Традиции

Во всех уважающих себя военных училищах ВС СССР существовали сложившиеся годами традиции, впоследствии многажды воспетые офицерами на пь... э-э-э... кхммм... мероприятиях по укреплению содружества родов войск (по мнению многих военачальников, такие мероприятия есть основа организации взаимодействия в бою и операции). По свидетельству подчиненного личного состава, таковые традиции культивировались и в учебках, и в школах прапорщиков. Интересно было бы в очередной раз обобщить передовой опыт "несокрушимой и легендарной".
В Тюменском ВВИКУ (кузнице кадров инженерных войск) существовали традиции как официальные, так и «крамольно-нелегальные», сурово преследуемые начальством.
Из официальных вспоминаются следующие:
1. «500 сибирских километров» - норма набега каждого курсанта на лыжах за зиму. Зарядка - на лыжах через день, вечерние бега - на лыжах, все это внутри училища, ибо территория позволяет. По воскресеньям - 10 км налегке или 15-20-30-км марш «с выкладкой».
Марш «с выкладкой» легче дается тем, кто до училища лыжи видел, себя к ним привязывал и самостоятельно на них передвигался и даже бегал в школе (средний лыжник). Его задача - стартовать на лыжах с автоматом и барахлом (противогаз, вещмешок) и финишировать самостоятельно. Вторая категория военнослужащих - совсем не лыжник, который до училища снег и лыжи видел только по телевизору. Он обязан стартовать на лыжах с автоматом и барахлом и в таком состоянии скрыться за естественным укрытием на ближайшем повороте лыжни, а затем оказаться на финише со всем перечисленным (вариант - обломки лыж в руках). Третья категория - подготовленные лыжники (перворазрядник, КМС, чемпион города Мухосранска, Коздлодрищенской области и т.д.). Они попрут на себе все своё плюс оружие и барахло второй категории и саму эту категорию на буксире, привязав ее к себе за поясные ремни заранее запасенными веревками. А одному из подготовленных достанется рация (21-килограммовая Р-107 - «зачем я маленьким не сдох?», 14-кг Р-105 - «деревья умирают стоя», 6-кг Р-148 - «я люблю тебя, жизнь!»).
2. «Эстафета 10 х 1000 м», обычно проходила в конце апреля. Первый этап - офицерский (командир роты или один из взводных), остальные 9 - лучшие кроссовики роты. Почему-то считалось, что рота может проиграть все виды училищных соревнованийв году, а на этой эстафете нужно лечь костьми. И ложились. Дело чести - выигрыш эстафеты ротой 4-го (выпускного) курса. Доблесть третьего курса - попытаться «обуть» четвертый. Первый и второй курсы на моей памяти первые места на первые места не претендовали.
3. «Парад на 7 ноября» В Тюмени в это время снег и мороз, но для красоты строя мы выходили на парад в фуражках, грея уши руками. За время прохождения кто-то мог и подморозить «локаторы». Зато после парада - традиционный поход в драмтеатр, где можно согреться и поспать, мечтая об отпуске, до которого уже меньше трех месяцев.
4. «Комплексы». Заочные комплексные состязания рот вторых курсов военных училищ СибВО. Заключаются в том, что в мае приезжает окружная комиссия и проверяет строевую подготовку в составе роты, а потом один взвод сдает физподготовку, второй - огневую, третий - защиту от ОМП, четвертый - уставы. Рота назначается заранее, а взвода выбираются жеребьевкой. Весь второй курс у роты был проклятым периодом подготовки к «комплексам». Гвоздем программы, конечно, была строевая в составе роты. Для синхронного выполнения строевых приемов с оружием за спиной комиссии в тополиной аллее прятались электрические лампочки. Специально обученный сержант давил кнопку, разделяя команды типа «Автомат-на-грудь!» на 5-6 отдельных движений. Личный состав ориентировался на вспышки при выполнении приемов и синхронность была идеальная. Проверяющие на трибуне крутили головами «Где они сигнальщика спрятали???», но разглядеть лампочки не могли, т.к. листья на тополях выщипывались очень избирательно, образуя узкие щели.

Другие официальные традиции почему-то не запомнились. Чего нельзя сказать о нелегальных, восходящих с течением времени в ранг легенд и "сказаний о Земле Сибирской".

«Обручальное кольцо» Все курсантские свадьбы обязательно заезжали в училище возложить цветы к памятнику маршалу А.И.Прошлякову. Если в это время поблизости проходила рота или взвод, то запевалась песня «Обручальное кольцо».
«Тысяча дней в училище» - отмечалась на тысячный день после зачисления в училище весной на третьем курсе следующим образом: на ужине рота третьего курса передавала роте первого курса (соответствующей специальности, т.е. саперы - саперам, «соляры» - «солярам») ротную пайку масла, выложенную на подносе в виде цифры 1000. Начальство расценивало сие действо как «недоведение до личного состава положенных норм довольствия» (типа тигру в зоопарке масла недодают) и в меру возможностей ставило препоны.
«Последний наряд по столовой» - четвертый курс, зима. Взвод, заступающий в последний наряд по курсантской столовой, обязан: 1. При разделке мяса добыть лопаточные кости, связать их веревкой попарно, на костях написать автограф (например, «34-е учебное отделение, последний наряд», то есть 4-й взвод 3-й роты) и метким броском развесить на деревьях центральной аллеи напротив столовой. 2. Ночью взять в посудомойке (на «Балтике») десяток салатных тарелок из нержавейки и украсить их таким же автографом посредством чеканки слесарным инструментом. Элементы идиотизма и порчи военного имущества присутствуют, но кто в этом мире идеален? Начальство вычитало из получки взвода стоимость «расчеканенных» тарелок, а однажды зимой 198лохматого года мослы на деревьях попались на глаза начальнику училища и один из взводов заполучил еще 10 «последних» нарядов по столовой.
«Последний караул с АКМ» - конец зимы или весна, четвертый курс. Начальником караула на 3 и 4 курсах заступал, как правило, курсант или сержант своего же взвода, но в этот день при смене караулов его положено было называть лейтенантом. Движение на посты и обратно - строевым шагом и еще куча разных атрибутов. Сменившийся караул при подходе к общежитию проходил сквозь орущий «Ура!!!» строй батальона (две шеренги лицом одна к другой) под барабанный бой трех барабанщиков из рот первого курса. На каждый из барабанов после команды «Караул! Стой!» водружалась награда в виде торта, запасенного днем в чепке (кафе "Богатырь", он же "Бицуха"). Эта традиция нападкам командования не подвергалась, за исключением редких пасквилей политотдела на тему неуставных взаимоотношений с первым курсом (ага, тортами пытали салажню зеленую).
«Похороны комара» - один из последних дней последнего полевого выхода четвертого курса. Символизирует прощание с командиром роты, пившим четыре года курсантскую кровь (ну и комары тюменские - тоже сволочи, и над ними надо поиздеваться).
Действо поражает изобретательностью и воссозданием настоящего процесса похорон, регламентированного военными руководящими документами. Заранее назначаются и распределяются роли и задачи. Роется могила, готовится гроб из досок от ящиков УЗ-3Р, обтянутый красной материей из украденного лозунга "Полевая выучка-основа боевой готовности", в гробу - сапоги, х/б обмундирование с погонами как у командира роты, (все размеры втихаря сняты с командира роты заблаговременно и строго соответствуют), на «груди усопшего» - спичечный коробок с приклеенным убиенным комаром, на крышке гроба - фуражка, к сему же прилагаются венки из еловых лап, взвод плакальщиков-артистов, факелы, батюшка в рясе, крест из бруса, оркестр из стыренных оркестровых труб, портрет-пародия, подушечки красные, на которых медали "песочные" сделаны из крышек консервных банок, но с ленточками бумажными, раскрашенными идентично с настоящими. Вобщем, все, как положено. И почетный караул у могилы с БСЛ-110 "на грудь", и прохождение скорбящей роты торжественным маршем. Даже скамеечку - и ту вкопают. К могилке завтра придут два дневальных по лагерному сбору, нальют в стакан чаю из коньячной бутылки, прикурят сигарету, сухарик оставят... Посидят на скамейке со скорбными физиономиями...
Ротный знает, что подчиненные-мерзавцы "хоронить" его собираются (сам, зараза такая, своего ротного лет семь назад хоронил), и - дело чести! - постарается сорвать это мероприятие! И скорее всего, сорвет. А может статься, что один из офицеров батальона получит капитанское звание и в воскресенье "вынос тела" назначит. Как не принять приглашение? Все тайное станет известно курсантам, и в офицерском общежитии будут звенеть стаканы за здравие новоиспеченного капитана, а на берегу озера Андреевского, на "комарином кладбище" в это время развернется театральное действо...
«Возвращение с последнего полевого выхода» - четвертый курс, весна, ГОСы (госэкзамены) на носу. Если полевой выход был в составе роты или батальона, то чаще всего в 84-88 г.г. 23 км в учебный центр и обратно мы проходили пешим маршем (требование сурового начальника училища). Но иногда возили и на ЗИЛах-КамАЗах. В этом случае за каждой машиной должна болтаться метла на веревке (заметает дорогу в прошлое), а при въезде на КПП училища курсанты-бортовые (помните такие «должности»: правый бортовой и левый бортовой?) метали в воздух пачки четырежды полосатых «курсовок», срезанных с рукавов шинелей взвода.
На курсовки начальство могло глаза закрыть, ибо эти шинели уже вряд ли понадобятся, а вот метлы явно подрывали авторитет ВС СССР в глазах местного населения при передвижении колонны по городу, опять же идиотизмом попахивало...
Батальон перед погрузкой в КамАЗы стоит в линию взводных колонн. Взводные с ротными вышвыривают заготовленные метлы из кузовов, из-под кузовов, сверху с тентов, из под сидений водителей и т.п. «Батальон, повзводно, в колонну по одному к машинам-по-местам!» (шаг вправо-влево - попытка к бегству :-)). Машины трогаются, в каждом кузове идет процесс извлечения заныканных березовых веток из карманов, сапог, вещмешков, метлы вяжутся и выбрасываются на шнурах за борт. Старшие машин тормозят колонну, построение на дороге и шмон повторяются. Ну, вроде бы всё и вся вывернули наизнанку, теперь можно ехать. Перед выездом из учебного центра на трассу, где дорога раздолбана и машины притормаживают, из кустов выскакивают два подкупленных солдата из БОУПа и забрасывают в последний КамАЗ знатную метлу размером с бревно. Так что дорогу мы все же заметём, даешь традиции!!!
«Один ГОС - одна звезда». ГОСов всего 4 (научный коммунизм, инженерное обеспечение боя, машины инженерного вооружения, эксплуатация и ремонт), и после сдачи каждого ГОСа на желтом продольном галуне курсантского погона рисуется маленькая звездочка.
«Метание имущества из окон» - четвертый курс, вечер и ночь перед выпуском. Июль. Смутные воспоминания о речи командира роты четырехлетней давности: "... Товарищи курсанты! (Курс Молодого Бойца, рота в виде 119-и лопоухих, позавчера наголо стриженных (и теперь почти одинаковых и узнаваемых со спины только по фигуре и ушам) абитуриентов в сапогах сорок лохматого размера, громадных пилотках и хлопчатобумажном обмундировании пятьдесят-немыслимого-размера) Нашей роте по действующим нормам довольствия положены и ...надцать лет назад выданы телевизор и радиоприемник (сдохшие, не оправдавшие надежд "Горизонт-728Д" и "Ригонда-404"). Вот они, валяются в каптерке. Предлагаю с первой курсантской получки скинуться и купить нормальный рабочий телевизор и радиоприемникомагнитолу, дабы вам было что смотреть и слушать!" В Ипполите Матвеевиче продолжал бушевать делопроизводитель ЗАГСа: 7 рублей 50 копеек умножить на 119 = вполне приемлемые "Славутич" и "Радиотехника"...).
Четыре года прошло, после третьего курса батальон переехал из казармы в общежитие. "Горизонт" и "Ригонда" так и валяются в каптерке в качестве доказательства "непромотания" военного имущества. А "Славутич" и "Радиотехника" еще работают, но являются как бы общим имуществом оставшихся 104 завтрашних лейтенантов (за четыре года 15 человек отсеяно суровым военным ситом, отчислено за грехи или неуспеваемость-деревянность).
Вывод: все неполученное от довольствующих органов не должно им достаться. Зарисовка с натуры: 1985 год, выпуск второго батальона, общежитие, день до выпуска. Курсанты 1-2-3 курса заходят к выпускникам, чтобы за символическую плату разжиться: сшитой по заказу парадкой с "клешами" шириной более 24 см, офицерскими полевыми сумками (конспекты таскать), чехословацкими парадными рубашками симпатичного салатного цвета с резинками на поясе вместо нашенских пуговиц и т.д и т.п. Подходим и наблюдаем: 4-я рота кучкуется под окнами общежития и руководит действиями курсанта (завтрашнего лейтенанта), торчащего в окне 4-го этажа: "Звук больше!!!!! Контрастность давай!!! Яркости добавь!!! Нормально!!! Давай!!!" По этой команде индивидуум вышвыривает телевизор из окна 4-го этажа. За падающим ящиком тянутся 220-вольтовый удлинитель и антенный кабель нужной длины, что позволяет телевизору показывать качественное изображение все 12 метров полета до земли...
Комментарии излишни...
"Последняя вечерняя поверка". Проводится по распорядку дня, после вечерней прогулки, и старшина роты (старшинами рот тогда были курсанты в соответствующем звании, а не прапорщики из постоянного состава) проводит ее без книги вечерней поверки, по памяти, называя каждого не как раньше "курсант Поздняков", а "лейтенант Поздняков Игорь Иванович". Обычно никто из старшин не ошибался и срывал аплодисменты, т.к. за четыре года они эту поэму невольно заучивали наизусть.
«Чистка сапог памятнику». Рядом с центральным (первым) КПП когда-то стоял памятник воину Советской Армии, гипсовая белая статуя солдата с автоматом. В ночь перед выпуском ему полагалось начистить сапоги черным кремом. Безобразие однозначное, борьба с которым возлагалась на дежурного по училищу. В 80-х годах комната дежурного по училищу располагалась на первом КПП (три шкафа с пистолетами офицеров - там же под охраной наряда по КПП, вооруженного ножиками, т.к. времена были вполне спокойные, и терроризм можно было только в иностранных фильмах увидеть). Обязанность выпускников - начистить солдату сапоги. Дело чести дежурного по училищу - не допустить такого безобразия. Одна из училищных легенд гласит, что однажды перед выпуском назначили дежурным по училищу очень злобного майора и Сам Начальник Училища заинструктировал его до слез: не допустить!!! Майор даже караул и роты не проверял, всю ночь гонял от памятника злоумышленников с кремом и щетками и не поддался ни на какие провокации. И вот оно, утро, 7.30. Статуя чисто белая, глаза дежурного по училищу красные, как у быка на корриде, зато задача выполнена и совесть чиста, как страница "Наложенные взыскания" в служебной карточке. Уже и ворота открыли, ибо "Волгу" с начальником училища ждут. В тот год (81-й???) общежитие четвертого курса ремонтировалось, и выпускался второй батальон из казармы, которая располагалась за санчастью у 4-го поста, в отрыве от трех других батальонов. Батальон уже в лейтенантской парадной форме шествует на последний курсантский завтрак, после которого будет построение на плацу и церемония выпуска и посвящения в лейтенанты. 4-й ротой командует уже почти бывший старшина. Что-то ему не понравилось при прохождении между КПП и памятником, не очень усердно рота печатала шаг, ибо в голосе его появились стальные нотки: "Выше ногу!!! Ротаааа! Стой! Кру-гом! Шагом - Марш! Стой! Кру-гом! Шагом - Марш! Выше ногу команда была!!!!!!!". Рота старательно гремит новенькими подкованными хромовыми сапогами, ибо старшину сердить не следует, а то и наказать может...
Злобный майор назидает сержантику-второкурснику, дежурному по КПП: "Смотри, едрена вошь, вот это настоящий сержант! Сегодня выпуск, а он их до сих пор гоняет, как сидоровых коз! А ты, етит и разъетит, порядок на КПП не можешь обеспечить и трех курсантов толком не можешь выдрюч..."
Немая сцена, майор застывший-окаменевший, и картина маслом: арьергард 4-й роты наконец-то проследовал мимо памятника и открыл миру, дежурному, и подъезжающему генералу белоснежную статую солдата в свеженачищенных черных сапогах. Полминуты хватило виртуозам, пока рота старательно выполняла команды старшины...
«Лейтенантский рубль». И вот уже огласили приказ Министра обороны СССР о присвоении воинского звания "лейтенант", и прогремели по плацу полторы тысячи пар сапог, началось фотографирование поротное-повзводное с преподавателями и командованием, и поздравление друзей, жён, пап и мам. В это время курсанты первого-второго-третьего курса берут в осаду плац со всех сторон, аки волки или акулы, и к каждому отбившемуся от общей массы лейтенанту подкрадывается курсант, дабы пройти мимо него и четко-молодцевато отдать честь, или выполнить строевой прием «Поход к начальнику» с простым невинной речью "Товарищ лейтенант! Разрешите обратиться! Разрешите поздравить вас с присвоением офицерского звания", ибо у каждого лейтенанта заготовлен рубль бумажный с автографом, и вручается он курсанту, первым отдавшему честь новоиспеченному засиявшему лейтенанту.
«Серебряный дождь». После фотографирования лейтенантский батальон снова строится для прохождения памятным маршем по городу и возложения венков к воинскому памятнику. При прохождении рот через КПП раздается команда "И-и-и-и-разззз!!! Сотня металлических рублей взлетает в небо, сверкая, осыпается на асфальт и наряд по КПП после прохождения батальона сметает рубли метлами, пытаясь сохранить невозмутимые выражения физиономий.
А вечером 12 ресторанов города будут оккупированы батальоном, и в каждом ресторане пойдет по кругу каска с ромбиками взвода и водкой.
А еще через месяц лейтенанты разъедутся к местам службы, приобщаться к новым традициям.

На троллейбусной остановке


Это было в конце первого курса. Меня, активиста-самодеятельщика, командование снарядило в пединститут.
К девкам. Так и сказали.
Главная цель - организовать вечер отдыха курсов - нашего и ихнего. С танцами ну и так далее.
Снаряжен я был уже не в первый раз.
- И что бы это уже точно, Ковалёв! - пищал начфак.
Потому как уже несколько раз сначала в одиночном порядке, а потом и с "необходимыми" мне помощниками из числа сокурсников мы ездили «договариваться». Кроме одной полувстречи с какой-то леди ректором-проректором или как у них она называлась, дело почти стояло. Не цвело, как лужа грязная, а просто не двигалось. Потому что наши визиты заключались в дружбе организмами со студентками. Вот и всё. Мы им нравились, они нам - тем более. Всех всё устраивало. Кроме нашего командования.
Короче ехал я в этот раз, во-первых, один, без сокурсников, а во-вторых мыслил в правильную сторону. Потому как если начфак сказал, что посадит на губу, если к майским праздникам «ты не организуешь нам образцово-показательную случку», то всенепременно посадит.
Стою на остановке на проспекте Г-на, сразу через него от училища. Жду тринадцатого троллейбуса. Чтобы сразу до педа доехать. Маршрутки тоже есть, но они зигзагами едут долго. Да и платить в них надо. И как назло его нет. «Шестёрки» идут, а тринадцатого нету. Толпа уже немалая собралась. Замечаю на противоположном её конце армейского подполковника, из которого просто брызжет дурная аура и гневно сверкают очи его грозные.
А смотрит он в мою сторону. Я это чувствую и прекрасно понимаю всю подоплёку.

Я уже упоминал, что наше училище менее, чем на одну пятую состояло из нас, моряков, и были мы «детьми» нелюбимыми. И курсанты и командование. Лишь наш профессорско-преподавательский состав пользовался должным уважением со стороны армейцев.
Это выражалось во всём: праздничные большие наряды и караулы - моряки!; территория для уборки - морякам самая лицевая, чтобы было за что драть!; даже для подготовки к спортивным соревнованиям нас не увольняли в город, как курсантов-армейцев, зато потом драли нашего факера (а он, соответственно, нас) что мы как всегда в конце турнирной таблицы.
У многих армейцев неприязнь к морякам в генах. Не знаю с кого это началось, но ярким образчиком такой нелюбви, доходящей, порой, до неприличия, является Г.К.Жуков. Впрочем, я сейчас о весёлом.

И тут я «попался». Во-первых, я моряк - это уже повод придраться. Тем более я вот так вот нагло (неужели мог подумать, что я без санкции?))) прямо напротив училища стою на остановке. Тем более моряк. Даже если и уволен законно, то почему это днём в часы самоподготовки? Ещё и первокурсник! Да и вообще моряк!

Пыхтит. Медленно, кейсик держа за спиной, продвигается в мою сторону. Ща, сука, к чему-нить прие***ся.
Подходит.
- Товарищ курсант! - и сразу же, я, вытянувшийся во фрунт и было поднёсший руку к бескозырке, даже рот толком открыть не успел - что Вы тут делаете?!?!
И это всё, вроде бы просто строгим не очень громким голосом, но пол-остановки всё слышат, а кто не слышит - видит.
- Троллейбуса жду, товарищ полковник.
Он пару секунд сверлил меня взглядом, судорожно думал не знаю о чём. И выдал, так же строго:
- Ну так ждите его быстрее! - повернулся и, с чувством, видимо, исполненного долга, пошёл обратно на другой конец остановки.

Во мне, всё-же, погиб (пока ещё не до конца) гениальный актёр. Кто бы знал, чего мне стоило не заржать как это сделало полостановки!

Вернувшись из увольнения рассказал о произошедшем. Казарма стояла от смеха на ушах. А, после отпуска в сентябре в одном из журналов мы прочли этот случай, как мини-анекдот из военной жизни из трёх строк диалога. Кто послал, нарушив моё авторское право на него, «вычилить» не получилось. Ну и шут с ними...

Со «случкой» всё выгорело. На губу я не попал.

Приключения курсанта Яш-ова. Кадр 3.
- Яш-ооов!!! А-а-аааа! Блляяя! Бля, беговая абизяна!!! Это залет, курсант! Ты оххррренееел! - голос капитана Чис-ова срывался на ультразвук, сам он летал со скоростью, которой бы позавидовали некоторые самолеты, от тумбочки дневального, где застыл Лёха на вытяжку, до средины строя курсантов, стоящего на «взлётке», при этом держа руки в своей любимой позе - сцепив кисти на уровне ниже пупа и выше колена, ну в общем там, где горцы кинжал таскают. За капитаном тянулся шлейф выхлопа плохо перегоревшего на форсаже «топлива», употребленного по случаю вечера субботы с закадычным другом капитаном Ря-ным, таким же «ответствующим» взводным с параллельного 1-го курса.
-Ты меня дрочнуть решил? Так я тебя задрочу впрямую! На «орбиту», бля! Два наряда вне очереди, тащь курсант! (при этом капитан всегда вскидывал руку в сторону наказываемого с оттопыренными, по количеству объявляемых нарядов, пальцами) И на очки! На очки!!! Я лично буду в них бриться! - визжал взводный капитан Чис-ов. По курсантскому строю на последней фразе прокатился нестройный смешок. Капитан Чис-ов аж подпрыгнул на месте от ярости: «Отставить смех, бля! Животные небритые! Стадо голых макак! Устроили из казармы лежбище морских котиков! Лежат, говеют! Совсем охренели!!! Вы знаете, для чего койка курсанту? Койка курсанту для того, чтобы заправлять ее и отбивать кант! Еще в неё падают по команде «Отбой!» и подрываются с неё по команде «Подъем!». В остальное время койка - есть девушка неприкосновенная! Целка! С кантом!»». Курсанты, которым не посчастливилось этой субботой уйти в увольнение, мучимые спермотоксикозом, представив последнее отнюдь не в виде койки, заколдобились.
-Тормоза, бля! Хуже! Ручники! В боевой машине пехоты есть такой рычаг! Переключается на четырнадцать щелчков! - капитана распирало, он был готов задрочить всех и вся, но тут из канцелярии выглянул закадычный друг и собутыльник капитан Ря-ин и призывно помотал головой. Чи-ов сдулся, скомандовал: «Разойдись», старшина продублировал и народ расползся по кубрикам говеть дальше. Отдав дежурному по курсу необходимые распоряжения по замене во внутреннем наряде, по построению заступающего наряда и очередному контрольному построению курса, капитан Чи-ов скрылся за дверью канцелярии с целью продолжить борьбу с зелёным змием путем его тотального уничтожения.
Часом раньше...
После построения увольняемых в город, на котором капитан Чи-ов дотошно проверил у нас окантовку, поглажку, почищеность, побритость и постриженность, «увольняшки», служебные удостоверения, всякие платки-расчески-нитки с иголками, записные книжки, напутствовал словами: «В городе много водки не пить, к грязным женщинам не приставать, упавшие рожки трамвая-троллейбуса при опоздании из увольнения за отмазку не катят!», я проскользнул обратно в свой кубрик и быстро перекинулся в заранее приготовленную гражданку. Выглянул в приоткрытую дверь, Лёха с тумбочки дневального мне просемафорил, что палева нет. Короткими перебежками я добежал до тумбочки дневального и выскользнул из двери курса на лестничную клетку. На последок, еще раз условился с Лёхой о месте встречи за территорией «вышки», поскакал к заветному месту в заборе за казармой. Обойдя территорию по внешнему периметру, встретился возле КПП с девчонками, которые нас ждали и повел их прогуляться, в ожидании Лёхи, который сразу после сдачи наряда должен был к нам присоединиться.
Тут стоит уточнить, что помимо многочисленных временных пассий, была у Лёхи постоянная зазноба, так сказать, для отдохновения души, а не тела. Это была единственная девушка, которой он, иногда, позволял из себя веревки вить и дальше обжиманий-поцелуев ничего себе не разрешал, по крайней мере, еще год. На момент нашего с ним знакомства они встречались уже пару лет, его зазноба была лучшей подружкой моей будущей жены, в общем, вот так мы с ней и познакомились. Они пришли на КПП проведать Лёху, а я в ларек при КПП за сигаретами выбежал, где увидел стройную миниатюрную русоволосую девушку, на которой сразу как-то зацепился мой глаз и вот уже семнадцать лет отцепится не может.
На улице было холодновасто, стоял февраль месяц, девчонки стали мерзнуть. Зашли в наш «постоянный» подъезд пятиэтажки рядом с территорией альма-матер, где за две зимы провели немало приятных минут общения друг с другом. Этот же подъезд и был условленным местом встречи с Лёхой, увольняемым в город после наряда. Пока суть да дело, отгремели барабаны на разводе нарядов, за близко стоящим забором «вышки» отгрохотали сапоги марширующего заступающего наряда, расползающегося по местам несения службы, выждали положенное время, а Лёхи все нет. Что-то непонятное. Добежал до КПП и послал отловленного курсантика-однокурсника, одетого по форме, позвонить на курс дневальному, узнать, когда уже отпустят Яш-ова. Курсантик вернулся и огорошил меня тем, что ему ответил сам Яш-ов, дневалящий на тумбочке и что «всему облом».
Блин... Засада. Все планы попарного посещения кафешки рушились на глазах. Я метнулся к заветному месту в заборе и просочился вдоль казармы на курс. Приоткрыл дверь и увидел грустные глаза на унылом лице Лёхи. Он шепотом мне поведал, что капитан Чи-ов решил провести контрольное построение курса, о чём и отдал соответствующую команду дневалящему Лёхе, а так как капитан находился в хорошем расположении духа, по известной нам причине, выглядело это так: «Дневальный! Станок педальный! Ко мне, беговая абизяна!» - голос капитана из канцелярии. Лёха подорвался и заскочил в канцелярию, доложив о прибытии. Капитан Чи-ов распорядился построить курс для контроля, по форме одежды номер три и отпустил его. Лёхе стало обидно за «станок» и «абизяну», он вернулся к тумбочке и гаркнул: «Курс! Строится! Форма одежды номер...» - и более тихо, неожиданно для себя, добавил: «...номер один! Трусы и тапочки!».
Взводный, получив доклад о том, что курс построен, вышел, увидел голые торсы и ляжки, принял это за издевку над ним, снял Лёху с наряда, и запустил его «на орбиту», поставив в заступающий через два часа наряд по курсу.
Вот так нам обломался приятный, во всех отношениях, совместный ужин в уютной кафешке.