Триптих
Четыре осла

Первый осел
Место действия: Москва-Ленинград-Ташкент. 1989-1991 год.
На абитуре московского Военного Краснознаменного института Минобороны СССР нас держали в палатках. Военнослужащие жили от гражданских отдельно.
В той палатке нас было семеро. Среди прочих - Саша Попов, старший сержант из Южной группы войск. Там он служил в роте почетного караула в Будапеште. Попов был идеально сложен, а до армии работал президентом Федерации у-шу Узбекской ССР.
Гун-фу нас и сблизило. Сашка показывал мне, как отрывать у людей уши и нажимать на бременные точки (точки отстроченной смерти). Я растолковывал ему особенности изготовления длинных германских мечей из автомобильных рессор и нюансы наматывания ремней на руки у древнегреческих панкратиастов. В общем, мы подружились.
Иногда мы мечтали, как будем учить языки, а потом с разрешения командования отправимся как Ван Дамм в «Кровавом спорте» на чемпионат мира по драке. Все складно в мечтах было, кроме того, кто из нас победит в финальном поединке - тут разгорались споры.
Когда на экзамене по истории мне поставили два балла, Сашка возмутился:
- Блин, ты же по истории лучший! Ты же нас всех к этому экзамену натаскивал? Даже мне три влепили! Вот сволочи!
Я начал собирать манатки. В часть возвращаться не тянуло, и я решил взять направление поступать в Ленинградское училище ПВО. Увидев его, Сашка отреагировал:
- Да нафиг нам это ГРУ? Поеду с тобой!
Сказано-сделано. Через пару дней мы были в Ленинграде. Но и тут незадача: я получил по математике пять, а Сашке влепили два балла.
- Да нафиг нам эта армия? - отреагировал я и написал отказ.
Нас отправили дослуживать туда, откуда приехали: Сашку в Венгрию, меня на Кавказ.
До отъезда мы смотались ко мне на дачу. На шести сотках в Трубниковом Бору командовала моя мама - Антонина Андреевна. Узнав, чем закончились мои пятая и шестая попытки поступления в вуз, она виду не подала. Просто в момент как-то сразу постарела.
Маму мы застали несущей два полных ведра от колонки артезианской скважины. Ведра отобрали. Поперли сами. Попыхтели, донесли, и пока родительница стряпала обед, сели на грядку с клубникой - побаловаться аперитивом.
Тут-то Сашка и сказал:
- Знаешь, чтоб твоя мама сама воду не таскала, давай я тебе из Ташкента осла пришлю. Животное сильное, неприхотливое. Доброе.
- А зиму он тут переживет? - спросил я.
- Легко! Главное, чтоб сыт был. А чтоб не шлялся по соседям, сколотишь ему загончик.
На том и порешили и разъехались по частям.
Вернулись мы к этому разговору только в 1991 году. И это понятно: пока в вуз поступали, пока первый курс заканчивали, было не до ослов. В телефонном разговоре Сашка мне сообщил:
- Я тут тебе подобрал красавца. Крепыша. Умницу. Назвал Панургом. Мама будет довольна - вот увидишь.
Обсудили доставку ишака. Сошлись на авиатранспорте, тем более, что Сашкина подруга работала бортпроводницей на борте, который регулярно летал из Ташкента в Ленинград и обратно. С ней-то мне и предстояло обсудить все это в очередной прилет девушки.
Не помню, как ее звали. То ли Лейла, а может, Зухра или Зульфия. Это тоже легко объяснимо, так как была она настолько красива, что я ослеп и оглох. Как-то даже не особо слушал, что именно она говорила. Просто смотрел, свесив челюсть, как.
Однако основные факты отложились в памяти. Короче, с экипажем она договорилась. В аэропорту ее коллеги восприняли эту операцию как личное дело, а потому все заинтересованно и доброжелательно помогали.
Панургу предстояло стреноженному провести полет где-то в багажном отсека, а Сашкина подруга должна была следить, чтоб он там от стресса или жажды не заскучал: то за ухом ласково почесать, то в миску лимонада налить. Чтобы Панург привык к авиации, его Сашкины подопечные из Федерации у-шу уже начали выпасать рядом с Ташкентским аэропортом. Остальное время ослик проводил в сарайчике, в самом центре массива Чиланзар. В общем, курс молодого осла был в самом разгаре.
Операция «Панург» должна была состояться 20 августа. Но не судьба - случился форс-мажор, вошедший в историю как «путч».
А потом все полетело кувырком. То экипаж сменился, то в аэропорту какие-то перемены начались, а потом и Сашка с подругой поругался. Ну а когда предатели развалили СССР, мы даже обсуждать по телефону эту тему перестали. Только гнетущее молчание висело - оба всё понимали, но говорить о том не хотелось.
Так и осталась моя мама без помощника.
Знаете, я до сих пор думаю, что одной из важнейших целей «демократической революции» в СССР и последовавшего за ней развала страны было лишить мою маму умного и неприхотливого помощника, который без сомнения стал бы любимцем детворы нашего и всех окрестных садоводческих хозяйств Ленинградской области.

Второй осел
Место действия: Чечня. Осень 2000 года.
Из Ханкалы до этой высотки лучше ехать БТРом. Пешком можно в липкой пластилиновой грязи утонуть. Но ехать не долго. Зато подниматься на сопку лучше пешком. БТР не сдюжит - перевернется по дороге.
На высотке стоит батарея 82-мм минометов "Поднос", взвод охранения и небольшой птичник для производства свежих яиц.
Все остальное довольствие, а главное - боеприпасы, на высоту нужно тащить на горбе. Подобных высоток в Чечне полно, но эта особенная. Какой-то солдатик из питерских позаимствовал у благодарного за освобождение населения осла. Останется тайной, что он нашептал на ушко ишачку, но с тех пор Бутуз (так его окрестили пацаны) был негласно принят в русскую армию на правах добросовестного бойца.
Вреда от него было мало: ну разве пожрать любит (а кто из нас не любит пожрать?) и мимо сортира ходит.
Зато польза была огромная: помимо того, что солдаты постоянно видели человеческие глаза Бутуза, которые напоминали им о доме, ослик выполнял огромную работу: с подачи недавно дембельнувшегося по ранению питерца он на высотку все и таскал.
Служба его проходила так. Приедет машина с боепитанием - он уже стоит у подножия. На него кладут два стандартных ящика по десять мин в каждом (одна 3,1 кг). Он их прет на вершину. Потом назад. Потом опять. И опять прет. Пока все не перетаскает.
Надо ли говорить, как его все любили?
Война шла своим чередом, но вмешался Генеральный штаб. Приехал проверяющий из Москвы. Я назову его полковник Пупкин. Но его и так все знают. Приехал и возмутился:
- Что за дела? Почему осел нештатный один все таскает? Есть бойцы, вот пусть они и таскают!
Ему вежливо, с чинопочитанием объяснили, что осел - доброволец, и что у него есть моральные принципы.
Тогда Пупкин наехал иначе:
- А почему так мало таскает? Добровольцы должны быть первыми в труде и в быту!
И приказал, гад, увеличить нагрузку. Навьючить на Бутуза не два ящика выстрелов, а четыре.
Я стоял, смотрел на все это и молчал. Потом смотрел в глаза Бутуза и видел, что он все понял. Он почему-то задержал свой взгляд именно на мне. Не знаю почему.
Мы все смотрели, как наш ослик, пошевелив ушами, понуро поплелся вниз. Через некоторое время он вернулся с четырьмя ящиками. Ящики сняли. Бутуз, отворачивая от всех липкую от слез морду, прилег, как обычно отдохнуть. Но через положенные десять минут не встал. Вся батарея и взвод охранения перестали смотреть на врага, а смотрели на Пупкина и нашего Бутуза. Дернулся, как обычно, я.
- Так он умер же... - сказал я, потрогав ишачка за упавшее жилистое ухо.
Что-то случилось в воздухе. Что-то лопнуло. Назревал бунт. Пупкину оставалось жить меньше минуты.
Я спас положение. Я рявкнул:
- Он умер как герой!
И плаксивые вояки, глотая свои нефальшивые слезы, рявкнули в ответ:
- Ура!!!
Чечня содрогнулась.
Рыдали все. Кроме Пупкина. Он стоял побелевший. Вся выпитая им за время проверки осетинская водка улетучилась куда-то. Короче, обосрался от нашего рыка и собственной мерзости.
Не знаю, что произошло тогда со всеми нами, но то, что результат был, знаю доподлинно. Года через два, когда нам привезли свежие газеты, я узнал об очередном указе из Москвы, из чего сделал вывод, что у Пупкина все-таки есть совесть, но просто не очень развитая.
Короче, в газете писали, что «для нужд Северо-Кавказского военного округа (СКВО) закупят 150 ослов. Распоряжение ГОМУ Генштаба. 130 животных закупят в Дагестане, остальных армейские вербовщики намерены набрать по другим горным республикам Юга России. Ослам присвоят звание войсковых животных (это положение запрещает пускать их на мясо) и определят в специальные вьючные подразделения. Согласно штатному расписанию на каждые 10 ослов положен один фельдшер, на каждую тройку - один вьюковожатый.»
Там же было опубликовано важное, принципиальное дополнение: «Вьючные отделения будут комплектоваться только самцами. Дабы не отвлекать оных от службы».
К чему оно, я так и не понял.
Ну да ладно. Кто этих Пупкиных поймет?
ТТХ ослов:
Вес - около 130 кг.
Грузоподъемность - до 80 кг.
Скорость - 3,5-4 км/час
Цена - от 0 до 0.

Третий и четвертый
Место действия: Чад, район боевых действий Фронта национального освобождения Гукуни Уэддея и правительственных войск Нджамены Хиссена Хабрэ. 1985 год.
Послеполуденная июльская жара иссушает. Загустевшая кровь стучит в голову. Cохнут губы. Грубеет и шершавеет язык. Солнечные лучи, падающие под прямым углом на землю, жгут плечи даже через рубашку. Обычно к этому времени солдаты-джундики натягивают тент между машинами, и мы с Мухаммедом ложимся на одеяла и молча лежим по полчаса, не шевелясь.
Где-то в Нджамене сидит Саввик Шустер и, попивая кока-колу со льдом, придумывает клеветнические небылицы о том, что к уничтожению французских «Миражей» в этом мареве причастны советские военные советники. Нехай клевещет, жиденыш. Но, Боже, как хочется пить.
Сегодня наш шестидесятидвухлетний проводник-тиббус сказал, что недалеко отсюда есть вода, и, оставив машины под охраной отделения солдат, мы уже два с половиной часа в самый солнцепек продвигаемся в сторону грандиозного Эми-Куси.
Спуски с гор по тропинке, известной только проводнику, и изматывающие подъемы чередуются один за другим. Уставать и ныть нельзя - державу представляю. Еще подъем. Слева от тропинки, на вершине, нечто, но явно созданное человеческими руками. Кольцеобразная стенка менее полутора метров высотой, сложенная из камней - чье-то жилище. Через вертикальный пролом, который, по-видимому, служил входом, виднелось какое-то тряпье и глиняная посуда.
Тропинка опять сорвалась в ущелье. Справа стена. Слева пропасть.
Отряд осторожно спускается ниже и ниже. Обогнули еще один скальный выступ: просматривается дно ущелья. Две зеленые полосы кустарника, финиковые пальмы и круглые, приземистые каменные постройки. Пейзаж бодрит.
Мысль о том, что нас ждет вода, неотступна и, как патрон в патроннике, предназначенный для выстрела, незаменима. Вот, вроде, и прохладой потянуло.
Тропинка как бы подвязана к отвесной скале и искусно цепляется за каждый выступ и мало-мальски видимый карниз. Снизу, навстречу экспедиции, по этой же тропинке карабкаются два осла.
- Принесла вас нелегкая именно сейчас! Как разминемся? - подумал я. Проводник же, ничуть не беспокоясь, вел отряд на незапланированную встречу. Обе стороны, не торопясь, сближались. Первый ослик, который был уже в шагах двадцати от проводника, остановился, потоптался и спрятал переднюю часть туловища в скальную выемку, перекрыв задом тропинку.
Проводник подошел к животному, взял осла за хвост, как за спасательную веревку, сделал большой шаг левой ногой. Наклонившись над пропастью спиной, кругом перенес правую ногу и зашагал дальше.
Следующие проделали то же и пошли за проводником. Чувствовалось, что животное было напряжено и словно вжималось в скалу, помогая людям пройти. Но глаза и уши ишачка постоянно следили за всеми действиями людей. Всякое несерьезное отношение к переправе исключалось с обеих сторон. Даже ослу не приходило в голову шутить на карнизе шириной не более шестидесяти сантиметров.
Второй ослик удивил еще больше. Он встал на дыбы в выбранной им расщелине так ровно, что люди шли по тропинке не касаясь его.
Позднее, когда солдаты и офицеры утолили жажду, нагретой африканским солнцем и внутренним теплом вулкана водой, я спросил одного из тиббусов, живущих в этом ущелье: «Чьи это животные?»
- Наверху караванщик живет, - и абориген показал рукой на вершину горы, с которой мы недавно спустились. Перед глазами предстало круглое каменное жилище без крыши.
- Он сдает ослов внаем всем желающим. Они возят поклажу от этого оазиса до караванной тропы. Часто возвращаются одни, без людей. Очень умные животные.
И я подумал тогда: «Ничего себе чувство самосохранения! Ай да ослики! Видимо долго и часто их били, чтобы они так в стенки вжиматься стали».

Осел [евр. хамор, ослица - атон; греч. онос]:
1) Осел (Equus asinus) с древних времен известен как вьючное животное. Из Ветхого Завета известно, что ослами владели Авраам (Быт. 12:16, 22:3) и Иаков (Быт. 30:43). На ослах. ездили верхом (Исх. 4:20, Нав. 15:18, 1Цар. 25:20), их использовали как вьючных (Быт. 42:26, 1Цар. 25:18, ср. Быт. 49:14) и упряжных животных (Втор. 22:10, Ис. 30:6), причем запрещалось запрягать ослов вместе с волами. Как ездовых животных ослов использовали воины (1Цар. 16:20) и лица, занимавшие высокое положение в обществе (Суд. 5:10, 10:4, 12:14; ср. Быт. 49:11, Зах. 9:9). Если царь призывал молодых воинов с их ослами (1Цар. 8:16), это воспринималось как тяжелая повинность;
2) Осел - нечистое животное, поэтому его мясо можно было употреблять в пищу только в случае крайней нужды. Так, во время голода при осаде Самарии (4Цар. 6:25) ослиная голова продавалась за неслыханную сумму в 80 сиклей серебра. В то время как первенцев других нечистых животных можно было выкупить за деньги или продать (Лев. 27:27; Чис. 18:15 и след.), первенца осла разрешалось заменить только агнцем (т.е. обменять на другую жизнь), в противном случае первенцу надлежало "сломать шею" (Исх. 13:13, 34:20; см. также Втор. 21:4,6, Ис. 66:3);
3) Известно, что у аморреев существовал обычай, описанный в документах архива Мари, при заключении договора приносить в жертву осла;
4) Иисус вступил в Иерусалим, "сидя на ослице и молодом осле, сыне подъяремной" (Мф. 21:5). В этом исполнилось пророчество Захарии (Зах. 9:9) и отразилось значение Иисуса как царя, возвещающего народам мир, - образ, совершенно не соответствовавший земным представлениям и ожиданиям Его учеников и народа (Лк. 24:21, Деян. 1:6);
5) Наряду с домашними ослами в Библии упоминаются и два вида диких:
а) Еврейское слово пэрэ, переданное в Синодальном переводе как "дикий осел" (Иов. 24:5, Пс. 103:11, Ис. 32:14, Иер. 14:6), видимо, подразумевает онагра (Asinus onager), очень быстрого и пугливого дикого осла, отдельные особи которого встречаются в пустыне Сахаре и в Аравии;
б) Еврейское слово арод встречается лишь в Иов. 39:5 (Синодальный перевод - "онагр") и в Дан. 5:21; вероятно, им назван сирийский дикий осел (Asinus hemippus), обитающий в горах Армении, в Месопотамии, Сирии и на севере Палестины.

"Жизнь одного "Тигра", фронтовая байка, рассказанная мне моим дедом о его дядьке (пусть будет А., к сожалению, имя забыл).

Летом 1944 года лейтенант А. отошел от ранений, полученых под Курском, и попал в танковую бригаду на южном участке фронта. В составе были Т-34 разных моделей, процентов 30 новых, с 85-мм пушкой, а остальные со старыми 76,2 мм. А. получил старую, постройки еще 42 года, из капремонта.

Три Т-34-ки, одна новая и две старые, стояли в овраге у края леса, готовились к разведке боем деревеньки. Экипажи были уже на местах, орудия заряжены, командиры, высунувшись из люков, обсуждали план. Моторы гудели. Вдруг на краю оврага над ними, метрах в 50 и выше появились два "Тигра". Из за своих моторов их не услышали. Немцы, похоже, тоже не ожидали такой встречи, да и пушку им опустить невозможно. Русские танки среагировали быстро - 85 мм снаряд на такой дистанции пробил нижнюю бронеплиту одного "Тигра", и тот взорвался. Обе 76,2 мм тридцатьчетверки открыли огонь по второму, несмотря на то, что шансов пробить лобовую плиту было немного, слабовата пушка. Но, А. повезло. Снаряд брони не пробил, но плита треснула, и осколками выбило весь экипаж. Наши танкисты залезли внутрь, "Тигр" не заводился, но башня на ручном приводе вращалась, орудие тоже действовало. Вызвали БРЭМ (ремонтно-эвакуационная машина, старый Т-34 без башни), который утащил "Тигра" на ремонтную базу. А. получил за это "Красное Знамя".

Дальнейшее рассказано А. одним из ремонтников.
"Тигр" поставили около ремонтной базы, вызвали комиссию для обследования (ничего ли нового немцы не добавили...) Через пару дней немецкие танки предприняли контратаку, и тройка StuGов (самоходка) прорвались к базе. Увидев стоящий "Тигр", StuGи подумали, что тот прорвался раньше, но его подбили, и двинулись дальше. Однако это была ошибка - внутри "Тигра" спрятались четверо ремонтников вместе со своим капитаном, двое из них до рембата были танкистами. Пропустив StuGи вперед, "Тигр" открыл огонь им в корму. Два немца развернуться не успели, получив снаряды в корму и борт. Третий успел, но его снаряд срикошетировал от "Тигровой" башни, после чего и этот StuG настиг снаряд.. Капитану ремонтников дали "Героя", остальным "Красные Звезды" или "Знамена".

Продолжение "залета" в районе Болеарских островов
(первый рассказ цикла я в выпуск не поставил как малоинтересный - КБ)

Стамбул - город контрастов и...неприятностей для неподготовленных юных сердец.

По итогам моего залета командир роты принял мудрое решение взять меня к себе в пятерку схода на берег в Стамбуле.
Раньше при советской власти нам наши руководители не доверяли и отпускали всякие туристические группы, гражданских и военных моряков, специалистов и членов всяких там делегаций только по пятеркам.
Возглавлял такую пятерку, как правило, какой-нибудь проверенный коммунист. А в ее состав обязательно включался человек, близкий к органам, а то и сам сотрудник этих самых органов.
В нашей пятерке кроме командира было еще четыре курсанта, включая и меня. Так как я не был ни разу близок к особому отделу, то подозреваю, что остальные курсанты были более чем проверенные. Видимо, зная это, капитан-лейтенант К. (кличка Мутный) и рискнул взять такую сволочь как я в столь проверенный коллектив.
Что он думал, я не знаю, но вероятность какого-либо косяка с моей стороны в прилагаемых обстоятельствах должна была быть близкой к нулю.
Ошибался Мутный, ох как ошибался.

Перед сходом на берег нас проинструктировали («...И инструктора прослушал - Что там можно, что нельзя»), проверили внешний вид, переписали марки фотоаппаратов, их заводские номера и объективов тоже (чтоб не продали за турецкую валюту).
На берегу нас посадили в автобусы турецких ВМФ.
Пока суть да дело, мы успели пофотиться с их полицейскими в белых касках, белых перчатках, белых гамашах на ботинках (или черт его знает, как они там называются) и винтовками М-16.
Признаюсь честно, что туркопы ели отбили нашу атаку по захвату их личного оружия. Ибо нам было очень любопытно познакомиться с оружием вероятного противника не по фильму «Пираты 20 века», а воочию, лично.

Мутный, почувствовав в себе Макаренко, решил пойти его путем, и как отъявленному беспризорнику из Республики Шкид директор школы дал денег, командир роты вручил мне самое ценное. Дипломат, в котором были все документы на всех курсантов, сходящих на берег. Так называемые сертификаты. Личные данные, фотографии и еще всякая байда. Ничего секретного, но... вы представляете, коллеги, что бы все-таки было командиру, если бы даже такие никчемные документы потерялись бы на турецком берегу? Да пипец ему бы был.
А они потерялись.

Перед нашим выходом из Кронштадта моя мама подарила мне фотоаппарат "Зенит-11". По тем временам шикарный фотик. Не зря наши руководители переписывали всю фототехнику, вместе с нами покидавшую борт корабля. Знали они что к чему. Турки по непроверенным слухам готовы были платить за такой фотоаппарат, как у меня, от 350 до 500 тыс. своих турецких лир. Для сравнения могу сообщить, что кроссовки "Найк", кожаные, белые, наимоднейшие стоили около 11 тыс. тур. лир., костюм джинсовый - варенка около 20 тыс.
А курсанту на руки при сходе на берег давали всего 10 тысяч. Вот и крутись как хочешь. Соблазн загнать технику туркам был, конечно, велик. Но лично я к этому не стремился, а купил несколько слайдовских пленок и фанатично снимал все подряд. А все подряд - это про море. А тут такой объект как город Стамбул с его мечетями, крепостью, дворцами, корабликами, шныряющими через бухту Золотой Рог туда-сюда, вантовый мост, магазины с яркой рекламой и отелем Хилтон.

Нас долго возили по городу. В автобусе сиденья неудобные, душно, жарко, кондиционера нет. Я сидел рядом с командиром и от этого чувствовал себя еще более неуютно.
Наконец-то нас выпустили из автобуса, и мы начали свою пешую прогулку. На одной из площадей, уставленной скамейками, я поставил дипломат рядом с одной из них и начал фотографировать виды Стамбула. Увлекся так, что чуть не отстал от своей пятерки. Запаниковав, что меня заподозрят в попытке попросить политического убежища, я рванул за своими. Минут 15 мы шли по какой-то узкой, выложенной брусчаткой улице, ведущей, как потом оказалось, к мечети Ай-София (Святая Софья). Улица шла на подъем, и мы, подустав, решили передохнуть, остановились покурить. Взгляд командира мазнул по моей фигуре, и его глаза... Короче не знаю, что было с его глазами, но я все понял.
- Где дипломат?!
- На площади оставил...
- Бегом!!! За ним!!!
И я побежал. Бегал я тогда очень хорошо. Сколько себя помню, я бегал. В ДЮСШ легкой атлетики при заводе НЗЛ, когда занимался спортивным ориентированием в ДЮСШ радиосвязи, в пионерлагере на лагерных олимпиадах, в школе за Фрунзенский район на День бегуна, в Военно-Морском училище. Кстати, на вступительных экзаменах, когда мы сдавали физподготовку и бежали 1 км, я прибежал первый из нескольких потоков.
Да, бегать я умел. Но на этот раз я летел быстрее гепарда.
Навстречу мне шла группа матросов с нашего корабля (человек двадцать) и возглавлял их просто мичман. Почему-то матросам срочникам при выходе на вражескую территорию командование доверяло больше, чем будущим офицерам. Да, мичман был один. И в руках этого мичмана был дипломат. Дипломат, который я узнал бы из тысячи. Он был для меня таким же знакомым, как чемодан радистки Кэт для Штирлица.
Тормозя по брусчатке подошвами хромовых ботинок, я упал на грудь мичмана, чуть не рыдая от счастья. Держи, студент, - и старый моряк вручил мне мою жизнь.

С тяжелым взглядом командир забрал дипломат из моих рук.
Это был мой второй залет за дальний поход.
Но не последний...