О ЛИЧНОМ СОСТАВЕ ЗАМОЛВИТЕ СЛОВО

Я никого не переплюну на этом сайте по количеству личного состава, служившего под моим началом, да и не в этом вовсе дело. В свое массовое время мой дивизион разведки и РЭБ насчитывал всего лишь 15 человек. Но никогда не забыть того чувства свойскости, когда знаешь в лицо каждого из трехсот девяноста членов экипажа (а 80% их - по имени, фамилии или кличке). В памяти наметанность глаза, отличавшая в коридоре на фоне прочих счастливца, вернувшегося из отпуска не далее трех суток назад (у него лицо светится, как лампочка), а на улице поселка - отличавшая неяркое лицо моряка плавсостава от светящегося жизненной энергией матроса береговой части. Все по той древней арабской пословице: «Есть три типа людей: живые, мертвые и те, кто плавают по морям». Но коснувшись каким-то краем судеб этих молодых (уже не молодых) ребят, нельзя забыть полученные от них уроки.
Мне повезло в службе. Костяк моих матросов всегда был сформирован из ребят шахтерских регионов: Новокузнецка и Караганды. Несмотря на бесшабашный возраст, их всегда отличала честность и ответственность. Но и развеселость сахалинцев не забудешь, даже не развеселость, а через это чувство юмора - какую-то широкую внутреннюю свободу, позволявшую пошутить с офицером матросику, который и на корабле-то третий день.
Были у нас среди ребят и совсем уникальные личности. Например, японец матрос Фурукава, наводчик кормового орудия из батареи универсального калибра. Дед после войны попал в советский плен, да так и остался в России после лагерей. Бабка приехала к нему из Японии. Отец и мать - тоже японцы. Или мой сибиряк Лёлик Кузнецов, отличный рисовальщик, мечтавший в будущем о карьере модельера женской одежды, пошивший из простыней отличные спортивные трусы в экипаже всему своему призыву и старше, и единственный из всех моих матросов сказавший мне, что время службы для него - потерянные годы. Как не вспомнить добрым и благодарным словом командира отделения и рационализатора киевского еврея Женю Кармазина, волжанина Андрюху Фунтикова, Саню Беляева, Влада Власюка, старшину команды карагандинца Михаила Ивановича Евстафьева, внутреннюю силу и сноровку к труду западного украинца и католика Вити Копитько... Нормально было. Где вы ныне, ребята?
Несколько лет назад в московском метро одна встреча состоялась. В вагоне сидел Саня Сошин, «Сан Саныч», один из редких москвичей, попадавших на ТОФ. Татуировка буквы С на его левой кисти осталась неизменной. А он? В кубрике он откровенно говорил, что после службы пойдет грузчиком в Шереметьево-2, как старший брат, потому что там можно здорово воровать.
- Александр? - я подсел к нему.
- Нет, вы ошиблись, - последовал быстрый и немного испуганный ответ. Он встал и вышел на ближайшей станции. Что ж, узнать меня сейчас трудно.

ВАСЯ

Вася, Вася - липчанин, вот фамилии-то не вспомнишь, как дырка в памяти на самой фамилии. Липчанин - сельчанин, из-под города Грязи. Служил трудово. За это и в отпуск ездил не единожды, как большинство, а дважды за три года. И вот во втором отпуске и случилась с Васей такая история.
Послали, значит, в отпуск отличника БП и ПП (боевой и политической подготовки) Василия сроком на десять суток плюс дорога. Некоторые еще говорили: Чего его в отпуск посылать, служить осталось меньше чем полгода. Но для матроса каждый день дорог, поэтому рапорт по команде подаю. Проходит срок - нет Василия, не вернулся. Телефонной связи тогда не знали: тут пароход у пирса, а там село под Грязями - куды звонить? Сидим, ждем. Ждем-пождем, не едет. Пора уголовное дело заводить. Написали командиры в прокуратуру, прокуроры дело завели, пишут бумагу военному комиссару Грязей: так мол и так, просим препроводить военного преступника и дезертира Васю, а в чувство мы его тут уже сами приведем. Ответа нет. Приходит с запозданием ответ, что матрос Василий властью военного комиссара согласно статьи такой-то и такой-то уволен в запас (а это все где-то у меня над головой проходит, я-то всего лишь комдив). Какие на хер статьи? - думают в прокуратуре, - что за бред, они там пьяные, что ли? Как можно преступника и дезертира, которого в военное время рука так и чешется, уволить в запас? Не хотят арестовать, мы его сами арестуем. Дело-то открыто, его уже ничем не закроешь. Ну-ка кто там с корабля, возьмите под расписку наручники и давайте-давайте везите сюда негодяя, а то уже и так заседание суда откладывали из-за того, что не едет, стервец.

Кому ехать - ясно, мне. Получаю у зампрокурора инструктаж, постановление об аресте и лечу на Запад. А лето уже, теплынь, организм млеет от Липецкой области после приравненной к Крайнему Северу Советской Гавани. Надо сказать, что он млел всегда при покидании борта родного эсминца. Но - не до отдыха, да и на душе тягостно, что придется брать на себя роль полицейского и конвойного для своего же матроса. Добираюсь до Грязей и на правах силы закона вхожу к районному военкому в кабинет с бумагой от прокуратуры, думая в этот момент, будет ли следующая сцена похожей на финал гоголевского «Ревизора»?
Прочитав категорическую прокурорскую цидулю, военком просветлел лицом: - Василий? Ну конечно, знаю его. У него во время отпуска мать вторую группу инвалидности получила, Вася у нее один, так что я уволил его в запас по всей форме и данной мне законом властью. Что они там в вашей прокуратуре, законов не знают? Я же все им написал в ответе. Никакого ареста не будет, а будет еще один ответ... - и я вдруг увидел второго по счету за всю мою службу человека в должности, который стоял за подчиненных. Первым был мой командир роты Борис Викторович Кряжев (Царство ему Небесное).
У меня от сердца отлегло. Это был наилучший из всех возможных вариантов.
- Да, у него же свадьба вчера была, - продолжал военком. - Женился твой Вася. Меня вот тоже звал, да дела, понимаешь. Так что он уже дважды в запас может быть уволен. Эх, тут такое бывает. Поехали съездим к нему, тут километров двадцать, недалеко.
- Такое тут бывает, - слушал я, трясясь с военкомом в УАЗике. Надо тут было призывать одного мальчишку, старший сын у матери. А она одна с шестью детьми, и все от разных. Живет на отшибе, понаедут охотники, бутылку на стол поставят, и... Этот старший только-только зарабатывать начал. Я приехал, а у них в избе пол земляной. Ну возьму я его - а они снова в нищету. Освободил я его от призыва своим решением. А мать у Васи всю жизнь дояркой, у нее пальцы уже не гнутся - не то что грабли, чашку взять в руки тяжело. Ей и дали инвалидность...
Под полуденным июльским солнцем Вася разносил со двора по соседям одолженные накануне обеденные столы. Судя по их общей площади, свадьба была по-настоящему широкой, и я пожалел, что не приехал днем раньше.
Увидев военкома, Вася удивился, а увидев меня - испугался, но его тут же успокоили мы оба.
- Ну, Василий, поздравляю, рад за тебя. Где работать-то будешь?
- В колхоз не пойду, тащ. Хочу в ГАИ инспектором, документы оформляю, но там ждать надо. Пока устроился санитаром в психбольницу. Вот жена моя, - и он показал на стоявшую у калитки шестнадцатилетнюю девчушку. При виде этого воробушка - тростиночки - мотылечка у меня вырвалось только: - ну, Вася... Дальше задерживаться мы не стали.

Приняв сидя мое откозыряние и пробежав букашками глаз по военкомовской бумаге, зампрокурора произнес в мой адрес только одну фразу: - Вы зря потратили народные деньги.
- А вот хрен тебе, не зря. Народные - для блага народа и потратил, - думал я, пыля ботинками по обочине в направлении своего парохода. Организм уже перестал млеть и принимал свое обычное военное положение.

ВЖИК

Году этак в девяностом к нам на пароход призвали щуплого паренька небольшого роста, Сережу Бузько. Круглая голова на тонкой шее, большие открытые и добрые глаза, в которых никогда не читался страх, рост под метр пятьдесят делали его не по годам младше. Наверное, так в его годы выглядел бы князь Мышкин, не будь он героем литературным. Старослужащие на этого «ребенка», кажется, и руку не поднимали, а среди матросов он получил кличку Вжик - помните муху из команды спасателей Чипа и Дейла? Они действительно были друг на друга похожи.
А познакомился я с Сережей так.
- Товарищ матрос, ко мне. Смирно! Почему такой маленький? - услышал я как-то из-за двери каюты голос Сереги Нраняна, штурманца и соседа по каюте. - Так, матрос, в каюту номер восемь шагом марш. Вслед за голосом открылась дверь и вошли они оба.
- Садись, матрос. Ну-ка давай, приказываю вам есть варенье с хлебом и пить чай. Что вы делаете в офицерском коридоре?
- Закурить ищу, товарищ (он всегда говорил «товарищ», а не «тащ», как другие) старший лейтенант.
- Ох, он еще и курит?!
- Да нет, я..., - замялся малыш,
- Ясно, годки послали. Ладно, давай заправляйся. Курева дадим.
Постепенно мы узнали, что Сережа круглый сирота, вырос в Сибири у бабушки в деревне. Она его ждет и переживает.
- Ты письма ей пиши чаще. Когда последний раз писал? На вот тебе конверт, завтра принесешь написанное письмо, я проверю. Не принесешь, поймаю и будешь писать прямо здесь, а комбату скажу. - Серега Нранян проявлял о тезке искреннее попечение, и в первую половину своей службы Вжик был в нашей каюте нередким званым гостем, где для него всегда находился стакан чаю и сладкое.
Служил он в батарее МЗА - малой зенитной, или иначе, пульно-бздульной артиллерии. Время шло, Вжик стал старшиной второй статьи, просто снайперски пулял с прицельной колонки комплекса АК-630 по бочкам (упражнение «расстрел плавающей мины»), и однажды был назначен в караул, а как старшина - на ответственный пост к камерам подследственных.
Дальше - кошмарный бред. Какой-то пройдоха-уголовник, быстро «прочитав» эту наивную душу, умолил его: «завтра суд, пойми, братан - там ко мне брат приехал - мне семь лет светит, и я, может, его больше никогда не увижу - последний раз» под честное слово (откуда этому скоту было взять честное слово) отпустить его до утра. Вжик открыл камеру, пошел и договорился с часовым на вышке, и все. Беглеца не нашли. Судили из экипажа троих, и больше всех получил Сережа Бузько - пять лет тюрьмы. Другие - дисбат, два и три года.
Прошло пятнадцать лет, а у меня до сих пор чувство, что у меня на глазах казнили ребенка. Неужели не видели, кто перед ними? Как не пожалели сироту и старуху? Что стало с ним?

БЫТЬ, КАК ВСЕ

Тот же девяностый год, весенний призыв. В дивизион влились аж семь молодых бойцов - половина всего народа. Все, кроме одного, шустрики, трое из Новокузнецка, хорошие ребята. Но один боец попался - сущий тормоз. Соображал он медленно, был медлен на действие, но еще медленней он был на слова. Общаться с ним поначалу было - все равно что с камнем разговаривать. Что ни скажешь - молчит, что ни спросишь, тоже молчит. Звали этого парня Виталий Горщаль, и был он, как и мои шустрики, из Новокузнецка.
По причине своего тяжелого и невосприимчивого устроения Виталька бывал битым кем-то из старослужащих, и битым неоднократно и жестоко. Все мои попытки расследовать такие случаи, чтобы пресечь это зло, ни к чему не приводили. Проще было бы, наверное, склонить к диалогу истуканов с острова Пасхи, чем разговорить этого всегда замкнутого в себе парня.
И вот однажды во время телесного осмотра, а такие регулярно проводили на кораблях «в целях выявления случаев неуставных взаимоотношений», вижу у него новые синяки.
- Опять упал, Горщаль? Ну пошли ко мне в каюту, голубь.
Стоит этот голубь в каюте у самой двери с полной уверенностью, что времени в жизни у него еще очень и очень много, и стоять здесь он готов хоть до увольнения в запас, на слова же мои никак не реагирует, словно они его и не касаются.
- Виталий, - говорю ему тогда, понимая, что слова это мои последние, - я тебя в таком положении оставить не могу - тут и до увечья может дойти. Но и сделать для тебя ничего не могу, т.к. ты мне в этом помочь никак не желаешь. Последнее, что я могу и должен - написать письмо твоим родителям. Пусть они приезжают, видят тебя, закатывают скандал командованию, забирают или переводят тебя в другое место - не знаю. Знаю, что так оставлять тебя нельзя. (В конце концов, главное, чтоб он живым и здоровым домой вернулся).
Молчит.
Пишу при нем письмо. Прочитываю ему вслух эти две страницы текста. Молчит. Беру конверт, подписываю, вкладываю письмо и собираюсь заклеивать конверт, и вдруг мой камень - заговорил.
- Тащ, не пишите.
- ??
- Отец у меня алкаш, мама дворником устроилась, чтобы нам квартиру дали, мы в подвале живем в комнате. Я служить ушел, им там посвободней стало, у меня ж еще сестренка младшая. Я вообще мог в армию не идти по здоровью.
- ?
- Я эпилепсией болел с детства, а с этим служить не берут. Меня врач лечил. Вылечил. У нас есть в городе такой, настоящий. В двенадцать лет он меня взял лечить. А с пятнадцати у меня припадков больше не было, хотя говорят, что такая болезнь уже... Я скрыл в военкомате.
- Как же ты? Да чуть ли не каждый третий спит и видит, как от службы откосить. А ты... для чего?
- ЧТОБЫ БЫТЬ, КАК ВСЕ.

Через год он был лучший специалист в группе радиоразведки. Какими усилиями? Прощаясь, ответил на мой вопрос так:
- В деревню я поеду, к бабке. Пусть сестре целая комната будет (к тому времени его мать получила квартиру), а город не для меня. Я пастухом хочу, моё это. Тихо, хорошо.
Пусть у тебя в жизни все будет хорошо, Виталий.

Руководитель полётов

Говорят, что в древней Спарте или в другом месте был своеобразный способ учить человека плавать: бросить человека в воду, выплывет - хорошо, а нет - судьба такая. Старлей Л. особо в это не верил, пока подобным способом не начали учить его самого.
Нет-нет, не плавать, тем более что старлей это умел, подобным способом его научили искусству руководства полётами.
Дело было так. В одно прекрасное, солнечное утро старлей Л. пребывал в хорошем настроении. Завтрак в столовой оказался вполне сносным, его экипаж находился сегодня в третей готовности, по сути, выходной. Оставалась только малость: дождаться окончания мероприятия, своеобразного утреннего ритуала под названием предполётные указания экипажам. Но это дело больше двадцати минут не занимало.
Эти самые указания старлей слушал в полуха. На кой ляд ему сегодня были сегодня нужны эти барические тенденции и тактические обстановки, когда в планшете лежала заныканная в карты новая книга, а самое главное, уже топилась гарнизонная банька? Старлей уже мысленно был в парилке, нырял в бассейн, нежился на солнышке с книгой в руках.
У обычной школьной доски начальник штаба закончил докладывать данные разведки и принялся зачитывать боевые расчеты. Это означало, что указания почти закончены, и старлей принялся запихивать в планшет карты, записную книжку, карандаши.
- Помощник руководителя полётов - старший лейтенант Л., - возвестил начальник штаба среди прочего.
- Попарился, блин! Позагорал на солнышке! - От этих мыслей старлей поморщился как от зубной боли. Рядом ехидно хихикнул капитан А. Он всегда был готов порадоваться за своего лётчика-оператора. Старлей даже не стал после окончания указаний заходить в свою комнату, дабы не видеть, как тот с довольно злорадной физиономией будет демонстративно и нарочито медленно готовится к таинству бани. И он понуро, как говорится, нога за ногу, поплёлся сразу на кэдэпэ, или как говорят в авиации, вышку.
- А может, не всё так плохо? - в робкой надежде начал размышлять старлей, - Наш аэродром не Домодедово, полётов немного, это раз. В руководстве полётами я не в зуб ногой, а Афганистан - не лучшее место для обучения, это два. Так что моей необходимости в присутствии на вышке нет, это три.
Такой расклад приободрил старлея, и он бойко поднялся по трапу, толкнул дверь и переступил порог кэдэпэ. Руководитель полётов подполковник Н. уже был на месте. Это был грузный мужчина лет сорока пяти, по неизвестно какому недоразумению попавший в Афганистан. В беседах он часто упоминал, что уже полгода как должен быть на пенсии. Характер у подполковника был под стать телосложению, добродушно-флегматичный.
Сейчас он восседал как на троне на неизменном вертящемся кресле руководителя, в руках держал символом власти - микрофон. Его огромная фигура занимала почти всё тесное помещение.
- Ну вот, тут даже места для меня нет, - старлей всё ещё надеялся на благополучный для него исход.
Подполковник по-отечески снисходительно смотрел на старлея.
- Ну что, - молвил он, - Наш аэродром не Домодедово, полётов немного, это раз. В руководстве полётами ты не в зуб ногой, а Афганистан - лучшее место для обучения, это два. Так что дерзай, а моей необходимости в присутствии на вышке нет, это три.
С этими словами он царским жестом вручил оторопевшему старлею микрофон и покинул помещение.
- Да, - обернулся он с порога, - вон ракетница лежит, солдаты, понимаешь, через полосу в столовую ходят, а Ан двадцать шесть разбегается неслышно. Так ты если что - шугани. А я пойду в баньке попарюсь, - подполковник захлопнул дверь.
- Влип я однако, - подумал старлей. Оставшись в одиночестве, он огляделся по сторонам. Кэдэпэ представляло собой сколоченное из подручных материалов на крыше казармы помещение, где с трудом могли поместиться три человека. И если бы не остекление, ни дать ни взять курятник. Из технических средств в распоряжении старлея оказались: прибор для определения скорости и направления ветра, высотомер барометрический, часы и радиостанция.
- Маловато будет, - подумал он. Затем нажал кнопку и подул в микрофон, из динамика донеслось шипение, - работает.
Вертолёты на стоянке ещё только загружались, и старлей вышел на улицу. Подошёл к стоящему рядом пулемёту дэшэка, подёргал за ручки, попробовал прицелиться. Затем подумал, что такому большому начальнику, каким он является сейчас, не солидно вести столь по-детски. Старлей вздохнул, с сожалением отошёл от пулемёта и вернулся в помещение. Во время.
- Надцатый, запуск, - донеслось из динамика.
Старлей уселся в кресло, откинулся на спинку, нарочито небрежно и медленно взял в микрофон, нажал кнопку и... С ужасом обнаружил, что не в силах произнести ни слова. Эта проклятая трубка, оказывается, обладала магической способностью лишать голоса.
- Надцатый, запуск, - более настойчиво повторил динамик, но старлей всё ещё не мог совладать с собой, оказывается, он вдобавок забыл все слова.
- Разрешаю, - после третьего запроса наконец смог выдавить из себя старлей.
- Понял надцатый, разрешили, - примирительно согласился динамик и со стороны стоянки донёсся вой пускового двигателя, стронулись с места и завертелись каруселью винты.
В течение следующего получаса старлей, растерявший всю спесь, монотонно, как попугай повторял всего одно слово: разрешаю. И о чудо! Вертолёты запускали и выключали двигатели, взлетали, садились, уходили на задание. Аэродром жил, и старлею начало казаться, что он овладел ситуацией.
И даже когда с динамика донеслось:
- Надцатый, следую группой двенадцать бортов, подскажите условия посадки, -смог выдать в эфир ветер и давление на полосе. На аэродром пришёл караван из десяти Ми шесть и пары Ми восемь.
Но через час старлея постигло новое испытание. Запросил условия посадки другой караван. Одновременно первый запросил взлёт и вдобавок нелёгкая принесла пару афганских Ан двадцать шесть. Старлея Л. буквально поразил ступор, пять минут он не то что слова сказать не мог, даже двинуться с места. Затем ему стало в высшей степени на всё наплевать, бросили его тут одного, уроды. Старлей успокоился и четким внятным голосом стал отдавать команды. Открылось второе дыхание, он вновь развалился в кресле, но при этом контролировал обстановку, словно всю жизнь этим и занимался. Через час улетел и второй караван, аэродром опустел. Старлей вызвал дежурного по связи. Минуту спустя появился заспанный сержант-сверхсрочник.
- Я всё знаю, - начал он с порога, - идите, обедайте.
- Сообразительный, чёрт, - подумал не успевший не то что слово сказать, даже рта открыть старлей и удалился в столовую. Обедал он быстро, не ощущая вкуса пищи и всё время прислушивался, не зашумит ли где авиационный двигатель. Уже почти на ходу проглотил компот и помчался на вышку.
- Пока тихо, раньше трёх никого не ожидается - сказал сержант, - пойду и я пообедаю.
Оставшись в одиночестве, старлей достал из планшета книгу и углубился в чтение. Он совсем забыл: аэродромом кроме них пользуются и демократы.
- А... я... барта надцатая, разрэшитэ взлёта, - запросился на взлёт афганский ан двадцать шесть.
Старлей нажал кнопку микрофона и по какой-то случайности, прежде чем дать добро, взглянул на полосу. По ней втянув голову в плечи, словно на улице не плюс тридцать пять, а минус сорок, шёл солдат.
- Борт надцатый, взлёт запрещаю! - заорал старлей в микрофон.
- Понял, разрэшили, - невозмутимо ответил афганский пилот и машина начала разбег.
Старлей Л. покрылся холодным потом, афганец не понимал русский язык и заучил дежурные фразы. А солдатик медленно шёл по полосе, даже не думая посмотреть по сторонам. Вскочив как ужаленный, на ходу заряжая ракетницу, новоявленный руководитель выскочил из кэдэпэ. Прицелился в сторону солдата:
- Только бы не попасть! - билась в голове мысль, и нажал на курок.
Бенгальскими искрами разлетелась по полосе ракета, солдат в два заячьих прыжка исчез с полосы и в то же мгновенье промчался самолёт, сверкнув солнечными зайчиками на дисках винтов, ушёл в небо.
Старлей устало переступил порог кэдэпэ, швырнул на стол ещё дымящуюся ракетницу и плюхнулся в кресло.
- Е... городовой! - он сейчас чуть было не схлопотал срок.
Да, не зря это кресло электрическим стулом зовут, - до старлея дошло, насколько правдива эта ирония.
Ещё начальником себя мнил, ага, сейчас, заложник, вот кто он!
Он сложил и засунул обратно в планшет книгу, потом подумал и перезарядил ракетницу. Больше его врасплох не застанут!
Но после обеда полётов было мало, демократы не летали вообще, и старлей, чтобы справиться со скукой, снова занялся чтением. Нет, не художественной литературы, он внимательно и тщательно изучал обязанности руководителя полётов, особенности взлёта и посадки на этот аэродром различных типов самолётов и вертолётов, как действовать в тех или иных случаях.
За этим делом и застал старлея подполковник.
- Молодец, одобряю! - оценил он его занятие, - Ну как, справляешься?
- Вроде да, - пробормотал старлей.
Если бы его спросили об этом сразу после обеда, он бы сказал, как справляется и что думает, а сейчас, после случая с солдатом, вся его злость куда-то улетучилась.
- Ну иди, отдыхай, - сказал подполковник, - дальше я.
Старлей взял свой планшет и покинул кэдэпэ. Неспешно дошёл до модуля, зашёл в свою комнату, взял полотенце, чистое бельё и ушёл куда собирался с утра, в баню.
Увы, парилка почти остыла, что впрочем мало огорчило, парится уже не хотелось. Он сегодня напарился вволю на вышке! Сколько потов сошло, не счесть.
Посему, старлей ограничился тем, что быстро принял душ. Оставалось только придумать, как заполнить остаток дня.
- А, пойду телевизор посмотрю или посплю, - решил старлей и вернулся в модуль.
В комнате уже был капитан А., он лежал на кровати читал книгу старлея, которую тот неосторожно забыл спрятать.
Едва старлей вошёл в комнату, капитан отложил чтение в сторону, явно намереваясь расспросить, но потом благоразумно решил промолчать. Потом так же молча достал кружку, нацедил из канистры браги и протянул труженику кэдэпэ.
- Всё же кое-что человеческое в нём есть, - подумал о своём командире старлей, залпом выпил брагу и поставил кружку на стол.
Капитан А. на секунду задумался и достал вторую кружку...
Затем в комнату воротился старлей Н., затем зашёл по делу капитан К., затем старлей Л. уснул.
Ему снилось, что он руководит полётами со своего курятника в аэропорту Домодедово, над аэродромом кружили караванами, отстреливая тепловые ловушки, толстые Боинги. Старлей отпугивал их из ракетницы, пресекая на корню попытки угнездиться на посадку, а по полосе, держа в одной руке канистру с брагой, в другой две кружки, шёл капитан А.

Черно-белые сны. Про собаку.

Принесли мне щенка - вот под дулом автомата не вспомню кто, такой жалкий пищащий комочек.
- Вот, Куч, ты у нас вроде за собачатника, вот тебе...
А он тыкается мордочкой и пищит... и пить молоко раздавленное водой - отказывается...
Пару дней потыркался я с ним - палец окунаю в сгущенку, две секунды вроде лижет, а потом опять тыкается... совсем помирай собачонке приходит. И вот как озарило меня - а может, раньше от кого-то слышал: тряпочку окунаю в сгущенку, а он сосет, причмокивает и стонет.... через две недели приходит старлёха от летунов: у кого тут собака? - кивают на меня. А он мне набор из трёх сосок - купили у дуванщика....
Назвали его Головастиком - голова большая очень у него была...
Вырос пёс - мама негорюй! Такое впечатление, что при рождении его пропустили через мясорубку. Голова огромная, ноги кривые, оскал добродушный во все 42 зуба...
Собака Баскервилей, увидев его, умерла бы от страха на месте.
Он ходил за мной как привязаный. Куда я, туда и он. Но когда уходили мы в рейд, провожал нас до определеной черты - и как кто-то бил по морде: скулил, плакал, но дальше - ни шагу.
И мы, возвращаясь с рейда, видели его - прыгающего на месте в рост человека: ОНИ ВЕРНУЛИСЬ! Но на этой черте - ни щагу назад, ни шагу вперед!
И когда наша разведгруппа затянула выход к своим на трое суток, все трое суток он выл не переставая - откуда у собаки чувство времени?

Он никогда не отходил от меня, когда я был "на базе". Чем бы он не занимался, стоило мне выйти из казармы, он тут же увязывался за мной, играясь и прыгая... В тот поздний вечер пошел я к прапору - он обещал мне поменять ремень... Головастик бегает, что-то обнюхивает... Вдруг - жуткий рык за спиной. Оборачиваюсь, а инстинкт уже отщелкивает большим пальцем предохранитель на автомате. Из-за угла балка летит на меня, ощерясь, дух с ножом в руке - та-та-та, раньше чем я подумал, очередь бросает его навзничь. А Головастик со вторым духом катается в пыли - я не могу ни стрелять, ни ударить штык-ножом... наконец пинками отталкиваю духа, фонтанирующего кровью из разорванного горла, и всаживаю очередь...
Головастик лежит в пыли - я становлюсь на колени, а у него между рёбер торчит рукоятка кинжала - эта рукоятка должна былв торчать между моих рёбер!
И что-то ломается у меня, ни слёз, ничего, но выть хочется как последнему псу...
И вдруг Головастик, нелепо извернувшись, хватает зубами мою руку...
Мне не больно - он не собирался сделать мне больно.
Это было его прощальное рукопожатие.
Слабо вильнул хвост - и обмяк. И я поднял своего друга на руки и пошёл - бесцельно, без какого-то плана, расталкивая сбегающихся на выстрелы - но принёс его на ту черту, дальше которой он никогда не заходил.
Потом ребята-вертолётчики сварили звездатую пирамидку с собачим профилем. То ли сварщику не зватило таланта изобразить собачий профиль, то ли наоборот, из потрясающего чувства жизни - профиль Головастика был передан во всей своей ужасающе прекрасной реальности.

УРОК ПАРКОВКИ

(Шоферские истории)

Вот ведь, блин, название!. Применительно к немецкому, еще допустимо менять Н на G, и Hamburg становится Гамбургом. Но, по отношению к финскому языку, обычно такого не делается. Тут же, видимо, просто некуда деться, ибо наименование населенного пункта где расположено место нашей дислокации, звучит для русского уха, ну крайне неприлично! Городок находится примерно в девяноста километрах к юго-западу от Тампере, и носит название Huittinen. А если учитывать еще и то, что летом здесь, в зданиях учебного центра, размещен детский лагерь для школьников из России, которых я сюда и привез, то с самого начала было принято и писать и называть Гуйттинен. Ну, пионеры, конечно же, поначалу хихикали над неприличным названием, но через пару дней успокаивались. Нuittinen - даже на дорожных указателях написано. Да и детишки нынешние - не чета прежним . Этих уже трудно чем то удивить... Возраст разный - от младшего школьного до выпускников. А сюда они едут, чтобы отдохнуть и попрактиковаться в английском. Педагоги из туманного Альбиона дело свое знают отлично, да и дети довольны - некоторые постоянно сюда ездят уже не один год. Вообще- то неплохая альтернатива ушедшим в прошлое пионерским лагерям. И отдохнуть и язык подучить с англичанами... Плюс, соответственно, разные поездки и экскурсии, которые мне и приходится обеспечивать.

Машина не слишком новая - «Мерс» с приличным пробегом, но довольно бодрый и не слишком потрепанный жизнью. Неделю назад я добросовестно облазал его, что называется, «от киля до клотика», и через день вручил хозяину длиннющий список всего потребного для ремонта и нормального обслуживания машины. К чести шефа, он не удивился, и, отправившись вместе со мной в магазин, беспрекословно оплатил все приобретения. И вообще - русский хозяин - это не прижимистый финн! Понимает, что без надлежащего ухода машина ходить не будет. Жаль, конечно, что он приобрел «мерса». И обслуживание, и ремонт достаточно дороги, и сервисных центров не так уж много. Расположены обычно в крупных городах. Да капризные они - «мерсы». Слишком много всякой электроники, которая постоянно входит из строя, а вместе с ней, соответственно, жизненно важные системы автобуса начинают сбоить и работать не так как нужно или вообще не работать. Но тут выбирать не приходится. Чем богаты - тем и рады. Шеф и сам понимает, что «Скания» гораздо предпочтительней и в плане ремонта и в плане обслуживания. Сервисные центры чуть ли не в каждой деревне, да и проще она в эксплуатации. Максимально функциональный аппарат. Ничего лишнего, и вместе с тем все то без чего нельзя обойтись. Но «Скании» пока нет. Поэтому будем эксплуатировать «мерса».
Три дня ушло на ликвидацию неизбежных мелких неисправностей. После пробной поездки накрылся тахограф. Придется ехать в ремонтную контору в Тампере. Созвонился, договорился о времени. Прибыл. После снятия оного вынесли неутешительный вердикт - реанимации не подлежит, нужна замена. Новый обойдется в восемьсот евро. Звоню шефу. Тот совершенно спокойно интересуется возможностью оплаты по счету. Потому как такого количества налички у меня с собой нет. Ремонтники мужики отличные: - Никаких проблем! Хоть налом, хоть безналом!
Тахограф поставлен, теперь его нужно сертифицировать. Просят отогнать автобус на контрольный участок. Забираюсь в кабину, втыкаю заднюю. Новый номер! Рычаг передач подозрительно свободно болтается в гнезде. Отпускаю сцепление. Писец, приплыли! Пепелац как стоял, так и стоит. Глушу двигатель, откручиваю болты кожуха. Так и есть! Ручка КПП. Уже когда-то была отломана и приварена и, причем, похоже, не единожды. Сволота бывший хозяин - мог бы и предупредить... Хорошо еще, что нигде по трассе это не случилось, а то куковал бы до прибытия эвакуатора, да и содрали бы за доставку немало. Мужики сочувственно качают головами - в такое время, да еще и в пятницу, найти сварного абсолютно нереально - все давно уже по домам и дачам разбежались. Звоню шефу. Тот дает команду действовать по обстоятельствам. ОК. Обежав близлежащие еще работающие конторы, прихожу к неутешительному выводу, что хрен кто поможет. Конец рабочего дня - все уже мыслями на дачах, дома или на худой конец с бокалом пива в пабе. Звоню в сервисную службу МВ, объясняю ситуацию и прошу прислать техничку со сваркой. Оттуда отвечают, что технички, дескать, у них нет - могут прислать эвакуатор, который оттащит в центр, где поменяют рычаг полностью... Обещаю перезвонить после того как посоветуюсь с начальством.... Начальство, конечно, заплатит, но стоит ли сейчас вызывать эвак? Тем более - знаю их расценки! Мерсовский центр самый дорогой - доставка эваком обойдется, как минимум, в две с половиной сотни. Попробуем другие варианты. Звоню в «Скан-Сервис», ибо там, точно знаю, есть техничка со сваркой и автогеном. Откликаются. Долго выясняют, что за фирма, номер счета и прочие дела. Наконец, обещают прислать сварного. Сидим, ждем. Прибывает микрик «Фиат- дукато» со сваркой. Договариваемся о цене, мужик подключает сварочный аппарат и через десять минут рычаг надежно приварен. Счет выписан, «Фиат», шустро развернувшись, скрывается за поворотом... Можно ехать! Сэкономил я порядочно, ибо все удовольствие обошлось в три сотни. Мерсовский центр вряд ли стал бы заваривать ручку - просто поменяют на новую. Посчитал, прикинул... Короче, сэкономил штуку, как минимум. Еще один плюс в пользу «Скании»! Нравится мне их подход! Надо - приехали и сделали. Хоть в выходной, хоть ночью. Но, теперь будем иметь в виду, что этот узел у нас уязвим. При возможности надо на разборку заехать и найти запасную. Пусть лежит в багажнике. Не торопясь, еду назад. Надо бы еще резину сменить на переднем мосту. Звоню шефу, тот обещает договориться на шиномонтаже. Перезванивает через полчаса - в понедельник к девяти утра меня ждут на переобувание. Отлично! В принципе - и эта резина еще походит. Поставлю назад, а то там внутренняя пара совсем уже никакая. Ну, это, как и везде - продавая автобус, хорошую резину поснимали, обули старую, а совсем уж левые баллоны сзади внутрь поставили. Жаль, не я машину принимал! Ее приобрели еще зимой, а потом стали искать водилу. Лучше б наоборот, глядишь обошелся бы на пару тыщ дешевле... Потому как, я думаю, там не только колеса - наверняка еще немало отыщется...

Суббота... Кому выходной, а кто и работает... Вооружившись щеткой и наждачкой, ликвидирую ржавчину на порогах багажных отсеков. Вечером везти детей в аквапарк. Это километрах в сорока. Город Forssa. Ну, хоть тут то название приличное...
Солнце печет, как в Африке, прохожусь по порогам мастикой из баллончика. Черная блестящая поверхность на глазах становится матовой - при такой жаре все сохнет прямо на глазах. Убираю инструменты, скидываю комбез. В салоне вообще не продохнуть - за день на солнцепеке автобус раскалился и напоминает сауну на колесах. Запускаю двигатель, врубаю кондиционер. Пусть охладится, а то уже скоро и ехать...

16.30 местного времени, два автобуса полностью загружены, сто человек детей жаждут аквапарка, горок, бассейна и прочих развлечений. В салоне оживленный гвалт и смех, воспитатели с трудом добиваются относительного спокойствия. Ну, вроде как расселись, угомонились. Вторая машина - « Volvo В10», водителя звать Тимо. Он - ведущий, я - ведомый... Поехали!

Forssa. Подъезжаем к аквапарку. Большое здание с надписью «Vesihelmi» на крыше. Переводится как «водная жемчужина». Обширная стоянка заполнена едва на четверть - желающих поплавать в бассейне маловато. Выходной, погода хорошая, все на природе отдыхают. Стоянка для автобусов расположена практически у входа, рассчитана на три машины в колонну, но прямо посредине ее, вызывающе и нагло расположился новенький приземистый черный BMW-кабриолет в спойлерах, на спортивных дисках и низкопрофильной резине шириной с автобусное колесо. Блестящая труба - прямоток, калибра ротного миномета - не меньше. Поставить на стоянку, видимо, пальцовка не позволила. От нее же идти до входа аж целых пятьдесят метров! Да еще и солнце там печет, а тут в тенечке, прямо у входа - милое дело! И плевать, что остальные машины дисциплинированно стоят на парковке! Выше нас - только горы! Круче нас - только яйца!
Тимо объезжает его и встает спереди, я причаливаю сзади. Открываем двери, дети с радостными криками устремляются к входу. Ну что ж, два часа у нас есть, можно сходить попить кофе. На другой стороне улицы открытая кафешка, в тени под тентом легкий ветерок лениво шевелит листву....
Мысль, видимо, родилась одновременно в обеих головах. Автобус Тимо начинает медленно пятиться... Ближе... еще ближе...Расстояние между бампером блестящей игрушки и выхлопной трубой автобуса неумолимо сокращается. Стоп! Вспыхнули стоп-сигналы, зашипела пневматика. Впритык! Он что, такой крутой профи что ли?! С уважением смотрю на широкую корму «Вольво». Ах, вот оно что! У него камера сзади висит! То-то он так уверенно подпер!.. Втыкаю первую, отпускаю ручник, и медленно отжимаю сцепление. Тимо уже вышел и наблюдает сбоку за моими маневрами. Ну, у меня камер ни сзади, ни спереди нет, будем расчитывать на глазомер. Тимо рукой махнет, если уж совсем критично будет.... Пожалуй, хватит! Ставлю на ручник и глушу двигатель.. Тимо, ухмыляясь, показывает большой палец. Закрываю дверь, заглядываю под бампер. Нормально! Сантиметров пять я ему оставил. Примерно столько же у Тимо .
- Ну, что, пойдем, ударим по кофе? - он кивает на веранду кафе - там вкусные пирожные, я всегда сюда хожу.
- Пойдем - соглашаюсь я - Обзор хороший с веранды, интересно через сколько он вылезет.
- А может она, а не он - улыбается Тимо
- Скорее всего, они, - подытоживаю я.
Кофе тут неплохой, надо признать. Заказываю себе эспрессо и стакан минералки, Тимо - любитель сладкого, заказывает пирожное и капуччино, шутит с хозяйкой. Он тут живет, его все знают. Постоянный клиент. Этакий Винни -Пух! Даже чем то похож на него, такой же упитанный...
Примерно через час из дверей аквапарка с видом хозяев жизни выходят два субъекта лет восемнадцати- двадцати и направляются к стоянке. .Распальцованные детишки богатеньких родителей, не иначе. В этом возрасте самому на такую машину явно не заработать Тимо закуривает и устраивается поудобнее, чтобы не пропустить ни секунды начинающегося представления.
- Гомики, что ли? - смотрю я на остановившихся у машины и тупо пялящихся на нее сопляков
- Не-е-е... - тянет Тимо - Вон их подружки идут еще...
Подбегают две раскрашенные девицы с прическами фасона «я упала с самосвала - тормозила головой» Волосы блещут буйством колеров - такое впечатление на головы вылили несколько банок краски. Слышатся возмущенные крики, дескать, гребаные автобусники, понаставили тут своих сараев, и прочее... Минут через десять обстановка становится пожароопасной - один из юнцов смачно плюет на борт автобуса и начинает в бешенстве пинать его ногой.
- Может пойдем , а то еще эти засранцы автобус поломают - привстаю я с кресла.
Тимо с улыбкой удерживает меня за локоть и кивком показывает на стоянку, по которой медленно двигается полицейский микроавтобус. Стражи порядка прекрасно видят всю картину, «фолькс» останавливается за спиной продолжающего футболить борт автобуса, сопляка. На плечо юноши ложится тяжелая рука констебля, вопрошающего, судя по всему, чем это он тут занимается. Девицы наперебой начинают возмущаться автобусниками, запершими их красивую машину. Полицейский - мужик примерно нашего возраста, невозмутимо просит владельца машины предъявить документы. Второй юноша лезет в бардачок и протягивает техпаспорт, затем вынимает из бумажника права. Констебль, забрав документы, приглашает его пройти для составления протокола на предмет нарушения правил. Показывает на знак «стоянка запрещена». Тот понуро следует за полицейским. Весь лоск и все понты волшебным образом куда то улетучились. Пропал золотой мальчик - хозяин жизни! Мгновенно трансформировался в нашкодившего мальчишку... Через пять минут он вылезает из полицейской машины, держа в одной руке документы, в другой квитанцию штрафа. «Фолькс» отъехал от стоянки, через пару минут у Тимо в кармане запиликал телефон.

- Привет, Юха! Да... Да, я конечно, детей в бассейн привезли... Видел я все - в кафе напротив сижу ... Вот кофе допью и минут через десять- пятнадцать подойду... Ничего, пусть посидят подумают. На сколько ты их штрафанул то?.. Да я понимаю, что им эти деньги- тьфу и растереть- папаша заплатит, однако в реестре нарушений уже засвечен... Как?.. И тоже за парковку?! Ах, за скорость... Теперь еще раз попадется на чем нибудь - и права на полку положит. Ну, давай, удачного вечера!
- Юха, - поясняет он мне - Мы с ним в школе в одном классе учились. А сейчас на дороге часто встречаемся - он в полиции работает, я на автобусе... - Тимо встает и благодарит хозяйку за кофе, та улыбается и приглашает заходить почаще.
- Ладно, пойду, автобус подвину, а то скоро уже и дети выйдут, ни к чему им на этих попугаев любоваться. - Тимо неторопливо подходит к автобусу. Юнцы стоят, цедя сквозь зубы ругательства, и злобно глядят исподлобья, однако активных действий больше не предпринимают. Тимо, наклонив голову, смотрит на грязные следы кроссовок на борту автобуса, затем переводит взгляд на их хозяина. Тот стоит в вызывающей позе и нагло ухмыляется, затем плюхается за руль и выжидающе смотрит на Тимо, который неторопливо отпирает автобус и забирается внутрь. Через недолгое время широкая вольвовская корма начала медленно отползать от блестящего авто. BMW взревел мотором, выскочив из за автобуса, с визгом шин пролетел вдоль стоянки, вошел боком в поворот, вывернул и понесся по пустынной улице....

Сине-белый полицейский «Фольксваген», радостно завывая сиреной и вспыхивая мигалками, вырулил из за угла, и устремился следом...

СЕВЕРНЫЕ ЗАПИСКИ

Посвящается отцу

Тюменский Север - моя давняя любовь, и, видимо, уже судьба. Ну почему южнее Тобольска мне всегда чего-то не хватает? Почему южный берег Карского моря мне гораздо симпатичнее, чем северный берег моря Черного? Ничем разумным я не могу это объяснить. Разве что... Наследственность, наверное...
Мой батя, топограф по жизни, уже в пенсионные годы удостоившийся звания «Заслуженного РФ», прошагал этот Север пешком, проехал его вдоль и поперек на вездеходах, пролетел на вертолетах и Ан-2, прошел на катерах и моторках...
Он уезжал на Север, как только в Тюмени сходил снег, и приезжал, когда снег уже лежал и не таял. А я рос безотцовщиной при живом отце. И на мои вопросы, где, мол, папа, мама, тоже топограф, только после моего рождения обосновавшаяся в конторе экспедиции, отвечала коротко - в поле.
Папа - в поле.
Я вырос с этими словами, и не обижался на отца. Я гордился и горжусь им. Он ведь у меня - как Север.
А Север - он, как отец.
Оба - строги, зато порой - безосновательно щедры на подарки.
Оба - суровы, и к тому же далеко не всегда справедливы.
Оба - практичны и романтичны одновременно, и не всегда ту практичность от той романтики отличишь, не враз поймешь, где кончается одно и начинается другое.
Я люблю своего батю. Я люблю Север.
Именно поэтому я поскреб по сусекам памяти, пошелестел старыми блокнотами, и написал о том, о чем, разумеется, не упоминал в своих газетных статьях, репортажах, зарисовках и заметках.
Единственное, о чем должен предупредить читателей: все географические названия условны, все имена вымышлены, все совпадения случайны.

ЗАКОН ЗИМНИКА

«Погода была прекрасная, Принцесса была...»... Не-а, нормальная была Принцесса. Вся из себя. К ней я, собственно, и отправился в один действительно великолепный субботний день, с утра пораньше. А почему нет? Нам выдали немножко денег в счет зарплаты (дело было в середине проклятых 90-х), и у меня, само собой, образовалась некоторая сумма - невеликая даже по тогдашним меркам, но по тем же меркам вполне достаточная, чтобы сводить девушку на дискотеку и угостить изготовленным, как я сейчас понимаю, где-то в Польше настоящим (!) итальянским (!!!) шампанским (!!!!!!). С шоколадкой. А уж получить в ходе этого культурного мероприятия по организму от других поклонников Принцессы - это, разумеется, на халяву. Впрочем, справедливости ради следует признать, что обратный процесс тоже был совершенно бесплатным.
Загвоздка была лишь в одном. Я жил и по мере сил трудился в заполярном поселке Т., который, с гордостью могу заметить, был райцентром. Принцесса же, предмет моих до поры до времени безуспешных вожделений, занималась тем же самым в соседнем поселке Г. Расстояние между поселками составляло 18 километров.
Для Севера расстояние не просто детское - младенческое. А погода, как я уже сказал, была прекрасная.
Солнышко в тундре светило и, вопреки известному блатному шансону, таки грело - со всем своим заполярным фанатизмом. Ветра не было совсем - видимо, ему, в отличие от меня, зарплаты не дали. Температура мороза не опускалась ниже 20 по Цельсию.
Натянув комплект теплого белья, свитер, ватные штаны, унты, лохматую песцовую ушанку и свою личную гордость - настоящую канадскую парку, подаренную начальником местных геофизиков, я взял рюкзачок с джинсами, кроссовками и прочими «клубными» шмотками и направился на «автобусную остановку».
«Автобусной остановкой» мы называли утопшую в песке и занесенную снегом ржавую баржу у дороги на выезде из поселка. Откуда взялась баржа у дороги? Все просто. Дорога-то была проложена по замерзшей реке. По льду. А проржавевшая насквозь баржа зимой служила пунктом ожидания для тех, кто хотел уехать из поселка Т. в поселок Г. на одном из постоянно мотавшихся туда-сюда «Уралов» - «вахтовок» - за ее высоким бортом можно было укрыться от ветра. Для не особо стеснительных замечу, что надстройка на корме баржи служила еще и местом для... В общем, если приспичит, то расстегивать, а уж тем более спускать ватные штаны внутри этой надстройки было куда комфортнее, чем на свежайшем заполярном воздухе.
...Я выкурил уже целых три сигареты («Мальборо», между прочим, купил ради свидания!), а ни одной «вахтовки» все не было. Вымерли, что ли? Ну и ладно. Не больно-то и хотелось - сказал я себе. Пешком пойду! По такой погоде, да при моей-то экипировочке 18 километров - прогулка! Сибиряк - не тот, кто не мерзнет, а тот, кто одевается, как следует. К тому же по дороге меня наверняка какой-нибудь транспорт догонит и подберет.
Щен сопливый. Сосун мамкин. Пацаненок. Придурок.
Все это я узнал о себе потом. А в тот момент мне не давал покоя светлый образ Принцессы.
Это что же, Сашка-бульдозерист ее на дискотеку поведет, будет поить шампанским, кормить шоколадом и распускать свои блудливые конечности? Или Витька из Дома быта? Или Антоха-радист, этот, прости господи, культурист хренов? Ну-ну. Ага. Сейчас. А вот вам всем хрен на рыло! И не по разу... Принцесса - девушка с богатым духовным миром! Ей нужен я, а не какие-то там пижоны...
Обо всем этом я думал, шагая по проложенной «вахтовками» колее. Кажется, что-то еще и напевал себе под нос. Письма, мол, нежные очень мне нужны...
Когда я услышал дли-и-и-и-нный гудок, позади осталось уже километра полтора. Я оглянулся. Меня стремительно нагонял «Урал». Я шагнул из колеи в снежную целину. Повезло раньше, чем думал. Сейчас меня подберут, и доеду с комфортом.
«Урал» пронесся мимо, даже не притормозив - обдал меня ледяным крошевом из-под колес, и исчез за поворотом.
Я специально не вру и ничего не придумываю. Мог бы сказать, что мела пурга, что в снежной круговерти небо перемешивалось с землей, что мороз был такой - плевок на лету замерзал, птицы с веток падали.
Такое в тех краях, и в самом деле, бывает, но...
Нет, в данном случае все было вполне пристойно. Погода вела себя прилично. Поэтому поведение водителя «Урала» меня не возмутило. Удивило - это да. И очень. Непривычным было такое поведение... Непривычным.
Впрочем, размышлять мне было некогда. Со временем было туго: впереди была долгая дорога, да ведь и не придешь же на дискотеку в ватных штанах. Надо будет еще зайти в общагу к ребятам и переодеться...
Я снова зашагал по колее, но успел пройти совсем немного - сзади опять раздался гудок. Снова уйдя с дороги, я оглянулся и увидел еще один «Урал». Еще мгновение - и он остановился рядом со мной так, что ступенька под дверцей оказалась аккурат напротив моих ног.
Я залез в кабину. Машина тронулась.
- Привет! Степан Васильевич меня зовут.
- Здравствуйте. Меня зовут Евгений.
- Чего по зимнику шляешься, а, Евгений? - глаза водителя были веселы, но серьезны, а лежавшая на руле рука повернулась ко мне выколотым на тыльной стороне кисти якорем.
- Да вот, иду в Г., на танцы... - рассмеялся я.
- На танцы?!
- Ага.
- По зимнику? Пешком?! На танцы?!!
Тут-то я и узнал о себе много нового и интересного. Что я щен сопливый, сосун мамкин, пацаненок, придурок, салага недоделанный, что якорь мне в жопу, к сожалению, не войдет, хотя следует все-таки попробовать, а еще очень жаль, что такой-то матери не сделал вовремя аборт пьяный старпом, потому что страна нуждается в героях, а пизда рожает дураков вроде меня!
Я слушал, не то что не перебивая, а разинув рот, и очень жалел, что нельзя достать блокнот и записать этот выдающийся в своем роде монолог, продолжавшийся до самого Г.
На въезде в Г. было что-то типа поста ГАИ, которая, кстати, в тех краях почти не водилась. Редкая зверюшка. «Блок-пост» представлял собой балок, в котором круглосуточно топилась «буржуйка» и кипятился чай. Заодно там посменно сидели три дородных и очень добрых тетушки-диспетчерши, с которыми водители решали какие-то свои водительские вопросы.
Каждая «вахтовка», въезжавшая в Г., обязательно тормозила на этом посту (он имел какое-то сугубо официальное наименование, которое я за давностью лет запамятовал). Обычно пассажиры либо ждали в машине, либо выходили и шли дальше пешим ходом, благо, весь Г. можно было пересечь на своих двоих во все концы минуть за десять. Но...
- А ну, пошел за мной, салага! - гаркнул Степан Васильевич и, упруго выскочив из кабины «Урала», направился к балку. Я повиновался.
В балке, как обычно, горела печка, и пускал пар из носика старый, но надежный армейский чайник. Идиллия и лепота, впрочем, были немедленно нарушены - Степан Васильевич за грудки извлек из-за стола молодого парня, пару раз встряхнул, и так съездил ему в зубы, что звон пошел по всей тундре, а парень рад бы был улететь в любой из четырех углов, а может, и в пресловутый пятый...
- Ты чё, Васильич? - спросили, впрочем, без особого возмущения, окружающие.
Тресь! Тресь! Тресь! Степан Васильевич еще трижды покритиковал жестами физиономию висящего на его вытянутой руке парня. Потом он разжал кулак, и что-то, очень напоминающее мешок с дерьмом, плавно улеглось у его ног и свернулось калачиком.
- Так чё случилось-то, Васильич? - трое случившихся в помещении водителей были крайне заинтересованы происходящим.
- Это падло человека на зимнике бросил, - сказал Степан Васильевич, невежливо показывая пальцем сперва на лежащее тело, а потом на меня.
- Ну-у-у-уууу... Это ж, бля, позор какой!
- Извини. Ото всех нас - извини! - обратился ко мне Степан Васильевич. - Это чучело, которое мимо тебя проехало, третий день как с Большой земли...
- Ну а бить-то зачем? - спросил я, слегка, признаться, охреневший.
- А кто его бил?! - ухмыльнулся Степан Васильевич. - Так, повоспитывали слегка. Вот если бы мы его батьке рассказали - о то ж был бы пиздец!
...Откуда-то нашлась водка. И сало. И лук. И хлеб.
Поэтому к Принцессе я в тот вечер все-таки не успел... Зато постиг Закон Зимника - человека на дороге не бросают.
Сейчас на Севере все иначе. Все, как везде, и проехать мимо человека - не западло. А жаль.
А Степан Васильевич, бывший мичман Северного флота, бывший заполярный водитель, живет сейчас в Тюмени. У него три КамАЗа в дальнобое. Один водит сам, остальные - сыновья. Дай им бог удачи. Ни гвоздя, как говорится, ни жезла!

МЕДВЕЖЬИ СТРАСТИ

«Восьмерку» мотыляло по небесам, аки Ноев ковчег по волнам в разгар потопа. Гигиенических пакетов на борту Ми-8 по-моему, не водилось отродясь, но член экипажа выставил посреди пассажирского салона оцинкованное ведро, и перекрикивая рев движков, проорал: мол, если что, так блевать сюда, а кто не сюда, тот сам будет за собой подтирать.
Я отвернулся к иллюминатору. Или - к окну? А хрен его знает! В общем, к застекленному отверстию в борту этого летательного аппарата. Спасибо, что не летального, извините за идиотский каламбур!
Что касается ведра, так оно меня нисколечко не интересовало. Странное свойство моего организма - не укачиваюсь.
- Чё, совсем?! Ну, и куда, спрашивается, смотрели эти военкоматовские мудаки?! Какие, на хрен, сапёры - к нам надо было! - возмущался как-то один мой северный приятель, бывший капитан ВДВ, с которым мы познакомились по принципу «всего двое не блюют» на рейсе Тюмень - Кондинское, выполнявшемся на самолете Ан-2 в, мягко скажем, хреновых погодных условиях.
...Ведро гремело по всему вертолету, народ рыгал, то попадая, то не попадая, а погода не унималась, более того, только раззадоривалась.
- Долетим! - выглянул из кабины экипажа какой-то член этого экипажа. Как позже оказалось - Сашка, вот такой мужик!
- Долетим! - повторил Сашка с такой уверенностью в голосе, что я ему сразу поверил. Впрочем, глядя в блистер (во, правильно вспомнил слово-то?), я уже видел в небе границу, за которой заканчивались тучи-облака, и начиналось ясное небо...
Ну, что ж... Прилетели. Только прилетели - сразу сели, как писал Высоцкий. Сели мы в Н. - поселке на южном берегу Карского моря. Я сразу направился в сельсовет, и встретил там районного эколога, с которым был весьма неприязненно знаком. Эколог опять отличился! На этот раз он отличился просто-таки выдающимся фонарем под глазом. Ну, думаю, ни фига ж себе! Что случилось-то? У владельца фонаря спрашивать, вроде, западло...
Вечером я был приглашен в гости на предмет выпить водки. Пригласил меня директор местного филиала райрыбозавода - двухметроворостый Аркадий Исаакович, родившийся практически в этих же краях потомок репрессированного красного командира - "троцкиста", отличавшийся пудовыми кулачищами, фигурой древнегреческого атлета и совершенно пофигистическим отношением к любым превратностям судьбы.
- Я уже еврей и я уже в Заполярье, - говаривал Аркаша. - И шо еще плохого со мной может произойти?!
При этом на все предложения родственников и начальства «уматывать в свой Израиль» Аркадий Исаакович отвечал грубо. Он официально женился на ненке, после чего родственники от него моментально отвязались. Начальство тоже умылось, и Аркаша, в общем-то, жил бы, как хотел, если бы не мелкие проблемы, которые он, впрочем, решал с еврейским изяществом, сопряженным с русским похуизмом и помноженным на ненецкий фатализм...
...Между пятой и седьмой рюмками я ненавязчиво поинтересовался у Аркадия Исааковича: а кто это экологу так приварил, что рядом с ним полярная ночь превращается в полярный день?
- Таки я, - скромно потупив взгляд, ответил Аркаша, подкладывая мне малосольной нельмы и дефицитнейшей в тех краях картошки.
- Оп-паньки! А за что?!
Довести Аркашу до рукоприкладства - это охранник природы должен был учудить что-то совсем уж из ряда вон выходящее!
Аркаша разлил по стаканам, вздохнул, и рассказал:
- Понимаешь, пока я в командировке был, медведь (белый, естественно, других у нас нет) повадился к поселку шастать. На помойке кормился. Половину поселковых собак передавил и сожрал. В общем, осадное положение, все боятся из дому нос показать. Пытались прогнать, палили в воздух из ружей, из ракетниц - медведю пофиг. Как будто знает, сволочь, что он - в Красной Книге, и никто его убивать не станет... Хотя народ за пару недель уже и для убийства созрел.
Я-то как раз в райцентр улетел, а тут прибывает это чмо, мальчик-колокольчик, эколог хренов, дитя асфальта! Медведя, говорит, надобно отловить и вывезти подальше от поселка, чтобы обратно не вернулся. Согласно инструкции!
Ну и шо ты на меня так смотришь? Как говорила моя мама Мария Моисеевна, ты кушай, кушай, рыбка свежая, не форшмак, но все ж таки! И не пьешь что-то совсем. Ну-ка, давай за полярное сияние!
- Давай лучше за твою маму, - вздохнул я. - Вот ведь несгибаемая женщина была!
- Да уж, Голда Меир по сравнению с ней - институтка...
Аркаша вздохнул, выпил, набил и закурил настоящую ненецкую трубочку, помолчал и продолжил:
- Ты же зама моего знаешь - перед любым начальством трясется, как заячий хвост. А тут - цельный районный эколог, не хер собачий! Короче, поставили на уши мастерскую, давай ловушку мастерить. Из чего? Из новенького, бля, балка, который я для третьей бригады добыл такими способами, что даже тебе лучше не рассказывать, а уж прокурору - и подавно!
В общем, этот эколог, Кулибин хренов, придумал такую штуку: в балок вешается оленья туша. Медведь туда заходит через дверь, тушу жрет, а дверь автоматически запирается. Все, попался! Потом зацепить балок вертушкой и уволочь вдоль побережья, насколько керосину хватит, поставить на землю, дернуть, бля, за веревочку - дверь и откроется. Иди, белый, гуляй. А балок, значит, обратно приволочь.
Все сделали, как этот мудак придумал. Только с медведем не угадали. То есть в балок-то он вошел, и правда, через дверь. А вышел, гад, через стену. Вместе с тушей. И ушел. Совсем ушел. Обиделся, наверное, на что-то.
В общем, всем зашибись. И экологу зашибись - медведя спас. И медведю зашибись - на мусоре да собаках отъелся, а напоследок целого оленя поимел на халяву. И поселку зашибись - избавились от нахлебничка.
Все, бля, в шоколаде, только я в дерьме - мало того, что еще один новый балок хрен достанешь, так еще и медведем разломанный надо как-то списывать. А бригадир третьей - ты же этого хохла знаешь - снова будет из меня душу вынимать за бытовые условия!
Вот я экологу в сердцах фингал и поставил... Жаловаться, наверное, будет. Да и хрен с ним, на мое место желающих мало. Ладно, давай еще по одной...
...Аркаша умер примерно через год после этого разговора. Не подписал сам себе санитарный рейс в хорошую погоду. Деньги казенные сэкономил. Невеликие. Послал нахер своего трусливого зама и председателя сельсовета, и не подписал. И умер.
Его большое тело и огромное сердце не выдержали усугубляющегося бардака - очень уж он болел душой за своих подчиненных, безропотных рыбаков-ненцев. Они и похоронили Аркашу на поселковом кладбище - рядом с Марией Моисеевной, которая так никогда и не узнала, где похоронен ее папа, Аркашин дедушка. И все же она никуда не уехала с той земли - с той вечной мерзлоты - в которую лег ее родной человек. И Аркаша - не уехал.

Будет им вечная мерзлота пухом.

Пусть будет им в ней тепло, как в Иерусалиме.

(Продолжение наверняка будет).