Как успеть на Новый год.

«Военная форма придает человеку
мужественный вид и романтичность»
(А.П.Русанович «О воинском этикете
и культуре поведения» Севастополь, 1981 год)

Что сделали бы вы, если до Нового года осталось совсем ничего, вокруг тундра, до дома километров двенадцать и никаких шансов на транспорт. Задумались? Ничего задачка?
Мне всегда казалось, что метеослужба Северного флота специально размещена в аэродинамической трубе. Чтобы моряки не спали. Представьте: на улице солнце, ни ветринки, а по флоту растекается сигнал «Ветер-3». Чуть подуло - все, жди «Ветер-2», а то и «Ветер-1». А с получением этого сигнала весь экипаж должен шмелем нестись на корабль хоть с унитаза, хоть из постели любовницы. Готовиться к выходу в море. Как говорится, лучше перебдеть, чем недобдеть.
31 декабря 19... года, облизываясь и повизгивая от предвкушения праздника, экипаж собрался на корабле. Стояли мы тогда в Оленьей губе, километрах в пятнадцати от базы. Пока добрались, было уже девять утра, покурили, почесали языком и спустились в прочный корпус. Неторопливо сделали приборку, получили поздравления командира, наставления старпома и были милостливо отпущены на двенадцатичасовой автобус. От самой Оленьей автобус не ходил, надо пешочком добрести до развилки с шоссе, дождаться рейсового N115, затем «вброситься» в переполненный салон и через полчаса ты дома. Для декабря погода стояла изумительная. Морозец, ни ветринки, снег хрустит под ногами. Загляденье! Метеосюрпризов явно не намечалось. Где-то к часу я был дома. Пообедав, мы с супругой включились в предпраздничный марафон. Кухня, сковородки, кастрюли, подготовка по полной форме. Гостей ждали к десяти, дел невпроворот, работа кипела! Около четырех в дверь позвонили. К двери вышла жена.
- Тебя! - по голосу дражайшей половины я понял: что-то случилось.
В прихожей стоял мой сосед по дому старший мичман Мигун с очень нерадостным выражением лица.
- Штормовая готовность. На корабль, Борисыч. Всех.
Хлеще штормовой готовности нет ничего. Я выглянул в окно. Хоть ветерок и задул, но ураганом не пахло.
- Собирайся Борисыч! Командир уже на борту, так что ловить нечего.
С командиром в вопросах службы шутить не стоило. Могло боком выйти. Я, матерясь в душе, переоделся, пряча глаза от жены. Последние три Новых года она встречала одна, с сыном. На всякий случай тайком сунул в портфель фляжку со спиртом. Мало ли, праздник все же! Уже обуваясь, сделал попытку обнадежить жену, что, мол, все выяснится, ерунда, скоро буду. Она, естественно, не поверила и пообещала оставить на утро остатки праздничного стола.
До корабля добрались быстро. Построив экипаж, командир проверил людей, долго ходил по пирсу, смотрел на небо и вполголоса ругался. Отведя душу, командир принял решение.
- Товарищи подводники! Пусть наши метерологи мудаки из мудаков, мы люди военные. Приказываю: начать ввод ГЭУ. НЕ СПЕША! Я попытаюсь связаться с штабом.
При штормовой готовности команд сверху не надо. Заводить установку и ждать сигнала на выход в море, чтобы не дай бог, ветер не выкинул лодку на камни. Ввод начался. Медленно, по инструкции провели функциональную проверку аппаратуры, так же медленно начали комплексную проверку систем и механизмов. Тянули как могли. А часы тикали. Штаб стыдливо молчал. Только оперативный дежурный СФ сообщал по ВЧ металлическим голосом о приближении Содома и Гоморры и прочих вселенских бедствий чуть ли не в галактическом масштабе. Около девяти от безвыходности потянули решетки реактора. Пути к отступлению постепенно отрезались. В центральном посту зам начал наезжать на интенданта, требуя накрыть новогодний ужин на весь экипаж. Интендант вяло и неуверенно отбивался, поглядывая на угрюмо молчавшего командира.
На МКУМ к счастью взобраться не успели. Береговые братья из гидрометеослужбы флота протрезвели и по всей видимости осознали, что шутка зашла далеко, можно и по морде получить. За двадцать минут каркающий голос оперативного снизил ветер до первого, затем второго, и остановился на «Ветре-3». Корабль замер в ожидании команды «фас».
- Внимание экипажу! Московское время 22часа 29 минут. Поздравляю всех с наступающим Новым годом! Разрешаю сход на берег. Кто не успеет - я не виноват! Механикам матчасть в исходное и тоже свободны. Командир.
Сход офицеров и мичманов напоминал приступ острого поноса. Из рубочного люка выскакивали по трое, тогда как в обычной обстановке и одному тесно. Вереница черных шинелей стремительно унеслась в темноту. Шанс успеть на последний автобус еще оставался.
Шестерка механических офицеров стартанула минут через двадцать после всех. Механик кавторанг Епифанов, комдив раз «майор» Тишин, два каплея: я с напарником Белошейкиным и два мичмана, электрик Мигун и турбинист Таращак. Когда наша компания доплелась до развилки, остановка пустовала. Наши на автобус успели. Закурили, на дороге было темно и тихо. За двадцать минут мимо пронеслись лишь парочка битком набитых легковушек и больше ничего. Когда часы показали половину двенадцатого, Епифанов как старший по возрасту и званию постановил:
- Дело кисляк! Если через десять минут не будет машины, начинаем праздновать. У всех есть?
Получив пять утвердительных кивков, Епифанов снова закурил и повернулся к трассе. Конечно, можно было вернуться на «пароход», залезть в каюту и с горя упиться там. Но возвращаться... Секунд через двадцать на дороге показались огни. Судя по звуку двигателя, ехал грузовик. Понимая, что едет последняя надежда, мы встали поперек дороги строем.
Сбивать людей в форме шофер не захотел и тормознул. В кабине он сидел с женой и дочкой, тоже спешил, нервничал, и опустив стекло с укоризной сказал:
- Мужики, обалдели что ли, Новый год на носу, а вы под колеса лезете!
Епифанов подошел к кабине, козырнул и представился:
- Капитан 2 ранга Епифанов. Куда следуете?
Своим богатырским видом, сединой и гренадерскими усами механик невольно внушал уважение.
- В Гаджиевку, домой. А вы-то что посередь дороги гуляете в такое время? Водку пить пора!
Механик куснул ус, затянулся.
- Служба. Меня с пятерыми орлами до Гаджиево кинешь?
Водила зашелся в хохоте.
- Командир, ты хоть посмотрел на мою тачку? Марина, взгляни на этих хохмачей. Сейчас помру!
Тут обнаружилось то, на что захваченные переговорами мы внимания не обратили. Машина была мусоровозом. Шесть баков для мусора и кран для подъема. Все. Просмеявшийся водитель пояснил:
- Они пустые все. Хотите, в них прыгайте. Больше некуда.
В мусорных баках никто из нас еще не путешествовал. Да и не собирался. Все приуныли. Домой хотелось. В бак нет. Шофер взглянул на часы.
- Так, подводники. Через минуту газую. Решайтесь. Времени в обрез.
Мы дружно безмолвствовали. Сказать было нечего. Молчание начало затягиваться, когда Епифанов выдал речь, чеканя слово за словом.
-Я на флоте четверть века. Сидеть в бачке для отходов не заслужил. Но и праздник встречать на дороге тоже! Кто брезгливый - оставайтесь. Подводник в мусорном баке - это символ эпохи! По коням!
Брезгливых не нашлось. Полезли все. Расположились как в табеле о рангах: первые два бачка - механик с комдивом, вторые мы, третьи - мичмана. Мини служебная лестница, простите, мусорница. Шофер оторопело смотрел на шесть голов с кокардами, торчащими из баков.
- Ну даете! Уши у шапок опустите, с ветерком поедем!
Уши опустили. Механик даже успел вытащить из кармана флягу, отхлебнуть и пустить по кругу. Машина тронулась. Наверно, это правда был символ. Полярная ночь. Звезды. По идеально пустой дороге летит в никуда дребезжаший мусоровоз. В мусорных баках элита флота - подводники-атомоходчики передают друг другу емкость со спиртом. Романтика.
Шофер не обманул. Летели как из ружья. На КПП Гаджиево тормознули без пяти двенадцать. Не сомневаюсь, что мичман-контроллер до сих пор вспоминает, как в новогоднюю ночь из мусоровоза десантировались мичмана и офицеры немалых званий. Правды ради скажу: баки так заледенили, что никто из нас практически не испачкался. По крайней мере внешне.
Дверь домой я открыл, задыхаясь от бега, без одной минуты. Дальше, надеюсь, ясно без слов. Как пьют и закусывают на Новый год знает любой. Праздник для всех одинаков. Но вот дорога на праздник у каждого своя...

Автор Павел Ефремов. Размещено с разрешения автора.

Автономке конец, путь на базу далек...

Случилось это не так давно, лет пятнадцать назад, где-то в середине восьмидесятых, и само собой, как и все, что происходит на флоте - чистая правда.
Лейтенант Валя Поспелкин закончил училище не с красным дипломом и синим лицом, а как и большинство - с синим дипломом и красным лицом. То есть крепким середняком, таким, из каких и получаются настоящие флотские инженеры. Но видно, лицо его было покраснее других, и посему распределили Валю к месту будущей службы, не спрашивая его согласия. На Камчатку. Край, конечно, благословенный, но уж очень далекий. На удивление Валя не сильно обиделся, хотя и не очень собирался на Дальний Восток, назначение принял как должное, а чтобы не особо скучно было одному в краю вулканов и гейзеров, быстренько женился после выпуска на своей однокласснице Марише, добросовестно ожидавшей его все пять лет учебы в училище. Оба они были коренными севастопольцами, а посему никуда отдыхать не поехали, а весело проплескались месяц отпуска в теплом Черном море, а после, подхватив чемоданы, вылетели в далекие края.
До того на Камчатке Валя не был. Стажировку проходил на Севере и был приятно поражен красотами места, где ему предстояло служить Родине. Более практичная, как и все женщины, Мариша тоже повосхищалась видами Авачи, но, спросив у торговавшей в аэропорту бабушки цену ведра картошки, впала в легкий ступор и приходила в себя всю дорогу до Рыбачьего. На эти деньги в родном Севастополе можно было купить мешок картошки, и еще на остальные овощи осталось бы. В штабе флотилии, изучив предписание Вали, почесали затылки и отправили его в дивизию, носившую славное прозвище «банановой». В советском военно-морском флоте было несколько дивизий атомных подводных лодок, носивших титул «банановых». Корабли этих соединений ходили не как все на три месяца под воду нервировать супостата, а по-особому. Например, дивизия, в которой предстояло служить Вале, посылала корабли в далекую вьетнамскую базу Камрань. Лодка торжественно провожалась в автономку, уходила, погружалась, чапала в подводном положении около месяца до берегов Вьетнама, там всплывала и швартовалась в базе. Месяцев шесть-семь корабль и экипаж парились на жарком тропическом солнце, неся боевое дежурство по большей части у стенки пирса, потом снимались с якоря и таким же манером в подводном положении возвращались в родную базу на Камчатку. Такая автономка носила название «бананового похода» и длилась в среднем месяцев девять, почти как у дизелистов. Вот в такой дивизии и предстояло служить нашему герою.
В отделе кадров дивизии лейтенанту обрадовались как родному. Лейтенантов во все времена не хватало. Ни диплом ни личное дело никто не изучал, вместо этого кадровики торжественно сообщили Вале, что его экипаж сейчас на контрольном выходе перед боевой службой, и что у него еще есть пять свободных дней перед их приходом, и что он должен радоваться тому, что попал в такой боевой экипаж. Сообщение Валентина, что с ним приехала молодая жена, немного покривила сладкие лица кадровиков, но они совладали с эмоциями и отправили молодого офицера в политотдел. Душевный замполит второго ранга тоже как-то с большой внутренней теплотой отнесся к зеленому лейтенанту, и изучив его бумаги, в течение буквально пяти минут выправил Вале бумагу, по которой тому должны были предоставить комнату в офицерском общежитии. В общежитии к бумаге отнеслись с пониманием, и через два с половиной часа Валентин и Мариша оказались в немного запыленном номере с двумя казенными кроватями, колченогим столом с парой стульев, шкафом довоенных времен и даже отдельным туалетом. Супруги были поражены четкостью и сервисом военных органов, ибо по рассказам очевидцев такое умильное отношение военных органов к молодым офицерам было, мягко говоря, нетипичным.
Все прояснилось через шесть дней, когда из морей вернулся Валин «пароход». Выяснилось, что милосердие штаба было совсем небескорыстным. Просто-напросто Вале предстояло через еще пять дней уйти со своим кораблем на боевую службу в самый настоящий «банановый» поход. А политорганы просто подстраховывались. Командир Вале попался, правда, очень боевой. Гроза врагу - отец матросу. Вдобавок ко всему, по причине нервной семейной жизни, капитан 1 ранга придерживался мнения адмирала Макарова, гласящего, что в море - дома, что и внедрял среди своих подчиненных в приказном порядке. Офицеру Вале пришлось принять это как должное, и сообщить обалдевшей от известия Марише, что скоро он ее покинет примерно на девять месяцев. Так и случилось. После шести бессонных напряженных ночей Валя чмокнул жену в щеку, сунул ей в карман свое трехмесячное жалованье и умчался служить Родине в далекий Индийский океан.
Корабль, на который попал Валя, был, мягко говоря, не новым, проекта 675 с грозным прозвищем «стратегический забор». Бродить по морям несколько месяцев подряд старичку ракетоносцу было уже не под силам, а вот стоять на взводе у пирса в Камрани он годился, да и пульнуть ракетами мог еще о-го-го! По дороге в солнечный Вьетнам Валю, как и положено, дрессировали по полной катушке на предмет знания специальности и устройства корабля. Юношей Валя был совсем не тупым, поэтому уже через месяц неторопливого перехода уже умудрился сдать зачеты на самостоятельное управление и заступить на вахту ГЭУ, совершенно не дублируясь старшими товарищами. Благополучно прибыли в Камрань. Пришвартовались. И потекло боевое дежурство. Текло оно достаточно однообразно, без всплесков и неожиданностей. За все это время Валя даже несколько раз написал письма жене в Севастополь, догадываясь, что она одна надолго в Рыбачьем не задержалась. Время бежало день за днем, день сменял ночь, и вскоре подошло время идти обратно на Камчатку. Экипаж воодушевился. Всем чудились отпускные билеты, горы инвалютных бонов и свидания с близкими.
За два дня до отхода корабля Валя загремел в базовый госпиталь по банальному аппендициту. Правда, гнойному, с осложнениями, но от этого не лучше. Хирург, взрезавший живот лейтенанту, категорически отказался выдать молодого офицера на корабль. Вале и правда было хреновато, но и он самоотверженно стремился на борт родного крейсера. Но... Совместное желание Вали и его командира натолкнулось на стальное упрямство доктора, и командир, всплеснув руками, быстренько соорудил своему «раненому» офицеру продаттестат и приказом по кораблю откомандировал его в госпиталь. Через день крейсер ушел домой. Без лейтенанта Валентина Поспелкина.
В тропическом климате швы зарастали плохо. Вся больничная «радость» затянулась без малого на месяц. Наконец, все срослось, и Валю, снабдив необходимыми документами, выпроводили за ворота военной лечебницы. Командир базы, контр- адмирал со следами «тропической лихорадки» на лице, принял Валю очень радушно. Усадил, поговорил о здоровье, а потом сообщил, что его судьбу уже решили. На смену Валиному кораблю через недельку притащится другой корабль из его же дивизии, и Вале предстояло отдежурить с ними еще месяцев семь и только тогда вместе с кораблем вернуться на Родину. Прикинув в уме, что его первая автономка затянется уже до восемнадцати месяцев, Валя прослезился, но за неимением другого выхода был вынужден согласиться и ответить молодцеватым «Есть!»
Так и случилось. Пришел другой «стратегический забор», и опытный тропический офицер Поспелкин, доложившись уже осведомленному о его похождениях командиру, заступил на боевую вахту. Экипаж его принял нормально, все знали об оставленном в далеком порту лейтенанте, да и на этом корабле оказались знакомые офицеры. Шатко-валко, но следующие семь месяцев Валя как-то пережил. Да вдобавок ко всему в один из дней на него свалилась целая пачка писем от супруги. Из первого он узнал, что Мариша беременна, из следующих понемногу ознакомился с ходом беременности, а из последнего выяснилось, что он ведь уже и счастливый отец мальчика, названного ввиду временного отсутствия отца и без его согласия Сережей. Естественно, Валя только ножками не стукал в ожидании отхода в родную базу. И, наконец, этот день настал! Корабль под звуки оркестра оторвался от берегов социалистического Вьетнама и направился к своим берегам. Валя вздохнул с облегчением и... И все сломалось в один миг. Точнее, сломалось не все, а только сдохли от безмерной старости испарители корабля. Оба. Без всякой надежды на восстановление своими силами. А без питательной воды, как известно, атомные подводные лодки в море находиться не могут. Пришлось в аварийном порядке возвращаться в Камрань. Когда Валя снова оказался на знакомом пирсе, он чуть не зарыдал от тоски. В Камрани запчастей для испарителя не оказалось. После длительных переговоров с штабом флота по поводу корабля, командованием было принято соломоново решение. Кораблю продолжать дежурство у пирса, а ему на помощь вскорости, месяца через два, придет плавучий ремонтный завод - ПРЗ, все починит, и вот тогда домой! После такого известия офицер Поспелкин выпросил у товарища пол-литра «шила» и накачался до свинячих соплей, невзирая на неподходящий для пьянок климат. Все стало известно командиру корабля, но тот отнесся к Валиному горю сочувственно, и никаких репрессивных мер не принял, а даже наоборот пообещал что-нибудь придумать. И вскорости придумал!
Попытка переброски Вали на родину посредством авиации не удалась. Что-то с особистами не завязалось, и рассчитывать пришлось только на своих флотских. В Камрань заглянул по дороге домой корабль Краснознаменного Черноморского флота, БПК с совершенно незапоминающимся названием.
Положив в карман флягу с «шилом», командир подводной лодки отправился с визитом к своему надводному собрату. За чашкой «чая» была достигнута договоренность, что лейтенант Поспелкин будет откомандирован со всеми надлежащими документами на БПК в распоряжение его командира, тот менее чем через месяц отшвартуется в Севастополе, где Вале выдадут отпускной билет на десять дней и предписание на возвращение в часть. По прибытии в Севастополь Вале предлагалось немного понежиться в лоне семьи, затем на свои деньги возвернуться в Рыбачий, получить все причитающиеся довольствие и уже на законных основаниях убыть в очередной отпуск. Или в два очередных... если отпустят.
На БПК Валю приняли как родного. Выделили каюту, вестового. Приодели поизносившегося офицера в тропическую форму, и даже оформили не как «пассажира», а как полноценного члена экипажа на вакантную должность какого- то ракетного офицера. Поход в надводном положении Вале не был в диковинку, после первого курса он уже выгуливался на учебном «Перекопе» в Болгарию, но Индийский океан пересекать ему еще не приходилось. В море Вале особенно не докучали, и он круглыми днями слонялся по кораблю, познавая службу и быт надводников. Через неделю его попытался захомутать замполит, и тогда Валя сам попросился стоять дублером на вахте в родной БЧ-5 на ПЭЖе. Ему разрешили, и политрук отстал.
По дороге в Севастополь предстоял заход в еще одну из немногих заморских баз Советского Союза - Аден. Пополнить запас топлива и провизии. В Адене стояли недолго. «Миролюбивые» йеменцы в очередной раз выясняли отношения друг между другом, поэтому над городом местами вздымался дым и периодически слышалась стрельба. Аврально загрузившись, БПК поднял якоря и вышел в море. И вот когда Валя рассматривал с кормы тающие в морской дали берега Йемена и предвкушал скорую встречу с семьей, случилось непоправимое. В Главном штабе ВМФ кто-то из стратегов, стоя над картой с циркулем и линейкой, поразмыслил немного, и ткнув отточенным карандашом в точку, обозначавшую местонахождение Валиного БПК, твердо отчертил новый маршрут боевого корабля. Через час в адрес командира БПК ушло радио, гласящее, что БПК необходимо изменить курс и следовать вокруг африканского континента для встречи с группой наших кораблей в назначенной точке. Координаты точки прилагались. Новость эту лейтенант Поспелкин узнал на обеде в кают-компании и чуть не подавился. В панике Валя бросился к командиру корабля и тот остудил его в один момент. Мол, так, товарищ лейтенант, пока мы домой тащились, ты был пассажир, и не более того. Но теперь, когда корабль нежданно приступил к выполнению неясной пока до конца боевой задачи, лейтенант В. Поспелкин становиться полноправным членом экипажа со всеми полагающимися обязанностями. А посему ему выдаются зачетные листы на самостоятельное управление и допуск несения вахты на ПЭЖ, а, принимая в учет месячную стажировку, время на сдачу ему дается две недели. Когда на глаза у Вали навернулись слезы, командир несколько сменил тон и сочувственно добавил, что ничего другого ему не остается, заходов больше не планируется, а бездельников, да еще в таком мелком звании, он на борту не потерпит. И еще утешил тем, что он приказал переделать приказы по кораблю и теперь после окончания похода государство сполна заплатит Вале бонами Внешторгбанка за каждые сутки, проведенные в море. В этот вечер Валя второй раз надрался в своей каюте до бесчувствия. Офицеры БПК, и до того относившиеся с большим сочувствием к бедному лейтенанту, прониклись к нему еще большим состраданием и утешали как могли. Связисты умудрились организовать весточку жене, механик разом подписал все зачетные листы, а начальник вещевой службы, заприметив штопаные-перештопаные носки Вали, полностью обновил его гардероб. Кают-компания, принимая во внимание бедственное положение офицера Поспелкина и полное отсутствие в его карманах денег, сбросилась и снабдила его сигаретами, обязав каждого отдать Вале по три пачки из своих личных запасов.
Потекли боевые будни. В стремлении занять время и перебить дурные мысли, Валя яростно и настойчиво изучал устройство надводного корабля, пролез его с носа до кормы и совался во все дырки, какие можно было только найти. Скоро его знания корабля сравнялись со знаниями профессиональных надводников, а в некоторых случаях стали и выше. Вахту Валя нес самостоятельно, а механик даже ставил его в пример некоторым своим нерадивым подчиненным. В общем, он стал совсем своим на борту БПК, и понемногу начал приходить к выводу, что служба на надводном корабле тоже не мед, несмотря на постоянное наличие солнца и свежего воздуха. В свободное от вахт время Валя наловчился вырезать из деревяшек, которые он разыскивал по всему кораблю, шахматные фигурки, и тратил на каждую максимум времени, не торопясь и не халтуря. Долго ли, коротко ли, но Индийский океан остался за кормой, его сменила Атлантика со своим неудержным и суровым характером, а корабль все резал и резал волны, приближаясь к своей точке якоря. На рандеву БПК не опоздал. В назначенный день встреча состоялась, но кроме очередного удара судьбы ничего больше Вале не принесла. Вместе еще с несколькими боевыми кораблями на место встречи подтянулось несколько транспортов и танкеров, с которых на БПК в спешном порядке начали перекачивать мазут и грузить продовольствие. А на совещании, собранном на флагмане, командирам объявили, что им предстоит отрядом кораблей следовать через всю Атлантику, обогнуть Южную Америку, пересечь Тихий океан, попутно поучаствовав в учениях Тихоокеанского флота, и завершить свой путь в бухте Золотой Рог города Владивостока. Нетрудно представить состояние нервной системы совсем охреневшего Валентина, если даже офицеры-надводники впали в полный транс. Поспелкин с разрешения командира связывался с капитанами всех гражданских судов, но никто из них не следовал в родные порты. Один, правда, следовал на Кубу и был согласен доставить потерявшегося лейтенанта в Гавану, но что он там будет делать, Валя не представлял, и был вынужден с горечью отказаться, в глубине души опасаясь оказаться на сахарных плантациях, так как не видел теперь для себя ничего невозможного. Сердобольный командир БПК обратился к командиру отряда кораблей по поводу судьбы Поспелкина, и тот решил вопрос быстро и просто: порекомендовал лейтенанту-бродяге служить Родине там, куда его забросили морские дороги, то есть на его БПК и нигде более, пока обстановка не даст возможность вернуться на родные подводные лодки. Но, тем не менее, незапланированный офицер в составе отряда заинтересовал адмирала, и он направил запрос в кадры флота по поводу Валентина. Кадровые органы флота ответили, что офицер с таким данными действительно проходит службу в рядах ВМФ на Камчатской флотилии, но как он оказался посреди Атлантики, им неведомо, но уж если его и занесло в такую даль, то сам бог велел сидеть на корабле и ждать, когда эскадра придет во Владивосток. Суетиться не надо! Спешка нужна только при ловле блох! А вот придут в порт назначения, там с ним и разберутся соответствующие органы. Валя написал жене совсем уж упадническое письмо, в котором честно признался, что теперь уже совсем не знает, когда окажется не только дома, а вообще на суше. Передал письмо гражданским морякам, и в третий раз за свое титаническое плавание напился в хлам и в пьяном виде раз десять за ночь свалился с койки в каюте, разбил голову, набил кучу синяков и окончательно смирился с происходящим. За пьянку его проработали по полной форме, а заодно, принимая во внимание его тяжелое морально-психическое состояние, приставили к нему замполита БЧ-5 для предотвращения попыток суицида. Замполит порядком достал Валю задушевными беседами, пытался влезть за ним даже в гальюн, вдруг он там петлю мылит, а окончательно допек Поспелкина всевозможными психологическими тестами, которые он извлекал из своих политзакромов в ужасающем количестве. Доведенный опекой неугомонного политработника, Валя по всем правилам обратился к командиру корабля с письменным рапортом, в котором униженно просил отцепить от него политрука, а взамен клялся, что топиться, стреляться и вешаться до схода с их корабля не будет. Командир внял просьбе лейтенанта, и замполита от него отстегнули к величайшему сожалению последнего, желавшего на основе своих наблюдений за Валентином написать научную работу и свалить с ее помощью на берег преподавателем в училище.
Плавание, тем временем, продолжалось. Валю уже давно все считали в доску своим, и если механик и драл своё офицерство за грязь в котельном отделении, то доставалось и ему наравне со всеми. Сам Валентин уже как-то смирился со всем, жену вспоминал как что-то очень далекое, и начал замечать за собой, что понемногу забывает черты ее лица. Про сына и говорить нечего, как он выглядит, Валя даже представить себе не мог.
Эскадра успешно миновала два океана, отстрелялась ракетами, отпулялась торпедами и, наконец, повернула к Владивостоку. Валя уже давно ничему не веривший, смотрел на такое развитие дел философски, и говорил всем, что когда до Владивостока останется день ходу, корабли получат новое радио и их повернут еще куда-нибудь к черту на рога, но только не домой. Но на этот раз мрачные предчувствия Валентина не сбылись. Эскадра упрямо продвигалась все ближе и ближе к родным берегам. И вот, наконец, настал день, когда на горизонте показались ночные огни Владивостока. Постояв на рейде ночь, с раннего утра корабль облепился буксирами, и через час уже привалился к пирсу. Обалдевший от счастья Валя Поспелкин разглядывал простиравшийся перед его глазами огромный город и никак не мог поверить в то, что он, наконец, на Родине, и в то, что, наверно, он скоро увидит жену, сына, маму и вообще всех. В последнем он еще слегка сомневался. А на дворе стоял июль месяц. Не по-тропически, а по-нашему тепло и хорошо. Заканчивался двадцать пятый месяц автономного похода лейтенанта Валентина Поспелкина.
Офицеры БПК устроили по поводу возвращения шумный банкет в одном из близлежащих ресторанчиков, на котором не раз с шумом и смехом поднимался бокал за них самих, их поход и за приблудшего Летучего «Голландца» Валю. Вновь была пущена шапка по кругу и Поспелкинну собрали на билет на самолет до Петропавловска-Камчатского, куда он и вылетел на следующий же день, закинув за спину мешок с нажитым добром. На память офицерам ставшего почти родным БПК Валя оставил в кают-компании, искусно вырезанные им шахматы, в которых пешками были лейтенанты, слонами-старлеи, конями - каплеи, офицерами-капитаны третьего и второго ранга, королями-капитаны 1 ранга, а своенравными королевами - адмиралы. Причем мундиры фигурок и особенно их знаки различия были вырезаны особо тщательно и с соблюдением всех мелочей и типичных сопутствующих признаков вроде живота, бутылки в руках и прочего.
В штабе дивизии на Поспелкина посмотрели как на призрака, создание восставшее из мертвых. В отделе кадров вообще считали, что Поспелкин уже давно служит где-то на Черноморском флоте, а к ним просто никак не дойдет приказ о его переводе. Командир корабля был более информирован, и по его сведениям Валентин должен был находиться с каким-то надводным кораблем на ремонте в Адене. Появился Поспелкин вовремя, так как, пока он бороздил моря и океаны, его экипаж успел сделать еще одну автономку и сейчас сдав корабль, собирался в отпуск. Финансист экипажа, получив от Вали гору бумаг и выписок из приказов, слегка офанорел. По самым скромным подсчетам Поспелкину полагалась огромная сумма в инвалютных рублях, и это не считая получки почти за два года. В финчасти претензии Вали на финансы тоже не вызвали особого восторга, особенно в части касающейся валюты. Но научившийся заходить во все двери Валентин Поспелкин на поводу у них не пошел, а пробился на прием к командующему флотилией. Не желавший сначала и слова слышать от сопливого лейтенанта, адмирал по мере рассказа развеселился, а под конец даже посоветовал Поспелкину написать мемуары и отправить их в «Морской сборник» в рубрику «Ходили мы походами...». Потом адмирал возмутился тем, что не был в курсе того, что лейтенант из вверенной ему флотилии больше двух лет колобродит по всему свету, а он ничего об этом не знает. Был незамедлительно вызван командир Валиной дивизии и корабля, устроен разнос по поводу махрового сокрытия сего возмутительного случая и строго указано на недопустимость таких фактов в будущем. Затем настала очередь начфина флотилии, которому разгоряченный адмирал дал команду выплатить Валентину все до копеечки под его личную адмиральскую ответственность. Затем взгляд адмирала снова упал на командира Валиного корабля. Адмирал сообразил, что лейтенанту подошел срок получать очередное воинское звание, а об такой мелочи, конечно, забыли, и грех было бы не воспользоваться случаем взнуздать подчиненных еще разок для профилактики. Гнев военного начальника возрастал по восходящей, и следующим пунктом должен был стать погром организации службы на Валином корабле. Но оказалось, что командир Валиного экипажа был тоже орел не промах, и прямо в кабинете адмирала вручил Поспелкину погоны старлея. После чего выяснилось, что конфликт исчерпан, все наказаны и вообще все в порядке. Напоследок адмирал посоветовал, а это то же самое, что и приказал, отпустить Поспелкина в отпуск за два года, чего Валя втайне желал, но на что совершенно не рассчитывал.
В общежитии Вале сказали, что жена его уехала при первых признаках беременности, а комнату его, естественно, кому-то отдали, сдав вещи коменданту. Они сохранились в целости и сохранности, и, получив ключ от нового номера, Валя, наконец, впервые за два года облачился в гражданскую одежду. С отпуском и деньгами его на удивление не обманули, и через неделю торжественно отправили отдыхать. Билетов на самолет, естественно, было не достать, и Валя, наотрез отказавшись ждать неделю-другую в аэропорту до посадки, взял билет на пароход и отчалил во Владивосток. Там он заглянул на свой БПК, вставший на завод ремонтироваться, раздал долги, попьянствовал с друзьями и, дав чудовищную по своим размерам взятку администратору аэропорта, купил билет на самолет в день вылета.
Дома его встретила жена, со скуки за два года превратившаяся из жгучей брюнетки в роскошную блондинку, упитанный годовалый сын, привыкший только к неподвижному папе на фотографии и агрессивно воспринявший его живьем, радостные родители и теща, абсолютно уверовавшая в то, что ее зять непутевый гуляка, а не примерный семьянин и опора супруги. Так закончился первый автономный поход лейтенанта Валентина Поспелкина. Первый, но далеко не последний... Но зато какой!

Автор Павел Ефремов. Размещено с разрешения автора

Ихтиандр Вовчик

Вовчик - мой брат де факто, хотя и сидит веткой выше на генеалогическом древе, де юре являясь мне дядей. Но всего два года разницы позволили нам вместе: расти, закурить первую сигарету и впервые надраться до состояния «Мама, неси скорее тазик». Живет он, конечно же, в Севастополе. В другом городе не мог бы родиться такой пекулитет, заточенный в 77 килограмм неуемной энергии, пулеметной южной скороговорки, обязательно заканчивающейся трассером сигаретного бычка, летящего мимо цели под вздох «Не Сабонис!». На эти же весы мы поставим жилистое тело вечного моряка, не боящегося полноты из-за бесконечных горячих вахт у чавкающего дизеля на траверзе Америки, Антарктиды, Африки, Азии и Европы. Это он, зайдя в кафе на Елисейских полях косолапой шаркающей походкой, вдруг может превратить чинное европейское заведение в полный бардак, схлестнувшись в войне слов с местными жандармами национал-франкизма, не знающими, что такое «Сивастьополь».
- Это, ребята,- говорит им Вовчик,- город, в котором собирают два урожая картошки за сезон! А еще это - город, в честь которого названы бульвар и станция метро вашего Пари. Но не забудем, в честь чего здесь именуемы улицы Крым, Евпатория, Альма и Наварин! Так что, вы уволены, господа. Не мешайте мне пить пиво и держать третью оборону!
И все перечисленное - лишь часть этого 77 килограммового пекулитета. Наверное, килограмм тридцать, так как остальное - это огромное, пытливое, сострадающее, бесстрашное до баламутства сердце, качающее в артерию не кровь, а море. Черное море, вода которого, по повериям - наиболее близка по составу человеческому кардиотопливу.
Море он любит бездонно (каждый морской житель - его брат) и абсолютно некоммерчески (все, что поймано в нем, должно вернуться назад). Никогда, возвращаясь домой после очередных семи-восьми месяцев бродяжничества по океанам, он не привозил домой ни веточки коралла, ни засушенной рыбы-ежа, ни затейливой ракушки, выловленной собственными руками у Сокотры. Все это принадлежит морю и остается в нем. И сколько раз его материл тралмейстер, когда, украв 40 килограмм рыбы из улова, Вовчик устраивал пир для морских котиков, лезущих в ожидании встречи с ним по аппарели судна. И это была не просто кормежка, а общение равных: с душевным разговором, взаимным похлопыванием и поглаживанием. Его и звали на борту - Ихтиандр Вовчик.
Нынешним летом он подтвердил свое звание.
Нет, не нырянием со знаменитого «Козырька». Кто ездил в Стрелку троллейбусом N6, хорошо знает это жутковатое место на скалках Херсонеса. Единицы ныряли с него. Представьте скалу высотой метров семь с выступающим узким камнем, а внизу - карниз острых камней шириной метра три, образующий лагуну глубиной «по пояс» мужику среднего роста. Разбежавшись и оттолкнувшись, надо пролететь головой вниз, перелетев карниз по диагонали, и войти в воду точно над белым камнем на дне. Входит ныряющий в воду уникальным севастопольским стилем «раскоряка». Со стороны кажется, что он падает животом, но это - обман зрения. Ныряющий глиссирует над поверхностью, не погружаясь и на 40 сантиметров, при этом не испытывая ни малейшего гидродинамического удара. Говорят, что единицы ныряют так, что даже не мочат головы. Я видел эти прыжки, удачные и неудачные, и знаю, что совершивший его становится местной легендой.
Нет, Вовчик так и не нырнул здесь, хотя легко сиганет в любом другом месте от малых скалок - до больших, включая те, что напротив «Тайваня». Вы знаете камень, на котором уже лет пятьдесят лежит фигурка девушки, вырезанная местными пацанами из камня при помощи монеток? Наверное, нет, если вы не ездили троллейбусом N6. Поверьте, там трудно нырнуть, чтобы не сломать ребра. Вовчик там ныряет легко. Но он стал легендой города не благодаря этому - chercher le dauphin.
Один из севастопольских дельфинариев, что в Артбухте, находится у набережной Корнилова. Когда-то скромное детище советской военной машины, оставшееся без финансирования, решило само заработать на рыбу для питомцев. Сейчас это - солидное бизнес-предприятие, недавно отгородившееся от горожан, помнящих бесплатное купание в стоявшем на этом месте флотском бассейне, бетонной стеной. Одну из стен заменяет кафе, выходящее окнами прямо на акваторию с дельфинами. Здесь работает сестра Леньчика, верной подруги и жены Вовчика. Сюда она изредка заглядывает, чтобы поболтать с девчонками о жизни, отдохнуть душой от баламутного мужа. Но Вовчик, когда он на берегу, не может без Леньчика и получасу. В тот вечер он позвонил и через пятнадцать минут уже сидел рядом в кафе, наблюдая в открытое окно за шестью силуэтами, сгрудившимися в ночной воде в центре бассейна и поющими грустную дельфинячью балладу.
- Они меня зовут! - тихо сказал Вовчик.
- Папа, у тебя опять ностальгический приход начался? - взволновалась Леньчик, подозревая неладное.
Неожиданно Вовчик встал на стул, нырнул в открытое окно и уже через мгновение сидел, свесив ноги, на краю бассейна, разговаривая с морскими людьми, подплывшими поближе:
- Привет, корешки! Ну что, достало жить за жратву? Грустно? Сейчас я с вами поиграю!
Леньчик не успела ахнуть, как муж скинул шорты и с разбегу сиганул в воду.
Это была сказка: дельфины обступили его и стали играть. Он брал их за плавники и крутил хоровод, он нырял на их спинах глубоко вниз, он орал от счастья:
- Ребятки мои, да я ж ваших братьев в Тонкинском заливе рыбой кормил. Ага, и речных дельфинов в Бразилии! А Вы помните Уоллфиш Бей? Привет вам от корешков!
- Ты знаешь, - говорила мне позже Лена, - мы очень испугались. Недавно эти дельфины жестоко избили пьяного мужика - не любят они пьяных. А с этим - как будто всю жизнь дружили.
- Нормально все было, - рассказывал Вовчик, - обступили меня, трутся, просят, чтобы я им пуза почухал. Ласты подставляют, чтобы покружиться. Полный контакт! Но при том, что я всю жизнь прожил на Черном море, и сам знаешь, как я умею плавать, был вывернут наизнанку. Легкость была в теле - впору летать. И в то же время - дикая усталость, хотя я ничего и не делал, они меня на спинах возили. Их свобода личности полностью угнетена - работают за жратву. А со мной были такие жизнерадостные! С мозга мои слова считывали.
Но идиллия была скоро нарушена: первым прибежал директор дельфинария, топая ногами на пирсе и визжа:
- Вылезай, Ихтиандр хренов!
Через пять минут по пирсу бегали два наряда милиции, размахивали дубинками и требовали вылезать из воды.
- Да вы сами прыгайте сюда, пареньки, - кричал в ответ Вовчик, - дельфины разрешат - возьмете меня!
Когда брат верхом на дельфинах проплывал рядом с машущими дубинами правоохранителями и топающим директором, Вовчик похлопал рукой по воде и тихо сказал:
- Мальчики, ну-ка давайте!
И дельфины дружно ударили хвостами так, что поднявшейся волной из рук опешивших милиционеров и директора смыло мобильный телефон и две рации.
Потом брата били. Ему надели наручники и сломали дубинками два ребра. Добить в отделении милиции не дали - туда уже прибежала половина жителей Стрелецкой бухты, требующая освобождения Ихтиандра, сидящего в клетке.
Когда дежурный позвонил начальнику отделения милиции с докладом, последний спросил:
- За что арестовали?
- Купался с дельфинами!
- А ты подумал, придурок, по какой статье мы его задерживаем?! Нет такой! Немедленно отпустить!
Да, его тут же отпустили - в Севастополе все знают друг друга и не прощают, когда бьют своих. Вовчику же пришлось оплатить стоимость купания и утопленного мобильного телефона, после чего он отправился домой, в родную Стрелку.
Когда он рассказывал о дельфинах, он постоянно поглаживал ноющий бок, но глаза его светились радостью, хотя и с оттенком грусти.
- Вова, - спросил я, - это что, просто кураж был?
- Да ты знаешь, - ответил он, - дело у меня было в море: подняли трал, а в нем 33 уже окоченевших дельфина. Весь экипаж тогда рыдал. Долг я им возвращал, понимаешь. И всю жизнь буду...

К ЧЕМУ ПРИВОДИТ ИДЕАЛИЗМ ИЛИ ЛЮБОВЬ К СТРАНЕ ВЕЧНОЗЕЛЁНЫХ ПОМИДОРОВ

В Москву ... в Москву ....

Получив денежки в полевом учреждении Госбанка в Чопе, я совершенно явно осознал, что придётся ехать поездом. А это без малого двое суток. И ещё билеты ... На поезд, который привёз нас из Миловиц билетов не было. Сезон отпусков ... все места заняты ещё с территории Чехословакии, а в Чопе очень мало кто сходил с этого поезда. На другие поезда взять билеты тоже шансов не было практически никаких. Во первых в Чопе сходились три границы, а во вторых дефицит этот создавался, безусловно, искусственно.
Времени до прибытия на место у меня оставалось семь суток. И тратить двое из них, при условии немедленного отбытия из Чопа, на дорогу было расточительностью немыслимой. Значит что? Выручай Аэрофлот. Но, успеть на прямой самолет, который летел из Ужгорода (в Чопе не было аэропорта) в Москву было нереально. Оставалось всего двадцать минут до его вылета. Следующий рейс был с пересадкой в Киеве. На него можно было успеть. Доплата за авиабилет тянула на четвертной, такси до Ужгорода ... что-то около того. В Москву самолет прилетал часа в два ночи. Значит из Быково до дома - пятнашка (а это минимум ночью). А у меня всего получилось рублей тридцать пять. Встал вопрос: «Что делать?» Попутчиков не нашлось. Нужен был ещё четвертак, чтобы без проблем.
Набравшись наглости или смелости, это как угодно, я подошёл к одному майору, который вышел из банка. Он был в форме и один. Из чего я сделал вывод, что товарищ едет в командировку или по замене. Как благовоспитанный военнослужащий, я подошел к майору:
- Товарищ, майор, разрешите обратиться?
- ???
Я рассказал майору - в чём проблема и попросил помочь. Клятвенно заверил его, что вышлю завтра же из Москвы деньги на тот адрес, который мне будет указано. Майор не думал, он достал бумажник и протянул мне искомую купюру. Он задал всего один вопрос:
- Четвертного хватит?
- Так точно!
Я записал адрес, и ещё раз горячо поблагодарив Человека, рванул в здание вокзала, где были кассы Аэрофлота. Билеты на транзитные рейсы через Киев были и через десяток минут, я уже договаривался с таксистами.
- Эй, хлопчик, йде ж ты, быв? - сокрушённо покачал головой пожилой дядька. - Токо что два хлопца до Ужгорода подались ... - Дядька искренне сокрушался о том, что мне теперь придётся платить пятнадцать рублей, вместо пяти. Надо сказать, таксисты не делали на нас деньги. Просто столько стоил этот перегон. - Може спитаешь, кто ещё поедет?
Искать и ждать времени не было. До вылета оставалось немногим больше часа, и мы поехали.
Как водится, по дороге зашёл разговор о том, что вот было время, и дядька тоже служил. Но мне, честно говоря, было не разговоров. Время шло и меня заботило только одно - успеем или нет.
Выехали мы из города и через некоторое время дядька «оттянул» ручку счётчика. Зелёный огонёк не горел, и счётчик не работал. Мне то было по барабану, договорились за пятнашку, так договорились, а кто там и кому ... дело не моё.
Он по дороге кого-то подсадил попутно и получил с попутчика то ли трёшку, то ли пятёрку. Я уж было подумал - вот хорошо, сэкономлю. Ага. Несмотря на то, что мужик тоже служил и на то, что кого-то повёз попутно, на мой вопрос «Сколько с меня?» последовало лаконичное «Как договаривались!». Вот так. Ничего личного, бизнес есть бизнес.
Успели мы тик в тик к концу регистрации. Тут меня ждала ещё одна «радость». Тётка, регистрирующая пассажиров, весело улыбаясь (почему - не знаю?), проинформировала меня, что на борт загрузили почту, очень важную, и полетим мы через Ивано-Франковск. И в Киев, к вылету моего самолёта, скорее всего не успеем. Но, успокоила она меня. Через три часа, после моего, летит другой, и они забронируют мне место, если конечно оно есть. И мне надо будет подойти в воинскую кассу, что «прокомпостировать» билет. Так она сказала. Ё-моё!!! Три раза. Ну, везуха.
Загрузились мы в АН-12, помахали крыльями и полетели. Пока сели и разгрузились в Ивано-Франковске, пока вылетели, и долетели до Киева, прошло что-то около пяти часов. А тут ещё от конфеток и «Боржоми» Аэрофлотского, извините, кушать захотелось ... аж до колик. Но это всё мелочи были ... по сравнению с тем, что меня ожидало в Жулянах.
В Киеве два аэропорта Жуляны и Борисполь. Так вот из Жулян в этот день рейсов в Москву больше не было. На тот, на котором я должен был лететь, мы опоздали, конечно. Были рейсы из Борисполя. Мне это разъяснили в кассе, где я попытался «прокомпостировать» билет. А для вылета из Борисполя надо было снова доплатить, и ещё до этого Борисполя добраться. Сколько доплатить за билет, было понятно. Что-то около червонца. А вот, за сколько меня довезут до Борисполя, тётка в кассе сказать не смогла. Но объяснила, что, если я немедленно туда выеду, то спокойно успею на самолёт до Москвы, который прилетает во Внуково. Это было лучше намного. Поскольку от Внуково до дома было рукой подать. Оставалось узнать - скока стоит доехать до этого самого Борисполя. Взяв с тётки страшную клятву - не отдавать пока место, я побежал на стоянку такси. Потому что автобусов, меня устраивающих по времени не было.
Киевские таксисты были мужики деловые и после недолгих препирательств и торговли, а у меня оставалось денег всего ничего, нашёлся парень, который взялся отвезти за червонец, раз такое дело. Хватать то мне хватало, но ...
Короче бросив чемодан в машину, побежал я в кассу. У меня даже мысли не возникло, что пока я буду брать билет, могу остаться без чемодана. Да и не случилось этого, а ведь вполне могло.
Парень домчал меня до Борисполя достаточно быстро. По дороге опять таки зашёл разговор про службу и что к чему. Ну, рассказал я, конечно, как еду и все свои приключения. В ответ парень мне посочувствовал и всю дорогу приговаривал:
- От же с......,- В Борисполе он подъехал прямо к дверям, над которыми висело «Вылет». И, кстати, взял с меня всего пятерку. «Тебе ж ещё в Москве добираться, а потом ты хоть съешь чего-нибудь», так он сказал. Всё-таки были люди.
Но вот незадача, около этих дверей стоял патруль. Я было дёрнулся выходить, но таксист меня осадил.
- Сиди!
Он вышел из машины, достал мой чемодан с заднего сиденья, и только тогда открыл мне дверь.
- От меня не отходи, документов не давай, - мы пошли к дверям. Таксист построил траекторию движения так, что между нами и патрулём оказалось довольно много людей. Начальник патруля сделал стойку и ко мне рванулся один из патрульных, которого таксист практически оттолкнул в сторону, прошипев при этом сквозь зубы: - Отвали, легавый! - после чего он меня схватил за руку и бегом потащил к стойке регистрации. Пока я регистрировался и проходил рамку металлоискателя, он чуть ли не держал патрульного за ремень, но ко мне его близко не подпустил. Как я заметил, там народ врубился, и вокруг них образовалась небольшая группа явно мне сочувствующих. Конечно, может, и не было бы ничего. Ну, проверили бы документы, да и всё. Но видно, парню было виднее, он то повадки киевской комендатуры знал лучше. А так ... я не я и хата не моя. Ничего не видел, никто мне ничего не говорил. А с рейса снять ... оно конечно можно, но хлопотно. Да формально и причин не было.
Оказавшись в накопителе, я снял фуражку и затесался внутрь пассажирского скопления, на всякий случай. Народ то, по-моему, всё понял и вроде как прикрыл, но конечно, если бы надо было меня, ... то вряд ли бы это остановило комендатуру. Но, слава Богу, пронесло. Хотя я, пока не задраили люки, озирался и вздрагивал на каждого проходящего в самолёт. Конечно, страшно было, врать не буду. На последнем броске до Москвы влипнуть в историю ... радости было мало.
Взлетели. Я вздохнул спокойно. Тут то они меня не достанут. Было только жаль, что не попрощался с парнем по человечески. Помню только, что Анатолием его звали. Спасибо брат Толька!!! Выручил. Дай тебе Бог здоровья.
Не знаю, то ли что было написано у меня на лице, а может глаза были очень голодные, но стюардесса принесла мне два бутерброда, чашку чая и шоколадку. Молча поставила передо мной столик и на моё смущенное «спасибо» только улыбнулась. Наверное, поделились девчонки своими запасами. Тогда ведь на внутренних коротких рейсах не кормили. Впрочем, я не знаю - кормят ли сейчас.
И вот, наконец, Внуково. Время ... ночь уже была, т.е. скорее под утро. Я остановился на привокзальной площади и вдохнул ... такой вкусный, пропитанный выхлопами и керосиновым угаром воздух родной московский воздух. К горлу подкатил предательский комок, на глаза ... да что там говорить слеза выползла. Короче ... пошёл я к автобусам, что шли да аэровокзала в Москве. Потому что те, которые шли до метро «Юго-Западная» ночью не ходили.
Подошёл, присоединился к небольшой очереди людей, которые загружались в «Икарус». Заношу ногу на ступеньку. Обеличивающая девушка:
- Солдат, чемодан в багажник поставь!
Я открываю рот, чтобы объяснить девушке, что не поеду до аэровокзала, а сойду у Университета, что мне там до дома два шага ... и вдруг слышу:
- Товарищ сержант, вас вызывает начальник патруля, ... поворачиваю голову, рядом со мной стоит курсант патрульный.
- Брянский волк тебе товарищ, вызывает ... бли-и-ин!!! Ё ..............,- это, конечно не вслух, а про себя, и про девушку очень нехорошо, если бы она не прицепилась, то не успел бы патрульный.
Деваться некуда, на ходу поправляю фуражку, перехватываю чемодан в левую руку, машинально проверяю застегнутость пуговиц. Без малого двое суток прошло, как я покинул батальон. Всё время, сидя или полулёжа в скрюченном состоянии. Форма, конечно, помялась, рожа небритая, да ещё выражение идиотского счастья, можно было счесть, что сержант ...
Подхожу, патрульный сопровождает чуть сзади, чтобы, значит, не сбёг, как под конвоем. Майор и ещё один патрульный с очень большим интересом меня рассматривают. Вскидываю руку в приветствии.
- Товарищ, майор, сержант ..... прибыл, по-вашему ...
- Документы!
Ставлю чемодан, лезу в карман, протягиваю майору военный билет, предписание.
Изучает. Закрывает. Внимательно на меня смотрит.
- Пил?
- Никак нет!
Принюхивается. Дыхнуть не просит. Я и так от волнения дышу часто. Народ в автобус уже загрузился. Он вот-вот тронется, а когда будет следующий ... и понадобится ли мне вообще автобус?
- Видок у тебя, сержант, - майор задумчиво и изучающее оглядывает меня.
- Двое суток в дороге, товарищ майор. На перекладных. Бегом. От борта к борту. Да ещё .... начинаю рассказывать свою эпопею.
- Билет!
Протягиваю.
Изучает. А там ... Ужгород - Киев (Жуляны)-Москва (Быково). Потом дописано: Киев (Борисполь) - Москва (Внуково). Вскидывает на меня глаза. Я начинаю объяснять, не дожидаясь вопроса, но он меня прерывает.
- Ладно, вижу. Не буду портить праздника возвращения. Сколько дома не был?
- Двадцать один месяц десять дней ... одиннадцатый пошёл!
- Иди, ждет тебя автобус, - возвращает документы.
- Спасибо, товарищ майор, - прикладываю руку, хватаю чемодан и влетаю в автобус. Сдавленно водиле, - Спасибо, отец, закрывай быстрее, пока он не передумал.
Шипит пневматика дверей, и автобус трогается.
- Батя, у Университета высадишь? Там до дома всего ничего, а то от аэровокзала денег на такси не хватит.
- Так метро скоро, - ... но, посмотрев на меня, и поняв по моему лицу «какое метро, отец!!!», кивает головой, - конечно.
Кстати девушка, видимо почувствовав свою вину за то, что я чуть не попал в руки патруля, денег с меня за проезд не взяла.
Киевское шоссе свободно и автобус мчит с ветерком. Двадцать минут ... и вот он Университет. Уже рассветает. Родные места, родные улицы, каждый дом знаком до боли. Автобус встаёт, двери распахиваются.
- Спасибо отец!
- Счастливо, сынок!
Мама дорогая. Пустая улица, Запах, нет, ... не запах. Аромат рассветной летней Москвы. Голова кружится, ноги заплетаются. Перехожу Универстетский по диагонали. Останавливаюсь за светофором. Машин ... ни одной. Это сейчас круглые сутки движение, а тогда ... Закуриваю и стою ... Чувствую сейчас зареву. Пешком то мне до Кунцева идти всё-таки прилично. Дом то рядом, а ... Состояние конечно было ...
Со стороны Ленинского едет патрульный «Жигулёнок». Тормозит.
- Тебе куда, служивый? За рулём капитан. ГАИ.
- В Давыдково.
- Грузись, только на Минке высажу. Мне дальше прямо.
- Спасибо, тогда у «Минска».
- Добро.
Залезаю в машину. Помчались.
- В отпуск?
- Да вроде того. Перед учёбой есть пяток дней.
- Тоже хорошо.
Очень я был благодарен капитану, что не донимал он меня никакими больше расспросами и вопросами. Я буквально ... ну очень я соскучился по Москве. Глаз было невозможно оторвать от знакомых с детства пейзажей. Ближе к Поклонной горе каждое дерево было знакомо. Сколько там было исхожено и не было ни одной тропинки в парке Победы, где бы мы не прошли или не проехали на велосипедах. Это сейчас там музейный комплекс. А раньше то был лес. Просто лес.
Приехали.
- Спасибо. Я было полез за деньгами.
- Брось, сержант, матери с отцом поклон передай.
- Спасибо!
- Будь.
Жигулёнок умчался. А я, подхватив чемодан, пошёл домой. От остановки, где меня высадил капитан идти до дома, было, минут семь, десять от силы. Я шёл сорок минут. Останавливался, раз пять, перекурить. Я обнимал, чуть ли не каждый тополь, росший вдоль улицы. Ведь вот тут ..., а вот тут ..., а вот киоск «Мороженое», как мы тут. ... Понимаете, там каждый шаг ... мне же снилась эта дорога ... к дому.
Прошёл здание штаба ГО и ... вот он мой дом. Последние двести метров. Их я пролетел. Около подъезда снова закурил и постоял, судорожно затягиваясь, чтобы дрожь унять, в большей степени. Я стоял и смотрел на свои окна ... Мне трудно передать своё состояние в этот момент. Голова гудела, как колокол. ДОМА!!! ДОМА!!! ДОМА!!! Дыхание перехватило и опять предательские слёзы. Я только в этот момент понял, как мне дорог этот дом, родной подъезд, изученный до последнего камушка и кустика двор ... «песочница новая» поплыло в голове, как бегущая строка, «наша лучше была» ... «а клёны подросли...».
- Ну, всё. Пора, - Я достал из кармана записную книжку и надорвал внутреннюю сторону обложки. Зачем? Да там у меня ключ от дома был вложен. Ещё с учебки. Я, когда из дома уходил ключ взял с собой, он конечно на брелке был, но за брелки в учебке, не приветствовались брелки в кармане у курсантов учебной части. На него, на брелок на одном из первых утренних осмотров покушался мой командир отделения. Я рассказывал про него. Турок, который, Айдаров. Ну, я тогда ключ отцепил, а брелок на его глазах в очко выбросил, в туалете. А ключ заклеил в записную книжку.
Я вошёл в подъезд. Всё-таки здорово, что было ранее утро, и никто не мешал. Ведь это был сон. Сон наяву.
Я наступал на ступеньки очень аккуратно и нежно. Ведь это были родные, с детства знакомые ступеньки. Да и слабость была в ногах, дрожали ноги.
Тихо-тихо я вставил ключ в замок, повернул. Замок щёлкнул. Вошёл, поставил чемодан и оттянув собачку, очень тихо закрыл дверь. Дома никого не должно было никого быть. Родители и собака на даче, брат к жене уже тогда переехал. Но!
- Сынок!!! - В дверях комнаты стоял папа.
- Сынок!!! - Мама ...
- Как чувствовали..., сынок ... - слёзы, объятия.
- Господи, я дома ... Я, НАКОНЕЦ, ДОМА !!! ..............

Комплексная проверка

(героический эпос)

Комплексное число состоит из действительной части и мнимой
(Из Математической энциклопедии)

Есть вещи, которые понять умом головного мозга невозможно, их надо прочувствовать, так сказать, на собственной розовой, нежно-пупырчатой шкурке. Эти вещи не подаются рациональному анализу, они просто существуют, что-то вроде рукотворного явления природы.
Например, итоговая проверка. Смысла итоговой проверки я понять не мог никогда, она оставалась, так сказать, кантовской вещью в себе, причем советские Военно-воздушные силы могли находиться в одном из двух состояний: «Подготовка к итоговой проверке» и «Устранение недостатков по результатам проверки». Впрочем, был еще незначительный по времени, но крайне болезненный переход из одного состояние в другое, то есть, собственно проверка.
Как уже говорилось, потаенной сути итоговой проверки я постичь так и не смог. Нет, то, что проверять части, соединения и даже объединения Вооруженных Сил надо, как раз понятно и вопросов не вызывает. Непонятно другое. Почему несмотря на то, что из года в год, в общем, проверяют одно и то же, что порядок и содержание проверки определены, в часть заблаговременно поступает план, сроки проверки и состав проверяющих, часть никогда не бывает готова к проверке?! Этого я понять так и не смог.
Месяца три перед проверкой вся часть пишет конспекты, обновляет штакетник на газонах и красит гудроном колеса автомобилей, особо въедливые штабисты переписывают книги приема-сдачи нарядов, а над каждой электрической розеткой помещается плакатик, возвещающий, что в ней ровно двести двадцать вольт. Начальник штаба лично проверяет правильность развески термометров в спальных помещениях и наличие ответственных за противопожарную безопасность.
И все равно! Все равно, комиссия, как жандармы при аресте большевика-подпольщика, переворачивает вверх дном весь полк и торжественно записывает в акт проверки удивительные и разнообразные недостатки, много недостатков, которые и предстоит устранять до приезда следующей комиссии. Никто и слова бы не сказал, если бы проверяющие в учебных воздушных боях выявляли недостатки летной и огневой подготовки летчиков и пробелы в подготовке авиационной техники, это было бы хорошо и правильно. Но проверяют почему-то наличие иголки с нитками за околышами офицерских фуражек и толщину конспектов по теме «Мотострелецкий взвод в обороне на болоте». Хорошо хоть не штангенциркулем. Командир полка, получавшего на «Итоговой» три раза подряд оценку «Отлично», представлялся к ордену, обычно «За службу Родине в Вооруженных Силах», а надо бы ввести почетное звание «Командир-великомученик».
Боевые части проверяют дважды в год, военные кафедры - реже. Их положено проверять раз в три года, но на самом деле комиссии приезжают раз в четыре-пять лет. Такие комиссии и проверки называются комплексными. Я для себя решил так: раз комиссия комплексная, у нее есть должна быть действительная и мнимая часть. Действительная - это когда проверяют по делу, знания преподавателей и студентов, скажем, а мнимая часть... Ну, мнимая - это все остальное. Включая пехотную дурь. Лишь бы только мнимая часть не придавила до смерти действительную.
Удивленный читатель может спросить: А хрен ли упираться?! Ну получили «трояк», и живите себе еще пять лет спокойно. Ага. Щазз. В штабах, видите ли, тоже сидит народ хитромудрый. Если кафедра получает оценку «удовлетворительно», то следующая проверка назначается не через три года, а через шесть месяцев и веселое представление повторяется. Кстати, за «неуд» начальника кафедры снимают.
И вот совпало так, что в ноябре *** года должен был закончиться мой контракт, который я в связи с достижением предельного возраста пребывания на воинской службе продлевать не собирался, а в сентябре кафедра должна была в очередной раз подвергнуться.
Начальник кафедры понимал, что дембель мой совершенно неизбежен, поэтому в преддембельские месяцы я могу впасть в здоровый армейский по#уизм, помешать которому он не сможет никак. А цикл, которым я командовал, был самым ответственным, выпускающим. Вся секретная техника кафедры была у меня, и техника эта должна была работать. А еще на мне были кафедральные компьютеры и компьютерный учебный класс.
Положим, я свой цикл на поругание так и так бы не бросил, но шеф предусмотрительно решил привязать к тыльным частям своего организма лист фанеры.
Он вызвал меня и сказал:
- Подготовишь свой цикл к проверке без замечаний - до дембеля на службу можешь не ходить.
Я прикинул: три месяца оплачиваемого отпуска на дороге не валяются, и ответил:
- Есть!
Забегая вперед, скажу, что мы оба свое слово сдержали: никаких грубых про#бов в моем хозяйстве обнаружено не было, цикл получил оценку «хорошо», а я в образовавшиеся три месяца со вкусом отдохнул и стал потихоньку искать работу.
C началом Перестройки комплексные проверки военных кафедр приобрели очень интересные особенности. Старшие штабы продолжали требовать с подчиненных «как при Советской власти», при этом начисто забыв про свои обязанности по снабжению, финансированию и укомплектованию кафедр, поэтому проверки приобрели какой-то фантасмагорический, нереальный оттенок. Помню, одна комиссия, которую случайно занесло на нашу кафедру, не приходя в сознание, записала в акте проверки в качестве недостатка отсутствие на кафедре самолетов постановщиков помех. Робкие объяснения начальника, что даже если кафедре и будет выделен такой самолет, то сесть он сможет только на крышу корпуса «А», были презрительно отвергнуты. Характерно, что все последующие комиссии, знакомясь с актами предыдущих, о самолете почему-то больше не вспоминали. Другой проверяющий потребовал, чтобы все офицеры имели табельные пистолеты и ходили дежурными по кафедре с оружием. Эта смелая инициатива совпала с практически полным изъятием из частей Мосгарнизона личного оружия офицеров, поэтому когда мы на основании очередного акта проверки прислали заявку на 50 пистолетов, над даже не стали смеяться, а просто покрутили пальцем у виска. Вопрос с пистолетами решился сам собой.
Вскоре стало важно не что проверяют, а кто проверяет и как. Поскольку в Москве было несколько десятков военных кафедр, то какая-то обязательно находилась в состоянии проверки. Наш «чистый зам», забросив занятия, мотался по этим кафедрам, узнавая, «что спрашивают» и за что могут натянуть на конус. Темные и противоречивые результаты проверок кафедр самого различного профиля тщательно изучались и принимались меры, направленные на недопущение. Учебный процесс уже воспринимался как досадная помеха в подготовке к проверке.
И вот, наконец, время Ч, час Х, день Д, словом, комиссия - на кафедре. Председатель комиссии - командующий ВВС МВО. Ясное дело, в 8.30 утра в понедельник командующий на кафедру не приедет, не царское это дело. Его задача - сходить к ректору для представления комиссии, попить коньячку и потрепаться, потом еще раз сходить к ректору подписать акт проверки, ну и выбрать время, чтобы сказать офицерам кафедры что-нибудь приятное.
В отсутствие командующего комиссией руководил полковник Л из управления ВУЗов ВВС.
Полковника Л знали все преподаватели авиационных кафедр, военных училищ и академий и знали исключительно с плохой стороны. Полковник Л был законченной сволочью, и в этом, а также в возглавлении различных комиссий состояло его служебное призвание.
Вот он стоит на трибуне нашего маленького класса для совещаний и пытается просверлить взглядом в моем мундире дырку на уровне пуза. Меня он, конечно, узнал.
Дело в том, что за несколько лет назад до описываемых событий я, получив очередное звание, поехал представляться начальнику управления Вузов ВВС.
Сейчас этого управления уже нет, в результате многочисленных реорганизаций оно сначала усохло до отдела в управлении боевой подготовки ВВС, а потом вообще куда-то пропало, а тогда это было довольно пафосное учреждение, занимавшее целый подъезд в «доме с шарами».
«Дом с шарами» был построен после войны на окраине Петровского парка для профессуры академии Жуковского в известном стиле «Сталинский ампир», и по причуде архитектора был украшен здоровенными шарами из очень красивого бордового гранита, отсюда и название.
Дело было летом, и я поехал в управление в том виде, в каком обычно ездил на службу, то есть в рубашке с короткими рукавами и в пилотке. Оформив пропуск, я поднялся на древнем, грохочущем лифте на нужный этаж и в коридоре нос к носу столкнулся с Л. Увидев меня, он мгновенно остервенился и завопил:
- Что это за форма на вас, товарищ подполковник?!!
- Летняя повседневная вне строя, товарищ полковник, спокойно ответил я. По сроку службы и званию мне уже не полагалось напрягаться по поводу каких-то «эй-полковников», что Л. немедленно и почуял.
- Вы пришли в управление ВУЗов ВВС!!! - продолжал визжать он, - в святое место, а вы - в рубашечке и пилоточке! И без галстука!!! Слова «рубашечка» и «пилоточка» он постарался произнести с отвращением, чтобы подчеркнуть глубину моего падения.
- Температура воздуха, товарищ полковник, - ответил я, - превышает плюс восемнадцать градусов, так что в соответствии с приказом начальника Мосгарнизона имею право.
- Да вы, да вы!!! - задохнулся Л. и вдруг у меня из-за спины кто-то тихо, но отчетливо спросил:
- Почему вы опять кричите на все управление?
Л. мгновенно заткнулся и стоял столбом, потихоньку стравливая набранный воздух.
Я обернулся. Разминая «Беломорину», ко мне подходил генерал-лейтенант.
- Вы к кому?
- Товарищ генерал-лейтенант авиации! - заблажил я, подполковник Крюков! Представляюсь по поводу...
- Подождите-подождите, - помахал он папиросой и поморщился. - Не здесь. Пройдемте ко мне.
В неуютном кабинете, обставленном дряхлой канцелярской мебелью, я, сделав три строевых шага от двери, попытался представиться еще раз.
- Присаживайтесь, - прервал меня генерал. - Вы откуда?
Я доложил.
- Ага, РЭБ... Это хорошо. Степень есть?
- Никак нет!
- Защищаться собираетесь?
Я замялся. Первая глава диссертации пылилась в «секретке», а я все свободное время собирал компьютеры на заказ и на кооперативных курсах учил незамутненных барышень пользоваться Word-ом и Outlook-ом.
- Преподаватель обязательно должен заниматься наукой, - сказал генерал, не дождавшись ответа, - иначе какой же он преподаватель? Ну, желаю удачи!
Он подписал мой пропуск, и я пошел к выходу. Л. опять торчал с сигаретой в коридоре, но, заметив меня, отвернулся к окну.
- Запомнит ведь, хорек-липкие лапки, - подумал я. Так и вышло.
***
- Товарищ подполковник, где ваша рабочая тетрадь?!
Диалог с полковником Л был начисто лишен смысла, поэтому я промолчал.
- Куда вы будете записывать мои указания?!! - тоном выше продолжает допрос Л.
- Разрешите сходить за тетрадью? - выждав приличествующую паузу, спросил я.
- Не разрешаю! Садитесь на место! - нелогично приказал Л.
Я сел. Никаких указаний Л., конечно, давать и не собирался. Он довел состав комиссии и порядок проверки, которые мы знали и без него, так как получили план проверки месяц назад. Долго разоряться Л. не мог, поскольку через 15 минут построение студенческих взводов, и он это знал. Л. зачитал план проверки на сегодняшний день и закончил совещание.
Ого, у меня на лекции сегодня проверяющий! Ну, это пожалуйста, это сколько угодно, этим нас не возьмешь. Одну и ту же тему в семестр мы повторяем раз по 10-15, поэтому конспектом я давно не пользуюсь, хотя вся документация, естественно, готова.
Моим проверяющим оказался майор, адьюнкт из Жуковки, который честно высидел все два часа лекции. После занятий, как положено, я прибыл к нему за получением замечаний. Адьюнкт замялся. Замечаний у него, оказывается, нет, но так не полагается. В акт проверки надо вписать два недостатка, и он просит придумать их меня. Придумываем вместе какую-то ерунду, майор вписывает ее в книгу проверки, облегченно вздыхает и благодарит. Я тоже благодарю и шикарным жестом вручаю ему только что отпечатанный в типографии конспект моих лекций. Майор страшно доволен, оказывается, ему поручили читать что-то подобное курсантам в академии, и вот - у него готовый конспект. В теплой и дружественной обстановке расстаемся. Самое интересное у нас начнется после занятий.
Например, строевой смотр.
Тучные годы нашей кафедры, когда только на моем цикле было двадцать преподавателей, а общее количество офицеров превышало полсотни, сменились годами тощими, поэтому в одношереножном строю, представленном к смотру, красовалось двенадцать апез... гм... воинов, один другого краше. Снабжение вещевым имуществом офицеров ВВС в те годы печатными словами описать невозможно, магазины военной формы уже позакрывались, последним, не выдержав нагрузки, рухнул Военторг на Калининском, поэтому профессорско-преподавательский состав кафедры красовался в чудовищных обносках, являя собой странное смешение зеленого с синим. Советские погоны, эмблемы, нагрудные знаки и тому подобное причудливо чередовались с российскими, изготовленными, по слухам, артелью Сочинских инвалидов.
На правом фланге возвышался полковник М. После неудачного лыжного слалома и столкновения с отдельно стоящим деревом ключица М. срослась неправильно, отчего он при ходьбе загребал правым плечом вперед и приобрел привычку совершать в сторону собеседника выпады головой наподобие латиноамериканского кондора. Правда, не шипел.
Полковник М. стоял в строю в папахе. Вообще-то, форма одежды была еще летней, но синей фуражки М. не нашел, и ему пришлось натянуть папаху, отчего он казался на голову (а на самом деле на папаху) выше окружающих.
Строевой смотр проводил крошечный полковник-пехотинец, который доставал М. только до орденов. Увидев нашего правофлангового, он надолго задумался, но собрал волю в кулак и заметил:
- А вам, товарищ полковник, не мешало бы подстричься!
- Ну, товарищ полковник... - проныл М., стягивая папаху. Его голова была абсолютно лысой, незначительный арьергард волос судорожно цеплялся за виски.
- М-да... Ладно, не надо стричься! - отменил свое замечание проверяющий.
М. удовлетворенно натянул папаху, остатки волос на висках, прижатые папахой, жизнерадостно встопорщились.
- Нет, все-таки подстригитесь! - снова передумал проверяющий и поспешил перейти к следующему в строю.
- Старший преподаватель, подполковник П.! - жизнерадостно представился тот. П. со дня на день ждал приказа о дембеле, на строевой смотр, который ему был глубоко пох, П. явился только потому, что был еще в списках кафедры.
Проверяющий опустил взгляд и увидел, что П. стоит в гражданских сапожках.
- Что это у вас за обувь, товарищ подполковник? - спросил он.
- Ортопедическая!!! - не затруднился с ответом П.
Слово «ортопедическая» проверяющий явно не знал...
Начальник кафедры, стоявший за его спиной, поперхнулся и вышел из аудитории.
- Товарищ полковник, старший преподаватель подполковник К.! - рявкнул сосед П.
К. до прихода на кафедру был отличным летчиком, летал на всех типах вертолетов и был, в сущности неплохим преподавателем, но имел внешность орангутанга, где-то выкравшего подполковничью форму. Громадная, сизая, похожая на чугунную поковку нижняя челюсть, маленькие глазки, глубоко запрятанные под монолитный лоб, практически квадратная фигура, мощные ручищи... О том, какое впечатление К. производит на неподготовленного человека, он конечно знал, и нередко этим пользовался, умело прикидываясь дегенератом.
- Ногу на носок! - зачем-то скомандовал проверяющий.
К. каким-то особо строевым движением поставил правую ногу на пятку, задрав носок и преданно глядя на «красного».
- На носок, на носок, я сказал!!! - рявкнул тот.
- Есть!!! - в тон ему рявкнул К., и лихо повернулся через левое плечо, умудрившись удерживать правую ногу пяткой в пол.
- Та-а-ак... - нехорошо протянул проверяющий, что-то записывая в блокнот и переходя к следующему.
А следующим у нас стоял подполковник Ф. На последней диспансеризации ему поставили диагноз «Ожирение 2-ой степени», поэтому в строю он стоял, затаив дыхание. Китель был ему мал размера на два, сзади расходился, как у кавалериста на лошади, а пуговицы были пришиты на длинных стебельках в самый край борта. Мундир был страшно засален. Однажды на лекции брюки у Ф. подозрительно треснули и он, ощупав себя, до конца занятия перемещался плоско-параллельно, чтобы студенты не увидели огромную дыру на заднице...
- Где ваши награды, товарищ подполковник? - спросил проверяющий.
Ф. забыл перецепить колодку, но горько ответил:
- Родина не удостоила, товарищ полковник!
Пошатываясь, «красный» дошел до конца строя и решил перейти к осмотру «тревожных» чемоданов. Это его и сгубило.
«Правильный», фибровый чемоданчик был только у меня, остальные пришли кто с чем: с портфелями, спортивными сумками и даже с рюкзаками.
Увидев мой чемодан, проверяющий, как утопающий за соломинку, схватился за него. Чемодан был скомплектован еще в лейтенантские годы и с тех пор, кажется, не перетряхивался. Покопавшись в чемодане, проверяющий выудил две советские «десятки», когда-то забытые мной.
- Надо же, билят, заначка пропала... - пробормотал я.
Проверяющий продолжал сверять содержимое чемодана с описью, наклеенной на внутренней стороне крышки.
- Свечи... - прочитал он, - где свечи?
- Вот, - я показал на коробочку.
- Это - свечи?!!
- Да, - сухо ответил я, - свечи. Ректальные. Других в доме не было.
Еще одно незнакомое слово разозлило проверяющего. Он хлопнул крышкой чемодана, что-то пометил в блокноте и приказал:
- Переходим к сдаче норм РХБЗ!
Мы разобрали свои любовно забиркованные противогазы и по команде: «Газы!» натянули их на физиономии. Дембелю, подполковнику П. личного противогаза не досталось, и он перед началом строевого смотра цапнул на складе первый попавшийся студенческий, не глядя на номер. Маска оказалась какой-то совсем уж детской, но толстенький, кругленький П., похожий на мистера Пиквика, не желая опозорить родную кафедру, был упорен и в результате все-таки сумел как-то натянуть ее на лицо. Внезапно раздался резкий хлопок, за которым последовало дружное хрюканье в маски, сменившееся откровенным ржанием.
Маска на лице П. лопнула по шву, и две ее половинки сиротливо покачивались на ушах ошеломленного подполковника. Ржал, как оказалось, бессердечный проверяющий.
Вероятно, опасаясь разрушительных последствий надевания ОЗК всей кафедрой, проверяющий выбрал одного «желающего», которым оказался младший по званию. Ему и выпало надевать ОЗК.
Надевать новый ОЗК мучительно больно. Особые шпеньки, называемые странным словом «пукли», не лезут в тугие петли, ломая пальцы, а главное - новый ОЗК щедро посыпан тальком. Обычно, получив на складе РХБЗ новый ОЗК, его вымачивают в домашней ванне дня два-три, сушат, и только потом используют по назначению, не рискуя перемазаться по уши. Капитан, избранный для химдымовского заклания, вылез из резиновой шкуры настолько грязным, что его синий мундир стал похож на зимний маскхалат.
Проверяющий содрогнулся и сказал, что на сегодня, пожалуй, хватит.
На следующий день проверяли учебно-методическую документацию циклов. В армии вообще изводят невероятно много бумаги, и виноваты в этом - убежден! - именно проверяющие. Ведь для того, чтобы проверить специалиста, нужно самому быть по крайней мере не худшим специалистом, а в одной только авиации специальностей - море. Вот проверяющие и облегчили себе жизнь: гораздо проще проверять бумагу, чем человека, а если проверять не содержание, а форму, то это просто пир военно-канцелярского духа. На каждом цикле военной кафедры полагалось иметь что-то около 25 различных книг, журналов и прочего, не считая личной документации каждого преподавателя!
На самом деле, для работы было нужно хорошо если 5 документов, а все остальное извлекалось из сейфов перед проверками и заполнялось за пять прошедших лет шариковыми ручками с пастой разных цветов. Некоторые документы вызывали просто оторопь. Например, «Журнал учета занятий с учебно-вспомогательным составом». То есть по мысли высоких штабов офицеры должны были проводить с лаборантами и учебными мастерами занятия не только по технической подготовке (что еще как-то можно было объяснить), но и занятия по РХБЗ и даже по методико-воспитательной работе. На моем цикле учебно-вспомогательного состава не было, поскольку он давно разбежался из-за смехотворных зарплат, но журнал я все равно был обязан вести! Кстати, поскольку тетради для всей этой канцелярщины приходилось покупать за свой счет, на обложках попадались весьма фривольные картинки вроде Бритни Спирс в лифчике и трусиках. Эпической широтой штабной мысли поражали «Журнал учета журналов», «Книга учета слайдов, плакатов и диапозитивов» и «Книга протоколов заседаний предметно-методических групп». Все это требовалось разграфить, заполнить в строгом соответствии с прилагаемым образцом и по первому требованию предъявлять проверяющему. Каждый раз, как только становилось ясно, что едет очередная комиссия, а ты (опять, еще, уже) - начальник цикла, несчастный хватался за остатки прически и начинал кощунственно призывать мор, глад и казни египетские на отдельно взятый цикловой сейф. Ну почему, почему, - вопиял он, обратив взор к гипсокартонному потолку, - я не вел эти долбанные журналы в течение года?!! Как было бы сейчас просто... Он знал, почему... Однажды после очередной проверки жестоко уестествленный начальник цикла N 2 полковник М. поклялся вести свою документацию своевременно, и весь год, когда личный состав кафедры после окончания служебного времени отправлялся по своим делам, полковник М. упорно и вдохновенно заполнял различные книги, журналы и списки. Когда начальник кафедры потребовал документацию циклов на проверку, М. с чувством сеятеля, добротно вспахавшего свою ниву, первым вошел в руководящий кабинет и вышел оттуда с искаженным лицом, шатаясь от горя. Выяснилось, что требования к оформлению документации циклов за год изменились, и большую часть книг пришлось переписывать.
Больше цикловую документацию своевременно не заполнял никто.
Материалы лекций тоже требовалось периодически обновлять, но в докомпьютерную эпоху это было проблемой - машинисток на всех просто не хватало, поэтому у каждого начальника цикла в сейфе хранилась заветная папка со стопочками чистой бумаги разной степени желтизны. При необходимости обновить ту или иную лекцию подбирали титульный лист подходящего цвета и перепечатывали только его. Так и жили...
После окончания занятий преподавателям предстояло сдавать Уставы. Раздали билеты, каждый из которых содержал по одному вопросу из первых трех Уставов. Моему соседу, полковнику, профессору и доктору, достались обязанности очередного уборщика по казарме. Побледнев от волнения, военный ученый, тихо шевеля губами, считал обязанности уборщика, загибая пальцы. Мне тоже досталась какая-то муть.
Когда раздали проверенные работы, выяснилось, что отвечать нужно было строго текстуально, «как в Уставе», поэтому все получили «неуд».
Строевой Устав сдавали, так сказать, практически. Проверяющий потребовал продемонстрировать отдание чести в движении на сколько-то там счетов. Понятия не имею, как это нужно делать правильно, но то, что я показал, проверяющего явно испугало. Остальные тоже не ударили в грязь лицом, это сразу было видно. Когда плац-парад был закончен и мы вновь построились в одну шеренгу, проверяющий жалобно сказал:
- Товарищи офицеры, я понимаю, что вы - преподаватели технических дисциплин и строевой подготовкой со студентами не занимаетесь. Но для себя! Для удовольствия! По полчаса в день! Остались после занятий - и походили строем...
Клянусь, это не анекдот.
Сдачу физо мы злостно сорвали.
Поскольку никому не хотелось бегать, прыгать, подтягиваться и переворачиваться, все заранее запаслись медицинскими справками, свидетельствующими об ужасных, практически несовместимых с жизнью заболеваниях, при которых сама мысль о спорте - кощунство. Всех превзошел недавно переведенный к нам подполковник Б., который предъявил диспансерному врачу полное собрание пухлых медкнижек. Листая их, врач машинально пробормотал: «Господи, да как ты живешь-то еще?» Перелистнув несколько страниц, гарнизонный Пилюлькин ошеломленно поднял глаза на клиента: «Как, ты еще и служишь?!!»
Сдавать нормативы по физо за всю кафедру вызвался посттравматичный, но бравый полковник М. Проверяющий подумал, внимательно посмотрел на горящие светлым, служебным пламенем глаза М. и решил поставить всем «удовл». Вероятно, в счет будущих рекордов.
На следующий день мы получили сюрприз: на кафедру прибыл командующий. Командующим тогда был здоровенный генерал-вертолетчик, Герой России.
Поднявшись на трибуну, генерал начал молча и задумчиво листать промежуточные результаты проверки. Мы почтительно молчали.
- Так, товарищи офицеры, - наконец молвил генерал, - «Уставы» - «неуд», «Строевая» - «неуд». Это никуда не годится. Это нужно поправить. И мы это поправим. Когда последний раз были у офицеров стрельбы? - неожиданно спросил генерал у начальника кафедры.
- Летом, со студентами, на сборах, товарищ командующий, - доложил шеф.
- Вот. Поэтому у вас и по уставам двойки, что стреляете редко, - смутно молвил полководец и приказал:
- Завтра провести стрельбы! По результатам - мне доклад. Товарищи офицеры!
Организовать за один вечер стрельбы из боевого оружия, да не в гарнизоне, а в Москве, не так-то просто, тем более, что никто из проверяющих и не подумал помочь: приказано - выполняйте как хотите! Навстречу пошла, как всегда, Жуковка, но и у нее был только пистолетный тир.
Поехали стрелять...
Тир был расположен в длинном подвале с низким потолком, перекрытым стальными балками, поэтому обычно слабенькие хлопки ПМ грохотали, как гаубичные выстрелы. Бум-бум-бум-блямс! Бум-бум-бум! Бум-блямс-блямс!! «Какая сука стреляет по балкам?!!» «Блямс» - это рикошет...
Под потолком на огневом рубеже раскачивались лампы в жестяных абажурах, бросая в углы тира странные тени. Казалось, что сейчас из темного угла выскочит парочка импов, а из-за мишеней торчат рога кибердемона.
Рядом со стреляющими бродил прапорщик с огромным, задорно выпирающим из-под форменной рубашки пузом-глобусом. Пузо было настолько велико, что нагибаться за гильзами прапор не мог, поэтому он привязал к длинной веревке полукольцо магнита от какого-то доисторического динамика и размахивал им, как техногенным кадилом. Гильзы послушно взлетали с пола и с веселым звоном прилипали к магниту. Прапору оставалось только стряхивать их в коробку.
Смутное ощущение неправильности происходящего вдруг кристаллизовалось в четкую мысль: Медь - немагнитный металл и притягиваться магнитом не может! Или отечественный прапорщик способен отменять законы физики, пусть даже на территории отдельно взятого тира?! Увидев мою перекошенную физиономию, коллега взял меня за рукав:
- Ты чего? Отстой надо слить? Туалет вверх по лестнице и налево.
- Нет... Гильзы!
- Чего гильзы?
- Прилипают!
- Ну, прилипают...
- А не должны!
- Почему не должны?
- Так медные же!
Коллега усмехнулся:
- Не медные, а стальные медненые. Расслабься.
Под руководством «чистого» зама стрельбы быстро закончились с нужным результатом, потому что никто из комиссии в академию не поехал, они остались на кафедре «согласовывать с начальником формулировки итогового акта». Согласование проходило так хорошо, что на следующий день выхлоп от нашего шефа можно было фасовать в водочную посуду, а проверяющие ходили с прединсультными рожами.
Кафедра получила «хорошо», комиссия убыла поправлять здоровье, а отравленным чудовищной дозой спиртного шефом овладел рефлекс муравья - он никак не мог понять, что проверка закончилась, и ничего больше делать не надо.
Он собрал начальников циклов в кабинете и начал каждому под запись доводить недостатки по его циклу. Мой был предпоследним, поэтому я отъехал со стулом за колонну и собрался вздремнуть. Вдруг зазвонил телефон. Шеф снял трубку.
- Слушаю, полковник В., - вяло сказал он и, прикрыв микрофон рукой зачем-то пояснил нам: - Это полковник Л.
- Да... Да... Минуту...
Шеф опять прикрыл микрофон:
- Л. говорит, что ему нужна машина, куда-то съездить надо.
- Так нет же у нас машины! - удивился зам, - он же сам вчера автослужбу проверял!
- Товарищ полковник, - все так же вяло и безразлично ретранслировал в трубку шеф, - у нас нет машины...
Потом опять зажал микрофон, оглядел нас и произнес:
- А он говорит: «Вы что думаете, если проверка закончилась, я вам больше не нужен?»
Вот, на такой жизнеутверждающей ноте и завершилась моя служба в Вооруженных Силах. Шеф сдержал свое слово: вскоре я передал цикл подполковнику Щ и в следующий раз появился на кафедре только на «отвальной».
Читатель, возможно, спросит, а чем кончилась история с полковником Л.? Машину ему нашли. Один из студентов, дневальных по кафедре, оказался владельцем ушастого «Запорожца», он и поехал к дому с шарами. Рассказывают, что когда Л., вальяжно вышедший из здания, увидел, что за ним прислали, его чуть не обнял Кондратий. Впрочем, может, и врут. Но достоверно известно, что под конец службы Л. сначала хотели назначить начальником одного из авиационных училищ, но кто-то на самом верху спросил: «ну и зачем мне там мудак?» и Л. уволили в запас.