый гитарный букварь был академичен - и эта академичность, вот тут впервые и появившись в его жизни, как-то сразу встроилась в неё оттенками ощущений "хорошо" и "плохо".
Не столько самими оценками, сколько их приращениями туда и обратно. И
довольно скоро заунывное стеклообразное банджо новичка зазвучало искренними
детскими композициями Чайковского, а потом и довольно правильным Моцартом,
слегка напрягшим политрука, но, поскольку дело не вышло за пределы
радиорубки, и ход ему давать не стали.
И эта история со временем стала бы идиллией, если бы не краснофлотец
Петухов. Краснофлотец Петухов был старшим радистом и отменным, искренним,
блестящим, неповторимым бабником. Не таким бабником, который коллекционирует победы, обязательно выискивая в каждой новой жертве ускользающий идеал, глупый и бесполезный в своей нереальности, и не находит его, обреченный вечно бежать по кругу своего разочарования; а таким, который в каждом новом жесте, движении, изгибе линии бедра и причудливом рисунке родинок на спине читает уникальное свидетельство обилия, щедрости, неизбывности жизни как таковой. Дневников краснофлотец Петухов не вёл, но, будучи неплохим рассказчиком, частенько поведывал своему молчаливому подчиненному истории женских жизней, коих он оказывался причастен, старательно обходя вопросы как физиологии, так и собственно койки. Например, женская способность долго и напряженно работать, или, скажем, почему ни в коем случае нельзя относится к чужим детям, как к чужим, или вот - почему одна его подруга в состоянии одеться во что угодно и глаз не оторвать, а на второй каракулевая шубка сморится как панцирь на черепахе, но при этом первая не в состоянии правильно поджарить картошку, а вторая может дать сто очков шефу лучшего ресторана города - и обе они работают бухгалтерами. Нет, он не был рафинированной экзальтацией Дона Жуана по-советски, он был обычным добрым бабником. Он не старался поучать - он просто делился собственными рассуждениями. И они дарили благодарному слушателю тот опыт, в котором так нуждалась его, слушателя, дремучая душа, взошедшая на качественных дрожжах классической музыки.

Таким образом, находясь на военной службе в Морпогранохране НКВД, на новом и хорошем корабле, в обществе совсем неплохой музыки и краснофлотца Петухова, мой герой удивительным образом оказался исповедан и причащен жизнью так, как это может только присниться младенцу. Мой герой, недалёкий, даже тёмный, безродный сирота, болтавшийся в событийном море неприкаянной пустой бутылкой, в которой, когда ее волею провидения прибило к берегам бухты пусть не сказочной, но какой-то добротной и основательной красоты, оказался подробная, хотя и довольно простая карта с точным местом спрятанных сокровищ.
Когда началась война, он не удивился - в конце концов, всё его, и не только
его, детство прошло в состоянии войны с окружающей реальностью - так что
странного в том, что эта война, вдоволь наигравшись фланговыми обходами,
втупую, большими батальонами, ударила в лоб?
Но война шла где-то далеко, на Западе, туда уезжали добровольцы, оттуда
приходили потом треугольные письма. Его тоже попросили написать рапорт
добровольцем, он написал. Краснофлотца Петухова отправили, его - нет.
Краснофлотец Петухов будет потом голыми руками выбрасывать за борт снарядные ящики с горящей баржи на Волге, потому что на ней еще сто человек раненых и две престарелые, закопченные и валящиеся с ног от усталости и впитанного горя медсестры, но все это окажется напрасным, потому что оставшиеся без бомб "юнкерсы", пользуясь безнаказанным господством в воздухе, будут остервенело штурмовать баржу, пока не закончатся и патроны, и краснофлотца Петухова перережет пополам струя горячего свинца, и одна оставшаяся в живых медсестра за секунду до взрыва снарядов на объятой огнем неуправляемой барже закроет своей высохшей чёрной рукой его васильковые глаза, в которых отражались бегущие над ними облака.
И мой герой увидит всё это в цветном сне - первом в его жизни - ибо между
местом гибели краснофлотца Петухова в волнах великой русской реки и режущим
воду не менее великого, хотя и общего, океана советским пограничным
кораблём, между молотом разгулявшейся войны и наковальней тревожного мира
есть восемь часов поясного времени, но нет и волоска надежды на то, что чаша предопределённости минует причастных тайнам.
И через долгие четыре года, когда уже отгремел победный салют, и уже
добрались до адресатов последние похоронки, и все уже закончилось, и всё еще только начиналось, война пришла и сюда, и упала сверху на морской
погранотряд, на корабли дивизиона Морпогранохраны, на сопки, вулканы и
острова.
Это была странная война. Не та война, на которой погиб краснофлотец Петухов.
Другая - она пришла и упала без сил, ибо ее те же четыре года, лишь чуть
позже начав, гнали через великий океан к берегам, с которых она стартовала - гнали чужие люди, которые жили лучше, но погибали - так же.
И мы ее зачем-то подобрали. Война - она такая: она манит блестящими пробками интересов и яркими этикетками контрибуций, но внутри находится только ярость и боль, после которых, на утро, всегда остается тяжелое горе.
В сплошном тумане без радаров ходить тяжело. Но еще тяжелее стрелять.
Бесполезно. А стрелять, и полезно стрелять, придется - это аксиома поддержки десанта. Корабли пограничного дивизиона должны обеспечить высадку частей морской пехоты на острова - там враг, он наконец-то назначен, но он был всегда - этот враг был всегда. Он окопался. Он укреплён и опасен. Он считает острова своими. Чёрт-те чё с этими островами. Но сейчас не время.
На кораблях готовы 22 радиостанции - восемь полевых пунктов управления и
четырнадцать корректировочных постов. Эти посты должны наводить огонь
кораблей - очень точно и безошибочно.
Он не думал, что его убьют. Нет, он не боялся. Просто никогда не думал об
этом. Только вспоминал свой сон про смерть краснофлотца Петухова.
Десантные плашкоуты -лохани - открыли огонь первыми, пока с другой стороны
через пролив, который он так долго охранял, гремела артиллерия - батареи
обменивались гостинцами. Десантные плашкоуты открыли огонь первыми и
проиграли - враг, маленький узкоглазый враг взял их в кинжальный огонь
полевой артиллерии, щедро присыпав сверху из минометов.
Когда LCI начал тонуть, развернувшись развороченным бортом к царю Посейдону, он карабкался на противоположный, торчащий из воды борт - прижимая к груди рацию. Сердце крошило молотками виски, выбрасывая красную кровь из разорванной осколком ноги. Она лилась на красную палубу - эти чужие и богатые союзники на своих кораблях делают палубы красными, чтобы не было видно крови - и терялась. Ну и ладно, подумал он. Три большие пушки - 1200 метров - считал он про себя, закрыв глаза и фильтруя реальность через рёв ритмичных волн артериального давления в ушах - миномёты - вот на том утёсе, метров 700. Шарнир, я Луг-7, прием. Два шедевра природы, две барабанные перепонки, быстро схватывающий ситуацию мозг и тяжеленная дура-рация - больше в жизни не было ничего. Его подхватили, дернули за плечи, повалили на палубу подошедшей пограничной <мошки>, можешь работать? Он мог. Катер рвался к берегу, обходя горящие плашкоуты, а с берега молотили уже и подошедшие танки. Плохие танки, краснофлотец Петухов погиб, выбрасывая снаряды к пушкам куда лучших танков, но скажите, какая разница, когда тебя убивают в упор?
Он оказался единственным, вышедшим на берег с работающей радиостанцией.
Остальные двадцать одна или погибли, или намокли - что одно и то же. Соленая вода жгла перебинтованную воду, рация на вытянутых руках. Звуки. Он
обернулся в сторону моря - в открытых глазах осталась картина: кильватерная
лента уходящего от берега катера кончалась многоточием четырех минометных
попаданий и ярким цветком сполоха бензина в баках. Он повернулся обратно и
больше уже не оборачивался.
Обдирая ногти, сбивая кожу с шатающихся по суставам коленных чашечек -
вверх.
И теперь уже не было ничего, даже лейтенант-наводчик рядом молчал - он был
дважды ранен. Слух и радио. 3-161, два орудия, перелёт. Сзади, в тумане,
ревел сотками его корабль, мешая вот здесь, в двухстах метрах впереди, бетон и каменную крошку с телами: живыми, мертвыми, и переходящими от первых ко вторым.
Накрытие. Вон там - 750 метров впереди - еще одна минометная батарея. Не
открывать. Не слушать свои разрывы. Глаза. Открой глаза. Кто это кричит?
"Батальон солдат, 20 танков". Раненый лейтенант посмотрел только в его
открытые глаза - и пополз со связкой гранат вперед. Так вот что это такое -
танки. ЗАКРЫТЬ ГЛАЗА. 3-167, рота танков, мое место - 3-167. Рота танков,
батальон солдат, я Луг-7, прием.
Расчеты корректируют наводку, орудия заряжены, медленно движется вниз педаль замыкания цепи стрельбы. Медленно горит порох. Снаряд, врезаясь ободком в нарезы, медленно движется в стволе. Быстро течет жизнь. Отец, который не погиб в лесу, а сбежал в Москву. Мать, получившая комнатку в бывшей квартире директора гимназии за дружбу с директором ФЗУ.
Брат, уже два года как раздавленный "тигром" под Курском.
Страшный грузин с ножкой от стола, дикая боль в пальцах. Голод. Директор
ФЗУ. Так и не родившаяся сестра.
Старый еврей. Краснофлотец Петухов. Отец и старший сын.
Снаряды покинули срез ствола, в радиорубке его корабля лопнула щеколда
рундука, и гитара вывалилась на палубу, сильно ударившись колками, вдоль
грифа пошла трещина.

Широкий штык "арисаки" разжал пальцы, сжимавший микрофон.

Больше ничего не было - рука с давно и причудливо искалеченным указательным
и средним, сжимающая микрофон.

Когда мне было лет 10 или 11, отец повел меня на торжественный прием в
актовом зале областного управления Комитета, посвященный 28 мая - Дню
Пограничника. Там я увидел однорукого человека, который, тем не менее,
улыбаясь, пожимал всем руки левой и, казалось, совсем не страдал от этого
изъяна. Он был почти слеп.
Он запомнился мне тем, что в совершенно сухопутном Днепропетровске, среди
ветеранов Погранвойск и офицеров Комитета, он один был в парадной форме
капитана 1 ранга Морчастей Погранвойск.
И носил на груди обыкновенную солдатскую Славу.
И был очень общителен.
Он просто жил.

Оценка: 1.83 Историю рассказал тов. maxez : 26-05-2007


Иду, смотрю, ничейное что-то лежит, дай, думаю, возьму, а то еще украдет
кто-нибудь.
Старшинская мудрость высказанная тов. Кедровым.

Логика. Байки второго отдела ОКПП "Одесса"

Логика - это наука такая, мне про нее уже после службы на юрфаке МГУ
рассказали. До этого понятие логики было "вещью в себе", то есть понятием
философским, следовательно, не представлявшим для меня никакой ценности в
силу того, что и эта, с позволения сказать, наука относилась к программе
высшей школы. Ну, и исходя из этих отправных точек, начнем рассказ.
Дед, старшина второго отдела старший прапорщик Ратиловский, был уникальным
человеком, судя по его выслуге и замашкам, старшиной он стал даже не в
утробе матери, все свершилось как минимум на год раньше, о чем
свидетельствовало 54 года выслуги и 52 годах жизни самого старшего
прапорщика. Вы тут можете хвататься за калькулятор, тыкать в кнопки,
пересчитывать пограничные, камышовые, боевые, полярные и высокогорные,
складывать это все с "календарями", делить на возраст. Так вот, бросьте это
гиблое дело! Сказано - 54 года выслуги, значит, так оно и было! На эту тему
даже наш начальник 4 отделения не дергался.
Как известно, старшина - это не должность, это призвание. А старшина
заставы... Ну, тут квинтэссенция. Это нечто галактическое. Нет, это
вселенское явление! Тут человеку дается возможность реализовать себя на все
сто процентов. Да что там сто процентов? На тысячу, на миллион! Дайте нашему
Ратиловскому трех бойцов, одну лопату и "шишигу", и он перевернет мир! Но
застава заставой, а вот на ОКПП, да еще на "городском, курортного типа"...
Масштаб не тот, полета мысли не чувствуется, жизнь становится монотонной
рутиной между сменой линолеума на "центральном проходе" и окраской под
"персидский ковер" штабной лестницы. Подхоза со свиньями и коровой нет,
огорода нет, сада нет, личного состава свободного тоже практически нет. Это
жизнь? Ради чего жить-то? Ну, бывают, конечно "феерические" дни, когда после месяца наездов на руководство двух СРЗ дед проводит глобальную акцию шефской помощи и вместо легких дюралюминиевых тумбочек для хранения паспортов моряков на причале, сварганенных с помощью аргоновой сварки и прочих премудростей академика Патона, мы получили нечто фундаментально-железное и неподъемное, как пароход ледового класса. Сезонная замена покрытия "грибков" списанными плащами от ОЗК было практически сафари. Еще бы, за списанными ОЗК охотились и другие старшины, но наш Дед был мастак и, скорее всего, давал молодым фору, чтобы получить от процесса наибольший кайф. Да, постовые грибки у нас были мобильные в отличие от тех, о которых упоминалось в Уставе караульной службы. Мобильные, это, конечно, громко сказано, дикие иностранные моряки, впервые попадавшие в Союз, все время норовили завести на них швартовые концы, но мы же знаем, что все, что можно переместить силами пограничного наряда, является мобильным, а потому... В общем, не будем углубляться.
Дед откровенно скучал, не так давно ушел от нас руководить "пассажирами" наш шеф Воравко, человек, который знал Ратиловского черт знает сколько и
позволявший ему реализовать свои старшинские амбиции на соответствующем
уровне, новый начальник отделения Конюков, хоть и был взрощен в нашем
отделе, но был старой "новой метлой". То есть довлел над Дедом некий
"сдерживающий фактор". Скучно. Дни и месяцы тянулись, не радовал даже
весенний дембель с его глобальным одежно-вещевым шмоном, а также с тотальной "чисткой и полировкой оружия под сдачу" ((с) ст. пр-к Ратиловский). Уже покрашена "под ковер" штабная лестница - зона ответственности нашего отдела, уже и Конюков в отпуск ушел. Лето - пора отпусков. В погранвойсках, да такое счастье, мужики на заставах Арктики захлебнулись бы слюной от зависти, а тут в Одессе. Старшине бы в отпуск, но наш Дед не такой, чтобы не обострять ностальгию по былому заставскому старшинству с хлопотами уборочной и заготовительной компании, Дед уйдет в отпуск по осени и будет реализовывать себя в заботах по домашнему хозяйству. Судьба...
Кстати, судьба! В тот день Дед решил, что судьба-индейка, и ей запросто
можно свернуть башку. Конюков в отпуске, Табацкий, его зам по бою, будет
через три дня, на хозяйстве молодой замполит, и Дед решил остаться на
границе.
В 12 дня в дверь замполита постучали, и голос Ратиловского возвестил:
"Товарищ капитан, дайте машину, я на проверку на границу!" Дерюшев слегка
опешил, видимо, сам собирался, но выслуга на уровне легенды и
безальтернативный тон Ратиловского сыграли свою роль.
- Да, конечно. Берите, пожалуйста мой УАЗик...
- Товарищ капитан, дык, я ж в порт, мне ЗИЛ надо! Да, и четырех бойцов!
- А бойцов-то зачем?
- А чем я все это по задней лавочке прикрою? - заявил Дед, поставив в тупик
замполита своей логикой.
Дерюшев был молодым капитаном, и замполитом был молодым, он пришел к нам с
ОКПП "Жданов" с должности комсомольца, на которую загремел по слухам "по
залету": то ли на курсантской стажировке, то ли в самом начале лейтенантской карьеры он умудрился получить совсем не пограничную медаль "За боевые заслуги", ну, и загремел "воспитывать на личном примере", чем, на мой взгляд, тяготился, прекрасно зная стереотипное восприятие "комсомольцев" в войсках. В общем, был некий комплекс, который не позволил ему задавать лишние вопросы Деду по поводу организации службы проверки пограничных нарядов. Дед это просек и продолжил с том же тоне: "Ну, дык, как?"
- Да берите, пожалуйста!
- Дык дежурному по парку позвоните, а то под нас 66-ой записан.
Зомбированный Дерюшев потянулся к телефону и сделал звонок. Дед, полностью
удовлетворенный, развернулся и двинул на проверку.
После его отъезда прошло три часа, дежурный по отделу с матюгами выбивал в
обозе машину для смены нарядов. Дежурный по парку матерился и кричал в
трубку, что "туземцы" оборзели до неприличия, имея в расходе УАЗик и
"шишигу", поменяв последнюю на ЗИЛ, требовать еще "шишигу" обратно. В общем, в Одессе это принято называть шухер. Дерюшев, приняв доклад от прибывших нарядов, был в явном недоумении, старшина, убывший на проверку этих самых нарядов, не вернулся с границы. Своими сомнениями замполит поделился с коллегами, опытные офицеры, сидя в контролерской, сделали озабоченные лица и предложили объявить тревогу, если Дед не появится через час. Замполит, этот не испорченный одесским портом человек, ушел к себе в канцелярию с явно расшатанными нервами, а наши отцы-командиры всхрюкнули, хором подавляя хохот.
Спустя полтора часа всегда закрываемая на ключ дверь, ведущая на штабную
лестницу, с грохотом и матом открылась, и на пороге появились два бойца,
катящие двухсотлитровую бочку с флотской краской. Через минуту за ними
появился Дед, который, воровато оглядываясь, открыл каптерку и приказал
загнать бочку вовнутрь. Так повторялось еще четыре раза. На вопрос
замполита, где все это время старшина пропадал, Дед голосом, полным
таинственности и недоумения, заявил: "Дык на границе!" Ответ вогнал
замполита в ступор, а Дед вновь скрылся на штабной лестнице. Спустя минут
пятнадцать с третьего этажа вой старшины "пассажиров", а чуть позже, с
улицы, ласковый рык нач.штаба. Наш отдел, изображая из себя восторженную
публику, свесился из окон пятого этажа и наблюдал, как нач. штаба ОКПП, дядя Боря Подъяпольский, рвет на куски Ратиловского, обзывая его попеременно то старым пиратом, то мародером, то позором погранвойск. Ратиловский, красный как рак, оправдывался как мог: "Дык я ж для солдат! Дык я ж для отдела!"
Рядом с Дедом немым укором стояли три бочки знаменитой черноморской тюльки
пряного посола.
- Старый пограничник, а ведете себя как махновцы в Гражданскую! - лютовал
нач.штаба. И тут не выдержал Ратиловский: "Товарищ полковник, вы сами
сказали, что махновцы это первый отдел, а я служу во втором!" Эта
убийственная простота сбила с нач.штаба весь пыл обличительства, но
пробудила революционное правосознание: "Тюльку сдать нач.ПФС! Выполнять!"
Дед, сник, козырнул и пошел выполнять приказ.
Вы спросите, причем тут логика? Да ни причем! Во всяком случае, как наука,
есть просто логика старшины.
Чуть позже, объясняясь с замполитом, Дед заявил: "Что делать, товарищ
капитан, дык прокололся! Старшина третьего отдела попался". Дерюшев замер в
недоумении.
- Ну, я ЗИЛ к основной лестнице подогнал, - пояснял Дед, - чтоб на штабной
лестнице краску "на ковре" не поганить, на третий этаж к "пассажирам"
поднялся, дежурному сказал, что к Воравко иду, (помните о неформальных
отношениях этих двух персонажей?), а бойцы с бочками за мной, ну, а там уже
по штабной к нам на пятый, в каптерку. Только последнюю бочку с краской
прокатили, ихний старшина давай орать, что мы линолеум у них на центральном
порвали-подавили. А штаб-то прям под ними, ну, нач.штаба меня и поймал.
- Товарищ старший прапорщик, а почему через третий отдел-то? - взмолился
замполит.
- А как же еще? Штабная лестница моя? Моя! Чего ж ее бочками поганить до
штабу! А наверх они все равно по ней не ходют. А над ними третий отдел,
пассажиры.
- Но ведь можно было по основной к нам поднять, - недоумевал замполит.
Ратиловский посмотрел на него как на убогого и тяжело вздохнув, сообщил:
"Можно, только у нас на центральном линолеум новый, а каптерка на другом
конце, у штабной лестницы. Что ж мне по-вашему, весь свой линолеум убить?!"
И они разошлись. Замполит - оценивать старшинскую логику, а старшина -
переживать очередную трагедию, поминая людскую неблагодарность и
несправедливость жизни фразой: "Поели рыбки! А я ж для них рвусь, для
неблагодарных..."

Контролёрка билась в истерике, выслушивая этот диалог, на столах лежали с
мокрыми от слез глазами все, невзирая на количество звезд, лычек и просветов на погонах. Дед сразил всех своей логикой. А спустя шесть часов, под покровом ночи, Дед, воровато оглядываясь, постучал в канцелярию к Дерюшеву и с порога заявил: "Товарищ капитан, мне 66-ой надо, я в рыбный порт на проверку, вдруг рыбаки еще не ушли".

P.S. Утром в сушилке стояла семидесятикилограммовая бочка с тюлькой, над ней колдовал старшина, раскладывая по пакетам деликатес офицерам, приговаривая: "Вы ребятишек своих заставляйте ее побольше есть, сейчас на солнце соли с потом много выходит, нельзя организмы так рвать, а для солдатиков я из нач. ПФС с кровью все вырву. Мальчонок уж в обиду не дам". Такой вот у нас был Дед, старший прапорщик Ратиловский, пятидесяти четырех лет выслуги от роду.

Оценка: 1.76 Историю рассказал тов. Старшина : 26-03-2007

Сегодня публикуются лучшие истории 2007 года из раздела "Авиация"

Руководитель полётов

Говорят, что в древней Спарте или в другом месте был своеобразный способ
учить человека плавать: бросить человека в воду, выплывет - хорошо, а нет -
судьба такая. Старлей Л. особо в это не верил, пока подобным способом не
начали учить его самого.
Нет-нет, не плавать, тем более что старлей это умел, подобным способом его
научили искусству руководства полётами.
Дело было так. В одно прекрасное, солнечное утро старлей Л. пребывал в
хорошем настроении. Завтрак в столовой оказался вполне сносным, его экипаж
находился сегодня в третей готовности, по сути, выходной. Оставалась только
малость: дождаться окончания мероприятия, своеобразного утреннего ритуала
под названием предполётные указания экипажам. Но это дело больше двадцати
минут не занимало.
Эти самые указания старлей слушал в полуха. На кой ляд ему сегодня были
сегодня нужны эти барические тенденции и тактические обстановки, когда в
планшете лежала заныканная в карты новая книга, а самое главное, уже
топилась гарнизонная банька? Старлей уже мысленно был в парилке, нырял в
бассейн, нежился на солнышке с книгой в руках.
У обычной школьной доски начальник штаба закончил докладывать данные
разведки и принялся зачитывать боевые расчеты. Это означало, что указания
почти закончены, и старлей принялся запихивать в планшет карты, записную
книжку, карандаши.
- Помощник руководителя полётов - старший лейтенант Л., - возвестил
начальник штаба среди прочего.
- Попарился, блин! Позагорал на солнышке! - От этих мыслей старлей
поморщился как от зубной боли. Рядом ехидно хихикнул капитан А. Он всегда
был готов порадоваться за своего лётчика-оператора. Старлей даже не стал
после окончания указаний заходить в свою комнату, дабы не видеть, как тот с
довольно злорадной физиономией будет демонстративно и нарочито медленно
готовится к таинству бани. И он понуро, как говорится, нога за ногу,
поплёлся сразу на кэдэпэ, или как говорят в авиации, вышку.
- А может, не всё так плохо? - в робкой надежде начал размышлять старлей, -
Наш аэродром не Домодедово, полётов немного, это раз. В руководстве полётами я не в зуб ногой, а Афганистан - не лучшее место для обучения, это два. Так что моей необходимости в присутствии на вышке нет, это три.
Такой расклад приободрил старлея, и он бойко поднялся по трапу, толкнул
дверь и переступил порог кэдэпэ. Руководитель полётов подполковник Н. уже
был на месте. Это был грузный мужчина лет сорока пяти, по неизвестно какому
недоразумению попавший в Афганистан. В беседах он часто упоминал, что уже
полгода как должен быть на пенсии. Характер у подполковника был подстать
телосложению, добродушно-флегматичный.
Сейчас он восседал как на троне на неизменном вертящемся кресле руководителя, в руках держал символом власти - микрофон. Его огромная фигура занимала почти всё тесное помещение.
- Ну вот, тут даже места для меня нет, - старлей всё ещё надеялся на
благополучный для него исход.
Подполковник по-отечески снисходительно смотрел на старлея.
- Ну что, - молвил он, - Наш аэродром не Домодедово, полётов немного, это
раз. В руководстве полётами ты не в зуб ногой, а Афганистан - лучшее место
для обучения, это два. Так что дерзай, а моей необходимости в присутствии на вышке нет, это три.
С этими словами он царским жестом вручил оторопевшему старлею микрофон и
покинул помещение.
- Да, - обернулся он с порога, - вон ракетница лежит, солдаты, понимаешь,
через полосу в столовую ходят, а Ан двадцать шесть разбегается неслышно. Так ты если что - шугани. А я пойду в баньке попарюсь, - подполковник захлопнул дверь.
- Влип я, однако, - подумал старлей. Оставшись в одиночестве, он огляделся по сторонам. Кэдэпэ представляло собой сколоченное из подручных материалов на крыше казармы помещение, где с трудом могли поместиться три человека. И если бы не остекление, ни дать ни взять курятник. Из технических средств в
распоряжении старлея оказались: прибор для определения скорости и
направления ветра, высотомер барометрический, часы и радиостанция.
- Маловато будет, - подумал он. Затем нажал кнопку и подул в микрофон, из
динамика донеслось шипение, - работает.
Вертолёты на стоянке ещё только загружались, и старлей вышел на улицу.
Подошёл к стоящему рядом пулемёту дэшэка, подёргал за ручки, попробовал
прицелиться. Затем подумал, что такому большому начальнику, каким он
является сейчас, не солидно вести столь по-детски. Старлей вздохнул, с
сожалением отошёл от пулемёта и вернулся в помещение. Во время.
- Надцатый, запуск, - донеслось из динамика.
Старлей уселся в кресло, откинулся на спинку, нарочито небрежно и медленно
взял в микрофон, нажал кнопку и... С ужасом обнаружил, что не в силах
произнести ни слова. Эта проклятая трубка, оказывается, обладала магической
способностью лишать голоса.
- Надцатый, запуск, - более настойчиво повторил динамик, но старлей всё ещё
не мог совладать с собой, оказывается, он вдобавок забыл все слова.
- Разрешаю, - после третьего запроса наконец смог выдавить из себя старлей.
- Понял надцатый, разрешили, - примирительно согласился динамик и со стороны стоянки донёсся вой пускового двигателя, стронулись с места и завертелись каруселью винты.
В течение следующего получаса старлей, растерявший всю спесь, монотонно, как попугай повторял всего одно слово: разрешаю. И о чудо! Вертолёты запускали и выключали двигатели, взлетали, садились, уходили на задание. Аэродром жил, и старлею начало казаться, что он овладел ситуацией.
И даже когда с динамика донеслось:
- Надцатый, следую группой двенадцать бортов, подскажите условия посадки,
-смог выдать в эфир ветер и давление на полосе. На аэродром пришёл караван
из десяти Ми шесть и пары Ми восемь.
Но через час старлея постигло новое испытание. Запросил условия посадки
другой караван. Одновременно первый запросил взлёт и вдобавок нелёгкая
принесла пару афганских Ан двадцать шесть. Старлея Л. буквально поразил
ступор, пять минут он не то что слова сказать не мог, даже двинуться с
места. Затем ему стало в высшей степени на всё наплевать, бросили его тут
одного, уроды. Старлей успокоился и четким внятным голосом стал отдавать
команды. Открылось второе дыхание, он вновь развалился в кресле, но при этом контролировал обстановку, словно всю жизнь этим и занимался. Через час
улетел и второй караван, аэродром опустел. Старлей вызвал дежурного по
связи. Минуту спустя появился заспанный сержант-сверхсрочник.
- Я всё знаю, - начал он с порога, - идите, обедайте.
- Сообразительный, чёрт, - подумал не успевший не то что слово сказать, даже рта открыть старлей и удалился в столовую. Обедал он быстро, не ощущая вкуса пищи и всё время прислушивался, не зашумит ли где авиационный двигатель. Уже почти на ходу проглотил компот и помчался на вышку.
- Пока тихо, раньше трёх никого не ожидается - сказал сержант, - пойду и я
пообедаю.
Оставшись в одиночестве, старлей достал из планшета книгу и углубился в
чтение. Он совсем забыл: аэродромом кроме них пользуются и демократы.
- А... я... барта надцатая, разрэшитэ взлёта, - запросился на взлёт
афганский ан двадцать шесть.
Старлей нажал кнопку микрофона и по какой-то случайности, прежде чем дать
добро, взглянул на полосу. По ней втянув голову в плечи, словно на улице не
плюс тридцать пять, а минус сорок, шёл солдат.
- Борт надцатый, взлёт запрещаю! - заорал старлей в микрофон.
- Понял, разрэшили, - невозмутимо ответил афганский пилот и машина начала
разбег.
Старлей Л. покрылся холодным потом, афганец не понимал русский язык и заучил дежурные фразы. А солдатик медленно шёл по полосе, даже не думая посмотреть по сторонам. Вскочив как ужаленный, на ходу заряжая ракетницу, новоявленный руководитель выскочил из кэдэпэ. Прицелился в сторону солдата:
- Только бы не попасть! - билась в голове мысль, и нажал на курок.
Бенгальскими искрами разлетелась по полосе ракета, солдат в два заячьих
прыжка исчез с полосы и в то же мгновенье промчался самолёт, сверкнув
солнечными зайчиками на дисках винтов, ушёл в небо.
Старлей устало переступил порог кэдэпэ, швырнул на стол ещё дымящуюся
ракетницу и плюхнулся в кресло.
- Е... городовой! - он сейчас чуть было не схлопотал срок.
Да, не зря это кресло электрическим стулом зовут, - до старлея дошло,
насколько правдива эта ирония.
Ещё начальником себя мнил, ага, сейчас, заложник, вот кто он!
Он сложил и засунул обратно в планшет книгу, потом подумал и перезарядил
ракетницу. Больше его врасплох не застанут!
Но после обеда полётов было мало, демократы не летали вообще, и старлей,
чтобы справиться со скукой, снова занялся чтением. Нет, не художественной
литературы, он внимательно и тщательно изучал обязанности руководителя
полётов, особенности взлёта и посадки на этот аэродром различных типов
самолётов и вертолётов, как действовать в тех или иных случаях.
За этим делом и застал старлея подполковник.
- Молодец, одобряю! - оценил он его занятие, - Ну как, справляешься?
- Вроде да, - пробормотал старлей.
Если бы его спросили об этом сразу после обеда, он бы сказал, как
справляется и что думает, а сейчас, после случая с солдатом, вся его злость
куда-то улетучилась.
- Ну иди, отдыхай, - сказал подполковник, - дальше я.
Старлей взял свой планшет и покинул кэдэпэ. Неспешно дошёл до модуля, зашёл
в свою комнату, взял полотенце, чистое бельё и ушёл куда собирался с утра, в баню.
Увы, парилка почти остыла, что впрочем мало огорчило, парится уже не
хотелось. Он сегодня напарился вволю на вышке! Сколько потов сошло, не
счесть.
Посему, старлей ограничился тем, что быстро принял душ. Оставалось только
придумать, как заполнить остаток дня.
- А, пойду телевизор посмотрю или посплю, - решил старлей и вернулся в
модуль.
В комнате уже был капитан А., он лежал на кровати читал книгу старлея,
которую тот неосторожно забыл спрятать.
Едва старлей вошёл в комнату, капитан отложил чтение в сторону, явно
намереваясь расспросить, но потом благоразумно решил промолчать. Потом так
же молча достал кружку, нацедил из канистры браги и протянул труженику
кэдэпэ.
- Всё же кое-что человеческое в нём есть, - подумал о своём командире
старлей, залпом выпил брагу и поставил кружку на стол.
Капитан А. на секунду задумался и достал вторую кружку...
Затем в комнату воротился старлей Н., затем зашёл по делу капитан К., затем
старлей Л. уснул.
Ему снилось, что он руководит полётами со своего курятника в аэропорту
Домодедово, над аэродромом кружили караванами, отстреливая тепловые ловушки, толстые Боинги. Старлей отпугивал их из ракетницы, пресекая на корню попытки угнездиться на посадку, а по полосе, держа в одной руке канистру с брагой, в другой две кружки, шёл капитан А.

Оценка: 1.95 Историю рассказал тов. шурави : 25-07-2007

Телефон звонил не умолкая.
Кося одним глазом, дневальный, совсем недавно столь неудачно спустившийся с
гор за солью и спичками, безуспешно пытался усыпить бесовской аппарат;
другим он столь же тщетно искал в зоне видимости военнослужащих поопытнее.
Капитана Кирю (фамилия изменена на созвучную - прим. авт.) будить не
хотелось совершенно. На его неуверенное мычание никто не отзывался, а
покинуть пост у телефона не позволял краткий, но выразительный инструктаж,
большей частью сразу забытый.
- Блядь!!! - тихо сатанел командир корпуса; после сытного обеда он возжелал
проверить несение службы и с первой же попытки сильно огорчился. - Всех урою нахрен. Мы на боевом дежурстве или что... Где связь?!
- Тольчтоблатащгенрал. Разбирамсятащгенрал.
- Ты побыстрей разбирайся, - голос был ласков, но доброта казалась почему-то неубедительной. - Хочешь, дымом им сигналы подавай, или почтовых голубей достань... Ты ж связист, тебе лучше знать... куда, блядь, связь пропадает!
Телефон звонил; дневальный гипнотизировал аппарат и спящего капитана.
- Связист!!! Чему тебя учили! Блядь! До ДэЗэ (ДЗ - дежурное звено, прим.
авт.) полтора километра, стоянку видно, а ты уже почти час с ними связаться
не можешь! Ты вообще хоть что-то можешь?! Да за это время до них из
громкоговорителя докричаться можно! Из ру-по-ра!!! Из газеты "Красная
Звезда" небрежно свернутого!!! Корявыми ручонками!!!
Летом в хорошую погоду домик дежурного звена вымирал. Зачем сидеть в здании, если в полутора десятках метров за ним берег озера и небольшая роща?
Пользуясь удаленностью Московского округа ПВО от границ, и, соответственно,
редкими объявлениями готовности, народ старался дежурством себя не
перенапрягать. Кто с удочкой карасей истребляет, кто в шеш-беш сражается,
кто советы им раздает. Природа, тишина, покой... Идиллия, в любое мгновение
готовая взорваться сигналом тревоги. А вот для того, чтобы не упустить тот
момент, когда нужно, сменив удочки и коши на ЗШ, бежать к самолетам, внутри
домика у телефона неотлучно дежурил дневальный.
По всем народно-связистским приметам, включая фазы Луны и высоту полета мух, связь работала, но установить ее не удавалось.
- Может, сбегать?..
- Спрыгать, блин! Ты у меня так к новому месту службы упрыгаешь. На южный
берег! Северного Ледовитого! Организуем!!! По тревоге тоже всякий раз бегать будешь?! Ты пойми: мне ж сейчас связь с ними на хрен не нужна, мне она вообще нужна! Вот и обеспечивай. Прыгун, блядь!..
Телефон звонил; дневальный вспомнил несколько умных слов и решился.
- Дижюрный звено, дынивалный, слющай...
- Ну-у-тьф-ф-у-ж-ж-ты-ж-ж-бл-л-ляд-д-дь, - отозвался телефон. - КП корпуса!
- Звено? КП. Спите там что ли?!
- Дижюрный звено, дынивалный, слющай!
- Ебт... Звено, командир корпуса! Доложить обстановку! Что у вас вообще
нахрен творится, мать вашу?! Спите там?! Разбудить?!!
Обилие командных слов ошеломило начинающего дневального. Не пытаясь уже
ничего понять, он следовал сохранившемуся в памяти куску инструкции, не
подозревая о пользе других, не сохранившихся её кусков.
- Дижюрный звено, дынивалный, слющай!
- Блядь! Урою! Сука!..
- Дижюрный звено, дынивалный, слющай!
На КП глубоко вздохнули и пошли другим путём:
- Воин!
- Так точна!
Генерал вздохнул ещё горше.
- Воин, всё в порядке?
- Да... э-э-э... нэт... Так точна!
- Блядь, - оценил однозначность доклада командир корпуса. - У-у-у... Воин.
Передай телефон кому-нибудь из офицеров.
- Вай, нэ магу. Ат тэлэфон нэ отхади. Инструкций!
- Так позови!
- Нэ магу.
- Там что, нет никого?
- Киря здэсь. Нэ бэспокоит сказалы, иначе плохо. Болшэ нэт.
- Киря, говоришь, кацо? - генерал облизнулся в предвкушении крови. -
Серьезная киря?
Дневальный задумался, вспоминая.
- Киря очэн балшой, генацвале. Очэн. Да ти приезжай, сам сматри.
- Киря? Щас приеду. Жди!
- Вот блядь... Киря... В моём корпусе... На боевом дежурстве... Дожили -
пьянка в дежурном звене... Сгною, блядь, - в ожидании УАЗика командир
разминался прогулкой у КП; прищуренные в поисках возможных целей глаза
распознали опрометчиво мелькнувший неподалеку силуэт. - Та-аварищ
полковник!!!
- Здравия желаю, тащ генерал! - отозвалась цель.
- Тебя-то мне и надо, драгоценный... Генацвале, блядь!!! Совсем на службу
забили?!
Комполка в очередной раз задумался о преимуществах и недостатках базирования части на одном аэродроме с штабом корпуса. Сегодня, похоже, недостатки перевешивали.
- Тащ генерал... Не могу знать... Что случилось-то?
- Знать не можешь? Узнаешь... Киряют у тебя в дежурном звене. Поздравляю. На все ПВО позор.
Материализовавшийся УАЗ уже нетерпеливо рыл колесом асфальтобетон рулежки.
- Давай напрямик, через полосу!
- Есть!
- Ур-р-рою...
Телефон затих; дневальный успокоился. Писк тормозов, топот и стук
распахнувшейся двери слились воедино.
- Где?!
- Таварыщ... - дневальный присмотрелся, но заблудившись в хитросплетениях
воинских званий, пошел по пути наименьшего сопротивления. - ... камандыр! За врэмя ваш отсутствия... э-э-э.. за врэмя маего дэжурства нычего... - и,
запутавшись окончательно, закончил. - Все харашо, да!
- Молодец, воин, - одобрил генерал. - И где тут киря, блядь?! Щас
докиряются...
- Там! В комната. Крават спит.
- Разбудим...
Капитан Киря спал. Устроив себе маленькую берлогу из одеял, он отсыпался за
предыдущие сутки и неизвестно за сколько последующих. Преимущество ДЗ хотя
бы в том, что в это время тебя не выдернут ни на какие авралы, и Киря, давно и прочно вошедший в непробиваемую когорту "пятнадцатилетних капитанов", знал и ценил такую возможность отдохнуть от бетонки.
- Подъём! Что за лежбище котиков?!..
"Берлога" пошевелилась; просыпаясь по пути, старый техник неторопливо
являлся пред очи командования.
- Гвардии капитан Киря! Здравжла!..
- Глаза хоть нужно открывать когда старший по званию обращается!..
Веки дисциплинировано поднялись, но большая часть капитана еще явно спала.
- Что вообще здесь?!..
- Выполняю боевую задачу по охране воздушных границ Союза Советских...
- Запаха нет... - принюхался генерал. И, уже понимая, что он что-то не
понял, но еще не понимая, что именно, уточнил. - Капитан, пили? Честно?
- Никак нет.
- Да вас шатает!
- Виноват. Устал.
- Полковник! Это что такое?..
- Это - гвардии капитан Киря. Он техник. Выполняет боевую задачу. А еще он
устал, товарищ генерал.
Командир корпуса внимательнее присмотрелся к командиру полка, оценивая
цинизм перевода; уходить после такого без чьего-либо скальпа не хотелось и
вообще представлялось методически неверным. В очередной раз вздохнув,
генерал решил загрызть зарвавшегося подчиненного в более спокойной и
располагающей обстановке и переключился на Кирю.
- Техник?! Да какой это техник?! Это сурок какой-то! Опухший, небритый,
глаза как у селедки бешеной! Какая боевая задача? Да такого к технике
допускать просто нельзя! Это же ходячая предпосылка к летному происшествию!
Распустились! Ну ничего, я порядок наведу... Значит так! С бетонки долой!
В ОБАТО!!! Навечно! В пожарные! Как раз место есть, Иванов уволился... И это - приказ!
- Э-э-а-а-а...
- Вы что, капитан, не расслышали? Да, прочь с бетонки, да, в ОБАТО! В
по-жар-ны-е! Навечно!
Пару секунд Киря осмысливал случившееся.
- Служу Советскому Союзу!
Глядя на довольную капитанскую улыбку генерал второй раз за день начал
подозревать, что он чего-то не понял.
- Капитан... Вы вообще слышали, что я сказал?..
- Так точно! Майорская должность и делать ни хрена не нужно! Спасибо,
товарищ генерал!

Оценка: 1.90 Историю рассказал тов. BratPoRazumu : 27-11-2007

ВИП-пассажиры.

Что ни говори, а командировки в Певек - самые приятные в условиях Чукотки.
Солидный город, не хуже Анадыря, большой аэропорт, бетонная ВПП, теплая
гостиница, светофоры на улицах. Да и застава с комендатурой отличались
особым гостеприимством. А баня... э-эх-х. Самолетчиков всегда ждали как
родных гостей. Мы ведь и полный борт припасов привезем, и пополнение, и
свежие сплетни из отряда, и улететь с нами можно - развеяться в Провидухе.
Правда, бывало, что мы и всякие комиссии привозили, но вечером в бане мы же
своим спиртом эти комиссии и нейтрализовывали.
Я уже рассказывал на анекдот.ру, как однажды, приехав с морозца (градусов
27-30) на певекскую заставу, мы попросили чайку - погреться. Ну, так, перед
ужином прогреть пищевой тракт. Старшина отвел нас в столовую и гаркнул:
"Повар, чай экипажу". После паузы: "И мне тоже". Минут через пять на столе
стояли кружки с чаем, тарелка с хлебом, масло, блюдце со сгущенкой, сахар.
Отхлебнув чаю, старшина взревел: "Повар, мля, почему чай холодный??!!!"
МХАТовская пауза и удаляющийся голос из недр кухни ответил: "Остыл, товарищ
прапорщик". И правильно, нечего задавать дурацких вопросов.
Как-то раз, переночевав в гостинице (из обоих кранов горячая вода, поэтому
первое, что делали, войдя в номер - наливали в графин слегка остывшую в
трубах воду и выставляли его в форточку), утром выбрались на заставу, и по
ЗАСу нам сообщили, что надо забрать из Певека в Анадырь ВИП персон -
верхушку местной администрации на какое-то всечукотское совещание. Мы
поплевались, поскольку можно было не успеть домой к закрытию аэропорта и
остаться из-за этих ВИПов ночевать в нелюбимом Анадыре. Но делать нечего -
выехали готовить машину к вылету. Езды от окраины Певека, где жили
пограничники до Апапельгино (русифицированное Апапильгын), где располагается аэропорт, минут 30. Экипаж 6 рыл + водила + старший машины из офицеров заставы + наши многочисленные сумки + штурманов телевизор, прикупленный им вечером в местном универмаге по дешевке, составили в УАЗике изрядный паззл.
Решился вопрос следующим образом: нас со штурманом погрузили в "собачник",
сверху через спинку сиденья поставили на колени нам телевизор (аккуратно,
стервец, вошел, до миллиметра выбрав всё свободное пространство). Оставшееся до потолка пространство завалили сумками, усадили увесистых командира, бортача и радиста на сиденье, а на колени к ним пузатого, но мелкого Эльдара - бортмеханика. УАЗик попытался встать на дыбы, как норовистая лошадь, но его уговорили не выёживаться, отчасти скомпенсировав нагрузку на задний мост худосочными тельцами старшего и водителя. Тронулись. Машинка трещала, скрипела и попёрдывала, неся в своем чреве монолит увесистых лётческих тел.
Временами она, кряхтя и высунув язык, бежала слегка боком как дворовая
собака, для полноты сходства припадая на переднюю правую лапу. Мы со
штурманом, дыша по очереди (ибо глубокий вдох двигал телевизор от себя) все
эти перипетии скорее ощущали, чем видели, ибо в заваленное и подмерзшее
заднее овальное окошко было видать только макушки сопок, редкие столбы, да
бледное розово-синее предрассветное чукотское небо. Остальные окна надежно
загораживали сумки и могучие, наетые спины товарищей. Так и прошли эти
тридцать минут. УАЗик скрипел, мы отекали под тяжестью бебехов, с заднего
сиденья доносилась слабая ругань на костлявую Эльдарову задницу, "которая все колени изъёрзала и отсидела". Но вот колеса подпрыгнули на деревянных
мостках в районе ближнего привода, преодолены последние метры дороги и КПП
аэропорта, и увесистый мучитель-"Рубин" сняли с наших одеревеневших колен.
Сами мы разогнуться не смогли, и из собачника добрый командир по очереди
извлек нас за шкирку.
Перетащили добро на борт, составили за этажеркой, закинули чехлами и
разбежались. Штурман с командиром подписываться на вылет, механик с радистом - забирать аккумуляторы и ловить АПА (электростанция для запуска двигателей, обычно на базе УрАЛа), а меня с бортачом оставили расчехлять борт. Зимой в Певеке с утра обычно довольно прохладно. Градусов минус 35. К обеду теплеет до 25-30. Поэтому, несмотря на унты, ватные ползунки и меховую куртку, я быстро начал дубеть. Прятаться в самолете бесполезно, поскольку стылое за ночь железо само служит генератором холода. Вскоре вернулись Коля с Эльдаром. Без АПА и аккумуляторов. Доложили, что АПА сейчас на обеспечении местных рейсов, потом к нам подойдет, а аккумуляторы решили без АПА почем зря не морозить. Стали советоваться, что делать с маслом. Тот вариант, что был залит в маслосистему винта/двигателя, допускал холодный старт (т.е. сохранял требуемую вязкость) не ниже -25. А на улице - 35. И печки у гражданских не допросишься - они салоны на местные вылеты греют, а когда освободятся - плати. Решили гонять масло вручную до роста температуры хотя бы до -30. Путем кручения винтов. Винт на АН-26 тяжелый, инертный. А еще вязкое масло. Встанешь за лопастью, упрешься в нее руками и толкаешь, скользя по заснеженному бетону. Как только лопасть уходит вверх, бежишь к следующей и толкаешь, стремясь не дать винту остановиться. Для начала сделали по 30 оборотов на каждый винт. Я взмок, как мышь под метлой.
Тем временем подъехала пара УАЗиков с ВИПами. Холеные дядьки и тетьки в
понтовых дубленках с отворотами с открытым горлом из-за стекол теплых машин
наблюдали, как экипаж по очереди крутит тяжелые винты. Подошёл АПА. Съездили за аккумуляторами. Поставили аккумуляторы, подключили АПА. Подали питание на борт. Наши усилия не прошли даром. Масло прогрелось до -31 градуса. Решили "во избежание" еще немножко покрутить руками, а потом парой холодных прокруток "догреть" до -25 для гарантии. Потом запуск. Покрутили и, тяжело дыша, устроились на рабочих местах. Я с места командира руководил запуском.
Сделали по паре прокруток, и Т масла на трехстрелочных индикаторах резво
поползла вверх. Гут. Запуск левому. "Обороты растут... температура пошла...
есть переключение... запущен, температура давление в норме". Хорошо, запуск
правому (как раз где УАЗы ВИПовские стоят). "Обороты растут... есть
зажигание... температура растет, растет, растет, заброс температуры...
запуск прекращен". Тьфу ты! Холодная прокрутка, чтобы удалить продукты
горения и пары керосина из тракта двигателя. Запуск, нет зажигания. Технари
полезли на улицу, поволокли от местных стоянок стремянку и, раскрыв капоты,
нырнули внутрь. Эльдару места на стремянке не хватило, и он громко и
по-нерусски переживал с земли: "Ну чито там? Сивеча, сивеча смотри..."
Заменили свечи ("сивечи" в эльдаровом варианте). Тем временем холеная братва из УАЗиков повылезла наружу, раскурила сигареты (Мальборо и Кэмел, а не индийские Четыре квадрата, как у нас) и начала бурно, со смехуёчками и
пиздахаханьками, обсуждать наши действия. На правах командира шуганул их от
борта. "Курить за хвостом самолета, не ближе 30 метров, и вообще, мы сейчас
повторно запускаться будем, шли бы вы все... в машины".
Начали с правого. Пошел-пошел-пошел, есть зажигание, температура растет...
запущен. Уф-ф-ф. Запуск левому - нет зажигания. Да что за утро такое! Снова
приволокли стремянку, нырнули под капот. Вроде и недолго движок до этого
поработал, а на какой-то релюхе уже скопился и тут же замерз конденсат.
Отколупали. Тем временем вернулись штурман с командиром, снова подъехал с
парой бойцов-пассажиров заставской УАЗик. Кворум есть. Благодарные зрители
горячо обсуждают наши действия. Командир пошел "перетирать" с
высокопоставленной братвой, составил список пассажиров. АПА слинял по своим
делам. Запуск "от своих". Т.е. от аккумуляторов. Левый запущен, правый не
идет. Я снова замерз. Взмок в процессе толкания винтов, а теперь ледяной пот примораживает майку к спине. Командир делает две подряд прокрутки и "или пан, или пропал" - запуск правому. Вой, хлопок, облако вонючего дыма с
пламенем пополам из ВУ... Удачно. Сидим, греем масло в движках. Тем временем я запулил отбор от двигателя в 8 единиц (при норме в 3-3,5) в надежде хоть немного прогреть пилотскую и оттаять замерзшие стекла перед рулением. Олег, хитрый штурман, греется в заставском УАЗе.
Отгоняли движки (отбор при движении РУДов временами доходит до края шкалы -
10 единиц), выключились. Зовем пассажиров. Не обремененные совестью ВИПы
загоняют бойцов за брезентовую занавеску в хвост, сами устраиваются на
"полусалонных" мягких креслах (снятых со старого Ил-14) вокруг столика с
лампой, достают водку с закуской, располагаются по-хозяйски. Оне замерзли-с.
Попутно, не снижая громкости, обсуждают увиденное сегодня на аэродроме. "А
самолет-то у них, видел, какой? ... облезлый ... движки не заводятся... так
они их "с толкача" завести пытались, видел... а дыму-то, дыму было, весь УАЗ провоняли... салон к нашему приходу не могли подогреть, хамьё (это визгливый дамский голос)... ничо, щас согреемся, наливай... Ну, чтоб не ёбнулись... хи-хи-хи... ха-ха-ха... интересно, а летают они так же, как самолет заводят?"
Ну, блин, ну скоты... Весь экипаж дружно начинает испытывать стойкую
антипатию к пассажирам. Заходит после осмотра самолета Георгич - командир
корабля. "Так, мужики, раздеваемся - и в кабину, поехали быстро. Нам надо
сегодня Анадырь проскочить",- поворачивается к "буграм",- "А спиртное в
полете употреблять запрещено, вам ясно?"
"Да чё, командир, холодно в натуре, себе-то вы кабинку нагрели, а мы тут
мерзни", - поперло из ближайшего. "Я предупредил", - отрезал Жора и закрылся с нами в кабине. Эльдар молча и демонстративно ушел к бойцам.
Выруливать и взлетать Георгич доверил мне. При страгивании с места пришлось
газануть - колеса примерзли к бетону. Из-за двери донесся взрыв криков и
матюков.
- Эльдар,чего они там пиздят, - вызверился в СПУ командир.
- А, кажися, водка разлился.
Взлетели. Полупустой самолет по холодку бодро пёр вверх, и я задрал нос
лайнера прямо в стылую атмосфЭру. Георгич, забыв, что дал команду взлетать
мне, взялся за штурвал. Я убрал руки. "Коля, открой-ка дверь, посмотрим, чем эти пиздюки заняты", - задумчиво и зло произнес он. Пассажиры пили, жрали и ржали. Жора обернулся. Разливающий из бугров наклонил початую бутылку к стакану, Жора слегка дернул штурвалом, и создавшаяся перегрузка выдавила из бутылки в стакан полуторную норму. Тетьки завизжали и кинулись смахивать пролитое со стола на пол. А Жора уже снова задумчиво смотрел в окно. "А я здесь не причем, совсем я не причем", - вспомнились мне слова Дуремара из известного фильма.
- Влад...
- Да, командир...
- Ты все видел?
- Ну... да.
- Тогда держи штурвал, я, если что, подскажу.
- Пон-нял...
Я обернулся. Мордатый, что буро пёр на Георгича перед взлетом, готовился
снова разливать. Я дождался, когда горлышко поплывет над стаканами, и
сымитировал болтанку при помощи штурвала и педалей.
- Э, чито трясешь? - раздался в СПУ недовольный голос Эльдара.
- Помолчи, нерусский, Влад помогает пассажирам с пьянством бороться, -
отозвался довольный как наевшийся сметаны кот радист Коля.
- Тихо, ща пить начнут, - штурман на секунду выглянул в салон.
Мордатый как раз подносил стакан ко рту. "Давай", - шепнули по СПУ. Я
поддернул штурвал. Перегрузка выплеснула ему содержимое стакана бурным
потоком мимо рта. Казалось, водка зашипела на красной морде. Из грузовой
донесся взрыв хохота над незадачливым товарищем. Мордатый обтер остатки
спиртного, снова схватился за пузырь.
- Давай.
- Спокойно, подождем.
Мордатый поднес стакан ко рту.
- Давай!
- Тихо.
Мордатый опрокинул содержимое в рот. Я от души толкнул штурвал от себя.
Экипаж, привязанный ремнями, перенес это спокойно. Пассажиры же зависли в
полуметре от кресел. Водка, дойдя до середины мордатого организма, бурно
излилась обратно вокруг стакана. Мордатый поперхнулся, закашлялся,
забрызгивая слюной и остатками водки окружающих. Я дернул штурвал на себя и
певекские "бугры" горохом посыпались обратно в кресла. Шлепнулась на стол,
разбрызгивая масло на дорогие дубленки банка шпрот. Все ВИПы высунулись со
своих мест и уставились в кабину. И напоролись на ответный взгляд пяти
наглых, любопытных, ухмыляющихся физиономий. Самая наглая физиономия (Жора)
изобразила пантомиму "болтанка самолета" и, пожав плечами, развела руками.
Мордатый молча завинтил пузырь и убрал в сумку. До Анадыря больше никто
ничего не пил. Соответственно и болтанка как-то внезапно прекратилась.

Оценка: 1.87 Историю рассказал тов. Steel_major : 22-06-2007

Ведро

Красивая девушка грациозно шла по залу. Остановилась около столика, за
которым сидел старлей Л.
- Что будем заказывать? - положила она перед ним меню.
- Надо же, а я думал, только в кино бывают такие официантки, - подумал
старлей, а вслух произнёс: - А что бы вы посоветовали?
- А вот, наше фирменное, - девушка раскрыла меню. При этом она немножко
наклонилась над столиком и напротив глаз старлея оказался вырез её платья,
эта манящая ложбинка, от вида которой у старлея перехватило дух. Девушка,
проследив его взгляд, ничуть не смутилась, напротив, кокетливо улыбнулась.
Улыбка сделала её ещё симпатичней, желанней. Но старлей уже совладал с
собой.
- А что вы делаете сегодня вечером? - не стал ходить вокруг да около
старлей.
- Я? - на минутку призадумалась девушка. Было видно, что ей льстит внимание
этого молодого лётчика, иначе она бы просто обозвала его нахалом.
Неожиданно девушка пихнула старлея в бок и заорала голосом капитана А., -
Тревога! Подъём!
Старлей Л. открыл глаза, над ним маячила длинная фигура капитана А., это он
прервал такой замечательный сон. За окном занимавшийся рассвет делал первые
робкие попытки разогнать темень ночи. Без всяких часов было понятно, что ещё очень рано.
- Убить его сразу или пусть помучается? - глядя на капитана, думал старлей.
- Не пусть живёт, а то слишком легко отделается.
Раздумья, тем не менее, не помешали старлею произнести тираду, в которой он
высказал все, что думает о начальниках, которым даже здесь в Афгане не могут обойтись без этих тренировок, не забыл помянуть добрым словом стратегов Гитлера, которым приспичило напасть на Советский Союз именно в четыре утра, а не к примеру, после обеда и заодно досталось и самому капитану А.
- Какая тренировка! Нас с миномётов обстреливать сейчас будут! - прервал
тираду старлея капитан.
Странно, но не сообщение о каких-то миномётах вернуло старлея в реальность.
Гораздо больше на него возымело действие то, что несмотря на столь ранний
час, этот король лентяев был полностью одет и экипирован, значит, дело
серьёзно.
- Давай быстрей! - сказал капитан и на минутку отвлёкся, чтобы достать
из-под кровати свой автомат. Когда он повернулся обратно, старлея на месте
уже не было, исчез.
Пару раз безрезультатно окрикнув своего оператора, помянув его недобрым
словом, капитан отправился на стоянку. К его удивлению старлей уже был там и вместе с борттехником заканчивал расчехлять вертолёт. Капитану только и
осталось как присоединиться к ним, но поскольку подобное дело он не делал
уже давно, то больше мешал, чем помогал.
Едва машина была готова к вылету, на стоянке появился командир звена капитан К., а с ним кто-то из соседнего полка.
- Вот здесь, - ткнул представитель пехоты в карту, - по докладам агентуры,
они оборудовали позиции.
Старлей ужаснулся, это же совсем рядом, вон оно это ущелье-расщелина, прямо
со стоянки видно. Упирается своей дельтой в кишлак, рядом с аэродромом и
убегает, распадаясь на множество рукавов. Отличное место для атаки и отхода.
- Ты своей парой сейчас поднимаешься и наносишь удар, а я буду в готовности, неизвестно как обстановка сложится, - дал указание капитану А., командир звена.
Пара крокодилов, коротко разбежавшись, оторвалась от полосы и привычно,
виток за витком, начала набирать высоту.
- Эшелон занял, к работе готов! - прозвучало в шлемофоне. Старлей посмотрел
вверх, высоко над ними кружила пара восьмёрок.
- Вот уроды летучие! После нас же взлетали, - с теплотой подумал о коллегах
старлей.
Это пара спасательная, их задача, если что, вытащить этих двух, как говорил
капитан К., инвалидов от инстинкта самосохранения, старлея Л. и капитана А.
Очередной виток набора высоты завершён, прямо по курсу цель. Старлей
очередью из пулемёта помогает увидеть её командиру. Тут же вертолёт опустил
нос и ракеты с шумом сорвались с направляющих. Старлей успел дать ещё пару
очередей, прежде чем командир отвернул от цели на повторный заход.
- Мужики, повыше держитесь, они вам вслед стреляют! - вновь вышел на связь
командир восьмёрки.
- Ни фига себе! Так они уже там?! - второй раз за сегодня ужаснулся старлей.
Получается, ещё немного и он бы... никогда больше не увидел бы красавицу
официантку - пришла в голову мысль.
Дело в том, что эта встреча действительно имело место в реальности. Старлей
тогда возвращался из краткосрочного отпуска, красавец ил шестьдесят два уже
доставил его из Киева в Ташкент, и теперь у него через несколько часов был
рейс до Термеза, а там таможня и здравствуй, Афган.
Старлей Л. безбожно опаздывал, он просидел в Киеве почти шесть дней, погоды
не было, и был рад, что так удачно получилось взять билет до Термеза.
Осталось только убить оставшиеся до рейса время. Старлей не придумал ничего
общего, как пойти в привокзальный ресторан. Ну не в театр же!
В вестибюле ресторана он взглянул на своё отражение в зеркале.
- Ни фига себе! - старлею стало понятно, почему так долго смотрела кассир на фото в удостоверении личности. Тому типу, что отражался в зеркале, больше уместна была одежда партизана, чем офицерский мундир. Сказалось недельное сидение в аэропорту.
- Нет, в таком виде здесь делать нечего, - подумал старлей, решительно
повернулся и вышел на улицу. Оглядевшись, он заметил то, что ему в данный
момент было нужно, вывеску салона красоты. Через час старлей вновь нравился
самому себе, а главное, противоположному полу. Теперь можно и в ресторан.
Там он и повстречал героиню своего сегодняшнего сна. Но увы, ничего быть
тогда не могло. Хотя ему понравилась девушка, а он, судя по всему ей,
беспристрастный голос громкоговорителя сообщил о посадке на рейс
Ташкент-Термез. Старлей на всю жизнь запомнил тот взгляд девушки, когда он
сказал, куда торопиться. Дурак, даже адрес не спросил.
Повторный заход, атака, отворот, снова заход. Никогда старлей ещё не считал
боекомплект вертолёта таким маленьким. Как быстро он опустел!
После посадки, тут же прямо возле вертолётов, состоялся разбор атаки. Хотя
тот шум и гам, что производили пилоты, делал их похожими на парней,
вернувшихся после удачной драки с соседней деревни. Постепенно страсти кто и как улеглись, и доминировать стала мысль, что для того, чтобы пресечь
подобные поползновения в будущем, сегодняшней атаки недостаточно. Нужны
более радикальные меры. Кто-то предложил, чтобы соседи накрыли цель из
установок "Град", но по причине близости цели и точности "Града" эту идею
сразу отмели. Решили обходиться своими силами. Самым мощным из
наличествующего арсенала были, конечно, бомбы.
- Не пойдёт, - сказал старлей, - скатятся на дно ущелья и толку там от них,
да и падают они не слишком эффектно.
- Мужики, а у нас же эс двадцать четвёртые на складе лежат! - взял слово
молчавший доселе оружейник, - там и боевая часть мощная, и шуму в полёте она делает будь здоров!
Эта идея понравилась всем. Действительно, для предстоящей акции эти ракеты
подходили лучше всего. Мощные, калибра двести сорок миллиметров, с боевой
частью сто килограмм, эти ракеты, по сути, были бомбами с ракетными
двигателями. Правда, использовались они только в исключительных случаях.
Во-первых, потому что вертолёт их мог взять только четыре, а во-вторых, у
ракеты был насколько мощный выхлоп, что были случаи останова двигателей
вертолёта. Поэтому применять эти штуки разрешалось только с высоты и строго
по одной.
На том и порешили. Экипажи ушли готовиться к повторным вылетам, а
технический состав готовить вертолёты к вылетам. В процессе постановки
задачи было определено, что атаковать цель будет экипаж капитана К., как
самый опытный, остальные экипажи в дежурстве. Старлей Л. пытался что-то там
возразить по поводу опытности, но его, скажем так, лишили слова. Неожиданно
в класс зашёл инженер.
- Командир, заминка вышла, - обратился он к подполковнику Х., - Ракеты
подвешены, но оружейник не может разобраться с подключением, он к нам от
истребителей пришёл, плохо ещё вертолёты знает.
- Пошли на месте разберёмся, - решил подполковник Х. Пилоты во главе с
командиром поплелись на стоянку. Вокруг вертолёта суетились специалисты.
Прямо на бетоне стоянки были разложены длинные как древние свитки схемы,
приборы.
- Ну, что тут у вас? - спросил подполковник спецов.
- Сигнал неправильно идёт, - ответил специалист по вооружению, он был явно
смущён и проклинал себя в душе за то, что предложил использовать эти чёртовы ракеты. Теперь вот попал в дурацкое положение.
- Как неправильно? - спросил подполковник.
- Да так, стоит включить вооружение, как на все ракеты проходит сигнал пуск, даже гашетку жать не надо, - объяснил суть проблемы оружейник.
Но что такое технический тупик в сравнении с желанием показать духам
кузькину мать? Как всегда в таких случаях, недостаток знаний компенсировала
смекалка. Состоялся небольшой консилиум, в ходе которого выяснили весьма
интересную деталь: если не снимать с ракеты чеку, она не сойдёт. Старлей уже не помнит, кому пришла в голову эта мысль, которая, несмотря на примитивизм и кустарщину, получила всеобщее одобрение. Чеки с ракет не снимать, а привязать к ним верёвки, или как говорят в авиации, фалы, через блистеры протянуть последние в грузовую кабину. По замыслу оставшимся неизвестным изобретателя, командир на боевом курсе включал вооружение, а борттехник по его команде дёргал нужный фал, и разблокированная ракета начинала свой полёт к цели. Таким образом, консенсус был достигнут, технический состав приступил к реализации технической стороны плана, а незадействованный лётный состав удалился на командную вышку, чтобы в режиме реального времени наблюдать акт устрашения местных душманов.
Минут через двадцать вертолёт выруливал на полосу. Вид у него был довольно
грозный. Впечатление даже не портили фалы идущие от каждой ракеты в грузовую кабину, наоборот, они придавали длинным сигарам ракет, вид каких-то фантастических хищников которых держат на поводке. Посредине грузовой кабины, гордый от своей значимости, восседал борттехник, удерживая в сжатых кулаках эти поводки-фалы. Правда, старлея смущала одна деталь, он и сам ещё не мог понять, почему. Нет, не фалы, а то, на чём сидел борттехник. Дело в том, что в грузовой кабине нет специального сидячего места для борттехника.
Он, когда требовался в полёте дополнительный пулемётчик, приспосабливал в
качестве сидения небольшое самодельное ведро, которое же сам изготовил из
пустого цинка для взрывателей. И в этот раз, привычно перевернув ведро вверх дном, он уселся на него.
- Ладно, - подумал старлей, - мало, что мне не нравится.
Тем временем, вертолёт разбежался, оторвался от полосы и начал набирать
высоту. Пилоты, затаив дыхание, следили за ним. Вот уже видно, что экипаж на боевом курсе, пикирование.
- Сейчас будет пуск, - подумал старлей. И точно, в небе на том месте, где
был вертолёт, возникла огромная полоса чёрного дыма. По тому, как она
распалась на четыре рукава, стало понятно, что сошли четыре ракеты. Через
мгновение около кишлака, стоящего в дельте злополучного ущелья, распустились четыре шапки разрывов. Совсем близко от аэродрома и гораздо дальше от цели.
- Они что, совсем е... - начал было старлей, но его голос утонул в рёве
ракетных двигателей и последовавшими за ними разрывов. В горах всегда так,
вначале видишь, потом слышишь.
Пощипанным воробьём вывалился из дымного следа вертолёт, и выровняв полёт,
резво пошёл на посадку. Пилоты бросились на стоянку.
Экипаж неспешно покидал кабины. Выражение лиц было как у третьеклассников,
застуканных во время курения сигарет.
После короткой серии вопросов типа, - Вы что, совсем ё...? - и ответов в
духе - Да мы сами оху...! - била установлена цельная картина развития
событий.
Поначалу всё шло штатно. Заняв боевой курс, командир включил оружие и по
команде оператора перевёл вертолёт на пикирование. Но сделал он это довольно резко и перекрестие прицела проскочило цель. Исправить ошибку он уже не успел.
Как смутно догадывался старлей, слабым звеном системы оказалось ведро. Едва
вертолёт опустил нос, борттехник заскользил на нём как на салазках с горки к передней стенке грузовой кабины. Фалы из рук он при этом не выпустил...

- Ну ладно, не убили никого, и то хорошо, - подвёл итог вылета подполковник
Х.
Вечером на аэродром прибыла делегация старейшин из уже упомянутого кишлака и клятвенно пообещали большому начальнику, что никаких происков душманов
больше не будет.

Оценка: 1.87 Историю рассказал тов. шурави : 09-02-2007