ИЗУЧАЙТЕ КОРАБЛЬ!

Помощник командира крейсера по снабжению старший лейтенант Ольков двигался по правому борту второй палубы из носа в корму. В какой-то каюте его очень ждали. Вернее, не только его, но и ту банку, которую помощник бережно обнимал правой рукой.
Время было позднее, чтобы не сказать больше, и ничего не предвещало нештатных ситуаций. Но, как говорится, и на старуху бывает...
Контркурсом из сауны следовал Командир. Скрываться было поздно, да и недостойно офицера.
- С лёгким паром, товарищ Командир!
- Спасибо. А что это вы здесь делаете в такое время и с таким грузом? -
- Да...вот... спирт несу в пекарню на выпечку хлеба для всхожести дрожжей.
Действительно по технологии выпечки что-то там куда-то положено было добавлять. Хотя у кого рука поднимется так кощунствовать?! Но старого морского волка, каким был наш Командир, не проведёшь. Он хорошо знал своего ПКСа, тем более, что на “Минск” они оба пришли с крейсера “Мурманск”.
- Как интересно, Геннадий Викторович! Я давно мечтал посмотреть этот процесс. Проведите меня в пекарню!
Дело было на ходовых испытаниях. В пекарне всё ещё заправляли заводчане, и руки помощника (вернее, ноги) никак не доходили до этого злополучного помещения на N-ной палубе по N-скому сходу. Но надежда умирает последней. Был же ведь он там как-то, был! Да и таблички на сходах есть, и он ещё в состоянии их прочесть и идентифицировать, если необходимая спасительная надпись промелькнёт.
Классическая боевая пара, где ведущим был помощник, а добровольным ведомым - Командир, кружила и кружила на бреющем полёте из носа в корму, сверху вниз (и наоборот) по всем сходам до полной выработки ресурса командирского терпения.
- Ладно, Гена! Пойдём: покажу, где пекарня!

ПОШУТИЛ

Когда-то я уже писал о швартовке. О том, как у нас проходит этот торжественный ритуал. И о том, как командир - главное действующее лицо - назначает крайних, которым достается вся его нерастраченная "любовь". Но, как известно, любой процесс в природе всегда имеет пиковую структуру. То есть - из точки - возрастает. Потом несколько долгих и мучительных мгновений держится на пике и... затухает. В результате получается нечто вроде: "у-у-у-у-У", "А-А-А-А-А!". И снова: "У-у-у-у-у-у".
И, когда, швартовка, наконец-то, ("Слава, те, Господи") осуществлена, кораблик привязался, вахта и дежурство заступили по швартовному и подвахтенные от мест уже, почти что, отошли...
Вот тут-то и случаются, порой, весьма и весьма забавные штуки.
Телефонист. Дебил! Пошутить ему захотелось! Как будто неведомо ему, что после нашей швартовки смех может быть только нервным.
- Подвахтенным от мест отойти.
Ну наконец-то. Наконец-то можно расслабиться. Южная ночь, дожидаясь именно этой команды, рухнула, как споткнулась, накрыв влажным, соленым телом бухту и город. Пятерка сигнальщиков, из коих двоим выпало нести вахту, а еще троим попросту не хотелось пока уходить с верхней палубы, зашла на ГКП. Пустой и полутемный, ибо лишь связисты и механики несут вахту даже во время стояния у пирса. Все остальные могут спать спокойно, чего, кстати, хотелось бы пожелать и сигнальщикам.
Старший вахты влез в командирское кресло и немного поерзав, устраиваясь поудобнее, протянул руку к "соске" "Лиственницы", собираясь осчастливить КПС докладом о том, что вахта бдится.
Динамик "Чайки", спутникового телефона, словно дожидаясь именно этого, взорвался истошным воплем:
- Але, сигналы! Москва! Москва на связи! Вы че там?!
Четыре сигнальщика посмотрели на пятого, который так и замер со ртом, открыться уже успевшим, но сказать еще ничего не успевшим. Мол, ты старший вахты, ты и решай что делать. Никто даже не попытался усомниться... в том, что Москва действительно звонит... в двадцать тридцать... на какой-то ПСКР. Такие мысли? После швартовки?
- Быстрей давайте! - снова заорал динамик голосом телефониста.
Поскольку никто из сигнальщиков не мог постичь слету великую мудрость: "Чего им надо давать? И причем тут Москва? К сигнальной вахте?", они посмотрели друг на друга, надеясь видимо, что у кого-то в глазах мелькнет искорка понимания.
На худой конец, сойдет и озарение.
Наконец самый сообразительный сказал, обращаясь к старшему вахты:
- Звони дежурному.
И все вздохнули облегченно. "Точно. Дежурный-то прекрасно знает, что делать в такой ситуации. Во-первых, он как-никак офицер, а, во-вторых, ему по должности положено с такими бедами справляться".
Результаты превзошли все ожидания. Дежурный по кораблю справился с делом в один миг.
- А чего ты мне звонишь? - вполне справедливо осведомился он. - Я что ли, по-твоему, с Москвой говорить буду?
Рожи сигнальщиков синхронно вытянулись. Они-то считали, что все именно так и должно быть. "А я, что ли?", - подумал в эту минуту каждый из них.
- Командиру звони, - сказал дежурный. И отключился.
Надо же! Как это мы сами не додумались? Вахтенный сигнальщик покосился на "трубку" "Чайки", олицетворявшую для него скотину телефониста и решительно снял трубку корабельного телефона.
- Товарищ командир... - сказал он. - Москва... звонит...
Когда надо командир соображал очень быстро.
- Есть, - сказал он. - Сейчас буду.
Вахтенный сигнальщик облегченно воткнул трубку в крепления. Решилось... наконец-то.
- Сейчас, - сказал он телефонисту в "Чайку". - Сейчас командир придет. Он с Москвой поговорит.
- Вы че! - Отчаянный вопль едва не разорвал динамик. - Я ж пошутил!
Сигнальщики, все пятеро, открыли рты, желая высказать телефонисту все, что они думают о таких шутках и о людях, которые их придумывают...
- Где? Где Москва? - Маленький, верткий, стремительный - командир ворвался на ГКП, озираясь в предвкушении.
Четверо сигнальщиков попросту исчезли. Пятый - бедняга вахтенный - пожевал губами, потом сунул трубку командиру и слинял, через задраенную дверь.
Телефонист! Идиот! Надо ж понимать, когда можно шутить!

Взято отсюда http://artofwar.ru/r/ruban_n_j/

Рубан Николай Юрьевич
Непубликуемое

Бог ты мой, сколько же дивных историй пропадает втуне по той простой причине, что их ни при каких условиях нельзя опубликовать! И век их недолог - живут они, как правило, в памяти одного-двух поколений, передаваемые из уст в уста на дружеских пьянках, предваряемые неизменным: "А помнишь!...". Пусть хотя бы в электронной памяти компьютера останутся - вдруг кому-то интересно будет...

Усилием воли

Поступали мы в славное Рязанское воздушно-десантное. Проходим медкомиссию. Форма одежды известная - трусы, да личное дело под мышкой. Народ старается груди выпячивать, животы втягивать, плечи расправлять и вообще выглядеть ожлобевшим образом.
И вот заходит Вовик из моего взвода, простодушный сын партизанской Витебщины, к хирургу Николаю Ивановичу (доктор Вальтер кликуха). Доктор что-то строчит в своем журнале с пулеметной скоростью и на вошедшего не глядит - конвейер работает, не до сантиментов, понимаешь.
- Ложи! - командует он и на стол перед собой пальцем тычет.
Вовик репу почесал - чего ложить-то? Пожал плечами, да и выложил перед Вальтером свой болт на стол: дескать, пожалуйста, осматривайте, мне не жалко.
Папа док очки на лоб задрал и вытаращился на предложенное к осмотру. Потом деликатненько так, линейкой деревянной, занозистой отодвинул ЭТО в сторонку и пояснил:
- Я говорю, дело свое ложи...

Ага, понял Вовик - так бы сразу и говорил. Убрал свое неотчуждаемое имущество со стола в трусы и заменил его папочкой картонной. Док отлистал сколько надо, нашел свою страницу и вновь командует:
- Ну, а теперь снимай трусы, повернись ко мне спиной и нагнись! Так! Хорошо! Ягодицы раздвинь!
- Э-э-э... - закряхтел Вовик, старательно выполняя команду.
- Да блядь! - вскричал испуганно Доктор Вальтер, - РУКАМИ РАЗДВИНЬ!!!

"...Стричься пора!"

Был я в ту пору курсантом - первокурсником. Стою я как-то в наряде по роте, надраиваю брючным ремнем краны в умывальнике до золотого сияния. Рота на самоподготовке, тихо так, спокойно все кругом... Май за окном, черемуха цветет - идиллия, да и только. Наяриваю я эти крантики, да посвистываю умиротворенно.
И тут! Свирепо подвывая и матерясь, влетает в умывальник русокудрый голубоглазый херувим - Валерка Доценко из моего взвода! Как ошпаренный влетает. Глаза взбешенные, рот перекошен гримасой нестерпимого отвращения и брезгливости. И впечатление Валеркиной ошпаренности усиливается от того, что он стремительно сует голову под кран и принимается с остервенением ее мыть. Да яростно так моет, неистово! Отплевывается и изрыгает черные проклятия по адресу ротного.
- Валер, ты чего? - спрашиваю я, несколько озадаченный.
- Да блядь!!... - злобно отплевывается Доц и опять за мыло хватается, - Конь, сссука такая!!!...
- Чего - Конь? - интересуюсь (это у ротного такое погоняло было), - Задрал за что-то?
- Да если б! - утыкается Доц в страшненькое полотенчико вафельное, - Ты прикинь! Стою это я в сортире, ссу спокойно, никого не трогаю. Заходит Конь, пристраивается к соседнему писсуару и тоже ссать начинает. А потом берет так... Банан свой в другую руку перекладывает... И той же самой рукой!... Которой только что ЕГО держал!... Берёт и меня за волосы хватает, урод!!! И говорит: "Доценко, тебе уже стричься пора!". Ганнндон, блядь!!

Через полчаса Валерка подстригся. Налысо. И лысую башку еще и одеколоном щедро полил. Первый курс - что вы хотите. Тогда еще у людей брезгливость сохранялась какое-то время. Хотя... Нельзя не признать, у Доца этот процесс подзатянулся все же...

Немного смазки

Есть у Расселла фантастический рассказ с таким названием. Там в нем космонавты летят черт-те сколько лет черт-те куда. И есть среди них такой недотепа, непонятно как в их команду попавший. Как оказалось, был он знаменитым клоуном, а включили его в экипаж для того, чтобы он всему экипажу стрессы сбрасывал.
А мне так это название другую историю напомнило, тоже из курсантских времен. Топаем мы как-то в учебный центр Сельцы. Апрель. Шестьдесят кэмэ, да со всей выкладкой, да по раскисшим дорогам - тот еще кайф. Идем, сапоги из грязи выдираем, спины дымятся, и конца-краю этой долбаной дороги не видно.
Объявляют короткий привал, а хрен ли с него толку - даже и присесть негде, кругом одна грязюка жидкая. Ну, народ кое-как пристраивается: гранатомет между ног зажмешь - уже можно рюкзак поправить. Или: спинами друг к другу прислонишься - и портянки перематываешь. Ну, и покурить спокойно можно.
И вот стоит у обочины Саня Шапарин с первого курса (в нашей роте все четыре курса учились), достал из рюкзака заначенный с завтрака кусок хлеба с пайкой масла и уже над маслом палец занес, дабы его по хлебу размазать. И тут нависает над ним Федос-третьекурсник - здоровенная такая дылда, Саня на него смотрит, как таракан на подъемный кран. А вид у Федоса как у партизана после допроса в гестапо: мало того, что выдохся, так еще и жопа у него трусы съела. Натер он себе очко этими трусами до алого сияния, чапает враскоряку, да поскуливает. Завидел он Саню с куском в лапке, и впился в этот кусок безумным взглядом.
-- Что, Федь - хавать охота? - интересуется дружелюбно Саня, - Отломить хлебушка?
-- Какой... на хрен... хлебушек... - кряхтит Федос, расстегивая пуговицы "рампы" прыжкового комбеза.
И - Саня и опомниться не успел - спустил Федос трусняк, сцапал с хлеба шайбу масляную и - В ЖОПУ СЕБЕ ЗАСУНУЛ!! Натянул трусы, "рампу" пристегнул и просиял блаженно.

- У-у-у!... - выдохнул счастливо, - Холодненькое... - и почапал дальше. И спасибо не сказал.

А Саня ему еще долго вслед глядел вытаращенными очами и н-ни хрена не мог понять. Ну ладно бы сожрал Федос то масло! А то - в жопу.... Ну просто - хрен знает, что такое.

"Там, на неведомых дорожках..."

Общага лейтенантов-холостяков: обшарпанная фатера в хлипком бараке с печным отоплением. Три солдатские койки, колченогий стол, да табуретки того же казарменного дизайна - вот и весь интерьер сурового мужского быта. Остальная мебель присутствует в виде вбитых в стены могучих гвоздей, на которых висят лейтенантские шмотки - от джинсов до противогазов.
Сами лейтенанты, Толян и Колян, цвай камераден, в сиянии пыльной голой лампочки-сороковки, сидят за столом и на пространстве, отвоеванном у сковородки с подгорелой картошкой и железных кружек, клюя носами, строчат план-конспекты для проведения занятий. Только что сменились после суточного наряда, а завтра в шесть выход на стрельбище - сорок кэмэ пехом по заснеженной тайге. Из щелястых окон сифонит, несмотря на намерзший в районе щелей синеватый лед. Печка бодро постреливает и гудит, но все равно дымит и еле греет, зараза.
Четвертый день лейтенанты питаются одной подмерзшей картошкой (за исключением дней в наряде, когда можно похлебать солдатского борща) - до получки еще целая неделя. Уцелевшие от кабака последние копейки потрачены на "Приму", грузинский чай и пачку стирального порошка "Лотос". Тоска.
С треском распахивается дверь и в клубах морозного пара на пороге появляется третий обитатель общаги - лейтенант Федька с розовыми щечками, холеными усиками и вообще с внешностью бубнового валета.
- С-сидим, додики?! - жизнерадостно приветствует он соседей, - Р-работаем?! Эт правильно, старайтесь!
- Дверь плотнее закрывай, блин! - угрюмо откликается Толян, - Не май месяц...
- А я тащусь! - спешит поделиться радостью Федька, - Вся рота в наряд заступила, а я свободный остался - завтра весь день бамбук можно курить!
- Класс твои дела, - кивает Колян, - У вас в роте офицеров - комплект...
- А щас - на блядки пойду!! - с энтузиазмом потирает ладошки Федька, - Та-акая тетенька - у-м-м-м!!! Пэрсик!
- Флаг тебе в руки, - бросает Толян, не отрываясь от конспекта, - Барабан за спину...
- С-сиськи!! - продолжает восторженно делиться Федька и растопыривает пальцы, словно приготовился прижать к груди пару арбузов, - П-попочка!.. А хата у нее - ну ваще!... Муж - штурманец дальнего плавания, бабок немеренно... Все импортное, аппаратура - японская, а жрачка!...
- Слушай, завязывай! - начинает терять терпение Колян, - Идешь - ну и вали!
- Щас, отогреюсь только маленько, - кивает Федька и пристраивает на печку ведро с водой, - Подмоемся, побреемся - и вперед!
- Э, Федос, иди ты в баню! - протестует Толян, - Куда ведро взгромоздил?! Нам же утром - ни помыться, ни чайник поставить! Давай чапай к колонке сначала, воды принеси, а потом подмывайся!
- Да принесу, принесу! - отмахивается Федька, - Завтра приду и принесу...
- Ага, принесет он - хоть бы не звездел... У нее чего - ванны нету, что ли? Шел бы, да там и подмылся...
- Не-не-не! - отметает Федька, - Тут наготове быть надо! Такое дело. Тэ-экс... - Федька самозабвенно копошится в чемодане, счастливо вздыхая в сладком предвкушении, - Трусняк цивильный... Тельничек свеженький... Коляныч! Носки чистые одолжи!
- Может, тебе еще и в шинку пукнуть?
- Не, люди - ну вы жлобы! Блин, придется свои доставать, - Федька извлекает из чемодана пару черных носков и с тяжким вздохом отрывает ярлычок, - Нулёвые...

Приготовив чистое белье, Федька нетерпеливо разоблачился, безмятежно почесал мошонку и отправился к печке греметь корытом.

- Она сегодня знаете, чего мне приготовить обещала? - хвастается он оттуда, - Поросенка! С хренком-с!
- Пасть закрой...
- Ага, завидно?! - торжествует Федька и, повизгивая, плещется в мятом корыте, - А коньячок у нее какой!... А икорочка...

Ну не сука? Несколько секунд Колян и Толян не мигая, смотрят друг другу в глаза, с ненавистью стиснув зубы. Наконец, Толян хищно прищуривается и закусывает губу. У него созрел план.

- Как башку намылит - кивни, - шепчет он Коляну и бесшумно выбирается из-за стола, направляясь к доверчиво оставленному Федькиному парадно-выходному бельишку.
- Порево и жорево - это очень здорево... - бахвалясь, напевает Федька, вытряхивая на башку последние капли из (конечно же!) чужого флакона шампуня.

Короткий кивок - и Толян скользящим индейским шагом пробирается к печке. На обе ладони у него уже надеты вывернутые наизнанку новенькие Федькины носки. Секунда - и носки щедро вываляны в жирной печной саже. Еще пара секунд уходит на возвращение Толяна на исходную, приведение носков в обычный вид и водворение их на место. И вновь Толян за столом, старательно пишет конспект.

- Ах, мармелад! Ня-ня-ня-ня... - мурлычет Федька в счастливом возбуждении, вертясь у осколка зеркала, прилепленного к стене синей изолентой и щедро прыскаясь Толяновым одеколоном, - Ну, я погнал! Не балуйтесь тут без меня...

Хлоп - дверь, скрип-скрип-скрип - снежок за окном. Йессс!! И Колян с Толяном с треском хлопнулись ладонями в немом восторге. И в холодные свои холостяцкие коечки укладывались они в прекрасном настроении - ну до чего же порой мало человеку для счастья надо!

- ПИ-ДА-РА-СЫ!!! - вырвал их из сладких владений Морфея горестный вопль посреди ночи. Бесцеремонно врубив свет, Федька стоял посреди комнаты и потрясал кулачками в бессильном гневе и отчаянии.
- Охерел совсем? - поинтересовался Толян, жмурясь от света, - Чего орешь?
- Да блядь!... Мужики, суки, ну вы ваще!! У нее же, бля... Простынки такие!... Хрустящие! Б-беленькие-беленькие! Были...
- И - чо?
- Чо-чо?! В очо! Я по этим простыням: чап-чап-чап... Она как глянула - так прям истерика с ней приключилась! В момент про любовь забыла! Взяла и выгнала на хрен.
- Не, ну это - явное мещанство с ее стороны...
- А вы - мудаки все же, господа!

Клапан в кормовой части комбинезона, назван по аналогии с грузовым люком самолетов ВТА.

ЛЕГЕНДИРОВАНИЕ


Учился я на втором высшем образовании своей же родной альма-матери, ака МГИМО, ака Институт международных отношений. Так уж сложилось, что закончив журфак этого заведения, через три года меня потянуло вновь «взад», в родные пенаты, но на юридический.

Я снова попал в родные стены, и (ЧСХ!) к родным учителям, ибо 3-я кафедра английского преподавала как на моем любимом журфаке, так и на юридическом.

Обучение не было большой проблемой, я ловил кайф от ощущения «старослужащего» в родных стенах, где я легко находил дорогу в запутанных коридорах и выводил однокурсников кратчайшим путем к намеченной цели.

И вот однажды на английском наша преподаватель (N-Y, как мы ее звали) задала нам задание: мол, мы все с вами должны заново познакомиться. Мы, типа, встречаемся с вами на пароме, который плывет из Франции в Англию, и мы должны познакомиться. НО: вы все - не англичане и не русские. Вот придумайте себе ЛЕГЕНДУ, сказала она, и будем знакомиться...

Нельзя же так... Сказала она слово ЛЕГЕНДА, и в мозгу выпускника кафедры военного перевода МГИМО, щелкнул встроенный тайными агентами тумблер... Нас таки учили... Хреново, но учили... Легенда - основа разведдеятельности. Легенда дожна быть правдоподобной. Легенда должна быть основана на реальных событиях и реальной биографии не менее чем на 70%.

Через два дня урок. Народ несет пургу, путаясь в показаниях. То человек- блондин, то брюнет, то турок, то португалец...
Я же - я рассказываю судьбу и жизнь своего близкого друга-поляка. Я представляюсь Рафалом Браневским (Замполит его знает ), я рассказываю про свой (его) бизнес в Варшаве - пивной ресторан, с подробностями и деталями... Я предлагаю своим «новым знакомым» сотрудничество...

Урок закончен. Люди (второе образование, всем под 30 и более, у всех - свой бизнес) - подходят и спрашивают адрес ресторана и как со мной посотрудничать... Ну какой же я му.... глупый был, когда сказал, что ресторана моего на самом деле нету и это - всего лишь ЛЕГЕНДА????!!!!!!!