Попали мы в передрягу, конкретную такую. Зажали нас в ущелье и чехвостили в хост и в гриву. А у нас уже рейд заканчивался и, естественно, цинки почти пустые. Можно сказать - все что в лифчике, то и есть. На наше счастье, брили откуда-то две стрекозы, дали им наши координаты и завернули они к нам. Типа - здрасьти, вы нас, похоже, не ждали? Шуганули они по духам всем, что у них осталось, но мало, к сожалению, осталось - тоже ведь из гостей шли.
Погрузились мы в темпе вальса, покидали в одну "тяжелых", часть легких туда тоже прыгнула, и первая стрекоза отвалила. Мы "средних" затащили во вторую, ну тут уже полегче - кто рукой, кто ногой помогают, подтягиваются-подпрыгивают. Погрузились сами - и, прощайте, хозяева. Как-нибудь заглянем к вам еще в гости. Уж очень вы гостеприимны, всем нам подарки достались, никто не ушел обиженным.
Картинка - красота. Внизу каменное русло бывшей лет триста или поболее тут речки, справа покатый склон горушки, по которому скачут гостеприимные хозяева, карабкаясь все выше и выше - никак не могут они с нами расстаться. Слева - высоченная каменная стена, за которую нам и надо перевалить.
И вдруг - бум! И затрясло стрекозку как в лихорадке. Бортач выпучил глазки и все смотрит в потолок - как будто хочет сквозь железо разглядеть, что же там так бумкнуло. Машину штормит, кидает из стороны в сторону, а за окошками какой-то странный черный дым. Залепили нам братья наши меньшие прямо в двигло. И стрекозка, вместо того, чтобы идти вверх, просаживается вниз. Трясет ее, кидает - а вместе с ней и мы веселимся, трясемся и кидаемся. А снаружи как горохом кто-то в корпус швыряет, только такие горошинки иногда даже металл пробивают.
- Бросайте все за борт! - орет бортач. Ну что ж, в чужом монастыре и обед по их расписанию. Поскидали мы берцы, бушлаты, привычными движениями разобрали автоматы - духам только железо без затворов, остальное упадет к ним с неба только с нами!
Бортач рывком распахнул дверь и мы пошвыряли все за борт. Даже сквозь визг подраненного двигателя слышно было, как внизу заработал ДШК.
Пум-пум-пум! - очередь криво прошла по борту, продырявив бок многострадальной стрекозы.
- Ух ты, как красиво! - я просунул в одну из дыр палец. - Хорошенький склеп у нас будет, с вентиляцией!
Тяжелый подзатыльник сбил меня с ног - прапор Сергеев услышал сквозь грохот мои слова: - Заткнись, щегол!!!
Я обиженно примолк - щеглом меня уже давно никто не называл, тем более из своих.
До спасительного края скалы было метров 15, но раненая машина не могла подняться... И вдруг она завыла, совсем как человек, который понимает, что ничего уже не может сделать, и осталось только умереть. Майор-летун, уперевшись ногами в педали, еле сдерживая пытающийся вырваться штурвал, закинул голову и, почти разрывая связки, закричал так, что дрогнули горы: - Ну что же ты, родимая!!! ДАВАЙ, НЕ ВЫДАЙ!!!
И как будто именно этого напряжения не хватало машине, слабых человеческих сил - взмыла она вверх... и тут же что-то рубануло по хвостовой балке, отсекая винт. Машину закрутило вокруг своей оси и, перевалив-таки через уступ, шарахнулась она на камни... Полетели осколки лопастей, полетели мы друг на друга. Лязгнули зубы. Дико закричали раненые - и все смолкло.
Быстро повыскакивали мы через отлетевшую дверь, вытащили раненых. Сидим на камнях, в тельниках да кальсонах - солнышко вовсю жарит, а нас трясет. То ли дрожь умирающей машины все еще живет в нас, то ли отходняк крутит тело. А скорее всего и то и другое. Рядом вторая стрекоза села, от нее ребята бегут - с бушлатами, какими-то одеялами. Сунули нам в руки фляги со спиртом. Хлебнули мы по нескольку глоточков, вроде отпускать стало. Со стороны солнца прошли прямо почти над нашими головами четыре вертушки и тут же в ущелье под нами загрохотало, затрещало... Подарки привезли радушным хозяевам. Подошел майор-летун, хлебнул хороший глоток из протянутой фляги.
- Ну, мужики, с праздником!
Посмотрел тоскливыми глазами на убитую стрекозу и на негнущихся ногах пошел ко второй машине.
Мы недоуменно переглянулись. Пожали плечами: со вторым рождением, что ли?
Чужие горы вместе с нами вбирали в себя тепло этого дня.
Было 9 мая 1985 года...

Эх... Может спел про вас неумело я, кони серые, скатерть белая...
Я ведь ни номера борта не знаю, ни фамилий летунов.
Спасибо, МУЖИКИ!.

«Белочка»

Все неприятности на флоте в основном случаются по пьянке, если не считать обстоятельств непреодолимой силы, что на официальном языке называется форс-мажор. И совсем не имеет значения, в каком районе Мирового океана работает судно: в открытом море или в прибрежном плавании, первопричина большинства происшествий до икоты банальна, да и симптомы одинаковы, независимо от типа судна, часового пояса и времени года. И дело не в том, что большинство моряков потенциальные алкоголики, нет, просто 99% представителей этой мужественной профессии очень любят выпить, и с этим уже ничего не поделать. Такого множества причин совершить это действие нет больше ни у одного таинства.
Безысходность и бесперспективность службы - «шила» врезал, хоть не надолго, но полегчало.
Три месяца в рейсе, всё это время без зарплаты, и заходы в какие-то индейские деревни, где бусы уже мало кого интересуют - забодяжил бражки на томатной пасте, врезал, и опять полегчало.
Полгода ищешь селёдочные косяки, заходов нет вообще, в душе только солёная вода, всюду рыбий дух и после вахты - «пошёл все на палубу рыбу шкерить», а из добычи одна полудохлая путассу - выменяли прямо в море пять тонн рыбы на ящик «Рояля», врезали, и опять, вроде, неплохо.
Всё! Надоело! Насмотрелся на их райские кущи! Жаль, мы их в сорок пятом не добили!
Вся романтика куда-то девается после первого шторма и начинается тяжёлая мужская работа, которая иногда кажется бесконечной.
Столько лет на флоте, а всё семье чего-то не хватает. И опять пошёл на контракт, вроде в этой фирме платят вовремя и много. В круинговой компании подписался на четыре месяца вторым механиком на новый банановоз, который оказался тридцатилетней турецкой железякой. Фактически отмантулил полгода среди «филипков» и «мурмалайцев». Мастер - немец, хорошо, хоть дед - поляк, почти свой, было с кем выпить. Правда, халявщиком оказался, никогда за шнапс не платил, в кабаки не приглашал и всегда тырил последние полбутылки «вудки». Работник ещё тот.
- Во, дюра, а в дюре щур! Не, Васья, сам лазай! - вот и весь разговор. Что делать? Ключи в зубы и вперёд, а дед и три «филипка»-моториста, стоят, обеспечивают, фонариком светят.
У фирмы нет денег, чтобы купить один несчастный билет на самолёт. Ждал два месяца, пока пароход не зашёл в Ригу, оттуда кое-как на грузопассажирском микроавтобусе добрался до Питера.
Вернулся, как с войны. Тук, тук!
- Кто там?
- Кто-кто, Штирлиц в кожаном пальто! Так-то ты мужа с рейса встречаешь, я ж тебе звонил с парохода!
Что-то жена зачастила в местные командировки и как-то глазки опускает странно. Ну и чёрт с ней, все бабы - жабы!
Всё, что заработал, кончилось через месяц. То одно ей, то другое, то срочно отдохнуть и совсем не на даче.
- Ну на черт тебе в июне шуба? - опять вопли: Где деньги, Зин?
- Аааааа!- короче, всё свелось к меркантильному: Давай бабки и забирай тапки!
Собрал барахлишко, хлопнул калиткой, и на дачу. Красота, и ни одной «контры» на горизонте.
Отмылся, отъелся, отдохнул и две недели почти не пил, даже один раз в кино сходил. Что-то свербит где-то по миделю организма.
Поехал в Кронштадт, посмотрел с дамбы в море. Не пойду, никуда не пойду!
Врёшь, не возьмешь! А может, всё-таки последний раз и всё? Нет! Крепись, матросик! На берегу ведь тоже люди живут, и некоторые из них совсем неплохо. Всё, завтра буду искать работу.
Вот так, примерно, выглядит алгоритм исканий нового места в жизни моряка с высшим инженерным образованием, мужчины сорока - сорока пяти лет, в меру упитанного, в самом расцвете сил. Шерстим рекламные газеты, звоним друзьям, изучаем рынок труда. Жена, вроде, успокоилась, поняла, стервь, что в море больше не пойду.
А вот что это там вдоль бережка? Пароходы какие-то снуют. Жизнь кипит на мелководье. Поинтересовался.
- Мужики, как ваша фирма называется? Как, как? «Техфлот»? Очень интересно! А что делаете?
- Да ковыряем дно морское. То сваи бьём, то канавы копаем.
- А деньги? Что платят?
- Иногда платят, но мы привыкли, больно уж режим работы щадящий. Неделю спим на пароходе - две дома.
- А вам механики не требуются?
- А вон, видишь, плавкран на якоре стоит, там стармех «ласты склеил» прямо на вахте, видно выпил что-то технически непригодное. Возьми, вот, телефончик, звони в кадры.
Вот так большинство моряков находит себе место под солнцем на берегу, но с видом на воду. Да и очень непривычно пол жизни проходить по раскачивающемуся железному настилу палубы, и после отпуска на берегу не вернуться на своё судно. Моряк - это состояние души.
Взяли с руками и ногами - шутка ли, с восемнадцати лет на флоте. В кадрах проверили все документы, поговорили о светлых перспективах и после подписания трудового договора торжественно вручили направление на судно на должность старшего механика.
Утром следующего дня на катере на борт плавкрана прибыл новый дед. Катерок мягко ткнулся носовым кранцем в борт крана. На палубе никого. Да нет, вроде ходит по палубе какой-то волосан в домашних тапочках. Отлил прямо с борта, томно закатив глаза, долго тряс над волнами причиндалами. Ну вот, соизволил заметить!
- А вы кто? Как на борту оказались? - во вахта, даже катер не заметил.
- Да как, вплавь, как же ещё, вот сейчас отдохну, ласты просушу, и обратно, - сострил прибывший.
Вахтенный матрос на всякий случай выглянул за борт.
- Хватит трепаться, я новый стармех.
- Ух ты! - странно среагировал вахтенный и убежал в недра стального чудовища.
Плавкран - огромная самоходная платформа размером с футбольное поле. Кран грузоподъёмностью 100 тонн, серьёзная машина, ходовая рубка по левому борту. В ней никого. Не принято вахту нести, всё тихо и как-то по-семейному.
Через пару минут на палубу вышел человече в тренировочных штанах и тапочках на босу ногу.
- Сменный капитан плавкрана «Черноморец-49» Сидоров Николай, - представился вахтенный начальник, и даже свежий морской ветерок не смог унести в морские просторы стойкое амбре от вчерашнего.
День прошёл в беготне по судну, приёмке дел и знакомстве с экипажем.
Кран стоит метрах в пятистах от берега и периодически загоняет сваи в морское дно, на которых впоследствии родится новый причал нефтебазы. А что такое новый причал? Правильно! Это дырка в границе!
Утром трудяга-буксир ставит к борту баржу, загруженную по самые некуда огромными трубами. Двигатели запущены, на гаке болтается вибратор, который своими захватами берёт сваю и плавно вгоняет её в дно по строительную отметку. Красота, а не работа. Закончились трубы - стоп машина и в тряпки. Куда я попал? Это же рай земной, а не работа, что ж я раньше-то....
Перед тем, как до утра убыть в свою каюту, свеженазначенный дед решил совершить обход судна, как это и принято на флоте. На палубе рабочий порядок, в башне крана тихо и спокойно, как ночью в Багдаде. Мерно гудит под палубой дизель-генератор. Стармех открыл дверь в тамбур машинного отделения, свет не горел.
- Надо бы перед сном возбудить электромена, пусть новую лампу поставит,- подумал он и начал спускаться по трапу.
Спустился, осмотрелся - никого. Динамка крутит сама по себе, в машине бардак и никого! С твёрдым намерением разыскать вахтенного моториста и ткнуть его физиономией в отсутствие надлежащего флотского порядка, дед нажал кнопку авральной сигнализации. Но и на этот яростный призыв населения в машине не прибавилось.
Тело вахтенного моториста Мигалкина нашлось за ящиком ветоши под трапом. Тело лежало на скрученных пожарных шлангах, подоткнув под голову пучок ветоши, которой, судя по её состоянию, мореход начал делать приборку, но сломался раньше, чем закончил. По специфическому духу, который не мог перешибить даже запах солярки, стармех понял, что организм последнего пребывает в нирване, вывести из которой моториста не сможет даже внезапный ураган с ласковым именем Катрина. Дед кое-как вытащил хорошего из машинного отделения на палубу. Тело особо не дёргалось, но опасно порыгивало, мерзко при этом хихикая. Зачерпнув из-за борта ведро мутной воды, механик окатил уставшего моториста, но даже эта радикальная мера не изменила сложившуюся диспозицию. Теребить организм до того, как он воспрянет к жизни сам было бесполезно, поэтому, водрузив его на скамеечку, дед сам до утра периодически наведывался в машинное отделение для порядка и личного спокойствия.
Утром страдалец был обнаружен на том же месте, где и был оставлен с вечера, только в более скрюченном состоянии, по-видимому, из-за свежего ночного ветерка. Тело протяжно стонало, но при этом не шевелилось. Ещё пара вёдер забортной мути довершили процесс реанимации.
- Что ж ты квасишь, хороняка, если болеешь так на утро? Я теперь за тебя работать должен? Ты ж теперь дня два в себя приходить будешь. Пойди у капитана больничный попроси, а мне для начала - объяснительную на стол,- выдал стармех гневную тираду, но несчастный только мычал и раскачивался, обхватив голову руками.
Выясняя у экипажа обстоятельства личной жизни подчинённого, дед узнал, что родители Саши Мигалкина люди болезненно пьющие, и этот порок передался их сыну по наследству. Окончив речное училище, Сашка попал на древний «Волгл-Балт», который возил лес из Петрозаводска в Калининград в каботаже. Из-за слабости характера, вместо того, чтобы, наплавав положенный ценз, сдать экзамен на штурмана и перейти на суда загранплавания, он остался матросом-мотористом, но вскорости был списан с судна и уволен за непобедимую привязанность к огненной воде. С трудом он устроился на новую работу, где к его слабости относились с пониманием и даже сочувствием, ведь большинство членов экипажа и сами любили пропустить в любое время суток и совсем не по маленькой. Но то были взрослые люди, хлебнувшие морской жизни и знавшие меру. Сашка же, попав в этот коллективчик, медленно пропадал. Единственное, почему его не выгоняли с крана, было то, что Александр Мигалкин обладал безмерным чувством стыда, от которого на утро он страдал не меньше, чем от абстинентного синдрома. Ему было так стыдно, что хоть в петлю, но сделать с собой он ничего не мог, зелёный был сильнее.
- Прости, Петрович, больше никогда,- и так, как попугай, без остановки твердил проштрафившийся моторист.
- Да иди уж в тряпки, ты сегодня не работник. Поговорим, когда переболеешь,- пожалел несчастного дед, махнул рукой и удалился к себе в каюту.
Работы на сегодня не предвиделось, свай не было. Но рабочий день и вместе с тем судовые работы никто не отменял.
Под порталом башни крана отдыхал, прикрыв глаза, крановщик с витиеватым именем Викентий, да и отчество у него было не хуже - Модестович. Всё-таки архангелосы, а он был родом из Няньдомы - большие оригиналы! Завидев старшего механика, он принялся яростно размахивать кистью во все стороны, только не на то место, которое требовало подкраски.
- И ты, Брут!- подумал про себя Петрович, махнул рукой и спустился в машину,- Надо эту Гоморру прикрывать, не дай Бог, случиться чего, не хочется в Кресты на старости лет, да ещё из-за какого-то алкаша.
Энтузиазм крановщика тут же иссяк, и он улёгся в кильватер отдыхавшему на лавочке мотористу. Дед был прав. Не далее как полчаса назад крановщик застенчиво угощался вкуснятиной в виде спирта-ректификата из прозрачной двадцатилитровой бутыли с надписью «Яд» в компании своего закадычного друга - электромеханика. Электромен сломался раньше, поэтому решил отложить вкручивание лампочки на вечер.
На следующий день во время обеда в кают-компании стармех дождался, пока соберётся весь экипаж, закрыл дверь, чтобы никто не сбежал, и начал воспитательную работу.
- Я понимаю, что мы здесь живём, как на острове. Но хотите вы этого, или нет, но пьянки на судне я более не допущу! Дома вам жёны пить не дают, так вы здесь отрываетесь? Всё, шабаш, ещё одного прихвачу, хотя бы с запахом - предписание в зубы и в кадры, пусть руководство с вами разбирается. Я больше 20 лет на флоте, сам не ангел по части шнапса, но я не шучу! У вас две недели отдыха после вахты, пейте, хоть до посинения, но с этого дня на моей вахте сухой закон, а кому не нравится - пишите рапорт. У меня всё, - коротко и ясно завершил воспитательную беседу дед.
- Ну, ты загнул, Петрович, не было у нас до тебя таких порядков,- загундосил из своего угла, недавно вернувшийся из коматоза, электромеханик.
- Ты, касатик, на супчик налегай, оттягивает, - отреагировал Петрович,- После обеда принеси ко мне в каюту свою заветную бутылочку, а то выхлестаешь всё, нечем будет контакты протирать!
- Ну, дед, это уж ты загнул, Это моя справа, - возмутился владелец несметного богатства, в надежде на революционные проявления среди команды, но все уныло молчали, понимая, что на пароходе появилась власть.
- Это приказ, и это касается всех, - подытожил робкую попытку бунта на корабле стармех, - после обеда 15 минут на перекур и все по работам!
С этого дня бесконечные встречи друзей на судне закончились, народ, конечно, некоторое время повозмущался, но вскорости привык, к тому же позитив в части ведения судового хозяйства был налицо.
Незаметно подкралась осень. Задули северные ветра, частенько штормило, но строительство причала активно двигалось к своему логическому завершению. Сваи были забиты и началось бетонирование, так что с крана до ближайшей земли добраться проблем не составляло. Посему на судно зачастили комиссии, которые не без удивления отмечали возросший уровень порядка и дисциплины.
Вахты, как обычно, менялись по понедельникам, и вот в один из таких ноябрьских дней, моторист Сашка Мигалкин прибыл на судно, ведя себя как-то странно и временами неадекватно. Он отвечал невпопад, то смеялся, то плакал из-за всякой ерунды, типа сцены гибели главного героя в индийском фильме, да и в двери попадал со второго раза. Странности эти были заметны многим, но народ молчал, мало ли инфекций бывает всяких?
Ночью в каюту стармеха робко постучали. На пороге стоял электромеханик со скорбными глазами, как у спаниеля, который упустил утку.
- Петрович, я по машине обход делал, смотрю, а в котельном Сашка стоит на коленях и с котлом разговаривает.
- Ну всё, доигрался змей на скрипке, - буркнул под нос дед и принялся натягивать комбинезон,- Не иначе «белку» схватил наш моторист. Симптомы налицо.
Стараясь не грохотать по плитам машинного отделения, они тихо подошли к двери в котельное отделение. Там на коленях перед работающим котлом стоял Мигалкин и заглядывал внутрь через окошечко фотоэлемента, при этом повторяя, как заклинание: «Ведьма Ольга, выходи! Ведьма Ольга, выходи!»
- Ну, что, Вася, картина ясная. Давай буди штурманца, бегом в рубку и вызывайте скорую, а я тут подежурю, как бы этот шаман сам в котёл не залез.
«Скорая» приехала довольно быстро. Рослые санитары извлекли страдальца из машинного отделения, и крепко держа за руки с двух сторон, не торопясь, транспортировали тело к специализированной санитарной машине. Моторист Мигалкин с жёлтым лицом и синими, как у Веры Холодной, глазами двигался в сторону места погрузки, нестерпимо страдая и абсолютно не понимая, что происходит вокруг. На его гордо поднятой навстречу северному ветру голове развивались редкие светлые волосы вперемешку со снежинками. Окружающим со стороны могло показаться, что это великого и непреклонного стоика ведут к месту казни, но он при этом почему-то странно, как журавль выступает на негнущихся ногах по пути на эшафот, как бы продлевая время нахождения на этой стороне жизни.
- Ну что, доктор, это БГ? - спросил дед у врача «Скорой», который что-то царапал в своём блокноте непонятными для большинства мирян каракулями.
Доктор с присущим людям его профессии специфическим чувством юмора при здоровом цинизме, не отрываясь от каллиграфических упражнений, ответил:
- Да что вы, уважаемый, это не белая горячка, это скорее ОРЗ.
- Причём тут ОРЗ, он даже не чихнул ни разу!
- ОРЗ - это Очень Резко Завязал,- с гордостью поставил окончательный диагноз лекарь-юморист - Пил парень не менее двух недель. А это как штопор, выходить надо плавно. Ну да ничего, не первый случай. Сейчас мы его в больничку, там его, хорошего, подколят, прокапают, и через десять дней будет как огурец малосольный - хрустеть и пахнуть летом. Но больничный у него будет, так что не спешите с репрессиями.
Сашка начал буянить в машине, до него дошло, что эти гренадёрского вида ребята здесь неспроста, и повезут его явно не в санаторий. Он кричал и брыкался, откуда только силы взялись в его тщедушном тельце, но медбратья знали своё дело туго. И когда пинки и плевки пациента им надоели, они с профессиональным пониманием посмотрели друг на друга, и один спросил другого: «Может, галоперидол?»
После этих слов Сашка как-то сразу притих. Он не понял специальных терминов, но почувствовал, что если он не успокоится, может случиться страшное. Ребята в белых халатах на вид были серьёзные.
Моторист Сашка Мигалкин появился на судне через три недели со свежим, порозовевшим лицом и гордо предъявил командирам больничный лист без указания диагноза.
- Что делать с ним? - спросил дед у капитана. Страдалец понял, что наступил час истины и сейчас решиться его судьба. Голова его опускалась всё ниже и ниже, а здоровый румянец превратился в краску стыда.
- Я вижу два пути, Петрович,- после короткого раздумья сказал мастер - Либо мы его на лопату и за борт, то есть по собственному желанию на вольные хлеба, но тогда пропадёт парень. Кому нужен такой юный «синегал»? Либо пусть подшивается и тогда дадим юноше последний шанс.
- Что башкой трясешь, хороняка, выбирай! - включился дед.
- Я подошьюсь, слово даю, только не увольняйте,- тихо проговорил несчастный, и на глазах его навернулись слёзы.
Сашке поверили и оставили на судне, а он, честно выдержав процедуру, предъявил справку.
Его жизнь переменилась к лучшему, и это отметили все. Человек менялся на глазах.
Как-то сменный механик Юрик, шутник и балабол, придумал гадский стишок и прочёл его в кают-компании в присутствии Сашки.
Я лежал на полу, в углу.
Ты сказала, что всё ещё девочка.
Я подумал: Вот счастье пришло,
А потом оказалось, что белочка.
Народ засмеялся, а Сашка, как-то сразу побелев, стушевался и боком-боком вышел из кают-компании. Он потом долго не разговаривал с Юриком, пока тот не извинился. И все поняли, что Сашка твёрдо решил выздороветь.
Он и в самом деле больше не пил. Некоторые считали, что он здорово мучается, но подробностями он не делился. А через полгода он сдал техминимум и ушёл на вакантное место сменного капитана на буксир.
Сашка Мигалкин зашёл в каюту старшего механика, чтобы подписать заявление о переводе. Он присел на диванчик и явно собирался что-то сказать, но жутко стеснялся.
- Ну, всё, Саша, уходишь? Не пожалеешь потом? - спросил дед.
- Да, Петрович, ты был прав, надо расти, зря, что ли четыре года в бурсе учился,- ответил моторист. Потом, как-то резко покраснев и опустив голову, по своей неистребимой привычке, тихо добавил - Спасибо, Петрович, если б не ты ...,- и теранув глаза кулаком резко встал и вышел из каюты.
Дед понял, как тяжело дались его бывшему подчинённому эти последние слова прощания, не стал ничего говорить. Он устало вздохнул и закрыл за вышедшим дверь в каюту.


Краткий словарь специальных терминов.

Мастер - капитан судна.
Дед - старший механик.
Галоперидол - нейролептическое средство с выраженным антипсихотическим эффектом.
Филиппки - филиппинцы.
Мурмалайцы - все остальные пентосы.
БГ - белая горячка, в обиходе «белочка».
Динамка - дизель-генератор.
Бурса - просторечное название средней мореходки или речного училища.
«Волго-Балт» - не особо новый теплоход типа "река-море" грузоподъёмностью 2700т.
«Синегал» - человек, злоупотребляющий спиртным до такой степени, что кожа лица начинает приобретать синюшный оттенок.

ВСЯКОЕ БЫВАЕТ

Время стремительно близилось к обеду, а осмотровая группа все никак не могла завершить начатое. Чуть ли не рассвете "поймали" японскую плавбазу. И до сих пор ее... осматривали. Добросовестно примеряя на перепуганных и косоглазых личины шпионов, контрабандистов... ну, или хотя бы, браконьеров.
Получалось плохо. Совсем не получалось, если честно. Но... примеряли.
Испуганные японцы выполняли все приказания, поминутно кланялись и бросали на наших взгляды, в которых было поровну восторга и почтения. А потому что японцы едва-едва дотягивались нам до плеча. А если еще учесть их хрупкие телосложения...
- Ну, что там? - Командиру не терпелось. Он приплясывал на мостике и яростно давил тангенту. - Нашли что-нибудь?
- Нет, товарищ командир, - отвечал ему командир осмотровой группы. - Все, вроде бы...
- Вроде бы, вроде бы, - раздражался командир. - Ищи. Хоть умри там, но найди!
- Есть, - отвечал командир осмотровой группы. - Есть... найти...
И в сотый уже раз смотрел на столбики иероглифов, покрывавшие страницы судового журнала.
- Что тут можно найти? - недоумевал он. Равнодушные иероглифы расплывались и двоились.
Японский капитан был вежлив. И суров. Как настоящий самурай. Он молча смотрел на командира осмотровой группы и пытался разрешить для себя, знает ли тот японский язык. А если не знает, то почему смотрит так пристально. Ведь все это можно спокойно прочесть и по-английски. Зря, что ли, писали?
- Курва косоглазая, - шепотом выругался командир осмотровой группы. И с треском захлопнул журнал.
"Самурай" важно кивнул.
Неужто понял? - мелькнуло у нашего. - Будет еще... скандал... международный.
- Ва-карима, - наскреб он в памяти знаний. И подумав еще немного, добавил: - ... сэн?
Японец снова кивнул и разразился длиннющей тирадой на родном языке.
Не понял, - отлегло у нашего.
- Судовые документы в порядке, - процедил он по-английски. И сквозь зубы.
- Соо, соо. - Японское лицо непроницаемо, но чувствовалось, чувствовалось, что смеется.
- Хрен с тобой, - подвел итог командир осмотровой группы. И вышел на мостик.
Японский капитан отправился следом.
- Ну что, нашел? - ожил динамик на плече у радиста.
- Нет, товарищ командир, - ответил командир осмотровой группы.
- Ладно, - искаженный голос командира вроде бы подобрел, - сейчас катер к вам пойдет. С обедом. Понял?
Обедали прямо на палубе. Наши и японцы сели рядом и... приступили.
Японцы разобрали крохотные чашечки с рисом, открыли какие-то консервы и замелькали палочками.
Наши достали «из-за голенища» по ложке - многоцелевой, алюминиевой и в умелых матросских руках превращающейся во что угодно, и черпая "с бугром" из бачка РБУ (перловку) жевали с хрустом. Компот пили прямо из чайника, пренебрегая кружками.
- О, рашен, - говорили японцы восхищенно. - Рашен - биг бойз!
Сунув в зубы "Беломорину", наши чиркали спичкой.
"Ух ты!" - светилось в японских глазах. Они долго смотрели, как русские добывают огонь. Наконец, самый смелый подошел и щелкнул зажигалкой.
- Сенк`ю, - сказали наши, затягиваясь.
Японец яростно жестикулировал, указывая на спички, протягивая зажигалку...
- Ченч, - говорил он. - Ченч.
- Поменяться хочет, - догадались наши. - Нельзя... к сожалению. - Чиркнув еще (загорелось сразу) и, прикурив, наши подарили коробок японцам. "Пускай играются".
Японцы унесли коробок. И чиркали, счастливые.
А японский капитан во все глаза глядел на наш чайник. Он ходил вокруг него, как кот вокруг блюдечка со сметаной, облизывался и наконец... решился.
- Чиф, - сказал он нашему командиру осмотровой группы. - За один ваш чайник, - он ткнул пальцем в направлении алюминиевого монстра - битого и поцарапанного, - я готов дать видеомагнитофон.
Командир осмотровой группы расхохотался.
- Два, - мгновенно поднял цену японский капитан. - Один сразу, второй - через месяц.
- Группа, ответьте кораблю. - Командир как чувствовал момент.
- Товарищ командир, - командир осмотровой группы все еще смеялся, поэтому получалось неразборчиво. - Японцы предлагают за наш чайник два видеомагнитофона...
- Шли их... - отказался от торгового сотрудничества командир, - ... к японой маме! Прекращай осмотр. Сейчас шторм начнется.
- Товарищ командир, а как же...
- А никак! Мы не тех поймали, - ответил командир.