Как я защищал кубинскую революцию. (Продолжение)
Цельнотянуто
Ник автора- remetalk

Часть 3. Как я стал фотографом

Покинув гостеприимный борт «Балтики», мы узнали, что товарищ Фидель не смог приехать и лично пожать мозолистые ладони старших и младших асов крестьянского труда, зато прислал японские автобусы с затемнёнными стёклами.

Укрывшись за ними, эшелон проследовал через столицу, сбавив скорость, миновал железные ворота «в шашечку» с вывеской «12-й учебный центр», и, проехав ещё метров 800, взобрался на пологий холм, где и спешился.

Не успели мы осмотреться, как оказались выстроенными в три шеренги. Перед строем возник подполковник в кубинской форме. Представившись комендантом учебного центра, поздравил пополнение с прибытием и пригласил обедать. После обеда состоялось массовое переодевание.

Высокие полусапоги на шнуровке, оливковые брюки, ремень с лысой латунной пряжкой, рубаха без рукавов, легкомысленный головной убор, именуемый почему-то «пидоркой», погоны с большими жёлтыми буквами «FAR» (Les fuerzas armadas revolucionarias).

Воспользовавшись суматохой переодевания мы с другом гагаузом Васей отправились осматривать достопримечательности. Широкая тропа спускалась с холма и терялась в джунглях. Воспитанный на «Клубе кинопутешественников», советский человек без труда поймет охватившее нас чувство нереальности происходящего.

Охая и ахая над каждым новым дивом местной флоры и насекомой фауны, мы и не заметили, как перед нами вырос самый настоящий креол. Чёрный конь, такие же усищи, кожанные штаны, широкополая шляпа, мачете на ремне потрясли даже Васю, незнакомого с творчеством непереведённого на гагаузский язык Майна Рида. Кубинец спешился.. «О, советико компаньеро! - обрадовался нам туземец и тут же проявил гостеприимство, - нессесарио фоки - фоки?» Удивившись нашему непониманию, он темпераментным жестом не оставил сомнения в значении «фоки - фоки». Для вящей убедительности абориген помахал рукой и на тропе чудесным образом возникли две непонятного возраста, толстые, отчаянно улыбающиеся, мулатки. Пока мы хлопали глазами, из леса, ещё пять минут назад казавшегося необитаемым, вышел солдат, в такой же как у нас, но выгоревшей форме. На языке, равно непохожем на русский и испанский, он перекинулся парой - другой фраз с кубинцем, передал ему пакет с каким - то трикотажем и увёл одну из барышень в лес. Провожаемые презрительными взглядами туземца, его подруги и верного коня, мы с Васей побрели назад в армию.

Как и положено, в 20-00 был ужин, а в 22-00 отбой. Брезентовый шатёр явно не вмещал всех желающих спать. Чмошникам матрасов не досталось, их пинками вытолкали на тёплую землю. Но и на матрасе уснуть было невозможно - страшно болели обожжённые тропическим солнцем до волдырей члены.

Утро началось с массовой прививки от тропических болезней. День прошёл в построениях, устраиваемых с целью выявить токарей, электриков, водопроводчиков, пекарей, музыкантов.
Уже вечером перед строем предстал высокий, широкой кости старший лейтенант и предложил «композиторам, художникам, певцам, фотографам и прочей художественно одарённой сволочи, которая служить не хочет», сделать три шага вперёд. Одарённости в себе я не чувствовал, но и служить не хотелось. Вышедших вперёд бойцов старший лейтенант увёл в сторонку и, отрекомендовавшись начальником клуба, стал группировать по увлечениям.
-Ты кто?
- Режиссер. - очень уж служить не хотелось.
-Больших и малых академических театров?
-В институте был в КВН.
-Студент?
-Так точно.
-Студентов я люблю, сам был студентом. А ещё чего умеешь,
-Ну, фотографировал для себя...
-Постой пока, - сказал старлей и приступил к опросу фотографов - профессионалов. Последние, все, как один - узбеки, оказались самозванцами, в чём были тут же уличены сопровождающим начклуба солдатом Васей, задававшим соискателям один и тот же вопрос: «Чем отличается унибром от диафрагмы?». Последним на Васины вопросы отвечал я, и, видимо, проделал это успешнее прочих. Старлей записал мою фамилию в блокнот, сказал, что ничего не обещает.

Вечером третьего дня карантина воины - интернационалисты колонной по три спустились с холма и, миновав строгие ряды барачного типа казарм, достигли плаца. Плац оказался самым обычным, всё по уставу. Те же исполненные прихотливой кистью гарнизонного апеллеса члены политбюро, те же флаги братских республик, те же пособия по строевой подготовке. Единственное отличие - вместо бессмысленного «Учиться военному делу настоящим образом» пламенное « Да здравствует нерушимая советско-кубинская дружба!» .

Долгое ожидание разрешилось явлением народу огромного полковника со свитой. Дальнейшее напоминало делёж пленных.
-Рядовой Петров.!! ВУС N517!! - страшным голосом объявил полковник, - Кому?
Возжелавший рядового офицер свиты тут же уводил Петрова.
В самом конце списка:
-Рядовой Максимишин!
Из-за спины полковника вынырнул начклуба.
-Товарищ полковник, это фотограф пятого разряда.
-Рязанцев, тебе по штату сколько положено?
-Двое, товарищ полковник.
-А есть?
-Трое.
-Ну?
-Так это же профессионал, в газете «Труд» работал.
Последний аргумент оказался решающим, и я стал фотографом Центрального клуба 12-го учебного центра.

12-й учебный центр являл собой основную убойную силу ГСВСК - Группы советских военных специалистов на Кубе. Кроме Центра главному военному советнику генерал-полковнику Зайцеву подчинялись узлы связи «Финиш» и «Орбита». По слухам, о достоверности которых судить не мне, узлы связи (или один из них) прослушивали телефонные переговоры в США. По тем же слухам Учебный центр, он же N-я мотострелковая бригада, существовал для того, чтобы по наступлении времени «ч» два часа сдерживать натиск предполагаемого противника. Именно столько времени, утверждали слухи, требуется входящей в состав бригады инженерно-сапёрной роте для уничтожения «Финиша» и «Орбиты».

Учебный центр был образован осенью 1962 года. Рассказывают, что мотострелковый полк Ленинградского военного округа был поднят по тревоге и с полной выкладкой помещён в трюм сухогруза. О конечной цели путешествия личный состав, включая командира полка, узнал только по прибытии. Рассказывают так же, что встречавшие первых интернационалистов кубинские официальные лица с живым интересом рассматривали лыжи и валенки.

В 1986 году бригада состояла из трёх мотострелковых и одного танкового батальонов, дивизиона гаубичной и дивизиона ракетной артиллерии. На правах частей в бригаду входили всяческие вспомогательные подразделения - рота связи, рота материального обслуживания, взвод химзащиты, комендантский взвод и т.д. Всего примерно две с половиной тысячи человек.

Главные силы учебного центра квартировали в посёлке Нарокко, что в 14 км от Гаваны. Один мотострелковый батальон и гаубичный дивизион располагались в пригороде Торенц. На берегу Мексиканского залива, в городке Гуанабо был ещё один наш «блатной» взвод, занимавшийся охраной и уборкой командирских дач.

Самым маленьким отдельным подразделением бригады был центральный клуб. Под началом старшего лейтенанта Рязанцева культуру в солдатские массы несли киномеханик, водитель автоклуба и художник. Был ещё фотограф, но его за пьянство и нерадивость Рязанцев отправил в пехоту. Место оказалось вакантным, и честь прикрыть эту брешь в обороне кубинской революции выпала мне.

Собственно клубом считалось сооружение в виде сильно вытянутого прямоугольника, крыша которого опиралась на металлические колонны из фановых труб. Между колоннами была натянута заменявшая стены проволочная сетка. С торцевых сторон прямоугольника под крышу жались с одной стороны кинобудка, с другой, прячась за экраном и глубокой сценой, художка, фотолаборатория, радиорубка и кабинет начальника.

Рязанцев привёл меня в клуб, представил новым боевым товарищам и велел выполнять приказы своего заместителя, уже знакомого мне Васи Петрухина.

Сразу по уходу Рязанцева киномеханик Вася в присутствии водителя Геры и художника Алишера провёл со мной установочную беседу. Из неё я уяснил, что:
1. Мне страшно повезло.
2. Вася и Гера - деды (четвёртый период (полугодие) службы), Алишер - черпак (третий период),
3. а я уже не дух (первый период), но соловей (второй, но первый на Кубе).
4. Дедовщины в клубе нет, поэтому деньги и сигареты у меня забирать не будут,
5. но доброе к себе отношение нужно ценить, то есть уважать дедов и подчиняться Алишеру, а так же
6. не слушать радио,
7. не читать газет,
8. не ходить в библиотеку, и, самое главное,
9. шуршать, как сраный веник (самозабвенно трудиться), иначе я во-первых буду бит, во-вторых стану пулемётчиком, потому, что
10. хоть Хока (кличка Рязанцева) и начальник, он банан (недавно прибывший на Кубу офицер), а значит, как деды скажут, так и будет.

Профессиональную деятельность я начал с уборки. Наследство мне досталось убогое - разболтанный Зенит - Е, ФЭД-3, дрожащий от ветхости увеличитель «Ленинград», бачок для плёнки, кюветы, кассеты и переходные кольца. Из реактивов - два ящика с жестяными банками, подписи на которых не несли никакой информации о свойствах содержимого - МП-1, МГП, БКФ-2.

Весь этот утлый инвентарь за месяц бесхозности покрылся липкой тропической плесенью. Неосторожно открыв крышку проявочного бачка, я был до дрожи напуган хлынувшим оттуда семейством неправдоподобно больших тропических тараканов. По стенам лаборатории во множестве сновали маленькие, сантиметров 5-7, ящерицы. С обаятельными, в жёлто-чёрную полосочку, гекончиками я бороться не стал, тараканов же изгнал решительно.


Не успел я насладиться чистотой обретённого жилища, как получил первое задание - снимать тактические учения. Манёвры были показные, смотреть их съехались множество кубинских начальников во главе с Фиделем. Приехали и наши советники. Проходили учения под городком Алькисар, где находился один из бригадных полигонов. От жары, экзотики и невиданной никогда ранее концентрации генералов голова у меня пошла кругом. Опыта никакого, последний раз свою «Вилию» я держал в руках на школьном выпускном вечере.

Ночью, вынимая из фиксажа плёнку, был уверен, что ничего не получится. На удивление, плёнка оказалась приличной. И вторая, и третья.

Утро следующего дня было ужасным. Высохнув, плёнки покрылись грязно-белыми пятнами. Трясущимися руками заправил пленку в бачок, долго мыл, снова пятна. Пришёл Хока, удивился, что ещё не готово, велел сделать к обеду. В отчаянии стал протирать плёнки полотенцем. Пятна исчезли, но плёнка покрылась густой сетью жирных царапин. Сел печатать. Не глядя в глаза отдал Хоке снимки. Тот аж посерел: «Я это командиру не понесу, неси сам». Пошли в штаб. Комбриг брезгливо пролистал ещё мокрые (глянцевать не было времени) с рваными краями карточки: «Херово ты делаешь, мужик. Иди в клуб». Уже за дверью услышал: «Так ты, Рязанцев, говорил, что этот мудак в газете работал?».

По пути в клуб я вдруг понял откуда брались пятна. Их оставляли, высыхая капли жёсткой воды. 2-3 капли кислоты спасли бы меня от позора. Увы. Хока приказал собирать вещи и пообещал самый тяжёлый гранатомёт.

Но перевести меня в пехоту оказалось делом сложным - штаты были заполнены, да и кому нужен солдат с такими рекомендациями. Однако скучать не приходилось. Заботами дедов дни и ночи проходили в ожесточённой пахоте - подметал и мыл кинозал, белил, красил полы и стены, косил траву, чистил крышу. На полевые работы брал с собой «Зенит». Усталость от работы при сорокоградусной жаре и недосыпе усугублялась «кубинкой» - болезнью, симптомы которой суть отвращение к еде и проливной понос. Болеют этой болезнью лишь новобранцы Страны Пребывания, но болеют поголовно. Нескольких моих однобарочников (так именовалось неформальное комьюнити пришедших одной «баркой») «кубинка» довела до дистрофии, с этим диагнозом они и были отправлены в Союз.


Однажды главный и самый вредный дед Вася Петрухин, обнаружив в кинозале преступно незамеченный бычок, решил подвергнуть меня показательной каре. Продемонстрировав окурок, Вася приказал одеть ОЗК, взять «мачетку» и отправляться косить Амазонку - мелкий грязный ерик, протекавший за клубом. На мой решительный отказ замначклуба Петрухин предложил спуститься в подвал, видимо с целью нанести мне средней тяжести телесные повреждения. Спустились. Низкий потолок не позволял даже мне, с ростом 164 см, поднять голову. Моему визави тоже мешал потолок. Драка была короткой и странной. Не разгибаясь и почти не глядя, Вася неумело ткнул меня в подбородок. Терять мне было нечего, накопленная за полтора месяца злость распирала. В школе я занимался боксом, особых успехов не достиг, поскольку сильная «плюха» была моим единственным козырем. Пропустив апперкот справа Вася ударился головой об потолок и осел. Вот тут я испугался. Выволок обездвиженного деда наверх и уложил в тень. Оклемавшись, заместитель начальника клуба сообщил, что "теперь тебе точно 3.14здец" и, пошатываясь, укрылся в радиорубке.

В тот же день Вася настучал Хоке, что я делаю «левые» фотографии. Хока устроил обыск. Ничего серьёзного не нашёл, изъял лишь бумагу и плёнку. Уже уходя, открыл томик «Кобзаря». В книге лежала фотография огромной жабы. Два дня тому назад я косил траву и чуть не разрубил зверюгу мачете. Серо-голубого цвета жабища была размером с ёжика. Земноводное позировало прекрасно, я извёл на него полплёнки. Снимком справедливо гордился.

Обнаружив фотографию, Хока, в наплыве чуств, забегал по лаборатории. Каждый раз, минуя стол, он бил несчастное животное ребром ладони и вопил в такт ударам: «3.14здец! 3.14здец! ». Вася оказался прав. Я не смог сдержать улыбки. Это взбесило Рязанцева ещё пуще. Судорожно заполнив записку о моем 10 -суточном аресте, Хока побежал в штаб подписывать ее у комбрига. Мне приказал следовать за ним. «Вот ведь сука какая! - удивился полковник. - Как Фиделя, так одни туфли получились, а как бл..дскую жабу, так «Юный натуралист». Пусть, Рязанцев, он у тебя послужит. Один хер его никто не берет...»
Фотографию жабы и заполненную, но не подписанную записку об аресте на 10 суток, Хока положил себе под стекло.
(Продолжение следует)

Перестройка и yскорение в ремонтном батальоне.

- Официант, что это такое?!
- Это? Котлета.
- А почему квадратная?!
- Перестройка...
- А почему полусырая?!
- Ускорение...
- Ну а почему она надкусана?!
- Госприемка...
(Из анекдота времен ранней перестройки).

Полковник из бронетанковой службы армии уже охрип, но остановиться и замолчать никак не мог. Штабные рембатовские майоры стояли перед ним, рассматривая носки своих сапог. Командир батальона, подполковник Карандашов, имел лицо буро-сиреневое, и было видно, что и он не прочь покричать на полковника.

Проблема была в том, что в боксах первой роты застоялся танк. Он был почти готов, не хватало только маленькой детали - двигателя. Двигатель ожидали через два дня аж со складов округа, из Риги, ибо поближе не нашлось. Установка двигателя занимает три дня. Двигатель ждали уже два месяца и, наконец, два дня назад получили уведомление, что он прибудет в такой-то конкретный день. Но за два дня до прибытия двигателя на батальон упал этот полковник и теперь клевал комбатовскую печень, как орел Прометею, за то, что танк простоял уже лишних два месяца. Никакие ссылки на нехватку запчастей и даже сование полковнику под нос уведомления из округа не помогали. Проблему усугубляло то, что другой танк был совершенно готов и только ждал возвращения танкового трейлера с полигона, чтобы отвезти его в полк. Полковник не мог поверить, что для одного танка двигатель нашелся, а для другого - нет.

- Два месяца! - бесновался товарищ полковник, наскакивая поочередно на офицеров, - два месяца не могут сделать танк! Подрыв боевой готовности! Товарищ подполковник, вы соскучились по майорским погонам? Замполит, а вы куда смотрите? Где ваша работа? Так-то вас касается перестройка и ускорение? Всей страны касается, а ремонтного батальона не касается?!

Лицо замполита приобрело землистый оттенок, и он начал массировать себе левую сторону кителя. Полковник удовлетворенно замолчал, тяжело дыша. Зампотех батальона майор Тросик набрался смелости и попытался еще раз объяснить:
- Товарищ полковник, двигатель прибывает послезавтра. Три дня работы, через пять дней танк будет готов...
- Вы кто, зампотех? Товарищ майор, даю вам два часа, чтобы танк был готов.
- Товарищ полковник, даже если бы двигатель прибыл прямо сейчас, меньше, чем за три дня его не установить...
- Так, - сказал успокоившийся полковник, - из рембата я уеду только после того, как увижу танк, бортовой номер 574, своим ходом выезжающий из боксов. Если это происходит не сегодня... Ох, не советую. Чей там кабинет на втором этаже? Начальник штаба? Очень хорошо. Из вашего окна прекрасно видны боксы. Я поселяюсь в вашем кабинете и не спускаю глаз с ворот боксов. Буду ждать танк.

И понеслось. Комбат вызвал командира первой роты, прекрасно зная все оправдания несчастного старлея, и от души вставил тому фитиль. Совершенно очумевший старший лейтенант поделился впечатлениями со взводным лейтенантом Дергуновым и двумя сержантами: старшим механиком Сашей и электриком Лешей, работавшими на 574-ом танке. После чего ротный заперся в своей канцелярии и погрузился в размышления, сможет ли жена найти работу в каком-нибудь Уссурийском крае и будет ли там садик для дочки. Лейтенант Дергунов тоскливо поглядел на своих сержантов:
- Ну, воины, есть ли предложения?

Ремонтники задумались. Один танк на ходу. Но переставить движки не получится: даже если двигатель снять с работающего танка, меньше, чем за три дня, его не установить... Может, показать полковнику другой, работающий, танк? А что, мысль... Как его замаскировать? Номера перекрасить... Есть белая краска для номеров, но нет защитной краски старые номера закрасить... А если брезентом завесить, а на брезенте номера нарисовать? Из окна НШ через плац много не разглядеть, да и погода такая, снег сыпет потихоньку... Леша сбегал в спецвзвод и привел сварщика с агрегатом. Сварщику вручили четыре гвоздя, которые он и приварил к одной стороне башни.

Саша в это время подкрался к пожарному щиту и сдернул оттуда пожарную кошму - здоровый кусок брезента. На площадке перед боксами, прямо перед окнами кабинета НШ, кипела бурная активность. Бойцы сновали взад-вперед с жутко озабоченными лицами. Кто-то катил танковый каток. Кто-то с грохотом протащил длинную железную лестницу, для ремонта танка совершенно не нужную. В общем, была напряженная суета, имитирующая бурную деятельность. Тем временем Леша с Сашей изготовили трафарет для номера, натянули кошму на танковую башню починенного танка, закрепили брезент на приваренных гвоздях и набили номер белой краской. Изнутри бокса перед дверью поставили огромную лохань с отработанным маслом. В случае, если полковнику пришло бы в голову явиться в бокс и проверить танк после пробега, рядовой Мамаев должен был случайно опрокинуть корыто под ноги полковнику и преградить тому путь. Командир роты стоял неподалеку с тряпкой в руках, готовый громко ругать Мамаева и вытирать запачканого полковника.

Через два часа после учиненного разгрома полковник услышал снаружи танковый рык. Он выглянул в окно и радостно обернулся к начальнику штаба:
- Ну что, можете, если вас хорошенько встряхнуть?

Майор подошел к окну и протер глаза. Из боксов первой роты выезжал танк, бортовой номер 574... Из люка механика торчала голова лейтенанта Дергунова. С видом важным и озабоченным лейтенант проехал метров двадцать, после чего дал задний ход и скрылся в боксах. Майор знал, что починить танк за это время невозможно, значит, налицо какая-то каверза. Если раскроется, ему - крышка. Полковник же, сияя, как начищенный самовар, велел вызвать рембригаду. В кабинет вошли лейтенант и сержанты.

- Ну, орлы, сделали все-таки? Лейтенант, где двигатель нашли?

Начальник штаба, стоя за спиной полковника, делал страшные рожи и показывал кулак. Лейтенант нервно сглотнул слюну и хрипло сказал:
- Дык это... Нигде не нашли...

Саша посмотрел на лейтенанта и решился:
- Разрешите, товарищ полковник? Мы двигатель не меняли, мы старый починили.
- Молодцы! Что вы там с ним сделали?
- Отцентровали триангулярный вал и откалибровали ТБД (полная абракадабра, бессмысленный набор звуков).

Полковник внимательно посмотрел на руки обоих сержантов. Помимо ожидаемого масла и прочей механической грязи их руки были запачканы белой краской.
- А краска на руках откуда?

Начальник штаба давно понял, в чем дело. Он опять показал кулак из-за полковничьей спины, на этот раз сержанту. Саша внимательно посмотрел на майорский кулак и ответил:
- Так ведь это... Мы, товарищ полковник, прокладки для герметичности на маслянную краску сажаем (что действительно широко практиковалось).
- Молодцы! Товарищ майор, подготовьте мне список рембригады.

И полковник убыл восвояси, не заходя в боксы. Пронумерованную кошму сняли с танка и вернули на пожарный щит. Через два дня двигатель прибыл, еще через три дня этот чертов 574-ый танк был отправлен в полк. Сейчас уже не вспомнить, как были поощрены лейтенат Дергунов и электрик Леша. А старший механик Саша неожиданно для себя получил почетную грамоту за подписью зама командующего армией. Так себе грамота: cашино отчество было переврано, текст грамоты был обтекаемо-стандартным. Cразу после этого Саше вручили еще одну грамоту, от имени командования батальона. Там формулировка была более откровенная: "За находчивость и смекалку, проявленные при ремонте бронетанковой техники..."

В разное время я написал несколько рассказов, которые не выкладывал на наш сайт, считая их длинными и, в общем, невеселыми. Однако, после дискуссии в форуме "Врачи-убийцы", счел возможным все-таки предложить один из них вашему вниманию - КБ

СЛУЧАЙ НА ПУСТОЙ ДОРОГЕ

Проехали Тулу.
Небо на востоке начало светлеть, и стена дремучего леса, подступившего к дороге, на глазах стала распадаться на неожиданно жидкие деревья и кусты полосы снегозадержания. В предутреннем сумраке редкие встречные машины шли с дальним светом, от которого у близорукого старлея уже давно саднило под веками.
Батальон связи и РТО возвращался с учений. Тяжелая техника ушла по железной дороге, а подвижную группу, чтобы потренировать водителей, отправили в Кубинку своим ходом.
Ведущим в колонне шел новенький «Урал». Дизель, в который еще не ступала нога военного водителя, сдержанно порыкивал, как бы не замечая тяжеленного кунга с аппаратурой и электростанции, которую он тащил на прицепе. В кабине, привалясь к правой дверце, дремал ротный, а между ним и водителем, держа карту на коленях, боролся со сном старлей. Ротный недавно перевелся из Польши, подмосковных дорог не знал, поэтому взял в свою машину москвича-старлея. В кабине приятно пахло новым автомобилем - кожей, свежей краской и еще чем-то неуловимым, но очень уютным. Втроем в кабине было тесновато, и старлей сидел боком, чтобы не мешать водителю переключать скорости.
Учения прошли удачно: полк отлетал хорошо, станции не ломались, все были живы и относительно здоровы. Оставалось только без приключений доехать до гарнизона.
Старлей осторожно, чтобы не разбудить ротного, полез за термосом. Во рту осела горькая, несмываемая копоть от множества выкуренных натощак сигарет и спиртового перегара - обычный вкус воинской службы... Потягивая осторожно, чтобы не облиться, остывший чай, старлей представлял, как они загонят технику в автопарк, а потом он мимо вещевого склада и спортгородка, не спеша, оттягивая предстоящее удовольствие, пойдет в общагу. А потом будет горячий душ, и полстакана водки, и пиво, и горячая еда на чистой тарелке, и законные сутки отдыха. А следующим утром можно будет спокойно пить кофе и слушать, как бранятся на ветках воробьи, не нарушая тишины зимнего, солнечного утра.
Старлей покосился на ротного - в свете фар встречных машин его лицо казалось совсем старым и больным. «Неудивительно, - подумал старлей, - ему на учениях досталось, пожалуй, больше других, вот и вымотался, да и сердце у него, похоже, прихватывает, пару раз видел, как он за грудь держался».
Колонна медленно втягивалась за поворот, и вдруг старлей далеко впереди увидел какого-то человека, который махал светящимся жезлом, требуя остановиться.
- Товарищ майор, - тихонько позвал старлей, - впереди кто-то дубиной машет, мент, вроде...
Ротный мгновенно проснулся, посмотрел на дорогу и нахмурился.
- Останавливай колонну! - приказал он водителю, да смотри, не тормози резко, посигналь габаритами!
Колонна начала замедлять ход, прижимаясь к обочине. Ротный молча достал из кармана бушлата пистолет, дослал патрон в патронник и положил его на колени так, чтобы с подножки машины его не было видно.
Обычно военные колонны милиция не останавливала, а тут - ночью, на пустой дороге, человек, вроде в милицейской форме - в темноте толком не разглядеть - требует остановиться! Подозрительно... «Может, - подумал старлей, - учения продолжаются, и сейчас нас будет захватывать какой-нибудь спецназ?» О таких учениях он слышал, и озабоченно спросил у ротного:
- Товарищ майор, может, это десантура на нас тренироваться будет? Как бы не пострелять друг друга, у караула-то патроны боевые...
- Разберемся сейчас - хмуро ответил ротный, - похоже, обычный мент... И чего не спится?
Милиционер быстрым шагом подошел к «Уралу», открыл дверцу и внезапно увидел направленный ему в грудь пистолет. Его рука непроизвольно дернулась к кобуре, но потом он, видимо, сообразил, что все равно не успеет, и, увидев, что за рулем - солдат в форме, а в ручку бардачка засунута офицерская фуражка, успокоился и произнес:
- Капитан милиции Захарчук! Впереди - крупное ДТП, у вас врач есть?
- Есть, сказал ротный, вылезая из кабины, сейчас. Пистолет он опустил, но в карман почему-то не убирал.
- Ну-ка, - обратился он к старлею, - проверь, чтобы караул вокруг машин выставили, и доктора сюда.
Ничего делать старлею, однако, не пришлось. Понукаемые начальниками станций, из кунгов уже вылезали сонные бойцы с автоматами, а офицеры шли к головной машине.
- Ну, капитан, показывай, что у вас тут? - сказал ротный.
Впереди, метрах в двадцати у обочины стоял красно-белый «Икарус» с изуродованной передней частью. Левый борт у него был сильно смят, а местами содран, так что видны были ряды сидений. Часть окон была выбита и валялась тут же на асфальте.
- Кто это его так? - спросил старлей.
- А вон, - махнул жезлом гаишник, - в кювете лежит. Заснул, наверное.
На противоположной обочине в глубоком кювете валялся грузовик, марку которого старлей даже не смог определить.
- А водитель?
- В кабине... Я глянул, даже вытаскивать не стал... и шофер автобуса - тоже насмерть, а среди пассажиров много раненых, врач нужен. Машин на трассе мало, никто не останавливается, хорошо хоть вы мимо ехали.
- А ты бы по рации связался со своими, - заметил ротный, - для чего она у тебя на боку-то висит?
- Пробовал, не берет, далеко, наверное.
- Ну, это не проблема, радиостанция у нас есть, сейчас и развернем, частоту знаешь?
- Откуда? - махнул рукой гаишник, - у меня тут только кнопки: «1», «2» и «3»...
- Ясно. Рация, значит, отпадает. Где доктор?
- Здесь, товарищ майор. А фельдшер за перевязками побежал. Мне свет нужен, брезент, чтобы раненых положить, ну, и тепло, костер, что ли.
Солдаты, увидев разбитый автобус и грузовик, старались изо всех сил. С аппаратной сдернули брезент, и скоро около автобуса запылал костер. Двухметровый доктор Толя, прошедший Афган, и поэтому ничему не удивляющийся, быстро осмотрел раненых, вместе с фельдшером перевязал несколько человек, а потом подошел к группе офицеров.
- Ну, что скажешь? - спросил ротный.
- Ушибы, ссадины, есть рваные раны, может один-два перелома, в целом - ничего угрожающего. Но одна женщина мне не нравится. Очень не нравится. Очень, - еще раз повторил Толя, - закуривая. - Черепная травма какая-то нехорошая, а главное - поведение ее. Я таких видел. У нее как будто завод кончается, слабеет на глазах, и кровотечение... Надо в больницу срочно, боюсь, до утра может не дотянуть.
- Есть на чем отвезти? - повернулся гаишник к ротному, - тут больница недалеко, километров 20 надо вернуться.
- Если бы... Одни аппаратные, там даже и не положишь ее. «Санитарку», как назло, по железной дороге отправили, чтобы не развалилась окончательно.
- Ну не на мотоцикле же моем ее везти?
- Вот что, - принял решение ротный. Повезем на «Урале». Я - за рулем, женщину - в кабину, ты - кивнул он старлею, - сядешь рядом, будешь ее держать.
- А ну, электростанцию долой с крюка! - скомандовал он солдатам.
Через пару минут «Урал» взревел, выплюнув струю сизого дыма, круто развернулся и пошел вдоль колонны назад, к Туле. Ротный, пригнувшись к рулю, вел грузовик на предельной скорости, а старлей бережно придерживал за плечи женщину. Ее губы постоянно шевелились, повторяя одну и ту же фразу. За ревом мотора старлей никак не мог ее расслышать, наконец, нагнувшись к лицу раненой, услышал: «Адрес, запишите адрес, если... не доедем... Адрес...» Ее голос становился все слабее и слабее, но губы упрямо шевелились, повторяя адрес. Старлей повернул голову налево и увидел пятна крови на своем бушлате и на руке. Ему стало страшно, он понял, что прижимает к себе умирающего человека. Изловчившись, Старлей открыл планшет и на обороте карты записал адрес в Туле, но женщина этого уже не замечала - у нее закатывались глаза, а все тело пробирало ознобом.
- Ну, где же эта больница-то?! - нервно спросил старлей, - может, проскочили?
Ротный не ответил. Наконец, в лучах фар мелькнул синий указатель, и колеса грузовика захрустели по гравию. В одноэтажной деревянной больнице все окна были темными. Ротный выскочил из кабины и попытался открыть калитку. Калитка была заперта на замок. Тогда он забрался в кабину и нажал педаль «воздушки». Мощный рев сигнала, казалось, переполошил всю округу, но в больнице было тихо и темно. Ротный упрямо продолжал сигналить, пока одно из окон не засветилось. На крыльцо вышла женщина, кутаясь в ватник.
- Ну, чего шумим? - сварливо спросила она, - небось, всех больных перебудили! Совести у вас нет!
- Принимайте раненую! - зло ответил ротный, - у нее голова пробита.
- Какую еще раненую? В Тулу везите! - заволновалась женщина, - в Тулу!
- Не довезем до Тулы, берите, я говорю!
- Нет, - замахала руками женщина, - не можем, у нас и условиев нет! В Тулу езжайте!
- А дежурный врач есть? - холодно прищурившись, спросил ротный. - Быстро сюда его!
Женщина молча повернулась и ушла в темноту. Вскоре на крыльцо вышел полуодетый мужчина.
- Вы врач?
- Ну, я врач. Сказано, в Тулу везите.
- Да вы ее хоть осмотрите! Мало ли что, укол какой... Вы же врач!
- Нет, сказал мужчина, - и смотреть не буду. В Тулу езжайте, в горбольницу. А у нас тут условий никаких нет.
- В Тулу, значит? - медленно сказал ротный, вылезая из кабины, - в Тулу? Ах ты... сука! В Тулу... Можно и в Тулу... Но сначала я тебя, сволочь, вот прямо здесь грохну, а потом разгоню «Урал» и снесу нахер полбольницы, понял? Ты, понял, я тебя спрашиваю?!! - внезапно заорал ротный и сунул под нос врача пистолет, щелкнув предохранителем.
Тот отшатнулся, несколько секунд молча глядел в лицо ротному, а потом обернулся и крикнул: «Каталку!» Женщину осторожно вытащили из кабины, положили на каталку. Врач и женщина в ватнике укатили ее вглубь здания.
Ротный сел в кабину, взялся за руль и пустым взглядом уставился в ветровое стекло.
Старлей случайно взглянул на его руки: побелевшие костяшки пальцев резко выделялись на черной пластмассе.
В окнах больницы зажегся обычный свет, потом мертвенно белые, хирургические бестеневые лампы.
- Вот сволочи, - возмутился старлей, - а говорили - ничего не могут...
Ротный промолчал.
Вскоре старлей услышал завывание сирены.
- Все-таки «Скорую» вызвали, - сказал он.
- «Скорую»? - усмехнулся ротный, - ну-ну...
К больнице подъехал милицейский УАЗик. Ротный не двинулся с места.
К «Уралу» подошел другой гаишник, на этот раз старший лейтенант.
- Товарищ майор, я все знаю, мимо аварии и вашей колонны проезжал, мне капитан Захарчук рассказал. Этот, - гаишник кивнул на больницу, - настучал, что вы ему оружием грозили. Было?
- Да, - разлепил губы ротный.
- Ясно... Херово. Тогда вы вот что, поезжайте к своей колонне, а мы тут дальше уж сами... И с врачом я потом, после операции поговорю, а вам нечего тут отсвечивать, как бы, правда, беды не вышло.
- Адрес запишите, - сказал ротный, - женщины этой адрес. И сообщите родным. Обещаете?
- Обещаю, - серьезно сказал гаишник, - совесть еще не потерял. А вы поезжайте.
Ротный молча кивнул, потом неожиданно повернулся к старлею и сказал:
- Садись за руль.
Он снял руки с руля и старлей увидел, как у ротного дрожат руки. Они молча поменялись местами.
Ротный сидел в кабине, неловко ссутулившись и положив руки на колени. Внезапно он мотнул головой и сквозь зубы простонал: «Бля-а-а-а...»
- Вам плохо, товарищ майор? - испуганно спросил старлей.
Ротный не ответил. Старлей испугался. Он вдруг представил, как ротному станет плохо с сердцем и у него закатятся глаза, как у той женщины, кровь которой осталась у него на бушлате. Он судорожно прикидывал, есть ли в машине аптечка, и вообще - что делать? Почему-то он представил, как будет делать искусственное дыхание ротному. «Рот в рот, - подумал он, - а шеф-то небрит... Как это раньше писали? «Уста в уста» - вдруг ни к селу ни к городу вспомнилось старлею и он еле сдержал нервный смешок. «Уста в уста» - повторял он, нажимая на газ все сильнее и сильнее, - «Уста в уста»... Ему очень хотелось как можно быстрее доехать до колонны, где их встретит спокойный доктор Толя, который точно знает, что делать, и на которого можно будет свалить ответственность за ротного, похожего на покойника.
- Не гони! - внезапно ожил ротный, - каскадер, бля, куда торопишься?
- Товарищ майор, у вас что болит? Сердце? Потерпите, скоро доедем! - обрадовавшись, что ротный заговорил, заторопился старлей.
- А знаешь, - не глядя на старлея, сказал ротный, - еще чуть-чуть, и я бы этого врача застрелил. Он бы что-нибудь такое сказал, а я бы выстрелил. Был готов к этому.
- Так ведь не застрелили, товарищ майор, - весело ответил старлей, а «чуть-чуть» не считается!
Ротный помолчал, глядя на пустую дорогу, потом повернулся к старлею и тихо, так что старлей еле расслышал, сказал:
- Считается. Еще как считается...

(Сегодняшний выпуск будет состоять из одной истории. Автор попросил, чтобы мы опубликовали ее целиком - КБ)

Выкуп

Всё началось отличным свежим утром. Солнце рисовало узоры на стенах старого особняка в одном из предместий Парижа. Нас было пятеро, четверо в гостиной и Дед в кабинете с родителями. Родители были безутешны, Дед бубнил и время от времени прерывал причитания вопросами. Мы сидели в глубоких диванах, прислушивались к происходящему в кабинете и гадали, куда завтра мы поедем «демонстрировать лучшие стороны своего характера». В Париж из Танжера мы прилетели утром, весь личный состав «прокатной» группы. Термин «прокатная» придумали мы сами. В мире существует тысячи армий, воинских формирований и групп. Некоторые дают своих служащих в прокат. Вы можете взять в прокат, например, автомобиль или кассету, или группу из пяти человек и решить с их помощью какую-нибудь задачу. Прямо скажем, торчать в экваториальной Африке и пить холодную минералку в прохладной гостиной в сердце Европы - это разные вещи. В воздухе витал дух умиротворения, все молчали и только Чех, разглядывая пузырьки, перечислял страны и ситуации.
- «Сомали, потерялась дочь - Красный Крест; Ибица, потерялась дочь - наркоманка; Эверест, потерялась дочь - альпинистка; Таиланд, потерялась дочь - этнограф».
- «Я слышал, там речь о сыне», меланхолично встрял Эвет, грубо оторвав Чеха от фантазий по поводу непутёвой дочери состоятельных французских буржуа.
- «Бразилия, потерялся сын, заблудился в борделях», продолжил фантазировать Чех.
Его прервал стук двери и брошенная Дедом напоследок фраза
- «...вы уверены, что тело необходимо везти в любом состоянии?»
Итак, что мы узнали буквально пол часа спустя:
Его зовут Рене, ему 30, он фотограф, сын состоятельных родителей, он гомосексуалист, он не употребляет наркотики (во всяком случае, регулярно), его любят в десятках иллюстрированных изданий Франции и Великобритании, он жутко талантлив и устал снимать гламур. Теперь он снимает войну, он был в Чечне и Палестине, а теперь он улетел в Кот-д'Ивуар и уже не звонит две недели. Родители забили тревогу только после разговора с его другом журналистом, с которым Рене созванивался каждый вечер.
Всё это было очень и очень печально. Нас посылали в самое пекло везти выкуп, который никто не требовал. Все мы знаем точно - если ты снимаешь войну в Африке и не выходишь на связь две недели, вряд ли тебя взяли в заложники. Либо ты убит, либо тяжело ранен. Найти белого убитого фотографа в воюющей африканской стране очень легко... через сутки, очень тяжело через три дня и нереально через две недели. После того как пуля настигнет тебя и уложит навсегда в горизонт, ты расстанешься со многими вещами в определённой последовательности: 15 минут - фотоаппарат, бумажник со всякими разноцветными карточками, цепочку с медальонами или крестом, 30 минут - жилет с надписью PRESS, ботинки и ремень, 12-24 часа - тело - его забросят в кузов, накроют брезентом и перед тем, как выбросить в вырытую экскаватором яму, покажут командиру, он внимательно посмотрит и одними бровями покажет - в яму.
Это всё можно объяснить тебе, но не убитым горем родителям, к тому же, если люди желают расстаться с тремястами тысячами евро, их тяжело убедить в обратном.
Сейчас я немного познакомлю вас с каждым из нашей группы.
Итак:
Дед - 52 года, русский, в прошлом майор ВДВ СССР, кличку получил в регистрационном лагере за седину, морщины, каналами избороздившие лицо, и отеческое отношение к сослуживцам.
За свои 52 года успел многое: учился в институте, бросил, поступил в военное училище, окончил, служил, воевал в Афганистане, был ранен, под давлением жены комиссован, два года был старшим «Афганской общины» в одном небольшом городке на Волге, распределял негустые блага и помощь.
Жизнь хорошего гражданина закончилась в один миг, в середине мая. Он спал возле открытого окна своей однокомнатной квартиры, рядом спала жена, в кроватке сопела дочь. Во сне на него разворачивался в тысячный раз вертолёт и, вместо того чтобы бить НУРСами духов, опять настилал его и его разведгруппу. Шорох двери, обтянутой дерматином, вернул его из Кандагара, в замке определённо ковырялись, кровь ударила в голову - бред - успел подумать он и услышал, как открывается входная дверь, половицы заскрипели. - Крупные ребята - отметил мозг и выбросил тело из кровати. Как оказалось потом, их было трое, самому взрослому 19, познакомились в спортзале, били заученно, и чувствовалось, что нервничали. Дед выбрал самого крупного и, пока не проснулась дочь, сломал ему шею, пропустил сильный удар в спину и присел, не стоило им входить в комнату, но было поздно. Песчаная буря поднялась в голове Деда. Потом всё было обыденно и тоскливо. Сосед по площадке вызвал наряд, в «афганский» дом машина приехала неожиданно быстро, маленькая квартирка наполнилась людьми. Плачущую дочь и онемевшую жену отвели к соседу - однорукому бортмеханику. Деда положили на пол, и надели браслеты, потом приехал оперуполномоченный, и браслеты сняли, потом приехали из прокуратуры и опять надели, потом приехал разбуженный и злой начальник райотдела, и браслеты опять сняли, а Деда усадили и стали вытирать руки мокрым полотенцем. На полу остывали три трупа, под столом лежал нож «козья ножка» - начинающие гангстеры прихватили его «на дело», лезвие было вытерто и только мохнатая рукоятка запеклась от крови. Деда судили, в городе бесчинствовали первые рэкетиры, суд был показательный, надо было «не дать кровавой волне беспредела захлестнуть наши улицы».

Дед получил 15 лет, через 4 года он «ушёл», перестал оглядываться и петлять только в Бухаресте, в регистрационный лагерь он привёз русско-французский разговорник с картинками и 4 толстые золотые порванные цепочки, он ими расплачивался по дороге.

Дед - командир, он немногословен, мудр и великодушен. Ему пора на пенсию, но он плохо спит, если рядом не бряцают оружием и не воняет потом. У него есть хобби - он отмечает на маленькой политической карте мира страны, в которых побывал и очень смущается, когда его кто-то за этим застаёт. Он не может понять, как устроен компьютер, но верит, что с появлением «всяких таких штук» жизнь необратимо улучшается. И ещё он ужасно винится перед своими предками - он не передал их фамилию, его дочь, там, далеко в России, уже вышла замуж и сменила фамилию, а сам Дед теперь носит красивое фламандское имя и такую же нерусскую фамилию.

Теперь пришла пора рассказать о Саве:

Саве 29, француз (вернее бретонец), кличку получил легко - шлялся по лагерю, заглядывал в палатки и белозубо улыбаясь, спрашивал - Са Ва? (как дела? - франц.)

Сава из маленького городка, его дед 40 лет закручивал гайку на автозаводе, пил и колотил бабку, его отец 20 лет закручивал на том же заводе гайку, пил и колотил мать, старший брат Савы уже 6 лет закручивал гайку, пил и был готов жениться и начать кого ни будь колотить. Сава разорвал порочный круг: он окончил школу, продал байдарку, на которой тренировался 10 лет, разбил копилку и уехал на Кубу. Через неделю у него закончились деньги, он подхватил триппер, бродяжничал и, разжалобив старпома с сухогруза «Гавр» вернулся во Францию, в пути он сделал татуировку штурвала, раззнакомился с мотористом и по его совету направился в Легион. Не обладая ни одной воинской специальностью, Сава был чрезвычайно вынослив и пытлив, через 5 лет он был одним из самых лучших капралов полка. Сава очень живой и непоседливый, он может пробежать километров 10, просто чтобы не сидеть на месте. Он обожает дискотеки, врёт девчонкам, что он из торгового флота, мечтает заработать миллион и навсегда уехать на Ибицу. Сава собирает мелкие монетки разных стран в кожаный мешочек, Чех шутит, что Сава когда-нибудь станет королём пигмеев с таким сумасшедшим национальным запасом мелочи.

Пару слов о Чехе:

Чех, 38 лет, высушенный и выброшенный, как он любит про себя говорить. На вопрос, кто он по национальности, чех или словак, отвечает чехословак. Любит много болтать, иногда просто так. Чех знает 20 языков, и все их путает, понять, что он говорит можно, только прожив с ним не одну неделю, похоже он изобрёл эсперанто. Когда мне говорят, что человек авантюрист - я вижу перед собой Чеха, это он в гостинице в Танжере за один вечер нарисовал старинную карту, за день организовал экспедицию к сокровищам, а на следующее утро отбыл с 8 тысячами долларов, собранными с очень опасных людей. Его ищут везде, он не погиб только потому, что должен алименты сотням детей во всём мире. Если есть в мире такая машина, которую он не умеет водить - он научится. Чех чемпион по рассказыванию историй про «чёрный гроб» и «красную руку», только на африканский манер, девушкам в Дижоне он рассказывал, что его проклял колдун и его член уменьшился в длину с 40 сантиметров до 20, были желающие пойти с ним проверить. Как-то в самолёте он подозвал стюардессу и, показывая на меня, попросил - Вы уж присмотрите за этим парнем, он слепой, но очень этого стесняется и прикидывается зрячим. Я как раз незадолго до этого разжился роскошным фингалом под глазом, сидел через два ряда в своих новых солнцезащитных очках и ничего не слышал. За весь полёт меня практически под руки два раза проводили в туалет, потом стояли надо мной и помогали мне пить сок. Когда меня под руки сводили с трапа, Чех смеялся так, что у него полопались сосуды в глазах.

Эвет - это на турецком - "да".

Эвет, 31 год, турок, родился и вырос в семье рыбака, всё детство был болезненным мальчиком, наверное, потому и вырос таким крупным. В 7 лет на спор тушил 10 свечей из дедушкиной малокалиберной винтовки. Дважды сидел в тюрьме за грабёж, один раз в Греции; что такое сидеть турку в греческой тюрьме, лучше не рассказывать. Человек, которого невозможно вывести из себя, Чех сдался на вторую неделю, и Эвет был принят в «прокатную группу», Чех называл нас ещё «курортниками». Эвет нечеловечески спокоен и смышлён в самых экстремальных ситуациях. Эвет учит японский и мечтает уехать жить в Японию, он бы давно купил себе катану, но ему негде её хранить. Эвет знает все радиопередающие и принимающие устройства в мире, очень странная воинская специальность для такого крупного парня, который так хорошо стреляет, но он сам её выбрал.

Ну и я - Колос. Русский, не женат, без вредных привычек и особых примет.

Итак, нам предстояла увеселительная поездка на Берег Слоновой Кости, помимо замечательных пляжей, дорогущего немецкого пива и белозубых красавиц, там были ещё и некоторые неприятные моменты. Страна разделилась на два лагеря - за президента и за повстанцев. Всё это несколько осложняло оплаченный отдых для группы из пяти «палеонтологов университета естествознания города Лилль».

В 19-30 нам необходимо было быть в аэропорту Шарль Де Голль, уже через 9 часов мы окажемся в Абиджане. Хотелось побродить по Парижу, но это очень расслабляет, буквально через пару часов ничегонеделания ощущаешь, что не хочешь никуда лететь, а, тем более, возвращаться к делам насущным. Пару раз нас остановила полиция, проверили документы и, улыбаясь, позавидовали нашему загару. Дед позвонил на Корсику посредникам, в Абиджане нам дадут автомобиль и необходимые документы. Пока Дед звонил, Эвет без энтузиазма разглядывал витрину обувного магазинчика рядом с телефонным автоматом. На витрине красовались ботинки 36 размера на 20 сантиметровой подошве, все обклеенные хрусталём. Чех, заметив взгляд Эвета, тут же пообещал по возвращении ему такие купить. Потом звонил Сава, снова рассказывал матери о кругосветных рейсах и о замечательной работе в торговом флоте и обещал навестить родной дом через пол-годика. Мне звонить было решительно некуда, поэтому я принялся изучать рекламу сверхсовременной камеры. Камеру хотелось купить, снимать ей, конечно, было нечего, а потом некому было показывать снятое, но реклама натолкнула меня на дельную мысль.

- Нам нужна видеокамера под большую кассету,- сказал я.
- Зачем?,- поинтересовался Чех, - Будем снимать клипы на пляже?
- Согласен, дельная мысль, закивал Дед.

Через три квартала мы нашли замечательную лавку Мохамеда Омрана. Подивившись свалившемуся на него счастью, Мохамед продал нерабочий трёхтысячный панасоник за 50 евро. Теперь мы были готовы на сто процентов.

В аэропорту выпили на дорожку джина и отправились на регистрацию. Таможенник, принимающий декларации, оглядел нас настороженно.

- Совсем нечего задекларировать?
- Можем задекларировать свои добрые намерения,- встрял Чех.

Просмотрев паспорта и письмо из Лилльского университета, таможенник удивлённо поднял брови:

- В науке сейчас всё больше крепких мужчин, похоже, очкастых ботаников совсем не осталось.
- Они уже все в Голливуде, поддержал беседу Чех.

Таможенник увидел на моей руке дайв-компьютер:

- О, «суунто москито», пижонская вещица! Сам погружаюсь с «коброй».

Настороженность пропала, мы прошли зелёным коридором - похоже, поездка удавалась с первых минут.

Летели отлично - пили виски, смотрели передачу про гепардов, веселили стюардесс. Пролетая тропик Рака, все подняли стаканы «на удачу».

В аэропорту Абиджана было весьма людно, несмотря на гражданскую войну и массовые беспорядки, жизнь кипела, как и везде в Африке. После формального досмотра с обязательным подбрасыванием сумки вверх и шлёпаньем ею об землю, мы вышли на площадь перед аэропортом. Разница температур была существенная от +23 в самолёте до + 46 на улице. Хотелось только одного, поехать в отель, снять моментально прилипшую к телу одежду, принять душ, упасть в постель и ни о чём не думать, слушая шум океана и крики торговцев.

Утопические мысли были прерваны уличным воришкой, который, пробегая мимо, схватил сумку Чеха. Вся проблема была в том, что Чех тоже держал сумку и довольно крепко. Подняв с земли вновь приобретенного «чернокожего друга», Чех внимательно посмотрел в его бесстыжие глаза и покрутил парню никогда немытые уши, как ручки настройки старинного радиоприёмника. Стоящие в 10 метрах полицейские заржали и погрозили Чеху пальцем. Воришка унёсся, выкрикивая проклятья, Чех вытер пальцы об джинсы и изрёк:

- Если я в течение 15 минут не выпью чего-нибудь крепкого и холодного, то присоединюсь к армии повстанцев.

Поймав такси, мы отправились в отель «Элефант». Отель пустовал, несмотря на весьма доступные цены и неплохие номера, война делала своё чёрное для туристического бизнеса дело.

- Цель вашего визита?, поинтересовался администратор.
- Научная экспедиция, будем снимать кино..., сообщил Дед, поймал на лету муху и, не глядя, передал Чеху.

Чех аккуратно зажал её в кулаке, поднёс к уху, немного послушал и попытался вложить её в рот широко зевнувшему Эвету. Все французы - идиоты, вероятно подумал администратор, и чинно передал нам ключи от номеров.

Собравшись через два часа в номере у Деда, мы приступили к расстановке целей и способов выполнения задач. В первую очередь нам необходимо было встретиться с Патриком Ле Гоком, этот доблестный во всех отношениях офицер, дослуживал последние предпенсионные деньки в расположении Легиона в Кот-д'Ивуар. Он уже неделю осуществлял поиск «Сына» и наверняка что-нибудь знал. Сразу после встречи, получения дорожных документов и автомобиля, мы выдвинемся в Ямосукро к повстанцам, там «Сына» ещё никто не искал.

О приближении старины Патрика мы услышали минут за 10 до его появления, сначала на улице завизжали тормоза, вовсю загудел сигнал, и раздались басовитые вопли «Мэрд!» ("дерьмо" - франц.) Далее на лобби зазвенел изо всех сил звоночек, вызывающий метрдотеля, и раздался ещё один вопль «Алерт женераль!» (общая тревога франц.) Выяснив у служащего наше месторасположение, Патрик застучал подкованными ботинками по лестнице, ещё через мгновение в дверь нежно постучали ногой, и ласковый бас известил:

- Скрываться бесполезно, я знаю, что вы здесь - кучка кровожадных подонков. Ввалившись в номер и бросив в Эвета потемневший от пота «Кепи Бланк» (белая фуражка - франц. У капитана она чёрная с красным верхом, но называется всё равно Кепи Бланк), Патрик запричитал:

- Какое свинство держать в этой дыре, такого достойного человека как я... Я мог бы дослужить свои последние недельки на Куру, обучая попугаев воплям из немецких порнофильмов, я мог бы разрывать задницы новобранцам в Кастельнодари, я мог бы работать в «гестапо» в Обани...
- Если мне немедленно не налить выпить, случится что-нибудь ужасное,- подвёл итог Патрик и плюхнулся в кресло, из которого едва успел выскочить Чех.

Уже через час мы узнали, что десятая бутылка Бэлэнтайнса за счёт отеля. Ближе к полуночи Патрик, заявил:

- Я должен быть в расположении, солдаты всегда плохо спят без мамочки.
- Надеюсь, «мамочка» поедет не на машине?,- вежливо поинтересовался Чех.
- Я полечу как Питер Пен, слыхал про такого? - Патрик загрохотал ботинками вниз по лестнице, двигатель взвыл, заорал гудок, «мэрд...» уносилось в полночь.

Утро оказалось не таким ужасным, как я предполагал. Мы позавтракали, выпили пива, взяли такси и поехали в расположение Ле Гока. У ворот трепыхался на небольшом ветерке триколор и стоял, вылупившись на группу штатских, часовой.

- Ваши документы, цель вашего визита, эта закрытая для прохода зона, вы понимаете французский?,- выпалил юноша и прижал свой FAMAS (автоматическая винтовка) поближе к сердцу.
- Малыш, если ты будешь так орать, то к тому времени, когда тебя произведут в капралы, ты сможешь только шипеть как змея,- ласково начал Чех.
- Перестань таращиться на нас и задай себе вопрос - есть ли у вас толстый капитан Ле Гок, склонный к алкоголизму и самодурству? Если есть, то пусть выходит, к нему пришли из профсоюза сутенёров, он слишком долго развлекался в кредит.

Жара и обаяние Чеха сделали своё дело - парень нажал на кнопку тревоги. Через 40 секунд караул уже вовсю целился в нас и ждал информации от часового.
- Они хотят видеть капитана Патрика Ле Гока, мой лейтенант, но выглядят очень подозрительно, я бы сказал, шайка, мой лейтенант.
- Разберёмся,- успокоил его начальник караула - Господа, солнышко у нас так и припекает сегодня, поэтому предлагаю прикрыть затылок ладошками и пойти с нами вон в тот уютный домик, где мы могли бы познакомиться получше.

- Сынок,- не удержался Чех, проходя мимо часового, - Если ты будешь так встречать всех гостей, то никто не будет тебе носить кнедлики с пивом.

Мы гуськом шли вслед за гостеприимным лейтенантом, когда услышали трубный вопль:
- Морис, ты сегодня просто молодец, орал Патрик, хлопая себя по голому животу, на нём были только сандалии, шорты и неизменный Кепи Бланк. - Не спускайте с них глаз, воины,- не унимался Ле Гок - Это опаснейшие сволочи, они выгоняют подвыпившего человека ночью, не завернув ему бутылочку на утро, а ведь в старые добрые времена за это вешали.
- Свободны! - рявкнул он караулу - Птенчику с ворот - благодарность и сто евро, я, увидев бы эти рожи, точно бы начал стрелять.

Мы ещё раз позавтракали в офисе Ле Гока, и вышли осматривать «дары». У нас был видавший виды «Гелендваген» белого цвета, на него как раз заканчивали наносить через трафарет надписи PRESS. В джип установили радиостанцию. Чех слазил под днище и потребовал сварщика, суть его предложения была проста, но гениальна - приварить две скобы, в которые можно было бы вложить какое-нибудь неприхотливое оружие (ну, не FAMAS, конечно, а, например, автомат Калашникова). После того, как закончилась получасовая дискуссия на тему «выпадет - не выпадет», Патрик разрешил парню варить и пошёл за автоматом.

- Если ты принесёшь румынский или китайский АК...,- кричал вслед Дед, - ... и я из-за этого погибну, я буду являться к тебе каждый день в твоих снах.
- Ты, наверное, думаешь, что у меня тут оружейный магазин?- начал прибедняться Ле Гок.

Ближе к обеду, когда уже казалось, что сборы никогда не кончатся, из города привезли одежду наших размеров. Пять пар голубых джинсов, пять бежевых жилетов-разгрузок, пять бежевых кепок. После того, как мы переоделись и потренировались быстро запрыгивать и выпрыгивать из нашей новой машины, при этом не забывая в ней камеру и блокноты, мы позвали Патрика.

- Мы похожи на корреспондентов? - с надеждой спросил Сава.
- Вы похожи на банду хитрожопых рыбаков, которые забыли дома удочки. Корреспондентами чего вы можете быть? Посмотрите на свои рожи. Сейчас я вас распределю, так, что будет хоть немного похоже, ведь вам придётся проехать через пару постов, и не везде тут одни идиоты.

Нам оставалось только слушать.

- Так, ты Дед совсем не похож на корреспондента, во-первых, ты старый, во- вторых у тебя очень мрачная рожа, ты будешь водителем.
- Но водитель тут я! - возмутился Чех.
- Нет, ты не можешь быть водителем, у тебя слишком хитрая рожа, вас будут останавливать на каждом посту, ты будешь корреспондентом другой компании, тебя просто взяли с собой. Ты будешь канадским корреспондентом.- подытожил Патрик.
- Я лучше буду тайской массажисткой, но только не канадским журналистом. Я буду русским журналистом, у меня красивое измождённое славянское лицо - протестовал Чех.
- Тупо, очень тупо. Русским журналистом будет Колос, если я не ошибаюсь, он русский,- продолжал распоряжаться Ле Гок.
- Вообще-то, я хотел быть оператором и сунуть в камеру пистолет, если ты мне его, конечно, дашь,- попытался изменить необратимое я.
- Пистолет я тебе дам и ты его сунешь в камеру, но камеру будет носить Эвет, у него очень глупый вид, и он здоровый парень, не каждый захочет отнять камеру у такого верзилы.
- Я хотел быть турецким журналистом,- насупился Эвет.
- Ты будешь большим, тупым оператором,- отрезал Ле Гок.
- А кем же буду я? - заволновался Сава.
- А ты, сынок, останешься со мной. Мне бы не хотелось, чтоб вместе с этим интернациональным сбродом погиб мой соотечественник, француз. Я скоро выйду в отставку и ты будешь бегать мне за выпивкой и возить меня на колясочке в бордель.

Сава с недоумением смотрел на нас всех.

- Да я шучу, недалёкий ты бретонец, ты будешь как раз французским журналистом, у тебя есть блокнот и ручка?

Плотно пообедав, мы, наконец, покинули уютное расположение Ле Гока и отправились вглубь континента. Солнышко светило, как проклятое, на наших бежевых жилетах растекались тёмные пятна пота. Дорожная пыль, залетающая в открытые окна, смешиваясь с потом, образовывала на лицах коричневые маски. Все как-то разом перестали смеяться и разговаривать. Каждый про себя повторял миссию нашей поездки: говорить со всеми, узнать всё, найти, где бы то ни было, доставить на место. Наши молчаливые рассуждения были прерваны открывшейся картиной: на дороге лежал чахлый кустарник, заменяющий местным бандитам обычное среднеевропейское бревно, и стояли два аборигена с пулемётами на ремнях. Пулемёты были нацелены на нас, аборигены махали приветливо руками.

- Через правую обочину уйдём - посоветовал Чех,- Развернёмся юзом и подавим их как помидоры.
- Злобный ты журналюга,- засмеялся Дед и начал притормаживать.

Машина остановилась, мы все разом натужно заулыбались и достали блокноты, Эвет вскинул камеру.

- Хай, в чём проблема?,- спросил у аборигена Дед.
- Камеру не надо,- блестел зубами один из пулемётчиков.
- Надо документы, надо рассказывать из какой газеты, какой канал,- блеснул знаниями английского товарищ с пулемётом.

Дед протянул пачку верительных грамот, разрешений и АйДи темнокожему «автоинспектору».

- Обрати внимание,- толкнул меня Чех,- у них нет знаков различий на форме.
- Вижу,- ответил я и полез в камеру за пистолетом.

В это время наш «автоинспектор», засунул всю пачку документов себе в безразмерные штаны и, обводя, стволом пулемёта джип, заявил:

- Надо платить за проезд, платное место, мне платите тысячу США доллар.
- Очень честно,- согласился Дед,- мы тебе доллары, а ты нам что?
- Я отдаю документы, и еду долго на крыше ваш мерцедес туда, вы делаете своё кино, мы едем назад, и вы даёте мне ещё две тысячи США доллар.

Из машины вылез Сава и начал отсчитывать деньги, повернувшись к аборигенам спиной. Те, в свою очередь, сильно расслабились, заулыбались, повесили пулемёты за спину и начали похлопывать машину по капоту, приговаривая, «старый, очень старый, слишком старый». Сава досчитал деньги, часть переложил в карман жилета, а остальные протянул стоящему рядом «инспектору», тот, доверчиво улыбаясь, потянулся. Он уже почти взял пачку, когда его отвлёк звук падающего сзади тела, его напарник уже лежал, закатив глаза, Дед распутывал ремень ручного пулемёта. Увиденное страшно не понравилось нашему чернокожему другу, он изменился в лице и, наверное, хотел что-то сделать, но не успел. Сава от души двинул его в колено ребром тяжёлого ботинка и ткнул кулаком с зажатыми в нём деньгами в солнечное сплетение.

- Охота на носорогов в заповеднике,- подытожил Чех.

Мы с Эветом оттащили куст с дороги на обочину, Дед отъехал туда же. Сава связывал ремнями незадачливых разбойников, Чех подхватил пулемёты и тоже направился к обочине. Всего три минуты и дорога снова свободна, только на обочине стоит старенький джип с надписью PRESS, да весёлые журналисты ходят вокруг него, приседают, пьют воду из баклажек, смеются.

На допрос «стражей дороги» ушло несколько минут, Сава просто достал нож и провёл каждому по горлу, аккуратно, словно намечая будущее место отреза, потом буднично спросил:

- Не видели тут белого парня? С большим дорогим фотоаппаратом?
- Нет, нет,- наши парни струхнули всерьёз.

Вы когда-нибудь видели, как бледнеют негры?

- Жаль,- сказал Сава и начал надевать клеёнчатые перчатки, которые раздобыл в автомобильной аптечке.

- Нееет,- забился связанный ремнями самый разговорчивый, - Я расскажу, да мы знаем парня, он тут фотографировать камера, его иметь себе Ндаго.

- «Хм, «...его иметь Ндаго», что он под этим подразумевал?- прервал тишину Чех.

- В любом случае для него это не так ужасно, как, например, для тебя, Чех,- вслух заметил Эвет, вспомнив про ориентацию разыскиваемого.

Мы одновременно захохотали, напряжение спало, к тому времени мы отъехали уже километров на пятнадцать от первой «засады» на нашем пути.

Судьба подкинула нам неожиданную разгадку. Ндаго был местным «бугром» повстанцев, эдаким Чапаевым местного разлива. Его «армия» находилась в опасной близости от регулярных войск президента, он имел незыблемый авторитет и вообще считался человеком немыслимой силы и ума. Всё это мы узнали от «Робин Гудов» во время экспресс-допроса. Зачем ему понадобился модный фотограф, мы могли только догадываться, может, он хотел снять поясной портрет своей «третьей конной бригады».

Ещё Ндаго был заколдован от смерти, вообще в той части Африки это довольно распространённое явление. Жрецы культа Вуду совершают тайные обряды, потом клиенту выдаётся кожаный ремешок, который необходимо носить выше локтевого изгиба, и полный порядок, не возьмёт тебя ни пуля-дура, ни штык-молодец.

До места дислокации Ндаго было ещё километров 150, Дед машину не гнал, держал стрелку на сотне, пару раз мы выходили посмотреть, не выпал ли из-под днища автомат, но он настолько слился от пыли с днищем, что казался вылепленным как детская пасочка. Через час нас остановили на блокпосту, на крыше старого доброго VABа (бронетранспортёр) загорал долговязый капрал-шеф, два легионера первого класса усердно махали нам катафотом. Дед опустил окно и протянул документы.

- Говорите по-французски?- поинтересовался парень, внимательно изучая верительные грамоты и официальные пропуска.
- Не только говорим, но ещё и поём на нём грустные песни, ну если выпьем, конечно - Чех, пользуясь случаем, вышел размять ноги.
- Колос, а я знаю капрал-шефа, это Грюа из 13 DBLE (13-ая полубригада Иностранного легиона, расположена в Джибути, Северо-Восточная Африка).
- Вот и отлично, сиди и не высовывайся,- удержал я вскочившего Саву.
- Но, Колос... Мы же, мы вместе, мы на Корсике ещё лодку вместе утопили...- Сава ломился как молодой лось на выход.
- На обратном пути у тебя будет куча времени, чтоб утопить с ним ещё одну лодку. А сейчас он увидит тебя, обрадуется, удивится и расскажет по радио о странном появлении Савы в дурацкой одежде, который направляется в логово повстанцев - я говорил и продолжал крепко держать Савву, при этом краем рта улыбался в окно капрал-шефу.
- Нам это надо?
- Нет - Сава успокоился и начал поправлять на себе жилет,- Колос, ты продуманный до отвращения, тебе надо было стать каким-нибудь менеджером и всё время писать в блокнотике,- бурчал Сава.
- У меня ещё всё впереди,- пообещал я себе и Саве.

В это время Деду вернули документы и ещё раз посоветовали развернуть машину и не ехать к оголтелым повстанцам, которые все сплошь наркоманы, мерзавцы и бабайки. Из окон отъезжающей машины мы с сочувствием оглядели одинокий блокпост, при других обстоятельствах мы конечно бы поддержали ребят и морально и выпивкой, но сейчас каждый час был на вес золота.

- Грэне (лягушка франц.), грэне...- ожила радиостанция в машине, «грэне, мэрд...»
- Да, Патрик.
- Что нового? Соскучились, журналисты?
- Честно говоря, нет.
- Только что доложили о вас с поста, сказали, подозрительные засранцы.
- Патрик, тебе не знаком некий Ндаго?
- Конечно знаком, это, мать его, местный Че Гевара. Только я вам сразу скажу, не брал он вашего голубка, он парень идейный, кровь и плоть чёрного континента, заложники - не его почерк.
- Спасибо, Патрик, сегодня больше связи не будет, скоро будем у твоего друга.
- Он мне не друг. Но и не враг. Тут надо пожить, чтобы понять, отчего вся заварушка. Берегите себя, до связи грэне.

Следующий пост был защищён основательно, мешки с песком, два грузовика поперёк дороги, на небольшом кирпичном домике крупнокалиберный пулемёт с полным расчётом. Человек десять вокруг грузовиков.

Дед снизил скорость, а потом просто заглушил двигатель, мы плавно подкатились к посту. Вышли из машины все сразу, Дед достал документы, Чех помахивал блокнотом, как будто был готов в любую минуту взять интервью. Нашу машину тут же ненавязчиво окружили.

- Вы находитесь на территории независимого временного правительства, можете звать меня Пепе,- торжественно сообщил нам представительный командир.
- Да? Замечательно, мы любим всё независимое, Пепе,- ободрил его я.
- Здесь не действуют преступные законы президента Гбагбо,- продолжил встречающий.
- Тем лучше,- заверил его я,- если у вас есть вода и еда, то мы можем предложить виски и ещё мы можем написать про вас статью. Среди нас есть знаменитые журналисты,- я покосился на Эвета и Саву, которые втихую отбирали друг у друга камеру.
- Осветить нашу борьбу, это очень хорошо,- идея пришлась командиру по вкусу. - Вам очень повезло, сегодня к нам приедет великий человек, борец за справедливость и обличитель преступного президента, наш учитель Ндаго. Услышав это имя, все бойцы вокруг заулыбались, наиболее искренне, почему-то получилось у Чеха.
- Буквально несколько неприятных формальностей,- наш провожатый сделал пару жестов бойцам. Нас быстро похлопали на предмет оружия, залезли в машину и заголосили: Рэйдио, рэйдио...
- Радиостанцию придётся отключить, она побудет у меня, пока вы будете у нас в гостях.
- Без проблем,- согласились мы.
- Если у вас есть ещё какие-нибудь средства связи, тоже оставьте мне их.

Больше у нас ничего не было, грузовики тронулись с места, освобождая нам проезд, мы въехали в приграничный посёлок повстанцев.
Надо сказать, что посёлок был многолюдным и мирным, напряжение не ощущалось, вооружённые люди были словно декорация к обычной африканской жизни. По улицам сновали куры и детвора, было много женщин, кое-где стояли припаркованные автомобили. Мы оставили машину перед официозно выглядящим зданием и проследовали за нашим провожатым. В помещении несколько людей в форме склонились над картой, ещё один парень за столом чистил пистолет, за этим же столом пожилой повстанец печатал что-то на пишущей машинке, с трудом разыскивая очередную букву.

- Знакомьтесь, это иностранные журналисты, они приехали к нам на ужин, ещё они напишут о нас.

Все мы важно покивали.

- Странно, что правительство вас сюда пустило...,- парень оторвался от пистолета, - Мы же тут все преступники и сволочи.
- Мы совсем ничего не знаем о конфликте, в этом весь смысл нашей командировки. Непредвзятый репортаж. - Дед присел на кушетку и достал пачку сигарет: «Можно?»
- Да, конечно,- командир достал одноразовый "Крикет".

Ярко-зелёная зажигалка выглядела в этом помещении как пришелец с другой планеты. Дед обошёл всех с открытой пачкой, все одновременно закурили, и повисла тишина. Первым её нарушил «секретарь», он оторвался от машинки и произнёс:
- Вы должны написать... Когда полиция убивает детей, это неправильно... - он глубоко затянулся, - так не должно быть... - ещё одна затяжка,- и тюрьмы... люди сидят там всю жизнь, человек не должен сидеть всю жизнь в клетке, все рождены вольными, - после этих слов старик как-то сник и снова начал настукивать на машинке.

Я чувствовал себя погано, посмотрел на Саву, но тот тоже отвёл глаза. Мы ехали в самое логово, ехали, чтобы найти сумасбродного белого парня и вернуть его респектабельным родителям. Мы были молоды, веселы, злы. Мы были готовы к чему угодно, готовы были голыми руками разорвать в клочья сколько угодно повстанцев, готовы были принять бой любой сложности, уничтожить любые преграды и в очередной раз доказать - мы лучшие, это нам по зубам. Но мы не были готовы к такому простому приёму, к такой горечи в глазах старика, к такому сельскому виду повстанцев. К простому человеческому горю, к такой решимости, когда выбор прост - или ты сидишь всю жизнь в клетке, или берёшь в руки оружие и живёшь вольным человеком, пусть недолго, но вольным. Гнетущую тишину нарушили крики с улицы, сигналя и разгоняя кур и детей, к штабу подъехал видавший виды Ровер. В комнате все обрадовано засуетились, парень торопливо собрал пистолет, карту повесили на место, мы перебрались все под одну стенку, Чех бестолково листал блокнот. Первым в дом зашёл Ндаго, было видно по реакции окружающих. Это был довольно пожилой но крепкий человек, он обнял всех своих соратников и кивнул нам. Следующим в помещение ввалился обвешанный фотоаппаратурой наш дорогой «сын», за ним вошёл свирепого вида парень, недобро на нас покосился и стал между нами и Ндаго.

- Это журналисты, может, наконец, мир узнает правду о нашей борьбе,- пояснил Пепе.
- Да, хорошо,- Ндаго устало прервал его, - оставьте нас, мы поговорим, и принесите поесть.

В комнате остались только мы, Ндаго и «свирепый» парень. Парень ужасно нервничал, он уже дважды проверил, на месте ли его пистолет, прикрытый рубашкой, было видно, что он готов отдать за своего командира жизнь, причём в любую минуту.

- Для чего вы приехали? - просто спросил Ндаго. - Вы же никакие не журналисты, это же очевидно.

Парня начала бить крупная дрожь, и он в третий раз пощупал свой пистолет под рубашкой.

- Да, мы не журналисты,- Дед улыбнулся и протянул пачку сигарет Ндаго.

Нервы у парня окончательно сдали, он рванул рубашку так, что полетели пуговицы. Но пистолет достать не успел, тяжёлый ботинок Эвета рубанул воздух и опустился парню на плечо, он мешком упал под стол, Эвет поднял хромированный кольт и положил его на стол.

- Это мой племянник,- невозмутимо заметил Ндаго,- ему хочется быть полезным, он хороший парень, но глупый.

Эвет с необычайной нежностью поднял «свирепого» юношу, положил на кушетку и начал ощупывать ключицу.

- Мы приехали по поручению,- продолжил Дед.

Все сидели так чинно, как будто ничего не произошло.

- Мы совершенно чужие в вашей стране и вашей борьбе люди, мы просто заберём фотографа и отвезём домой,- я очень дипломатично мигнул Саве, и мы стали по обе стороны проёма двери.
- Нет необходимости в силе,- Ндаго покачал головой,- парень сам пришёл к нам, я думаю, он не захочет уезжать. Всего двадцать дней с нами, но он видел всю боль моего народа.
- Почему же вы не давали ему звонить домой? - Дед крутил в руках блокнот, -если бы он позвонил, мы бы не летели сюда...

- Мы не можем выдавать своё местоположение, все средства связи у нас запрещены.
- Но ведь это секрет Полишинеля!- воскликнул Сава,- ведь все знают, где заканчивается, чья территория.
- Приказ - никаких средств связи. - Ндаго снова качнул головой, - мне жаль, что вы зря совершили такой длинный путь, может, вы искупаетесь, когда будете улетать?

Он смотрел на нас чуть ироничным взглядом уставшего человека. Человека, который никогда уже не улетит из своей страны и не искупается просто так. Человека, который каждый день видит, как гибнут его люди.

- Давайте поужинаем,- предложил Ндаго, - Рене славный парень, у него есть талант, он поднимает камеру именно тогда, когда нужно. Пока я распоряжусь, вы можете поговорить с ним. - Ндаго вышел.
Мы переглянулись, всё вышло совсем не так, как мы планировали. В жизни всё иногда бывает намного проще, чем предполагаешь. До ужина мы решили Рене не трогать. Ужин нам показался необычайно торжественным, мы принесли несколько бутылок виски из машины, женщины накрыли на стол, пресный свежеиспеченный хлеб и душистое острое мясо. За столом нас было человек пятнадцать, мы с аппетитом жевали мясо, отламывали куски хлеба и макали их в пряный соус в деревянной миске. Чех рассказывал какую-то древнюю байку про моряка, у которого начал расти хвост, все смеялись, виски пилось, как вода. Я смотрел на чёрные улыбчивые лица, на ярко белые зубы, разрывающие мясо, на синие белки глаз, и меня не покидало странное предчувствие, что эти люди веселятся в последний раз. Чтобы отогнать неприятные мысли я кивнул Саве. Мы поманили Рене из-за стола. На улице было темно и прохладно, какие-то неведомые насекомые звенели на все лады. Рене пьяно улыбался:

- Напишите об этих людях правду, тут у каждого своя правда, но вы всё равно разберитесь во всём и напишите. Я подарю вам замечательные кадры, у меня семь плёнок, там есть поразительные кадры. Там не только война, там есть такие портреты... Любой дом моды взял бы этих парней...
- Рене,- прервал пьяный восторг Сава,- мы приехали, чтобы забрать тебя домой.

Рене трезвел на глазах.

- Домой? Но я не хочу домой, скоро войска президента будут идти в наступление, я не могу это пропустить. Кто вы такие? Что за штуки? Как это домой? - он попятился назад в дом. Я схватил его за воротник.
- Ты почему не звонишь родителям, придурок?
- Я... Тут неоткуда...Да я думал об этом...Неужели?
- Да, представь себе,- Сава притянул Рене за рубашку поближе к себе и зловеще прошептал, - мы очень хотим убраться отсюда побыстрей, у нас не такие длинные каникулы, и мы ещё не купались...
- Нет, я не поеду! - Рене был похож на упрямого мальчишку.
- Послушай, варианта всего два: первый - ты поедешь с нами по-хорошему, мы спрячем негативы так, что ты их сможешь вывезти и напечатать, ведь это важно? Вариант второй - мы сейчас разобьём все твои камеры, выбросим негативы, тебя засунем в багажник и, уезжая, задавим кого-нибудь из твоих новых друзей...
- Свиньи! - Рене вдруг неожиданно заплакал.
- А ты ожидал, что за тобой приедут гуманисты? - Сава похлопал Рене по плечу - Ну, малыш, не грусти, пойди попрощайся со всеми, нам пора.

Мы покинули лагерь повстанцев без всяких затруднений, пообещав, что включим радиостанцию, отъехав минимум на десять километров. Выезжая, Эвет показал мне на парня за пулемётом, тот спал, подложив ладошки под щёку.

Через пол-часа мы подключили питание к станции, я щёлкнул тумблером.

- Грэне, грэне... - осипшим механическим голосом взорвалась станция.
- На связи.
- Одну секунду.

Через мгновенье мы услышали отборную брань Патрика.

- Молнией, слышите, придурки, молнией оттуда. Правительственные войска сформировали колонну, десять единиц бронетехники, двадцать грузовиков людей, молнией оттуда, молнией...

С колонной мы столкнулись на посту возле белеющего в ночи VABа. Все машины шли со светомаскировкой на фарах. Дед объехал колонну по обочине, на заднем сиденье тихо заплакал Рене.

В аэропорту Чех выложил на таможенную стойку коробку с плёнками.

- Содержание плёнок? - спросил таможенник в нарядном мундире.
- Девочки, чёрные вкусные девочки. - Чех облизнулся.

Таможенник брезгливо поставил печать в его паспорт и подвинул коробку вдоль по стойке.

Прошли всего сутки после того ужина, но все эти весёлые белозубые парни жили теперь только на негативах Рене.

На реке Урал, в той местности, где расположился штаб учений, мостов не было. Переправлялись на небольшом понтоне, управляемым моторной лодкой. Однажды, когда резервы горячительного у нас иссякли, бросили мы жребий, и послали меня с Мишей Робеспьером в деревню. За ним, родимым. Пошли мы вниз по течению и решили воспользоваться услугами переправы. Лодочник был слегка пъян, лежал на берегу, посасывая папироску, разглядывал облака и тренькал на гитаре. На вопрос, как можно переправиться, заявил:
- А никак, бензину не осталось.
- Ждёшь, пока подвезут?
- Жду
- И когда?
- *Nй его знает. Может, и вообще не подвезут.
- Как так?
- А кто знает, что подвезти надоть? Никто! Рации у меня нету.
- Так чего лежишь? Телепатируешь?
- Слушьте, пацаны, - давайте, идите, я вам служить Отчизне не мешаю, так и вы мне не мешайте, - с раздражением заявил лодочник и, развернувшись к нам жопой, дал понять, что диспут себя исчерпал.
Мы переглянулись, пожали плечами и полезли в лодку, чтобы, значит, на вёслах ехать. Лодочник лениво вернулся в исходное положение, закурил другую папиросу и, покручивая её между пальцами, спросил:
- А куда это вы?
- За самогоном, лодочник, за самогоном.
- Ну вы, Ъ, артисты. Это куда ж вы за самогоном собрались?
- В деревню, куда ж ещё.
- Эки прИдуры, - не дадут вам в деревне, - народ боится. Участковый липарда очкастого по телевизору обсмотрелся, своих же кумовьёв в район сдаёт. Теперь самогон тока в подполье есть.
- Леопарду обсмотрелся?
- Угу, его, пятнистого.
- Ну, и где подполье тут у вас?
- Как где? У меня...
- ?????????????????
- Дык, все знают, как кому что надо - на переправе есть.
- Батя, родной, а почему на переправе-то?
- Потому как, ежели, значит, за седалище органы захотят брать - бутыль в воду и ауфидерзейн. Нету, значить, вещдоков-то. Понятно?
- Понятно, лодочник. И что, много уже выбросил?
- Много, Ъ, много, - загрустил речных перевозок мастер.
- А достать?
- Достать? Экий умник! Достать! Без тебя достают. Витька, участкового сынишка и достаёт.
- То есть как это? И участковый знает?
- Знает, знает, мил человек. Участковый всё знает. Он меня как будто специально пужает, я как будто специально пужаюсь, вещдок выкидываю, а сынок его и достаёт в свободное от дел время.
- Рэкет, короче, заключил Мишка Робеспьер, знакомый с современными методами кооперации не понаслышке.
- Чаво? - удивился лодочник, услышав незнакомое дотоле слово.
- Рэкет, я говорю, - ну, вроде как крыша. Ты ему дань на лапу, а он за это глаза отводит. Щас явление такое распространено. Ты ему платишь, а он тебя охраняет от посягательств других структур. А бывает, более сильный приходит, кулачищем размахивает. Ты, значит, теперь ему дань платишь, а он с твоей бывшей крышей сам разбирается.
- Дань, говоришь? Это что ж, как в средни века татаро-монголам?
- Ну, вроде, так выходит, батя.
- Чингисхан хренов, - задумчиво пробормотал лодочник и вынул ещё одну папиросу.

Факт идентификации сброса вещдоков, как выплаты побора взволновал паромщика до глубины души. Мы с Мишкой ещё потоптались, да подумали.
- А что, отец, сейчас есть товар-то?
- Сейчас нету. Мне вечером приносят. Да только вы знаете что, сынки, хрен с ним, с рэкетом с этим. Лучше уж вам, а не супостату. Хрен ему в нос, значит. Лучше Вооружённым Силам, чем внутренним органам. Я вам место покажу, ныряйте, да вынимайте.

Нам было холодно, посинели мы, да только овчинка выделки стоила. Скоро под прибрежной ивушкой нарисовалась трёхлитровая банка, а потом ещё одна. Затем на противоположном берегу мотороллер показался. Седок спешился, из-под ладошки на наши упражнения смотрит.
- Эй, дядь Паша (это к лодочнику), беспорядки тут у тебя.
- Да не, Витюш, ажур полный. Пацаны излишки производства собирают.
- Мы, дядь Паша, так не договаривались. Меры принимать будем.
Лодочник приподнялся и широким жестом указал на ровненький рядок стволов Т-72, выглядывающий из-за холма и на часового с АК, беспечно прогуливающегося по откосу..
- Да ты, Витюш, не шуми, не шуми. У меня теперь, понял, крыша новая имеется.