ЧУКОТСКИЕ ЗАРИСУЕЧКИ.

СЕРЕГА КАЛЯНКАУ

По званию он был сверхсрочник-сержант, по национальности - чукча. Когда начался ельцинский «парад суверенитетов», мужики шутили, что быть Сереге в случае внезапной независимости Чукотки как минимум Главкомом авиации, а то и Министром обороны Чукотки. Ибо чукчи, как малая народность от призыва в армию были освобождены, и Серега был бы в таком случае чуть ли не единственным среди них профессиональным воякой.
Сам по себе Серега был тихим, незаметным, дело свое знал, работая в одной из групп ТЭЧи, периодически попадал в наряды, где тоже звезд с неба не хватал, но и анекдоты про свою нацию никак не подтверждал. Нормальный средний «сверчок».
Но была у Сереги мечта - стать прапорщиком. Для этого он три раза ездил в какую-то дальневосточную учебку (Камень-Рыболов, вроде), откуда его три раза изгоняли за нарушение режима, а проще - за пьянку. Причем в третий раз это было уже при мне и выгнали его за день или два до вручения погон. Поторопились обмыть. Калянкау возвращался в часть и снова вел тихую, беззалетную жизнь младшего авиаспециалиста. С четвертого раза он все же через игольное ушко прошел и стал прапором, наверняка единственным в своем народе.
Но была одна история, которая заставила усомниться в беспричинности анекдотов «про чукчу». Задания на вылет обычно ставились с вечера, в случае «раннего вылета» (вне регламента работы аэропорта) определялось время выезда группы спецов и экипажа на подготовку техники, инструктировались дежурный по части, метеоролог, диспетчер, договаривались при необходимости с гражданским аэропортом на включение средств. Но с утра в случае «раннего вылета» дежурный по части звонил на гражданское метео и узнавал погоду в нашем районе, аэропорту назначения, по маршруту и на запасных аэродромах. Большой точности не требовалось, просто надо было решить «стоит дергаться» на вылет или нет. При этом за полчаса-час до выезда командир экипажа звонил в дежурку, узнавал погоду и принимал решение - ехать с ранья, или перенести вылет на попозже. В случае переноса дежурный или помдеж оповещал заинтересованных лиц. Схема эта была отработана годами и вообще рутинна донельзя. Матерые чукотские капитаны-майоры даже без инструктажей у командования делали все вышеперечисленное «на автопилоте».
А теперь собственно история. С утра мой командир, майор Пасеков, звонит в дежурку. Собирались мы лететь в Анадырь (полтора часа лета) и хотели этим же днем обернуться назад.
- Помощник дежурного, прапорщик Калянкау...
- Серег, доброе утро, это Пасеков. Подскажи погодку в Анадыре.
- Доброе утро, тащ майор, сейчас, минуточку....
Долгая тишина, в трубке слышны удаляющиеся шаги, потом приближающиеся.
- Алё, тащ майор...
- Слухаю...
- Окно замерзло, ничего не видно.
Георгич, пересказывая нам этот диалог часом позже, все еще глупо хихикал, пытаясь представить Серегу, прижавшегося к замерзшему стеклу дежурки в надежде разглядеть сквозь четырехсоткилометровую даль погоду в Анадыре. Окно, кстати, на другую сторону выходило, на восток. Гм. Да.

ПОГРАНИЧНЫЙ СУП

Я уже писал, что ежегодный отпуск - это помесь эпопеи с «Одиссеей». И если туда еще худо-бедно получалось проскакивать 1-2 днями пути, то всех, возвращающихся обратно, ждала неизменная пробка в Анадыре. Причин много - непринятие проездных, недовыплата отпускных денег, невозможность приобрести билет обратно (Анадырь - Провидения) за 2 месяца, погода и пр.
Поэтому самым большим праздником по возвращении из отпуска было увидеть стоящий на анадырской стоянке родной пограничный борт. Если же праздника не случалось, приходилось устраиваться в гостинице аэропорта, а если мест не было (как обычно), то проситься на погранзаставу «Аэропорт» или ночевать в маленьком и душном зале ожидания на сиденьях. Пару раз пристраивался на заставу и я. Само место расположения обрекало эту заставу на роль вечной «гостиницы для отпускников», не гнать же своих на улицу, да еще с дитями. А поскольку после возвращения из отпуска денег обычно оставалось 0 рублей, то волей-неволей приходилось заставу объедать. Правда, потом ведомости с затратами на твое кормление пересылались в отряд и там через прод и фин службы производилось удержание. Но количество продуктов на заставе от этих ведомостей не увеличивалось.
Предыстория длинная, а история проста. Как-то раз на этой заставе на обед я получил кусок хлеба и суп гороховый состоящий из трех (!!!) ингредиентов: воды, соли и гороха. Минимализм в чистом виде. Бескомпромиссный. «Суп гороховый»... а фигли вы хотели? Было б написано: «Суп гороховый на мясном бульоне с картофелем и луковой заправкой» - тогда да, претензии по адресу.

МИХАЛ ФЕДОРЫЧ.

Когда я пришел в эскадрилью, командиром части был Сукноваленко Михаил Федорович. Суровый, но справедливый командир, настоящий летчик, он обладал хорошим чувством юмора и, не будучи записным остряком, периодически выдавал весьма своевременные перлы.
Насколько я помню, еще будучи старшим лейтенантом, он при взлете на «восьмерке» по-самолетному, столкнулся с явлением «шимми» носовой стойки шасси, справился с ситуацией без ущерба для экипажа и пассажиров. Машина, вроде, пострадала. Федорыч тогда долго отбивался от попыток повесить на него всех собак, для чего ему пришлось вплотную заняться вопросами шимми, конструкции и прочности ЛА. В итоге промышленности пришлось внести доработки в конструкцию шасси. Это оказалось проще, чем доказать вину настырного старлея. Но речь не о героизме, просто чтобы персонажа выпукло показать...
И вот решил Михаил Федорович освоить новый для него тип техники - АН-26. В инструкторы был избран мой командир экипажа - неизменный Георгич, а я как молодой правак оказался на подхвате - где погода и условия для связки «молодой летчик»-комэска\летчик-инструктор не подходила, за штурвал сажали меня. Приписками Федорыч принципиально не занимался, хотя иногда и выгонял меня из-за штурвала, чтоб самому еще раз прочувствовать. Но налет шел при этом мне, а не ему. Самолет вертолетчикам вообще дается тяжело. Почему-то. А вот самолетчикам вертолет - гораздо легче. Хотя, казалось бы, все должно быть наоборот. Вот и Михал Федорыч несмотря на получение самостоятельных допусков без инструктора летать не осмеливался. А первый его самостоятельный полет я помню. Туда летел Сукноваленко с Георгичем, а обратно (посадка была уже ночью, на которую М.Ф. пока «права не имел») Георгич со мной. По неписаной традиции после первого самостоятельного положено было бить жопой об колесо. Федорыч это, конечно, знал, но на себя ситуацию заранее не примерил. А зря. Вышел в Анадыре на лесенку-стремянку свежего воздуха глотнуть, а там его уже ждали. Стащили с лестницы, как он ни упирался, оттащили к правой основной стойке и пару-тройку раз пятой точкой приложили. А я бегал вокруг - фотографировал. Где-то до сих пор слайды лежат. Никому ничего не было, так мы внаглую еще и сигареты у командира части за первый самостоятельный стребовали. А курил тогда Федорыч ленинградский «Беломор». Вот.
В другой раз сидели в гостинице. В гор. Петропавловск-Камчатский. При округе. Один подъезд обычной пятиэтажки был выделен под гостиницу, куда и вселилась целая орава народу. То ли Военный совет был, то ли принятие решения на очередной период охраны госграницы, не помню. Но целый самолет был забит штабными из отряда во главе с команчем. От эскадрильи - комэска за штурвалом и начштаба с бумажками. А обратно, как водится, помимо этой оравы надо было еще людей захватить, дожидавшихся рейса на Чукотку, груз кое-какой (в т.ч. запчасти на авиатехнику). А самолет-то не резиновый, хоть по документам, но все равно превышать загрузку нельзя. Экипажу с утра машину «для закупок» не выделили, перенесли на потом и мы остались без дела. Естественно, что «в режиме ожидания» пришлось обращаться к зеленой канистре со шнурком на горловине... Через пару часов после начала заседаний в номер ввалился Михал Федорыч. Говорю же - настоящий летчик, затосковал он в этой говорильне. Зато отрядовские штабные чувствовали себя там как рыбы в воде, появившись все обвешанные картами в специальных чехлах и портфелями с бумагами только к вечеру, когда дым в нашем номере уже стоял коромыслом. На следующий день Федорыч вообще в округ не пошел, сразу к нам. Ближе к обеду, когда мы уже были сытые и веселые, в номер влетели два возбужденных подпола из погранотряда. Затанцевали вокруг Сукноваленко, который неторопливо сосал привычный «Беломор».
- Михаил Федорович, мы тут в авиаотдел зашли, напомнили им про заявку на перевозку и тут же нас в эту заявку вписали. Под номерами один и два. Так что завтра с Вами летим.
Федорыч вынул беломорину изо рта, аккуратно пристроил ее на крышку от огуречной банки, служившую врио пепельницы.
- Это хорошо... (подполы расцвели) ...заявка - это документ... раз записались, значит должны взять... (МХАТовская пауза и далее с повышением голоса)... но х*й вы угадали!!! (подполы подобрали с пола челюсти и быстренько ретировались за дверь).
- Старший авиационный начальник на самолете - я, - пояснил вслед закрытой двери Федорыч, - и без моего слова ни одна бл*дь на самолет не попадет.
И победно сунул в рот беломорину.
Ну а крайний раз запомнились слова, сказанные комэской на своей отвальной (перевелся он командиром полка в Воркуту). Где-то к середине мероприятия обвел командир расшалившуюся ораву картинно сумрачным взглядом и произнес: «Значит, я уезжаю, а вы остаетесь... Смотрю я на вас и до чего ж мне вас жалко... А потом посижу, подумаю... Да пошли вы нахрен! Вот за это и выпьем».
И все выпили. И никто не обижался на грубоватый командирский юмор. Что характерно.


КАК ПЬЮТ В ПВО.

Кстати, вот еще зарисовка про Петропавловскую окружную гостиницу. Прилетели, заселились в номер, накрыли стол, сели ужинать. Нас семеро, а номера четырехместные. Значит, в нашем номере одно свободное. И вот в разгар ужина вваливается тело в черных погонах. Я, типа, у вас в номере живу. Ну, проходи, устраивайся, просим к столу. Интересуемся, откуда такой необычный в пограничной гостинице взялся. Отвечает, что сам, мол, ПВОшник, летит к нам на Чукотку служить, кроме погранцов никто прямых рейсов из Петропавловска туда регулярно не летает, потому-то его и подселили к округу поближе, чтоб не искать пассажира когда оказия случится. Ну ладно, садись, наливай, раз почти земляк.
Почти земляк пристроился к столу.
- Чё пьем?
- Вот спирт, вот вода, разбавляй по вкусу.
- Да вы что? Кто ж так пьет? Ща я вам покажу, как пьют в ПВО.
Под нашими восхищенными взглядами наливает себе стакан шила почти до краев. Картинно отставив палец, поднимает стакан на уровень груди, выдыхает и в несколько приемов заглатывает огненную 97-градусную воду. Выдыхает, ставит стакан и замертво падает на свою кровать.
Когда мы утром собирались на вылет, он еще не вставал. Сила. Впечатлил. Слава богу, я не попал в ПВО...

АРЗ

АРЗ - это заводы, где ремонтируют военные самолеты. Самолеты надо перегонять на АРЗ на ремонт, а потом забирать их оттуда отремонтированными. Все это связано с командировками, с полетами в отрыве от части, то есть с бесконтрольностью и разгильдяйством. В конце концов, все самолеты обычно возвращаются в полк, а у экипажей остаются достаточно интересные воспоминания.
Нашему экипажу была поставлена задача: перегнать самолет на завод в Кневичи (Владивосток), сдать его, переехать на поезде в Хабаровск, получить на заводе самолет, облетать его, и перегнать в полк. Экипаж был опытным, на заводах бывали не раз, никаких проблем при подготовке не возникло.
Обычно самолеты на завод перегоняются в совершенно неисправном состоянии. Техсостав, в надежде на то, что на заводе все равно все отремонтируют, ставит на летательный аппарат все сгоревшие и неремонтируемые блоки. Логика в этом есть, но сразу возникают проблемы у летного состава, ведь надо еще и пролететь на этом самолете около 2-х часов. Сбалансированное решение обычно озвучивается при докладе о готовности самолета к полету: "Двигатели у него работают!". Ну и слава Богу, - реагирует командир. Так все и было. Уже при наземной проверке оборудования мы убедились, что стартех нас не обманул, у этого самолета действительно работали только двигатели. Но мастерство советских летчиков тогда еще было безграничным, поэтому самолет был благополучно доставлен в Кневичи своим ходом.
Мы последний раз пообедали за счет МО, то есть в летной столовой, и поехали во Владивосток, на вокзал. Купили билеты на ночной поезд до Хабаровска, вещи сдали в камеру хранения и начали убивать время до отхода поезда. Способов убивать время существует множество, но мы выбрали самый эффективный, решили попить пивка в пивнухе, а как только откроется ресторан на морвокзале, перебраться туда, и сидеть до упора. Пока будут нас выгонять, подойдет время отправления поезда. Очень хороший способ, да и экипаж весь вместе, никто не заблудиться в городе. Решено - сделано. И пиво попили, и в ресторане посидели. Хорошо так посидели, добросовестно, не жалея ни себя, ни посетителей ресторана. А уж песню про "Траву у дома", которую раз 30 исполнил ансамбль для морских летчиков по их же заявкам, посетители не забудут уже никогда. В 23.00 нас начали провожать из ресторана, как раз к отходу поезда, к 00.30, персоналу ресторана это и удалось. Сели в паровоз, поприставали к бортпроводницам, уснули.
Проснулся я самостоятельно. И совсем не по причине обезвоживания организма, как это часто бывает, а из-за убийственного запаха в купе. Огляделся, обнюхался, обнаружил бесхозные носки, которые, мягко говоря, "воздух не озонировали", открыл окошко, и выкинул носки прямо в окружающую среду, чем, видимо, и нанес непоправимый вред экологии в мировом масштабе. Поток свежего воздуха разбудил моих попутчиков. Начали одеваться, выяснилось, что носки были правого летчика, запасных у него нет, но никто делиться с ним своими носками не стал, поэтому правак надел туфли прямо на голые ноги, рассудив, что под брюками не очень заметно. Мы позавтракали, то есть попили пива, послушали нытьё правака по безвременно погибшим носкам, умылись, собрали шмотки, тут и Хабаровск прямо под окно подкатил.
Прибыли на завод, представились начальнику летно-испытательной станции (ЛИС). Мы не в первый раз были на этом заводе, начальник особенности поведения морских летчиков знал, поэтому сразу решил уточнить наши планы. От имени экипажа выступил командир. Он так и заявил начальнику, что если работники завода хотят вовремя получить премиальные, то есть сдать нам самолет без задержек и без замечаний, то нам нужны 3 дня на изучение особенностей пляжа в городе Хабаровске. Посчитав наши требования совершенно законными, начальник с ними согласился, и даже расселил нас не в заводской общаге, а в 9-ти этажной гостинице КЭЧ. Такой подход к общему делу нам понравился, пообещав "не чудить", мы пошли в гостиницу.
3 дня мы прожили как белые люди. Пляж, пивбар, ресторан "Дальний Восток", который носил неофициальное название "Казарма", так как в нем очень уважали военных. На 3-й день командир решил, что пора привести нас в порядок, и поэтому после пивбара повел нас не в ресторан, а в гостиницу, но разрешил употреблять напитки в номере. Вышло это командиру боком. Поупотребляв с нами различные напитки и даже преуспев в этом, командир решил, что сейчас самое время посмотреть по телевизору футбол. Мы его в этом начинании не поддержали, отпустили в свободное плавание, то есть на поиски телевизора. Оказалось, зря. Через 20 минут в номер влетел майор, представился страшно-оперативным уполномоченным КГБ, и спросил, что наш командир делает в номере полковника армии Ю.Кореи? Да нам и самим это стало интересным, поэтому я вышел в коридор, осмотрелся, обнаружил командира в соседнем номере в кресле перед телевизором, по экрану которого бегали футболисты. Причем командир на этих футболистов внимания не обращал, а живо общался с пожилым военным нерусской национальности. Я успокоил КГБ-шника, сказав, что корейским языком наш летчик ещё не владеет, а русским уже перестал владеть, поэтому военных тайн выдать не мог. Совместно распитая бутылка водки помогла офицеру КГБ более спокойно перенести это вопиющее безобразие. Командира уложили, от предложения корейца продолжить общение отказались, я проверил наличие остального личного состава. Этот "босоногий мальчик", то есть правак, тоже отсутствовал. А тут и соседи, вертолетчики из Афгана зашли, посоветовали забрать правака из холла, где этот, еще один болельщик, пытался смотреть футбол и безнадежно испортил "хозяйский телевизор". Сходил в холл, осмотрел место происшествия. Расследование показало, что в процессе просмотра матча у правака возникли всем известные позывы, и он, вместо того, чтобы реализовать их в туалете, долго терпел, а потом фонтаном из продуктов жизнедеятельности очень метко попал в телевизор, в результате чего последний перегорел. Пообещав ходатайствовать о присвоении праваку квалификации "летчик-снайпер", послал его улаживать проблему к дежурной. Я разозлился, прекратил пьянку, посоветовал всем собрать вещи, вынести пустые бутылки, напомнил, что завтра мы улетаем. Второй штурман сложил все пустые бутылки и остатки закуски в рваный портфель, который нашел в ванной комнате, и вынес в мусорный бак около гостиницы. Вернулся правак, доложил, что все улажено, потребовал продолжения банкета. Посоветовал ему собрать вещи и лечь спать. С неохотой правак собрал вещи, и стал что-то искать в номере. Оказалось, что рваный портфель, который сейчас лежал в мусорном баке, был его походной сумкой. С большим трудом удалось отобрать этот "раритет" у водителя мусоровозной машины, который уже опустошил мусорный бак. Короче, вечер удался.
Пришли на ЛИС. Начальник, увидев наше состояние, решил с облетом не затягивать, а то мы можем и не выдержать. Скороговоркой зачитав предполетные указания, он на машине отправил нас на самолет. Сам полет прошел без замечаний, да мы и заметить ничего не могли. Только я все время требовал убрать крен, на что командир отвечал, что если я оторву голову от прицела и приму нормальную позу, то и сам увижу, что мы в "горизонте". После посадки мы 2 часа валялись под самолетом в ожидании, пока расшифруют средства объективного контроля. За это время командир успел съесть всю редиску и помидоры, которые хозяйственный правак купил домой. Средства объективного контроля показали, что самолет летает правильно, мы залезли в кабину, и через час были уже в любимом гарнизоне.
Документы, регламентирующие летную работу, утверждают, что экипажи, перегоняющие самолеты, должны проходить дополнительную подготовку. Я в очередной раз убедился, что это не пустые слова.