Дорожка, укрытая выпавшим за ночь снегом, казалась сказочным коридором в неимоверно прекрасном лесу, созданным не иначе волшебником по какой-то своей магической надобности. Изящные ели и строгие сосны, одетые в белоснежные подвенечные наряды, казались сошедщими с рождественских открыток. Тройка, показажись она за поворотом, с Санта-Клаусом в санях, никого бы не удивила. Зимняя тайга. Впрочем, в этих местах её называт пармой. В меру морозно, пронзительно солнечно и ясно. Полярная ночь вступит в свои права через час или два.
По дорожке продвигаются несколько десятков человек, уверенно направляющихся к какой-то, только им известной цели. Не толпа,хотя и идут растянувшейся гурьбой, разномастно одетые и с разнообразнейшей поклажей. Мужчины, женщины, дети. Скрип снега под ногами, гомон, смех.
Во всем их облике явственно чувствуется непонятная сила, объединяющая их всех, окутывая аурой общности, общей причастностью к чему-то серьезному. И радость на всех без исключения, даже не улыбающихся лицах. Впереди их ждало явно что-то хорошее и долгожданное.
Вот высокий, худощавый мужчина лет сорока, в черной нагольной куртке и слегка неуместной здесь фуражке с голубым околышем, оживленно беседующий со стройным блондином, облаченным в лётный камуфляж. За ними молодая, нарядная женщина,одетая совсем не по-таежному, с двумя детками, запакованными в шубы . Это командир отряда Сан Сеич и б/инженер Серёга С. со своим семейством. А вот инженер по СД, родом из черноморского города, фамилия которого совпадает с названием другого, но тоже черноморского города, что очень нравилось местным острословам. Молодая пара, прапорщик Лешка и официантка из летной столовой Рита, виновники первой свадьбы в нашем таежном гарнизоне. Не забыть мне армейский КАМАЗ, весь в грязи и разноцветных ленточках, с кольцами на кабине и куклой на лобовом стекле (до ближайшего сельсовета 8 верст по бездорожью).
Людей было много, всего около семидесяти человек. Где-то там, среди них, приближаясь к заветной цели, находился и я.
Лес, даже сказочный, когда-нибудь да заканчивается. Дорожка не подвела, вывела куда надо.Внезапно расступившийся лес открыл не менее впечатляющий пейзаж. Заснеженный простор, сверкающий в лучах клонившегося к горизонту светила. Знакомый до последнего закутка, и увиденный впервые, поражающий величием и целесообразностью. АЭРОДРОМ!
Здесь и находилась цель, вынудившая стольких людей покинуть теплые жилища и пуститься в путь через заснеженный лес. Простой полковой «горбатый», или транспортный Ил-76, если иначе. Нет, не простой он был в этот день, 27 декабря 1991 года, совсем не простой. Чудесный ковер-самолет Хоттабыча, не иначе, способный перенести куда угодно. Большинству он дарил Новый год в кругу семьи, многим встречу праздника в цивилизации, в нормальном городе, без трескучих морозов и тайги, в благополучной еще Прибалтике.

Все шло своим чередом. Лайнер усиленно готовился к вылету, суетились не на шутку, часть готовящих отбывала вместе со всеми на праздничном борту. Б/инженер Паша О. сосредоточенно докачивал крайнее ТЗ, вливая керосин под заглушку, все 90 тонн, чтобы хватило туда и обратно. Заправляться в Литве уже было проблематично. Паша - опытный и толковый технарь, прошедший многолетнюю наземную практику, но этот полет был для него первым самостоятельным в качестве б/инженера. Волновался вдвойне.
АДОшник - капитан Валера Р., из бывших замполитов, но человек свой, изгнанный из комиссаров за порядочность и разгильдяйство, пытался рассадить пассажиров, устроить груз, но на него мало обращали внимание: и так все всё знают.
Радистом пр-к Игорь Б.- лучший спортсмен части, специалист по части дефицитов, и просто хороший человек. Занят устройством жены и тещи в кабине экипажа.
Подкатили и остальные члены экипажа. Экипаж сильный подобрался. Командиром п/п-к Боря Д. - опытнейший пилот, из тех, кто чувствует ситуацию, как говорят, «жопой». Помощником ст.л-т (возможно, капитан,точно не помню) Валера К. - талантливый пилот, подающий большие надежды. Штурманом ст.л-т (капитан?) Серега М. - не менее талантливый навигатор, балагур и весельчак.
Наконец-то летим. Настроение предновогоднее, расслабленное, на борту обычная, слегка возбужденная атмосфера. Нормальная авиационная атмосфера, то есть легкий бардак, но в меру. В грузовом отсеке резвятся дети, взрослые тоже, не забывая о наступающем празднике, начинают закусывать, чередуя закуску с выпивкой. Вход в кабину экипажа почти свободный. Не обычный рейс гражданского аэробуса, где все сидят на строго указанных местах и еду приносят стюардессы, а обычный рейс военного борта, где все разместились как им удобней, едят и пьют то, что взяли с собой, и ходят по самолету как у себя дома. Группа из трех человек, включая и меня, разместилась в уютной нише недалеко от штурмана. Радуемся не меньше остальных, и под ровный рокот моторов ведем задушевную беседу, не без выпивки, конечно, закусывая заморскими деликатесами. НАТОвскими пайками - гуманитарная помощь, бля, разваливающейся российской армии от благодарного бундесвера.
Идиллию нарушил встревоженный инженер по СД майор с черноморской фамилией, спустившийся из кабины экипажа и попросивший подняться меня наверх. Был я в ту пору старшим б/инженером - инструктором эскадрильи. Встревожился тоже, инженер по пустякам отрывать от стола не будет.
В кабине все вроде как обычно, экипаж на месте, движки урчат, летим. Только приборы странно себя ведут. Стрелка указателя спойлеров мечется вверх-вниз, светотабло загораются то желтым, то красным, то зеленым, та еще новогодняя иллюминация. Топливная система в отказе, один суммарник работает. Судя по левой руке правака, периодически бьющей по переключателю вверху и слева от себя, «Рита» в истерике (речевой информатор, способный нежным женским голосом довести до инфаркта). Никто ничего не понимает, но летим. Сталкиваться с таким еще не приходилось, и что дальше делать, пока не знаем. В ход пошли инструкции, особые случаи в полете, не стесняясь, листаем книги, лететь еще три часа, а тут такие непонятки, и чем кончится, непонятно.
Поднявшийся в кабину пилот Сан Сеич (как и многие - пассажир в этот раз), чрезмерно бледный, заставил мое сердечко биться значительно быстрее. Уж его-то из-за стола могло поднять только что-то неординарное. Он произнес всего несколько слов: «Володя, левая плоскость горит!» Горело хорошо, в районе закрылка.
Сердечко уже не билось, оно просто куда-то упало. В голове пронеслось: «...системы пожаротушения там нет, кессоны полные, с таким весом сесть невозможно, аварийного слива топлива не предусмотрено... это все! Жопа!»
Но ведь летим еще пока, надо что-то делать! Книги брошены, пошли в ход все помнящие руки и лихорадочно заработали мозги.
Экстренное снижение, пламя сбили! Повторное воспламенение, очередное экстренное снижение. Командир, светлая голова, додумался: приказал отключить АЗСы левого закрылка. После этого больше не горели.
Но наступила очередь чудить гидросистеме. Уровень гидрашки начал резко падать. Вначале не особенно переживали - есть ведь вторая, аварийная. Задергались когда и вторая г/система пошла на убыль. Этого не могло быть. Конструктивно так устроено, что этого не могло произойти. Но произошло.
Снизили скорость и решили, пока есть гидрашка, хотя бы выпустить закрылки. Посадка с полным весом и с гладким крылом шансов на успех не имела никаких. Попытка не увенчалась успехом - несинхронный выпуск закрылков. Еле успели на остатках гидрашки вернуть их в исходное положение.
Ничего необычного дальше не происходило. Не горим, не падаем, рули слушаются, двигатели как часы, а в перспективе посадка с запредельным весом без механизации, аварийный выпуск шасси и, может быть, Новый год. Если долетим, если опять не загоримся.
Атмосфера на борту заметно изменилась. Экипаж уверенно вел самолет домой, советуясь с землей, однако толковых советов пока не получал.
Боковым зрением ловлю жену и мать радиста (они сидели в кабине возле термосов) перекрещивающих не то кабину, не то экипаж. В грузовом салоне не лучше. Дети уже не бегают, прижаты материнскими руками к себе. Никто не ест и не пьет. Пробираясь в конец отсека по нужде, чувствую на себе напряженные взгляды, народ пытается понять по моему лицу, насколько хреновая ситуация.
Три офицера, вольготно расположившиеся у входа в кабину, создали свого рода баррикаду с целью не допустить народ в кабину в случае паники, продолжают веселиться, выпивают и травят анекдоты... Своим бесшабашным видом пытались поддержать женщин и детей, создавая видимость нормального полета.
До места долетели без приключений. Три часа кружили над городом, вырабатывая топливо. Что за эти часы передумали люди, трудно предположить. Впереди неизвестность, и могло быть всякое. Уходить из жизни никому не хотелось, многие наверняка молились про себя. И я тоже. Просил Господа, что бы это случилось на обратном пути, если по-другому невозможно, повидать детей, а потом уж ладно...

Дождались и посадку. Шасси аварийно выпустились. Посадочная скорость на 100 км/час выше положенной. Пассажиры привязаны ремнями к лавкам по 5-6 человек. Спасибо экипажу, сели сказочно, притерлись как никогда.
Лайнер на земле, в конце полосы. В кабине полное молчание и никакого движения. Неуправляемый самолет медленно, на малом газу начинает скатываться с ВПП на грунт. Только тогда пришли в себя. Живы...
Людей посадили в автобусы и отвезли домой, экипаж и участвовавшие выпили за удачу тут же на борту и тоже поехали по домам.
А в ДОСах нас уже встречали. Первыми были дети. С возгласами: «А вы что, не разбились?!» После этого меня по-настоящему проняло.

Экипаж награжден орденами Мужества, радист медалью «За Отвагу».
Командира корабля Борю Д. недавно видел в новостях ОРТ, на борту самолета, объясняющего что-то министру Обороны РФ Иванову. Помощник Валера К. - полковник, командир части, в отряде им. Ю.Гагарина. Штурман Серега М. там же, старшим штурманом части. Б/инженер Паша О. живет в Дальнем Зарубежье. Радист Игорь Б. инвалид, переживший прободную язву желудка и инсульт, обитает на Украине. Судьба АДОшника Валеры Р. печальней - 10 лет тюрьмы. Подставили. 5 уже отсидел.

История незатейливая, но вспоминаю ее до сих пор с удовольствием.
Итак, 1980-й олимпийский год, управление радиотехнического полка в Северном Зауралье. Жаркое лето. Бригада из четырех залетчиков осуществляет заветную мечту начальника тыла - строит теплицу. Дело в том, что на открытом грунте здесь овощи не растут (страна вечнозеленых помидоров). Стимул у бригады, что называется, неслабый: по окончании строительства - дембель.
Строительство, естественно, начинается с фундамента. Так что, ладим мы опалубку из бросовых досок, которые обтесываем топорами, и ими же сколачиваем.
Аккурат в это время наступает чисто солдатский праздник - 100 дней до приказа. В этот день было принято стричься наголо, чтобы к дембелю как раз отросли нормальные волосы. В соответствии с присущей командирам и особенно замполитам СА абсурдной логикой, обычай этот преследовался беспощадно.
Я же, как человек, относившийся к самодурству начальства с особым цинизмом, на сто дней не просто постригся, а при помощи двух молодых бойцов побрился до зеркального блеска.
Как уже говорилось, ладим мы опалубку. Как вдруг появляется на нашей стройплощадке продавщица из войскового магазина и просит помочь. Дескать, привезли говядину, две полутуши, и надо ее нарубить. Мясо рубить никому из нас не доводилось, но я все же решился взяться за это дело. Тем более, что продавщица пообещала не только осуществить руководство процессом, но и снабдить меня сигаретами.
С полутушами я справился, хотя умаялся изрядно.
Здесь надо сказать, что магазин у нас располагался в подвале двухэтажного здания штаба, и вела туда широкая бетонная лестница. Так что, поднимаюсь я неспешно по ступеням, как вдруг из-за угла выходят пять курсантов. Это были практиканты из Вильнюсского училища - ВВВКУРЭ, которые буквально только что приехали, и ничего еще о нашей части не знали.
А вид у меня такой: голова бритая, пилотка за поясом, ворот расстегнут, рукава закатаны. Все х/б в ошметках мяса, в руке - скользкий от крови топор.
Курсанты стали, как вкопанные, и один из них спросил:
- А что у вас там?
- Гауптвахта, - устало ответил я, и, помахивая топором удалился.
Немая сцена удалась на славу.

Заградотряды, говорите? Хе-х!

Зима 1979 года, Северная Карелия, гарнизон Новый Софпорог, 909 военно-строительный отряд.

Заградотряды, говорите? Кровавые опричники из войск НКВД готовы выстрелить красноармейцам в затылок? Ох, как любят киношники и демпресса вовсю мусолить эту тему. Про злодеяния кровавого сталинского режима, про чекистов, поливающих из пулемета отступающих наших бойцов и пристреливающих из нагана раненных. И все это чтоб пощекотать нервы обывателя, припугнуть и успокоить одновременно: не беспокойтесь, это только при Сталине было, да и то на войне. С усмешкой гляжу я на эти страшилки. Мне в армии, в мой затылок целились десяток автоматов солдат из комендатуры, пока я лежал на огневом рубеже всего лишь с тремя патронами в АКМ.
Расскажу по порядку, обстоятельно.
Итак, отгулял я на проводах, бортовой ГАЗ-52 отвез меня в райвоенкомат в поселке Ленино, где нас пересчитали, выдали военные билеты, потом загрузили в автобус и повезли на сборный пункт в Симферополь. На полпути, сразу за Старым Крымом, у горы Агармыш (это где фильм «9 рота» потом снимали), нас вывели из автобуса с вещами и офицер военкомата сказал просто:
- Ребята, если у вас есть с собой спиртное, то доставайте прямо сейчас и пейте. Поверьте, в Симферополе у вас все это отнимут.
Забегая вперед, скажу, что он оказался прав, даже одеколон у ребят отняли, у кого нашли. Мы достали домашнюю закусь и выпивку, которые у каждого были припасены в дорогу и начали подкрепляться, офицеры присоединились к нам.
В Симферополе узнал интересную вещь: в нашей команде N153 из четырнадцати человек все были водители. В дальнейшем мы гордо именовали себя автобатом, хотя и знали, что в стройбат призываемся. Но в стройбате тоже нужны водители, да еще как! Нарулил дай бог за два года службы, дорога ночами снилась.
Через пару дней нас погрузили в прицепной вагон к поезду Севастополь-Ленинград вместе с остальными командами стройбатяг, два вагона таких набралось. На вокзале при погрузке в эшелон репродукторы играли «Прощание славянки». Узнал интересную вещь: на нашу команду из 14 человек в сборном пункте выдали аж семь ящиков армейского сухпайка, а на соседнюю команду в полтораста человек, которая следовала в Кузему (это тоже в Карелии) дали столько же, семь ящиков сухпая. Тогда я впервые понял, что на военной службе логики нет, здравого смысла тоже, их заменяют армейские порядок и дисциплина.
Привезли нас, в конце концов, в гарнизон Новый Софпорог, Лоухского района Карелии, в карантин.
Не буду долго рассказывать, грузить подробностями, лишь упомяну, как мы на КМБ страдали от молдаван. Хорошие ребята, ничего плохого про них не скажу, за два года службы каких-то неуставных трений с ними не было. Но есть у них очень вредная для военной службы особенность: они абсолютно не умеют молчать. Где соберутся двое или больше молдаван, там болтовня не смолкает. Если молдаванин молчит - значит, он или спит, или уже умер.
Построил нас сержант-ростовец как-то на стадионе и приказал:
- Смир-рно!
Все вытянулись по струнке. И только негромко в строю по-молдавски: быр-быр-быр.
-Я сказал смир-рна! Малчать! - Заорал сержант. - Что за разговорчики в строю после команды «смирно»?
Молдаване на мгновение испуганно притихли, а потом снова по-своему «быр-быр-быр».
- Ах, так! - Рассвирепел сержант. - Нале-во! Два круга по стадиону бегом марш!
Пробежали мы, запыхались. Сержант решил, что провел воспитательную процедуру для молдаван.
- А теперь я сказал: «Смирно»! И чтоб не одного слова в строю.
Молдаване опять негромко по-своему: «быр-быр-быр».
На сержанта было жалко смотреть. Отчаянно, чуть не плача, он заорал сорванным голосом:
- Вы, пулы! Вы что, русского языка не понимаете? Я же сказал «смирно»! После этого в строю ни одного слова или шевеления не должно быть. За то, что не умеете молчать, буду гонять весь карантин кругами по стадиону. Налево, вокруг стадиона - бегом марш!
Пробежали, снова построились перед казармой карантина. Стоим запаренные, высунув языки, еле дышим. Лишь молдаване меж собой:
- ...быр-быр-быр... вот зверствует сержант, издевается... и чего взъелся на нас, мы ж совсем тихо разговариваем, никому не мешаем...
Матч закончился в пользу молдаван.
Перед присягой нас повезли, как и положено, на стрельбище, стрелять из боевого оружия. Стройбату, как известно, оружие не дают, боятся. И лишь когда сам попал в стройбат, узнал, что это не анекдот, а горькая правда. При каждом военно-строительном отряде, как и при любой части, есть гауптвахта. На губе при стройбатах служат губари из специального комендантского взвода, «красноперые» или «менты», как мы их называли. Чтобы охранять арестованных и вообще - усмирять буйную стройбатовскую вольницу, вроде военной полиции.
Так вот, автоматы для присяги и на стрельбище выделяет именно это комендатура, своего оружия в отряде не было.
Привезли наш карантин в трех машинах на маленькое стрельбище, принадлежавшее той же комендатуре. Оно находилось в распадке между сопками, закрытое с трех сторон.
С нами же приехала машина из комендатуры, кроме начальника губы, в ней было отделение губарей, патроны и автоматы, из которых мы будем стрелять.
На огневом рубеже были постелены три одеяла, с них мы стреляли лежа, перед нами были три мишени. Делали по три одиночных выстрела, на результаты никто не смотрел, никого не интересовало, попали мы или нет.
А за нами, а за нами-то... прямо за нашими спинами, наведя автоматы в наши затылки, с полными рожками, стояло отделение губарей, десять человек. Так, на всякий случай...
И такой случай в этом отряде был. В стройбат призывают и судимых. Вот один из них, когда ему на стрельбище дали автомат, навел его на офицеров, дал выстрел поверху, и положил их в снег. А потом бросил автомат и присел на пенек. Дали срок ему, конечно.
Да, а потом у нас, новобранцев, была присяга. «Волнующий, торжественный момент в жизни каждого солдата», как любят писать в газетах. Момент серьезный и ответственный, конечно, не спорю. Только никакого волнения и подъема я не испытывал. Меня с частью других солдат с карантина уже перевели к тому времени из Софпорога в другой гарнизон, Верхняя Хуаппа, того же 909 отряда.
Нам привезли два автомата от губарей. Построили новобранцев в казарме, потом мы выходили по одному, и, держа автомат перед собой, зачитывали текст присяги, потом расписывались. Автоматы передавали друг другу по очереди. Запомнились два момента.
Первое, два баптиста присягу принимать и брать в руки оружие отказались на отрез. Они и на стрельбище те же пенки выдавали. Так и служили без присяги. Впрочем, оказались самые надежные солдаты: не пили, не буянили, не сквернословили, работали добросовестно. Газет не читали, правда, и кино не смотрели. Впрочем, глядя на нынешние газеты и телевидение, думаю: а может, они были не так уж и неправы?
Второе: один молдаванин не умел читать, совсем. По-русски он тоже почти не говорил. По документам у него было два класса образования, но и те он фактически задвинул. Как рассказали его земляки, он очень рано остался сиротой, жил в доме дяди, пас домашних коров. Так и задвинул школу. Текст присяги ему читал его земляк и переводил на молдавский, тот повторял. Потом пастух поставил какую-то закорючку под присягой. Впрочем, служил потом нормально, и русский скоро выучил.
Но не об этом, собственно, хотел рассказать, а о «страшных кровавых заградотрядах». Вот тогда-то, когда мне в спину смотрели десять автоматов красноперых, пока лежал перед мишенью всего лишь с тремя патронами, будучи сам мишенью, я в полной мере ощутил, как горячо любит нас Родина, горячо дыша нам в затылки автоматными стволами, как она нам доверяет и гордится нами.
А вы говорите - заградотряды... Детей ими пугайте.