В это время на месте временного пристанища роты капитана Булыги матрос Кошкин, развалившись на плащ-палатке, вёл неспешную беседу с сослуживцами. Ротному было не до него, капитан что-то живо обсуждал с майором-контрразведчиком. Связист Паша вызывал Ханкалу по просьбе майора. Старшина сидел неподалеку возле костра и возился со спиртовками.
- Кошак, а расскажи про этого, про каратиста, который в части был когда-то? - попросил кто-то из матросов.
- Ну, во-первых, это был не каратист, и в части он не служил, а появился и исчез, отмудохав за раз всех чемпионов дивизии по рукопашке,- степенно отвечал Кошкин,- я знаю пацанов дембелей, у которых ихнии дембеля знали тех дембелей, которые служили в роте у капитана, который всё это видел!!
- О, а мне кто-то говорил, что это был ниндзя, специально приехавший из Японии, чтобы проверить подготовку наших морпехов,- добавил еще один матрос.
- Да халулаевцы это были или спецы из Уссуры,- авторитетно встрял еще кто-то.
- Ладно,- снизошёл Кошкин,- никто не знает, кто это был, так что слушайте и восхищайтесь!! Брюс Ли тут и рядом не стоял!!
Матросы расселись поудобнее, Кошкин на правах рассказчика стрельнул сигарету, и раскурив, начал рассказ:
«Было это, как вы сами знаете, очень давно, еще при СССР, вздумал тогдашний командир дивизии провести соревнования по рукопашке. Ну, посмотреть, кто у него самый крутой боец. Народищу на соревнованиях была куча. Со всех полков съехались, с батальонов, с отдельных там всяких рот. Кого только не было. И боксёры, борцы и каратисты и дзюдоисты и просто здоровые пацаны, любящие подраться. Говорят, некоторые ротные всех своих залетчиков выставляли для массовости. Ну, сначала как положено всякие медкомиссии, взвешивания, распределения по весовым категориям. Рассказывают, ужас что за кабаны были. ДШбшники ростом под два метра весом за сто килограмм. Наш Паша по сравнению с теми пацанами чистый задохлик. Ну и началась великая битва. Сколько зубов повыбивали, страсть. Всяких травм было немеряно. Спортсмены, которые судили соревнования, просто оху...вали. Ну и постепенно начали вырисовываться чемпионы. В финал вышли один борец, пацан такой здоровый с Кавказа, дагестанец из полка в Славянке, парнишка из двести шестьдесят третьего разведбата, рукопашник и капитан из ракетчиков - русский стиль там или еще что, не помню. Про него говорили, что он расческой мог связать или табуреткой. Ну короче, вся фигня, бились они бились. Вопль в спортзале стоял невообразимый. Первое место взял капитан, конечно, второе пацан с разведбата, ну и дагестанец третье. Дагестанец аж плакал, что третье место занял. Говорил, что ему отец не простит. Даже... (тут Кошкин немного приврал) попытался повесится в туалете, но сломал кабинку. Ну понятно, короче, фанфары, трубы играют. Начальник артиллерии довольный: надо же, его офицер всех побил, самый крутой оказался. Разведчики дуются, но тоже гордые, пацан у них молодой, но горячий, его сам комбат разведбата тренировал. Дагестанец волосы на груди рвать перестал, успокоился, когда узнал, что приз за третье место - отпуск десять суток, не учитывая проезда. Всем медали вручают, грамоты, корреспонденты из «Флотского Брехунка» фотографируют, короче, аншлаг!!
И вот выходит эта троица победителей на крыльцо спортзала, за ними толпа соответственно, все хотят с ними сфотографироваться. А тут из чипка рядышком со спортзалом, если помните, дверь в чипок на одной лестнице. Короче, выныривает какое-то непонятное тело. Выныривает это тело, мороженое жрёт и во всю пасть улыбается. Никто и внимания не обратил. Все подумали, что какой-то карась молодой вечно голодный. Так вот, идёт этот чувак через толпу, нагло так толкается и капитану-чемпиону мороженым своим по черной ПэШухе ннааа....»
Кошкин сделал эффектную паузу, вкусно затянулся сигаретой, немного посмаковал дым, немного подогрев интерес слушателей, продолжил:
«Ну вот, по черной форме липким сладким мороженным хлобысь, и спокойно так типа не замечая, что наделал, прется через ступеньки, отошёл от лестницы, стал неподалеку и стоит, мороженое жрёт и руками так машет типа прикалывается над всеми. Капитан только рот раскрыл, чтобы молодого прижучить, пацан с разведбата, серебряный призёр, с места срывается. Ну короче, возмутился бесцеремонностью матроса и несется к этому телу и орёт типа ты чё, молодой, ох..л, ну-ка сюда, тело... А тот стоит и угорает. Разведбатовец не выдержал и своё коронное лоу ему с правой в левое бедро хлобысь...
А лоу-кик у него дай бог поставлен был, на полдня ногу отсушивал любому. Так вот, нна он ему лоу.. А тот стоит не шевельнется и угорает. Пацан в горячке ему хлобысь повтором в ту же ногу и сам падает и корчится на земле. А тело это стоит уже без мороженого и руками так странно машет». Кошкин опять примолк и с сожалением затянулся, аккуратно притушив окурок, начал прикапывать его рядом с собой.
- Бляяя, Кошак не томи дальше-то что?- заныли слушатели.
- Ща, пять сек,- отвечал Кошкин, старательно маскируя бычок.
- Ну вот, и тут пацан дагестанец срывается с места, несется к этому телу, ни фига себе беспредел!!! Чемпионов мочат!! А этот чё-то так как-то непонятно угнулся, дагестанец тока его в захват свой борцовский брать, тот ему головой фуяк прям в нос, короче, это тело все-таки в захват попалось, но как-то он сразу вниз падает и дагестанцу ногой прям по яйцам - ннааа. Тот заорал, за яйца схватился, кое-как с правой ему крюка в бочину залепил, еще больще заорал, за руку схватился, катается. Тут уже капитан бежит, то ли разнимать, то ли драться, а этот непонятный чувак как-то рукой махнёт, офицер как схватится за глаза, на колени упал и тоже орёт. Толпа к нему кинулась в чувство приводить, ну там, спасат , а потом глядь по сторонам, а этот непонятный парень и пропал, как и не было его.
Короче, чемпионов понесли всех троих в санчасть. У капитана контузия глаз, у дагестанца перелом носа, трещины на костяшках пальцев, у пацана из разведбата перелом голени.
Вот, а того черта искали-искали, никто так и не знает, кто такой, откуда, короче, тайна, покрытая мраком!!!
Матросы восторженно загудели и принялись обсуждать рассказ. Кошкин, конечно, балабол, но рассказывать может, тем более, эту историю они слышали и раньше в различных интерпретациях.
Однако Кошкин ошибался. Был человек, который знал загадочного «супермена», и этот человек находился совсем рядышком. Это был старшина роты «Дед». Скажем больше, человек, навешавший люлей трём чемпионам, был его подчинённым и частенько получал в те годы трёпку от старшины за различные провинности. Ну, а чемпионом он стал после того, как еще будучи молодым, очень молодым матросом, стоя в наряде по столовой, утерял (прое..ал) один алюминиевый поднос и был озадачен «рожать его во что бы то ни стало...
...
Что же было на самом деле (правда и вымысел из рассказа матроса Кошкина, отличника боевой и общественно-государственной подготовки, русского, не судимого, характер стойкий нордический, в порочащих связях замечен неоднократно)?
Как говорил старина Станислав Ежи Лец, на самом деле все было не так. Молодой матрос с героической фамилией Ярило (варианты произношения фамилии более старшими сослуживцами приводить, пожалуй, не будем), находящийся в самом начале головокружительной двухлетней карьеры в периоде «карасёвки», готовился стать или отцом или матерью алюминиевого подноса. При сдаче наряда по столовой выяснилась пропажа в количестве одной штуки. Дежурного по столовой проблемы пропажи абсолютно не волновали, с новым старшим договорились без проблем, только пообещали возместить утрату. Матрос Ярило, который отвечал за официантскую, пытался найти объяснение данному факту и даже вспомнил, что кто-то из ротных дембелей жарил картошку на подносе. Жалкие оправдания «карася» старшину абсолютно не впечатлили. К исходу следующего дня Ярило должен был возместить «невосполнимую утрату», и абсолютно пофиг каким способом.
С утра, как обычно, всё завертелось согласно распорядку и расписанию занятий. Личный состав старшего периода службы, не задействованный в соревнованиях по рукопашному бою, убыл на вододром, молодых озадачили изучением Общевоинских Уставов. Морской пехотинец Ярило был привлечён к хозяйственным работам в каптёрке под бдительное око старшины. Минут через двадцать «Дед» печально вздохнул, пересчитав всякие сапожные принадлежности, вздохнул ещё печальней и отправил молодого матроса в соседнюю роту к старшине за металлическими набойками. Матрос был проинструктирован по поводу куда идти, не соваться в сторону спортзала, ибо: «Тама соревновання идут, генерал и весь штаб дивизии, так што и не вздумай!!!!»
Ярило покивал и отправился к соседям, сжимая в руках записку. Соседний старшина был на месте. Перечитал записку, хмыкнул, посетовал на то, что у самого почти что не осталось. Потом скрепя сердце отсыпал столько подковок, сколько поместилось в кулаке у матроса. Морской пехотинец, довольный безукоризненно выполненным поручением, весело посвистывая, отправился в родную роту. На улице светило солнышко, личного состава на территории почти что не наблюдалось. Все были либо на занятиях, либо на соревнованиях. Одна за другой стали появляться шаловливые неуставные мысли и выстраиваться в незамысловатую логическую цепочку. На территории части никого - это раз. «Чипок» открылся только что - это два. К начищенной медной бляшке с якорем с обратной стороны пластилином прилеплена астрономическая сумма в один рубль, вот уже два месяца сохраняющая приверженность к одному хозяину и счастливо избежавшая хищных взглядов и порочных ручонок старослужащих морских пехотинцев. Это третий благоприятный фактор. Ну и четвёртый - это до ужаса надоевшая перловка, варёный минтай и странное блюдо под названием солянка. По слухам, в матросском кафе можно было купить кучу различных вкусностей и предаться обворожительному разврату набивания желудка. Логическая цепь замкнулась. Мозг самостоятельно подал команду ногам. Короткие кирзовые сапоги затопали в сторону кафе. На входе не было никого, удача в этот день была явно благосклонна к матросу Ярило. Из-за дверей спортзала доносились крики, овации, барабанная дробь. Из-за дверей «чипка» веяло могильной тишиной. Боязливо покосившись на генеральскую «Волгу» и холёного водителя сержанта-сверхсрочника, Ярило толкнул двери в «рай». Абсолютно пусто. Никого!!! За прилавком лишь скучающая королева «плюшек и просроченного молока» тётушка Лида. Матрос сглотнул подступивший к горлу комок, строевым шагом протопал до прилавка. «Чипочница» профессионально смерила взглядом молодого морпеха.
- Ну, чего хотел, матрос?
Ярило трясущейся рукой отлепил из-под бляхи заветный рубль и шлёпнул его на прилавок.
- Мнее, на все сочников, коржиков и молока! - слегка заикаясь, но всё-таки гордо произнёс он.
- Не обожрешься, малыш!? - с удивлением переспросила тётушка Лида, и не дождавшись ответа, стала ловко метать на поднос всякие вкусности, потом защёлкала костяшками счетов.
- Девяносто копеек с тебя, - произнесла «чипочница», привычно обсчитав на пятнадцать копеек,- иди, ешь, поднос сам в мойку отнесёшь, а то наряд на ваши драчки побежал смотреть, сдачу потом возьмёшь.
Счастливый Ярило взял поднос, трясущимися руками и короткой перебежкой достиг столика. Было немного неудобно нести, потому что в правой руке он сжимал подковки.
Положить в карманы не представлялось возможным. Карманы как положено молодому «карасю» были набиты песком и тщательно защиты. Приземлившись на скамейку, Ярило осторожно высыпал набойки на стол, обозрел груду сочников, коржиков и булочек с маком. Вот оно, счастье!!
Через двадцать минут нескромного пиршества в гордом одиночестве пустого кафешного зала морской пехотинец ослабил ремень и допил остатки молока. Отдышавшись, Ярило встал, сгрёб подковки, подхватил пустой поднос и нетвёрдым шагом двинулся к мойке.
А в моечной его озарило. Руки самопроизвольно запихнули поднос под куртку и затянули ремень. Как в полусне, он двинулся через зал к выходу.
- Эйййй матросиииик! - остановил его трубный глас «чипочницы».
Сердце ухнуло и скатилось в район пяток и неумело намотанных портянок. Молодой морпех шажками боком придвинулся к прилавку и проблеял.
- Яяяя...
- Сдачи нету, ты сегодня первый, на на сдачу мороженое!
Тётушка Лида сунула матросу в свободную руку вафельный стаканчик. Ярило как зачарованный сжал начавшее капать лакомство и на ватных ногах ретировался. Пронесло!!!! Ничего не соображая, как в тумане он выбрался на свежий воздух. Грудь распирало счастье и алюминиевый поднос.
На выходе на ступеньках было уже не протолкнуться. Радостно гомонящая толпа валила из спортзала, что-то живо обсуждая, кем-то восхищаясь. Как сомнамбула матрос Ярило пробирался сквозь толпу, ничего не соображая. Мазнул кого-то по рукаву «пэша» мороженым и вырвался из толпы. Отошел чуть подальше от сборища, опёрся на метровый обломок рельсы, неизвестно для чего замурованный в асфальт и покрашенный в камуфляжные цвета. Стоило осмыслить всё случившееся и в скором порядке путём лизания уничтожить мороженое, тем более, вокруг начала собираться небольшая стайка то ли ос, то ли пчёл. Ярило пару раз успел лизнуть лакомство и отмахнуться от пчёл, как начало происходить нечто странное. Какой-то старослужащий морской пехотинец с непонятным криком подбежал к матросу и со всей дури влупил голенью ноги по камуфлированной рельсе, на которую опирался Ярило. Потом скорчил страшную рожу, завопил еще громче, второй раз влупил по рельсе, и упав на асфальт, стал корчиться.
Молодой матрос даже не успел ничего подумать, только инстинктивно отмахнулся от пикирующей осы, уронил мороженое и нагнулся за ним. В тот же момент, когда он разгибался, другой здоровенный старослужащий морпех, наверняка выходец с Кавказа, неимоверно быстро очутился рядом и протянул руки. Молодой матрос согласно приобретённым рефлексам попытался разогнуться и принять строевую стойку, в результате чего его голова с треском соприкоснулась с носом здоровенного незнакомца. Незнакомый морпех взвыл, схватил матроса Ярило за куртку (видно, хотел помочь привести форму в порядок). Матрос Ярило, тут же наступив на мороженое, поскользнулся и с размаху въехал сапогом в пах незнакомцу. Тот, ахнув, начал сгибаться и махнул рукой (наверняка, хотел взмахом отпустить молодого на все четыре стороны), в результате чего со всей дури заехал в край подноса под курткой молодого, бешено заорал и свалился рядышком с первым незнакомцем. Морской пехотинец Ярило, абсолютно не соображая, что происходит, быстро вскочил на ноги и автоматически отмахнулся от осы, пикирующей ему в глаз. При этом пара металлических набоек вылетела из неплотно сжатого кулака куда-то в сторону замершей на пороге спортзала толпы. Какой-то офицер, спешивший в сторону молодого матроса, вдруг тоже вскрикнул и схватился за глаза.
«Меня за набойки старшина вые...т» - подумал Ярило и кинулся их искать, благо, на ослепительно чёрном асфальте их было легко обнаружить. Тут его и офицера, который стоял на коленях и держался за лицо, окружила толпа, матрос еле успел подобрать подковки, и протолкавшись среди набежавшего военно-морского люда, направился в сторону казармы, гадая, что ему будет. Происшедшее с ним он никак не мог осмыслить, ибо всё произошло в считанные секунды и начисто стёрлось из памяти. Придя в казарму, он отдал старшине подковки, торжественно вынул из-под куртки поднос и получил одобрительного «лося». Потом вместе с остальными он сбегал к спортзалу узнать, что там произошло и некоторое время стоял, раскрыв рот, и слушал потрясающую историю о неизвестном «гении кун-фу», уложившем в три секунды всех трёх чемпионов дивизии.
Так, абсолютно не осознавая это, матрос Ярило вошёл в легенды Военно-Морского Флота.

взято отсюда: http://desantura.ru/forums/index.php?showtopic=11347 автор Горец -02 Загорцев

Офицерская жена

Когда мой дядя был юн и кучеряв, он поступил в военное училище. Для паренька из деревни вдруг оказаться среди будущих лётчиков было настоящим чудом. Он упивался учёбой, бредил небом и выступал за сборную училища по лёгкой атлетике. И всё было ему подвластно, как бывает подвластно всё в 19 лет. И в 19 лет он увёз из Батайска 16-летнюю школьницу, на которой задумал жениться. Для начала он привёз её в деревню. Привёз никого не спросив и, естественно, и без родительского благословления. Увидев 16-летнюю скуластую казачку, бабушка осерчала "как привёз самостоятельно, так и увози!" Но прабабушка своей властью запретила. "Ты что - ребёнка 16-летнего выгоняешь. Взял в жёны - так пусть теперь и воспитывает сам."
На том и порешили.
В свою первую часть - где-то на Украине - дядя приехал с женой.
- Товарищи офицеры, представляю вам молодого лётчика, он будет проходить у нас дальнейшую службу.
Строй одобрительно загудел.
- Это ещё не всё... Несмотря на молодость, он приехал не один, а с женой. Жену тоже нужно оформить, но как - я пока не знаю, так как она молода и не имеет паспорта.
Строй загоготал.
Командир преувеличил - паспорт был, не было регистрации брака. Дядя был молод и шустр, поэтому не постеснялся попросить у командира выделить ему квартиру.
- Да тебя в милицию надо сдать за растление малолетних, а ты квартиру просишь!
Но, тем не менее, выделил лошадь, подводу и поехал лейтенант с невестой в сельсовет деревни Писки. Там их расписали и расквартировали. Там же появился и мой брат, не раз потом ворчавший: «Все мои друзья родились в Венгрии, Германии, на худой конец, в Монголии, и только я - в деревне Писки, да и то - пока папа служил на аэродроме Скоморохи».
И началось - тревоги, гарнизоны, Прибалтика, Урал, Казахстан. В Архангельске они год жили в трёхкомнатной квартире, которую сами отскребли и отремонтировали. По прошествии года, когда уже сидели и ждали транспорта на Калининград, открыли друг другу тайну этой квартиры - незадолго до их вселения в квартире повесился капитан. И дядя и тётя знали об этом, но берегли друг друга от такой новости.
Научились делать ремонт своими руками, выкидывать всё лишнее, чтоб не захламлять временные жилища. Научились ценить общество друг друга. Как ни странно, командование тоже шло навстречу - как только выдавалась командировка в Пермь, где тётушка заканчивала институт, посылали дядю.
Благодаря своим высоким скулам и миндалевидным глазам тётя Жанна очень походила на татарку, за что и регулярно терпела: в Перми, где татарок много, туземки обращались к ней на татарском. Но, получив ответ на этом же языке - "простите, я не татарка и не понимаю вас", они не отходили, а призывали страшные кары на голову "отступницы". Обладая вполне здравым чувством юмора, Тётя Жанна со смехом пересказывала эти случаи дяде.

Жизнь так и не получилась спокойной и гладкой: в каком-то таёжном гарнизоне жили в деревне, население которого состояло сплошь из власовцев на поселении. Во время Карибского кризиса дядька ночевал в кабине и не знал, когда отменят «готовность N1», но когда приходил домой с аэродрома, всякий раз он заставал горячий обед.
Однажды в Монино его сын и дочь тайком прокрались на соседский огород и быстренько собрали часть урожая: клубнику, смородину, крыжовник. Они, лёжа между грядами, лакомились запретными ягодами, пока не вышел маршал Руденко с тазиком всех сортов ягод и сказал:
- Нечего вам немытые есть - лучше вот этим угощайтесь.
После этого всё удовольствие от воровства ягод пропало.

Он действительно её воспитал, как ему было надо: никогда, например, не ругала дядю, пришедшего домой в состоянии полнейшего изумления. То есть не ругала его, пока он был пьян. Утром-то она воздействовала. Причём ему было стыдно.
Они жили в Ставрополе, далеко от малой своей родинки. Дядя преподавал в училище ПВО, тётя заведовала торговлей. Иногда он клялся, что всё бросит и уедет в деревню, в которой родился - на три месяца. И уезжал. Через неделю начиналось - "как там Жанчик?" "а вот Жанчик бы сейчас..." "я соскучился". Даже скучал по её пирогам, что по мнению его сестёр было просто невозможно - скажем прямо, не в этом был её талант.
Скоро - в ноябре, у них Золотая свадьба. Дядя стихи написал и даже положили их на музыку. Его дочь рассказала мне, что стихи очень красивые и всё про жену. 50 лет прожить с моим дядей - это ведь не хрен собачий. Это ведь любить надо. И как-то все эти 50 лет они и любили друг друга. Вот именно так - как в книгах, без мексиканских сцен и всего прочего. Может, и были размолвки, да о них и не знает никто в нашей большой семье. И не узнает. И я не знаю, как дядя всё это перенесёт.
Потому что завтра я еду на похороны.

18.9.07. Вечер. По всем программам телевизора беспрерывно крутят репортаж об очередном «замоченном в сортире» «эмире» какого-то маленького чеченского городка...
- Правильно их Сталин в двадцать четыре часа. И тихо стало. А тут - столько лет возятся... Так что правильно - и их и крымских татар.
Он сидит напротив, вглядываясь выцветшими голубыми глазами в экран и прихлебывая чай. Седой ежик волос, плотная, еще почти без старческой дряблости фигура, мощный голос. Не верится порой, что неделю назад ему исполнилось восемьдесят восемь. Возраст.
Еще глоток чая.
- Сколько в том году в Крыму было яблок. Море. Мы с инженером ехали к месту «вынужденной» последней машины нашего полка. В районе Старого Крыма на пригорке стояли корзины с яблоками, сидели какие-то люди. Инженер попросил:
- Сходи, узнай, может продадут?
Я поднялся по белым камням, странно похожим на ступеньки.
- Продайте яблок?
- Нет, не продадим. Иди отсюда.
И - словно ножом полоснул взгляд черных ненавидящих глаз. Татары. Говорили, что они воруют солдат и офицеров и продают немцам. Я не верил. Наши же, свои.
Я повернулся и пошел вниз. Сзади - как будто щелкнул пастуший кнут, и рядом от белого камня отрикошетила пуля. Еще одна. Стреляли не в меня, рядом, но это было понятнее слов. «Свои»?...
Самолет стоял на небольшом поле рядом с дорогой.
Меня высадили посмотреть, можно ли с ним что-нибудь сделать. Напоследок инженер сказал:
- Если отремонтировать нельзя, сожги. Я смотаюсь на аэродром, поеду обратно - заберу тебя.
По дороге все гуще и гуще шли, ехали, ползли в сторону Керчи войска. Крымский фронт доживал последние часы.
Инженер уехал, а я занялся самолетом. С ним стало все ясно очень скоро, стоило снять кожух двигателя. Картер был пробит, масло вытекло. В поле не отремонтируешь, надо жечь.
Я открыл крыльевые бензобаки, бензин быстро стек, пропитав землю и траву вокруг. Осталось поджечь. Я не курил тогда, и спичек у меня не было. Достал пистолет - выстрелил несколько раз в лужу бензина. Без толку.
Рядом остановилась машина с какими-то моряками, ехавшая в сторону фронта.
- Что, летун?
- Да вот, подбили, машину не починить, жечь надо, а спичек нет.
- Салага. Отойди-ка в сторонку.
Один из моряков достал ракетницу, прицелился, выстрелил, мокрая от бензина трава и самолет вспыхнули мгновенно.
Теперь надо ждать машину, обещали ведь забрать, когда поедут в Керчь.
....Машину я заметил издали, наконец-то.... До сих пор не знаю, почему они не остановились, только белое лицо инженера за ветровым стеклом - да пыль... И никто не хотел подбирать меня, машины проносились мимо... А вот и давешние моряки-поджигатели возвращаются... Может, хоть они... нет...
Вдруг мотор полуторки зачихал, засбоил, машина начала сбавлять ход. Хорошо, что недалеко, я успел ее догнать и вцепиться руками в задний борт.
Моряки заорали что-то и начали лупить меня по пальцам - руками, ногами, чтоб сбросить, отцепить меня.
(Он глотнул еще чаю и внимательно посмотрел на свои пальцы, словно пытаясь через столько лет увидеть на них что-то...)
Не знаю, как я удержался и смог закинуть в кузов ногу и перевалиться туда всем телом.
Вытащил пистолет.
- Не подходить! Убью, сволочи!...
Сел у заднего борта, пистолет в руках. Моряки сгрудились у кабины.
На въезде в Керчь увидел машину полка, рядом - костер каких-то бумаг, инженер бегает.
- Постучите водителю, пусть остановит.
Моряки забарабанили по крыше кабины, полуторка притормозила, я спрыгнул. Пистолет в руке. Я хотел убить инженера.
Не помню, что я орал, когда бежал к костру, но на меня бросились, скрутили.
- Не надо, не надо Саша, успокойся...
Инженер куда-то убежал.
- Сейчас дожжем личные дела офицеров полка - и на причал, на баржи.
Когда мы выезжали из города, нас догнали два немецких мотоцикла. Очередь пулемета легла совсем рядом с машиной. Хорошо, что один из мотоциклов, задев что-то коляской, остановился. Следом остановился и второй. Отстали.
...На причале творилось что-то невообразимое. Погрузка не шла. Старший - какой-то майор - или как у вас там - капитан третьего ранга - не выпускал никого в море. Сильный ветер.
Откуда выскочил этот пехотный капитан, не знаю. Два выстрела - и моряк свалился в воду.
Капитан заорал:
- Что стоим, грузиться!
Буксиры медленно тянули баржи в пролив. И вот тогда прилетели немцы.
Стодевятые заходили то справа, то слева. Хорошо, что у нашей баржи оказались перила - или как у вас там называется?
- Фальшборт.
- Ага, фальшборты из толстого бруса. Немец слева - мы под левый борт, он стреляет - только щепки летят. Он справа - мы под правый...
Буксир бросил баржу, не доходя до косы. Она приткнулась на отмель. Мы бросились в воду. По горло. Побрели к берегу.
Коса была забита брошенной техникой - пушки, трактора, танки. От налетов мессеров прятались за них.
Потом завели какую-то брошенную машину, поехали. Когда налетали немцы - из машины, в песок.
Доехали до какого-то городка. Не помню название, по-моему это был Темрюк....
....Здесь нас погрузили в теплушки. Мы ехали куда-то на Урал, на переформирование. Только что переформировывать? В 435 истребительном авиаполку не осталось ни одного самолета и ни одного летчика.
Нас везли через Чечню.
Нас ненавидели. Двери в теплушках надо было держать наглухо закрытыми. В вагоны кидали камни, стоило приоткрыть дверь. На остановках - ни одной улыбки, приветливого лица. Они - страшнее, чем немцы.
До сих пор не могу понять, как эшелон не пустили под откос...
А потом был Урал.
...Он глотнул еще чаю и с сожалением заглянул в кружку.
- Так что правильно их тогда Сталин. Их и татар.
Он сидит напротив, почти точная копия деда - того, каким он запомнился мне. И очень похожий на моего отца.
Дядя Саша. Техник эскадрильи 435 иап Крымского фронта, окончивший войну в Китае - уже после Берлина.
А за окном постанывая, почесывая взорванные линии метро, вздрагивая от фантомных болей в рухнувших от рук бандитов домах, от ноющих ожогов сгоревших подземных переходов, устраиваясь, чтоб не тревожить другие болячки от взрывов, - засыпает Москва.
Он вздохнул.
Ладно. Пойдем спать.

---------------------------------------
19.9.07, Кафе - бар «Гарнизон». Москва.

Заполярный Отелло

«После дальнего похода экипаж ПЛ вместе с
женами собрался в ресторане отпраздновать
возвращение. Все основательно подпили.
Опрокинув очередную стопку, немолодой
капитан 3 ранга крякнул:
- Ну, а теперь мужики, по бабам!!!!
Сидящая рядом пьяненькая жена возразила:
- Зачем по бабам? У меня муж в автономке!»
(флотский анекдот)

Не побоюсь быть банальным, но тема любви бесконечна как конец питания с берега после долгого-долгого плавания. И как всем известно, это святое чувство шествует по миру в сопровождении целого сонма пороков, присущих не всем, но знакомых каждому. Надеюсь, перечислять нужды нет. А теперь представьте маленький городишко с населением чуть более двадцати тысяч, да и то треть из них матросы, живущие в казарме. Городок, где мужья по меньшей мере три-четыре месяца в году бороздят глубины Мирового океана в полной оторванности от женского пола. Городок, где женам работать негде, и они еле дождавшись лета и подхватив детей, катапультируются на Большую землю с мая на сентябрь, оставляя мужей на произвол судьбы и командования. Городок, где развлечений немного: походить по магазинам, совершить вояж в гарнизонное злачное место - ресторан «Мутный глаз» или позаниматься бытовым пьянством с друзьми (муж в отсутствии жены), или подругами (жена в отсутствии мужа). Идеальная среда для приключений, усугубленная ежегодным пополнением населения в десятках неокольцованных лейтенантов жаждущих любви и ласки, причем немедленно.
На первенство в этой истории претендовали все четыре флота, все флотилии и мало-мальские военно-морские базы. Не суть важно. Если эти события и имели реальную основу (в чем лично я не сомневаюсь), то все участники ее молчали, молчат, и будут молчать. Ибо даже в наше нелегкое время аналог этому проишествию надо поискать.
Супружеская чета Муравьевых нравилась всем. Она - красивая натуральная блондинка, ноги от коренных зубов, на удивление добра и приветлива. Чем, как известно, не особенно страдает подавляющее большинство красивых женщин. Он -статный, подтянутый, мужественный капитан-лейтенант, тоже не обделенный мужской привлекательностью. Семья жила душа в душу и поводов для сплетен не давала. По магазинам Стас и Лариса ходили, держась за руки как пионеры, порознь их почти не видели, и вообще их пара излучала просто ауру любви и благоденствия. Идиллия, одним словом. С годами чувства не слабели, а только крепли на зависть окружающим. За семь лет между ними ни разу не пробежала черная кошка. Единственное, что Стас, посматривая вокруг, понемногу, глубоко в себе начал мучиться вечным спутником семейного счастья - ревностью. Будучи по природе человеком выдержанным, Стас не позволял этому пороку выплеснуться наружу, давя все сомнения в себе. Хотя, кто знает, какие бури бушевали в глубине души подводника, видя восхищенные взгляды мужчин, направленные на жену, и слушая комплименты и любезности сослуживцев на праздничных саммитах. Но тем не менее, внешене заметно не было, и даже Лариса сомнений и тревоги мужа не замечала, да и не хотела. А вот Стас незаметно созревал, прямо как прыщ перед тем, как лопнуть.
Корабль уходил в море на контрольный выход. Схема отработанная и привычная. Десять дней тревог и нервотрепки плюс десять бессонных ночей. Рано утром Стас попрощался с женой, поцеловал спящего сына, и пообещав вернуться через десять суток, отправился выполнять конституционный долг. Моря выдались нелегкие, то тут, то там намертво отказывалась работать матчасть. Стас служил в «механических силах» и порядком намучился, днем и ночью латая капризную технику. Тем обиднее было решение старшего на выходе командира дивизии на седьмой день идти в базу по причине массовой неисправности технической части корабля. Злость и раздражение Стаса скрашивала лишь одна мысль: теплый бок жены стал на три дня ближе. А так как на мужское достоинство и силу соскучившийся каплей не жаловался, то весь путь домой провел на подъеме, рисуя в мыслях одну картину за другой.
По традиции в базу вернулись поздно вечером. Когда чехарда с выводом ГЭУ закончилась, Стас даже не опрокинув традиционную стопку спирта за прибытие, словно жеребец поскакал домой. Смакуя процесс возложения головы на пышную грудь законной супруги, Стас домчался до дома, рывком поднялся на третий этаж и затормозил перед родной дверью.
Было начало второго ночи. «Мои спят» - подумал Стас. «Не ждут» и представил как неслышно разденется и запрыгнет в постель к Ларисе, удивление той, и все последующее безобразие... Как можно аккуратнее вставив ключ, дрожащий от нетерпения Стас тихонько повернул его и протиснулся в прихожую. Механиком каплей был отменным, замок регулярно смазывал, и тот его не подвел.
К большому разочарованию жена, судя по всему, не спала. Из-за неплотно прикрытой двери спальни падал луч света и что-то слышалось. Что именно, Стас не понял, и не раздеваясь, даже не снимая фуражки, на цыпочках подкрался поближе. Под ложечкой засосало. Сквозь створ двери его глазам предстала картина, не снившаяся даже в самом страшном сне. Горел ночник. На его супружеском ложе бесстыдно раскинув ноги и раскидав по подушке белокурые волосы лежала женщина. Все остальное закрывала фигура обнаженного мужчины, ритмично задиравшего зад к потолку. Женщина стонала во весь голос, его жена стонала так, как никогда не стонала с ним. Стас был убит на месте. Вся жизнь рухнула в одночастье. Сколько он простоял в полупарализованном состоянии, неизвестно. Но когда Стас очнулся, за свои поступки он уже не отвечал. В милицейский протоколах это называется «...в состоянии тяжелого душевного потрясения...». Охваченный пламенем мщения за поруганную супружескую честь, Стас начал судорожно искать кобуру на поясе. Ее, естественно, не было. Кортика тоже. Стас ринулся на кухню. Первое, что попало под руку, была вилка. Красивая мельхиоровая вилка из набора, подаренного им на свадьбу. Зажав в крепкой офицерской руке неуставное холодное оружие, Стас метнулся обратно к спальне. Ворвавшись как торнадо в обитель изменщицы, перехватив для верности вилку второй рукой, униженный офицер от души размахнулся и... Рука оскорбленного военного не дрогнула. Вилка, описав широкую дугу, почти полностью погрузилась аккурат посередине движущихся ляжек прелюбодея. Описать раздавшийся после удара крик я не решусь. Ветеран войны, приехавший в гости к сыну в квартиру по соседству, переживший блокадный Ленинград и штурм Берлина, рассказывал, что проснулся с криком «Бомбы!!!» и поднял на ноги всю семью. Причем в отсутствии бомбежки и пострадавших его убеждали всей семьей минут сорок. И хотя спать он потом лег, но в отсутствии погибших и разрушений сомневался до самого отъезда. У соседей сверху описались дети и чуть не наложили в штаны родители по причине непередаваемого ультразвукового воздействия. А овчарка других соседей выла до утра, оплакивая чью-то собачью жизнь.
Оставив орудие мщения торчать в анусе осквернителя, Стас резко развернулся и почти строевым шагом вышел из спальни. У него оставалось одно желание: покинуть ставший чужим дом, хорошенько надраться и утром забрать вещи. О содеянном Стас как то не задумывался. На удивление в прихожей уже горел свет. И еще в ней стояла Лариса собственной персоной, в домашнем халатике и с полотенцем на голове. Красивая и соблазнительная. Для потерявшего все жизненные ориентиры Стаса потрясений на этот вечер оказалось достаточно. Со стороны это напоминало детскую игру «замри». Онемению Стас не подвергся, но слова из себя выдавил с большим трудом.
- А там кто?
Дрожащая рука показала неопределенно назад.
- Да твой брат Сережка с женой. Его же к нам перевели. Я им спальню уступила, пока тебя нет. А сама с сыном... Да что за крики-то там?
- Я... понимаешь... тут... вилка...
- А я мыться ходила. Днем напор слабый, а ночью ничего. Слушай Стасик, у них кажется что-то случилось...
- Ага. - только и сказал Стас и грохнулся в обморок...
То, что брат переводится к ним, что у него жена тоже блондинка, что приехать они должны были именно сейчас, Стас, конечно, помнил, но красная пелена, упавшая на глаза, заслонила все, да и кто бы мог подумать!
В итоге все закончилось лучше, чем можно было ожидать. Задницу Сереже заштопали. Военврач в госпитале, с трудом выдернув вилку, долго выражал восхищение богатырским ударом, а закончив операцию, похлопал Сергея по филейной части и обрадовал:
- Геморроя не будет никогда! У тебя там труба без сучков и задоринок. Нефтепровод!
Помолчал, и хмыкнув, записал в журнале, что больной сел на гвоздь. Сидеть на стуле по-человечески Сергей разучился надолго. Первое время плакал, когда шел в гальюн по большой нужде, и рыдал, когда возвращался. Потом привык. Сейчас и не помнит, наверное, времена, когда сравнивал унитаз с электрическим стулом. Сережиной жене Лене расклинившиеся ноги сводили четыре медсестры и хирург. Свели с трудом. А заикалась она всего три месяца. Да и то только в постели. В общем, все закончилось хорошо. Как говорится, малой кровью. Ячейка общества не распалась, семья сохранена.
Жизнь продолжалась. Стас и Лариса так же гуляли держась за руки и воркуя, словно голуби. Солнце так же светило, и корабли так же уходили в море. Вот только Лариса стала убирать по шкафам все острое, вплоть до зубочистки, а Стас, приходя домой, звонил в дверь по пять минут и ждал, пока ему откроют.
Что касается Сергея и его жены, то они хоть и простили Стаса, но ночевать у брата никогда больше не оставались...

Автор Павел Ефремов. Размещено с разрешения автора

Дороги, которые нас выбирают.

"Пора в путь дорогу,
дорогу дальнюю, дальнюю, дальнюю идем,
над милым порогом
махну серебряным тебе крылом!"
(песня из к/ф "Небесный тихоход")

И вот настал долгожданный момент для любого, даже самого твердолобого военного - очередной отпуск! Вся чернуха сборов осталась позади, и ты свободен. Надо сказать, что опытный военнослужащий считает себя в отпуске только тогда, когда сел в поезд или на самолет, и он отъехал или взлетел. Получение на руки отпускного билета и денег еще ничего не гарантирует.
В 198... году мой экипаж собирался в отпуск. Мучительно и долго. Примерную дату знали все. Мичмана выписывали проездные документы, народ закупал билеты, финансист окончательно подбивал денежное довольствие. Наконец, этот день настал. Утром командир поздравил всех с убытием на заслуженный отдых, приказал начать выдачу отпускных и денег, а перед обедом всех собрать на инструктаж, после чего - по домам. Народ расторопно выстроился в очередь, без лишней суеты получил необходимые бумажки и рассосался по казарме, ожидая последнего выхода отца-командира. Однако, в назначенное время командир не пришел. Часть несознательных военных, пораскинув мозгами, покинула расположение части и поперла домой. Отпуск три месяца, после него про отсутствие на инструктаже никто и помнить не будет. Кроме того, у самых расторопных билеты были уже куплены, да еще и на вечер этого самого дня. Было куда торопиться. Оставшиеся уныло слонялись по казарме, проклинали необязательного командира и задымляли табачными клубами все закоулки. Наконец, в казарму мрачнее тучи вполз командир. Сначала он чуть не до смерти напугал дневального ультразвуковыми криками, потом снял дежурного по части за развязанный шнурок на ботинке и приказал немедленно строить экипаж. В предчувствии нехорошего "команда" выстроилась в неказистую кишку, переминаясь с ноги на ногу.
- Ну, господа военнослужащие! В отпуск собрались? Летом? Х.... вам!!! И мне в том числе! Отпускные билеты сдать! Деньги оставьте. Слабонервных прошу присесть прямо на палубу. Через месяц - в автономку! Вместо экипажа хитрожопого К.....! А он, козел, в отпуск! Вопросы есть? Наш отпуск переносится на октябрь. Разойдись!!! Командиры боевых частей, ко мне в кабинет.
Надо ли говорить, что сбежавших доставали отовсюду. Из постели поздно вечером, из засад на автобусной остановке, лично я с механиком на его машине рано поутру гонял "на задержание" в аэропорт, перехватывать старшину спецтрюмных. Упустили шестерых: четверых, с вечера укативших с семьями в Питер на своих автомобилях, и двух холостяков-старлеев, исчезнувших бесследно (позже выяснилось, что от щенячьего ощущения свободы их занесло в мурманскую гостиницу "Арктика", где они и пропьянствовали трое суток, не выползая из номера). Всех их, конечно, вернули в лоно родного экипажа попозже и с некоторыми моральными издержками, но в море мы ушли в срок.
Ну а теперь, допустим, другая ситуация - все обошлось. И отпуск, как положено, дали, и отпустили и не догоняли, не обманули, даже попыток не делали.
Вот тут-то и начинается романтика военного отпуска. Ты свободен - а билетов нет! Никуда! Хорошо, если не в сезон едешь, тут проблем нет. А весна и лето? Весь Север табором снимается с мест и выезжает через один-единственный аэропорт "Мурмаши" и один-единственный железнодорожный вокзал. Весь Север - в две дырки. И не очень-то большие, я вам скажу. Тогда и начинается... Номерок на руке. "Кто последний на допосадку?" - "Я" - "Я за вами" - "Пишите, сто тридцать шестой на Москву". Все, ты готов. Твое место на привокзальной скамейке, всерьез и надолго. Особенно, если ты с семьей. Без семьи офицер флота уедет куда надо и в назначенный срок. Другое дело, на чем? Да хоть на хромой кобыле! Только отсель подальше! Хоть на время.
Как раз после той автономки, куда мы были засланы Родиной вместо других, нас, горемычных, наконец, отпустили отдыхать. Правда, отпуск попридержали, и вместо октября получился конец ноября. Нормальное явление. Слава тебе Господи, не под ёлочку! Передали корабль, получили финансы, и, в конце концов, были милостиво отпущены на все четыре стороны. Сразу сходил на почту. Дал телеграмму жене: выезжаю завтра, билетов нет, ждите в лучшем случае через двое суток. С друзьями решили вечерком отпраздновать долгожданное освобождение от воинских обязанностей. Шильцом побаловались знатно. В дугу. Вследствие чего утром я проспал все что можно, а главное, автобус на Мурманск. Встал. Умылся. Подхватил заранее собранный чемодан и попер на КПП поселка ловить попутку. На перекладных добрался до Полярнинского пункта. И там наглухо встал. Водители упорно не желали подбирать одинокого путника. А ноябрь - совсем не летний месяц. Через час мои ноги начали постепенно отмирать, впрочем, как и все остальные части тела. Появилась мысль плюнуть и вернуться домой, а завтра спокойно сесть на автобус и продолжить движение в сторону отпуска.
На обочине тормознул военный "уазик". Постепенно превращаясь в генерала Карбышева, я даже не обратил внимание на это событие. Мало ли за чем остановился. Не за мной же. Дверца распахнулась. С переднего сиденья выскочил флотский капитан-авиатор и с криком "Пашок!!! Чертяка!!!" бросился на меня с объятиями. Увернуться я не успел. Помяв мое тело минут пять, капитан широко улыбаясь пробасил:
- Пашок! Не признал, что ли?
Такое жаркое проявление чувств меня согрело. Голова начала соображать. Я пригляделся. Ха! Старый знакомый. Капитан Витя. Мы вместе отдыхали год назад в санатории, в соседних номерах. Я после автономки, он после неудачного катапультирования. Спелись враз. Сколько спиртного уничтожили! Не берусь описать.
- Витька! А ты как здесь оказался? Ты же, вроде, под Петрозаводском служишь.
- Отлетал. Теперь наземный служака. Тружусь на диспетчерской ниве. В Сафоново. А ты-то что на дороге, как нищий бродяга, кукарекаешь?
- В отпуск я, Витек, еду. В отпуск. В Севастополь. А сейчас в аэропорт.
Виктор развел руки.
- Залазь! Сделаем крюк, подкину.
Меня долго уговаривать не пришлось. Витек перебрался ко мне на заднее сиденье и дал отмашку матросу: "Трогай!". "Козел" взревел и понесся. Витя, полуразвалившись на сиденье, закурил, оглядел меня и с сочувствием сказал:
- Плохо выглядишь, подводник. Лицо изнуренное, как у престарелого туберкулезника.
Я засмеялся.
- Куда уж изнуренней. Вчера до трех ночи отпуск обмывали.
Витек оживился. Вытащил с переднего сиденья портфель. Извлек фляжку и два металлических стопарика с эмблемами ВВС.
- Ну, тогда сам бог велел, за встречу! Да и тебе лекарство перед дальней дорогой не помешает. Подровняешься!
"Козла" трясло как шейкер для сбивания коктейлей, и алкоголь рассосался в крови в рекордно короткие сроки. Я размяк после вчерашнего, и Витя за компанию.
- Пашок! А когда у тебя самолет? Во сколько твой чартерный рейс к берегам Черного моря?
- Да я не знаю. У меня и билетов-то нет. Так, подсяду на московский рейс, а из первопрестольной - в Крым.
- Нууу... Неделю просидишь...
Мой авиационный друг задумался. Пошарил в своем саквояже. Достал папку. Долго перебирал и разглядывал бумажки. Почесал затылок, посмотрел на часы и постучал по спине водителя.
- Смирнов. Ты в отпуск после новогодних праздников идешь?
- Так точно, тащ капитан!
- Ставлю боевую задачу: московское время 11.45. Время прибытия на наш аэродром 12.30. Успеешь - Новый год встретишь с мамой, папой и школьными подругами. Время пошло!
Судя по резкому увеличению скорости, своих подчиненных Витек не обманывал. "Уазик" мчался на пределе возможностей и на грани фола. Витек повернулся и помахал указательным пальцем у меня пред носом.
- И не спрашивай! Сюрприз! Сегодня до нолей будешь в теплой постели у законной супружницы в городе славы русских моряков! Поклонись от меня адмиралу Нахимову.
И больше ни на какие мои вопросы не отвечал. А я и не упорствовал. Сказал так сказал. Да и шило свое пагубное действие оказало.
До конца этого немыслимого "козлиного" полета фляжку мы приговорили. До капельки. На аэродром мы ворвались на двенадцать минут раньше срока. Лихо развернулись у подъезда длинного одноэтажного здания. Вышли. Прошли внутрь. В большом помещении сновали летчики, стоял бильярдный стол, работал телевизор. Витек усадил меня на диван и сказал, что придет минут через двадцать. Летуны оказались ребята хоть куда. Накормили, напоили чаем. Сделали десяток бутербродов "на дорожку". Самое интересное, что никто не спрашивал, кто я такой, но все знали, что я сейчас улетаю. Хотя этого точно не знал и я сам. Появился Витек.
- Собирайся! Пошли.
Я подхватил багаж и мы вышли на улицу. Там стоял все тот же "летучий козел". Выехали на взлетную полосу. Вдалеке замаячил гигантский серый силуэт самолета. Подъехали. Остановились. Если бы люди были самолетами, то Витек уж точно относился бы к тяжелым бомбардировщикам. Он молча извлек из шинели знакомую флягу, к моему удивлению, снова полную. Наверно, заправился на лету. Разлил.
- На посошок! Вылетаете через десять минут. Рейс на Качу. Знаешь такое место?
Я знал. Военный аэродром в пригороде Севастополя.
- Вздрогнули!
Мы опрокинули стопки.
- Катапультируемся!
Выбрались из машины. У самолета стояло пара летчиков, упакованных в летные куртки, кожаные штаны и унты. Подошли.
- Васильич, вот мой пассажир. Прошу любить и жаловать, брат по оружию. Подводник Паша.
Васильич протянул руку, поздоровался.
- Давай по аппарели в салон. Там увидишь, где присесть. Места навалом.
И засмеялся. Я не обратил внимания. Мы попрощались с Витьком, обменялись адресами, и я поднялся в самолет.
В авиации я разбираюсь на уровне среднестатистического обывателя. Не моя епархия. Но то, что этот монстр - турбовинтовой грузовик военно-транспортной авиации, я понял без объяснений. Пустая длинная труба. Нет даже откидных сидений. Крепления под них есть. Самих сидений нет. В конце дверца. Рядом два деревянных школьных стола и явно выкраденные из кинотеатра сиденья, скрепленные по три штуки. И на них разношерстная компания. Танковый полковник в папахе, четыре женщины средних лет, обложенные чемоданами и кошелками, и трое в гражданском, явно не имеющие отношения к военному ведомству. Поздоровался. Сел на свободное кресло. Аппарель со скрипом поднялась. Дверца открылась, вышел летчик.
- Сейчас взлетаем. Пристегиваться не надо. Ха-ха-ха! Можно курить. Окурки в ведро. Удобств, извините, нет. По малой нужде прошу в хвост, к аппарели. По большой придется потерпеть. Да, еще рекомендую потеплее одеться, в салоне холодновато. Есть мнение, что он даже негерметичен. Вот и все. Приятного полета. Лететь долго.
Летчик вышел, плотно закрыв за собой дверь. Фраза о теплой одежде показалась мне неуместной. Куда еще теплей, на Севере, да в конце ноября. А меня еще и шило очень неплохо согревало. В общем, на это предостережение авиатора я сначала внимания не обратил.
Взревели винты. Громко до безобразия. Самолет завибрировал и тронулся с места. Как разгонялись и взлетали, я особо не запомнил. Сон сморил. Только голову на плечо положил, сразу провалился.
Проснулся я внезапно. От всепоглощающего холода. От мороза сводило все. От кончиков пальцев до мочевого пузыря. Попытался поднять голову. С первого раза не вышло. Ухо примерзло к воротнику куртки. Чуть кожу не сорвал. Отогрел ухо рукой, отлепил от воротника. Взглянул на часы. 14.10. Спал час с лишним. Осмотрелся. Сидевший ближе всех полковник напоминал мертвеца. Белый, усы и брови в инее, взгляд отрешенный и потерянный. Остальные не лучше. Да и сам я, наверно, был еще тот. Народ молчал. Лишь из ноздрей и ртов вырывался пар. Ну просто ледяные вулканы. Зубы начали выстукивать фокстрот, и к моему стыду, сдержаться у меня не получалось. Ко всему прочему смертельно хотелось в туалет, а попросить отвернуться, когда я удалюсь к аппарели, я стеснялся. Наверно, пока я спал, через это прошли все, так как полковник, угадав ход моих мыслей прохрипел:
- Иди в хвост. Отсюда не видно.
Я понесся вприпрыжку. С чувством глубокого удовлетворения осуществил слив вод. Отдышался и побрел назад. Опустился в свое кресло. Взглянул на танкиста. Мочки ушей того были просто цвета мелованной бумаги. Отмерзли, сообразил я!
- Товарищ полковник! Уши! Разотрите уши!
Полковник осторожно потрогал мочки. Шепотом ругнулся и, скривясь, стал массажировать их пальцами. Я эту боль знаю. Довелось испробовать. Мне как-то пришлось минут пятнадцать купаться в полной форме одежды в Баренцевом море в феврале месяце. Так та вода под ноль градусов кипятком казалась! А этот самолет не просто холодильником был. Хуже. Просто рефрижератор какой-то. Не зря летун предупреждал.
Полковник, наконец, оттер уши, превратив их в два огненно-красных лопуха. Внимательно посмотрел на меня. Наклонился.
- Разрешите представиться! Полковник Шаталов. Григорий Семенович. Командир танкового полка. Следую из командировки к месту службы.
- Капитан-лейтенант Белов. Павел. Отпуск.
Обменялись рукопожатиями.
- Павел, вы не разделите со мной небольшую порцию коньяка? Зябко, черт возьми!
Для наших плебейских времен танкист воспитан был исключительно. Как не помочь такому человеку! Естественно, согласился. Из дипломата, лежащего на коленях, полковник достал бутылку коньяка. Да не просто бутылку! Настоящий армянский "Ахтамар" семилетней выдержки.
- Три бутылки начальнику везу. Жалко, но здоровье важнее.
Лимон и фужеры у полковника тоже нашлись. Налили. Осушили. Крякнули. По жилам начало разливаться тепло древней армянской земли. Григорий Семенович очень выразительно покачал головой. Я сразу согласился. Выпили еще. После третьей мы как-то одновременно почувствовали на себе взгляды остальных. Если женщины мерзли с безразлично-отсутствующим видом, то на лицах гражданских специалистов отражалась гамма чувств. Аристократичный полковник взял инициативу на себя.
- Не желаете?
Мужчины желали. И очень! Бутылка благородного напитка обнажила дно в считанный миг. Мужчины если и не повеселели, то на заиндевевшие трупы уже не походили. Но что такое одна бутылка, пусть даже такая, для пяти здоровых промерзших насквозь мужиков? Тьфу! Беды и невзгоды сближают. В этом летающем саркофаге для мороженого мяса присутствующие показались мне такими близкими и родными, что я, плюнув на все планы, влез и достал шильницу. Со мной их было три. Литровая и две поллитровых. Сработанных на заказ северодвинскими мастерами, с личной монограммой на боку. Принимая в учет количество участников, я достал литровую.
- Кхе! - хмыкнул полковник и поинтересовался:
- Спирт?
- Шило. Чистейшее. Доктор по дружбе насыпал.
Полковник руководство процессом взял на себя.
- Молодые люди, такой напиток одним лимончиком не зажуешь. Поскребите-ка по сусекам, - и первый полез в дипломат.
Гражданские призыв восприняли правильно. На столе появились яйца вкрутую, вобла, колбаса, мои подарочные бутерброды, пластмассовые стаканчики. Разбавить шило было нечем, пришлось глотать чистый. Холод притупил восприятие чистого алкоголя, и спирт пошел просто изумительно, словно родниковая вода. Познакомились. Ребята оказались инженерами с севастопольского судоремонтного завода имени Ордженикидзе. Возвращались из командировки, поиздержались, их флотское командование и подсадило на наш авиалайнер. Разлили по следующей. Но выпить не успели.
- Мужчины! Кто вас воспитывал? С вами дамы, а вы словно слепые!
Про женщин мы начисто позабыли. Оказывается, они уже давно наблюдали за нашими манипуляциями. А холод одинаково действует как на мужской, так и на женский организм. И дамам захотелось тоже. Галантный танкист сразу же засуетился, пытался достать очередной коньяк. Как так! Женщины и спирт. Дамы вежливо отклонили предложение. Мол, потом, когда этот напиток кончится. Торопиться некуда. И не морщась, врезали по сто граммов! И повеселели. И заговорили. И пошло-поехало. Сами они жены летчиков. Их половины уже полгода на Каче ковырялись по своим летным делам. Вот девчонки и собрались мужей проведать. Взяли билеты на поезд, а тут на тебе, в этот же день самолет прямо на место. Оперативно сдали билеты, комполка их - на борт и в путь.
- Мальчики! Да ведь у нас запасов на двое суток пути!
И резво так начали выкладывать снедь на стол. А у них... Женщины, одним словом. Куры жареные, куры вареные, пирожки, салатики в баночках, ну всего не перечислишь. Да и винца пару-тройку бутылочек нашли. И инженеры откуда-то водку извлекли. И начался пир в воздухе.
Где-то около шестнадцати часов выглянул один из авиаторов.
- Как, не замерзли? Взглянул и обалдел. Все расстегнуты, стол ломиться, дым сигаретный, шум, смех. Полковник одной даме руку целует. Инженер другую на танец пригласить пытается. Холода как и не было! Ну, мы летчика сразу за стол усадить попытались. Еле отбрехался. Попросил самолет не поджигать и удалился обратно в рубку. Они потом оттуда по очереди выглядывали, проверяли. Спиртное на таком морозе сильно в голову не стреляло. Грело здорово, а почти не пьянило. Весело. Как мы посидели! Такой общности незнакомых доселе людей до этого мне видеть не приходилось. И девочки наши с хохотом бегали в хвост, а мы дружно отворачивались. И полковник пикантные анекдоты рассказывал, и карточные фокусы, чего только не было. Верьте - не верьте, съели и выпили все! И танковый коньяк, и весь мой спирт, и гражданские запасы, а в конце и женское вино сгодилось. Вылизали.
По-моему, часам к девяти пошли на посадку. Авиаторы предупредили. Сели мягко. Аппарель опустили. А там... Восемнадцать градусов тепла. После Заполярного неба-то. Как же нас повело! Сдерживаемый морозом алкоголь овладел организмом в кратчайшие сроки. Мы и сто метров от самолета отойти не успели, как были в дым. Поголовно. Подъехала машина с мужьями наших спутниц. Мужья в шоке. Девчонки лыко не вяжут. Машут чемоданами как редикюлями, песни поют. Погрузили благоверных и увезли. За танкистом пришел "Уазик". Полковник широким жестом пригласил всех оставшихся в машину и приказал водителю развозить его друзей по домам, а его только потом. Инженеров выгрузили на Северной стороне, долго прощались и обнимались. А я всю дорогу вокруг бухты учил полковника песне "Северный флот не подведет!". Правда, с переменным успехом. Танкист временно забыл человеческую речь и только подвывал. Судя по глазам водителя, он своего командира таким никогда не видел. Меня доставили прямо к подъезду. Будь его воля, полковник ввез бы меня и на второй этаж, но ему удалось доказать, что машина в дверь не пройдет. Он согласился, расцеловал меня и предложил идти к нему заместителем. Я обещал подумать. С тем и расстались.
Домой я ввалился в половину двенадцатого вечера. Пьяный в лохмотья... Отпуск. Доехал. Теперь до следующего...

Автор Павел Ефремов. Размещено с разрешения автора