Горячая эстонская любовь...


В достопамятные советские времена всех подводников с атомоходов раз в год старались вывезти в учебные центры. Считалось, что после дальнего похода и отпуска экипаж надо подучить, напомнить забытое, и попросту переподготовить к выполнению очередных боевых задач. Мысль верная, но как всегда у нас водиться, умные люди, задумавшие это благое дело не приняли в учет два важных непредсказуемых фактора. Гибкость флотских планов и моральный фактор. Планы флота, что лето в Заполярье- то дождь, то снег, а то жара под тридцать. Радикально меняются на глазах. Поэтому экипажи кораблей ездили в центры, не тогда, когда надо, а тогда, когда командование решит. Некуда экипаж засунуть - вперед в учебный центр. Вот и ездили и перед отпуском, и просто так, временную дырку затыкая, да как начальству взбредет. А вот уже отсюда выползает и вторая составляющая - моральная. Представьте: молодого, здорового человека с офицерскими погонами берут и вынимают из унылых сопок с серыми домами, а засовывают в цивилизацию. Со всеми ее соблазнами, красивыми женщинами, шикарными ресторанами и полным отсутствием флотского начальства и ржавых пирсов. Ну, а если все это не дай бог вместо долгожданного отпуска, то тогда вообще держись! Отрыв по полной! Вот так опошляются здравые идеи умных людей.
Учебный центр кораблей нашего проекта располагался в Палдиски, небольшом эстонском городишке на берегу Балтийского моря. Прибалтика- советская заграница. Другой мир. Сорок минут электричкой- и ты в Таллинне, со всеми его башнями, древними улицами, ратушами и кабачками. Глаза разбегаются! Лишь бы денег хватило...
Наш экипаж загремел в Палдиски якобы перед отпуском, а по сути, вместо него, что потом подтвердилось. Видимо высокое морское начальство решило, что уходить в отпуск в начале мая абсолютное барство, и быстренько перенаправило нас поучиться. На полтора месяца. Потом оказалось, что на все три. Ну и поехали, получив на существование месячное денежное содержание, что для дальнейшего повествования знать крайне необходимо. С каким настроением рассаживались по вагонным купе мичмана и офицеры, объяснять надеюсь не надо. Отпуск был на расстоянии вытянутой руки, и на тебе! Поучитесь мальчики! Знания- сила! Рассказывать о том, что с горя народ поглощал алкоголь в неимоверных количествах все дорогу, думаю, смысла не имеет. И так все понятно. Поэтому прибыл наш экипаж в славный город Палдиски далеко не в лучшем настроении.
Но скоро народ оттаял. Наличие денег в карманах и красоты псевдозападного мира свое сделали. Люди начали расслабляться на полную катушку. Правда, дозированно. Распорядок жизни военных командированных в Палдиски был строго регламентирован. Городишка был закрытый, с серьезным КПП и стальными правилами. На всех нас по приезду выписали опускные билеты, и проштамповали их не нашей печатью, а штампом местного коменданта. Поэтому в рабочий день выехать из поселка было просто невозможно. Отпускные хранились у командира, и раздавал он их в субботу утром, ну, в крайнем случае, вечером пятницы. Остальные дни недели офицеры и мичмана, перебивались, как могли внутри гарнизона, правдами и неправдами доставая спиртное, и неторопливо занимаясь бытовым пьянством в номерах казенных гостиниц. Время для пьющего человека было и на самом деле тяжкое. Горбачев только, что объявил Советский Союз зоной трезвости во всем мире, и магазины, доселе ломящиеся от спиртосодержащих напитков опустели. Благо, что Прибалтика в этом вопросе оказалась поумнее, и не стала запрещать хотя бы пиво, как продукт. Его в магазинах хватало. С десяток сортов. Да и вино, кое- где без талонов продавали. И слава тебе господи, прибалты не дошли до того, чтобы в ресторанах продавать лишь по двести грамм на душу. Приносили, сколько закажешь. Вот мы и ждали выходных, чтобы закусить в ресторане сочным эскалопом, и запить его коктейлем из двух частей водки «Столичной» и одной части ликера «Вана Таллинн».
После первых двух- трех недель субботний поход в ресторан стал своего рода ритуалом. По утрам, как с незапамятных времен было, заведено в вооруженных силах, экипаж собирали побездельничать. Официально мероприятие называется ПХД, что в переводе значит- парко- хозяйственный день. Ну, скажите на милость, какой нормальный офицер или мичман, после недели посвященной не только учебе, но и в равной степени уборке территории центра, в субботу утром снова начнет мести дорожки, и собирать бумажки. Только сумасшедший. Так, коротая время в перекурах и трепотне, мы дожидались заветной раздачи отпускных билетов, мчались в гостиницы, переодевались, а дальше... Свобода!
Ужинали мы почти всегда в городишке Кейла, что на полпути от нас к Таллинну. Ужин, как правило, растягивался до глубокой ночи, а точнее до последней электричке на Палдиски. В Таллинн ездили в основном по воскресеньям, с утра погулять, в пивных ресторанах посидеть, горячего вина в Девичьей башне попить. Отдохнуть от привычных лиц, одним словом.
Через полтора месяца у народа постепенно начали подходить к концу деньги. Ко всему прочему, командир официально объявил, что на Севере мы и на фиг никому сейчас не нужны, поэтому командование флота доверяет нам ответственную задачу помощи в подготовке центра к общефлотскому слету адмиралов. Люди в погонах зароптали. Что за дела? Пошел второй месяц, деньги кончились, отъезд отложился на неопределенный срок, хоть сигареты- то купить надо на что-то? На докладах командиров боевых частей началось брожение. Командиру открытым текстом передавалось законное возмущение личного состава финансовым вопросом. Командир оказался с ними солидарен. В те недалекие застойно- советские времена денег на зарплату почему-то всегда хватало, не смотря на загнивающий строй и большевистскую идеологию, а поэтому командир получал свою зарплату вместе с экипажем, а не так как ныне, когда командиры всеми правдами и неправдами получают деньги сами по себе и желательно месяцев на пять вперед. Так вот наш командарм, со вздохом осмотрев тощий кошелек, дал приказ готовить гонца в Гаджиево за нашим денежным довольствием.
На тот момент нашим экипажным финансистом трудился капитан- лейтенант Носков Серега. Мужик компанейский, с юмором, Серега от природы был слегка подслеповат, но очки носить стеснялся, отчего имел вечно рассеянный взгляд и постоянно выглядел слегка поддатым. А он и так был не дурак заложить за воротник, за что периодически и страдал. Дело в том, что Серега в поддатом виде становился абсолютно неуправляем, лез туда, куда глаза смотрят, короче говоря, из тех, кто вечно ищут на свою задницу приключений. Любитель экстремальных ситуаций. На практике это выглядело примерно так: после третьей стопки глаза Сереги покрывались мутноватой поволокой, как у крокодила, он закуривал сигарету, причем, стряхивая пепел вокруг себя, не обращая внимания ни на кого и неожиданно обращался к кому- нибудь из компании, или просто сидящих за соседним столиком с дурацкой фразой, вроде «а, по морде?». Незнакомых с особенностями Серегиного характера, такое обращение мало радовало, и начинал развиваться конфликт, частенько переходящий в недостойный флотского офицера мордобой. Своих Серега мало- мальски слушал и в пьяном состоянии, поэтому во время наших банкетов в общественных местах контроль за ним старались не терять, и своевременно приструнивали. Но, не смотря на всё, финансистом Серегу держали. Отчасти оттого, что экипаж долго сидел на берегу и других кандидатур было маловато, отчасти от того, что общительный Носков был в прекрасных отношениях со всей финчастью, и постоянно крепил их бутылкой с мужчинами и конфетами с женщинами, отчего иногда проворачивал дела невозможные при стандартном подходе. Так вот именно его отрядил командир в родную базу за деньгами, снабдив необходимыми бумагами и пачкой чистых листов с печатью на всякий случай. И предстояло Носкову получить наши кровные аж за два месяца. И принимая в учет, что тогда грабили и обирали гораздо меньше, чем ныне караул сопровождения Сереге не выделили, посчитав это за барство. Оперативно собравшись, Серега вечером того- же дня отбыл в пункт постоянного базирования.
Тем делом, в связи с окончательным оскудением кошельков мы были вынуждены в ближайшую субботу отменить традиционный поход в Кейлу и довольствоваться малым, то есть посиделками в номере. Надо ли говорить, что Серегиного возвращения большинство народа ожидало как манны небесной. Всю следующую неделю экипаж провел в гаданиях, успеет или не успеет Носков подъехать к выходным. И Серега не подкачал! Приехав поздно вечером в пятницу, в субботу утром он стоял на построении, в строю экипажа, сжимая в руках объемистый дипломат набитый вожделенными ассигнациями. Народ был в полном восторге. Сразу после официальных объявлений в казарме был выставлен стол, и к нему выстроилась очередь офицеров и мичманов. Выдача довольствия продолжалась до обеда. Между делом, Серега, лихорадочно разрывающий пачки с купюрами, успел шепнуть нам, что вечером обязательно присоединяется ко всей честной компании едущей в кабак. Мы естественно не возражали, а только приветствовали.
В 17.30 наше сообщество стартовало посредством электрички в направлении Кейлы. Ядро компании составляли молодые старшие лейтенанты одного года выпуска: громогласный здоровяк- акустик Дуев Юра, язвительный штурманенок Лукашевич Серега, его не менее язвительный командир «большой» штурман каплей Тетюев Шура, комдив три Валовик Андрей и два лейтенанта, Саша Палехин и я. Ну и само- собой Носков. Серега раздавал деньги до упора, стараясь выдать всем и все, и поэтому присоединился к нам только на перроне вокзала, запыхавшийся, но веселый.
Ресторан в Кейле был популярен не только среди вояк многочисленных частей расположенных вокруг, но и у местного населения, и попасть в него по субботам было проблематично. Либо приходи к открытию, либо имей свою лазейку. Мы имели лазейку. Как- то раз, пытаясь пробиться в переполненный ресторан, мы с Палехиным разговорились со стариком- швейцаром Петровичем, и выяснилось, что он капитан 2 ранга запаса, осел в Эстонии лет двадцать назад, а швейцарствуя прирабатывает к пенсии. Закрепив знакомство несколькими десятками рублей и бутылкой водки, мы получили доступ в ресторан в любое время независимо от наличия свободных столиков, а внутри уже разбирались с официантками отдельно и, как правило, успешно. Либо нам выносили из подсобки отдельный стол, либо подсаживали к кому- нибудь. К тому же в ресторане существовала практика резервирования мест, когда можно было заказать столик на следующий выходной, не платя за это ни копейки, и зная точно, что твое место будет свободно минимум часа два после вечернего открытия ресторана.
Так произошло и в этот раз. И хотя у входа в ресторан теснилась внушительная толпа жаждущих водки, женщин и музыки, Петрович без вопросов, и, не обращая внимания на возмущение других соискателей свободных мест, пропустил нашу компанию внутрь. Знакомая официантка без лишних вопросов, получили причитающуюся ей «премию» и начала нас рассаживать. К сожалению, вместе за один стол попасть не удалось, поэтому Носков, Лукашевич и Тетюев оказались за одним, а Дуев, Палехин, Валовик и я за другим, поодаль друг от друга.
Не знаю, что заказывали на нашем втором столе, а мы, не заглядывая в меню, попросили традиционный набор. Эскалоп с гарниром, салат «Столичный», две бутылки водки и бутылку «Вана Таллинна». Эскалопы здесь творили замечательные, ровно в три раза больше, чем в ресторанах средней полосы и крайнего Севера, сочные и из хорошего мяса. Ну, а салаты во всех кабаках Советского Союза были одинаковы по рецептуре и составу, словно писались по единой для всех инструкции министерства пищевой промышленности. Выпили. Закусили. Поговорили. Сначала о жизни, а потом естественно свернули на службу. Расстроились и выпили. После третьей начали приглядываться к залу. Даже на пьяный глаз четко просматривалось деление сидящих за столиками на две группы. Шумно что- то обсуждающие, размахивающие руками и непрерывно курящие мужчины в обрамлении большого количества бутылок и тарелок, несомненно, являлись представителями русской нации, и самой ее лучшей части- офицерства. Другая часть людей находившихся в зале, была в явном меньшинстве, сидела тихо, скромно, без лишнего шума и раблезианства на столе. Это было местное население. Из- за их столов слышались приглушенные разговоры на эстонском языке, но все- же главным отличием их было присутствие за столами женщин. Да-да. Именно женщин. К величайшему нашему разочарованию, эстонские женщины относились к нам безразлично. То ли им своих мужчин хватало, то ли общение с иноземцем считалось неприличным, но аборигенки обходили нас за три версты, и в контакты старались не вступать, за исключением постоянно проживающих в Эстонии соотечественниц и девушек с самой древнейшей профессией. Но так, как первых было не так много, а со вторыми в те времена никто из нас не умел толком и общаться и обращаться, то в большинстве случаев мы коротали ресторанные вечера в сугубо мужских компаниях, изредка пытаясь пригласить на танец эстонских мадам. Да и не особенно хотелось! Танцуешь, шепчешь девушке на ухо приятности всякие, а она мурлычет тебе в ответ не на могучем русском, а на тягучем эстонском, хотя русский знает, стерва белокурая! А ты думай, что она там верещит тебе- может, рассказывает гадости всякие и какой ты козел, офицер военно-морского флота. Ну, вообщем мы и сами старались на знакомства не навязываться, и контачить с местными только по мере надобности.
После первых двух бутылок, сделали перерыв, во время которого неутомимый Дуич, обнаружил то, о чем мы не догадывались все вечера проведенные в этом увеселительном заведении. Оказывается, справа от эстрады была незаметная дверца, за которой скрывался уютный банкетный зал, и что самое главное в нем шла свадьба одного лейтенанта- летчика, из расположенного невдалеке гарнизона военных авиаторов. И самое главное, что там было пруд- пруди нормальных девушек и женщин, для которых роднее русского языка никакого другого не было. В настоящий момент в банкетном зале шла торжественная часть свадебного ритуала, и разведав обстановку, тактичный Юра предложил временно вернуться за свой стол, пока ход событий на свадьбе не перерастет в обычное русло, то есть в нормальную советскую пьянку. Вот тогда можно к ним и присоединиться. А пока Юра, приняв на себя пост главы нашего стола, заказал еще «огненной воды» для достижения большего тонуса. Подавляющее большинство в лице меня и Палехина Юру поддержало, не смотря на слабое сопротивление Андрюхи Валовика, которому от природы хватало двух бутылок крепкого пива, чтобы выглядеть здорово поддатым. А Палехин, являясь единственным и непосредственным подчиненным Валовика и терпя от того ежедневные упреки за все дела в дивизионе, страстно желал напоить начальника до детского состояния, чтобы хоть здесь отыграться за ежедневные мучения. Мы уселись за стол и принялись уничтожать вновь поданные напитки и закуски и подзабыв по пьяной лавочке про наш второй стол.
А там дела шли очень интересно. Эстеты штурмана, с самого начала повели светскую беседу, в которой Носков с его более приземленными запросами, явно оказался лишним. Первое время он пытался говорить с корабельной аристократией на их языке, потом плюнул и, приналег на водочку, с тоской поглядывая на наш стол. Подсаживаться со своим стулом здесь было не принято, и Носков потихоньку начал нализываться, чего он страстно хотел все время с начала поездки, так как свободу действий получал только в таких общих выездах экипажа, а остальное время тихо страдал под гнетом жены, отличавшейся чрезвычайно вредным и склочным характером. Вот так, постепенно заменяя кровь алкоголем, офицер Носков дошел до точки «кипения», то есть до состояния которого допускать было нельзя. Углубленные в себя штурмана момент этот упустили, и не обратили на появившийся в глазах Носкова нездоровый блеск. А Шура вспомнил поездку домой, наказания от жены в виде недоступа к телу, вечные упреки и ругань, и захотел любви. В самом простейшем ее понимании. Телесном. Голова Шуры разом освободилась от лишних мыслей, а глаза начали работать в режиме перископа выискивающего цель, которую необходимо поразить. И цель нашлась! Через пару столиков от них сидели трое. Две симпатичные блондинки двадцати- двадцати пяти лет и мужчина ближе к тридцати приятной наружности. Справедливо рассудив, что одному мужику две женщины многовато, Шура набычился, встал и направился к ним.
Как воспитанный офицер, Носков приблизясь к столу решил представиться.
- Честь имею представиться! Старший лейтенант Носков Александр! Разрешите присесть?
За столом компании был свободный стул, и Шура твердо вознамерился остаться с ними. Компания с любопытством посмотрела на пошатывающегося офицера.
- Ааааэ... Моллллодой чэллллооовек обращчаээтса к нааам?- спросила одна из девушек с очень сильным эстонским акцентом. Эстонки, так эстонки промелькнуло в голове Шуры, значит не надо будет по скамейкам ошиваться.
- Именно так! Разрешите присесть?
Мужчина с интересом поглядел на Носкова, и совершенно без акцента спросил:
- Старлей, а у вас что принято к дамам без шампанского подходить?
- Прошу прощения, не сообразил!- Шура плюхнулся на стул и царским жестом поманил проходящую мимо официантку.
- Девушка, пожалуйста, сюда бутылку шампанского! Нет, две бутылки и мороженое всем! - Шура достал сигарету и прикурил.
- Сейчас принесу. Давайте знакомиться. Вот как вас зовут?
Девушка, к которой адресовался вопрос тихо засмеялась, и сказав что- то подруге на эстонском представилась.
- Лэйла.
- А вас?- Шурина голова провернулась в направлении второй подруги.
- Норма.
Шура исподлобья поглядел на молчавшего мужчину. Его мало интересовало, как того зовут, но знать какая из двух его подруга было бы неплохо. Носков молча протянул руку. Тот пожал ее и назвался.
- Арвид.
Шура несказанно удивился. Ему показалось, что человек, говоривший с ним если не русский, то уж никак не эстонец.
- А я думал, что ты русский, акцента то совсем нет.
Мужчина криво улыбнулся, и пояснил:
- Долго в России работать пришлось, вот и выучился.
Официантка принесла шампанское. Шура по гусарски перехватив у нее бутылку, натренированным жестом сорвал фольгу и аккуратно отстрелил пробку, не пролив ни капли.
- За знакомство!
Шампанское с шипеньем наполнило бокалы. Чокнулись. Выпили. Вот этого Шуре и не надо было делать. Шампанское, скатившись в желудок вступило во взаимодействие с находившимся там изрядным запасом водки и... Как известно, водка- хорошо, а с шампанским еще лучше! Катализатор сработал, и Носкова, словно корабельной кувалдой по затылку двинули. Через минуту в глазах поплыло, мысли окончательно спутались и все барьеры были отброшены.
- За прекрасных дам!
Шура снова наполнил бокалы, не обращая внимания на то, что девушки не выпили ранее налитое, а Арвид вообще только пригубил свой бокал. Носков встал и произнес прочувственную речь о женщинах, их красоте, видимых и невидимых достоинствах и прочих прелестях женского пола. Выпил. Пили ли другие, его уже не интересовало. Налил заново. Снова долго говорил ни о чем и выпил. И так дальше. Вскоре шампанское кончилось. Обведя туманным взором стол, и не обнаружив тары с содержимым, Шура нетерпеливым жестом снова подозвал официантку.
- Девушка!!! Бутылку шампанского и... и... водки!
Официантка подошла и с сомнением поглядела на развалившегося на стуле Носкова.
- Молодой человек, вы сначала это оплатите, а потом снова заказывайте. Да вам, наверное, хватит уже...
Шуру такое некорректное обращение возмутило до глубины его пьяной души.
- Дэвушка!!! Сколько мне надо, я и сам знаю!!! Вы несите шампанское, я за все плачу! И за себя, и за всю компанию!
И тут рука Шуры залезла в нагрудный карман куртки и появилась оттуда на свет с увесистой пачкой пятидесятирублевых ассигнаций.
- Несите!!! У меня таких бумажек знаете сколько?! Я вас тут всех куплю!!! Шампанское!!!
Шура помахал пачкой перед лицом официантки, и улыбаясь пьяно- хитрой улыбкой спрятал деньги обратно в карман.
- Только никому не говорите, тссс...
Денег у Носкова при себе и правда было много. Очень много по тем временам. Тысяч восемь. На машину хватит и еще останется. А дело все в том, что, раздавая получку экипажу, Шура так и не смог выдать все. Кого- то пораньше отпустили, кто- то был на вахте, кто- то просто решил получить позже и в итоге на руках у Шуры осталась внушительная сумма. Оставлять ее в гостинице Шура побоялся, а в себе и своей силе воли и предусмотрительности, как и все мужчины, нисколько не сомневался, поэтому, напихав карманы казенными деньгами, отчалил в ресторан. Мы, к сожалению этого досадного факта не знали.
Дальнейшее для Шуры происходило как в дымке. Ставший родным и близким Арвид, подливал шампанское, говорил, услужливо подносил зажигалку. Девочки тихо щебетали, перемежая русскую речь эстонскими фразами, а Лейла вообще пододвинула стул поближе к Шуре и, положив руку ему на плечо перебирала пальчиками его шевелюру. Носков уже без стеснения гладил ее ногу под столом, и даже пытался залезть под юбку, а Лейла нежно, но твердо пресекала эти попытки, позволяя, правда продолжать поглаживания. Наконец Шура достиг такой кондиции, что желание завалить Лейлу на стол и овладеть ею среди салатов и бифштексов стало невыносимым.
- Офииициааант! Счет!
Шура наклонился к уху Лейлы и жарко зашептал:
- Лейлочка... пойдемте погуляем... что то здесь душно стало... у вас парка поблизости нет? Со скамейками... Вы такая симпатичная женщина... слов нет! С таким чудным задо... телом!
Подошла официантка. Шура расплатился не считая, поглощенный пьяными мыслями о предстоящем блуде.
- Зачем бродить где-то по улицам? Давайте пойдем ко мне. Свой дом, хорошая музыка, свечи... Да и спален у меня несколько...- Арвид, по дружески положил руку на плечо Шурику.
- Давай возьмем дамам еще шампанского, а нам водочки. А то ночи короткие, вдруг чего не успеешь...
Арвид многозначительно улыбнулся, и украдкой показал глазами в сторону Лейлы. Затуманенное сознание Носкова из всего сказанного уловило только то, что где-то близко есть дом, в которой есть спальня, в которой само собой есть кровать...наверное, большая, и в эту кровать, он старший лейтенант Носков обязан уложить Лейлу, и устроить ей «полярную ночь». А вот все остальное, просто ерунда. Поэтому, судорожно вцепившись в Лейлину коленку, Шура, не возражая, расплатился за позвякивающий пакет, который принесла официантка, после перешептываний с Арвидом. Потом они встали и ушли.
К нашему стыду, отряд не заметил потерю бойца. Исчезновение Носкова обнаружилось минут через сорок, когда интеллектуальный запас штурманов иссяк, а Валовика мы уже пару раз отводили в гальюн под руки. Попытавшись трезво оценить состояние компании, мы пришли к выводу, что Носкова среди нас нет, и что сами мы через полчасика будем в таком же нетранспортабельном состоянии, как и Валовик. Поэтому было принято решение выдвигаться на электричку, да к тому же и время было уже позднее, и до последнего поезда на Палдиски оставалось с полчаса. Так, что до гостиницы мы добрались без потерь, вот только окончательно впавший в детство комдив два по дороге пытался выплакаться на плече каждого, и обслюнявил головы до ног своего Палехина.
На следующий день, ближе к обеду мы собирались в Таллин. Посидеть в пивном ресторане, которых на другой территории Советского Союза не наблюдалось, как класса. Пожевать швабские сосисочки с кислой капустой, постукаться пузатыми немецкими кружками. Позавтракав в небольшом кафе недалеко от гостиницы, мы с Палехиным возвращались обратно, когда из окна соседнего с нами здания, где жили штурмана, с которыми обитал и Носков, нас очень энергичными жестами начал подзывать Лукашевич.
- Мужчины, поднимайтесь с нами, тут такое....просто оборжетесь!
Естественно мы к ним зашли. Картина была и правда впечатляющей. В четырехместном номере обитали Дуев, Лукашевич, Валовик и Носков. Так вот все валялись на своих кроватях и просто заходились от смеха. А вот на четвертой кровати, с обреченным видом сидел Носков. Боже, как он выглядел! Левый глаз венчал, поистине космических масштабов фингал. Причем, на удивление, отека не было, и из этой «черной дыры» сверкал слезящийся зрачок. Одет был Шурик, тоже довольно своеобразно. Он был в простой, голубоватого цвета майке, какие дают в детских домах, или комбайнерам в далеких и бедных деревнях Нечерноземья. Вместо брюк, на Носкове были наши родные, советские, синие, спортивные хабэшные штаны- треники. Ну, помните, те, на которых на третий день носки, оттягивались коленки. Они были размера на четыре больше тщедушного Шуркиного тела, подкатаны, чтобы не волочиться по земле, отчего придавали Шурик такой босяцкий вид, что его можно было сразу снимать в каком-нибудь криминальном фильме, типа «Будни уголовного розыска», на переднем плане массовки в сцене «Арест обитателей притона». Но апофеозом всего этого натюрморта были башмаки. О, это было что-то непередаваемое! Они были размера 52-го и при желании, Шурик мог использовать их вместо кепки, они были без шнурков, отчего казались еще огромнее и монолитнее. Ко всему прочему, они были ужасно древние, как будто их откопали на уже давно заброшенной свалке. Было видно, что эту одубевшую до каменного состояния и обесцветившую кожу, на ноги не обували уже очень и очень давно. Вообщем, выглядел Носков, как человек на последней стадии моральной и физической деградации.
Наше веселье, отчего-то Шурику не передавалось. Напротив, он медленно раскачивался, и, глядя прямо перед собой, а по большому счету просто в никуда, периодически обхватывал голову руками и шептал:
- П...ц, полный п...ц. Что делать? Что делать?
Когда мы отхохотались, Дуев пояснил ситуацию.
- Прибрел наш Шурик часа полтора назад. Это он еще умылся, а то еще хлеще картинка была. До сих пор не можем добиться, что это он за карнавал устроил...И где его вещи....
В этот момент Носков словно очнулся. Он обвел нас всех взглядом, взял со стола сигарету, закурил, и, заглатывая дым начал рассказывать. Из его рассказа следовало, что как они ушли из кабака, он не помнил. Как и куда шли тоже. Кажется, более всего он запомнил Лейлины ягодицы, и то наощупь. Лицо ее, он тоже помнил, но как-то туманно. Пока они шли по ночной Кейле, выпили из горлышка одну бутылку шампанского. В доме продолжили пить, и Шурик все более нагло производил поползновения под Лейлину юбку, причем видимо не без успеха, так как твердо заявил, что она носит чулки, а не колготки, и трусики у нее как ниточки. Когда, наконец, Шурина похоть готова была уже выплеснуть при всей компании, Лейла повела его в спальню, предложив по дороге принять душ, а она мол, будет ждать уже в постельке. Распаленный желанием офицер, спотыкаясь и цепляясь за стены бросился в душ, разделся, но вот ополоснуть чресла не успел. Откуда-то в душе материализовался Арвид, взял ничего не понимающего Носкова, и как он был в трусах и босым, выволок на улицу. Там Шурик, слегка протрезвевший от такой силовой акции, попытался восстановить статус-кво, за что получил конкретно в глаз, после чего временно потерял ориентацию в пространстве, а, придя в себя, обнаружил, что лежит где-то под забором. Причем злодей Арвид проявив несвойственный бандитам гуманиз, бросил Носкову на грудь эту самую майку и треники. А эти чудовищные башмаки, Шурик нашел где-то на обочине сам, ибо босиком ходить не любил с детства. Так, как из личных вещей и документов при Носкове остались одни лишь трусы, а они не могли удостоверить его личность при въезде в донельзя засекреченный городок Палдиски, то и добирался до него Шурик то вдоль дороги по перелеску, то, просто плутая среди деревьев, а мимо КПП просто прополз, вспомнив курсантские навыки курса молодого бойца. Самое интересное, что все это он проделал ночью, с блеском подтвердив правило, что везет всегда, дуракам и пьяным. Видимо, движение в направлении своей кровати происходило чисто автоматически, потому- что истинную глубину происшедшего, Носков осознал, только усевшись на свою койку. У него отобрали не только одежду, обувь, часы, документы...У него увели нерозданные деньги экипажа. И от этого хотелось умереть на месте...
Наш смех как-то сразу угас. Смешного в происшедшем было мало. А что делать в такой ситуации не знал никто.
Самый старший, как по возрасту, так и по должности, Дуев категорично заявил:
- Без милиции дело не решим. Никак. Надо идти прямо сейчас, по горячим следам.
Носков просто взывал.
- П...ц!!! Милиция...да мне...да..я...Ни звания не видать, ничего...мужики, а может как-то без милиции обойдемся, а? Я лучше назанимаю, отдам....
Ну, тут мы все не согласились.
- Шурик, а твои документы? Типа потерял? А если они всплывут...и не там, где надо? Надо идти в милицию. Надо Шурик, надо...
Но тут очень дельную и взвешенную мысль подал Дуич.
- Так. Всем молчать! Слушай сюда! Надо сначала не к командиру идти. Надо идти к Маркову домой!
Все притихли. Даже Носков опустил руки от своей бренной головы и уставился на Дуева. Марков был старым капитан-лейтенантом, который, будучи еще лет десять назад в Палдиски на новом формировании, женился на местной жительнице. Жена его была русской, дочерью такого же флотского офицера, который продолжал преподавать в учебном центре. Жили они здесь давно, Палдиски большим городишком не был, и Марков давно уже стал здесь своим человеком.
- Сначала к Маркову, он здесь все выходы знает. Если там глухо, тогда уже и к командиру и в милицию двинем.
К Маркову они пошли вдвоем. Дуев и приодевшийся в более презентабельный наряд Носков. Мы остались ждать в гостинице. Ждать нам пришлось долго. Часа четыре.
Потом они вернулись. Я в своей жизни не видел более счастливого человека, чем Носков в тот день. Мне кажется, он был готов целовать и обнимать всех, он был просто неудержим в проявлении своего всепоглощающего счастья. И он принес с собой сумку со своими вещами, а одной рукой прижимал к сердцу пакет. Пакет с деньгами. А решилось все очень просто. Марков, на их счастье оказался дома. Как и его жена. А вот родной старший брат жены служил в милиции. Оперативником. В уголовном розыске. В самом Таллине. И он, по счастливой случайности оказался в свой выходной день у них в гостях. А, судя по тому, что палдисская милиция по первому звонку выделила ему «УАЗ» и пару сержантов, в уголовном розыске он был не последний человек. Минут тридцать им понадобилось на то, чтобы, поколесив по улицам дневной Кейлы, Носков вдруг, каким-то звериным чутьем, а не глазами, определил дом, в котором он вчера кутил. Дальнейшее оказалось делом техники. Сержанты перекрыли отходы из дома, а Марковский родственник позвонил в дверь. Те, кто были в доме, видимо понял все сразу. Судя по всему, Арвид был тертым малым, так как, выскочил на улицу, чуть ли не из слухового окошка, откуда его никто не ждал. Но он имел глупость перепрыгнуть забор, именно в том месте, где ожидали исхода операции Дуев и Носков. Вследствии чего, когда проморгавшие его милиционеры выбежали на улицу, Арвид валялся на земле в нокауте, в который его послал бывший кандидат в мастера спорта по боксу капитан-лейтенант Дуев, а старший лейтенант Носков с блаженной улыбкой прижимал к груди сумку. Судя по глазу Арвида, удар Дуева был более профессионален, так как вся его правая половина, минут за пять, стала похожа на печеное яблоко, а уж о глазе и говорить нечего. В милиции обнаружилось, что в изъятой сумке денег гораздо больше, чем было отнято у Носкова. Вопрос решили по человечески, вычеркнув из всех протоколов историю с Носковым, вернув ему деньги и одежду. А вот с грабителем оказалось интереснее... Пока Носков и милиция пересчитывала купюры, дежурный по отделу милиции проверил ориентировки, и оказалось, что этот самый Арвид буквально на днях объявлен во всесоюзный розыск, за серию ограблений в Таллинне, и лавры его поимщика достаются Марковскому родственнику. Все остались при себе и довольны, только вот Носков месяца два ходил в черных очках, а в этот день, почему -то не поехал с нами в Таллин. До командира все-же какие-то слухи о происшествии дошли, но на все вопросы о синяке, Носков твердо отвечал, что по пьяной лавочке въехал в дверной косяк. На тот момент в стране вовсю боролись с водкой и вином, поэтому ответ Носкова был просто вызовом идеологии партии и политике правительства, а посему был принят за правду и тема синяка постепенно сошла на нет...
Вот такая она, горячая эстонская любовь...

ЧУКОТСКИЕ ЗАРИСУЕЧКИ.

НЕМНОГО О МОРСКОЙ АВИАЦИИ.

Приятно смотреть на молодых лейтенантов. Чем-то они новенькую стодолларовую купюру напоминают. Гладенькие, хрустящие, пахнущие «новьём», яркие. Причем яркие и лицом и одеждой. Аж светятся. Вон, двое из ЧВВАКУШ по коридорам штаба ходят, начальство с ними знакомится. Да-а-а, не очень им повезло. У нас в части или вертолетчики, выпускники летных училищ, или Ворошиловградские штурмана-самолетчики, свысока переделывающие ЧВВАКУШ в обидное «Чушь». Пойду-ка я в классе предварительной подготовки посижу, туда начальство редко заглядывает, а если и заглянет, то решит, что я стенды с документацией разглядываю.
Сквозь полудрему слышно: бум-бум, топ-топ, «...разрешите товарищ... э-э-э... майор». Это молодежь в штурманскую до Гены Царя допустили, ща он их научит Родину любить... До обеда еще час, подремлю еще.
- А?? Что??? Хто здесь??? - чуть не упал с хлипкого стула от ржания за стенкой. Это Царь за фанерной стенкой меня испугал, значит, молодежь ушла, народ приехал с аэродрома, как всегда набился в штурманскую и байки травит. Потягиваюсь, выхожу, и мимо меня в соседний класс прошмыгивают два очень смущенных лейтенанта. В штурманской никого... кроме Гены.
- Ген, ты чего ржешь, как конь в «Героях меча и магии», меня аж разбудил?
- Да молодежь порадовала. Спрашиваю, на какой тип учились, а они с гордостью такой: «Ту-142, мол, морская авиация». А я тут не к месту вспомнил пословицу, что моряк - не муж, летчик - не любовник. Вспомнил, да и спросил их, кто ж тогда они, в морской-то авиации? А они молча сбежали... Гы-гы-гы, ха-ха-ха...

ВЕЛИКИЙ ПОХОД.

На Чукотке к концу зимы (в апреле) снег и квартирное затворничество начинают изрядно надоедать. Все привезенные из отпуска игры переиграны, книжки перечитаны, фильмы пересмотрены, музыка... бу-э-э-э-э-э... (извините, вырвалось) надоела. А тут еще жена уехала на сессию, и я остался один. Либо волком выть, либо спиться... О, мужики меня в субботу на охоту приглашают. Надо сходить. Ружжа у меня, конечно, нет, поэтому возьму камеру. Камера у меня хорошая, Panasonic M-30, наследник знаменитой 3000 серии, ни у кого в городке такой больше нет. Лыжи... так, лыжи... военные вон, стоят в коридоре за вешалкой. И даже крепления исправны. Палки здесь же. Хм, вот не думал, что это выданное на складе угробище когда-то пригодится. Так, просмолены... мазь... а-а-а, обойдутся. Я рекорды на скорость в них ставить не собираюсь. Сбор завтра на окраине городка, за подхозом в 5 утра, сразу после рассвета.
Собрались, перекурили и в путь, пока без лыж, наст неглубокий, скоро уж снег сойдет. Речка, вон, впадающая в бухту Комсомольскую уже проснулась. Сделали из лыж мостки, перебрались на тот берег. Выяснилось, что идем в бухту Славянка. Я да этого ее только с воздуха видел. Примерно траверз ВПП, место выпуска шасси при заходе с курсом 189. Всего нас четверо: Валера Тютерев, Лешка (оружейник из ИАСовской группы, фамилию уже запамятовал), Серега Масленников и я. Они с ружьями, я с камерой в специальной сумке-кофре. Хорошая камера. Большая, под стандартную VHS-кассету. Через километр после переправы встали на лыжи. Идется хорошо, лыжи хоть вперед и не очень идут, зато никакой отдачи. Впереди маячит распадочек между сопками, мужики говорят, надо его перевалить и далее съехать по снегу прямо к бухте Славянка. Вот уже и дорога в горку пошла, лыжи назад не едут, только крепление правое... вот падла... опять резинка-подпятник слетела. Останавливаюсь, заправляю непослушную резинку в крепление.
100 шагов, опять резинка выскочила. Заправляю, завязываю узлом. О, вот теперь никуда не денется. Дорога ощутимо прет вверх. Мужики впереди, метрах в 50, а я с этим креплением, да с кофром за спиной приотстал. В кофре камера. Большая, хорошая, но тяжеловата.
Середина подъема по распадку. Крепление сломалось. Алюминиевая качалка, к которой крепилась пресловутая резинка, не дававшая ноге выскочить назад из крепления, отломилась. Идти невозможно. Втыкаю лыжи в снег, заберу на обратном пути, палки оставляю для опоры. На втором шаге проваливаюсь по колено. Выбираюсь, еще через пару шагов ухаю по... дамам по пояс было бы. Вылезаю. Метрах в 100 выше мужики перекуривают, я ползу по насту на четвереньках - так больше площадь опоры и реже проваливаюсь. Оставляю воткнутыми в снег и палки. За спиной елозит кофр с камерой, постоянно сваливаясь под пузо. До чего ж хорошая вещь, но тяжелая и неудобная, блин...
Почти 3 часа ходьбы позади, подъем преодолен, за ним открывается еще один, почти перпендикулярно первому. Блин. Тоскливо оглядываюсь назад, там еще видны крыши военного городка. Кто-то отбирает у меня сумку с камерой. Уф-ф-ф-ф... сейчас, кажется, полечу от облегчения. Шагов пять - и снова в снегу по пояс. Матерюсь, вылезаю, стараюсь идти по теневым местам - там наст подмерзший и потверже. Ногу ставлю на всю ступню, увеличивая площадь опоры. Очень устают от такой ходьбы икры.
Одолел я и этот подъем. Далее идет спуск вниз, который двое лыжников преодолели за 10 минут зигзагом. Третий с камерой ждет меня на макушке, чтобы дорогу показать. Ставлю обрыдлый кофр на снег и отвешиваю ему знатного пенделя. Тот быстро скользит вниз. Хорошая камера, тяжелая, сама едет. Сам пытаюсь идти вниз, проваливаюсь, пытаюсь ехать на пузе или на спине. Короче, через полчаса я и сумка (при помощи пенделей) по извилистому спуску оказываемся внизу. Там снег почти стаял, видна каменистая почва и кучи намытой океаном гальки. Метрах в 300 впереди заброшенный маяк, на полпути к нему - охотничий балОк. Возле балкА уже горит костер. Кофр за спину, бреду к цивилизации. Ноги дрожат и подкашиваются.
Возле костра снимаю ботинки, вытряхиваю и выскребываю из них килограмм снега, сбрасываю меховую куртку, свитер и куртка комбеза под ней мокры насквозь, от спины идет пар. Снимаю куртку комбеза и свитер, одеваю меховушку, а снятое развешиваю сушиться вокруг костра. Валера Тютерев предлагает чаю из термоса, Масленица кусок хлеба с сосикой. Хорошо-о-о-о-о... жизнь начинает налаживаться. Где там моя крутая с трудом доставленная камера? Лезу в кофр. Блин, сволочь, падла, скА-А-Атина японская, тварь подколодная... какой, нафиг, датчик росы? Ты включаться будешь, с-с-с-с... самка собаки? Нет, включится, в видоискателе датчиком росы помигает и снова в отключку.
Открыл крышку, поставил камеру недалеко от костра с наветренной стороны, огляделся по сторонам. Вокруг на воде (вход в бухту Провидения уже вскрылся) лежал туман. Невдалеке на границе воды и суши виднелся маяк. «Надо погулять», - подумал я. И потом я погулял. Проверил камеру. Потом еще погулял. И еще. И еще. Тем временем, с другой стороны мыса раздались выстрелы и вскоре довольные охотники приперли двух уток. Одна довольно крупная, с домашнюю утку размером, с пестрой переливающейся зеленым, синим и фиолетовым шеей. Вторая серо-коричневая, размером с ворону. Пора бы и домой. При мысли о предстоящей пытке по подъему в гору становится плохо. Натягиваю на себя обратно просохшие шмотки. Последняя безнадежная попытка включить камеру... о! заработала! Быстро наспех снимаю окрестности, добычу, довольных охотников, уплетающих остатки сосисок, убираю злобного японского монстра из дорогущей механики и оптики обратно в сумку. Пошли.
Обратный путь помню плохо. Меня толкали, я механически переставлял ноги, проваливался, выбирался, полз на пузе и шел на четвереньках. Сзади, колотя по спине, висела большая, хорошая, умная, чтоб она сдохла, тяжелая, как 24-килограммовая гиря, камера. Очнулся, наткнувшись на оставленные мной по дороге вверх лыжи. Блин, значит, палки я прошел на автопилоте, за ними снова вверх идти... Лешка хлопает по плечу, протягивает мои палки. Уже хорошо. Втыкаю ноги в лыжи и бодренько съезжаю вслед за мужиками вниз до самой переправы через ручей. Поскольку дорога все время под уклон, носок из петли на креплениях не выскакивает. Ну, почти... если не пытаться рулить резко.
Госпидя-я-я-я... какое счастье идти пешком по твердой почве. С трудом вполз с лыжами и камерой к себе на 2-й этаж. Есть... не хочу... пить... вот из фильтра пару стаканов холодненькой... о-о-о-о, кайф. Теряя одежду, добрел до дивана. Очнулся почти через сутки, вечером воскресенья. При попытке дойти до туалета выяснилось, что мышцы на внутренней стороне бедра и на икрах болят невероятно. Поужинал (первый прием пищи за полтора суток), тупо повтыкал в ТВ. Чуть менее 14 часов длилась экскурсия, из них 8 с лишним часов просто ходьбы. Рабочий день. Ходьбы. Бессмысленной и беспощадной. И под сводом черепа бьется тоненькая подленькая мысль: «А нафига?» За 3-4 минуты съемки того, как мы сосиски жрем? За что я кровь проливал?
В понедельник на построении на вопрос собратьев по турЫзму «ну как ты?» организм выдал ответ раньше, чем мозг успел включиться: «Да имел я в виду вашу охоту!!»

СВЯЗЬ - ЯВЛЕНИЕ СЛУЧАЙНОЕ.

Был у нас в погранотряде связист из пиджаков. Из категории "вечный старлей" (даже до "пятнадцатилетнего капитана" не дорос). Бабник, алкаш, фигура - грушей, пивной животик. Но мужик - ВО! Чувство юмора... своеобразное. За своих - в огонь и воду. А вот со службой не дружил. Один эпизод расскажу.
В демократические, постперестроечные времена, аппарат управления у пограничников стал расти со страшной силой. Кто-то из полковников мне рассказывал, что при СССРе штат центрального аппарата ПВ КГБ СССР составлял немногим более 300 человек, а при генерале Николаеве в ФПС РФ «кремлевский погранокруг» составлял немногим менее 2000 человек, включая геральдическое управление и Управление международных связей. Соответственно, полковники и генералы стали плодиться в неприличных даже на взгляд кроликов количествах. Округа не отставали от центра. В нашем Северо-Восточном погранокруге, ставшим в одночасье Северо-Восточным региональным управлением, вместо одного генерала - Командующего округом, стало то ли 6, то ли 7 штук, всех не упомнишь. Командующий, первый зам, главный воспитатель, зам по тылу, начаЛник авиации, флотский адмирал, главный пограничный прокурор, начальник контрразведки, во, уже 8 получилось, и кого-то наверняка забыл. Естественно, занималась эта орава тем, что плодила особо ценные указания со скоростью десятка 2-3 в день, соревнуясь с Москвой, и ездила с проверками по частям. Проверки перетекали из одной в другую, на смену убывающей партии нахлебников, камчатский самолет-«чебурашка» Ан-72 привозил новую. Чувство опасности у перманентно проверяемых пограничников сильно притупилось и шныряющие по коридорам штаба незнакомые полковники и подполы уже не вызывали никаких эмоций («а-а-а, опять проверка какая-нибудь»). И только появление генерала могло расшевелить рутину повседневности. Вот и в тот раз во главе очередной группы проверяющих, точно знающих как надо служить демократической России, но упорно молчащих, где взять на это денег, прибыл ГЕНЕРАЛ.
После обязательных мероприятий: встречи с построением у чебурашкиного трапа, обеда полупраздничного, концерта штабных с указками возле карт и графиков и показательного прилюдного, с пыхтением, полового акта с особо провинившимися, комиссии захотелось развлечений. Приспичило генералу на какую-то заставу попасть, а связи нет, а без связи вертолетчики в воздух не поднимаются. Генерал, бегает, всех сношает (в цЫничной и извращенной форме), важняка в кабинете командира накатывает. Вызывают нашего героя (он дежурным по связи был). Генерал ставит вопрос в лоб: "Тащ старшлетнант, когда связь будет (бля!)" Т.е. не вопрос даже, а указание. А тот возьми, пожми плечами, да ляпни: "Связь, товарищ генерал, явление случайное".
Командир отряда генерала разве что за шиворот не удерживал, пока енеральская свита пыталась пофигиста как грелку порвать. А ему-то пофиг!
Как только генерал обратно в округ улетел, тут же волшебно и связь и наладилась (на заставе, чай, тоже не дураки служат).

ГИМН СТОПАРЮ

Есть на северах такое понятие - "стопарь". И, соответственно, формы употребления этого понятия: «вдарить по стопарю», «усидеть стопарь». Я думаю, что происхождением это слово обязано обычной стопке, но со временем его применение расширилось и углУбилось. Где-то я уже описывал, а где - не помню. Опишу еще раз.
Физический объем "стопаря" колеблется в спиртовом эквиваленте от рюмки до канистры чистого, проходя через стадии от "по рюмочке", "сухенького по чуть-чуть", "пузырь-другой", "для сугреву", "ящик шампанского", до "ударим по пивку", "для поправки здоровья", "пока не стемнеет", "пока не рассветет", и "что здесь пить". Последняя - самая опасная, ибо не несет в контексте временнЫх и литражных ограничений.
Стопарь - это не емкость, он не имеет ни определенной формы, ни определенного объема. Стопарь - это доза, которая зависит от физического объема имеющегося спиртного, физических кондиций отдыхающих, их настроения и грядущих задач, объема закуси, температуры наружного воздуха, морально-психологического климата в семье и коллективе, запаса свободного времени, удаленности от мест обитания начальства, времени суток, часа подъема, состояния организмов и пр. и пр.
В моем родном «гвардейском» экипаже понятие «по стопарю» в первой моей командировке вылилось в ящик вина разных сортов от сухого до липко-сладкого и от молдавского до китайского. К вечеру было худо. Потом длительный период пили спирт. Где-то через годик наступил «шампанский» период. Единица измерения - ящик. Обычно 1-1,5, в лучшие дни два и более с последполировкой либо польскими липкими ликерами типа «Киви» и «Кюрасо», либо старым верным другом - спиртом. «Да, пили люди в наше время, не то, что нынешнее племя...» В те времена я освоил с десяток способов открытия бутылки шампанского. От банального «снять проволочку, встряхнуть, поставить на стол» (это называли «по-гусарски»), до экзотического «снять с пояса нож размером с сабельку и одним пьяным взмахом снести полбутылки» (это называли «по-командирски»). И ведь никого количество стекла в напитке не волновало, и вреда никакого... Переваривалось оно, что ли, или правда господь пьяных бережет?
Наутро с неизменно здоровой головой (кому помогал молодой здоровый организм, кому - многолетняя привычка и опыт) и легким гусарским выхлопом - на медконтроль. Перед входом к доХтуру командир тушил наши выхлопы, давая лизнуть специально припасенный на этот случай в кармане тюбик китайской зубной пасты с каким-то особо ядреным мятным наполнителем. От него организм продирало мятой до самого ануса, глаза выкатывались и, в таком вот состоянии легкого удивления, медконтроль проходился «на ура».
При прилете на Камчатку или в Магадан частенько в охотку после длительной с ним разлуки шло пиво. На Камчатке - разливное, канистрами и с крабами, в Магадане - бутылочное и с сушеной\вяленой\соленой рыбой. Если пива не хватало, догонялись спиртом. Нормальные люди в России, наоборот, пивом водку шлифуют, но мы-то обмороженные, потому наоборот.
Таким образом, неправильная оценка (по молодости и неопытности) предложения "ну что, по стопарю и в люлю..." несколько раз приводила меня к... не скажу. К нехорошим последствиям. Грамотный и слетанный экипаж всегда понимает предложение "по стопарю" правильно, что и приводит к многолетней безаварийной работе. Достигается такое единство душ опять же многолетними тренировками. Отчасти это и называется «слетанностью», когда каждый знает персональную потребную дозу, растягивает или сжимает ее в общую продолжительность посиделок с тем, чтобы встать из-за стола вместе со всеми, и вместе со всеми же к подъему быть «как огурец».

Уф-ф-ф, тема раскрыта, аллес!