КОМАНДИР.

Всё никак не получалось написать о Командире. И сейчас, наверное, не получится. Не хватает красок и умения ими пользоваться...
Ежегодно, несмотря на зачастившие в последние годы инфаркты и микроинсульты, вначале в Питере, а через пару недель в Москве, в безукоризненной адмиральской форме он принимает доклады о построении экипажа по случаю торжественного подъёма Военно-морского Флага СССР на такр “Минск”. Всё, как положено: оркестр, “Встречный марш”, “Здравствуйте, товарищи!”, “Поздравляю вас...”, “Ура! Ура! Ур-а-а-а-!!!” Безукоризненный поворот “кругом”, и слегка влажные глаза.
Потомок осетинских князей с внешностью и статью Кларка Гейбла или Муслима Магомаева в лучшие их годы (нет, это они на него были похожи), тайная мечта многих представительниц прекрасной половины человечества - он, как внешними так и внутренними качествами олицетворял “Минск” с его красотой, величием и здоровым, контролируемым интеллектом, высокомерием.
“Мой катер - к моему трапу!”, “ПЭЖ! - почему у меня крен на левый борт?”, “Я сегодня летаю...” - эти и другие, вошедшие в историю перлы стали привычной и неотъемлемо-привлекательной частью его имиджа.
Путь в командирское кресло второго отечественного авианосца Командир прошёл через ступени командирства на большом охотнике, сторожевом корабле проекта 50 и крейсере пректа 68-бис. Зачастую командиров крейсеров назначали сразу комбригами, а следовательно факт назначения на такр равнозначно играл гранями почёта, доверия и... неблагодарности. Комбригами, молодых и рвущихся, было кого назначать. А на авианосец нужны были зубры! Подобную судьбу со временем разделили и командиры тяжёлых атомных крейсеров.
Соколов, Пыков, Гокинаев, Саможенов, Ясницкий, Черных, Ковальчук, Здесенко - оттянув с запредельными нагрузками лямку, назначались на “почётные” предпенсионные должности в большинстве своём не дотянув до “пауков” на погонах. “Мавр своё дело сделал, мавр...”
Иногда в его кораблевождении мне, пестрожопому вахтенному офицеру, чего-то не доставало. Ну, почему бы не пронзив боны на среднем и с “якорь на скобу!” не сделать какую-нибудь умопомрачительную циркуляцию, замерев на мгновение у места постановки, а затем после лёгкого “толчка” на инерции заднего хода не размотать с грохотом якорь-цепь?! А потом я понял, что он ни разу нигде не ошибся: ни одного промаха, повторного подхода, героического исправления собственной предыдущей ошибки.
Драл? Ну, а как же! Интеллигентно драл. От чего иногда появлялся стыд - чувство противопоказанное настоящему флотскому офицеру. А ещё он не курил. И на мою радость в ходовой рубке и салоне и кают-компании была экологически чистая обстановка, что было суперредчайшим явлением на кораблях ВМФ.
Всё, довольно. Я же предупреждал, что не получится.
Поэтому в завершение предлагаю два негероических штриха для более полного восприятия образа.

Иногда незначительные нюансы в поведении человека указывают на его настоящую суть: снимают лоск, наносную уставность или наигранную бесшабашность “рубахи-парня“. И сам собой возникает вопрос: а знаю ли я его таким, каким он есть на самом деле... Но порой незначительные на первый взгляд ситуации расставляют всё по своим местам.
Мои друзья Филимонов и Меньшиков попали в севастопольскую комендатуру. Попадать туда было вовсе не обязательно. Но разве мог блестящий Филимонов промолчать на реплику помощника коменданта гарнизона знаменитого капитана Анисимова:
- Товарищ капитан-лейтенант, вы пребываете в нетрезвом состоянии!
Промолчи - и вопрос закрыт. Но не тут то было:
- Товарищ капитан, а не будете ли Вы так любезны подсказать: в каком состоянии я должен выходить из ресторана “Дельфин“ в двадцать три тридцать?
Это было покруче красной тряпки для быка или скипидара для определённой части тела.
- Шо?! У камору!!! - Загремевшие по асфальту кованые сапоги предшествовали стремительному полёту в пыльный кузов комендантского УАЗика упакованного в образцовую форму авианосного офицера. Следом туда полетел и его друг, оставивший прекрасных дам с целью оказания помощи попавшему в беду боевому товарищу...
На следующий день из комендатуры их забирал лично Командир. У железнодорожного вокзала в районе “автопоилки” Виктор Александрович приказал водителю затормозить. Не глядя в мятые не вызывающие сочувствия рожи, но эмоционально пропустив момент сквозь призму морского братства, он протянул через плечо “трояк“:
- Три минуты вам, приведите себя в порядок. Время - ноль!..

7 декабря 1978 года моему отцу исполнялось пятьдесят лет. Находясь в каких-то пятнадцати часах езды поездом от родительского дома перед убытием на край Земли, непременно хотелось поздравить его лично. Но как это сделать? Сдача второй курсовой задачи с почти ежедневными выходами в море. Вот уже неделю по метеоусловиям плавсредства не посещают наш внешний рейд, да и случай мой не предусмотрен
уставами, приказами и наставлениями. Но - о чудо!- на борт садится какой-то шальной Ми-6 с участниками какого-то очередного совещания по “минским“ проблемам. Неконтролируемое решение возникло за минут пятнадцать до планового вылёта вертолёта на берег:
- Ну и пусть не разрешат, пусть даже накажут! Зато буду знать, что всё зависящее от меня я сделал.
С горящими глазами и слегка вибрирующими коленками резко открываю двери салона кают-компании офицеров.
- Товарищ контр-адмирал, разрешите обратиться к командиру крейсера! - запросил я старшего московского начальника, проводившего совещание.
- Что, горит?!
- Так точно!
Под удивлённо-негодующие взгляды присутствующих на неожиданно прерванном совещании, я изложил Командиру свою проблему, совершенно не надеясь на положительное её разрешение.
- Это - счастье, когда есть возможность поздравить отца с таким юбилеем, - и голосом, лишённым ложного пафоса, продолжил. - А я не имел такой возможности. Мой отец погиб на фронте. Четверо суток хватит? Добро!
Впервые c другом-доктором мы покидали “Минск“ на вертолёте. И не беда, что обратно я уезжал из дома в самом разгаре торжества без и провожающих. А затем в течение трёх суток по возвращении, не имея возможности попасть на крейсер, ни на минуту не усомнился, что правильно сделал, вернувшись точно в назначенный срок.
Спасибо, товарищ Командир!

Награда

Опять дождь, и колено ноет, спасу нет.
Логвин оперся руками о подоконник, провел пальцем, пыльный след. Зачем-то провел еще раз. Вытер ладонь о ладонь и вышел на кухню. Зажег конфорку, поставил чайник.
- Катя, - позвал - тебе ча...
И как ледяной водой плеснули по груди, тяжело на табурет опустился. Восемь дней, восемь дней уже после похорон.
Восемь дней нет Кати.
Встал, прошел в комнату, из ящика фланелевый сверток достал,присел за стол, развернул. Тускло блеснула латунь медалей.
Никакой он не герой, самый обычный набор. Вот только "Красная Звезда". Он получил ее тогда, после ранения. Ранение-то не сказать, чтоб тяжелое было. Посекло мелкими осколками и кусками камня. Да в лицо что-то тяжелое прилетело, щеку всю и скулу распахало. Но вид, говорили, страшный был. Лицо разорвано,гимнастерка в клочьях, кожа как стручки гороховые, позаворачивалась. Его тогда в госпиталь повезли, а Кате в Союз кто-то заботливый из штаба позвонил. Дескать, погиб ваш.
Катя тогда скинула. Долго зачать не могла, когда получилось у них, радовалась очень. А как скинула, так больше уже и не беременела.
Когда заболела Катя, сестра к ним приходить начала. Сначала по утрам приходила, укол делала, потом и по вечерам стала приходить. А больше, сказала, нельзя. Не положено, сказала.
Как-то утром, уснула Катя после укола, увидел Логвин медвежонка с кровати упавшего, любимая игрушка Катина. Она его ведмедиком называла. Поднял, хотел на кровать положить, присмотрелся, а у ведмедика лапы искусаны. Катя, значит, чтоб не кричать зубами сжимала. Взял он тогда этот самый сверток и в сквер поехал, где деньги старые и медали продают-меняют.
Сел на лавочку,развернул рядом, разложил. Рано еще было, долго никто не подходил. А потом чья-то рука медаль взяла. Большая рука, толстая, волосатая. Перстень с черным камнем на пальце,а на другом перстень выколот. Поднял Логвин голову и бритого увидел. Странные глаза у бритого. Блеклые какие-то, и взгляд тоже странный, размытый взгляд.
Таким взглядом человека не рассмотришь, только контур рассмотришь, как на ростовой мишени. Бросил медаль бритый на фланельку, "Звезду" поднял, покрутил в пальцах, тоже бросил. Упала "Звезда", перевернулась. Логвин ее поправил.
Потом большая рука за клапан на кармане Логвиновой зеленой рубашки взялась. Дернула кверху. Нитки выдержали, пуговица пополам переломилась. Вторая рука толстую пачку серо-зеленых денег в карман засунула. А потом сгребла медали вместе с фланелькой и тоже в карман. И голос, опять странный, севший что ли, сказал:
- Чапа, старого домой отвезешь.
В машине Чапа вопросы задавал, да ловко так, не хотел Логвин говорить, а все и выложил. Остановились у дома.
Чапа ручку из кармана между седушками достал, бумагу взглядом поискал, не нашел. Оторвал верхушку у пачки сигаретной, телефон написал. Логвину дал.
- Позвони, скажи что от Чапы, пусть перезвонят, проверят. Они нормально берут, и привозить сами будут.
Почти месяц после того прожила Катя. Спокойно прожила. Только глаза изменились, блестеть стали и зрачки большие.
О ребенке нерожденном часто заговаривала, спрашивала у Логвина,как он думает,мальчик был или девочка. И то-то незнакомое в голосе звенело.
Денег много было, и на похороны осталось. Да еще Дмитрич, зампотех бывший, с племянницей приехал. Огонь девка, все приготовила, накрыла. Хорошие поминки получились. Дмитрич тоже денег привез. Не хотел Логвин брать, да Дмитрич в руку сунул.
- Мне зачем, - сказал глухо, - я свою уже схоронил.
Сестра-хожалка с бумагами помогла, Логвину бегать особо не пришлось. И денег не взяла, только ампулки использованные зачем-то попросила.
Логвин на столе медали разложил, как их носить положено."Красную Звезду"отложил, на другую сторону груди, стало быть.
Перевернул, гайку пальцем крутанул. Задумался.
А ведь получил он свою самую главную награду. Раньше не думалось о таком,а сейчас дороже ничего нет. И быть уже не может. Получил он легкую Катину смерть.
Гайка соскочила со штифта, звякнула по столу. Логвин поднялся, стараясь на больную ногу не опираться сильно, и пошел на кухню. Там заливался свистком вскипевший чайник.

- Да не могло такого быть! В жизни не поверю!
- Не веришь? Да ты у Олега спроси! Мы с ним на этой боевой, на одном корабле, в одной каюте четыре месяца торчали!
- А чего не верить-то? На нашем флоте и не такие истории случались!
(Из разговора одноклассников на годовщине выпуска одного из ВМУЗов)

НЕПРАВДОПОДОБНАЯ ИСТОРИЯ

«Время..., Шапка..., Добро...,* - бежали глаза командира по радиограмме, - трюмного ко мне!
Утомленный сторожевик с надеждой ожидал встречи с танкером. На «Рьяном», скрипя зубами, давно пили опресненную воду, а пустеющие закрома провизионок не давали возможностей для маневра корабельным кокам. Макароны «по-идиотски» опротивели настолько, что тушенка перестала появляться даже на потаенных каютных посиделках. Впрочем, и с другими компонентами к подобным мероприятиям были проблемы. Спирт, по слухам, в мизерном количестве имелся только у командира, тщательно оберегавшего «шило» на черный день.
- Разрешите войти, - старший лейтенант Кожинский переступил порог командирской каюты.
Кэп, оторвавшись от чтения лежавших перед ним документов, внимательно посмотрел на помятое послевахтовым отдыхом лицо корабельного трюмача. Подобный интерес, казалось, мало смущал Михаила. Застенчивый в жизни, он всем своим видом пытался показывать, что его, «старого питона»** волею судеб ставшего трюмным офицером, ничто в этой кораблятской жизни уже смутить не может. Демонстративно осмотревшись и не найдя проблем в интерьере командирской обители, заинтересовался лишь полулитровой бутылкой, стоящей на столе среди вороха бумаг. Содержание сосуда сомнений не вызывало.
- Сегодня рандеву с «Находкой», - перехватил командир взгляд Кожинского, - задача проста: необходимо обеспечить самообслуживание личного состава, но после завершения работы с танкером запас воды должен остаться полным.
- ЭТО забери, - кивком головы указал на предмет Мишкиного интереса, - отдашь, кому надо!
Спустя два часа офицер с подозрительным свертком перелезал через леера и прыгал на палубу пришвартованного рядом танкера.
- Кожиныч, какими судьбами? - раскрыл объятья знакомый помощник капитана.
- Нужно это...,- растерялся старлей от неожиданной встречи, - водички побольше от вас принять!»
- И водички, и солярки, и если нужно еще чего-нибудь нальем! - дыхнул перегаром гостеприимный товарищ, - Пошли со мной!
В каюте, куда привели Михаила, сквозь плотную пелену сигаретного дыма едва просматривались раскрасневшиеся физиономии бойцов танкерного флота.
- Хорошо живете, - разглядел трюмач многообразие застолья,- а это нам для закрепления знакомства не поможет? - и выставил на стол свою бутылку.
- Забери обратно! Мы на Камрань целых двадцать тонн такого зелья везем!
- Не совсем, правда, целых, - уточнил хозяин каюты, отдавая указания заглянувшему в каюту подчиненному.
Минут через тридцать активной фазы застольного единения с палубы покачивающегося за иллюминатором сторожевика успокаивающе донеслось: «Подана вода на каюты и умывальники!» и чуть позже: «Начать самообслуживание!» Там, на «Рьяном», с первыми ударами самозапорных клапанов и ревом обрушившейся в каютные бачки воды начался праздник если не души, то тела.
В каюте танкера в это же время разговоры вертелись вокруг сказочной цистерны со спиртом. Рассуждения о соединении «шила» с водой сменялись лукавым обсуждением проблем объема и плотности. Попытки поделиться облагораживающими суррогат рецептами прерывались тостами «За идеальное соотношение частей спирта и воды!» или очередным «За тех, кто в море!»
В голове быстро зашумело, но вспомнив об обязанностях, Михаил не без труда ретировался из шумной компании. Плутая по коридорам гостеприимного судна, он уже не удивлялся «возбужденному» состоянию попадавшихся навстречу членов команды.
На борту его корабля все шло по плану. По крайней мере, так казалось. По тамбурам и трапам хлопали запретные в обычное время «вьетнамки», тяжелый корабельный дух отступал перед освежающим запахом растворенного мыла. Не успел Михаил до конца оценить обстановку, как трансляция снова пригласила его в каюту командира корабля.
Перед командиром, сидевшим за столом в одних тропических шортах, стоял сифон с газированной водой, стакан и початая двойняшка бутылки, которую Михаил впопыхах забыл на веселом танкере. Неожиданный натюрморт озадачил, а пристальный взгляд начальника смущал необходимостью сдерживать дыхание.
- Много баек на флоте о трюмных рассказывают, - подставляя волосатую грудь под струю воздуха, гонимую тарахтящим вентилятором, начал командир, - но все они какие-то приземленные, с душком. У одних сточно-фановые системы не в ту сторону продуваются, у других топливо с водой, у третьих вода с соляркой.
«К чему это он? - недоумевал Михаил, - Неужели мои опять чего-нибудь начудили?»
- Но ты, я вижу, трюмный правильный, с воображением, - продолжал интриговать командир, - давно хочу с тобой поближе познакомиться. - Садись!
Ощущая подвох, Кожинский с опаской присел за дальний конец стола.
- Наливай! - волевая рука двинула бутылку в сторону трюмача.
- Не пью я... почти, - неожиданное предложение смутило Михаила.
- Неужели?
Нелепость ситуации, в которой оказался, заставила сделать попытку налить себе немного спирта, но указательный палец командира не дал бутылке в нужный момент оторваться от края стакана.
«Сколько здесь? Сто? Сто пятьдесят?- когда держал стакан наизготовку, прикидывал Михаил, - Лучше позже физиономией в подушку, чем сейчас лицом в грязь!» И, тяжко вдохнув, выпил содержимое. Но получилось плохо, от волнения поперхнулся, обожгло... А гостеприимный хозяин на помощь со своим волшебным сифоном не спешил. Придерживая баллон одной рукой, он, казалось, с сочувствием смотрел на бедолагу. Михаил, обливаясь непрошеными слезами, в отчаянном броске кинулся к умывальнику. Но живительная влага не принесла спасения. Клин клином не вышибают! В бачке не вода, а крепкая спирто-водяная смесь! Глаза окончательно вылезли из орбит.
- Вот так же и я... - сифон с водой подвинут в сторону страдальца.
... Аврал закончился. Командир корабля, стоя на крыле ходового мостика, с интересом наблюдал за лихими маневрами танкера, бравшего курс на Камрань. «Чего только на флоте не бывает? - вспомнил он невнятные предположения и оправдательный лепет захмелевшего трюмача, - Но этот танкер действительно НАХОДКА!»
* «Шапка..., Добро...» - Широта..., Долгота....
** «Старый питон» - бывший воспитанник нахимовского училища
"Со слов товарищей записано верно".
С уважением, V.V-rom :)