МУЛЬТИКИ


А ну-ка, признавайтесь... Кто маленьким не был, кто мультики не любил ?
Правильно, все любили. Некоторые - продолжают любить всю жизнь. Только вот детство у всех было разное... Кто-то вырос на «Ну, погоди!» и «Крошке еноте», а кто-то на монстрах и покемонах. Казалось бы, какая разница? Но, может быть, поэтому и совсем разные взрослые потом получаются...
В начале девяностых через границы к нам мутной рекой хлынула поп-, масс- и прочая «культура» в виде провезенных под полой видеокассет Начали появляться первые коммерческие телеканалы. Для неподготовленного советского зрителя это был полный... как бы это помягче... Шок. Комментарии в прессе были однозначны - пропаганда американского образа жизни... ужас... насилие... порнография... В принципе, может они были и правы... Ну нельзя же так резко - из развитого социализма прямо в болото гниющего капитализма...
А «кто первый начал»? Правильно, «видеозалы». Все помнят темную душную комнату с советским ламповым телевизором на высокой тумбочке, рядами расшатанных стульев и гнусавым голосом переводчика? Для взрослых, пожалуйста - убийства, каратэ, подпольные бои без правил, эротика про теток, а для детей - детский сеанс! Мультики!
Другие цвета, другая графика, свежие для нас сюжеты сорокалетней давности и - на каждом шагу неприкрытое насилие под видом смешных ситуаций (кто знал, что такое «ГЭГ», или как его там...) Каждые десять секунд кто-то обязательно падал, разбивая морду, или глотал кий, или кого-то били по голове всевозможными предметами... (Бедный Томкэт!) Куда там нашему Колобку или вечноулыбающемуся олимпийскому Мишке! Вот это да! Вот это смешно! Народ приучали к веселью при виде чужих страданий... Волк и Заяц были начисто забыты. В моду вошли новые герои - Том и Джерри, Микки Маус, Утенок Дональд, Матрос, как его там, Папай, рекламирующий шпинат, Кролик Баггс Банни, издевающийся над охотниками, Очень быстро бегающая птичка, бибикающая при обгоне, еще медведь, воюющий со скунсом и все такое... О, еще пес Гуфи с длинными ушами и заплетающимися ногами...
Детишки вырастали вместе с этими новыми героями, вместе заканчивали школу, вместе уходили в армию. Первый год, было, конечно не до мультиков, а вот под дембель, после отбоя, если добрый дежурный по дивизиону разрешит... А дежурный и сам - не такой уж старый любитель соблюдения распорядка дня. Он только недавно выпустился из училища, и мысли его, в основном, весьма далеки от несения службы...

Наш ПВОшный дивизион мирно нес службу на холмистых восточно-украинских равнинах. Снабжение всеми видами довольствия постепенно ухудшалось, вплоть до полного отсутствия некоторых элементов. Внезапно выяснилось, что билетов «по Союзу» уже не выписывают. Только до границы. «Солдатского» мыла никто не выпускает - невыгодно. За 15 копеек, положенные солдату на баню, никто его в эту баню не пустит. Трешку давай! С одной стороны Устав запрещает стирку чего бы то ни было в казарме, с другой - стираться-то надо... И вот, чтобы зря не пропадало летнее тепло, командир приказал старшине склепать хоть какой-нибудь летний душ, полностью заменивший положенную баню. Его так и стали называть - «наша баня». Там и мылись, и стирались, голышом перебегая в казарму, благо, женского полу в казарме случалось редко...
Это сооружение было устроено из четырех бревен, поставленных на дыбы, десятка разномастных досок, пары обрывков рубероида и нескольких резиновых ковриков. Дверь отсутсвовала из принципиальных соображений - никто не захотел морочить с ней голову, да и зачем она, действительно, нужна? Наверху красовался здоровенный алюминиевый топливный бак с какого-то списанного тягача. Простота и надежность конструкции вызывала здоровую зависть всех гостей дивизиона, особенно старшин соседних подразделений...

...В тот вечер дежурным по дивизиону заступил лейтенант Ш-дяк, а ответственным - начальник штаба майор С-ко, живущий тут же в городке. Покрутившись после отбоя полчасика в казарме, наш майор, практически с чистой совестью убыл домой, проинструктировав лейтенанта: если что - буди. Но что-то не спалось майору в тот вечер. Такой душный летний вечер...
Выставив молодого на шухере, дедушки наглым образом потребовали от нашего юного дежурного хлеба и зрелищ. Молодой повар, высаженный через окно, уже чистил на кухне картошку, самый смелый «черпак» уже летел в сторону поселка за самогоном, а в ленинской комнате заработал телевизор. Дедушки расселись перед экраном в ожидании ночного пиршества. Коммерческий канал «Тонис» крутил мультики. Матрос Папай жрал свой шпинат, попутно спасая свою тощую невесту от всевозможных бед, Бульдог Киллер рвал на части бедного кота, Гуфи опять висел на своих ушах...
- Дежурный по роте - на выход!!! - как гром с ясного неба прозвучала команда дневального... Дежурный сержант, поправляя штык-нож, ломанул в коридор. Навстречу ему из полумрака сонной казармы уже шел начальник штаба... Ни говоря ни слова, майор зашел в ленкомнату. Немая сцена. Бойцы во главе с лейтенантом смотрят мультики...
-Та-а-ак... Чем занимаемся, лейтенант? Боевой подготовкой? Повторяем распорядок дня? Мультики смотрим? Том и Джерри? А где Баггс Банни? А? Я вас спрашиваю, лейтенант!
- Дык, товарищ майор, его не было сегодня...
- Что??? Не было? Я его лично сегодня видел, при приеме вашего дежурства, блин...
- Вы? Его видели? Где?
- В Караганде, блин! Но его штатном месте!
- В казарме?
- НА УЛИЦЕ, БЛИН! Вы тут что, совсем с головой не дружите?
- Дык, я не знал, что у него здесь есть штатное место...
- БАК должен стоять НА БАНЕ!! А у вас БАК С БАНИ спи8дили!

В окно постучал беспечный посыльный, демонстрируя из темноты трехлитровую банку самогона...
Занавес...

ПО СЛЕДАМ БРОНЕБОЙНОЙ ПУЛИ

Несмотря на применение тактики периодической смены высоты полета, трудившиеся как пчелки в афганском небе вертолеты МИ-8МТ, нередко попадали под обстрелы и прилетали на аэродром с пробоинами от душманских пуль. «Духи» палили из всего, что стреляет: от старых английских «буров» до современных американских «стингеров», чтобы афганское небо представляло максимальную опасность для советских летательных аппаратов. К тому же, за сбитый советский вертолет или самолет они получали солидные премии в «зеленых» от своих заокеанских покровителей.
После одного из полетов по высадке десанта на правой стороне и на днище борта N 22, который в паре летал ведомым, было обнаружено несколько пробоин.
Казалось бы, ничего особенного, надо заштопать отверстия и можно на вертолете летать дальше. Но существует железное правило для авиационной техники: на борту летательного аппарата не должно быть посторонних предметов, будь то не клейменный гаечный ключ, отвертка бортового техника или любой другой предмет. К таким посторонним предметам относились и вражеские пули, застрявшие в какой-либо части фюзеляжа. И пока не найдены и извлечены все пули и осколки, вертолет не может считаться исправным и боеготовым.
Ранним утром обстрелянный вертолет поставили на ремонтную стоянку. Бригада техников под начальством старшего техника, настроившись на долгую и кропотливую работу, приступила к исследованию обстрелянного борта на предмет входных и выходных отверстий. Хорошо, если количество таких отверстий совпадает, в таком случае остается проверить трассу пуль на целостность агрегатов и деталей вертолета. А если выходных меньше, то надо найти застрявшую пулю, или то, что от нее осталось. Обычно «духи» обстреливали вертолеты бронебойными пулями. При попадании в цель, мягкая оболочка сдирается в самом начале своего пути, а оголенная твердая сердцевина, уже совсем не похожая на пулю, продолжает пробиваться дальше и, попадая в стальные детали, причудливо меняет траекторию. В большинстве случаев сердечник прошивал дюралевый фюзеляж вертолета насквозь и улетал прочь, особенно, если вертолет обстреливался сбоку.
Авиатехники, пока была утренняя прохлада, открыли все люки, вскрыли всевозможные панели и при помощи различных инструментов начали скрупулезно исследовать траектории бронебойных пуль, проверяя каждый сантиметр. Нужно проверить многое: не задеты ли важные «органы», не повреждены ли топливные артерии, состояние электропроводки - нервной системы борта. Техники, работающие на вертолете, напоминали группу хирургов, копошащихся вокруг операционного стола с раненым.
После двухчасовой напряженной операции были извлечены два сердечника, но, судя по соотношению входных и выходных пробоин, в «теле» вертолета оставался еще один. Он, пробив корпус топливного крана, пролетел через пространство грузовой кабины и застрял где-то под гидросистемой. Теперь надо было вскрыть панели на потолке.
- Отбой, ребята, продолжим после обеда, ближе к вечеру, когда жара спадет, - скомандовал старший техник, вытирая пот со лба.
- Вроде я понял, где сидит крайняя пуля, - крикнул сверху техник по авиационному оборудованию, - но надо «прозвонить» электропроводку. Кажется, поврежден провод габаритных огней.
Промокшие насквозь от жары техники пошли в тень навеса, сели перекурить.
- Хорошо, что только одна пуля со стороны днища попала и не сильно навредила, - сказал старший техник, закуривая, - вот я помню один случай из своего первого Афгана. Дело было в Кандагаре, там вертолетный полк стоял. Однажды из пары вертолетов, вылетевшей на задание, вернулся только один борт, второго подбили. Крупнокалиберная пуля насквозь прошила днище, потолок, дно корпуса редуктора несущего винта и застряла внутри. Масло вытекло из образовавшегося отверстия, вертолет совершил аварийную посадку. Было решено вылететь на место происшествия с техбригадой, которую возглавил инженер эскадрильи. Прилетели к подбитому вертолету. Техники осмотрели борт, исследовали трассу пули, другие агрегаты не были задеты. Решили заделать отверстие на дне редуктора. Для этого пришлось вскрыть проем на потолке, и через него забить спешно выструганную деревянную пробку в пробоину от пули. Редуктор заправили маслом, опробовали на режимах. Давление масла было в норме - 3,5 кг/см., температура тоже. Он работал исправно, видимо, пуля, пробив дно, попала в ступицу одной из шестерен первой ступени и, окончательно потеряв инерцию, упала на дно корпуса. Если бы она попала в зубчатое зацепление, то произошло бы мгновенное заклинивание редуктора и крушение вертолета.
Взлетели, вроде все в порядке, несущий винт плавно вращается, значит, редуктор тоже исправен. Но после примерно десяти минут полета от вибрации и повышения температуры деревянная пробка вылетела из отверстия, масло потекло на пол перед сидящими на откидных скамейках техниками. Кто-то из них мгновенно среагировал, подобрал пробку и воткнул обратно в отверстие. Но все же из редуктора вытекло изрядное количество масла. Повторно воткнутая пробка держалась неплотно, масло помаленьку продолжало капать.
- Держи пробку, не отпускай, если вытечет все масло, то придется совершить посадку, сухой редуктор может работать не более 6-и минут,- прокричал инженер. - Здесь район опасный, кругом душманы, а до аэродрома еще минут 30 лететь.
- Я скоро весь в масле буду,- жалобно ответил техник. Из-за уменьшения количества масла в редукторе, его температура повысилось, вязкость уменьшилась, и, несмотря на все старание техника, оно уже потекло на него струей.
Обстановку доложили командиру экипажа, он приказал инженеру предпринять все меры, чтобы могли дотянуть до аэродрома. Под редуктором уже возились трое, но струя не уменьшалась. Масло текло на комбезы, на лица, руки, даже на очки инженера. Решили на пробку намотать тряпку, но при этом потеряли драгоценные литры. Техникам все же удалось уменьшить струю, и она вскоре совсем исчезла.
- Что-то становится жарко, от редуктора идет тепло,- сказал техник, державший пробку.
- Странно, и масло не течет, ты попробуй ослабить пробку, может, там уже его совсем нет, - предложил инженер технику.
Техник вытащил пробку из пробоины и, действительно, из него ничего не текло. Даже несливаемый остаток - 5 литров - весь вытек. Прислушались к шуму - редуктор гудел сильнее, чем обычно, он уже работал без смазки и охлаждения минут пять. Инженер посмотрел на часы - до аэродрома оставалось около двадцати минут полета. Он решил посоветоваться с командиром экипажа и направился в кабину пилотов.
Приняли решение долететь до аэродрома. Это, конечно, было очень рискованно, но вертолет дотянул-таки до взлетной полосы. Редуктор вместо шести минут отработал всухую свыше 20 минут. Пропуская через себя мощность более 4000 лошадиных сил от двух двигателей к несущему винту без охлаждения и смазки, редуктор нагрелся так, что зеленая краска на откидных капотах редукторного отсека побурела и потрескалась. И это несмотря на то, что капоты снаружи обдувались набегающим потоком воздуха при скорости 250 км/час.
Этот редуктор уже не подлежал к дальнейшей эксплуатации, его сняли с вертолета.
- Его надо было установить на постамент, как памятник надежной советской авиатехнике, - выслушав рассказ , сказал один из техников.
- Может быть, но редуктор увезли в подмосковные Люберцы для исследований, - ответил старший техник,- такой эксперимент в реальной боевой обстановке очень заинтересовал авиаконструкторов.
- Странно, что после этого не была сделана необходимая доработка, - засмеялся кто-то из техников, - и бортачей не обязали держать на борту в качестве запчастей деревянные пробки, крашенные в зеленый цвет...

Утро. Ноябрь. Все до того одинаково изо дня в день, что еще не открыв глаза знаю что за окном серо и хмуро, сыро и холодно. Вставать нет никакого желания - одно лишь способно поднять меня из-под одеяла - НАДО. Надо кормить дочь завтраком, варить кофе, что-то одевать и идти на работу. На улице второй день как подморозило - это все- таки лучше, чем вечная слякоть под ногами. Руки поглубже в карманы, шапку пониже на лоб - и вперед, на встречу трудовым подвигам. В мыслях такой же ноябрь как и вокруг.
Листья, еще вчера висевшие на ветках, лежат как промасленный пергамент - полупрозрачные от прихватившего их мороза. Они впечатаны в замерзшую воду луж, в асфальт тротуаров. Я иду скорым шагом - лишь бы не видеть всей этой мрачной серости, не чувствовать мерзкого пронизывающего ветра и прошу одного - ясной спокойной погоды, или уж скорейшего прихода зимы, снега, чтоб прикрыл всю эту грязищу под ногами. Из года в год ноябрь терзает душу своей мрачностью. Настроение пессимистичное, если не сказать упадническое. Так было всегда. Это не изменится никогда... Но оказывается что не все так плохо, как кажется.
Впереди идут двое школьников - мальчик и девочка - обоим лет 10-12. Их заметно издалека - они идут перебежками от лужи к луже, громко разговаривают, смеются. Догоняю их и несколько замедляю шаг - быстрая ходьба меня согревает. Мальчишка ниже девочки, совсем щупленький, но очень бойкий - рассказывает ей вчерашний боевик. Рассказ на уровне «тыдыщ» и «пиу-пиу-пиу» и, конечно же: «.. а он его такой лазером прям по мечу, и кааак - бабахнет!». В общем, сюжет фильма захватывающий и практически всем ясен. При этом на ходу отмечаю, что мальчуган в разговоре прекрасно обходится без матерщины, что в последнее время все реже и реже встречается. Его подружка смеется завороженная рассказом, попутно вставляет реплики. Я знаю, куда идут дети - в школу-интернат для малообеспеченных и многодетных семей. Нет, не подумайте, что там учатся ребятки с нарушениями здоровья - нет, самые обычные дети, просто ПОЛНОСТЬЮ за государственный счет. Это видно даже по их одежде - немного не по размеру, но довольно качественная, правда, подобранная без намека на воспитание вкуса. Да и не до изысков этим ребятам - не мерзнут и то хорошо. Мальчик, как и большинство пацанов в таком возрасте - неряшлив немного, но с виду - совсем обычные ребятишки.
И вот идут они, весело чирикая, подфутболивая листву в воздух, загребая эти опавшие листья большеватыми кроссовками, хохочут, продолжают рассказывать и слушать фильм. Подпрыгивают смешно, чтоб поправить ранец за спиной поудобней. Девчонка прячет озябшие ладошки в карманах тощенькой курточки, на что мальчишка предлагает ей одну из своих двух лыжных дутых перчаток. Заметьте - не обе, а одну - по-дружески так, пополам поделился. Не заработал за это ни одного ласкового взгляда, да и не для этого отдавал собственно, а потому что они видимо закадычные друзья. Они идут витиевато - зигзагами, от лужи к луже. На сегодня это для них самый большой интерес на улице - лед. Тщательно разбивают пятками все белые ледяные пузыри, взрываясь хохотом всякий раз, когда из-под пятки разлетаются осколки льдинок. Пытаются прокатиться, но лед на лужах - это застывшая грязь, а потому не скользко почти. Осторожно пробуют мутный коричнево-грязный лед больших глубоких луж - вдруг да выдержит? А тонкий ледок трещит, пропуская в трещины жижу позавчерашнего дождя - и дети со смехом отходят к краю лужи, бредут себе дальше.
По пути они еще успевают покормить на мосту чаек какими-то сухарями - бросая их прямо в воду, при этом, норовя попасть в самих же чаек. И каким то образом различая, которая из них уже ухватила себе кусок и съела, а которая еще ничего не получала. Еще они по пути успевают друг другу показывать пальцем («зырь, зырь!») всякие «нужные» вещи - брошенные коробки и банки около мусорных баков, потерянную кем- то маленькую варежку (заботливо взяли с собой), собачью свору дворняжек, пробегающих кучей по своим собачьим делам. Оказывается вокруг столько интересного! Им буквально все интересно! Все нравится и до всего есть дело. И им плевать на то, что вокруг все серо и хмуро. Они переодевают каждый свою рукавицу с одной руки на другую - кто сказал что неудобно на другой руке? - греют пальцы. Они румяные и веселые. У них есть все необходимое - одежда чтоб не замерзнуть при раскалывании льда на лужах, остатки хлеба, чтоб поделиться с птицами, учебники за спиной - чтоб учиться когда дойдут до школы, и самое главное - у каждого из них есть тот, кто выслушает и поймет. И им плевать, что тетка неизвестного возраста ворчливо говорит им - «не лезьте в лужу, провалитесь!» Они и провалятся с улыбкой, и помогут друг другу по-доброму. Они только прыскают смешком - и убегают от этой тетки. И не нужны им всякие норковые шубы, дачи на канарах и мерседесы - вернее не помешали бы, но и без этих излишеств они умудряются радоваться жизни. Еще минуту подурачились на входе в школу - стараясь пройти в узкую дверь одновременно. Ну дети, что с них возьмешь! И с хохотом ввалились в школу.
Но почему-то глядя на них, улучшилось настроение, я шла и улыбалась. И даже расколола пару белых ледяных пузырей на лужах - так это весело, забытое с детства ощущение ледяного крошева под каблуком. Почему с возрастом все меньше замечаешь хорошего, и все больше хмуришься вместе с природой и под гнетом собственных проблем? Столько еще интересного вокруг, чтобы самому себе задать настрой на весь день. Вот они - замерзшие желто-зеленые листья - собрать в букет и поставить в кабинете в банку! Пусть светятся! И завтра покормить чаек!

Кылбаса ноябрь 2006 .