РАЗГОВОР, КОТОРОГО НЕ БЫЛО

– Ну, здравствуй, старый товарищ.
Молчание.
Он положил руку на борт. Знакомое ощущение чуть шероховатой краски, теплый металл подрагивает от далекого гудения турбин.
– Сегодня вторник, – подумал он, – летный день, как и раньше.
– Ты слышишь меня? Я пришел.
Молчание.
Может, он ошибся? Прошло много времени, его могли заменить…. Он пригляделся, и дыхание перехватило от мгновенного и острого чувства узнавания. Оказывается, он не забыл, просто воспоминание лежало в дальнем уголке памяти, а теперь он смотрел и узнавал. Вмятины, царапины, маленький потек краски на камуфляжном пятне, заплата, как раз в том месте, где прошла его пуля. Странные слова: «его пуля».
Заныла нога. Он прислонился лбом к металлу, не замечая боли. И тут же пришел ответ.
– Это ты.… Прости, я задумался.
– О чем?
– Обо всем. И ни о чем. Ты давно не приходил…
– Теперь я живу в городе. Там, к северу. Мы с тобой летали над ним много раз, помнишь?
– Помню. Это недалеко.
– Для тебя – недалеко. Для меня теперь – полдня дороги.
– Как ты живешь?
– Живу.… Знаешь, я скучал.
– О чем? Обо мне?
– О тебе. И о небе.
– Ты летаешь?
– Нет, теперь нет. Ты не поверишь, теперь я боюсь летать!
– Ты? Боишься?
– Да… Дочь купила путевку на юг и билет на самолет. В полете мне стало плохо с сердцем. Я не могу – в салоне. Обратно ехал поездом. Такие дела…
– Ты всегда любил все делать сам.
– Да, любил. Наверное, поэтому я был плохим командиром.
– Не знаю. Ты был хорошим летчиком, это точно.
Он усмехнулся.
– Ты говоришь, как моя дочь. Только она еще добавляет: «А вот дед из тебя плохой!». Балую я внуков.… Но деду и положено баловать!
– У тебя уже внуки.… А как живет твой сын? Ведь у тебя был сын, я помню, ты часто приводил его на аэродром.
– Он погиб.
– Прости, я не знал.
– Он был летчик, летал на штурмовике, а погиб в Чечне. Однажды пилотов вызвал командир эскадрильи и сказал, что в горах попал в засаду взвод, мальчишки, пехотинцы, и такой же лейтенант, ну, может, чуть постарше. Заблудились и попали в засаду. Зимой там бывают сильные туманы, погода была на пределе, солнце уже заходило, лететь, в общем, было нельзя, но командир сказал, что решать им. Сын вызвался лететь. Они полетели, мой был ведущим. В общем, он врезался в гору. Зимой там бывают сильные туманы, и он не успел отвернуть, не увидел гору. Впрочем, о туманах я уже говорил. Самолет нашли только через неделю. Он лежал в кабине…
– Вот если бы мы с тобой…
– Нет. Мы ничего бы не смогли. Дневной штурмовик там вообще ничего бы не смог сделать, а Су двадцать четвертых там не было. И вообще, это не наша война. Мы свое отвоевали. Две командировки в Афган.… Хватит и человеку и самолету.
– Что ж… Может, ты прав. А взвод?
– Что – взвод?
– Тех солдат спасли?
– Не знаю.… Кажется – да, спасли, ведомый все-таки долетел, успел долететь. Да, спасли.… Не всех. А потом умерла моя жена. Врачи сказали – сердце, но я думаю – от горя. У нее никогда не болело сердце. Знаешь, она всегда боялась, сначала за меня, а потом когда сын окончил училище, за него. За него – даже больше. Она всегда скрывала, но я видел, как она боится. Когда я сказал ей про сына, она сначала не поняла. А потом, когда поняла, на ее лице появилось странное выражение, облегчения, что ли. Огромного, опустошающего облегчения. От этой пустоты в душе она и умерла, не смогла жить…
– А ты? Как твоя нога? Тебе тогда досталось в Панджшере…
– Да.… После ранения кровь залила кабину, и я все боялся, что она что-нибудь замкнет, и мы не долетим, а потом в госпитале заболел еще и желтухой. Но я вернулся. Я обязан был к тебе вернуться и вернулся. Если бы не ты, я остался бы лежать в том ущелье. Знаешь, иногда мне кажется, что афганский песок до сих пор хрустит на зубах. И еще помню небо. Серое небо, серый песок, камни, серые дома, нелепо одетые люди в широких штанах и обуви из покрышек, тусклые огоньки выстрелов, пожары, трупы. Странно, что там могло гореть? Кругом сухая глина и камни. Разве что люди…
– Не стоило тебе ездить в тот кишлак.
– Нет, я должен был увидеть.
– Ну, и что ты увидел? Была война, по нам тоже стреляли, и довольно метко, надо сказать.
Он провел рукой по фюзеляжу.
– Да… Я помню.… Вот вмятина… и вот.… А здесь, где заплата, была пробоина. Кажется, это из ДШК. Я боялся за тебя.
– Я – штурмовик. Меня трудно убить.
– А ты? Как ты? За тобой хорошо ухаживают?
Смешок. Как будто треск помех в эфире.
– Ты забыл, мне ничего не нужно. Я – экспонат. Сюда никто не ходит. Теперь я буду жить долго, если, конечно, это считать жизнью. Кто бы мог подумать? Самолеты не должны жить столько, сколько живут люди.
Он не ответил.
– Смотри, там подъехала машина. Это, наверное, за тобой?
– Да, это дочь. Мне пора. Я буду приходить к тебе.
– Иди. Я буду ждать.
– Если я долго не приду…
– Я понял. Не думай об этом, иди, она волнуется.
– Пожелай мне удачи.
Пожилой человек в потертой шевретовой куртке неловко повернулся, подобрал трость и, прихрамывая, пошел к выходу из маленького музея, расположенного за гарнизонным домом офицеров.
– Я не буду оглядываться…. Я не буду оглядываться.… Это хорошая примета – уйти, не оглядываясь.
У калитки он оглянулся.

Чай



Полковник военно-медицинской службы Дмитрий Ефимович Л. очень любил чай. Не в смысле чифира, а именно чай. Любил давно и самозабвенно. Причем, чай дожен был быть непременно хорошим, в меру крепким, а самое главное свежим! Давно уже любил, еще со времен военно-медицинской академии, когда они еще будучи курсантами собирались вечерами, швыркали чаек и готовились к экзаменам. Вот уже почти тридцать лет каждое его утро начиналось с кружки хорошего чая. Вот уже почти тридцать лет, каждый раз выходя из операционной он заваривал себе чайку, садился в ординаторской и откинув голову назад просто отдыхал. Вот уже почти тридцать лет многие его друзья-врачи заглядывали “к Ефимычу на чаек”. Что и говорить, чай был неотъемлемой частью его жизни. И вот уже почти тридцать лет рядом с Дмитрием Ефимовичем находилась его супруга Ольга Михайловна.

С Олей они познакомились в столовой Областной больницы где оба оказались на практике. Кстати, виновником их знакомства был самый обыкновенный чай – запнувшись Дима выплеснул граненый стакан этого чудо-напитка на Оленькин белоснежный, накрахмаленный халат. С того самого дня они вместе. Вместе мотались по командировкам и военным городкам, вместе работали в военном госпитале, вместе защищались, вместе, вместе, вместе... Все вместе! Как говорится, огонь, воду и медные трубы! Единственное, что омрачало их совместное существование, это то что Ольга Михайловна безумно любила ЧАЙ!

Эта затяжная война началась давным давно. Все дело в том, что полковник по натуре своей был консерватором и чай пил только в чистом виде, в то время как Ольга Михайловна любила поэкспериментировать. Какие только травы не кидала она в чай! И мяту, и шиповник, и смородину, и ромашку... Фантазия у Ольги была необъятная. А что началось во времена свободного рынка, когда появилось много разных сортов! Он до сих пор не мог простить жене как она напоила его китайским чаем “Летящая ласточка” незадолго до начала банкета по поводу защиты его кандидатской диссертации. Практически весь вечер он просидел в “ласточкином гнезде” лишь ненадолго появляясь к гостям. Сколько нервов и сил потратил Дмитрий Ефимович, но все безрезультатно. Его супруга бесстрашно отбивала любые атаки, мотивируя что мята помогает при расстройствах желудочно-кишечного тракта, мелисса при вегето-сосудистой дистонии, шиповник повышает сопротивляемость организма, а ромашка лечит гнойные раны, язвы, геморрой, дерматиты, высыпания на коже и даже фурункулы! Дмитрий Ефимович устал бороться с женой и попросил чтобы хотя бы “дристосным” чаем она его больше не поила.

В этот вечер, придя домой, Дмитрий Ефимович быстро поужинал, включил кофейник, в котором они кипятили воду чтобы заварить чай, и сел за просмотр свежего журнала “Хирургия”. Ольга Михайловна накинула на ноги плед и включила “Богатые тоже плачут”.

-Ольга, ядрена мать! – раздался его грозный голос через какое-то время. – Ну сколько можно, а? Опять какой-то отравы в чай насыпала?

-Иди, ты, к черту! – огрызнулась жена. – Ничего я не сыпала.

-Ну я же чувствую, что это не чай а хрен знает что! Ублеваться можно.

-Не веришь – посмотри, - сказала Ольга и сделала погромче телевизор.

Через несколько секунд из кухни послышался шум падающего тела...



Как-то раз, еще до перестройки, судьба занесла Дмитрия Ефимовича Л. в город Новосибирск. Командировка была из разряда обыкновенных, но перед самым отъездом полковник купил себе кофейник выпущенный на одном из местных оборонных заводов. Как и любой “почтовый ящик” этот завод, естественно, имел и гражданскую продукцию. Вот такой гражданской продукцией и являлись эти кофейники.

Нужно отдать должное, вобщем-то эти кофейники были очень даже ничего. Единственным их минусом было то, что пластмассовый колпачок на крышке постоянно обламывался. Жители Новосибирска имели возможность купить себе замену, но для Дмитрия Ефимовича ехать в такую даль за колпачком, естественно, было бы безумием. После того как колпачок благополучно завершил свое существование (примерно на второй неделе после покупки) семья полковника кипятила воду без оного на протяжении двенадцати лет. В крышке кофейника просто зияла дырка размером с пятикопеечную монету…



-Ольга, ядрена мать! – раздался его грозный голос через какое-то время. – Ну сколько можно, а? Опять какой-то отравы в чай насыпала?

-Иди, ты, к черту! – огрызнулась жена. – Ничего я не сыпала.

-Ну я же чувствую, что это не чай а хрен знает что! Ублеваться можно.

-Не веришь – посмотри, - сказала Ольга и сделала погромче телевизор.

Через несколько секунд из кухни послышался шум падающего тела. Полковник военно-медицинской службы, кандидат медицинских наук, видавший виды хирург, собравший по кусочкам не одну тысячу человек, упал в обморок.

В кофеварке утонул и сварился провалившийся через отверстие для колпачка, волнистый попугайчик Жора.

Дню Пограничника посвящается.


Одно дело просто забить кабанчика и совсем другое - сделать из этого "сафари".
Vzbzdun

Старшина школы сержантского состава прапорщик Гуляев сидел в канцелярии и пытался произвести самоанализ, а если быть точнее, определить свое место и значение в связи с получением должности И.О. начальника службы ПФС в конкретном историческом моменте жизни КПП 'Ильичевск'. Причиной этого 'нежданного счастья' явился очередной отпуск настоящего начальника службы ПФС, обладавшего недюженным талантом в области снабжения продовольствием и фуражем, знатока 25 приказа, любимца подшефных колхозов и талантливого животновода (особенно в области свиноводства). Гуляев в противовес этому гению, считал себя в большей степени воспитателем молодых пограничников, старшинство свое считал в определенном смысле, необременительным довеском к этому, безусловно, важнейшему делу, а вот со 'свиноводством' у него были некоторые проблемы. Тем не менее, два дня назад хозяйство было принято, столовая со всеми ее причиндалами перешла во владение Гуляева, и, что не маловажно в то же владение перешел свинарник. Скотина была откормлена, ухожена и упитана. Вчерашние события, так потрясшие все КПП и, собственно говоря, послужившие причиной нынешних раздумий прапорщика Гуляева, заслуживают отдельного описания, но не являются основной темой этого рассказа (см. эпиграф).
Но… Итак, вчера опоросилась свиноматка. Опоросилась коварно, не поставив в известность о данном мероприятии ни свинаря Кольку, своего непосредственного начальника, так некстати попавшего на усиление во второй отдел, ни Гуляева, как вышестоящего начальника. Подло выждав, когда закончился боевой расчет, не менее подло дождавшись, когда Кольку увезли в первую смену служить на границу, она ровно в 20.00 огласила окрестности своим свинячим визгом и начала свое подлое дело, рожать свое первое в жизни потомство - перспективное 'продовольственное снабжение л/с' и что еще печальнее, то небоеспособное население КПП, которое требует еще и 'обеспечения фуражом'. Гуляев попал под это событие по закону подлости, он был ответственным по школе СС, неуставной визг в расположении заставил его вспомнить о своих обязанностях 'И.О.'. Увиденная картина, повергла его в ужас, 'истекающая' кровью свинья, орущая как 'резанная свинья', валяющийся рядом первенец, мечущиеся в соседнем загоне и ободряющие ее своим визгом соплеменники, да, эта картина не для слабонервных. Гуляев таковым себя не считал, но… Логично рассудив, что свинье необходимо оказать первую медицинскую помощь, а точнее родовспоможение, он доложил дежурному по КПП о происшествии, тот с перепугу, основываясь на полученных сведениях, вызвал на службу начальника мед.службы КПП прапорщика 'Пелюлькина'. Короче через 30 минут о приплоде было известно уже всем, включая начальника КПП 'Ильическ' подполковника Гулика. Свинья геройски отпоросилась, Гуляеву объявили 'глубокую благодарность' за все, что он 'гад, такой натворил', причем благодарность объявили все, включая 'Пелюлькина' прилетевшего с идеей спасти если не все человечество, то хотя бы лучшую его часть в виде л/с КПП 'Ильичевск', а ему тут.. свинью подсовывают.
И вот теперь Гуляев сидел и думал. Мысли были тяжелыми как тридцатишестикилограммовые гири и долбили они в самое сердце старшины-воспитателя. Он не знал как поставить на фуражное довольствие новоявленных хрюнделей. Слава Богу, хрюндели такой ерундой не занимались, а, весело подергивая хвостиками, сосали молоко у своей мамаши. Но пытливый ум Гуляева понимал, что мамаше всего этого многочисленного потомства необходим больший паек, а как его ей обеспечить он не знал, точнее пока не знал. Вот если бы она была ростом выше 1 метра 90 сантиметров, тогда все ясно, двойная пайка, но свинья, сволочь такая, была низкорослой. Да-а-а. Так за тягостными раздумьями время незаметно подошло к обеду. Он, обед-то и выдал нашему герою идею. У третьего отдела, охранявшего паромную переправу 'Ильичевск - Варна', случился 'ЧеПок', боец подвернул или подломил в досмотровой ногу и его отправили в госпиталь в Одессу и его старшина пришел к Гуляеву подписывать продаттестат. Вот оно РЕШЕНИЕ! Делов-то всего ничего! Чтобы дать что-то, нужно это что-то сначала взять!!! Значит если свиноматке паек увеличить, то его нужно увеличить за счет какой-нибудь другой свиньи. А эту 'лишенку' расстрелять! Или как там положено? Во! Вспомнил, зарезать! Осталось утвердить кандидатуру.
На беду Гуляева, свиней на КПП резал исключительно сам начальник ПФС, который, как известно, находился в отпуске, но дожидаться его было долго, за 45 суток был риск потерять 'вновь прибывшее свинское пополнение', а потому Гуляев решил исполнить все сам. Некоторое время он вспоминал приемы по снятию часовых, но, придя к выводу, что свинью на две ноги ему без посторонней помощи не поставить, он стал вспоминать корриду. Осознав, что сведений о корриде полученных из телепрограммы 'Международная панорама' явно не достаточно, он истребовал себе УАЗик и умчал в подшефный колхоз. Сведения, полученные там, вселили в него оптимизм. Дело было за малым, был нужен тесак, а остальное, в принципе, укладывалось в его представление о корриде. Выверенный колющий удар тесаком и…
На следующий день тесак был раздобыт, жертва определена и даже с помощью курсантов школы СС помещена в отдельный загон. Гуляев, да нет, конечно, в обычном ХэБэ, а не в пышных одеждах тореадора, изготовился для смертельного удара, но… Свинья почуяла неладное и заметалась. Гуляев, решив ее успокоить и одновременно зафиксировать, взял несколько кусков сахара и начал ее подкармливать, одновременно пытаясь залезть на нее верхом, чтобы потом, зажав жертву между ног всадить ей тесак под ухо. Свинья, радостно похрюкивая, подъедала сахарок, но к процессу 'оседлания' отнеслась с некоторым непониманием. Когда Гуляев уже практически оседлал ее, нервы у обоих не выдержали. Гуляев, после короткого замаха 'вонзил' клинок, а свинья дернулась. Отрезанное ухо осталось лежать на земле вместе с Гуляевым, а свинья, истошно вопя, снесла доски загона и вырвалась на оперативный простор скотного двора. Коррида началась! Гуляев подскочил и бросился за свиньей, свинья носилась по двору как сумасшедшая, несколько ударов тесака добавили ей и скорости и визга, но не желания расстаться с жизнью. Привлеченные к 'задержанию нарушителя' курсанты лишь добавили колорита, но не результативности. Через пять минут ора, визга и мата, все свободные от службы уже находились на скотном дворе в качестве зрителей. Советы и хохот неслись со всех сторон. Еще через десять минут в числе почетных зрителей появился дежурный по КПП 'Ильичевск'. За это время свинья успела получить еще несколько ударов тесаком, тореадор и его ассистенты успели изрядно извозиться в дерьме скотного двора. Судя по текущей диспозиции сторон, коррида близилась к развязке. Свинья была зажата в углу, а загонщики, возглавляемые тореадором, сжимали кольцо окружения. Но тут… Свинья решилась идти на прорыв. Взвизгнув на манер боевого клича японских самураев - 'банзай' она бросилась под ноги Гуляеву и, пролетев между его ног, снесла калитку скотного двора. Кровавый след и пыль красноречиво указывали о направлении ее движения. Теперь театром военных действий являлась уже вся территория КПП.
И тут на арене появился дежурный по КПП офицер. Пока весь этот бардак происходил на территории скотного двора, он от души смеялся, но подобного бардака на своей территории он потерпеть не мог. Коррида была объявлена завершенной и объявлено сафари. Все свободные от службы были назначены загонщиками, а 'хантерами' после согласования с нач. КПП на применение оружия были назначены сам дежурный по КПП и Гуляев. Дежурный уже ласково поглаживал свой ПМ в ожидании подкрепления в лице Гуляева посланного за АКСУ. Тем временем, свинья была загнана в самый дальний угол и удерживалась там силами загонщиков. Обессиленная, истекающая кровью, тяжело дышащая она оглядывала всю толпу, видимо выбирая жертву. Безысходность ситуации обрекла ее на 'ратные подвиги'. Появившиеся Гуляев с автоматом и дежурный с ПМ 'на голо', начали наступление, предварительно заставив разойтись загонщиков. Свинью это насторожило. Дежурный по КПП навел вороненый ПМ на башку упрямицы и выстрелил. Пуля, срикошетив от покатой поверхности лба хрюшки, ушла в забор. Свинья, ошалев от боли и грохота, снесла с ног несчастного прапорщика и устремилась в даль. Последующие сорок минут погони завершились в противоположном углу территории КПП, ближе к скотному двору, где в несчастную и разрядили целый магазин из автомата. Дернувшись несколько раз, свинья скончалась. Взмокший от пота, извозившийся в пыли и дерьме, прапорщик Гуляев, проходя мимо 'свинских стойл' смачно выматерился и сказал: 'Я вас, бл..! Всех!'. И свиньи испуганно притихли, все, включая новорожденных. Их маленькие глазки неотрывно смотрели на еще дымящийся автомат прапорщика Гуляева.
Суп, поданный на следующий день в столовке, был на редкость ненаваристым и самым подозрительным образом отдавал порохом и оружейной смазкой, а на скотном дворе Колька выдавал свиноматке двойную пайку фуража в виде помоев.