Навигация

Штурман - это отчасти водила. Когда вы, вспоминая ловкость отдаленных предков, прижимете мобилу левой рукой к правому уху и хватая правой то рукоятку КПП, то руль, отвечаете на вопрос начальника 'Ты где?', вы работаете точно как штурман. Только на флоте штурман сам, слава Богу, не крутит баранку (штурвал, не будем излишне профессиональны), - для этого есть специальный матрос, рулевой. Штурман же считает, рассчитывает и прокладывает путь. По-морскому проходимый маршрут, нанесенный на карту, так и называется - прокладка.
В военно-морских учебных приемниках-распределителях этому учат всех, даже дизельных механиков. И химиков (этих - слегка, больно умный химик сами знаете, какая угроза корпоративному флотскому уродству).
А чтобы усвоилось, в конце курса кораблевождения, то есть по окончании второго или в начале третьего курса, устраивают так называемый Дальний Поход. За него дают значок, который с вашей широкой груди сразу же указывает первому и второму курсу его настоящее место в жизни. А еще в Дальнем Походе бывает Заход, в какой-нибудь социалистический африканский порт. Чтоб показать арабам прелесть ношения демисезонных черных суконных штанов жарким (это ничего не сказать) июльским средиземноморским днем.
Кому-то тут, кажется, в голову пришло сравнение с круизом. Я попросил бы вас немедленно очистить воображение. И следовать мои указаниям. Слушайте внимательно:
Пресная. Вода. В умывальники. Подается. Два. Раза. В сутки. На. Пять. Минут.
Температура. Воздуха. Плюс. Сорок. Кондиционер. Левого. Борта. Не. Работает.
Круглые. Сутки. В кубрике. Воняет. Говном.
Шампунь. И мыло. Соленой. Забортной. Водой. Из волос. Не. Вымывается.
Голые. Пятки. Пристают. К раскаленной. Верхней. Палубе.

Бассейн? Гальюн!
Солярий? Трюма!
Тент? Вонючая простыня!
Девушка в шезлонге? Пердящий однокурсник на верхней шконке!
Коктейль? Компот из прошлогодних носков!
Дискотека? Безжалостные звезды в секстан в три часа ночи!

И очень, очень, очень хочется спать!

Курсант из камбузного наряда волочет здоровенный лагун с отходами в корму, дабы метнуть остатки харчей Посейдону, но поскальзывается. Надо же, прямо у трапа вниз, в 7-й курсантский кубрик. Спонтанно, но метко нацеленный лагун с грациозным переворотом исчезает прямо в аккуратном прямоугольнике люка. Ровно за секунду до этого, палубой ниже, дневальный полез по этому трапу снизу вверх, уткнувшись в конспект по мореходной астрономии. Да-а-а… Камбузник, ясное дело, тут же сотворил ноги со скоростью света. Пробегавший еще через секунду старпом вскользь поинтересовался у бедняги, это ж сколько нужно было сожрать, чтоб так мастерски обблеваться самому, да еще и загадить весь трап и тамбур по щиколотку.

Как оно? Не-е, на самом деле там было прикольно:

Второй взвод, втыкаясь носами в высокие штурманские столы учебного класса, что под астрономической палубой, ведет Ущербный Корабль (УК) 'Зимный' через Босфор и Дарданеллы. В смысле, отслеживает его движение по береговым навигационным ориентирам. Дай им реально поштурманить - не видать Стамбулу больше его роскошных мостов. И так половина обучаемых уже активно развивает аварийность, условно, - на картах, - въезжая в шикарные минареты по обе стороны пролива.
Занятие ведет капитан второго ранга Толстый.
- Фуева, фсё фуева, - бормочет сей опытный судоводитель (вытащивший в свое время авианосец 'Киев' на мель до осушки винтов), раздавая пинки и подзатыльники дремлющим 'голубям', - ни фуя фы ни умеити….
И как раз сегодня курсанты должны научиться читать морские карты - разбираться в обозначениях навигационных знаков, глубин и грунтов.
И вот, когда Босфор, встроенный в Стамбул (или наоборот), остался позади, неизменный катер-фоторадиоразведчик, обожравшись квелых видов курсантских морд, отвалил влево, а особист, разрядив ПМ, проглотил комок секретных документов и выпил в каюте шнапса, капдва Толстый решил проверить знание морских карт.
- Фот фы, фы, - ткнув пальцем в длинного Максимку Архангельского, насаженного подбородком на измеритель и мирно спящего, произнес виртуоз навигации, - Фот эта, - и другой палец Толстого уткнулся в карту, - Фто?
На желтом греческом побережье под пальцем Толстого и прямо напротив нанесенного Максимкой места 'Зимнего' по счислению, обнаружилась черная точка и надпись: 'Папия 501' Надпись эта была до отвращения чуждой остальным обозначениям карты, где указывались маяки с цветом, проблесковым периодом, секторами, створные знаки, песчано-илисто-глинистые кусочки морского дна, причудливо изогнутые изобаты… Почти все они имели обозначения типа 'Пра1Гл8Мб04з', и в из расшифровке Максимка уже наблатыкался, а тут - 'Папия 501'. Что это, за ногу, означает?
'Полный аут', - думал Максимка, - 'Валит, гад. Нет на этой карте ничего, ничегошеньки сложнее. Ну почему, почему именно меня, а?'
- Ну, - повис над душой Толстый, - фто эта, а?
- Это?
- Та, эта?
- Вот это?
- Именна-а.
- Это… это навигационный ориентир, э..э, более того, именной (?!) проблесковый маяк… белого цвета… постоянно светящий в секторе…
Тут в голове Максимкиной мелькнуло, что градусов на свете бывает всего 360, но доклад, как это часто бывает у военных, уже был на языке, и общение с мозгами могло состояться только в следующую мысленную фазу, а для этого надо было что-то сказать… В общем, изучайте автомат Калашникова, он устроен по принципу военного ума. Патрон из патронника обратно в магазин сам не залазит. Так что:
- … пятьсот один градус! - закончил Максимка свою мысль.
- Прафо! - в заинтересованной тишине промолвил Толстый, - Прафо! Па-а-сма-трити фсе напрафа!, - театрально простер руку и неожиданно произнес совершенно четко:
- Ну, и где вы видите постоянный белый огонь? А?
- Нету, - произнес кто-то за спиной. Греческий берег, несомненно, имел видимые ориентиры, но 'ничего, конечно, не светилось', да и не могло светиться в полдень по Гринвичу.
- Нету, - так же правильно подтвердил Толстый в теперь уже мертвой тишине, - Пятьсот один градус. По Фаренгейту. О Зевс! За что же ты так обычную, рядовую гору Папию, высотой 501 метр?

До конца похода Максимку ласково величали 'Пятьсот первым'. Он не обижался.

АНТИФЛОТСКАЯ МЫШЬ

- Товарищи, наш корабль следует курсом 90 со скоростью 18 узлов. За время похода пройдено 2540 морских миль. Международные новости: президент США Рейган предложил оборонный бюджет, в котором втрое увеличены расходы на программу ?Звездных войн?... Новости корабля: в заведовании боевой части один найден акулий плавник, спрятанный матросом Налитовым в распределительный щит, питающий репитеры гирокомпасов. Покрытый серебряной краской плавник создал аварийную ситуацию и привел к нарушению курса корабля, что замедлило выполнение поставленных нам партией и командованием задач! Личное дело Налитовf будет рассмотрено на ближайшем комсомольском собрании. О приятном: сегодня у лейтенанта Побегайло день рождения. Ему исполнилось 24 года. Поздравим его всем экипажем с наступлением солидного возраста. В его честь звучит песня народной артистки Эстонской ССР Анне Тынисовны Веске ?Позади крутой поворот?. Заявку на эту песню прислали также наши коки матросы Керимов и Буренко.
На экране телевизора, установленного в кают-компании, вместо ?героического? лица замполита появилась табличка ?Телестудия ССВ-493?, но вдруг упала, являя вместо рекламной заставки безмятежное лицо матроса - оператора, вальяжно сидящего в кресле в робе без гюйса. Уголок рта командира корабля спикировал вниз, старпом прикусил губу и быстро вышел в направлении телестудии. Через минуту мы с наслаждением смотрели новое по формату ток-шоу: с кратким, но информативным экшеном и мастерски подобранным звукорядом. Малахов, вы - пацан! Камера съехала вправо; мелькнул чей-то тяжелый волосатый кулак; командир корабля сложил руки на пузе и прикрыл глаза.
- Паззады круты-ой пауррот...фсе паззады! - завыла тогда народная, сегодня ?звезда за 1.5 тыс. у.е. за вечер? Веске.
- А позади у нее, точно, крутой обвод, плавный! - вздохнул механик, с сожалением проведя рукой по свежевыбритой голове. Глаза других сидящих офицеров были как иллюминаторы - круглые и стеклянные. Никто не улыбнулся реплике, боясь пустить слюну.
...

- Товарищи, сегодня 161 сутки похода, наш корабль следует в базу курсом 270, со скоростью 19 узлов, покидая Гавайские острова - оплот американского милитаризма, где мы стали свидетелями испытаний противоракетного оружия зонтичного типа, доказав, что действия американской военщины - блеф, направленный на раскручивание нового витка гонки вооружений. Международные новости: Продолжается международная акция в поддержку лидера Африканского национального конгресса Нельсона Манделы, томящегося в застенках апартеида...Новости корабля: лучшей боевой частью признана БЧ-1, уверенно ведущая нас домой. Лучший специалист по итогам недели - старший матрос Налитов. В его честь звучит песня Анне Веске ?Позади крутой поворот?! - не моргнув глазом закончил замполит.
- Паззады круты-ой пауррот...
Уголок рта старпома рухнул до подбородка; экшеном занялся командир.
- Валерий Ссаныч, вы издеваетесь над нами?! - орал кэп в трубку телефона, - Да что угодно! Хоть ?огурцы? ставьте! Вы...полняйте!
- А зря! - прошептал механик, с сожалением проведя рукой по густой седой шевелюре.
- Ведь я сажаю алюминиевые огурцы, а - а на брезентовом поле, - начал тошнить неизвестный корейский певец. Кто ж тогда знал, что это - будущий великий Цой. Командир взвыл и понесся в сторону телестудии. Экран удалил певца, показал открывающуюся дверь, львиное лицо кэпа и внезапно погас. Лесин, вы - пацан!

Вечером, устав от Малежиков, деревни Комарово и Фридрихштатт - палацов, я поднялся палубой выше, сел в кресло и включил ?специальный? телевизор, все еще уверенно принимающий эфирное вещание с острова Оаху. На экране резвились пузатые мыши и вислоухая собака.
Хлопнула дверь - в помещение вошел замполит, ненавидяще глядя на питомцев Диснея.
- Кстати, Валерий Ссаныч, почему бы нам не записать несколько мультфильмов о Микки Маусе и не пустить в корабельную трансляцию? Люди уж больно устали смотреть одну видеокассету пять месяцев! - наивно посоветовал я нашему медиамагнату.
Глаза замполита стали как иллюминаторы в лазарете: матовые и стеклянные.
- Я смотрю - вы что-то не понимаете, товарищ капитан-лейтенант! - угрожающе прохрипел он.
...
Через месяц мы швартовались к стенке 37 причала в бухте Золотой Рог. Корабль встречали с оркестром, высказывая уважение к экипажу, отлично выполнившему задачи боевого похода. Улыбки адмиралов подтверждали это. Потом была встреча с семьями и совместный ужин в ресторане ?Челюскин?. Замполит на него не пришел...
Утром, возвращаясь с подъема флага, я услышал команду по корабельной трансляции:
- Офицерам корабля собраться в кают-компании на экстренное партийное собрание!
Удивленно собрались, сели, увидев в президиуме рыбоглазого инструктора из политуправы флота. Встал замполит, и я...услышал:
- Слушается личное дело коммуниста Navalbro, пытавшегося проводить буржуазную пропаганду на борту корабля в боевом походе!
Потом он съел Микки и Минни, а от Плуто остался один хвост. Я был в ступоре, но меня отстояли друзья и командир. Медаль ?За БЗ? мне тогда не дали, подарив ее заму, который вскоре ушел на повышение в Политуправление. Позже он пару раз появлялся на парадных мероприятиях бригады, и я не мог сдержать улыбки, видя матовый железный кругляш на его груди. Мне мерещилось, что на аверсе медали четко проступают мышиные уши.

Морпехи и полиция

Данная история рассказана лицами, утверждающими что они были ее участниками.

Несколько морпехов были приданы Лос-Анджелесскому управлению полиции и были посланы на поддержку полицейских на вызов об ограблении магазина.
На месте преступления, полицейский сказал морпехам "прикрыть" его, когда он будет подходить к магазину ( для полиции, "прикрыть" значит направить оружие в сторону возможной опасности, для морпехов это значит "прикрыть огнем").
Морпехи начали обстреливать магазин. Они успели выпустить 178 патронов, прежде чем их успели остановить.
Грабитель, очевидно, слегка напугался. Он позвонил 911(американская версия 02) и заорал: "Они в меня стреляют!"

ВЫ ТОЛЬКО НЕ ВОЛНУЙТЕСЬ...

- Зря они это сделали, - Толян вздохнул и опустился на четвереньки, чтобы прикурить от электрообогревателя. Проделывал он это, наверное, раз в двадцатый, и спираль обогревателя была уже почти сплошь покрыта аккуратными вонючими кучками прикипевшего табака. Спички в Мирной были дефицитом, стоимость десяти коробков доходила подчас до бараньей ноги, поэтому их берегли. А за электричество платить было не принято.
Я тоже считала, что зря. Совершенно зря «они» отправили Юрку обезвреживать устаревшие боеприпасы.

Утром я видела Хорошевского в Безречной - он мельтешил вокруг двух больших грузовиков и всячески мешал бойцам загружать в них какие-то большие ящики. Потом весь день из-за дальних сопок доносились глухие, почти беззвучные разрывы, но я не связала их с Юркой. Как-то не приходило в голову, что на станции еще осталось что-то, способное взорваться.
А пугающую новость мне сообщил Толян всего час назад, когда вдруг в неурочное время в квартире погас свет, и я вышла на площадку посмотреть, что случилось.
На площадке я обнаружила своего соседа, пытающегося со свечой в руке устранить неисправность в распределительном щите.
- На, подержи, - без предисловий он сунул мне свечку и полез на табуретку, - Это я все обесточил. Ванну грею.
Эта процедура у нас обычно выполнялась двумя-тремя большими кипятильниками, которые подвешивались на неструганые штакетины, уложенные поперек ванны. Для местных электрических сетей задача, конечно, почти непосильная.
- Щас поправлю. Давно все собираюсь сде...
В щите что-то хлопнуло, задымилось, в моей прихожей вспыхнул свет, а Толян с грохотом слетел на пол, подвывая и чертыхаясь. Из его левой ладони шел дым.
Тогда-то, сидя на полу и дуя на обожженную руку, он мне и сообщил:
- Лен, Юрка обещал к восьми вернуться, просил ванну нагреть... А его до сих пор нет. Я волнуюсь.

И вот уже второй час мы волновались вместе, сидя в их холостяцкой кухне. Разрывы в степи давно смолкли, ванна успела уже трижды нагреться, остыть и снова нагреться, из ванной комнаты несло подвалом и прорвавшейся теплотрассой, а Юрки все не было.
Меня всегда удивляло, как человек Юркиного склада мог выбрать делом своей жизни ремесло сапера. И не только выбрать, но и дослужиться до капитанских погон, не получив видимых увечий. Сам Юрка любил говорить:
- Сапер ошибается только один раз - когда становится сапером.
Говорил он это обычно после второго-третьего стакана, пригорюнившись и подперев щеку рукой. Когда его жена Валентина дезертировала из Забайкалья к родителям, в Юркин перечень добавилась еще одна ошибка:
- И второй раз - когда женится...
Но несмотря на такое неуважительное Юркино отношение к его героической профессии, я в глубине души всегда была готова ко всему. С Юркой могло стрястись все, что угодно. В лучшем случае он мог взорвать по ошибке не то, что нужно - железную дорогу, например, а в худшем... Мы с Толяном одновременно, - я видела это по его глазам, - подумали о худшем. Но, как оказалось, каждый о своем. Секунду посмотрев на меня диким взглядом, Толян сорвался с места и бросился в коридор, я заспешила за ним. Конечно, запах гари я чувствовала и раньше, но списывала его на истыканный сигаретами обогреватель или на обожженную ладонь своего соседа. В отличие от меня, Толик умел по запаху различать горящие предметы и безошибочно определил, что недавно собственноручно установленная им электророзетка, в которую мы подключили оба кипятильника, не справилась со своей задачей. Розетка располагалась рядом с вешалкой для одежды, и прозрачный голубоватый огонек уже с застенчивым шепотом поедал рукав единственной Юркиной цивильной куртки. Вешалку Толик тоже построил сам, ориентируясь по книге «Умелец в доме». Когда я впервые увидела эту книгу у него в руках, ее название вызвало у меня смутные ассоциации с агитплакатами, которые обычно вывешиваются в районных поликлиниках - вроде «Осторожно, холера!»
- Воду, быстро!!! - заорал Толян и рванул на себя вешалку вместе со всем, что на ней висело, прихватив заодно и кусок стены.
Даже если бы я знала, что Толян не успел выдернуть штепсель кипятильника из розетки, я все равно, наверное, зачерпывая воду железным ведром, оперлась бы свободной рукой на край ванны. Так изящнее, знаете ли...
Не помню точно всех сказанных мною слов, но когда я, треща и искрясь от испуга и бешенства, выскочила в прихожую, Толян, продолжая топтать сваленные на пол обгоревшие лохмотья, насмешливо заметил:
- А еще, я читал, одна баба, когда ее молния шарахнула, по-иностранному начала говорить...
Вместо ответа я вдохновенно выплеснула ведро воды на его тапочки. Толик взвился под потолок.
- Ты что, сдурела?! Кипятком!...
- Да какой кипяток, она еще не нагрелась толком... У тебя тапки горели!
- Тапки, тапки... А на службу я завтра в чем пойду, ты подумала? Оно ж не высохнет!
- Так что, лучше было бы если б оно сгорело?
- Да хрен с ним, я бы огонь сбил...
- А чего ж орал - «воду, воду»?
- Кто? Я орал?
- А кто? Я, что ли?
- Ты орала, когда тебя током долбануло...
- А про воду - ты!
- Да не п***и!
- Сам не п***и.

Этот вечер мог стать последним вечером нашей дружбы, но тут в дверь постучали. Три четких размеренных удара. Толян выронил из рук свою насквозь промокшую парадную шинель, я - ведро. Юрка так не стучал никогда.

За дверью стоял человек в военном бушлате, таком же, как у Юрки. Но это был не Хорошевский.
Шапка с завязанными под подбородком ушами была покрыта густым слоем инея, что делало человека похожим на печального Деда Мороза. Иней таял и сползал по его щекам. Дед Мороз медленно, с очень ответственным выражением на лице, развязал тесемки, стащил шапку с головы и аккуратно возложил ее на согнутую в локте руку. Нашим поздним гостем оказался капитан Шабров, замполит Юркиного батальона, и что-то в этом его жесте меня испугало. Толян тихонько охнул.
Стоя очень прямо и глядя поверх наших голов, Шабров поднял палец и отчетливо произнес:
- Вы только не волнуйтесь. Юра...
Губы замполита продолжали шевелиться, но я уже не слышала, что он говорил, да и говорил ли вообще - не уверена.

Теперь я точно знаю - когда захочу сжить кого-нибудь со света, я явлюсь к этому человеку поздним вечером с непокрытой головой, подниму кверху палец и скажу:
- Вы только не волнуйтесь.


Я почувствовала себя марионеткой, у которой вдруг оборвались все ниточки. Толян побелел:
- Что с ним?
- Сейчас - точно не знаю, - медленно ответил замполит.
- А где он? - Толик зашарил глазами по прихожей в поисках бушлата, явно собираясь бежать к Юрке, где бы он ни был.
- Там... Хотя точно уже не знаю.
- Ну что хоть произошло?
Замполит пожал плечами. Отчаявшись получить хоть один внятный ответ, Толян поставил вопрос глобально:
- Но он хоть живой?!!
Замполит сосредоточенно нахмурился, вспоминая, но Толикова хитрость не удалась.
- Не знаю, - был ответ, - Вообще после такого мало кто выживает.
- Черт побери, - заметался Толян, - Где же его искать? Ладно, я сейчас...
- Не надо, - все так же медленно произнес Шабров, - Там уже управились без вас.
- Ну вам что, трудно сказать?! - Толян почти визжал, - Хоть что-то вы знаете?!
- Ничего... Меня просили сказать, чтобы вы не волновались. Я сказал. Ждите.
С этими словами Шабров развернулся, словно исполняя команду «кругом» в замедленном темпе, и, тщательно переставляя ноги, двинулся к лестнице. Только тут до нас дошло, что замполит глубоко, прочно и безнадежно пьян. Впрочем, нашу тревогу это только усугубило.

Закрыв за Шабровым дверь, Толян медленно двинулся в кухню. Я суетилась позади, пытаясь забежать то с одного бока, то с другого, но в узком коридоре это было невозможно.
- Толь, а Толь, что делать-то будем?
Толян пнул ногой груду тряпья, в которую превратились их с Юркой шинели и куртки.
- А что мы можем?... Раньше утра в любом случае - ничего. У тебя хоть адрес-то Валькин есть?
- Да нет... Откуда?
- Черт, говорил я им...
Никогда раньше я не видела Толика таким притихшим и испуганным.
- Как ты думаешь, в батальоне знают? Может, туда сходить?
- Давай сходим, - согласился Толян и добавил без всякого перехода, - Сто грамм хочешь?
- Хочу.
Но идти нам никуда не пришлось. Не знаю, как обстояло дело в батальоне, но в нашем подъезде, оказывается, знали все. Правда, не больше нашего.
Уже через полчаса в Толиковой кухне, привлеченный запахом ста грамм, образовался прапорщик с третьего этажа с банкой самогонки, майор из двадцать первой квартиры с женой и дивизионный начвещ из соседнего подъезда. Все знали, что с Юркой что-то случилось, но что именно - каждый выдвигал свою версию. Практичный начвещ предположил, что Юрка, побабахав для виду несколько снарядов поплоше, поехал в Китай продавать остальные. Жена майора из двадцать первой квартиры вспоминала все известные ей похоронные обряды, приметы и традиции и пыталась продиктовать мне меню для поминок. Прапорщик с третьего этажа подсчитывал, какую компенсацию получит Валентина в связи с потерей кормильца.
- Погодите, - просветлел вдруг Толик, - Шабров же не сказал, что он погиб! То есть он не был уверен. Может, он в госпитале?
- Точно! - воскликнул начвещ, - Пшли...
- Во! - обрадовался прапорщик, - Вперед! Щас я только еще за одной сбегаю.
- А мне не в чем идти, - расстроился Толян, - Что не сгорело, то промокло.
- Толик, я дам тебе одеяло, - от чистой души пообещала я.
- Правильно! - поддержал начвещ, - Сегодня обойдешься одеялом, а завтра я тебе три шинели дам. На Хорошевского пока можно одну-две оформить.
- Валяй, тащи одеяло!
С небывалым энтузиазмом вся наша компания засобиралась в госпиталь. Нас не остановило даже то, что время давно перевалило за полночь, и что госпиталь находился в Безречной, в тринадцати километрах от нашей станции. И мы туда пошли бы.
Но не успела я вскочить, чтобы бежать в свою квартиру за одеялом для Толяна, в коридоре послышался какой-то шум, и в дверях кухни возник Хорошевский, черный и блестящий, как злобный мавр. И, судя по глазам, дьявольски голодный.

Жена майора на полуслове оборвала свой рассказ о том, как положено обряжать покойников. Сам майор несколько раз часто поморгал и сказал:
- Не понял..., - в его голосе сквозило явное разочарование от того, что кто-то испортил нам такой дивный вечер.
Прапорщик перекрестился и поспешно спрятал банку с самогоном за занавеску.
Юрка обвел нашу компанию недобрым взглядом и мгновенно сориентировался в обстановке:
- Все сожрали?
- Нет, полбутылки еще осталось, - прошептала я.
- Ясно... Ванну хоть приготовили?
Прочитав ответ на наших лицах, Юрка рассердился.
- Ну я же просил! Пьете тут... А человек приходит грязный, как собака, и что ему делать?
- Юр, а Юр, - Толян попытался все объяснить, - Мы тут... ты... разминирование... Шабров... «не волнуйтесь»... в госпиталь, короче...
- Какое, на хрен, разминирование?! Вы что, с ума все посходили? Я уголь разгружал!
Юрка долго еще бушевал, рассеивая по квартире облака угольной пыли.
- Как идиот! Целый вагон! Один! С тремя бойцами!
Толян сидел, испуганно вжавшись в стену:
- Юр, но ты же сам сказал...
- Ну говорил, говорил, что я поеду, потому что Малахов болеет. А он вышел сегодня. Он и поехал. А я... Как идиот! Один! Целый вагон! А Шаброва попросил зайти, сказать, что задерживаюсь и чтобы про ванну не забыли. А вы... Вот как я теперь спать буду? А?
Юрка хлопнул себя по бокам, и в кухне на несколько минут потемнело.
К счастью для нас, сердиться всерьез Хорошевский не умел. Узнав о странном визите Шаброва, он рассмеялся, и по его черному лицу разбежались белые трещинки.
- Ладно, черт с вами. Ленка, я тогда свою постель к тебе в машинку принесу стирать. Наливайте.


Разошлись мы уже под утро.

Вновь я встретилась со своими друзьями за ужином на следующий день. От Юркиного оптимизма не осталось и следа. Намахавшись накануне лопатой, он заработал себе радикулит, насморк и потерял меховую рукавицу. Кроме того, у него явно были какие-то неприятности на службе.
Мы с Толяном наперебой пересказывали Хорошевскому события предшествующего дня, пытаясь вызвать у него хотя бы подобие улыбки, но все было напрасно.
После того, как Толян в шестой раз рассказал о своем поединке с распределительным щитом, постепенно доведя силу удара до двух тысяч вольт, Юрка вздохнул и печально произнес:
- Лучше бы я и в самом деле умер.
Толик поперхнулся.
- Юр, ты чё? Ты чё несешь-то?
Юрка вздохнул еще печальнее.
- Да я уголь вывалил у нашей кочегарки. Дверь входную завалил. А там смена - два бойчишки... Комбат меня..., - Юрка сделал красноречивый жест.
Толян заржал.
- Юр, да они тебе спасибо скажут! Там же тепло! А еду будете им в форточку просовывать.
- Ну да, - поддержала я, - А печки будете топить, и за зиму их потихоньку откопаете... Да что за зиму - за месяц управитесь!
- За зиму! - с горьким упреком воскликнул Хорошевский, - Уголь вааще был для штаба дивизии. Ванюшин звонил сегодня. Комбат меня опять..., - Юрка повторил свой красноречивый жест и вздохнул так, будто хотел выдохнуть душу:
- Если б за зиму!! Завтра буду обратно загружать.

«А мы служили на крейсерах» -12
(Совершенно не придуманные истории)
Похожее есть у Покровского, но из песни слово...


Про политработников сказано уже немало .
И в основном плохо...
Но надо сказать, что были среди них разные люди - как и везде. Вопрос в том, что «Глупость каждого видна» (Петр 1) особенно , когда начинает человек говорить. А уж «политбойцу» без разговоров, речений, и т.д. - никак. Строевой еще может спрятаться за командными словами, разбавляя их иногда матом для связки, и не демонстрировать свой интеллект.
А у политработника главное оружие - язык. И тут уж имеющий уши да слышит....
Но, в общем - то я не об этом, не хочу осуждать или петь панегирики замам - они были кровь от крови и плоть от плоти народной.
Но вот если звание «политбойца» накладывалось на какие - то личные качества.....
Пришло нас - лейтенантов на крейсер аж двенадцать душ - в том числе два политработника. Один из них - Турин - был уникален своим ростом. Как говорит Верка - сердючка - метр с кепкой в прыжке. Как и все малорослые люди имел он «комплекс Наполеона», то есть ходил не спеша, говорил (как ему казалось) внушительно и емко, в общем, компенсировал свой малый рост важностью (за порученное дело, надо думать) и серьезностью. В наших лейтенантских шутках, междусобойчиках, и - что говорить - пьянках участия не принимал, с серьезным видом отметая все предложения, как не соответствующие его высокому статусу пламенного трибуна и воспитателя личного состава.
А стояли мы в «вялотекущем» ремонте. То есть крушили не торопясь работяги наш «корабиль» - ну и что - то конечно восстанавливали.
Вот и восстановили , то есть отремонтировали гальюн в верхнем офицерском коридоре. Все бы ничего, работает все исправно, но вот беда, писсуар установили на недосягаемой высоте.
Ну ладно, поставили и поставили, акт приемки на выполненные работы подписали - и бог бы с ним.
Только гальюн этот был в аккурат у каюты старпома. А старпом (16 лет на крейсере, с лейтенанта) учился заочно в академии. В командиры готовился.
Нуте - с. приезжает старпом из академии, приступает к исполнению.....
Через день, в кают - компании, на предобеденном собрании офицеров, старпом изрек:
- Мех (механик), а чего в моем гальюне писсуар так поставили?... Я прыгал, прыгал...
Турину голову мыть, что - ли?
Салон кают - компании полег...
Турин с красной физиономией, как - извиняюсь - обоссаный выскочил вон.
Уж не знаю, опустили писсуар, нет, - меня на другой крейсер перевели.
Но, встречаясь с Туриным потом иногда на Минке, я все время представлял его голову в писсуаре - и не мог говорить с ним серьезно....
Хоть может он был и неплохой человек...









«А мы служили на крейсерах»

Постскриптум.

Крейсера, крейсера....
Впервые увидев вас одиннадцатилетним мальчишкой -
С центральной городской горы -
Спустившись по матросскому бульвару на площадь Нахимова -
Я кажется с первого вздоха влюбился в ваши хищные темно - серые корпуса, приплюснуто сидевшие в зеленой воде Севастопольской бухты.
Довоенные еще «Слава» и «Ворошилов» - и новые - тогда «Кутузов», «Ушаков», «Жданов», «Дзержинский».
А потом, первый раз оказавшись на сигнальном мостике во время ночного выхода в море, - моя душа замерла от счастья этого беззвучно - стремительного полета по лунной дорожке, в той магической тишине крейсерского хода, когда, приглушенный удаленностью палуб и надстроек, шум нагнетающей вентиляции котельных отделений воспринимается как шум тока крови могучего организма, а отдаленные команды и доклады ГКП - как мысли, стремительно пробегающие в голове этого организма, всего лишь фоном, который не слышит сам организм, и остается лишь восторг своей силой, своей способностью заглянуть за горизонт....
Счастье и восторг полета ....
Крейсера, крейсера...
Навсегда останутся в моем сердце стремительный всплеск ваших надстроек, сюрреалистическими ладьями выраставших из чисто отдраенных палуб...
Останется грозная мощь башен главного калибра, с маслянисто - шипящим шорохом броневых дверей.
Останется блестящая отточенность службы, с ее казалось бы ненужными - для постороннего человека - формальностями, вызывающими у непосвященных только недоумение....
И в этом - правда и суть ваша, крейсера....
Нет мелочей...
Ведь и у птицы свободный полет возможен, если есть все перья....
Ах, как вы летели над морем, мои крейсера....
И вас нет....
И нет флота....
Хотя может быть многие думают по - другому...
А я иногда - очень редко - еще лечу вместе с вами над застывшей полосой лунного света, туда, за горизонт, за пределы возможного, со сжимающимся от восторга сердцем, и чувством, что все еще впереди, и счастье, и жизнь, и дорога...
Крейсера, крейсера...

+++++++++++++++++++++++++++++++