Я попытаюсь представить уважаемой публике несколько историй -- воспоминаний когда-то услышанных мной от интереснейшего человека - дяди Левы. В войну он был летчиком-истребителем и воевал как следует - об этом свидетельствуют его Золотая Звезда и еще с полдюжины орденов.

Я сознательно не называю его фамилии - ведь не помню я в точности его рассказов, а прибавлять от себя в отношении конкретного лица считаю некорректным. Поэтому получилось нечто в столь любимом поручиком Куприным жанре апокрифа. Скажу лишь, что прообраз главного героя моих скромных опытов живет и здравствует ныне в Хайфе, окруженный любовью и уважением детей, внуков и правнуков. И дай ему Бог здоровья еще на многие годы.

Истории эти будут идти от первого лица - просто так удобнее писать.

Итак, дядя Лева вспоминает.

Рассказ первый. Еврейское счастье.

Вот вы говорите о своих несчастьях -- «еврейское счастье». А иногда действительно бывает счастье....

Дело было летом 42-го. Уже счастье, что к тому времени жив остался. Войну я начал в августе 41-го в Н-ском штурмовом полку. В штурмовом.... Как вспомню, так в глазах темнеет. На вооружении - биплан И-15 бис. Грозная машина... для тех, кто на ней летает. Перкаль, фанера и аж 360 километров скорости. Но что делать: подвешивали бомбы или РС и на этом чуде технике летали на штурмовку немецких моторизованных частей на Южном фронте.

Потери несли колоссальные - машины тихоходные, слабовооруженные, кабина открытая, и ни тебе бронестекла, ни тебе протектированных баков. Прикрытие нам давали крайне редко. Полк в полтора месяца сгорел. Осталось концу сентября 41-го 5 машин и 7 летчиков. Добавили нам таких же латанных- перелатанных самолетов и людей, благо безлошадных было много - и снова штурмовки. Не могу сказать, что я особо храбрым и умелым летчиком тогда был, но везло. Даже счет сбитых открыл - завалил чешский истребитель-биплан - Авиа назывался. Номер не помню. Принадлежал он, по-моему, словакам. Что мой «бис», что эта «Авиа» были самолеты устаревшие и годились в 41-м только чтобы сбивать друг друга. Эту победу я помню хорошо, потому что изрешетили мы с этим фрицем или словаком друг друга капитально, но что-то у него там рвануло, и развалился он на части, а я кое-как дотянул с двумя пулями в груди и одной в ноге.

Ранение в ногу было пустяковым - так, навылет прошило. Зато в грудь получил по первому разряду - пару ребер раздробило, осколки в грудной клетке и легких - два раза резали, чтобы их достать. Потом плеврит. В общем только к весне 42-го очухался.

Попал после ранения в полк резерва летного состава. Скучно. Тошно. Изредка приезжают «покупатели». Шансов у меня было очень мало. Сидят в резерве летчики с опытом боев побольше, чем у меня, и не с одним сбитым. А главное жрать все время хочется - я после ранения и болячек отощал совсем , а звание - старший сержант, доппайка не положено - спасибо лучшему другу летчиков товарищу Тимошенко*. Уже думаешь - скорее бы на фронт - хер с ним что собьют, только бы пожрать по фронтовой летной норме.

Но счастлив мой бог - вызывают меня в штаб. Сидит там незнакомый подполковник. Ну я как положено рапортую начальнику штаба - «Товарищ подполковник, старший сержант Г**** по вашему приказанию прибыл». Начштаба говорит мне, что подполковник И**** , командир вновь формируемого М-ского истребительного полка, хочет поговорить со мной. Разговор был сначала самый обычный - кто такой, где учился, где воевал. Докладываю ему все как есть, грудь с нашедшей меня в госпитале «Красной Звездой» выпячиваю, а он вдруг спрашивает: «Ты, сержант, случаем по-английски не знаешь?» Я отвечаю, что знаю, читать, во всяком случае, могу. Достает он тут из портфеля книжку - оказалось что это инструкция по эксплуатации «Аэрокобры». Перевел я страницу и оказался зачисленным в полк. Я и еще пятеро сержантов-летчиков из резерва. И**** объяснил нам что особых успехов он от нас поначалу не ждет, но учить легче, чем переучивать, поэтому он нас, салаг, и выбрал.

Потом месяца два учились, машину осваивали. В полку были «Аэрокобры» модификации Д-2, кажется. Отличная по тем временам машина. Металл, бронестекло, кабина удобная, радиостанция отличная, вооружение - целый арсенал. Тут тебе и пушка 37 мм, и пулеметы крупнокалиберные, и пулеметы обычные. Скорость и маневренность вполне сравнимы с «мессером». В общем, не машина - мечта, особенно после И-15. Попотеть при освоении пришлось - «Кобра» оказалась довольно строгой машиной и далеко не все огрехи прощала. Но я еще в училише на «ишаке» летал, а кто летал на «ишаке», тот и на помеле летать сможет. В общем подружился с «Беллочкой».**

А еще эта «Беллочка» была невестой с приданым - с каждой машиной шло много всего -- легкие и удобные летные ботинки, комбинезоны все в «молниях», роскошные кожанки с меховой подстежкой, пистолеты «Кольт» на необычных портупеях - оденешь - открытая кобура под мышкой оказывается. Все это великолепие было закуплено на средства собранные еврейскими общинами американского штата Огайо.***

Спасибо нашему начальству -- не дали тыловикам «раскулачить» нас. Все досталось тем, кому это предназначалось - летчикам. Было это очень кстати: мы совсем обносились, а сроки формы еще не вышли.

В июле 42-го оказались мы на фронте под Воронежем. Обстановка там и на земле, и в воздухе была не в нашу пользу, вот и перебросили несколько полков, в основном на ленд-лизовской матчасти, в надежде потеснить немцев в воздухе. Помню вместе с нами перебросили еще полк «Киттихауков» и бомберов на «Бостонах».

И опять везение - я в первом же бою «мессера» завалил. Отчасти случайно. В первый вылет я шел ведомым у нашего комэска - капитана Р***. Храбрый был летчик, но поначалу воевать по-старинке пытался . При встрече с мессерами выстроил он нас в круг и начали мы вертеть карусель. Тут один «мессер» влез в хвост командиру. Влезть-то он влез, но у меня в прицеле оказался. Метрах в 30. Я с перепугу так жиманул на обе гашетки - пушки и пулеметов - что 109-й буквально и развалился. Знали мы что у «Кобры» оружие мощное, но такого эффекта не ожидали. Потом многие летчики просили технарей переделать оружие «Кобр» от одной кнопки. У меня, например, было так переделано.

Через 3 недели после этого боя и случилось у меня это самое еврейское счастье. Сразу скажу, запомнился мне этот вылет тем, что событиями он был насыщен выше крыши.

Вылетели мы с капитаном Р**** на разведку - искать аэродром, с которого действовали какиe-то особо зловредные пикировщики - лапотники ( Ю-87). Только перелетели через линию фронта - у Р**** из мотора дым пошел и потянул он домой. И остался я один-одинешенек. Растерялся сначала. Потом вспомнил как мы с Р**** перед вылетом все обсуждали, и -- дуракам везет - минут через 20-25 нашел я этот аэродром. Запомнил все ориентиры. Прикинул курс, штурманское дело я всегда любил, - и домой. Только развернулся - на меня пара «мессеров» вывалилась. Таких я еще не видел - у них хвосты и капоты желтые были. Летчики в них сидели опытные и преимущество в высоте у них было, короче навалились на меня сверху. Решил я высоту набрать и «бочку» сделать - чтоб пропустить их вперед. Они за мной и тоже «бочку». Спасло то, что пилотажник я, в отличии от них, тогда еще херовый был и сделал бочку коряво - они и выскочили перед моим носом. Тут мне и удалось долбануть ведомого из всех точек практически в упор - одно крыло на нет отстрелил, а сам развернулся и со снижением домой. Как летел -- не помню, очухался только над линией фронта.

Перелетел линию фронта, расслабился - тут меня пара наших «Яков» и взяла в оборот. По немцам бы так эти мудаки стреляли - разворотили они мне как потом оказалось, два цилиндра в моторе - пришлось садиться на вынужденную. Сел на брюхо на какой-то луг где-то во втором эшелоне пехоты.

Сижу - перед глазами желтые круги, трясет всего, сил нет даже дверцу кабины открыть. Тут какой-то пехотинец вытаскивает меня из кабины, ставит на ноги и ни слова ни говоря - по физиономии и орет :

-- Ну все, фриц, долетался, п%*»!ец тебе.

-- Разуй глаза, старшина! -- отвечаю,-- Какой я к такой-то матери фриц? Веди к телефону, мне в полк звонить надо,-- а он меня снова по морде, ну прямо как в картине Быкова.

Tут опять же прямо как в том же кино - дал я ему сдачи. Правда, результат был другой. Подбежали другие пехотинцы, скрутили меня, наваляли, так что в глазах темно стало и ствол автомата под нос сунули.

-- Вы что,-- говорю,-- охренели? Летчик я, из М-ского полка. Если мои разведданные опоздают, вас во все дырки вые*:%.т

А они мне снова по физиономии:

-- Ишь, сука, по-нашему говорит, даже маты трехэтажные гнет, а в самолете все не по-русски написано, одежда не наша, пистолет не наш, даже висит не по-нашему. И наши ястребки же тебя сбили. Они, что ли, перепутали? Ну и фриц хитрожопый попался, документы наши подделал, даже на крыльях звезды нарисовал, но не знал как правильно - в синих кругах наляпал (наши технари для скорости только звезды на американских эмблеммах красным замазали).

Начал я было лепетать что-то про ленд-лиз и снова по морде получил. Оба глаза уже заплыли, хочу заплакать, но не могу. Разозлился и говорю:

-- Да не фриц я, а вообще еврей.

-- Видел я этих Меиров Абрамовичей, у нас на мылзаводе. Они все маленькие и черненькие. А ты вон какой здоровый и белобрысый. И нос у тебя прямой, не крючком, - это их старшина голос подал.

-- А ты сними с меня штаны, сам увидишь,- отвечаю.

Задумался старшина и говорит:

-- Делать мне больше нехрен, кроме как фрицевские болты рассматривать. Сейчас позову нашего батальонного фельдшера, уж она-то своего Янкеля от Ганса отличит.

Посадили меня под дерево, в живот ствол ППШ уперли. И, не знаю, то ли от нервов, то ли от того, что побили меня крепко, потерял я сознание.

Очнулся от того что кто-то начал трясти меня, потом слышу:

- Левка, да очнись же.

Открываю глаза, вижу Мирра, дочь наших соседей. Вместе в нашем местечке в школу ходили, вместе в институты в Днепропетровск уехали - я в транспортный, она - в медицинский. Гуляли вместе в Парке Шевченко, целовались. Потом, когда я после 2 курса ушел в летное училише, она на меня обиделась, на письма не отвечала. А сейчас обнялись, как будто и ссоры не было.

Потом она всегда была рядом со мной - и когда в 44-м мы узнали, что сиротами остались, и когда в 45-м мне «Золотую Звезду» вручили, и когда в 48-м меня из армии выперли, и потом, когда летал на Севере, и потом, когда вернулись в наше местечко, где от родных только ров полуприсыпанный остался. Вместе дом строили, вместе детей растили...
Вот вам и еврейское счастье...
_________________________________________________
* имеется в виду приказ Наркома Обороны Тимошенко, согласно которому выпускникам летных училищ присваивались не офицерские, а сержантские звания.
** Беллочка - от полного названия самолета -
Bell P-39 "Airacobra"
*** когда я слушал этот рассказ, я не мог даже предположить, что буду жить именно в Огайо.

Морчасти, это вам.

Гриф.
«А это «Грифы» - сказал мне капитан-лейтенант, показывая на катера стоящие у стенки.
Первое, что меня поразило так это то, что в отличие от ПСКР 205 проекта они были разными. Разными по цвету, по вооружению, по расположению вооружения. Цвет был от светло-серого до почти синего, светло-серые понравились больше. Этот оттенок странным образом гармонировал с самим катером, в котором, несмотря на его по- шлюпочному крутой форштевень, все говорило о том, что он просто создан для скорости. Линии его надстройки, чуть сглаженные к корме, хищный силуэт мостика, завораживающе заломленный назад контур мачты, все выдавало в нем хищника. Странно, но само название «Гриф» меня сначала несколько удивило, рассматривая силуэт катера, я мысленно уже четко позиционировал его с семейством кошачьих, барс, точно, ну, или гепард. Вот он такой прижатый, крадущийся, готовый в любой момент выпрыгнуть и поймать добычу. Кстати и «ловить» есть чем, на баке стоит аккуратненькая башенка «автомата», по корме прожектор, если чего, то отловить лучом поможет.
«Ну, пойдем, посмотришь» - пригласил провожатый. Вахтенный отдал честь и отрапортовался, с любопытством глянув на меня. Действительно, что может делать на пирсе пятнадцатилетний пацан. Но пацан был с кап-лем, значит так нужно. «Ну, покажи вьюноше катер, смотришь, он к нам и служить придет - перепоручил меня вахтенному капитан-лейтенант, - потом с вестовым отправишь ко мне». «Добро, - в абсолютно непривычной мне форме ответил вахтенный старшина и пригласил, - ну, пойдем, катер покажу.»
Да, с пирса ты смотрелся совсем малышом, а тут «аж, целых 23 метра». Дальше меня завалили кучей информации типа: «Дедвейт полный 39 тонн, два дизеля, два вспомогателя-генерашки, автомат-спарка 12,7, можем ходить до 37 узлов, ходим до 5 баллов, но хотел бы я посмотреть на этого урода, который это разрешил. На такой волне или жопу отобьешь или голову. Экипаж семь человек, хотя по штату девять положено, но тут и всемером развернуться негде, командиром у нас «сундук»,. «Кометы» мы делаем, ну, ты проходи...»
Надстройка, если честно, просто повергла своим лаконизмом, да, это тебе не «полноразмерный» 205-ый, где есть «просторные» кубрики, камбуз, кают-кампания, боевые посты. Тут вроде все присутствует, но ужато до таких размеров, что вывод напрашивается сам собой, за боевыми постами приоритет. Катерок своим нутром, является живым примером сверх гостеприимства, вопрошая: «Ты, что сюда жрать-спать явился?». Нет, жрать тут можно, впрочем, как и спать, но как-то не больно располагает. «Пойдем, машинное покажу» - пригласил старшина, - залезай» Сразу за надстройкой прямо на палубе открыли прямоугольный люк и мы спустились в машину. Сказать, что место было мало, не сказать ничего, при ширине метров пять-шесть сюда умудрились всунуть четыре двигателя и массу прочей приблуды, с трудом можно протиснуться между всем этим богатством в полусогнутом состоянии сейчас, а как же это делают на ходу, когда это все хозяйство рычит и пышет жаром «весело покачиваясь на волнах»?
- Ух, ты танковый шлемофон! Он то тут зачем?
- Как зачем? Чтобы моторист башкой катер не расшиб, да и не услышит он тут ни хера без шлемофона. Знаешь, как он тут службу тащит? По-походному, баночку откинул, жопа в жаре от дизелей, а башка наружу из люка, ну, а по-боевому мы его задраиваем, пусть потеет.
После этого было поведано кое-что о вооружении. Но как было заявлено: «Все это фигня, главное - скорость». На этом мое «экскурсионное знакомство» с Грифом закончилось. Сходил на пирс с чувством таким, как бы это сказать... Ну, показали, а потрогать не дали.
Когда пришли к кап-лею, который дымя с папашей сигаретами, прихлебывал из стакана чай заваренный до цвета темного янтаря, тот лишь кивнул вестовому и сказал: «Свободен». Беседа шла неторопливо, я уже откровенно заскучал, когда он вдруг поитересовался: «Мужики, а у вас как со временем? Если есть часа четыре, могу на Грифе до Дуная и обратно с ветерком!». Я аж застыл.
Мне довелось и потом ходить на Грифе, ощущения каждый раз были одни и те же. Сложно передать этот восторг словами, наверное, те, кто тащит службу на Грифах, привыкают, но я этого не заметил на лицах экипажа. Азарт, блеск увлажненных от встречного потока воздуха глаз, оскал улыбок. Все это выдает людей, как бы они не прятались за четкостью команд и обыденностью действий. Что может сказать летчик после отработки пилотажа? Нормально отработал. Он не заявит, что это восторг, я сделал все, что хотел, машина класс, облака сегодня необычайно красиво смотрелись. Но это не значит, что он не произносил этого всего сам себе, там, где облака безумно красивы были сегодня.
Гриф, спокойно урча, отвалил от стенки и пошел на выход мимо Воронцовского маяка. Вышел на рейд, добавил оборотов, и заметно приподняв нос, пошел мимо судов, стоящих на рейде. Прошли рейд и дали полный. Вот тут, в этот момент на тебя и наваливается все то, что сложно передать словами. Жизнь начинает восприниматься ощущениями собственного тела, мозги отключаются, возникает эмоция. Дизеля перешли на мощный ровный рык, их сила передается вибрацией корпуса, еще немного и две трети корпуса нависли над водой, палуба уже под вполне ощутимым углом. Бурун! Бурун, который до этого был лишь обозначен, как у обычного прогулочного катерка, вдруг взметнулся до уровня мачты, ну, или ходового, превратившись в белый пенистый водопад, в вал переливающихся всеми цветами радуги брызг, в девятый вал... Нет, это был БУРУН!!! Гриф летел!!! Этот полет ощущался каждой клеточкой тела. К черту кошачьи! Это птица, мощная, парящая над бескрайним простором. Флаг, натянутый до щелчка, тугой поток воздуха в лицо, мачта каким-то немыслимым образом начавшая петь... Все слилось в ощущение полета, даже рукава рубашки в потоке набегающего воздуха возомнили себя крыльями. Ходу, ходу, родимый! Лихо клонясь на галсах, не отплясывая на спокойной волне, ходу. Мичман, дай ему воли! И он, видя мой восторг, оскалившись улыбкой, дает «самый». Отчего люди не летают?! Чушь, летают! Летают на «Грифе»! Там есть все ощущения полета, дрожь азарта, эмоции, восторг. Нет ничего невозможного, все достижимо!
«Ну, летишь?» - словно подслушав мои мысли, кричит мичман. Я, судорожно сглотнув, киваю.
- Нет, это еще не полет, вот сейчас. Держись!
Он что-то кричит в переговорное, подмигивает мне, и...
Катер, заломив крутую дугу, словно крутнувшись на пятке, влетает на собственный бурун, который не успел еще опасть. Звук удара, глухой и одновременно звонкий, сомн соленых брызг, вой винтов и дизелей, вырвавшихся на свободу полета. И вечность... Вечность секунд. Удар, всплеск принявшей воды, лязгнувшие челюсти. Обмен взглядами и улыбками. Я счастлив, я упиваюсь тем, что дарит мне Гриф и его полет над морем. Обороты падают, а ощущение восторга, перерастает в осознание счастья.

Они многое знали и видели, эти Грифы. Они гонялись за нарушителями, они брали по 90 человек на борт при спасении людей с «Нахимова», которого я провожал в 86-ом, даже не подозревая, что это его последний рейс. Снимались в кинофильмах, получив звание «самый шпионский катер», являясь по своей природе их ловцами. Они болтались в море, по команде людей, частенько плюющих на сроки автономности и бальность волнения моря, на экипажи. Они служили честно, верой и правдой своим людям. Гриф, обычный пограничный катер, проект 1400. Спасибо тебе за то, что ты для меня открыл!

НОВЫЕ ПОГОНЫ... (оконч...)

- Домой пришли, стали укладываться, а ее не-е-е-е-етууу, - задыхаясь, рыдала Ольга в спину Файзуллаеву, - Степка, сволочь, «мама» сказать не может... Как он ее нес?! Я уже все соседние дворы обегала...
- Идиоты! - не оборачиваясь, кричал комбат, - Потерять ребенка и даже не помнить, где!!!
Ольга даже не обиделась на «идиотов».
До штаба они добежали, побив все курсантские рекорды Файзуллаева, и до смерти перепугали вечного дежурного Малахова, дремавшего возле печки-«буржуйки».
- Малахов! - гаркнул комбат, вваливаясь в дежурку, - Быстро поднимай бойцов и гони кого-нибудь за... Хотя нет, пьяные, наверное, все. Лучше в поселок - за милицией.

Такой паники штаб саперного батальона не видел со дня своей постройки. Бойцы, давно забывшие словосочетание «учебная тревога», напуганные голосом Малахова, высыпали из казармы с многократным опережением всех уставных нормативов. Сержант Колмогоров, никогда не выполнявший ничьих приказов без долгих раздумий, успел за считанные минуты одеться, добежать до парка, завести и пригнать к штабу свой КамАЗ, и только после этого проснулся. Местный участковый примчался в батальон с такой скоростью, словно его велосипед был оборудован реактивным двигателем. Файзуллаев, забыв снять шапку, нервно метался перед неровной шеренгой бойцов, объясняя задачу, и сам путался в своих указаниях. Все это происходило под непрерывный и монотонный вой Ольги Горобец.
- Товарищ подполковник, - громко зашептал Малахов, когда Файзуллаев, отправив бойцов прочесывать местность, вернулся в дежурку, - Может ей... это... Шаброва вызвать? - Серега мотнул головой в сторону воющей Ольги и добавил, - А то ведь мы тут рехнемся.
- Шаброва - на крайний случай, - сурово решил комбат, - С ним мы рехнемся быстрее.

Как только слух о ЧП в саперном батальоне достиг соседних штабов, из традиционной забайкальской солидарности люди в погонах поспешили на помощь. Дежурные звонили начальникам, выдергивая их из теплых постелей, поднимали по тревоге рядовых. Узнав, что случилось что-то очень серьезное, сонные и потому раздраженные офицеры мигом воодушевлялись, строили не менее сонных и раздраженных солдат и отдавали им самые противоречивые команды. Менее чем через полчаса практически весь рядовой состав мирненского гарнизона посреди ночи оказался выведен на улицу с установкой - искать. Кого и что искать - никто толком не понял. В результате в течение часа был найден и спасен от неминуемого замерзания поселковый пастух Рома, пристроившийся подремать под мостом, заместитель Ванюшина, мирно выпивающий с женским персоналом офицерской столовой, и мотоцикл «Урал», угнанный два месяца назад у начальника вещевой службы. В то же время безнадежно пропала бутылка водки из оружейной комнаты первого танкового полка и пять комплектов солдатского теплого белья из каптерки второго.
Ребенка нигде не было.

В ночной степи слухи распространялись с удивительной быстротой. Уже через час в дежурке раздался телефонный звонок. Комбат коршуном бросился к аппарату, но звонил всего лишь комдив Ванюшин - узнать, что случилось и какого черта. Файзуллаеву пришлось объясняться.
- Файзуллаев! - загремел в трубку Ванюшин, - тебе в твоей богадельне только ЧП еще не хватало! Да ты знаешь, что за такое бывает!
Не успел комбат ответить, что, к сожалению, он это прекрасно знает, как комдив вдруг хрюкнул и продолжил нежным женским голосом:
- Господи, кошмар-то какой!
- Что случилось? - вмешался еще один женский голос, постарше, - Ребенка потеряли? Где?
- Да саперы, кто же еще! - ответил молодой голос.
- Не иначе как перепились все, - предположила старшая собеседница.
- Эй, постойте, - попытался навести порядок Файзуллаев, - В чем дело? Кто это?
В этот момент в эфир снова с треском ворвался Ванюшин:
- Девки, да вы что там, с ума попятились? Завтра же всю смену... - и генерал популярно разъяснил, что он сделает завтра со всей сменой телефонисток, в таких выражениях, что у деликатного Файзуллаева с непривычки свело челюсти. Молодой голос жеманно хихикнул:
- Ой, Пал Матвеич, да вы все только обещаете, обещаете...
Ванюшин неразборчиво выругался и швырнул трубку.
- Испугал ежа голой ж***й, - флегматично прокомментировал голос постарше.
- Девушки! - снова воззвал к порядку Файзуллаев, - Я не понял, что происходит?
- Молодой человек, - хором рассердились женщины, - Не мешайте разговаривать, положите трубку.
Комбат понял, что это будет наилучшим решением, аккуратно положил трубку на рычаг и долго еще смотрел на телефон взглядом, в котором сосредоточилось все непонимание местных условий жизни и человеческих взаимоотношений.

Еще через час над степью бархатными голосами забормотали вертолеты, пугая прожекторами одичавших собак и перекати-поле. Ванюшин со своей стороны сделал все, что мог - в обмен на вертолеты начальнику соседнего гарнизона были обещаны к зиме несколько белых тулупов для командного состава.

Ольга уже не выла, а только раскачивалась на стуле и вполголоса сочиняла сценарии всевозможных казней для Степы - один страшнее другого.
Ближе к рассвету усталые бойцы с серыми лицами стали возвращаться в казарму. Никаких результатов их поиски не принесли. Сержант Дима гонял свой КамАЗ вокруг военного городка, пока не кончилась солярка, и тоже не нашел следов пропавшей девочки. Вскоре затихли и вертолеты.
- Идите спать, - тихо скомандовал бойчишкам состарившийся на десять лет комбат. Те не заставили себя упрашивать, и только Колмогоров на правах дембеля остался в дежурке.
Участковый терзал телефон, дозваниваясь каким-то «Рысакам» и «Восходам», и время от времени оборачивался к Ольге, чтобы уточнить приметы Иришки. Ольга всхлипывала и ничего внятного сказать не могла.

Наутро первым на службу явился Шабров и, узнав о случившемся, впервые в жизни потерял дар речи.
- Погодите, погодите.... То есть как - потерялась? Я точно помню - Степан нес ее на руках. Оль, когда ты ее видела в последний раз?
- Ы-ы-ы-ы-ы!!!!! - ответила Ольга.
- Понятно...
- Я не знаю, когда она видела ее в последний раз, - вмешался Файзуллаев, - Но я ее видел на руках у Горобца, когда мы прощались возле танка.
- Ага, - удовлетворенно заметил Шабров и снова обратился к Ольге, - Значит, потерять ее могли только между танком и вашим домом. А Степа что по этому поводу думает?
- Степа... - неожиданно здраво отозвалась Ольга и вдруг разразилась такой тирадой в адрес своего отсутствующего супруга, что растерялся даже замполит.
Постепенно дежурка заполнялась людьми. Пришел начальник штаба Прокопенко, горящий желанием опохмелиться, но под влиянием серьезности момента не решившийся проявить инициативу. Вася Рукосуйко успел это сделать заблаговременно, поэтому на службу явился в великолепном расположении духа. Узнав о случившемся, Вася немедленно вызвался еще раз прочесать окрестности на своем мотоцикле...
В начале десятого в коридоре раздался гром сапог, и в дверях дежурки возникли Горобец и Хорошевский. Видимо, кто-то из них только что рассказал веселый анекдот - капитаны хихикали и подталкивали друг друга локтями.
- Опа! - благодушно удивился Горобец, увидев свою жену в таком экзотическом виде, - А я думаю - чёй-то ты на работу в моем тулупе... Ты чего тут?
Взгляды Степана и Ольги встретились, и Файзуллаев ощутил, как воздух в дежурке затрещал электрическими разрядами.
- Иришка... - прошептала Ольга, - Ее нигде нет...
- Ты чё, мать? - Степа покрутил пальцем у виска, - В садике давно. Я отвел сейчас, по дороге.
- В ка....ка-ка-ком садике? - Файзуллаев испугался, что Ольга сейчас потеряет сознание, - Где ты ее нашел?
- То есть как - в каком? Так вы что... Вы что, тут ее все ищете, что ли? - Горобец на секунду вытаращил глаза и неожиданно зашелся в приступе хохота, - Ой, не могу!!! Юр, ты слыхал? «Нигде нет»!!!
Хорошевский смущенно улыбался и почему-то не решался переступить порог дежурки.


И вдруг в памяти Файзуллаева словно сработала фотовспышка, выхватившая из глубин памяти картинку: Юрка, со словами «Дай сюда, а то уронишь еще...» принимающий из рук пьяного Степана спящую девочку. И следующий кадр: супруги Горобцы, в обнимку движущиеся к ближайшей пятиэтажке и одинокая фигурка Хорошевского с ребенком на руках, топающая по аллее.

Видимо, в этот момент то же самое вспомнила и Ольга Горобец. С криком «Ска-а-а-а-ати-и-и-и-ина-а-а-а!», не посрамившим бы и истребитель на взлете, она взмыла со стула и кинулась к своему благоверному с явным намерением вцепиться ему в лицо. Степан успел спрятаться за спину сержанта. Ольгин вопль послужил сигналом к всеобщей панике. Словно кто-то рассыпал на лестнице корзину чугунных ядер, со второго этажа загрохотали не успевшие уснуть бойчишки - принять участие в происходящем. Степа по-боксерски прыгал вокруг сержанта, уворачиваясь от жены, сержант вертелся между ними, стараясь повернуться лицом одновременно к обоим. Малахов бросился отталкивать в безопасное место печку-«буржуйку», чтобы ее не опрокинули в пылу семейных разборов. Хорошевский смотрел на происходящее своими добрыми голубыми глазами, решая, что предпринять.
В общей суматохе Файзуллаев вдруг тоже ощутил настоятельную потребность в действии, и впервые в его практике действие опередило мысль. Вскочив со своего места, он одним прыжком пересек комнату и отвесил Юрке мощную оплеуху.
- А чего я-то? - обиженно воскликнул Хорошевский, - Я же не нарочно!

Оказалось, что Хорошевский, разобиженный на Валентину, придя домой, попытался открыть дверь своим ключом, и обнаружил, что сделать этого не может - руки были заняты спящим ребенком.
- Ого! - сказал Юрка сам себе, поняв, что машинально унес домой Степину дочь. Немного постоял на лестничной площадке, размышляя, бежать ли к Горобцам или постучать с свою дверь ногой. После некоторых сомнений решил к Горобцам не бежать - в конце концов, их ребенок, хватятся - сами придут. С большим трудом, помогая себе локтями и коленями, добыл из кармана ключи и открыл дверь. Валентина уже спала, отвернувшись к стенке. Хорошевский, не имея ни малейшего понятия, как следует поступать со случайно унесенными домой чужими детьми, тихонько позвал:
- Валь, а, Валь! Слышь, тут такое дело....
- Пшел вон, алкоголик, - нелюбезно отозвалась Валентина и натянула одеяло на голову.
Юрка обиделся еще больше и принялся действовать самостоятельно. Уложил Иришку в постель рядом с женой, стащил с нее валенки, пальтишко и шапку, а сам уселся в кресло и принялся ждать, пока Горобцы хватятся и придут за своей дочерью. Не учел он одного - хватилась только Ольга, да и та забыла, куда следует идти.
Никто никогда не узнал, что сказала Юркина жена, когда, проснувшись утром и обнаружив рядом с собой Степину дочку, растолкала спящего в кресле Хорошевского. Иришка, хорошо знавшая дядю Юру и тетю Валю, отнеслась к происшедшему, как к веселому приключению, и очень расстроилась, когда дядя Юра взял ее за руку и повел домой, к маме с папой. Степана они встретили на полпути, прямо возле сувенирного танка....

Через полтора часа буря в дежурке саперного батальона утихла. Горобец увел домой жену, которая одновременно рыдала, смеялась и норовила вцепиться Степе в волосы. Местный участковый, обалдело крутя головой, уехал на своем реактивном велосипеде. Шабров с Малаховым в дежурке пили водку и сочиняли рапорт о происшествии, который наверняка предстояло подавать комдиву. С каждой новой рюмкой текст рапорта становился все ярче и образнее, и последняя версия начиналась словами: «Слышь, ты, старый хрен...».
Файзуллаев и Хорошевский молча курили на лестнице, сидя на одной ступеньке, но глядя в разные стороны. Первым гнетущую тишину нарушил Юрка.
- Таааарьщ подполковник.... - жалобно протянул он.
- Тьфу! - ответил Файзуллаев, и снова воцарилась тишина.
После третьей подряд сигареты не выдержал сам комбат. Почувствовав, что недавняя оплеуха странным образом сроднила его с Хорошевским, он счел себя вправе задать Юрке личный вопрос.
- Юр, а у тебя жена... ну... случайно, это... не это?....
Юрка просиял и утвердительно заболтал головой:
- Ага, ага! В январе уже. Сказали, мальчик будет!
У Файзуллаева упало сердце...

Капитан Новиков.

Ахренеееть!!! - сказал капитан Новиков, инспектор ГАИ.
Сказал он это, тормознув меня в начале лета посреди поселка Угольные Копи, на левом берегу Анадырского пролива. Изучив права и путевку, капитан вежливо спросил:
- А какого хрена ты тут на гусках рассекаешь?
- А на чем тут рассекать? Что есть, на том и рассекаю! - максимально вежливо ответил я.
- Ты читал в ‘Магаданской Правде’ постановление Облисполкома о запрете движения гусеничного транспорта по городам и поселкам Магаданской области?
- Нет, извините, я ‘Магаданскую Правду’ не читаю, я читаю исключительно журнал ‘Тайм’. Кстати, Вы журнал ‘Тайм’ читаете?
- Нет, не читаю, но дырку в талон тебе сейчас влуплю! Читатель...
- А за что? Запрещающих знаков на въезде в поселок нет, в журнале ‘Тайм’ о запрете не писали, об обязанностях водителей начинать день намазом или чтением ‘Магаданской Правды’ в ПДД ни слова...Знак стоит - я не еду, знака нет - еду, однако!!!
Капитан скрипнул зубами.
- Огнетушитель!!!
- Пжжжлст. Без огнетушителя на плавающих вездеходах только шашлыки возить.
- Аптечку!!!
- Пжжжлст! - ставлю на капот кофр от кинокамеры.
- Так. Лампы в фары, сальник, контакты прерывателя, конденсатор, ротор, свечи зажигания, крышка трамблера, какая-то хреновина, патроны 12 калибра дробь 00, патроны к ракетнице, бинт, йод, анальгин - перечислял капитан, выкладывая все это живописной инсталляцией в духе Вознесенского, на капот... - Всё. Аптечка некомплектная, вездеход на арестплощадку! Завтра будем разбираться, как можно в тундру с такой аптечкой ездить!!!
Конечно, где-то он прав, надо бы в аптечку добавить чего-нибудь от желудка, да хоть пару жаканов. Но это он в тундру ездит. Иногда. Недалеко. На охоту. А мы в тундре, живем. Далеко и постоянно. Мы не в тундру, мы из тундры ездим!!!
- Товарищ капитан, гляньте сюда - сказал я ему, выдернув из-под солнцезащитного козырька пачку накладных и откидывая тент над задним бортом. Вот, согласно накладным, у меня здесь 20 ящиков яиц по 260 штук в каждом, ну и там еще по мелочи... Будьте добры, акт приемки на ответственное хранение - и забирайте на арестплощадку, я хоть высплюсь первый раз за полгода...
- Проваливай нахрен - подобрел вдруг капитан, отдавая документы.
Хорошо сказал! В те времена яйца, я имею в виду куриные, на Чукотке были в большом дефиците. К утру на арестплощадке его коллеги оставили бы только обрывки упаковки. Менты-с!
Через неделю приехал снова. На въезде в поселок, пугая бакланов, красовался новенький знак ‘Движение гусеничного транспорта запрещено’. Контора и склады Севсмешторга теперь надежно прикрывались с земли, вертолета у меня не было. Капитан Новиков где - то в засаде. Но поставленную задачу - добыть тонну тушенки ‘Великая Стена’ надо выполнять. Я потянул на себя левый фрикцион и спустился к речке Шаманке, протекающей по краю поселка и погнал по реке. В одном месте от речки до Смешторга метров двести, проскочу.
Обратно ехал по поселку и напоролся-таки на засаду. - Что, опять груженый? Я молча кивнул, капитан зачем-то постучал своим жезлом по отполированному траку, повернулся ко мне спиной и махнул рукой в сторону синеющих сопок. Жизнь моя начала наполнятся новым смыслом. Главное было проскочить эти двести метров от речки до складов. Проскочу - обратно еду спокойно. Не проскочу - посажу наших на голодный паек. Тут капитан сожрет, там - толпа голодных шахтеров. Дуализм! Единство и борьба противоположностей!! Диалектика однако!!!
Однажды, только я выскочил из тундры на трассу, ведущую от аэропорта в поселок, как заметил впереди ГАЗ-69 капитана. Пристроился сзади, метрах в ста, едем потихоньку. Капитан остановился, я тоже, сохраняя дистанцию. Вроде тут мне ездить можно, но беседы с капитаном - не мое хобби. Капитан вылез из машины, я, не вылезая и не глуша двигателя, закурил. Постояли пару Беломорин. Капитан сел, поехал, я за ним, сто метров - как привязанный. Перед поселком снова перекур. Опять капитан поехал, нырнул в поселок. Я к складам шмыг. Обошлось. Даже в засаде капитан не стоял. Обедал, наверное.
В другой раз в сумерках напоролся на капитана перед самыми складами. Успел увидеть его, стоящего возле своего ГАЗика. Я крутнул на месте на 180 градусов, дал полный газ, высунулся в люк и убедился, что капитан припустил следом. Перед речкой был спуск. Подумал, что капитан за перегибом дороги на несколько секунд потеряет меня из виду, погасил фары и нырнул в переулок, идущий вдоль речки. Но переулок оказался перегороженным строящейся теплотрассой, пришлось развернуться и убедиться, что капитан меня по-прежнему имел в виду. Рванув фрикцион, проделав ворота в каком-то заборе, я плюхнулся в спасительную речку.
В этих заботах прошло полгода. Однажды у себя в тундре, закончив ремонтные дела, я не нашел на привычном месте своего дома. Верней, дом еще стоял, но уже слегка горел. Деревянные дома в 55 градусов мороза горят быстро и красиво. В доме остались все документы.
Человек без паспорта, Михаил Самюэльевич, не жил в погранзоне. А мне пришлось брать справку от пожарников, ехать в Анадырь восстанавливать документы. Военный билет выдали через 15 минут. Паспорт через месяц. А за правами я поплелся к капитану Новикову.
Обманув мои ожидания, капитан не выхватил ПМ и не пристрелил меня на месте, к чему я был вполне готов. Немало подивившись этому и не найдя объяснения столь странному капитанскому поведению, я показал капитану справку. Капитан сотворил запрос о моем личном деле на материк, в ту ГАИ, где я получал права. В те времена личные дела хранились так.
- Месяца через четыре, может пять придет ответ, будешь ловить комиссию из Магадана, прилетает раз в два - три месяца на денек.
Я поблагодарил и растворился.
Комиссию я ловил полтора года. Все это время, работая без прав, проезжая по поселку на гусеницах и на колесах и встречая капитана, я сбрасывал газ и внимательно смотрел на него. Капитан заинтересованно разглядывал идущую за мной или передо мной машину, а в отсутствие таковой - кончики своих сапог или считал полоски на жезле.
Недавно права, которые мне в 1978 году вручил Капитан Новиков, пришлось поменять. На новые, международные.

Где ты, Капитан?

Банный День.

У грязного замасленного и замазученного ремонтного батальона было одно светлое пятно: баня. Настоящая баня, с парилкой и горячим душем, а не уставные шайки-лейки. Каждую субботу чумазые ремонтники и отвратительно чистенькие писарюги и коптерщики топали в царство тепла и чистоты. Баня была лучшей во всей 11-й армии, так как почти каждый месяц именно туда приезжал попарить свои старые кости командарм. Про комдива и штабных офицеров из дивизии даже упоминать неловко. Обычно для высоких гостей устраивали отдельный банный день, дабы какой-нибудь задембелевший ремонтник не стегнул фамильярно генеральский зад задубевшей портянкой. Большинство рембатовских офицеров старались улизнуть домой в субботу пораньше, сразу после окончания ПХД (парко-хозяйственного дня). Некоторые офицеры оставались попариться в бане и отнюдь не чурались мыться вместе со своим личным составом.

Помывке предшествовал парко-хозяственный день. Имелось ввиду, что в субботу утром ремонтники занимаются облагораживанием территории: подметают плац и боксы, красят бордюры и получают удовольствие от тому подобных субботних радостей вместо осточертевшего ремонта техники. Однако механики первой роты из-за своей катострофической малочисленности частенько были вынуждены сидеть на броне до полного опупения. Иногда опупевание зашкаливало за время отбоя. Но танки танками, а баня есть баня, поэтому обычно дежурный офицер весьма снисходительно относился к тому, что ближе к полуночи механики топали в баню вместо казармы.

Некоторые партизаны, проходившие сборы в рембате, оккупировали баню прямо с утра, до того, как ее успели протопить. Остальные партизаны парились вместе с солдатами, но были отдельные махновцы, предпочитавшие попариться после всех. На них иногда наталкивалисьзапоздавшие механики и помывка плавно переходила в пьянку. Зимним субботним вечером, пока остальные рембатовцы парились, два с половиной механика торопливо прикручивали какие-то железяки к Т-72, спеша скорее попасть в баню. Два механика - это дедушки старший сержант Федя и сержант Макар. Пол механика - их ученик-подмастерье младший сержант Саша, два месяца как из учебки. Весь батальон давно помылся, а эта чумазая троица с матюками пытается достать трубку, которую полумеханик Саша умудрился намертво зажать между двигателем и гитарой. Батальон пережил вечернюю поверку и отправился спать, когда замотанные механики погасили свет в боксах и отправились в баню.
Три ремонтника с шумом завались в парилку и увидели на верхней полке одинокую фигуру.
- О, партизаны еще не домылись! Дядя, подвинься немножко!
Дядя лениво посмотрел на Федю и недовольно сказал:
- Отбой давно был. Ну-ка бегите в казарму быстрее.
- Ты, дядя, не борзей. Ваши партизаны тоже давно ушли. А мы только танк закончили чинить. Подвинься, партизанская душа.

И Федя полез на верхнюю полку. Макар с Сашей, не секунды не колеблясь, полезли туда же. Мужик попытался силой заставить Федю слезть с полки. Зря он так... Оборзевшего партизана спихнули с верхней полки на нижнюю, заметив, что в его возрасте надо беречь здоровье и не перегреваться. Обиженный и оскорбленный мужик выскочил из парилки и ушел в душ. Впрочем, через пять минут он вернулся, молча уселся опять на верхнюю полку, в разговор вступать отказался, но и не скандалил больше.

Ремонтники прогрели свои замерзшие души, отскоблили, насколько возможно, въевшуюся в кожу грязь и отправились в казарму. Об инцинденте с партизаном вспомнили в воскресенье вечером, когда партизаны вернулись из города. Федя с Сашей отправились к партизанам с целью отыскать того, которого они вчера обидели, но не нашли. Когда Федя попытался описать этого мужика остальным партизанам, те только плечами пожали. Ну нет так нет, а на обиженных, как известно, воду возят. Забыли, не до обиженных партизан тут.

Однако в понедельник утром об этом партизане пришлось вспомнить. На разводе начальник штаба зашел в боксы первой роты.
- Кто в субботу ночью тут работал? Таак... Еще кто? Очень хорошо. А ты что? Ага, и молодого тренируете. Вы трое - ко мне в кабинет через пять минут.

Ротный занервничал:
- Федя, вы что тут натворили? На танке в самоход поехали, что ли? Убью гадов.

Два с половиной механика с недоумением переглянулись. Еще только не хватало, что за ночные работы наказывали... Пусть тогда свои танки сами чинят... Но идти надо.
В кабинете начальника штаба помимо самого НШ сидел понурый зампотыл батальона майор Костерюк. Было видно, что с утра ему уже вставили фитиль. НШ повернулся к зампотылу и ткнул пальцем в ремонтников:
- Вот они, герои,которые твоего полковника выгнали.

У сержантов открылись рты. Федя, заикаясь, спросил:
- Ка-какого по-полковника?!

Зампотыл всплеснул руками и заголосил:
- Какого-такого! Обычного полковника! Зампотыла дивизии! Раз в кои то веки удалось уговорить товарища полковника в рембат приехать, так в бане на него какие-то бандиты напали! Мне теперь об отпуске в июле можно и не мечтать! Откуда вы в бане в полночь взялись на мою голову?!

Федя шагнул вперед и вытащил за собой Сашу. Он схватил молодого ремонтника за левую руку, которую тот как раз в субботу очень удачно разбил, пока выковыривал застрявшую трубку и сунул эту руку под нос начальника штаба, совершенно игнорируя зампотыла:
- Да что ж это, товарищ майор! Мы всю неделю на броне гробимся, что суббота, что не суббота, а потом нам и в баню не сходить?! Да и откуда мы знали, кто он такой? У него на голой заднице погон не было!

НШ скомандовал:
- Свободны. Кругом, в боксы бегом марш.
Ремонтники выскочили из кабинета и из-за неплотно прикрытой двери услышали, как НШ говорит зампотылу:
- Слышь, Костерюк, ты б лучше своего полковника не в баню пригласил, а в боксы. Пусть посмотрит, как ребята ночью на мерзлой броне ковыряются. А потом пусть он их в баню не пустит. Идите вы оба со своим полковником знаешь куда? Вот ты ему коньяк и тащи, а у меня дел полно.