Черно-белая явь.

По возвращавшимся с задания «вертушкам» духи открыли огонь - одна рухнула в горах, а вторая почти дотянула до базы, не хватило двух километров. Летуны со второй вертушки показали приблизительный район, где упала первая вертушка и нас высадили на поиск.
Через шесть часов мы нашли «вертушку» и двух летунов - их мёртвые тела были искромсаны с лютой злобой. Третьего летуна нигде не было.
Следовательно, поиск продолжается.
...
Мы вышли к небольшому кишлаку. Он словно бы вымер - на улице ни души, за высокими дувалами - ни звука. Рассредоточившись по три человека, начали прочёсывание.
Продвигаясь по узкой, пыльной улице, мы услышали как где-то впереди негромко воет собака. Остановившись, мы прислушались. Димка молча показал вперёд и мы снова двинулись. Перед нами открылась небольшая площадь, и в центре её лежал окровавленный человек. Димка с Серёгой остановились, поводя автоматами по сторонам, а я медленно пошёл вперёд, осматривая землю в поисках мин и ожидая очереди из-за дувала.
- Ааааааа... аааааа, - сипло кричал лежащий в пыли человек. Этот-то крик мы и приняли за вой. Подойдя, я содрогнулся - кровавая плоть, покрытая пылью.
С него с живого сняли кожу. Налитые кровью глаза, лишённые век, смотрели с того, что когда-то было лицом, куда-то мимо меня, в вечность. Надеюсь, что он был без сознания.
Подбежали Димка и Серёга.
- Эт-то-о... - Серёга позеленел и начал заваливаться. Я схватил его одной рукой за грудки, а второй несколько раз хлестнул по щекам. Серёга посмотрел на меня мутными глазами, отвернулся и упал на колени. Его вырвало желчью.
Димка смотрел мне в глаза.
- Стреляй!..
Я знал, что это единственное правильное решение, но не мог заставить повиноваться налившиеся вдруг свинцом руки. Димка вскинул автомат - та-тах! - и вой умолк.
Отворилась дверь и на дорогу вышел седобородый старик. Опёршись на посох, он стоял и смотрел на нас.
- Что, радуешься, сука? - Димка вскинул автомат.
- Нет! - я ударил по автомату, отводя ствол в сторону - очередь прошла по дувалу. Я схватил Димку за плечо.
- Димка, успокойся!
- Да они все тут гады, их всех давить надо! - стряхнул он мою руку. Я схватился за его автомат, но Димка вырвал его и ударил меня автоматом в лицо. В глазах вспыхнуло и я грохнулся на землю. Димка снова вскинул автомат, но я подсечкой сбил его с ног и очередь опять прошла мимо старика. Я вскочил на ноги:
- Да уходи же ты, дед!
Но дед так и стоял, глядя на нас.
Я обернулся к Димке. На меня смотрел чёрный зрачок автомата, а выше - полные ненависти Димкины глаза.
А мной вдруг овладело равнодушие, я понял что мне всё равно - выстрелит Димка в меня или нет.
Чёрт, как же я устал от этой войны; от этого постоянного ожидания смерти; от того что меня всю жизнь все ненавидят только за то, что я просто хочу остаться человеком...
- Ну что ж, стреляй, друг! - я разжал руку и мой автомат упал в пыль. Ненависть в Димкиных глазах сменилась растерянностью, а растерянность начала вытесняться страхом. Ствол автомата опустился.
- Куч...
Я поднял свой калаш, развернулся и пошёл в никуда. Навстречу бежали наши ребята, но я не хотел ни с кем разговаривать, а вот так идти, идти - пока не кончится эта действительность, больше похожая на ад, где одни люди убивают других для того, чтобы выжить, медленно превращаясь в зверей - а стоит ли жизнь этой цены?
Я не знаю.

Путч и все остальное…
"Жить будем плохо, но недолго…"
(маршал Д.Т.Язов)


Когда меня спросят, где я был утром 19 августа 1991 года в судьбоносный для зарождающейся российской демократии день, я честно и с гордостью отвечу: спал на вахте. Крепким флотским сном. И что самое удивительное, совершенно не переживал ни за отца перестройки, ни за свежевылупленного президента России. Спать очень хотелось. Мы ведь занимались привычным делом, а не митинговали. Ходили в автономки, несли боевые дежурства, а попутно строили родильные дома и чинили канализацию. И использовали каждую свободную минуту, чтобы сбегать домой или выспаться. Стыдно, конечно, перед потомками, но что делать!
Вечером 18 августа я заступил на самую приятную для управленца корабельную вахту - дежурным по ГЭУ. Проверил механизмы, расхолодил первый контур, после чего с чистой совестью затопил сауну и залез в нее часа на два. 18 августа был спокойный воскресный день на редкость теплый и солнечный. После баньки вылез на пирс, часок поудил рыбу, потрепал языком с одноклассником, дежурившим на соседнем корабле, и уполз спать в каюту.
Проснулся я утром от энергичного потрясывания. Надо мной нависла фигура помошника дежурного по кораблю мичмана Мотора.
- Паша! Вставай. Завтрак принесли. И, знаешь, там по радио говорят, что переворот какой-то. Горбатого то ли сняли, то ли арестовали. Вообще, бредятина какая-то! Я связистов попросил, пущай трансляцию по всему кораблю включат. А то скучно в центральном. Хоть послушаем.
Я нехотя вылез из- под одеяла. Сон сном, а завтрак - святое дело.
- Мефодич, а наши с построения еще не вернулись?
Понедельник день особенный. По утрам вся флотилия строится на плацу возле штаба и внимает наставлениям высокого начальства. Несколько тысяч человек в любую погоду получают дозу просто-таки жизненно необходимой информации, потом в течение часа весело занимаются шагистикой с пением любимых строевых песен, а затем разбегаются по кораблям на политзанятия. Так было во все времена. И сегодня тоже.
- Не вернулись. Рано еще. Часов в девять подгребут.
Встал. Умылся. Сварил кофе в каюте, взял чашку и пошел в кают-компанию. Вестовой подал завтрак. В углу дежурный связист мичман Земляев возился со стационарным радиоприемником.
- Чего, Коля, не хочет вещать?
Земляев отрицательно покачал головой.
- Не хочет, собака. Сейчас на один-пятый-бис отсек включу.
Приемник пошипел, поскрипел и вдруг заговорил ровно и без помех.
- Сегодня... Государственный Комитет ... ради спасения страны .... Янаев... сохранять спокойствие...
Слушали молча, тщательно пережевывая пищу. Дежурный по кораблю каплей Мирошкин, ковыряясь в тарелке, философски подметил:
- Ну, ребята, история говорит, что все политические катаклизмы во все времена сопровождались либо задержкой зарплаты военным, либо ее увеличением. Смотря, кто к власти придет... Судя по тому, что слышим - увеличат.
Я подошел к приемнику. Покрутил тумблер. Настроил на другую волну. Кажется "Радио России". Из динамика послышалось диаметрально противоположное.
- Диктатура!!! Позор... человечество... избранник России Борис Ельцин... Они не пройдут… Массы народа... Белый дом... остановить танки... Демократия победит!
Мирошкин, продолжая поиски съедобного в тарелке, невозмутимо продолжил:
- А, судя по этому, нас просто разгонят без выходного пособия. Жаль, мне до пенсии еще полтора года года. Могу не успеть... Если нам еще и пенсии будут платить...
В кают-компанию ураганом ворвался кавторанг Вениаминыч, мой механик и очень нервный человек.
- Что, хохлы, прищурились!!! Слышали? А что на плацу было! Начпо полчаса тараторил, что кончился разброд и шатание, хватит демократии, наигрались, мол. Приказал все портреты Горби убрать в течении часа. Ни хрена не пойму...
Закончил свою восторженную речь Вениаминыч уже несколько растерянно.
- Знаете, мужики, все корабли сегодня с обеда в боевое дежурство заступают. Вся флотилия. До одного. Никогда не видел... У всех якорный режим. Выезд из гарнизона запрещен. Экипажи на борту. Меня командир с построения отослал документацию готовить. А у нас ремонт... Голову не приложу, как так можно...
Вот это известие мне не понравилось. Послезавтра должна была прилететь жена с сыном, надо было ехать встречать в аэропорт. А механик продолжал:
- Командир сказал, что пойдет воевать с командующим. Светляков же, хитрая бестия, сидеть на корабле не хочет. А предлог есть - у нас межпоходовый. Не положено нам пока боевую вахту нести.
Мирошкин дожевал последний бутерброд и задал вопрос в никуда:
- Интересно, а мы все будем стоять в готовности к старту ракет по кому? Американцы теперь вроде братья навеки, других злодеев не видно. По кому ядреным боезапасом лупить собрались?
Вопрос повис в тишине. Мысль, о том, куда полетят наши ракеты, никому и в голову не пришла.
- Мироха, хватит тень на плетень наводить. Сам понимаешь, они нас хотят на железо засунуть для собственного спокойствия. Мол, флот на посту и никуда не ввязывается. Да и кому оно надо, ввязываться…
Зашипел "Каштан":
- Дежурному по кораблю срочно прибыть в центральный пост. На пирс прибыл экипаж.
Митрохин встал, поправил кобуру.
- А строевых-то не было. Рановато ребята вернулись.
Через пять минут корабль забурлил. Народ, взбудораженный новостями, бродил по отсекам и бурно обсуждал случившееся в далекой Москве. Офицеры сконцентрировались в кают-компании. Никто ничего не понимал, поэтому ругали всех: и Михаила Сергеевича с неразлучной Раисой, и Бориса-правдорубца, и деда Язова, ввязавшегося в такую авантюру. Перебирали весь диапазон радиоволн в поисках информации и замучивали телевизор, перещелкивая программы. Правда, кроме "Лебединого озера" и невнятных репортажей с места событий ничего не было. Видно, наши средства массовой информации не определились, кого же теперь любить и лелеять и временно находились в тяжких раздумьях. Единственное, что рекомендовали все подряд, так это сохранять спокойствие. Это мы и сами умели.
В кают-компанию "аки лев рыкающий" ворвался неистовый каплей Ванюков. Дитя гарнизонов сдержанностью с детства не страдал, и свое мнение привык выражать четко и прямо:
- Что, допрыгался, козел меченый!!! Пропадай со своей Райкой!!!
Энергия, переполнявшая Ванюка до краев, требовала выхода. Взгляд бешеного каплея упал на обязательный в общественных местах портрет генсека.
- Ааааа!!!!!!
Палыч сорвал со стены изображение Горбачева и грохнул его об палубу.
- Доигрался со страной, подлюка пятнистая!!!
Ванюков прыгнул на портрет и начал ожесточенно его топтать. Обезьноподобная фигура скачущего Палыча ничего кроме смеха вызвать не могла. Народ заржал во всю мочь. Палыч принял смех за одобрение своих действий и танец на портрете продолжил. Мне стало немного мерзковато. Но не от танцев на лице генсека, а от ощущениая того, что из-за этих государственных смут моя семья может остаться сидеть в аэропорту на неопределенный срок. Захотелось кому-нибудь испортить настроение.
- Палыч, а знаешь, по радио говорят, Горбатого вернут. А орлы-гкчеписты - предатели Родины, и их будут судить. Ты поосторожнее…
Палыч прервал телодвижения. Оглянулся по сторонам. Сочуствующих взглядов не нашел.
- Паша, брось чушь пороть. Козел он… Довел страну до ручки…
Я пожал плечами.
- Смотри, Палыч. Тебе еще служить.
И пошел в каюту досыпать. Палыч еще потоптался на месте, поднял портрет с палубы и со словами:
- Доска больно хорошая, в хозяйстве пригодится, - тоже убрался в каюту. Народ, насытившись политикой по уши, начал разбредаться кто куда. Одни заниматься делами, другие откровенным бездельем.
Командира не было до обеда. Вера в способности Светлякова договариваться с командованием была железной, вследствие чего к дежурству никто толком не готовился. Старпом, и тот поперебирал журналы в центральном, раздал всем задания и убыл инспектировать подушку в каюту. После обеда Светляков вышел на построение. Голос его звучал торжественно и громко.
- Товарищи подводники! Ситация в стране напряженная. Сами понимаете, что никто ничего не понимает. Командование Военно-морским флотом, осознавая всю ответственность за ракетно-ядерный щит Родины в столь критический момент для нашей страны, приняло решение поставить на боевое дежурство все корабли, способные нести ядерное оружие. К сожалению, мы… в их число не попали. Нет, никто не сомневается в том, что наша матчасть способна обеспечить старт ракет в любой точке мирового океана. Но в связи с нашим межпоходовым ремонтом перед нами ставится задача быть готовыми уйти в море по окончании ремонта и выполнить наш долг!!! Нам приказано обеспечить нахождение на борту двух полных смен личного состава, то есть две трети экипажа. После роспуска строя командирам боевых частей - в центральный пост. Всем вниз!!!
В это время я в очередной раз исполнял чьи-то обязанности, поэтому присутствовал в центральном посту на полных, законных основаниях. Собрав "бычков", командир уже без лишнего пафоса продолжил:
- Ребята, бардак полный. Куда наступать, никто не знает. Штаб связывается с Москвой, а там все блаженные - то ли бумаги жгут, то ли еще что? Короче, принимаю решение: людей на борту мариновать не будем. У нас и так автономка на носу, насидимся. Смены полные держать, тоже не стоит. Кроме корабельной вахты посадим штурмана, минера, вахтенного офицера обязательно. Матросов из казармы всех на борт. С завтрашнего дня все питаемся на корабле. Сегодня старшим на борту останусь я, завтра старпом. На всякий случай проверить схему оповещения. Светиться нам ни к чему, людей потихоньку стравим домой, после 19.30. Утром всем на борт к семи ноль ноль. Вопросы есть?
Какие могут быть вопросы, если и так все ясно. Все сидят, мы нет. Но в полной боеготовности. Я дождался, когда народ более или менее рассосался из центрального поста, подошел к командиру и объяснил ситуацию с приездом семьи. Светляков меня сразу успокоил:
- Паша! Не бери лишнее в голову. Ну и что, что выезд запрещен? Тебя учить что ли, как из поселка выбраться? Наш командующий ни хрена в ситуации не понимает, впрочем, как и все, поэтому влепил все возможные мероприятия, какие только в голову пришли. Жопу надо прикрыть! И от тех, и от тех! Так что не кисни, в конце концов, выпишем тебе командировочный в Мурманск за снарядами. Для борьбы с антиконституционными формированиями в тундре!!! Ха-ха-ха!!!
И Светляков беззаботно расхохотался. Его настроение передалось и мне. Собственно говоря, чего мучиться. Не первый год служу. Выпутаемся.
Домой расползлись по плану. Тихо и незаметно, по большей части покидая зону не через ворота, а "тропами Хо-Ши-Мина". Утром тем же макаром обратно на пароход. Удивительно, но зримых примет воцарения хунты нигде видно не было. Разве только десяток наших гаджиевских милиционеров обрядились в бронежилеты и слонялись вокруг горисполкома, изображая готовность защищать орган власти от бесчинств всего остального населения гарнизона. Остальным до путча не было ровно никакого дела. Ну, естественно, языками трепали все, но не более того. Так прошло все двадцатое августа. На удивление, все заступившие в дежурство корабли даже не проверяли. Народ слонялся, как и до путча по поселку, безо всяких ограничений. К вечеру Ванюков, наслушавшись радио, тихонечко повесил Горбачева обратно на место. Тут уж развеселились все. А когда утром двадцать первого замполит принялся мостить рядом с Михаил Сергеевичем самопальный портрет его "друга и спасителя" Бориса Николаевича, веселился уже весь корабль. Зам очень смущался и неумело оправдывался приказом сверху. От кого, не уточнял. Но видно точно, не от начпо. В обед я на всякий случай снабдился командировочным и убыл в аэропорт. На КПП меня никто не останавливал, однако, знакомый мичман, дежуривший в тот день, сказал, что выезд запрещен, но письменного приказа не было. В общем, езжай, куда хочешь. Я и поехал. Вот и весь путч.
Если кого разочаровала история событий во время переворота в моем изложении, извините. Больше и рассказывать не о чем.
И удивляться тут нечего. Ведь еще ни один государственный катаклизм в нашей стране не приносил улучшения людям, в какие бы времена он ни случался. Одни обещания хорошей жизни сменяли предыдущие. Только для начала просили в очередной раз подзатянуть ремешки и умерить потребности. Прямо как в песне: начнем сначала… И если раньше воровали одни, то теперь воруют другие. Правда,в других масштабах. Можно сказать демократическим фронтом. Так что, хрен редьки не слаще господа…

Утренние тролли

Поздний вечер, переходящий в раннее утро в аэропорту города Атланта, того, что в другой Грузии. Отражение в зеркальной двери лифта похоже на тролля из сказки: тупая морда, голова висит ниже плеч, волоку я свой бронечемодан на колесиках по неровному полу, как всем поголовно необходимую в этой тяжелой жизни сучковатую дубину. Мозгами тоже шевелю, как самый настоящий тролль, то есть очень и очень медленно. В-о-о-о-о-т.

Последний день пятидневной смены. Бесценные четыре часа сна были грубо поделены пополам злодейством канцелярии Темных Сил. В два утра позвонил диспетчер и перенес мой шоу-тайм на рейс с комфортабельных 9 часов на богопротивные 5. Попытки воззвать к разуму этого Колдуна Расписаний возымели результат совершенно обратный от желаемого: на мне мгновенно повисли еще два добавочных вылета. Туго с пилотягами в Компании, и куда это мы все вдруг подевались? Однозначно ясно, что сегодня домой я уже не попаду. Скотина ты, - сказал я телефону. В ответ из сотика раздались чавкающие звуки - это маленький полярный лисенок с урчанием заглотил мои грандиозные планы на выходные дни. Я отключился и полез мерзнуть в душ.

Надо найти завтрак и выпить к-о-о-о-ф-е-е-е. Но негде - все еще закр-ы-ы-ы-т-о-о-о. Мимо полуспящего билетного агента лезу в рукав, из него в самолет, похоже, что мой, завожу вспомогательную силовую установку, надо согреться - х-о-о-о-лодно. Появлятся Шкипер и стюры, кто-то из них, сострадательный, вручает банку со спрайтом. Уже лучше. Кэп не был дома двенадцать дней, лицо кислое, как выжатый лимон. Еще он спросонья заехал себе по ноге бронечемоданом и рулить явно не хочет. Значит, лечу я.

Появляются шатающиеся зомбики-пассажиры. Из обычных необычностей сегодня на борту нервный кот в специальной клетке для перевозки мелких вредителей и федерал, вооруженный, судя по значительному выражению лица, как минимум ручным пулеметом. Мы закрываемся и отчаливаем почти вовремя. Слаженная динамика взлета выгоняет сон из системы: Вэ-Раз, Вэ-Отрыв, Вэ-Два, есть набор высоты, шасси убрать, понеслась...

В монотонность крейсерского режима возвращается дрема. Выключаю автопилот и веду аппарат "ручками", чтобы встряхнуться. Кэп держит радиообмен. Хорошо держит, мы совсем не заблудились и почти не потерялись. Зато попали в облачность, насобирали льда на планер, потом въехали в пограничный слой стратосферного джет-стрима - малость покидало. Запросили эшелон повыше, выбрались. Звонят из салона. Стюра номер раз. Доводит до моего сведения, что Лео переместился в кресло 5-Ф. Наморщив затылок, соображаю, кто такой Лео. Ага, ясен пень, у нас же кот на борту. Живоглоту явно не понравилась болтанка, он вырвался из контейнера, всех раскидал и единолично занял место в первом классе. Молоток, меси их, зомбиков!

Предлагаю заманить хищника сардельками и посадить обратно в клетку. Стюра настороженно молчит, потом начинает с подвизгиванием ржать в интерком. Лео - это совсем, оказывается, не Лео, а LEO - Law Enforcement Officer, который есть наш угрюмый федерал. В-о-о-т, п-о-о-о-пал. Очень сдержанно прошу ее принести на мостик к-о-о-о-ф-е-е. Организм впитывает горячую жидкость на раз, делюсь с Кэпом своей необразованностью, ну что делать, тролль я сегодня из тролль-ейбуса. Тот сначала хихикает, потом икает. Так его зацепило. На эту напасть, оказывается, есть рецепт (без паники на "Титанике"!) - надо громко петь какой-нибудь первобытный рэп. И шкипер старательно поет до самого терминального района. Потому как ни хрена не помогает, а он не сдается. Ик-Ик-Бум-Шакалака-Бум-Шакалака-Бум-Бум-Ик...

С музыкой завожу Арджэйку на визуальный привод - полоса ноль-один-левая. В ритмику звукового сопровождения вклинивается речевой интерфейс радиовысотомера - пятьсот... бум... шакалака... бум... сто... ик... шакалака... пятьдесят... сорок... тридцать.. двадцать... десять... бум... бум... шакалака... Бум! Основные стойки вцепляются в мокрый бетон, я очень медленно отпускаю носовую. С башни это действо, наверное, похоже на мотоцикл "на дыбах", что есть развлекательно, но им ведь план гнать надо - "Ноль-шесть-первый, как накатаешься, поставь колесико на место и брысь с полосы на рулежку янки-семь. Земля на точка-девять, день добрый". Бум, шакалака, ик...

Раннее утро в аэропорту Даллеса города Вашингтон, того, что в другой Колумбии. Волоку себя и дубину-бронечемодан через терминалы. Навстречу местами попадаются братья по разуму. Или по его отсутствию. Впереди еще два рейса. Повсюду, дразня нас, троллей в пилотской форме, вкусными ароматами, работают рестораны. Хорошо... У меня есть четыре с половиной минуты. Можно найти завтрак и выпить к-о-о-о-ф-е-е-е...