Про лодку, боцмана и шельм

Без моря память моряка сохнет. Она как галька: яркая, переливающаяся, игристая, когда лежит в воде, а бросит ее подальше от линии прибоя, солнцем высушит, мягкими женскими попами, отдыхающими на пляже, отполирует - все, списался кварц на берег! И вроде морской с виду, весь в соли, а какой-то пожухлый, неинтересный, хотя и бог. Куриный... С дырочкой на память в районе кителя...

Протрем его, смочим, плюнув и растерев по поверхности пальцем. Что в дырку видно?

Праздник!

Когда он приближается, особенно такой - профессиональный, со слезами на пьяных глазах, внутри становится как-то томно и ожидательно. Хотя, что можно ожидать от Дня ВМФ, если ты в море? Срок для очередной звездочки еще не вышел, свой заветный героический подвиг ты не совершил, а бумажные грамоты с надписью «За успешное выполнение задач боевой службы» будут розданы каждому третьему даже не за заслуги, а в ознаменование. Но все равно приятно и чувственно где-то там, внизу желудка, привыкшего принимать в этот день особенно вкусную курочку, хрустящую корочку корабельного хлеба специального печения, изготовленного под мат дрожжевого воздействия, льющегося медом из уст стоящего за спиной хлебопеков старпома, и запивать это все наркомовским «Токайским», а после, в каюте - бутлегерским шилом.

Все это, несомненно, прелестно, но подарок в праздник просто необходим. В смысле, его не обойти, не перегнать - он очень «Активен». Фрегат УРО Королевского Флота «Эктив» (HMS Active) совершенно неожиданно догнал нас милях в 200 от западного побережья США, вежливо отмахнулся флагом, козырнул выстроившимися по правому борту британскими рыжеволосыми жеребцами, одетыми в смешные белоснежные майки, шорты и гольфы, и, в соответствии с названием корабля, активно упылил «истовым» курсом в сторону Сан Диего. «Азия» же, вздохнув семнадцатью узлами, завистливо кинула вслед уходящему английскому мановару радиолокационный лепесток и продолжила путь трудовой женщины, отталкивающейся от воды простыми, а не опорными винтами, но величаво несущей грудь пятого размера.

И чувство подарка к празднику все же проявилось - на фоне восклицательного недоумения: «Каких членов Парламента надоумило послать одинокий фрегат, хотя и управляемой ракетной обороны, в обход, через Тихий океан? И было ли этих членов сто для принятия немедленного положительного решения Адмиралтейством?!»

- Нет, это просто праздник какой-то! - подумал экипаж и стал внимательно следить за перемещениями английского воина.

Мы телепались еще так далеко от берега страны калифов, рубя топором форштевня океанские «пни», когда «Эктив» уже закончил свой бундогл-переход и втянулся в уютный Сан-Диего.

Но планида у английского моряка - что у сварливого алкоголика: нахамить, получить баночкой по капу и уползти зализывать соленые слезы за угол. Верующие в то, что исконный и главнейший спорт в Англии - футбол, ошибаются. Национальная забава асейцев - драка в первом портовом пабе.

Только по этой причине «Эктив» с первым всхлипом рассвета, тыкнув средним пальцем в сторону «гостеприимного» побережья, вывалился из-за мыса Пойнт-Лома прямо в шторм, такой редкий для вод Южной Калифорнии и такой пустынный для этого района в воскресение, что хоть глаз сигнальщику выколи в ожидании мачты на горизонте. Здесь ему и пришлось штормовать до понедельника и начала совместных учений с кораблями дружественного американского флота.

Но бросим его качаться на волне морской и поговорим о генах применительно к флотским процессам. Ген роста, соматропин, помогает нам расти в звании. Он, кстати, наиболее активен ночью, поэтому флотскому надо чаще и больше спать. Есть гены облысения - они отвечают за область черепа под фуражкой, помогая гену роста доводить объект до нужной кондиции - до состояния лысого капраза. Есть гены гениальности, решительности, разгильдяйства, но на нашем корабле все развивалось под воздействием одного ключевого гена - Гены-боцмана. Замечу, что все наши боцмана были Генами: Гена Первый - решительный амбал с пушистыми русыми усами и стальными глазами человека, рьяно занятого своим делом, Гена Второй - сутулый низкорослый мужичок с блестящей пролысиной и печальными глазами философа. У обоих была общая черта - молчаливость и квадратные кулаки - огребатели. Им не приходилось орать на матросов, они молча смотрели провинившемуся в душу немигающим взглядом, и в случае крайней необходимости применяли свои тяжелые «шарнирные устройства». Два раза повторять не приходилось - после второго раза любой становился дураком до конца жизни.

Занятно было наблюдать метаморфозы, происходящие с годками в момент сближения с Геной: вот он, дедушка военно-морского флота матрос Пупкин, шьет по правому борту без пилотки на голове; отбеленный перекисью чуб кверху; руки в карманах; на лице вековая усталость и всезнание. А вот он вырулил на ют и увидел боцмана: пилотка натянута до ушей, пряча хайер; спина выпрямлена; руки ищут уставное положение, а на лице саблезубая улыбка, ноль мысли и готовность исправить любое замечание точно и в срок. Эффект молниеносен и утоляет любую жажду задавать вопросы. Сейчас принято выставлять на улицах картонные фотографии милиционеров, а я бы выставил фото Гены, сделанное в тот момент, когда у корабля схлестнулись якорь-цепи при снятии, и старпом задал боцману глупейший вопрос: «Сколько времени уйдет на их распутывание?» Я бы даже плакат массово выпустил с Геной и надписью под ним: «Это ты задал глупый вопрос?!»

Но чаще всего боцман глядел мимо проходящих, потому что в свободные минуты он медитировал, представляя себя счастливым, сидящим в собственной лодочке, профессионально застуженная поясница укутана шотландским пледом, в руках удочка. И что самое главное - у лодочки нет ни якоря, ни цепи.

И тут, в День Флота, случилось! Плывет навстречу кораблю надувное плавсредство неимоверной, пугающей глаз синевы с серебристой полосой по борту. И баночки в нем надувные, и даже уключины для весел есть. В общем, мечта советского магазина «Спорттовары» ну и, конечно же - Гены. Но заметил-то ее первым не он - старпом, стоящий ходовую вахту, который принесся на левый шкафут быстрее воя тифона, чтобы найти там боцмана, уже спустившего шторм-трап и размахивающего кошкой. Сами понимаете, что отдать добычу просто так старпом не мог - он уже представил себя катающимся у берега Шаморы под призывные взгляды отдыхающих жительниц Владивостока. И когда Гена втащил лодочку, угнанную волной и ветром с пляжа под Сан-Диего, старпом тут же начал визжать. Этого боцмана не любят и пугаются. А когда визжит старпом и паровозом пыхтит Гена, всегда появляется командир, который должен тут же рассудить, наказать и принять решение. В свою пользу, естественно. В общем, лодочка была сдута и сдана на ответственное хранение в личный кандей «капитана корабля». Без лишних разговоров, естественно. После чего командир ушел, нашептывая: «Комбригу подарю - может звание не задержит».

Но серые и унылые будни длились для боцмана недолго - на горизонте появился вывалившийся из Сан-Диего фрегат «Эктив». И когда англичанин проходил мимо нас, боцман успел приметить, что шлюпка у инглиша необычная - из красного дерева! Вся такая лакокрасочная да обводами статная. Огорчился Гена, но опять ненадолго.

Вскоре на 16-м канале раздался английский рев: «Говорит фрегат королевского флота, прошу любого, кто заметит смытую с моего борта шлюпку, немедленно сообщить мне». Даже Береговую Охрану США вызвал, жадный. Но Охрана не прилетела - ее вертолеты спасали перевернувшийся прогулочный катер и были очень «бизи».

Мы, конечно же, проявили военно-морскую солидарность и с сочувственными вздохами выслушали от англичанина сагу о «гордости фрегата - лодке красного дерева, подаренной в качестве приза королевской семьей».

Как это бывает во флотских сказках, шлюпку мы ту нашли, но говорить об этом скрывшемуся за горизонтом «Эктиву» не стали - нам Генино душевное спокойствие дороже. Вы бы видели его сверкающие глаза, когда он кричал кэпу:

- Тарищ командир, подымем ее на борт, да?!

- Нет, конечно - ты штатную куда денешь?- отвечал кэп, уже владеющий собственной лодкой, хотя и надувной.

- Да скинем ее за борт, замухрышку - пусть англичанин поднимет! А эту - на ее место! Нам же вся бригада обзавидуется!

- А штатную... кто спишет, Конецкий?! - зверел командир, понимая, что тянуть из воды шлюпку в такой шторм - дело дохлое, ее разбить об борт можно и что, скинув свою шлюпку, можно совсем без плавстредств левого борта остаться. Поэтому и сказал твердое «нет».

Гена тут же потерял интерес к морской службе, заперся у себя в каюте и стал плести маты. Не те, что из букв от «Аз» до «Ять», а те, что из пеньки и пропилена. Они ему нервы успокаивали...

А шлюпку английскую вертолет американский потом нашел, только она уже перевернулась на борт и жадно хлебала воду. Когда «Эктив» прибежал в точку, на месте плавал только венок из барашков морской волны.

Гена с кэпом не разговаривал до конца похода...

Но в командном составе служат, в общем-то, тоже человекоподобные офицеры...

Поэтому когда корабль почувствовал поцелуй земли в попу, а боцман наложил стопора на якорь-цепи, командир вызвал Гену к себе и торжественно вручил ему сдутую американскую лодку, выловленную под Сан-Диего.

Вы ждете справедливого конца? Зря - лодка оказалась с дыркой...

Впрочем, Гена аккуратно ее заклеил и стал катать в ней сына в редкие летние выходные. И до того укатал, что стал мальчик капитаном первого ранга и командиром корабля, на котором когда-то служил и продолжает служить папа в звании «супер-дедушки Военно-Морского Флота», то есть - с тремя звездами на погоне в линию и незастегивающимся на животе кителем. Теперь он имеет право.

Бог всех шельм рассудит и пометит. Особенно на Флоте.

Как три офицера одного американца вылечили

По стране разрушающей поступью катился пятый год перестройки. Капитан Сергей Н. служил начальником сектора одного из московских НИИ «в погонах», разрабатывающего, в том числе, и э-э-э... скажем так... некие программно-аппаратные комплексы, устанавливаемые для э-э-э... реальной работы в республиканских и областных управлениях ведомства, к которому принадлежал НИИ. Когда пару-тройку лет назад началось «всесоюзное» внедрение, то попасть в группу, командированную в теплые, гостеприимные и/или относительно близко расположенные от столицы культурные центры для простых «рабочих лошадок», к коим, собственно говоря, и принадлежал Сергей, было трудно и почетно. Руководителями групп ездили обычно кто-то из руководства НИИ, в состав включали несколько начальников/замов начальников отделов, ну и 2-3 человек, тех, кто в общем-то и выполнял всю настройку и наладку. Но времена менялись. Все «хорошие» места уже были «окучены», командировочные расходы ежегодно урезались, уровень «приема» московских гостей неуклонно снижался, деньги на «Аэрофлот» не выделялись, и желающих трястись в ж/д вагонах по несколько суток до голодных и местами неспокойных окраин разваливающейся империи находилось все меньше и меньше. Но приказ есть приказ и его надо выполнять. Начальник отдела вызвал Сергея.
- Поедешь старшим в... - далее следовало название восточносибирского областного центра, - возьмешь с собой двоих. Оформляйте командировки, одного на вокзал за билетами.
Четверо суток в продуваемом и плохо отапливаемом вагоне, несколько дней напряженной работы: установка, наладка, приемо-сдаточные испытания, обучение местных, все пролетело очень быстро, все документы оформлены, пора и домой. Но. Было одно но. Почти миллионный город давно и прочно сидел на карточках. Пока был доступен буфет ведомственной гостиницы и ведомственная же столовка, голодной смерти можно было избежать, но купить в городе что-то из еды было нереально. А ведь назад ехать те же четверо суток. И чем-то надо питаться.
- Не волнуйся, Сергей Иваныч, голодными не останетесь, все организуем, - сказал курирующий их полковник, один из замов местного шефа.
- А сейчас небольшая автоэкскурсия по городу, затем в гостиницу за вещами, потом поедем в одно местечко на обед и оттуда на поезд.
«Местечко» оказалось классической сибирской заимкой с протопленной банькой недалеко от города, но уже в тайге. Гостеприимство тоже было сибирским... Сергей, как начальник, держался и даже сумел проконтролировать перегрузку «тел» своих коллег из уазика-«буханки», заехавшего прямо на платформу, в купе поезда, но после заключительных объятий с провожающим полковником сознание его покинуло... Пробуждение было одновременно тяжелым и чем-то необычным. Тяжелым от последствий массированной атаки сибирского гостеприимства на организм, а необычным от теплого, полупустого и вполне приличного вагона, невлажного постельного белья, трезвых, аккуратных и вежливых проводников. А-а, обкомовская бронь, спасибо местным. Чувство «СПАСИБА» стало еще крепче, когда Сергей сотоварищи оценили приданный им в дорогу продпаек. Это было: приличных размеров мешок с картошкой, сваренной «в мундире», черный хлеб, заботливо запаянный в целлофановые пакеты, несколько «сиротских» шматов нежного сала с мясной прожилкой, завернутых в промасленную бумагу, вяленные обитатели сибирских вод, трехлитровые банки с маринованными огурцами, помидорами, по отдельности и вместе, а также десятилитровая канистра с техническим спиртом.
Стаканы были принесены, срочно нужна была емкость для разбавления спирта. Начнем «лечится» с этого. Сергей поставил трехлитровую банку с огурцами на стол, ловким движением локтя выдавил с чмоком крышку и разлил по подставленным стаканам живительный рассол. В это время с верхней полки со стоном буквально сползло, ранее в утренней похмельной суматохе практически незамеченное «тело». «Тело» представляло собой идеальное учебное пособие на тему практического занятия: «Алкогольно-абстинентный синдром и его тяжкие последствия».
- Ты кто будешь?
- Я Джон из Эмэрика, - тяжко прошептало «тело» с ненашенским акцентом.
«Ну, вот, только шпиона нам не хватало», - подумал Сергей, вслух сказав: «Не бойся, сейчас мы тебя вылечим», - и стал сцеживать в стакан очередную порцию рассола из банки. Джон с плохо скрываемым ужасом смотрел на Сергея и его спутников. В ответ на протянутый стакан он судорожно замахал руками и замычал, отчаянно мотая головой... Ну, как хочешь... Расплесканный на еще два стакана рассол был мгновенно уничтожен... «Это же нельзя... это уксус... желудок», - бормотал Джон. В купе закипела работа. Банка была помыта, спирт разбавлен и отнесен охлаждаться под бдительным присмотром курящего коллеги в сугроб, наметенный в рабочем тамбуре. Двое оставшихся увлеченно накрывали «поляну». Джон по-прежнему сидел, забившись в угол.
- Ну, не пьянства ради, а поправки здоровья для. Джон, ты будешь? - скорее проформы ради, а также из-за вечного русского чувства вселенского сострадания спросил Сергей.
- Что это? - непонятно из-за чего переспросил Джон, еще раз внутренне ужаснувшись.
- Спирт.
- Спирт?!
- Да, нормальный технический спирт-ректификат, двойной очистки.
- Технический?! Разве его можно пить?! Вы же все умрете или ослепнете!
- Ну, как знаешь. За сказанное, мужики!
К сожалению, впечатленный удачно выполненной работой да и по некоторой еще житейской и служебной «недозрелости» Сергей нарушил Второй Закон Командира из свода неписанных законов «Об организации употребления подчиненным личным составом спиртосодержащих напитков» - похмелье плавно перетекло в повторную пьянку. Попытки хотя бы покормить Джона потерпели полное фиаско.
- Что это?
- Сало, отличное сибирское сало!
- Да вы что, это же чистый холестерин! Это нельзя есть! Картофель, черный хлеб. Это же столько углеводов! Вяленая рыба. Ведь она сырая, там же очень много паразитов!
Джон пытался «освежиться» пустым (сахара у проводников не было даже в «обкомовском» вагоне) горячим напитком, заваренным из маленьких зеленых пачечек с гордым названием «чай грузинский черный байховый N 3», но его периодически начинало мутить: сломленный сибирским гостеприимством заокеанский организм оказывался принимать что-либо вововнутрь, опасаясь очередного подвоха... Следующее утро началось более организованно. Слегка «освежившись» и установив путем опроса и визуального осмотра, что в состоянии больного, увы, положительной динамики не наблюдается, троица служивых устроила консилиум о путях и средствах приведения в чувство представителя страны наиболее вероятного противника. Сраженный таким искренним участием в своей судьбе, распластавшийся на верхней полке Джон иногда пытался вмешиваться в ход консилиума путем озвучивания при помощи междометий своего отрицательного отношения к тому или иному способу лечения. К обеду сошлись на двух предложениях. 1. Джону нужно выпить и обильно закусить. С этой целью у пассажиров соседнего купе за энную толику спирта была выменяна банка говяжьей тушенки из армейского резерва. Впрочем, вид банки в солидоле не вызвал у Джона положительных эмоций, скорее наоборот. 2. Просто поесть жирной и желательно горячей пищи. Стянутый с верхней полки Джон с трудом согласился на вариант N 2, при этом категорически отказавшись есть что-либо из запасов соседей по купе. В сопровождении самого младшего из них троих он пошел по составу в поисках анонсированного в расписании вагона-ресторана, чтобы попытаться съесть там немного горячего супчику. Увы, всех их ожидало горькое разочарование: вот уже как почти год как вагон-ресторан не прицепляли к составу из-за его полной нерентабельности. Обед прошел невесело. Надо что-то делать, а то кончится, не дай Господи, американец, а потом спишут все на козни оголтелой советской военщины (в лучшем случае). Силком вливать продукт нельзя, надо давить на сознание, а как на него, на ненашенское, надавишь? За неспешными разговорами о пользе гомеопатических методов лечения извечного российского недуга незаметно наступило время ужина. А не пора ли нам перекусить? - повис в воздухе риторический вопрос. Пора. Давай. Режь. Раскладывай. Наливай. Джон медленно соскользнул с полки. Он схватил стакан с содержимым и, зажмурив глаза, вылил его в себя, выдохнул, прислушиваясь к реакции организма, и захрустел перекосившее лицо гримасу услужливо протянутым огурцом... Лечение успешно продолжалось остаток вечера, полночи и весь следующий день. Холестерин, углеводы, паразиты были забыты. Продолжалось настолько успешно, что после того, как поезд пересек Большой Камень и на утро крайнего дня пути начал стремительно приближался к Москве, сибирские запасы закончились. «Ребьята, теперь мой очеред», - заявил Джон. Он выскакивал на узловых станциях, покупал у бабок горячую картошку и другую придорожную снедь, а также с грозным вопросом: «Бабка, водка не паленый!?» и ее, родимую... Вылечили. Вот так.