Взято с www.artofwar.ru
Автор - Макс Кранихфельд


Двухгадюшник

Это слово особое. Из нескольких тысяч слов, составляющих великий и могучий русский язык, есть только несколько десятков тех, которые не затерлись от привычного каждодневного употребления и рождают отклик в душе слышащего их. У любого кадрового офицера слово "двухгадюшник" такой отклик вызывает однозначно, причем в зависимости от личной погруженности в проблему, обозначенную этим понятием, сила отклика варьируется от презрительной улыбки до неудержимого приступа тошноты. Первоначально "двухгадюшник" в процессе эволюции произошел от "двухгодичника", так назывался человек, по сущему недоразумению надевший военную форму после окончания гражданского ВУЗа сроком на два года в звании лейтенант, еще порой кадровые офицеры зовут таких "тоже лейтенанты" - первое слово обязательно подчеркивается голосовой интонацией. Итак, лейтенант-"двухгадюшник" в эволюционной цепочке Homo militaries (человека военного) находится где-то на предпоследнем месте снизу - между солдатом-первогодком и прослужившим год черпаком. Конечно, при большой сообразительности, огромном упорстве и неком мазохизме он может со временем поднять свой статус почти до царя военной природы - полковника или даже генерала, а то и стать венцом военного творения (вспомните, кто у нас министр обороны). Но сразу оговоримся, что такие случаи чрезвычайно редки, как правило, средний двухгадюшник мелок, прожорлив, ленив и несообразителен, а следовательно, практически не имеет шансов пробиться на верх военной пищевой цепочки.
На нашем полигоне в свое время генерал приказал всем офицерам в обязательном порядке носить на форме значки об образовании. Так многие полигоновские негодяи, в жизни не имевшие отношения к институтам и студенческой вольности, а закончившие нормальные военные училища, все же поналепили на грудь гражданские ромбики. Спросите, зачем? Увидев гражданский ромбик и сообразив, что перед ним никто иной, как задержавшийся в армии "двухгадюшник", любой командир и начальник только махал рукой, не желая тратить время и силы на воспитание заведомо бестолкового офицера.
Лейтенант Веня Дмитриенко прибыл на испытательный полигон в конце лета, он закончил какой-то провинциальный филиал МАИ, и на этом основании кто-то в Главном управлении кадров решил, что Веня вполне сможет заняться испытанием ракет. Решения Главного управления кадров, как и пути Господни, порой неисповедимы. На нашем полигоне встречались субъекты и почище, чем выпускник МАИ - было несколько моряков, пара десантников, а однажды даже неведомым образом у нас очутился военный переводчик. Так что в явлении Вени никто не усмотрел бы ничего экстраординарного, если бы сразу же на остановке автобуса, пришедшего с вокзала, он не повстречал начальника штаба полигона полковника Злобнотворского.
Как уже говорилось, прибыл к нам Веня в конце лета, жара под пятьдесят, горячий ветер бьет в лицо как из открытой духовки, и ко всему еще пыльные дожди. Это когда идет дождь, но от жары капли воды испаряются в воздухе, не долетая до земли, а вниз вместо желанной влаги валится пыль. Надо сказать, Веня весьма гордился своим новым положением в обществе, поэтому приехал не как нормальный человек в майке и спортивных штанах, а полностью в лейтенантской форме. Но жара с непривычки подействовала на него довольно сильно, потому из автобуса он выходил без пилотки и в полностью расстегнутой рубашке, из-под которой весело выглядывала майка с Микки Маусом. Стоявшего на остановке начальника штаба от его вида чуть не хватил удар. Полковник Злобнотворский известен был своим диким, необузданным нравом и фанатичной верой в то, что только скрупулезное соблюдение всех канонов ношения военной формы одежды и отличная строевая выучка отличают российского офицера от обезьяны. А потому, когда полковник замечал у офицера хоть малейшее отклонение в этих двух важнейших вопросах, он буквально зверел. Обычно, когда Злобнотворский выбирался из штаба и отправлялся в путешествие по городку, неважно куда и зачем, на его пути все мгновенно вымирало, всякая жизнь останавливалась, а любое существо в погонах готово было испариться на месте или забиться в какую-нибудь щель, лишь бы его не заметили. Можете себе представить, какое впечатление произвел Веня со своим Микки Маусом на начальника штаба. А уж как впечатлился сам Веня, когда с первых же шагов по земле полигона на него вдруг надвинулось нечто, полтора центнера живого веса, воняющего потом и вчерашним перегаром, и заорало прямо в лицо:
- Лейтенант!!! Па-а-ачему в таком виде!
- Жарко, употел совсем, - простодушно глядя в глаза дяденьке-полковнику, начал Веня. - Знаете, я только сегодня приехал сюда на поезде. Так представляете, всю дорогу кондиционер в вагоне не работал. Я проводника спрашивал, в чем причина, а он...
- Лейтенант!!! - взвыл начальник штаба, чувствуя, что от возмущения у него перехватывает горло.
- Вот я и говорю, - участливо продолжал Веня, удивленно наблюдая, как у дяденьки багровеет лицо и выкатываются глаза. - Как вы в такой жаре живете, это же невозможно. В автобусе ехал, тоже такая духотища, и почему ученые до сих пор тропическую форму не придумали? А может, она и есть, просто нам не выдают, как считаете?
Злобнотворский судорожно сглотнул, пытаясь проглотить застрявший в горле комок яростного возмущения, и вдруг его качнуло, лейтенант поплыл перед глазами. Далеко и глухо как сквозь вату донеслось:
- В такую жару немудрено и тепловой удар получить. Вы бы тоже расстегнули рубашечку, да и галстук, наверное, на шею давит.
Начальник штаба еще попытался отмахнуться от тянущихся к его галстуку лейтенантских рук, но тут земля под ногами неожиданно вздыбилась как норовистый конь и прыгнула к полковничьему лицу. Последним, что увидел Злобнотворский, был Микки Маус, злорадно подмигнувший с лейтенантской груди.
В госпитале военные медики констатировали тепловой удар, спровоцированный жарой, нервным истощением и неожиданным стрессом.
После такого громкого прибытия Веня заслужил почетное прозвище Антиполковник.

Кадровик полигона изрядно помучился, подыскивая для Вени должность. Начальники научных отделов, все полковники, между прочим, от такого сомнительного приобретения отказались наотрез. В солдатские подразделения отправлять подобного кадра было по меньшей мере глупо. Закрытая для посторонних высшая каста работников тыла лишь презрительно пожала плечами и не захотела принять в свои ряды новоявленного защитника Отечества. Наконец, после долгих уговоров и нескольких литров спирта Веню пригрела служба РАВ (служба ракетно-артиллерийского вооружения). Должность начальника отделения хранения, на которую определили Веню, тяжелой и напряжной никак не назовешь. Есть здоровенный металлический ангар, в нем широкий центральный проход, а по бокам стеллажи со всякой всячиной. Вот, собственно, и все. Сидишь целый день в ангаре, принесли накладную, выдал то, что в ней написано, остальное время свободен, обезьяна справится.
Но двухгадюшник Веня, в отличие от обезьяны, имел беспокойный, пытливый ум, который не позволял ему целыми днями пребывать в пошлой праздности, а настойчиво требовал постоянного притока новых знаний, событий и впечатлений. На вопрос, как ему вообще в голову пришла такая идея, Веня впоследствии отвечал одной сакраментальной фразой: "А чо? Я же только поглядеть хотел, чего у него внутри..." У него - это у движка от ПТУРСа (противотанковый реактивный снаряд). Этот движок представляет из себя большую металлическую трубу зеленого цвета набитую твердым ракетным топливом. До появления Вени на складе он пролежал там уже несколько лет и никому не был нужен, и все было хорошо. Но обстоятельства изменились, и в недобрый час движок попался на глаза двухгадюшнику. Два дня Веня решался, ходил вокруг зеленой трубы и облизывался, останавливало соображение, что эта штука может вдруг кому-нибудь понадобится. Но любопытство настойчиво зудело внутри, побуждая к действию, и вот на третий день наш герой не выдержал. Обстоятельства располагали: на складе он остался в полном одиночестве, и прибытия нежелательных свидетелей тоже не ожидалось. Повертев вожделенную штуковину в руках, Веня принял решение для начала распилить ее пополам ножовкой для металла. Для пущего удобства штуковина была зажата в тиски на огромном столярном верстаке. Веня с решительным видом и ножовкой в руке приступил к эксперименту. "Ширк, ширк" - мерно скребла ножовка в руках двухгадюшника, Веня что-то напевал себе под нос ей в такт, металл мало-помалу поддавался его усилиям. И вдруг штуковина в тисках зашипела на лейтенанта как рассерженная кошка, и из нее повалил дым. Как и следовало ожидать, нагретый Вениными стараниями топливный заряд воспламенился и движок запустился.
Приехавший на склад сдавать гильзы от снарядов "Тунгуски" прапорщик потом долго еще заикался. Едва он открыл массивную входную дверь ангара, его глазам представилась картина из американских фильмов ужасов. По центральному проходу огромными скачками, таких не постыдился бы и гепард, выпучив глаза, несся двухгадюшник Веня, а за ним, исходя дымом и пламенем, с ужасным грохотом скакал внезапно оживший столярный верстак. Прапорщика эта картина настолько впечатлила, что, придя домой, он рассказал жене: "Такую жуть видел лишь раз! В детстве, в книжке про Мойдодыра. Но живой верстак гораздо круче говорящего умывальника".
- Это же киллер!!! - орал на совещании генерал. - Ниндзя! Его специально на нас наслали! Пока всех не перебьет, не успокоится!!! Вы как хотите, а я с завтрашнего дня хожу только с личной охраной!
Киллер Веня скромно краснел в углу.

После этого случая Веню отказались терпеть в службе РАВ, и по приказу начальника полигона лейтенанта перевели в отдел воспитательной работы. "Там сильно не нагадит!" - довольно потер руки генерал, издевательски подмигнув главному замполиту. Рависты были так рады уходу Вени, что даже не стали требовать с него восстановления разнесенного живым верстаком склада.

Начался новый виток военной карьеры двухгадюшника, на этот раз в стане воспитательных работников, призванных "глаголом жечь сердца людей". Произошло это как раз в канун Нового года. Этот святой для каждого русского человека праздник в отделе воспитательной работы ждали с неприкрытым страхом. Если все нормальные люди в праздники отдыхают, конечно, когда не заступают в наряд, то у замполитов в праздники самый разгар работы. Дел по горло: для бойцов организовать мероприятия выходного дня, обеспечить для офицеров и их жен концерт самодеятельности, нарядить елку на центральной площади городка, еще одну на плацу в казарменной зоне, выпросить у начальника штаба офицеров для охраны елок, чтоб игрушки не растащили, да мало ли что еще. В общем, трудятся замполиты не покладая рук, пардон, обычно не рук, а языка. У них же как: рот закрыл - рабочее место убрано.
А в этот Новый год случилась у замполитов прямо-таки катастрофическая неприятность. Прохлопал их главный ушами и вовремя не заказал для полигона елки, а какой же Новый год без елок? Добро бы служили где-нибудь в Подмосковье, съездили в ближайший питомник, договорились и нарубили, ан нет, шалишь, в степном Казахстане елочных питомников днем с огнем не сыщешь. А у начальника полигона была одна маленькая слабость: голубые ели, целая аллея высоких стройных красавиц, специально высаженных, всячески оберегаемых от степных невзгод. Может, ностальгия по родине у генерала так проявлялась, может, просто хвойный аромат его радовал, только в эту аллейку офицерского и солдатского труда было вбухано не меньше, чем во все испытания вместе взятые. Вот на этих-то сибирских красавиц и нацелился Главный замполит. Две недели он обхаживал генерала, ходил за ним тенью, вздыхал горестно, падал на колени и бил челом. Наконец к концу второй недели осады генерал сдался.
- Ладно, уговорил, разрешаю обрезать нижние ветви, на метр в высоту. И не больше, смотри у меня!
Главный замполит умчался, радостно вскидывая задом, в свой отдел. На беду в воспитательном отделе никого кроме Вени не оказалось, остальные замполиты в поте лица готовились к предстоящему празднику, а двухгадюшнику поручить что-либо просто побоялись. В другое время Главный замполит тысячу раз подумал бы, прежде чем возложить такую ответственную задачу на Веню, но сейчас он был слишком окрылен победой над начальником полигона, любил весь мир и на время утратил присущее всем замполитам чувство самосохранения.
- Значит так, - обратился он к скучающему за столом двухгадюшнику. - Бегом в автопарк, там возьмешь машину. Едешь на ней к еловой аллее и опиливаешь ели на метр от земли, все ветки кладешь в машину и везешь к штабу. Понял?
Веня быстро закивал в ответ, преданно глядя в глаза начальству.

После разговора с замполитом у генерала, что называется, сердце было не на месте, он уже десять раз успел пожалеть, что сдался на его уговоры и не отстоял своих любимец. Еле дождавшись обеденного перерыва, генерал вышел из штаба и направился к елочной аллее. Шок, который он испытал там, едва не свел его в могилу. Вся правая сторона аллеи щетинилась аккуратными елочными пеньками ровно в метр высотой. А по левой стороне навстречу начальнику полигона бодрым шагом двигался радостно улыбавшийся Веня с бензопилой на плече. За ним, тихо шурша шинами, полз ГАЗ-66 кузов которого до верху был завален голубыми елями. Оцепенев, как в страшном сне, когда нет сил, чтобы прервать кошмар, генерал молча наблюдал, как, подойдя к очередной ели, Веня взвизгнул пилой, и с таким трудом взлелеянная в чуждом климате гордая красавица со стоном опустилась на асфальт. За спиной Вени топорщились такие же аккуратные, ровно один метр, пеньки, как и на правой стороне аллеи.

Через две недели Веню перевели в Москву, в один из военных научных институтов, при этом подло кинув блатного капитана, имевшего волосатую лапу аж в самом Министерстве, и тоже рассчитывавшего на это место. Провожал Веню весь полигон. Сам генерал долго тряс его руку, как заклинание снова и снова повторяя: "Ну, надеюсь, больше не встретимся..."

Карелия 2006. Место силы.

А Москва провожала дождем.
Стегала по пыльным своим крышам мутными струями и хмурилась. Обижалась должно быть на что-то... Она всегда обижается...
Прости родная, но человек должен отдыхать. Он не ты. Не может он круглый год, не вынимая...

Человек должен отрываться от суеты будней. Бросить наполовину сделанные дела, забить на заботы. Отключить мобилу и пропасть. Для всех.
В отпуске человек должен мчаться к МЕСТУ СИЛЫ и собирать новый урожай жизненного сока. Сока положительных эмоций. Точно. Как росток пшеницы вбирает в себя жизнь и силу земли. Иначе не выжить.
Нашим МЕСТОМ СИЛЫ в этом году была назначена Карелия.

Сумок опять набралось на одну больше, чем рук. А это всегда так. Извертись весь, а иначе не получится. Закон природы. Ну и хрен с ним.
Мне-то хрен, а вот жена испереживалась вся. Мол, едем как жуки-скарабеи со своим кругляшом какашек в два раза больше себя. Люди смеяться будут. А ведь и не бросишь ничего, все нужное...
Савва встречал нас на вокзале Петрозаводска на новенькой пятнахе.
В багажник, конечно, влезло далеко не все, большую часть пришлось размещать на коленях. Жена пыталась возмущаться, но ведь сказок никто не обещал, так? Надо привыкать к суровым бытовым условиям.
Машина жалобно просела. Я ободряюще улыбнулся Савве и сообщил, что надо ещё заехать в какой-нибудь маркет, купить пару мелочей...
Когда после супермаркета я дотолкал-таки тележку до машины, Савва погрустнел окончательно.
Жена с сыном испуганно притихли на заднем сиденье, заваленные сумками, а я приговаривал: «А как вы хотели? Без пива?!» и остервенело запихивал в разные щели хлеб/воду/чипсы/консервы/наливки и т.д., терпеливо объясняя, что отдых должен быть полноценным.
Цивилизация отпускала тяжело.

База встретила знакомыми домиками, разбросанными между редких сосен и черничных полянок. И я наконец осознал, как скучал по всему этому...
Хотя до обеда оставалось пара часов, любезные хозяева позвали нас завтракать. Сразу стало понятно, что похудеть не удастся. Еда, приготовленная замечательными поварами на чистейшей Сямозерской воде, действительно не могла оставить равнодушным даже самого требовательного «кушателя».

Мы сходу стали готовиться к рыбалке. План был такой: прикормить место и ходить туда рано утром в ожидании крупного леща. А по вечерней зорьке выходить в окрестные заливчики - блеснить щучку. Ну, и не мешало сразу договориться с егерями о троллинге, или как говорили местные - «подорожить».
Ловить моменты возможности выхода на троллинг за несколько километров от базы, надо сразу, потому как спокойствие Озера очень обманчиво, вот вроде все спокойно, а через минуту появляются барашки и уже закачала суденышко суровая карельская волна, сердясь на непрошеных гостей. Поэтому, договариваясь на вечер о выходе «в море», никогда не знаешь, удастся ли. Так что, когда директор базы предложил выйти в этот же вечер, мы с сыном, конечно, сразу согласились.
С нами пошел егерь Саша.
Мы неслись по чистейшей синеве Озера мимо сказочных островов, состоящих порой лишь из нескольких валунов и карельской березки, и балдели...

- На месте на, забрасываем... - скомандовал Саша.
Мы с сыном завозились, выпуская по бортам леску с блеснами.
- Воблеры цепляйте на, только они работают, на железо не берет на... - советовал Саша.
Забросили на.
Начался троллинг. Я, конечно, упрямо прицепил железный «Атом», который часто спасал в прибрежной рыбалке. Зато сын, поддавшись гипнозу егеря, сразу поставил глубинный воблер.
Когда мы растопырили спиннинги по бортам, выпустив по сотне метров лески, егерь, понаблюдав за нами и усмехнувшись, достал свою снасть.
- Чтоб без рыбы не остаться на... - сказал он загадочно.
Короткий, толстый спиннинг-палка, мощная катушка на белую акулу, толстая плетеная леска-веревка и воблер. Нет, воблерище. Это была не изящная рыбка-обманка, это был бело-красный монстр в полруки длиной, сам способный напасть на кого угодно.
И Саша, конечно, зацепил первым.
Он победоносно прищурился и протянул спиннинг моему сыну, мол, тащи на. Самому ему надо было следить за мотором, который вследствие преклонного возраста лучше было не глушить.
Страсти накалялись. Ну как же - началось! Вот оно! Как говорится, ату его, ату!
Сын протянул мне свой спиннинг, и теперь я удерживал в каждой руке по одному, а он пыхтел, вытягивая первую добычу.
Я с замиранием сердца следил за его телодвижениями, когда, наконец, заметил, что меня кто-то упорно дергает за руку. Оказалось, это дергался спиннинг сына, который он доверил мне подержать. Ага! Решительно изогнувшись организмом, я зажал свой спиннинг между ног и обеими руками стал тащить рыбину, с трудом вращая катушку...
И тут позвонила жена.
От неожиданного срабатывания виброзвонка где-то в районе паха в столь напряженный момент я чуть не остался без обоих спиннингов. Чертыхаясь, кое-как зажал трубу между ухом и плечом:
- Да!
- Представляешь?!!! Я иду по тропинке, а она раааз! Из-под ног! Представляешь?!
- Нет на... - пыхчу, вытягивая. Заразное это дело на.
Саша глядит с уважением: зажать ногами один спин, крутить катушку другого, и еще разговаривать по мобиле... эти москвичи шизанутые, они и за рулем так же...
Диалог продолжается:
- Нееет? - недоумевает жена, и подозрительно - А чего ты там пыхтишь? Ты где?

В этот миг я думаю: теперь я знаю... Хотите испортить себе отпуск? Спросите меня как.

- В Караганде, вашумаму! Как ты думаешь, где?
Про маму я зря. Нам после Карелии к ней ехать... Но момент такой...
- А чего ты орешь?! - сразу в атаку, - Я с тобой поехала в эту тьмутаракань, а ты еще на меня орешь?!!!

Ууууумммм... ууууумммм... чакры раскрылись... давление нормализуется... ууумммм... мы айсберг... мы холодный арктический айсберг... мы синий лед... у нас между ног... между ног?... МЛЯТЬ! У нас дергается удочка, зажатая между ног! Кто-то хряпнул блесну!!!... Это ж как теперь быть?...
Саша с интересом смотрит на меня... мол, не фен-шуй?
Абсолютно не он.

Хорошо, в этот момент сын заканчивает борьбу со своей добычей и победоносно показывает судака, как-то странно зацепившегося боком за огромный Санин воблер. Все-таки я не ошибся. Это воблер на него напал на.
Взглядом показываю сыну на спин, зажатый между ног, чтобы забрал, и возвращаюсь к диалогу, потому что в ухе уже звенит:
- Алле!!! Ты где?!!! Ты меня слушаешь?!!! Алле!!! Эй!!! Земля вызывает питомцев!!!
- Ну, рассказывай, чего там произошло?
- Представляешь?!!! Я пошла к берегу, а она из-под ног раааз! В чернику!!! И стоит еще, смотрит!!! Представляешь?!!!
- Кто стоит? - о, господи...
- Как кто? Змея!!! Прямо из-под ног!!! И остановилась, головой крутит, зеленая такая!!!
- Зеленая?
- Нет, желтая вроде...
- Не коричневая с узором?
- Может, и коричневая, я что тебе вышивку разглядывать буду?!!! - обижается жена. - Чего делать?
- А ты что, там еще?!
- Ты что?! Дома уже конечно!... Я так летела! Мухом!
- Мухом?
- Мухом!
- А она, значит, стоит и смотрит?
- Ну да. А что за ирония?
- Ладно. Сиди дома, никуда не ходи, окна закрой, дверь на замок. Может, она видела, куда ты поскакала. Все, давай. Скоро будем.
В процессе болтания как-то незаметно подмотал добычу, оказалась щучка. Двигаю Сане подсачок, мол, прими. Он машет - баловство, мол, подсачки ваши, мы руками привычные. Ну и, блин, хватает её там в воде пятерней, по-видимому затронув эрогенную зону, тянет, потом ойкает «ой на!» и отпускает.
Нет, я человек сдержанный...
- Порезала на! - взывая к состраданию, показывает палец, - Сто лет уже не резался на, а тут...
Ну и ладно. Ну и шут с ней. Все равно радости-то! Ведь тащил! Первая рыба!
Так, а у сына там чего...

- Не рви на! Медленно на тащи!
Оба-на! А у сына что-то основательное. Даже Саня занервничал. Тащит чадо изо всех сил, сопит, ножками перебирает, глазки вспучил, спин дугой... Ничего, в этом деле любая помощь - только помеха. Эти же минуты потом всю жизнь вспоминать будешь...
Прошло минут десять. Резвый крокодильчик попался, даже ни разу еще на поверхность не вышел.
- Судак на! - уверено говорит Саня.
- Судак на?
- Судак на! Точно!... Или щука!
Логично на. Тут кроме судака и щуки больше ничего на блесну и не берет.
Некстати еще и волнение нешуточное поднялось, по-хорошему так к берегу пора править... А сын тащит все... Неистовый... Наконец, показалась... Щучара! Здоровенная! Пасть раскрыла, башкой крутит в волнах, как собака, типа - Кто тут? Порву всех на!
Хмуро двигаю Саше подсачок. Не отказывается. Даже показывает его щуке. Это он зря.
Щука при виде подсачка забилась в приступах смеха. Ну да, маловат конечно, стар и штопан. Но карасей всяких жирненьких вытягивать помогал!
Саня добросовестно попытался натянуть подсачок ей на голову. Получалось хреново. Но от судорог смеха щука потеряла контроль и Саша, воспользовавшись моментом, закинул её в лодку.
Что тут началось.
«Не подходите гады!!!» - казалось, орала щука, приплясывая по лодке.
Сын, бросившийся к своей добыче, сразу получил хвостом по лицу и был укушен за палец.
- Молоток возьми на! Молотком её на! - закричал в возбуждении Саня.
Щука нехорошо посмотрела на Саню, и он засмущался.
- Обычно мы молотком на... - как бы оправдываясь, развел он руками, и ретировался к мотору.
Щука ощерилась: «Предупреждаю, я просто так не дамся!» и хамкнула пастью.
- Ну чего? - спрашиваю у сына, - Добычу полонить будешь?
Чадо достало хромированный зажим, чтобы вынуть блесну, и двинулось к рыбе. В этот момент он был очень похож на начинающего врача-вредителя.
Там-тара-дам-тара-дам-там-там! - отбила по лодке щука. Чадо резво прыгнуло обратно на баночку и поджало ноги.
Ага! - обрадовалась щука, и попыталась доползти и развить успех зубами. Но укушенный был начеку...

Ох и долго мы с ней бились, но спеленали все же с грехом пополам, ласты закрутили и успокоили...

Итак, первый рыболовный азарт был утолен. Потекли счастливые дни долгожданного отдыха.
Как и планировали, вставали с сыном в четыре утра, уматывали на прикормленное место в ожидании подхода леща. Возвращались к десяти, к завтраку, к этому времени наша мама уже окончательно просыпалась, и после завтрака мы шли гулять по лесу или на пляж. После обеда дрыхли, надышавшись кислорода. А вечером брали лодку и обходили все заливчики в поисках щук.

Но главной целью, конечно, оставался крупный лещ.
Прикормив место несколько дней, мы решили остаться с сыном на ночную рыбалку.
На самом деле, вычислить момент подхода крупного леща довольно просто. Происходит это примерно так:
В первую ночь на рассыпанную прикормку натыкается одинокий тощий лещёк, изгнанный из общества за половую бесперспективность и общее недержание и вынужденный скитаться в одиночестве в поисках чего пожрать. Так вот, натыкается.
«Мать!... Не может быть!... Это сон!»
Встает на колени и плачет: «Спасибо тебе пресвятой палтус, я знал, что не оставишь меня!»
(Палтус в моем лице в это время досматривает последний сон перед выходом на утреннюю рыбалку).
Нажирается лещёк от пуза, впервые за последние года, и в благодушном настроении убывает к месту отдыха, перекатываясь щеками и хлопая заплывшими глазками - как бы не наткнуться на голодных собратьев.
Это продолжается пару ночей. Но от судьбы не уйдешь... натыкается.
Увидав несвойственную этому водоему счастливую рожу и почувствовав незнакомый дурманящий запах, старшие и более крупные собратья прижимают чревоугодника к подводному камню и вежливо интересуются:
«Так! А чем это от нас так вкусно пасёт? В то время когда весь трудовой народ перебивается с улиток на водоросли? Ась?»
Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя. Лещик тоже это знает, и получив пару пинков, начинает колоться.
«Нажрался корма, педераст, а завтра Родину продаст?!» - подводят итог судьи, - «По хрюльнику ему!»
«По хрюльнику!» - единодушно поддерживает общество...

Ну а проведя воспитательную работу, подытоживают: « Не будьте рабом желудка! У нас тут сироты голодные! Ведите, показывайте!»

Вот, собственно, к этому времени мы и решили остаться на ночь. В ожидании прихода крупняка.
Набрали хвороста для костра, закормили место, выставили удочки и стали ждать...
Ночь была прекрасна. Божественна и таинственна...
Уже не белая, но еще не окончательно темная...
Мы сидели и восторженно сливались с природой, впитывая без остатка каждую минуту этого благословенного времени...
И тут из-за тучи выглянула полная луна. Свет был такой силы, что стали видны поплавки. А луна недоуменно вглядывалась своим желтым глазом: кто же тут вошкается, когда все спят?
Оказалось, не все.
С появлением луны из леса раздался тоскливый вой. К нему присоединились нестройный хор.
- Хи-хи - сказал я.
- Хи-хи - согласился сын, и подумав, добавил: - Пойду-ка я дров подкину...
И тут собственно клюнуло.
Поплавок положило и потащило вбок. Я подсёк. Удочка согнулась в дугу и леска начала уходить на глубину.
- Лещ! - радостно зашипел я, сразу забыв про ночных завывал, - Подсак давай!
Сын подхватил подсак и запрыгал по берегу, высматривая добычу:
- Правее давай!... Левее веди!... Осторожней тяни!... - нескончаемым потоком лились из него ценные рекомендации.
А добыча появляться не спешила. Как бы развлекаясь, лещ, раз за разом, позволял подтащить себя к берегу, показывал в луче фонарика свой бронзовый бок, терпеливо ждал, когда чадо, учащенно дыша от возбуждения, с подсаком наперевес зайдет поглубже, чтобы вода залилась в резиновые сапоги и как следует намочила штаны, от души ржал там у себя под водой и уходил на глубину...
- Нууу... - шипел я.
- Специально?! - шипел сын в ответ, показывая мокрые штаны.
Я делал страшные глаза, восстанавливая порядок. И все повторялось заново.
Не знаю, кто бы в конце победил, но хаотичные зигзаги неугомонного леща надоели по-видимому не только нам, но и лещёвым собратьям, которые хомячили рассыпанную по дну прикормку.
А он кричал: «Граждане! Помогите! Не останьтесь безразличными!», а ему отвечали: «Идите, идите! Не мешайте питаться!»

Своими выкрутасами лещ поднял муть и срывал праздничный ужин. Терпение общества кончилось, и он был выпнут из темных глубин, к нам на берег:
«Идите уже! Поучаствуйте в пищевой цепочке!»

В общем, ночная рыбалка удалась. Всего было поймано три леща, один на кило, остальные за два, и куча крупной плотвы. И еще мы получили море положительных эмоций, несмотря на укусы нечутких к тонкому моменту комаров.

Кстати, об укусах. Меня там вообще любили кусать. Ага. Какие-то все там больные были на это дело.
Сначала меня укусили за кончик.
Спиннинга.
Мы шли с пляжа, после купалок - загоралок. И вдруг жена восторженно закричала:
- Вот она! Я же говорила, что видела! Вон бежит!
Бежала небольшая гадюка, испуганная нашим появлением. При этом она периодически останавливалась и поднимала голову, как бы выясняя, не угомонились ли мы там уже, и нельзя ли продолжить прием солнечных ванн.
В эти моменты жена, взвизгивая, пряталась за мной:
- Мамочки! Стоит! Смотрит!
Я, как старый зоолог, решил успокоить жену и показать всю беспочвенность страхов. Для этого я не нашел ничего лучшего, как дружески похлопать змею кончиком своего ультра-лайтового спиннинга «по плечу».
Гадюка извернулась и укусила меня за этот кончик.
Вас кусали за кончик? Ощущения непередаваемые. Это как-то тонизировало и заставляло задуматься. Все ли я делаю правильно? Почему меня здесь кусают?
Например, чья-то жаба укусила меня за пиво.
Правда! Когда я перед баней тянул баллон пива из-под дома, где он балдел в прохладе, из влажной темноты на него вдруг напала жаба, возомнив себя... да хрен знает, чем! Она была меньше его раз в пятьдесят!
Прыгнула, насадилась распахнутым, слюнявым ртом, прилипла и повисла.
Висит, глазенками вращает озадачено, дескать, как же так? Пошто не лезет?
Охренеть, нравы! На что она надеялась?
Я бы все равно его не отдал, оно было последним.
Так что был я там укушен за кончик и за пиво.

Вообще, обожая эту базу и трепетно относясь к её гостеприимным хозяевам, не могу не отметить, что были моменты, когда я чуть не надорвал себе живот от смеха.
Позволю себе затронуть одну немаловажную для некоторых тему...

Туалеты.
Вы знаете, как упоительны там туалеты!
Сколько радостных минут они могут доставить.
Ну, во-первых, они - био.
Ха, скажете вы, подумаешь. Согласен, и все бы ничего... Но мы ж привыкли ходить в бело-голубой фарфор, где попа томно расслабляется и чувствует себя как в своей тарелке! А в непривычных условиях она ж пугается как гимназистка! Точно вам говорю!
Вот в деревне где-нибудь, к примеру, уединишься, обнажишь свой избалованный цивилизацией орган, присядешь, прицелишься испуганно в темноту... а оттуда - уррррйййёёёхххоооо!!! Стая мух косяком истребителей устремляется вверх, и через мгновение уже стучит в вашу добродетель.
Хорошо, если успеешь уйти в глухую защиту...
А женщинам вообще сложнее...
Так вот, био-туалеты. Когда они заполняются, а они ведь заполняются очень быстро, потому как кормят вас хорошо и сытно, так когда они заполняются, надо идти к руководству базы и говорить...
Нет, вы представьте, картина маслом:
Директор, егеря, обслуживающий персонал, некоторые отдыхающие, сидят после сытного ужина за длинным столом под открытым небом, он там специально поставлен, чтоб задушевные разговоры вести. Так вот, ведут они эти неспешные задушевные разговоры, благодушно переваривают съеденную вкуснятину...
И тут подходите вы - к примеру, женщина средних лет, счастливая обладательница полноценной попы, туго обтянутой голубыми спортивными репетузами, и изнеженная цивилизацией. И говорите:
- У нас там это... Ну это... - делая в воздухе пальцем замысловатую загогулину, краснея, и понимая что вас уже слушают все и с интересом ждут продолжения.
Вы краснеете сильнее, и начинаете говорить шепотом, пытаясь обращаться к кому-нибудь одному, но в обществе так не принято, и все с интересом придвигаются ближе.
- У нас там заполнилось уже... плавает все... сверху... - и, умирая окончательно, еле слышно, - почистите туалет...
- А! Туалет заполнился! Уже?! - громко и радостно, поскольку, наконец, вас поняли, - Быстро! Это мы сейчас!
И все почему-то смотрят на ваш зад. Как на источник внепланового заполнения биотуалета. И вы уходите, краснея и покачивая.
Но! Есть выход. Для таких городских стыдливых поп есть еще общественный туалет на две персоны, вдали на холмике. Чтобы со всех сторон было видно, кто туда пошел и сколько там провел времени.
И вот вы дожидаетесь сумерек, и быстро семеня, устремляетесь к нему.
Туалет грандиозен. Это вам не банальная дырка в полу! Нет! На дырку поставлен... Железный унитаз из поезда дальнего следования!
Ту-ту! Едем мы, друзья, в дальние... хм, отвлекся, так вот, представьте: пьедестал, на нем эта железная конструкция... И изнеженный ум начинает сбоить в попытках обработать объем новой информации.
Как?
Хрупкой женщине с полновесным попом стоять, согнув ноги под прямым углом, стараясь ни в коем случае не коснуться желтой пластмассы стульчака...
Секунд тридцать, больше не получается.
Всемирное тяготение никто не отменял, и ваш зад начинает тянуть вниз.
И вы встаете. И вы всхлипываете от безысходности и трясете онемевшими ногами, и снова принимаете унизительную позу... И после третьей попытки понимаете, что попа уже категорически отказывается участвовать в процессе. Вы начинаете на неё злиться, но это бессмысленно, она не виновата, вы сами её избаловали...
В это время вы слышите шаги, и кто-то резко дергает дверь!
Первая мысль - МЕДВЕДЬ!
Вы начинаете лихорадочно натягивать репетузы, как бы желая предстать перед медведем в выигрышном свете. Но медведь удаляется в сторону соседний кабины и начинает там возиться, всхлипывая женским голосом и, по-видимому, решая аналогичные задачи.
Уже очень хочется домой, но процесс надо завершить.
И вы принимаете гениальное решение. Вот ведь оно! Лежало прямо на поверхности!
Унитаз из поезда? А как мы ходим в него в поезде, если мы женщина или мужчина, но когда по-крупному? А? Правильно! Мы забираемся на него копытами и нахохливаемся там.
У вас сразу поднимается настроение.
В это время из-за тощей стенки слышаться звуки усиленной возни и всхлипывания. Вы торжествуете. Напарница еще не пришла к такому простому решению. Вы даже решаете поделиться с ней этим простым открытием после завершения процесса.
Вы снова снимаете репетузы и, кряхтя, взгромождаетесь на шаткую конструкцию. Так. Вроде, все отлично. Прицел не сбит. Ничего не касаемся... Бумага! Забыли про бумагу! Вы наклоняетесь чуть вперед, чтобы дотянуться до бумагодержателя, и...
Йййййяяяяяаааааааа!
Вы летите.
Унитаз, оказывается, просто стоял на дыре. Он был не закреплен. Вы не могли об этом знать.
Хорошо, туалет просторный. В нем можно лечь поперек, что вы и делаете, сбивая по дороге бумагодержатель. Сверху, на вашу капризную попу падает повидавший виды унитаз и нарядно опускается серпантин туалетной бумаги. Занавес.
Соседка за стеной начинает испуганно поскуливать. Эти медведи совсем распоясались...

А рыбалка меж тем продолжалась...
И дернуло меня однажды взять с собой жену. Ага. Вышли мы на щуку вечерком, ну и её с собой прихватили...
Идем на лодке метрах в пятидесяти от берега, бросаем под траву, хорошо так у нас получается, ловко, навострились уже... Оба! Есть одна!... Ха! Ещё!...
Посмотрела жена, как просто все выходит, «дайте мне!» говорит. Хм, ну нате...
Дал ей свой спиннинг, показал, как открывать катушку, как зажимать леску, объяснил, когда отпускать... Жена в нетерпении: «Господи, сколько слов! Ну уже можно?!»
Можно.
Твоюмать! Уклоняюсь от блесны, когда она идет в замахе назад, и тут же ощущаю, что она цепляет мой капюшон.
- Хааа! - от души машет жена, как трудолюбивый палач на лобном месте...
Не ха ни фига.
Сижу с задранным на голову капюшоном и торчащим из него блесной. Нарядный такой...
- Ты это зачем так сделал?... - не понимает жена.
- Затем на, - стаскиваю куртку, чтобы отцепить блесну.
Сын благоразумно отодвигается подальше. Тренировка продолжается...
Незадача.
Постоянно мешается чья-нибудь голова. Жену это вконец выводит:
- Да что ж это за рыбалка, если вы все время своими репами за блесну цепляетесь?!!
- Так ты...
- Не надо мне н чего сейчас говорить!!! Ну, вы и топинамбуры, братцы кролики! Не можете что ли на дно лечь, когда я забрасываю?! Вас очень много в этой лодке!!!

Через некоторое время...

- Хейййяяя! - кричит жена и хлестко машет спином... Блесна, наконец, шлепается в воду... Победоносно: - Ну как?!!!
- Замечательно! На пять метров дальше! - перед этим блесна упала в лодку.
И далее...
- Да ёханыйбабай!!! Ну куда?! Куда ты полетела?!!... Куда она?! Ей же туда надо!.. А она туда!!!... Так! Чего скалимся?!!! Я как раз удочкой достану...

Через час я уже выяснил, что у жены такоооой богатый лексикон...
Но в целом, надо признать, получалось все лучше и лучше...

Заходим в тихий заливчик, он основательно зарос ладошками кувшинок, поэтому поворачиваю лодку так, чтобы сын бросал под траву, у него опыта больше, а жена на открытую воду... Странно, ничего... А место такое щучье...
- Ооооойййй!
Жена. Глаза с блюдце. Горят. И что интересно, счастье такое в них... Как когда первую стиральную машину купили...
- Есть!!! - тащит, - Всем сидеть!!! Не шевелиться!!! Попробуйте мне упустить!!! Убью!!! Сачок!!!
- Ты это...
- Не клацать мне!!! Только упустите, падлы!!! - шипит эта интеллигентная женщина.
Расползлись по концам лодки. Ну её от греха... Неадекватная она сейчас... Мда, состоялось рождение рыбачки. Это дело заразное и теперь не отпустит...
Я в этот вечер поймал одну щуку. Сын две. Жена три. Это был её триумф.
А сколько нового мы узнали о несуразности строении мужского организма, когда четвертая щука сошла у неё вблизи лодки...
И с тех пор она нас одних уже не отпускала. Садилась на выгодное место, забивала лучший сектор обстрела, и исступленно вспарывал блесной прозрачную синь...
Да, не зря я её взял в этот раз...

А в конце было грустно.
Потому что все закончилось, и настала пора расставаться с этим удивительным местом... С этими замечательными людьми... С этой прохладой вечеров и праздниками рассвета... С заливами и ламбушками... С этими короткими и такими нескончаемыми минутами истинного счастья...
И мы смотрели в окно поезда и молчали. И вспоминали все, и раскладывали по полочкам памяти, чтобы холодным зимним вечером, когда нахлынет тоска, достать и вспомнить, и пережить заново, и помечтать, что вот наступит лето...

Оговорюсь сразу: непосредственным свидетелем этой истории я не был, хотя мне довелось служить со всеми ее участниками. Произошла же она за полтора года до моего появления в части и была поведана мне двумя офицерами нашего отдела. Впрочем, эта история была такой нашумевшей, что превратилась в любимую байку Подразделения. И хотя детали могли быть приукрашены, у меня нет ни малейших сомнений в том, что случай имел место.

Итак, место и время действия - одна из частей ПРО и ПКО Московскго округа ПВО, 1980 год.

Действующие лица:
Капитан Л. Начальник расчета механиков (позывной "четвертый"). Служит в боевом расчете под началом своего бывшего однокурсника - оперативного дежурного майора Б. Умный, обладающий незаурядным чувством юмора и разбирающийся в оборудовании как Бог. Но залетчик. Хотя в нашей части говорили не "залететь", а "созреть". "Созревал" Л. постоянно. То на выговор, то еще на что. Хотя обычное дело: хорошего специалиста лучше не повышать. Кто технику крутить будет?

Майор Б. Оперативный дежурный подразделения (позывной "первый"). В прошлом однокурсник к-на Л. Говорят, что в Житомирском они на соседних койках базировались. Что не мешает ему теперь однокашника изводить. Недалекий, лишенный чувства юмора и катастрофически не разбирающийся в матчасти. Таких, как правило, старались держать на командных должностях и не пускать ни под каким видом на Объект. Однако для Б. сделали исключение: служил он старательно, а подполковничьей должности в части не было. Вот его и назначили оперативным дежурным подразделения. До академии. А чтобы он в пылу служебного рвения по ходу дела Объект не взорвал, ему дали очень толкового инженера КТП - капитана Н.

Капитан Н. Дежурный инженер командно-технического пункта. Короче, мозг. Сидит рядом с Оперативным за пультом и реально принимает все решения. Но вот беда - положен ему перерыв на прием пищи. Попал в историю именно благодаря своему отсутствию на КТП в момент, когда она произошла.

Некоторые несекретные сведения о матчасти, без которых история не будет понятна. Выходные каскады Объекта реализованы на ЛБВ - лампах бегущей волны. Это здоровая хреновина высотой метра 2 и теплоприток сами понимаете... Вот поэтому ее и охлаждают непрерывно циркулирующей дистиллированой водой. А дистиллят в свою очередь - артезианской водой, которую неустанно качают артскважины, разбросанные вокруг Объекта. Обеспечение этого круговорота воды как раз и является боевой задачей к-на Л. Итак, история первая:

О НЕФТЕДОБЫЧЕ В ПОДМОСКОВЬЕ
Ночная смена. Капитан Л. сидит в диспетчерской и читает детектив. Перед ним термос с кофе, в руке бутерброд. Майор Б. только что отпустил на обед свой мозг, и будучи не в силах проконтролировать работу матчасти, решает проконтролировать то, в чем он пониает лучше других - бдительное несение службы. Он берет в микрофон ГГС...
М-р Б: "Первый четвертому".
К-н Л.: "Четвертый слушаю".
М-р Б.: "Четвертый, где своевременный доклад параметров? Уже второй час, как от вас ничего не слышно". (М-р Б., появившись на Объекте, ввел доклад параметров раз в час вместо положенного по РБР раз в два).
К-н Л.: "Сережа, слушай, отстань, тут такое происходит, не до параметров сейчас!"
М-р Б.: "Не "Сережа", а "первый". Что происходит?"
К-н Л.: "Первый, да пока сами, блин, разобраться не можем, что происходит! Разберемся - доложу".
М-р Б. "Четвертый, что значит "разберемся"? Если нештатная ситуация - вы первым делом доложить обязаны! Что у вас там?"
К-н Л. "Да понимаешь... Третья артскважина НЕФТЬ КАЧАЕТ!"
(личный состав расчета, слышаший ГГС, падает на пол от хохота).
М-р Б.(озадачено): "Какая нефть?"
К-н Л.: "Какая-какая? Черная, бля! Тут, видать, месторождение рядом!"
М-р Б.: "Четвертый, какого (пауза) не доложили сразу? Сейчас разберемся, будьте на связи!". (приступы гомерического хохота продолжают выкашивать ряды расчета. Впрочем, никто не беспокоится: к-н Н ведь на месте, он сейчас все объяснит. Увы...).
Проходит час. ГГС опять просыпается:
"Четвертый! Мы с тобой на партсобрании договорим!"
Что произошло, пока ГГС молчала. М-р Б. первым делом... Правильно! Доложил. Оперативному дежурному Центра. Тот - оперативному Части. Тот - на КТП корпуса. И вот там, и вот только там нашелся-таки человек со здравым смыслом, который задал простой вопрос: "Вы чего там, о....ли что ли? Геологи, бля! Какая нефть в Подмосковье? Вы сначала разберитесь там, прежде чем ... пороть - может, у вас выброс масла в градирню?". М-р Б. не мог разобраться самостоятельно - инженера КТП нет, и пульт бросить не на кого. А когда к-н Н. прибыл и услышал о произошедшем, то, говорят, он расслаблено стек на стул и, уронив голову на пульт, обхватил ее руками...

Тут бы и сказать "Занавес!", но... На партсобрании к-ну Л. и правда прописали. Впрочем, не сильно - те, кто знал суть дела, старались хотя бы не заржать. По служебной части бучу не поднимали - начальство не хотело выносить на всеобщее обозрение технический кретинизм м-ра Б. Но Л. все равно обиделся на своего однокашника. И месть его была столь же страшна, сколь и остроумна.

Итак, история вторая.

К ВАМ ЛЕТИТ ЛОМ!
Ночная смена. К-н Л. обходит оборудование и проверяет несение службы бойцами расчета. Но не только своего. Он сидит в диспетчерской вместе с начальником расчета энергетиков (позывной "третий"). И поскольку раз в час ходить лень, то они действуют совместно. Раз в 2 часа один из них обходит и свои владения, и обороудование своего коллеги, наводя ужас на засыпающих бойцов. Затем это же делает другой.
М-р Б. остался без мозга, к-н Н. убыл в столовую и "четвертому" это известно. Внезапно открыв ЩПТ (щитовую постоянных токов), к-н Л. натыквется на бойца, выдавливающего из фольги буквы "ПВО" для дембельского альбома. Это криминал - не положено на боевом дежурстве фигней заниматься. Но это не расстрельный криминал - боец все-таки бдит и пасет оборудование.
К-н Л.: "Ага! Артель художественных промыслов имени гарнизонной гауптвахты?"
Ефрейтор Х.: "Ну товарищ капитан! Ну... Ну я не сплю же! И параметры снимаю, вот журнал заполнял".
К-н Л. (с издевкой): "Дембельский? Впрочем... Есть шанс искупить кровью!"
Ефрейтор Х.: "??????"
К-н Л.: "Беги в ремуголок, тащи молоток. Тот, что на длинной ручке".
Ефрейтор Х. (радостно): "Разрешите выполнять?"
К-н Л.: "Не вижу пыли за вами!"
Боец мгновенно исчезает и через две минуты материализуется вновь с молотком.
К-н Л: "Видишь короб воздуховода? Тот, что над релейным шкафом? Вот лезь на шкаф и молотком по воздуховоду х...ь. Раз в 3 секунды примерно. Пока не дам отбой. А я в диспетчерской слушать буду и знать, что ты при деле".
Ефрейтор, недоумевая, лезет на шкаф и, размахнувшись, наносит первый удар по коробу. Короб гудит.
К-н Л: "Ага! Вот так примерно. Не разнеси только сдуру". И уходит.
Короткая справка. Объект - он без окон, понятно. Потому как должен выдерживать попадание N-килотонной супостатской БЧ на расстоянии M. И воздухоснабжение помещений по коробам осуществляется. По тем самым. А тот 5-й воздуховод, на котором ефрейтор сейчас симфонию исполняет - он аккурат на КТП ведет. Включается ГГС.
М-р Б.: "Первый четвертому. Четвертый! Слышу удары в воздуховоде. Что там у вас?"
К-н Л: "Первый, да ничего особенного. Лом в воздуховод засосало". (личный состав расчета, слышаший ГГС, подсаживается поближе в предвкушении...)
М-р Б.(после паузы, явно тупит): "Как это - лом?"
К-н Л: "Да так. Бойцы полезли решетку воздухозаборника поправлять, ну и лом упустили". (личный состав, слышаший ГГС, падает как подкошеный).
Короткая справка: сосет в заборнике и правда сильно - бойцы, постирав х/б, его на входную решетку бросают. 15 минут - все сухое. Но никакого лома засосать туда, ясен пень, не может, и нужно быть полным дебилом, чтобы в это поверить.
М-р Б.: "А где он сейчас?"
К-н Л: "Кто?"
М-р Б.: "Кто-кто, дед Пихто! Лом где? Вы что там - с бодуна что ли?"
К-н Л: "Да откуда ж я знаю, где он сейчас - слышишь ведь - по воздуховоду гнездует! У нас удары тише уже, видать, он в сторону технологов намылился. Нужно воздуховоды прослушивать, чтобы его отследить". (расчет уже не может хохотать - он всхлипывает и задыхается).
И тут.. И тут майор Б. делает то, что вся часть будет вспоминать годы! Он берет микрофон экстренной ГГС ("Глас небес" - по нему объявляют только "Ракетное Нападение Условно" во время учений) и объявляет:
"Внимание по станции! Всем закрыть задвижки вентиляции. ПО ВОЗДУХОВОДУ ИДЕТ ЛОМ! Поторяю: всем закрыть..."
Если бы в этот момент и правда объявили Ракетное Нападение, то никто бы не тронулся с места. Никто бы просто не смог. Это был уже не смех - налицо были признаки удушья. Когда вернулся с обеда Н., то обо всем произошедшем ему поведали еще у лифта. И он сидел, давясь от хохота, не в силах подняться на КТП.

Майор Б. на этот раз не стал докладывать. Это уже было бы самоубийство, некомпетентности все-таки должен быть какой-то предел. А к-на Л. он стал бояться и перестал изводить расчет. Вот теперь занавес!

Тяга к знаниям или минет по-молдавски
«Обслуживание на приемах типа фуршет организуют исходя из того, что гости за стол не садятся...»
(Военно-морской протокол и церемониал. Изд. МО СССР 1979 г.)


Старший мичман Мирчу Владимир Иванович слыл служакой, человеком простодушным до наивности, но упрямым до упертости. Одним словом, настоящий молдаванин. Внешние национальные признаки выпирали из Мирчу со страшной силой. Крупный острый нос, пышные цыганские усы, шевелюра цвета вороньего крыла, специфический акцент - все это позволяло безошибочно узнать в обладателе пылкого сына бессарабских степей. Мичманом флота Владимир Иванович стал традиционным путем. Призвали, служил на лодке матросом, остался навсегда. Лет пятнадцать потел Вова на ниве «королей дерьма и пара» (для несведущих: дивизион живучести БЧ-5), устал и решил сменить профессию. Благо минимальную пенсию он уже заслужил. Офицерам такой финт практически не под силу, а вот мичман рапорт настрочил, и глядишь, вечером механик, а утром уже связист. Поразмыслив, Владимир Иванович остановил свой взор на ракетной боевой части. В перерывах между войнами ракетчики заботливо мыли и чистили свои отсеки, протирали пыль и совершенствовали теоретические знания. А так как ближайшая война кончилась очень давно, учебные стрельбы становились все реже, а новые войны, к сожалению, никак не намечались, то и ракетчики добросовестно стояли на вахтах и имитировали безумную занятость. В особенности мичмана и матросы. Что-что, а создавать видимость работы Мирчу научился давно. Сказано-сделано. Переход из одного состояние в другое прошел гладко, и вскорости Мирчу единовластно командовал отдельной выгородкой в 4-м отсеке, обладая ко всему прочему огромным объемом свободного времени. Времена продувания гальюнов, многочасовых поисков протечек гидравлики и потерявшихся тонн воды канули в лету. Теперь на вахте Мирчу, болтая ногами, записывал каждые полчаса показания трех приборов в вахтенный журнал и жалел, что не знал такой службы раньше.
Разительная смена образа жизни быстро развратила добросовестного мичмана. Вскорости он перетащил матрас из каюты в выгородку и стал там жить, пусть это и запрещалось официально, но не возбранялось практически. Лучше спать и жить на боевом посту, чем не прибегать на него по боевой тревоге.
Результаты такой вальяжной жизни не заставили себя ждать. За считанные месяцы худосочный мичман превратился в монстра весом за центнер. Народ поражался Вовиным метаморфозам, Вова же был спокоен как мрамор, и в ус не дул. Маленькие служебные обязанности порождают дефицит занятости. В и так неотягощенном доселе мозгу мичмана безделье пробило еще более зияющую пустоту. Отоспавшись за первые два месяца на всю оставшуюся жизнь, деятельная натура начала искать занятие по вкусу. Совершенно случайно Владимир Иванович обнаружил абсолютно неисследованную им область: книги. До этого открытия познания литературы Владимира Николаевича ограничивались ежевечерним прочтением телевизионных программ и по необходимости инструкций по обслуживанию механизмов, не считая конечно изучения азбуки в школе. Такой вопиющий непорядок разозлил Володю, и сорокалетний мичман со статью борца сумо взахлеб начал загружать свои мозговые извилины информацией. Причем совершенно бессистемно, той, что на глаза попадется. Покупать книги практичный мичман считал ничем не обоснованным барством, и в целях экономии подбирал все клочки бумаги с буквами, пригодными для чтения. Время шло. Словарный запас молчаливого до того мичмана заметно вырос. Фразы вроде «...я сегодня с апломбом, как никогда...», «...я что, параноидальный альтруист...», или «...моя концепция-приборка до полной чистоты...» уже не вызывали тревогу корабельного доктора. Все привыкли и не удивлялись. И вот однажды корабельный книжный развал подкинул ему знаменитого Поля Брэгга с его не менее знаменитым «Чудом голодания». Вот тут-то и наступил очередной перелом в жизни любознательного мичмана. Идеи Брэгга, помноженные на деятельную натуру Владимира Ивановича упали на щедрую ниву. Свою роль сыграло и то, что в последнее время жена стала частенько выражать недовольство животом мужа и сократила ночной доступ к своему телу. С элементарной мотивацией: мне тяжело. Вот этого-то Владимир Иванович вынести никак не мог! И закипела работа. Уже через месяц благородное название выгородка «Снегиря», людская молва переиначила на «Мирчеву сральню», да простят меня за это выражение. Бесчисленные клизмы, месячные голодания, ведра с водой, да еще легкие обмороки на первой стадии стали для Мирчу делом естественным и горячо любимым. На этом этапе все радости бытия Владимира Ивановича трансформировались в кружку Эсмарха. На мой взгляд, все это напоминало скрыто-изощренную форму садомазохизма. Удивительнее всего то, что уже менее чем через год Владимир Иванович был худее чем прежде. Достигнутые успехи его не остановили, клизмоманию он не оставил, и каждые полгода постился, перемежая клизмы гантелями и запивая все дела теплой, кипяченой водичкой по инструкции Брэгга. И был счастлив. Мирские утехи Володя тоже не забывал, и в перерыве между издевательствами над организмом баловался и алкоголем и другими «вредными» продуктами. Откровения Брэгга Мирчу посчитал пиком самообразования и перешел исключительно на детективы, правда, перелистывая изредка свою настольную «Библию прямой кишки».
В тот раз, как и всегда, выход в море планировали задолго, а получилось экспромтом. Еще утром ничего не предвещало неожиданностей, а на послеобеденное построение прискакал взмыленный командир и спел арию о завтрашнем вводе. Народ приуныл. Пора шла осенняя, семьи возвращались с югов, надо было встречать, готовиться и все такое. А тут на тебе! На две недели раньше. Утром следующего дня затаренные сигаретами и прочим походными пожитками экипаж сел на корабль. Оперативно завели установку и стали ждать сигнала. Не тут-то было! В головах флотских «лаперузов» замкнуло какие-то контакты и к вечеру стало ясно - выход только через четверо суток. Зря старались. Командование, пораскинув мозгами, мудро решило: выводиться не будем, посидите на корабле всем экипажем, поотрабатывайте организацию, сплотите экипаж, море слабых не любит. Народ обиделся еще больше и полез по рундукам за фляжками заливать несправедливость. Ничто не развращает так, как бессмысленное сиденье на борту ради перестраховки начальников.
Старший мичман Мирчу в этот промежуток времени заканчивал очередной курс клизмоголодания и к происходящему отнесся философски. Он тоже ждал жену из Молдавии, приехать она должна была через три дня, аккурат вечером за день до обещанного выхода. Спокойствие Владимира Ивановича было оправданно: дом убран, желудок чист, а к фокусам по изменению планов Мирчу за годы службы привык относиться стоически. И жену приучил. Три дня он размеренно стоял на вахте, чистил прямую кишку и поглощал Чейза в больших количествах, пока все остальные уничтожали запасы корабельного спирта. В потаенном пьянстве Владимир Иванович замечен не был. Но в день приезда жены ветеран сломался: то ли гормоны заиграли, то ли еще что, но вечерком Владимир Иванович решил сгонять домой повидаться с супругой.
Как известно любому подводнику, сход на берег при введенной установке ГЭУ строго-настрого запрещен. Но если очень хочется, то правила нарушаются легко и уверенно. Отстояв вахту, Владимир Иванович, воодушевленный надвигающейся встречей с истосковавшейся супругой, клизманулся еще разок, переоделся, напялил поверх формы грязное РБ и поднялся якобы покурить на пирс. Подготовительная работа с сослуживцами была проведена им безукоризненно: любой самый зачуханный матрос на вопрос, где Мирчу, отторабанил бы по уставному четко: курит наверху. Верхний вахтенный на аналогичный вопрос ответил бы уклончиво: где-то здесь... А на самом деле за пределами пирса РБ было снято, уложено в пакет и красавец-мичман по полной форме одежды убыл домой партизанской тропой Хо Ши Мина. Расчет был прост: двадцать минут домой, час дома, двадцать минут обратно. В успехе и безнаказанности мероприятия Владимир Иванович был уверен железно. Но история человечества показывает, что самые грандиозные планы ломались по слабости характера того же человечества. Подробности встречи супругов остались неизвестны для широких масс, но судя по результатам, она прошла содержательно и конструктивно. Донельзя ослабленный клизмотворчеством и временным холостячеством, организм Владимира Ивановича недолго сопротивлялся могучей атаке зовущей и жаркой супружеской плоти, терпкому молдавскому вину и деликатесам с родины. Разгоряченная семейная пара минуты не считала, и встреча потихоньку из часовой переросла в двух, затем трехчасовую и постепенно в нескончаемую. Глубоким вечером более здравомыслящая жена поставив мужа на автопилот выдворила Владимира Ивановича на корабль. Пошатываясь от обилия эмоций, старый служака эллипсоидными траекториями побрел на пароход. На свою беду ноги вывели его на патруль. По большому счету патрулю в нашем поселке офицеры и мичмана до балды. Только не орите, не буяньте и не справляйте естественные надобности на стены Дома офицеров. Для выполнения плана задержаний матросов хватает с избытком. Скорее всего, амплитуда колебаний тела Мирчу насторожила начальника патруля. Тот проявил бдительность, Мирчу - несговорчивость, и пошло-поехало...Недостаток фосфора в мичманской голове компенсировался избытком адреналина, и в итоге минут через десять Мирчу, заботливо поддерживаемый под руки патрульными, направился в комендатуру.
Дежурным по гарнизону стоял седовласый сорокапятилетний капитан 3 ранга с ПРЗ, погруженный в вечность по причине невозможно долгого служения Родине «на страже Заполярья». Причем седина осталась только над ушами, а остальная часть головы блестела как рында на образцовом крейсере. От непрерывного и многолетнего ношения фуражки лоб дежурного пересекала профессиональная складка от козырька. Мундир украшал полный набор колодок медалей «За песок» всех возможных степеней. Крест «За взятие Измаила» на этой груди смотрелся бы очень гармонично и к месту. Вахту «майор» воспринимал как неизбежное зло со всеми вытекающими последствиями. Поэтому бурной деятельностью себя не обременял, ограничивался фиксированием задержанных и остальное время тупо смотрел все подряд по телевизору, стоящему в дежурке. Стоял «майор» на вахте часто, насмотрелся всякого, и на внешние раздражители реагировал вяло.
Владимир Иванович же на полпути к комендатуре отрезвел, и положение свое осознал четко и ясно. Налицо был полный набор: самоход, пьянка, грубость с комендантской службой, и все на фоне введенной ядерной установки перед выходом в море. Неизбежные финансово-репрессивные выводы из всего напрашивались сами собой. Попытки объясниться с начальником патруля закончились плачевно. Оскорбленный в лучших чувствах нетактичным поведением мичмана, старший лейтенант на слезы и сопли перепуганного Владимира Ивановича не поддавался. В поисках выхода из положения серое вещество Вовиного мозга бурлило и фонтанировало, разве что не испаряясь. Как все нормальные люди, наказаний Владимир Иванович не любил, был законопослушен до безобразия и даже фуражку носил уставную, произведенную обществом слепых, что удостоверялось этикеткой и ее внешним видом. Обстановка требовала активных действий, и в комендатуру Владимира Ивановича привели готового на все...
- Кого привел? Что нибудь интересное? - не отрывая глаз от экрана, спросила рындоподобная голова.
- Да вот, мичман из экипажа Белякова. Говорит, завтра в море, а сам надрался в лохмуты, да и хамит, негодяй. Пускай посидит до утра, остынет.
Дежурный потерял чуть было не проснувшийся интерес, зевнул и махнул рукой.
- Понятно: документы, шнурки из ботинок, все из карманов в фуражку. Сам в камеру. Утром начальники разберутся.
Если не сейчас, то никогда - решил Владимир Иванович, и, наклонившись к дежурному, бурно, с молдавской горячностью и убедительностью зашептал:
- Командир... Завтра в море... Всех подведу... Пойми меня, сам ведь плавал... Отпусти командир... Я тебе такой минет сделаю... Всю жизнь помнить будешь...
За всю свою нелегкую службу дежурный наслушался всякого, монолог мичмана прослушал вполуха, даже не задумываясь над смыслом слов. Но дремлющее сознание из беспорядочной череды фраз отфильтровало только одно слово - «минет».
-Что, что? Что ты сказал? - Дежурный мгновенно вышел из нирваны.
Мирчу схватил офицера за руки, присел перед ним на корточки и зашептал еще проникновеннее:
- Командир... Минет будет что надо! Мы с женой постараемся! У меня все натуральное, свое, доволен будешь!
«Майор» испугался. В его практике подобных случаев не было, да и в сексуальном плане ветеран ПРЗ был консерватором. Приглашение поизвращаться застало его врасплох. Так сразу он был не готов.
- Начальник патруля! Патрульные! Ко мне, засранцы!!! - дежурный сорвался на визг.
- В камеру этого недоноска, этого.....! Развели на флоте гомосеков! Шагу ступить нельзя!!!
В дежурку на вопли дружно вломились патрульные. Матрос - существо мстительное, своего не упустит, поиздеваться над пьяненьким мичманом или офицером - радость неземная. Да еще официально, при исполнении. Бравые патрульные молниеносно заломали стенающему мичману руки и поволокли в коридор. Цепляясь из последних сил, Мирчу прохрипел дежурному:
- Бесчувственный ты... деревянный... Не человек... Такой бы минет сделал...
Когда крики и проклятья стреноженного Мирчу стихли и его тело воцарилось в камере, «майор» отер пот и крепко задумался. Вырисовывалась нелицеприятная картина: патрульные слышали все, наутро надо докладывать. При мысли о том, что он будет писать в рапорте, дежурного снова пробил холодный пот «...настоящим докладываю, что ....августа.... года... мне дежурному по гарнизону капитану 3 ранга... задержанным в состоянии опьянения мичманом Мирчу от имени его и всей его семьи было открыто сделано интимное предложение вступить...». Дальше дежурный думать побоялся. То, что утром история выйдет из-под контроля и во всяческих интерпритациях растечется по поселку, он не сомневался. Гарнизонная служба ОБС (одна баба сказала) работала без замечаний. Перебрав все возможные варианты, дежурный порешил историю эту похоронить. Возрастная категория «майора» позволяла кары не бояться, а вот позориться... Выстроив очевидцев событий в одну шеренгу и прочитав монолог о соблюдении военной тайны, дежурный пообещал всем муки адские если что просочится, и чтоб молчали, и чтоб забыли, и что не было ничего. Задержанным больше, задержанным меньше. Затем, поискав в справочнике телефон корабля, позвонил и попросил к телефону старпома.
Старший помощник капитан 3 ранга Пашков занимался любимым делом: спал в каюте. Утром ему предстояло взобраться на мостик и куковать там до вечера. Обняв подушку, старпом набирался сил. Когда вахтенный разбудил и пригласил к телефону, Пашков поднял трубку очень недовольным и раздраженным. Но услышанное обратило его в соляной столб.
- Сергей Валентинович, дежурный по гарнизону беспокоит. Мирчу твой мичман?
- Мой.
- Слушай, Валентиныч, пришли кого-нибудь, заберите его к... матери!!! Он тут мне чуть ли не перепихнуться предлагает! Минет хочет мне сделать, подлец!!! Да я...
- Ты что, сбрендил что-ли?
- Cам ты сбрендил! Понавоспитывали, твою мать, голубых, на вахте уже спокойно не постоишь! Обосремся на весь флот, если узнают, забирай и забудем. Я его отовсюду вычеркнул. Не было его у меня, и точка!!!
По несколько истерическим интонациям дежурного старпом понял: с ним не шутят. Немедленно был снаряжен помощник командира, проинструктирован дальше некуда и отправлен в комендатуру. Старпом разбудил командира, и как можно мягче поведал о инциденте. Командир раскачивался недолго, и дал команду будить всех причастных, а лично сам наорал заму по каштану слова «поддержки». Оповещенный замполит бросился по кораблю проверять вахту, ненавязчиво расспрашивая вахтенных об увлечениях земляка, заранее прикидывая, как прикрыть свой зад от возможных осложнений. Сонный корабль зашевелился, не понимая в чем дело. Через десять минут в центральном посту собрались оба старпома, командир БЧ-2 и вахтенный механик. В качестве громоотвода был вызван непосредственный начальник мичмана старлей Волдухин. Он зевал спросонья, и никак не мог врубиться в происходящее. Командира ждали молча. Во избежание лишних слухов вахтенного ЦП выгнали погулять. Беляков влетел в центральный пост и в траурной тишине плюхнулся в свое кресло. Вопреки фамилии, командир был ярко рыж, а когда злился багровел до зубов. С сексуальными проблемами в рамках служебной деятельности он столкнулся впервые, ощущал неуверенность, и от этого просто бесился. Обозрев присутствующих волчьим взглядом, командир остановился на зевающем Волдухине.
- Ну что, командир сосательно-лизательной группы, доигрался!!! Ракетчики-минетчикиииии!!!!
Свои соображения Беляков высказывал Волдухину минут пятнадцать, остальные деликатно молчали. Спустив пар, командир поискал глазами предусмотрительно непришедшего зама и растерянно спросил:
- Куда наступать будем, начальнички?
Плотину прорвало, и все заговорили, чувствуя, что беседа перешла в более мирное русло, и гроза прошла мимо. Даже замполит немного погодя чудесным образом проявился в центральном посту, правда, за спиной командира. К возвращению блудного Мирчу все сошлись во мнении, что если тот и занимался до сей поры этим делом, то маскировал свое увлечение вполне профессионально.
Центральный пост не сейф, прослушивается со всех сторон. Короче говоря, когда Мирчу ступил на борт корабля, от него шарахались словно от прокаженного, и очень недвусмысленно подмигивали. Мирчу же был доволен и счастлив столь благополучным завершением дела, радости не скрывал и странного поведения сослуживцев не замечал.
Пересказывать разговор в ЦП нет смысла. Скажем одно: закончился он гомерическим, утробным хохотом перекатывавшимся потом по поселку несколько месяцев. Неуемная тяга к знаниям слишком запутала мозги простоватого сына солнечной Молдавии. Одному богу известно как слово «фуршет» поменялось местами с «минет» в осоловевшей от умища голове Владимира Ивановича. Командир и свита, дружно давясь от смеха, простили Мирчу, тот не совсем понимая всеобщее веселье, тоже радовался и хохотал чуть ли не громче всех.
Утром корабль благополучно ушел в море. А после возвращения в базу Мирчу ждала слава. Большая и громкая, превратившая его в местного Бориса Моисеева и Сергея Пенкина в одном лице. Неизбалованное сексуальными скандалами население поселка тешилось как могло. Поначалу Мирчу пытался объяснить всем свою лингвистическую ошибку. Потом сообразил, что дело гиблое, плюнул и зажил спокойно, не обращая внимания на уколы. Истины ради надо сказать: Брэгг не был заброшен, но второй настольной книгой Мирчу стал толковый словарь. Да и говорить он стал очень осторожно и обдуманно. Раз и навсегда.
Много позже, по секрету Владимир Иванович рассказал мне, что до этого случая, приходя домой со службы, он кричал с порога жене:
- Марина!!! Минет мне!!!
И та накрывала ужин, выставляла все на стол и садилась рядом, с любовью глядя как муж поглощает этот самый «минет»...

Автор:Павел Ефремов

Торт по-африкански.

Каждый, кто давно работает на флоте, скажет вам, что работа на морском буксире-спасателе несколько отличается от работы на обычном транспортном судне. Потому и моряки, работающие на таких судах, отличаются некоторой своеобразностью. Некоторые считают, что в морском пароходстве экспедиционный отряд аварийно-спасательных и подводно-технических работ (ЭО АСПТР) - это галеры. Работают там люди, проявившие себя с не вполне положительной стороны или просто имеющие склонность к раздолбайству. Не скрою, эти ребята имеют меньше, чем их коллеги с обычных линейных судов, но большинство из них просто любят свою работу с некоторой долей фанатизма, и гордятся своей профессией моряка-спасателя.
Так или иначе, но произошла на одном из таких судов история, после которой многие в очередной раз поверили в странность мироощущения русских людей.
Много месяцев спасатель «Барс» не ходил за границу. Стоял в дежурстве, ходил в малый каботаж, проводил учения, но всё это не приносило заветной зарплаты в особенно любимой моряками валюте изумрудного цвета. И тут как манна небесная: контракт на буксировку дока из Греции в оплот апартеида ЮАР. Экипаж, давно живший обещаниями руководства начать, наконец, зарабатывать валюту для страны, собрал свои шмотки со скоростью курьерского поезда и сидел на судне в ожидании отхода. За две недели до рейса население перестало употреблять огненную воду, дабы случайно не залететь и не быть списанным на отходе. Даже водолазы во избежание не преднамеренных срывов, отнесли заветную канистру в каюту старпома и попросили ни под каким предлогом не отдавать её до выхода в море, даже на промывку шлангов. Проблема быть списанным на отходе не волновала только одного человека на судне - помполита, или первого помощника капитана. У кого достало ума назвать первого бездельника первым помощником, до сих пор для многих тайна, покрытая мраком. Я не знаю ни одного человека, работающего на флоте, который бы положительно относился к представителям этой загадочной профессии.
Помполита «Барса» звали за глаза Бормоглотом, потому что он имел привычку, вызывающую особенное неприятие у всех русских моряков. Он был «зеркальщиком», то есть употреблял вкусные, но специальные напитки в своей каюте в одиночестве, сидя перед зеркалом и чокаясь со своим отражением. Был он человеком недалёким, если не сказать туповатым, но в отличие от себе подобных, чувствовал, что что-то с ним не так. Зато награждён он был от природы невероятным упорством. Понимая, что никогда ему не поступить даже в обычный техникум, он, как Ленин, пошёл другим путём, сугубо обходным. Будучи призванным на флот, он сразу же подал рапорт в школу техников-мичманов, благо брали туда без экзаменов, только попросись. Через два года новоиспечённый сундук прибыл для прохождения в соединение малых десантных барж, где всё больше дежурил по камбузу, нежели крутил гайки. Через восемь лет он с трудом осилил заочно среднее военное училище и начал офицерскую карьеру с младшего лейтенанта, заместителя начальника продслужбы части, так как училище готовило тыловиков. Ну а дальше - двухгодичный университет марксизма-ленинизма при доме офицеров, благо тоже без вступительных экзаменов, и заветная должность замполита. Работники продскладов особенно быстро обрастают нужными связями. В возрасте 44 лет и в звании капитан-лейтенанта наш герой стал пенсионером и первое, что он сделал, став гражданским человеком, это явился в горком партии и, сделав морду колуном, рванул на груди тельняшку и предложил свой огромный опыт в деле политического воспитания плавсостава. После долгой продолжительной беседы с периодическим открыванием портфеля с разными презентами он вышел из кабинета, зажав в потной ладошке направление в ЭО АСПТР со всеми надлежащими рекомендациями.
Друзей на «Барсе» у Бормоглота, естественно, не было, поэтому он большую часть времени мешал экипажу работать своими политинформациями и выступлениями о руководящей роли партии и лично дорогом Леониде Ильиче, да постукивал в партком, хотя многие считали, что и не только туда. Но была у него ещё одна тайная причина, которая заставляла его медленно, но упорно ползти вверх по карьерной лестнице. Был он дитя смешанного брака. Имя и фамилия у него были исконно русские - Пётр Иванович Собакин, но вот внешность! Внешностью он обладал татаро-монгольской, по причине того, что мама его была чистокровной башкиркой из маленькой деревушки под Уфой. Он втайне комплексовал по этому поводу, хотя окружающим было абсолютно наплевать на его внешность, его не любили совсем за другое.
Единственной явной страстью политрука был футбол. Он мог говорить об этой игре часами и знал всех футболистов по фамилиям, включая игроков второй лиги. При каждом удобном случае он устраивал футбольные матчи, в которых сам принимал активное участие, бегая всю игру без замены и демонстрируя мощнейший удар правой.
Наверное, по причине долгого ожидания всеми членами экипажа этого рейса, ответственный за погоду на небе подарил мореходам на переход до Греции идеальную погоду. Море было похоже на озеро. И в Северном море и в Бискае поверхность моря была гладкая, как Пионерский пруд.
Капитан, или по-флотски Мастер, проводил всё время на крыле мостика в шезлонге, подставив южному солнцу огромный живот, на котором голые женщины, русалки и черти занимались перетягиванием спасательного круга и ещё чёрт-те чем, о чём даже сам обладатель этой Третьяковки давно позабыл. Мастера звали Василий Иванович, соответственно, моряки между собой звали его Чапаем. Он был из юнг Балтфлота и всю жизнь проработал на судах АСПТР. После мореходки был он распределён в отряд спасателей, да так прикипел душой к этой службе, что и не думал о перемене места работы, переходя лишь с одного буксира на другой, когда открывалась вакансия. Был он одним из лучших специалистов по морской буксировке и проведению спасательных операций. В любой шторм он выводил своё судно в море, и не было работы, которую судно под его командованием не могло бы сделать, и за это Иваныч пользовался большим уважением как у начальства, так и у своего экипажа.
На рейде Пирея «Барс» заправился топливом, пополнил припасы, и, взяв на буксир огромный серый док, двинул на Суэц, и далее вдоль западного побережья Африки. Распустив буксирный трос на 300 метров, «Барс» шлёпал в сторону Кейптауна со скоростью 6 узлов.
Жизнь на судне текла размеренно, и так бы и продолжалось, если бы Бормоглот не вспомнил, что приближается его сорокопятилетие, а это хоть и не круглая дата, но всё же какой-никакой рубеж в жизни мужчины. А может, просто по наивности считал, что такой праздник наверняка порадует команду больше, чем его занудное бормотание на политинформациях, где он уже в который раз перечитывал передовицы из «Правды».
Мастер вызвал кока Андрюшу, которого перетаскивал с судна на судно вслед за собой, уж больно хорошо парень готовил. Кок без энтузиазма воспринял пожелание капитана проявить чудеса кулинарного искусства, так как не любил помполита, за то, что тот регулярно совал нос на камбуз и откровенно пытался прихватить моряка, сам не зная за что. По глупости своей он искренне считал, что самая трудная работа на судне у него, а уж повар-то вообще целыми днями ничего не делает. Между тем, моряки знают, что повар - одна из самых трудных профессий на флоте. В любую погоду, при любой качке, каждый день надо вставать в 6 часов утра, чтобы приготовить завтрак. И пошло-поехало: обед, чай, ужин, и всё по минутам - людям вахту стоять. Хорошо хоть посуду помогает мыть буфетчица, а то из-за немногочисленности экипажа даже камбузника на пароходе не было. И так весь рейс без выходных. Память Андрюши хранила сотни рецептов кухонь всего мира. Это вносило разнообразие в пароходную жизнь. Кок, который готовит только борщ и макароны по-флотски, долго на одном судне не задержится. Повар «Барса» был в этом смысле ас. По причине знания привычек Бормоглота и высокого собственного профессионализма, Андрюша решил схитрить. Он решил приготовить большой торт. Зная, что судовой партийный вождь не большой любитель закусывать (флотская мудрость о том, что закуска градус крадёт, крепко укоренилась в мозгу политинформатора), кок правильно рассчитал, что уж до торта дело точно не дойдёт и на следующий день, на чай он порадует экипаж плодами своего творчества. После обеда, помыв посуду, кок принялся выпекать бисквиты для торта и делать крем, поминая недобрым словом помполита, из-за которого ему не удалось отдохнуть. Вот тут-то в камбузную жизнь и вмешался рок по имени Бандит. Про это существо стоит рассказать отдельно.
В щенячьем детстве Бандит был Боцманом, так традиционно зовут почти всех судовых собак. Но по мере взросления, у него стали проявляться качества, из-за которых пёс вскорости и был переименован. Это был яркий представитель исконной породы "русская помойно-дворовая". Собственно, на помойке он и был найден и принесён на судно. Собаки, взятые на пароход щенками, привыкают ко всякого рода не полезным электромагнитным полям, и живут на судах долго. Со временем они приучаются делать свои дела в клюз и нести охранную службу у трапа, не пропуская на борт никого из посторонних. Но, несмотря на свои природные способности, он вырос в обыкновенного 100% мутанта. Половина его тела была явно от какого-то лайкоида с пятнами различных цветов, кормовая же часть оказалась принесена в породу терьерообразными бежевого окраса. При этом одно ухо висело, как у лягавой, а второе стояло и вращалось во всех направлениях, как антенна локатора. Всё животное оканчивалось роскошным хвостом с длинной, как у колли шерстью. И это, по мнению многих, было единственное его приличное место. В общем, он был великолепен в своём безобразии. К 6 месяцам пёс окончательно сформировал линию своего поведения. Он начал активно резвиться и при этом наносить урон судовому имуществу. Первое, что он сделал, это утащил у боцмана швабру, которую очень не любил и начал самозабвенно грызть её ручку. За этим занятием его и застал дракон, который в отличие от пса, свою швабру очень любил. Боцман аж присел от собачей наглости и семиэтажно гаркнул на мохнатого злодея, вспомнив его многочисленных отцов и матерей, сотворивших этого чертилу. Пролетавшие мимо чайки от стыда падали в море, но на пёсика это произвело совершенно необъяснимый эффект. Вместо того, чтобы напрудить от страха лужу и скрыться от гнева хозяина палубы, он завалился на спину и задрал лапы, показав розовое брюхо, покрытое клочковатой шерстью необъяснимого окраса и блаженно прикрыл свои умненькие глазки в предвкушении чего-то приятно эротичного. Обалдевшему от выходки хитрого животного боцману ничего не оставалось, как вместо заслуженного пинка почесать псу живот. Приём этот впоследствии действовал безотказно. Таким вот образом Боцман сменил имя и стал Бандитом (по наблюдениям экипажа, это его совершенно не огорчило), продолжая хулиганить совершенно спокойно. Правда, был один случай, когда Бандит чуть было не отправился за борт на поиски приключений, как Садко на своей дощечке. Как-то раз 3 механик Яша Порошков повесил сушить на корму свою любимую гавайскую рубаху. Развевающаяся на свежем ветерке яркая ткань до крайности возбудила хвостатого морехода, и он решил полакомиться этой красотой. Когда механик ушёл, пёс разбежался и в прыжке схватил края рубахи. Повисев некоторое время и при этом, конвульсивно извиваясь, он порвал верёвку и, гордо задрав хвост, утащил добычу в свою шхеру за ящиком с песком. Там он принялся самозабвенно раздирать гавайскую красоту на мелкие кусочки. За этим занятием и застал его потерпевший. Издав вопль, напоминающий брачный крик оленя-самца, механик под номером три схватил Бандита за шкирку и начал раскручивать над головой, явно намереваясь запустить животное в ясное синее небо с последующим приводнением в Красное море на радость местным акулам. Со стороны механик напоминал метателя молота, который никак не решается выпустить свой снаряд в олимпийский полёт. Бандит молчал, и это насторожило моряка. В плане торможения он просто отпустил злодея в направлении фальшборта. Злодей шмякнулся о борт и молча сполз на палубу. Звуков он по-прежнему не издавал. Подумав, что поступил жестоко, убив бедное животное из-за милой сердцу, но всё же тряпки, механик скорбно опустив голову, подошёл к телу. Тело вместо предсмертной агонии с готовностью задрало лапу. И опять его чесали вместо убийства! Потом третий механик проникся к Бандиту особыми чувствами, узнав, что их сближает страстная любовь к противоположному полу всего мира, имеющая под собой познавательную основу. В каждом порту оба стремились отметиться: у добрых женщин - один, и у местных сук - другой. Причём оба возвращались без потерь, и это их объединяло.
В то время в увольнение на берег за границей ходили тройками. Звеньевым должен был быть кто-нибудь из комсостава. Ушлый механик подобрал к себе в группу двух мотористов и плотника, имевших те же порочные наклонности, что и их предводитель. Всем трудовым коллективом они веселились на берегу, где проводили время в компании быстродоступных женщин, а совсем не в музеях, как писал в рейсовых отчётах помполит. Приходили, между тем, без опозданий, лишь изредка поддерживая тело павшего раньше всех. Тело проносили на борт, когда затуманенный ожиданием и периодическими отлучками для задушевных бесед с собственным отражением Бормоглот отлучался по нужде. Мастер был в курсе похождений судового населения, но всем всё прощал, так как в молодости сам был такой, и много женщин по всему миру, наверняка, до сих пор со слезами на глазах вспоминало про похождения юного штурмана Васеньки. Но однажды и Иваныч не выдержал, увидев на отходе из Сеуты проводы русских моряков. «Барс» только что сдал лоцмана и полным ходом шёл в море, когда параллельным курсом к нему пристроился маленький катерок. На его палубе визжала и подпрыгивала группа поддержки из осчастливленных накануне аборигенок, числом до пяти душ. Сначала девушки просто прыгали и махали руками, но по мере возрастания возбуждения они начали скандировать: «Яша! Яша!» - и размахивать над головой стали уже собственными лифчиками. Такого падения нравов помполит Собакин вынести не смог, поэтому взял любителей клубнички «на карандаш» и громогласно объявил, что все последующие увольнения группа Порошкова будет ходить на экскурсии под его чутким руководством.
Капитан же, посмеявшись от души, выдал перл.
- Порошок, ты знаешь, как на великом китайском языке называли развратников?
- Да не силён я в диалектах той местности, Василий Иванович.
- А «развратник» по-китайски будет бляо-дун, Яша.
Под хохот стоявших рядом, механик Яша удалился крутить гайки в машину, раздумывая над тем, как избежать узконаправленного, но зоркого глаза помполита.
В общем, очередная проделка Бандита непосредственно коснулась судового повара.
Андрюша заказал телефонный разговор с домом, и когда его по громкой связи вызвали в радиорубку, Бандит, до этого с любопытством наблюдавший за действиями повара, проник через открытый иллюминатор на камбуз и стащил миску с почти готовым кремом. Завершив акт террора, он преспокойно убыл тем же путём, после чего разлёгся у дверей камбуза, с видом: а я тут ни при чём. Счастливый от разговора с родными кок обнаружил ущерб и от расстройства запустил в Бандита миской, которую тот недавно до блеска вылизал. Наглец увернулся и с готовностью задрал заднюю лапу. Повар вышел на корму, где от отчаяния закурил, поведав отдыхающим после вахты матросам об очередной проделке любимца экипажа. Дело шло к назначенному на ужин празднику, и кок очень расстроился, так как любил всё делать хорошо. Товарищи не бросили друга в беде. Судовой плотник, а по-простому Колобаха, выдал гениальный совет. Суть предложения деревянного состояла в том, что кремовое украшение вполне можно заменить композицией из пены для бритья, изготовив её на листе бумаги и прикрепив к поверхности бисквита зубочистками. Вряд ли утомлённое обоняние коммуниста почувствует разницу. После окончания торжества и разноса тел по каютам муляж следовало снять, а бисквит промазать варёной сгущёнкой и употребить на следующий день. Все присутствующие поклялись хранить страшную тайну вечно и унести её с собой в могилу. Простота выхода из создавшейся ситуации сразила повара наповал, и он, воспрянув духом, полетел творить.
Ужин. Кают-компания. Общий сбор для поздравлений всех свободных от вахты. Помполит в чёрном форменном пиджаке с нашивками, несмотря на африканскую жару, и по виду с утра уже «на кочерге». Чапай в традиционных шортах, тапочках и майке, украшенный «наскальной живописью» про русалок и чертей, и волосами на всём организме. Минут двадцать Бормоглот вещал населению о гениальном предвидении вождей мирового пролетариата, в связи с чем, ему, простому парню из башкирской глубинки, удалось встать в ряды борцов за счастье трудового народа. После этого от радости, что можно выпить, не таясь и не теряя лицо (всё-таки такой день!), махнул стакан разбавленного напитка, приготовленного водолазами, запив всё это дело дешёвым вином из бумажного «кирпича», которое дают морякам при плавании в тропиках. Народ закусывал, а большевик тяпнул ещё. Праздник продолжался. Из репродуктора доносились песни про Ленина, который всегда живой. После очередного захода по маленькой, все пошли на корму освежиться. Мастер снял свою выходную майку и взорам моряков предстал роскошный двухтрубный крейсер, мчащийся через всю спину капитана, а в это время Сталин и Ленин перемигивались и строили рожи друг другу среди зарослей на его могучей груди. Бандит при этом присутствовал, выражая всем полнейшую собачью любовь и преданность.
Первый помощник на проветривание не вышел.
Вернувшись в кают-компанию, все нашли Бормоглота в абсолютно счастливом состоянии. Он пытался подпевать репродуктору, голова его всё ниже и ниже склонялась на грудь, а глаза превратились в две узкие щёлочки, смутно напоминающие лукавый взгляд вождя мирового пролетариата, переборщившего с прищуром на ходоков. Тут кок понял, что надо заканчивать торжественную часть и под шумок вынести плод его кулинарных фантазий, а потом также быстро унести.
На большом блюде из нержавейки красовался шедевр кулинарного искусства. Андрюша превзошёл сам себя. На нежной бисквитной поверхности раскинулся в своём величии фрагмент мирового океана с шоколадным пароходиком, тянущим шоколадный док. Всё это как морскими брызгами было засыпано голубым сахаром (заговорщики про себя подумали, что и здесь не обошлось без какого-либо колера на основе лосьона после бритья). Участники торжества были сражены наповал, но думать о том, что это надо съесть, никто уже не мог. На этом и был построен весь расчёт. Все любовались творением повара, но резать шедевр никто не решался. И тут верный ленинец ожил и поднял затуманенный взор на творение кудесника камбуза.
- Я вообще-то больше пить уважаю под килечку, но это чудо обязательно должен попробовать,- заплетающимся голосом пробормотал помполит.
- Может, завтра, Петр Иванович? - безнадёжным голосом сказал автор, - он ещё плохо пропитался.
- Я не уверен, что завтра мне захочется. Такой подарок надо сразу есть, а то на жаре испортится. Кок, тащи нож.
С хрустом нож вошёл в нежное тело кондитерского шедевра.
- И бисквит с корочкой, хорошо пропёкся,- от усердия прикусив кончик языка зубами, сказал новорождённый.
Бедный повар в красках представлял, как нож, проходя через «крем», режет глянцевое тело красавицы с обложки «Плейбоя». Непосвящённый народ начал потихоньку разбредаться. Смотреть шоу остались только участники заговора.
Повалив добрый кусок торта на тарелку, помполит отхватил ложкой большой кусок и начал с видимым наслаждением его жевать.
- Вкус интересный какой! Андрей Иваныч, что вы туда положили?
- Да вот купил по случаю ещё в Греции разных кондитерских добавочек. Вкусно, товарищ помполит? - потупив взор спросил кок.
Когда именинник положил в рот очередной кусок торта с фрагментом кремового шторма, народ начал тихо-тихо по переборке пробираться к выходу, разрываясь от душившего всех изнутри хохота!
Запив съеденное последней порцией огненного напитка и рыгнув в сторону присутствующих мыльным духом, помполит сказал:
- Всё было вкусно, особенно торт, никогда такого не ел. Спасибо Андрей Иваныч! Пойду я, пожалуй, на покой, а то завтра работы много.
На утро, безнадёжно прождав у командирского гальюна 15 минут, мастер спустился в общий на нижнюю палубу.
В командирском же с 6 утра большевик Собакин упорно боролся за выход в свет очередного номера эротической правды. Вместо грохота полиграфического оборудования из-за двери доносились стоны и всхлипывания страдальца. К обеду бледно-синяя мумия помполита добрела до каюты, где до утра «конспектировала» работы классиков марксизма-ленинизма, при этом громко крича в раковину. Страдал бедолага дней пять.
Впрочем, к страданиям потерпевшего экипаж отнёсся без особого сочувствия, так как все дни продувания последнего, моряков не мучили нудные политинформации и бредовые умозаключения на основе передовиц пожелтевшего от времени рупора партии. Судовой доктор предложил, было, помощь в виде промывания желудка с обоих сторон, но перспектива быть опозоренным клизмой ещё больше заставила страдать партийного руководителя. Он мужественно терпел и выводил из организма остатки крема для бритья народными методами, растворяя их спиртом, и тем ежедневно уменьшая концентрацию отравы в организме.
При относительном спокойствии «Барс» вскоре дотащил объект до приёмного буя порта Кейптаун, где его приняли три могучих портовых буксира для постановки к причалу судоремонтной верфи. Спасатель встал к отстойному причалу для оформления всех документов и уточнения дальнейшего рейсового задания. Ожидались несколько дней отдыха. Внезапно окончательно ожил Бормоглот, всем своим видом показывая, что вышел на тропу войны с разгильдяйством на судне, и имеет нешуточное намерение мстить насмешникам.
В первое увольнение на берег помполит демонстративно возглавил группу Яши Порошкова. Остающиеся на борту с сочувствием и пониманием отнеслись к лишенцам, которые, понурив головы, вяло брели за судовым воспитателем молодёжи, одетым в парадную форму с золотыми нашивками на рукавах и значком УМЛ на лацкане. Голову морехода-политрука украшала морская фуражка с огромным шитым «крабом».
- На экскурсию в гетто негритянское повёл, не иначе,- с грустью в голосе произнёс боцман.
У ворот порта вся троица разом обернулась, и у всех провожающих на глаза навернулись слёзы сочувствия.
О том, что случилось часом позже, менестрели и акыны всего мира ещё долго будут слагать песни.
Отойдя от ворот порта не более полукилометра, группа остановилась поглазеть на весёленькую витрину оружейного магазина, где сделанные из папье-маше буры охотились на негров и слонов. Бормоглот тут же завёл песню про расизм и дискриминацию коренных жителей. И вот тут-то произошло событие, доказавшее впоследствии многим, что нет в психушке безнадёжных пациентов.
Неожиданно помполит почувствовал, что кто-то с силой колотит его по плечу чем-то твёрдым. Обернувшись, он увидел огромного полисмена в шортах и пробковом шлеме с кокардой. Дальнейшее моряки узнали из адаптированного перевода механика Якова Порошкова.
-Эй, ты,- сказал страж порядка - перейди-ка на другую сторону улицы. Видишь, там специально написано: для негров и цветных. И указал на табличку на стене дома напротив. Эта сторона только для белых.
Первый помощник капитана советского судна от удивления открыл рот, глаза его заметно округлились, что нисколько не разжалобило полицейского.
- Я первый помощник капитана советского су...
- На ту сторону!
- Я офицер советского военно-мор...
- На ту сторону! - уже с некоторым раздражением в голосе снова сказал страж законов апартеида. Пётр Иванович Собакин, вжав голову в плечи, ступил на мостовую в направлении ненавистной таблички.
И тут до наших дошло, что, оскорбляя этого маленького несуразного человечка, этот красномордый полисмен оскорбляет их всех. Мандела уже давно сидел в тюрьме, и защитники прав угнетённых таскали свои плакаты под окнами консульств ЮАР на других континентах, а полисмен - вот он, рядом, стоит, поколачивая дубинкой левую руку с гнусной ухмылкой. И сделать мы ничего не можем!
Можем! Ещё как можем! Русский моряк вообще всё может!
Круто развернувшись в шаге по корме расиста, русский помполит вдруг резко подпрыгнул и с криком: «Долой расовую дискриминацию!»,- влепил не берущийся пенальти в толстый, как у носорога, зад полицейского. Тот со всего размаха въехал головой в стену магазина и растянулся на тротуаре. Комиссар мчался, как ветер в сторону кусочка Родины, высоко задирая худые коленки. За ним по пятам явно следовало пожизненное заключение. Периодически он оборачивался, и, вздымая к небу сжатый кулак, выкрикивал антирасистские лозунги, типа: «Свободу Нельсону Манделе!» и «Долой апартеид!». С финальным криком: «Все люди - братья!» он миновал проходную порта.
В головах у моряков вспыхнула алым цветом авральная сигнализация: «Измена, мальчиши! Наших бьют!!!» Яша и его друзья схватили полисмена за руки и, делая вид, что отряхивают его, крепко держали, пока помполит не скрылся из виду. Тот не мог не свистнуть, не вздохнуть от ярости и непонимания действий белых, вроде, людей. Моряки кричали в лицо полицейскому всякую тарабарщину на языках всех народов мира, кто что вспомнил, как бы негодуя и извиняясь одновременно. Третий механик не мог вспомнить ничего, кроме намертво засевшей в его голове фразе, приглашавшей к более интимному общению женщин всего мира одновременно.
- «Синьорита! - кричал Яша - Синко песо уно палка! Но компренди! Нихт ферхштейн! Рашен ловер из вери гуд!»
Полицейский еле-еле избавился от русских моряков, стряхнув их, наконец, с себя, как лев охотничьих собак, и потрусил в сторону участка готовить расправу.
Свободные и гордые моряки помчались за «отоваркой», справедливо считая, что это их первый и последний день на южно-африканской земле. На пароход они вернулись нагруженные пакетами с позвякивающими африканскими сувенирами, отдалённо напоминавшими бутылки и со стойким запахом местного успокаивающего. Им никто ничего не сказал.
Борец за права чернокожего населения коммунист Собакин взлетел по трапу как сокол, и только здесь сбавил скорость, чтобы отдышаться и перевести дух. С детским восторгом, забыв о своей должности, он с придыханием рассказал обступившим его морякам о своём подвиге.
Слушали молча.
- Пётр Иванович, здесь за это пожизненные урановые рудники светят. Наши дипломаты и вступиться не успеют, как «засветитесь». У них, говорят, даже не хоронят. Выкинут, что останется за «колючку», и потом всю ночь слушают благодарности от местных шакалов и гиен.
И после этих слов дружеской поддержки моряки увидели, как жиденькая шевелюра борца с расизмом становится дыбом, а глаза округляются, приближаясь к европейским.
- Ребятки, дорогие, спрячьте куда-нибудь, хоть в танк, хоть в сепаратор!- с предсмертной тоской в глазах завопил помполит, хватая мотористов за промасленные рукава. Молча, как заговорщики, обменявшись взглядами, они потащили Собакина в машинное отделение. Тело помполита перебирало ватными ногами, цепляясь за комингсы. Мотористы посадили страдальца в ящик с ветошью, сунули в руки бутылку с водой, и, закрыв ящик на замок, удалились.
Через пару часов у борта судна остановилась полицейская машина, из которой вылез толстый офицер полицейского департамента города Кейптаун, сопровождаемый сзади обиженным стражем порядка. Бандит, до этого спокойно спавший на плетёном матике у трапа, как взбесился. Он лаял и бросался на непрошенных гостей, не пересекая при этом границу между судном и берегом, уважая государственный суверенитет. Вахтенный матрос делал вид, что безуспешно пытается поймать пса. Пришлось капитану в парадной форме спуститься на берег, где ему вручили предписание с требованием немедленно выдать азиата, называющего себя русским (Вы представляете?! Ха! Ха! Ха!) морским офицером, для разбирательства в суде за нанесение оскорбления белому офицеру полиции.
- Сейчас поищем и обязательно выдадим злодея, мы уважаем законы вашей страны, - сказал мастер и приказал поднять трап. - Чтоб супостат не убежал, - добавил он. После чего отдал честь полицейским и удалился на мостик.
На судне к радости прогуливающихся по причалу полицейских с наручниками в руках, сразу же началась какая-то суета. По громкой связи каждые пять минут на мостик передавались чёткие доклады: «На корме чисто!», «На камбузе никого!», «В машине посторонних нет!» И всем сразу становилось понятно, что на судне идёт активный поиск взбунтовавшегося азиата. Совсем незаметно для полицейских прошёл доклад: «Мостик - машине! Главный двигатель в пятиминутной готовности!»
Через полчаса на борт мимо ожидающих выдачи революционера представителей закона прошли портовые власти, ещё через 10 минут на катере подвезли лоцмана. Тут полицейские что-то заподозрили, но было поздно. Через 5 минут буксир-спасатель «Барс» отдал швартовы и отошёл от причала. На корме судна Бандит, не переставая, продолжал облаивать негостеприимные берега и представителей местного правящего класса, а потом задрал лапу и помочился в клюз, после чего успокоился.
В сентябре «Барс» вернулся домой. После случая в ЮАР отношение к помполиту Собакину резко изменилось. Его даже за глаза перестали называть Бормоглотом, а всё больше называли наш Пеле, или просто Иваныч, что на флоте подчёркивает особое уважение. Тот перестал «зеркалить», начал уважать законы коллектива, и стал пить в компании старпома и начальника рации, и это прибавило ему уважения. На обратном пути «Барс» зашёл в Гамбург, и новая компания устроила судовому Че Геваре ночную экскурсию на Рипербан с посещением порнофильма, то есть в полном смысле открыли мужику глаза на мировую культуру.
А вскорости на флоте упразднили институт первых помощников капитана, и Пеле списали с судна, так как он ничего более не умел.
Он устроился на склад аварийно-спасательного имущества и проработал там до пенсии. Изредка за кружкой пива его уговаривали рассказать про его единственный гол в ворота апартеида. И больше никто и никогда не вспоминал, что Иваныч в молодости был первым помощником капитана.