- А я вас туда посылал, что ли?
- Нет, не посылали.
- Ну - и?
- Не вы посылали. Родина меня посылала...
- Знаете что? Я вам не Родина. Я работник военкомата...
- Понятно.
И он уходил. С кем говорить? Не с кем. Родина - это все и никто. Никто конкретно.
Майор, находящийся на ежемесячном денежном «удовольствии» - это РАБОТНИК военкомата. Не военнослужащий, а именно работник... Типа пахарь. Что живот, что жопа - во!
А в Кандагаре было ну ни фига не холодно. Жарко было в Кандагаре. Даже в горах, где зимой по идее и по природе должно было быть очень холодно. Горело всё. Горели «бээмпухи», горели «бээмдэшки», горели гимнастёрки, тельники и прочее хэбэ. И горели души. И уж конечно, горели тела. Натурально горели. Пахло мясом. Жутко пахло горелым мясом. И совсем не говядиной.
...Зажигательная пуля влепила в спину. Было очень больно, но не поднимешься. Мало ли что всякого говорят про «духов», но уж пулять их научили. В ушах - сплошной рикошет от камней: визг, щёлканье и снова визг. Башку не поднимешь. А спина горит. Нет, это не то ощущение - «спина горит». Типа финалгоном намазали. Нет. Просто горит и всё. Натурально. Пламенем. Дым, вонь. И страшная боль. Пуля, мать её разэтак, зажигательная. Вонь собственного горящего мяса - это не тот кайф, о котором можно размышлять и вспоминать...
Он и не вспоминал.
Ему устроили встречу «с воинами отличной части». Матросов-срочников собрали в столовой, она же клуб. Пришли мичмана, пришли и офицеры - практически все, хотя уже можно было «море на замок». Пришли, потому что замполит приволок реального «афганца». Воина. С Красной звёздочкой на сером пиджаке и с совершенно седыми курчавыми волосами. Ему тогда было двадцать три.
Мы тогда не втыкались, что это такое - «съездить за речку». По большому счёту, не втыкаемся и сейчас. Да, да - за исключением тех, кто за той «речкой» был.
Ему задавали вопросы. Дурацкие, насколько я сейчас понимаю. Он отмазывался дежурными ответами. На вопрос, за что орден Красной Звезды, сказал, что сходил в горы на какое-то задание. Задание было выполнено. И всё.
А потом его взяли в нашу часть мичманом. Он служил, как все. Его расписали на «двести четвёртое» - катай себе туда-сюда телеги с контейнерами и не заморачивайся особо, что в них такое. А в контейнерах было всякое ядерное и термоядерное. Он и катал. Ещё ходил на дежурства - по автопарку, по камбузу, начальником патруля... Как-то раз скрутил какого-то гражданского засранца, который, по его мнению, нехорошо обращался с дамой. Чуть не убил. Замяли...
Всё дело в чём? В том, что к кишлаку было никак не подойти. А было надо. Приказ такой был. Надо! А никак. Головы не поднимешь - такой огонь из всего, что есть. Лейтенант вызвал «вертушки». Десантура залегла и ждала поддержки с воздуха. И дальше так случилось, что сдохла всякая связь - для Вооружённых Сил СССР дело привычное.
Они лежали в камнях, а «вертушки» откровенно мочили по ним же. «Духи», наверно, усирались от счастья. Потом стали добавлять и от себя. Вертолёты улетели, а от взвода осталось отделение без малого. И головы не поднять. И зажигательная пуля попала в РД.
РД - это рюкзак десантника. Там есть чему гореть. И горело. И воняло. Жутко и больно. Воняло горелым человеческим мясом. А осатаневший АКМ не имел права умолкнуть, посылая очередь за очередью и прикрывая братух, которые волокли вниз убитых и раненых, и то, что осталось от лейтенанта - такого же пацана...
Конечно, мы вместе выпивали - уже потом, когда он был у нас мичманом, и когда, как я думал, что-то в его восприятии уже подтёрлось. И ещё как выпивали. Порой он рассказывал кое-что из того, о чём не упомянул перед собравшимися в клубе будущими сослуживцами. Не стёрлось оно ни фига. Не стирается такое.
Просто у разведроты есть задача, и она должна быть выполнена любой ценой. Иначе разведроте грош цена. Идя в горы, приходилось стрелять в каждого афганца, встреченного на пути. В дитятю, в тётку, в старика. Иначе порой разведотряд обратно просто не возвращался. Ушёл - и нету. Был - и тю-тю. Иногда находили останки. Обычно не находили. Сколько раз стрелял по детям? Не помню. Много. Очень много. Просто подряд. Но чаще по старикам. У них была ненависть в глазах. И они через раз лупили в спину из всего, что только было. И тут же оповещали «духов». Так что, хочешь жить - стреляй. Это война. Простая и страшная истина. Каждое задание - это дымящаяся кровища и запах стреляных гильз. Иначе - никак.
Ибо так было угодно пославшей их Родине.
Через три года он ушёл. В смысле - ушёл из Вооружённых Сил. Не знаю почему. Стал пожарником у нас же, в Вилючинске. Может, потому что огонь - это почти как на передовой. На пожаре, бывает, пахнет горелым мясом. Хоть что-то похожее на настоящую жизнь. На запах сгоревшего пороха и взорванного тротила - нет, но хоть что-то... не жить, а гореть...
Кого-то он, говорят, из огня вынес. И не раз. Девочку, старушку... кого и когда - попробуй теперь узнай. Возможно, старался сравнять тот счёт, который у американских «зелёных беретов» во Вьетнаме назывался «body count»...
Его звали Юра Кругликов.
Печень и сердце - штука ненадёжная, чтоб вы все знали. Они работают на износ до самого того дня, когда вдруг скажут: «Не могу больше». Вот ты ещё хотел бы пожить, а они - «не могу».
Юра! Я только сегодня узнал, к своему стыду, что тебя вот уже четыре года как нет. Прости меня, ладно?
Прости за то, что я ничего не сделал, чтобы наши пути пересеклись, когда тебе было трудно и тяжело. Может, я бы тебе помог... может... Жалким оправданием мне может служить то, что я просто не знал...
Прости, тёзка.
Прости...

filibuster60.livejournal.com/96617.html?mode=reply

История, в общем-то, не авиационная, но случилась она в авиационном училище.
В 1988 году служил я в военном училище командиром взвода курсантов. Времена были перестроечные - каждый день требовалось "ускорение".
Однажды начальник училища потребовал ликвидировать задолженности курсантов по физподготовке (в очередной раз). Назначили время для сдачи зачетов и приступили к приему.
Чтобы задать тон и подать личный пример, он залез на перекладину и героически выполнил подъем переворотом один раз (типа "авамслабо?").
Чуда в очередной раз не произошло. Если математику можно выучить за ночь, ну или списать, здесь ничего не сделаешь. Короче, поступил приказ к 15.00 подготовить документы на всех на отчисление. За пару часов надо было подготовить кучу рукописных бумаг на несколько десятков рыл в каждом батальоне (ПК тогда не было).
После того, как я закончил писать всю эту херНю, командир роты говорит: давай, пиши на других. Отмаз - типа я их не знаю - не прокатил, "пиши нейтральные характеристики". Почерк у меня по жизни херовый, все писаря заняты, и я посадил дневального писать представление на курсанта Иванова.
Времени на черновики не было, писалось всё начисто в типографский бланк под мою диктовку.
Когда дневальный спросил: что писать в графу "национальность"? я взорвался:
- Какого хуя ты спрашиваешь национальность Иванова?
- Я не знаю.
- Пиши еврей или лучше жидо-масон, что там дальше? Год рождения?
Задиктовал характеристику, успеваемость и т.д. Прочитал характеристику, подписал. Отнес на подпись ротному, потом комбату.
Все убежали в штаб с документам и отчисляемыми для принятия решения.
Наступили редкие минуты расслабухи. Мы - молодые взводники - сидим в канцелярии, курим, травим анекдоты.
Заходит дневальный (тот самый): товарищ лейтенант, вас к телефону. Беру трубу:
- Да.
- Ротный: товарищ лейтенант, кто писал характеристику на курсанта Иванова?
- Я.
- А какая у Иванова национальность?
- Вовка, ёптыть, тут мне Хвостов (дневальный) мозги ебал, теперь ты. Ну какая у Иванова может быть национальность?
И тут у меня где-то между ушами проскакивает молния.
Беру за жабры дневального:
- Ты что написал в графе "национальность" у Иванова?
- Я не помню.
- (ласково) Жидо-масон?
- Точно. Я ещё подумал: странная какая-то национальность, а потом подумал: "у-у-у жидяра", и написал.

Иду в канцелярию. Вопрос ровно один: меня повесят на плацу? Или из уважения к традициям русской армии расстреляют как офицера?

Сижу, жду командира. Настроение -100. Часа через 3 приходят ротный с комбатом, смеются. Комбат говорит: я тебя завтра накажу. И уходит.

Дальше со слов командира роты.

Приходим мы в штаб, двоечников построили в коридоре, сами сидим в кабинете у зама. Зам просматривает документы, перед тем как идти к генералу. В кабинете тревожная тишина. Вдруг он спрашивает: а что такое Жидо-масон? Мы переглянулись.

Необходимое отступление:

Времена были тАталитарные. По понедельникам на полном серьёзе мы подавали списки перестроившихся. А ещё у руководства была такая забава - остановить "случайно проходящего мимо" офицера и спросить у него (в зависимости от настроения):
1. Что гласит ст.18 УВС ВС СССР ?
2. На чем основывается воинская дисциплина ?
3. Что гласит Приказ МО ?...?
И т.д.
А потом на всех совещаниях смешивать с гАвном его начальника.

Основное повествование:

На вопрос "что такое жидо-масон?" мы начали что-то вяло мямлить, вспомнили даже каких-то каменщиков и даже успели мысленно попрощаться с 13-й получкой.
Следующий вопрос вызвал полный ступор:
- А национальность такая бывает?
- Да вроде нет...
- А что же вы пишете Иванову в графе "национальность" жидомасон?
- ГДЕ?!!
- Да вот.

В официальном документе, у курсанта советского военного училища, в графе "национальность", написано: ЖИДО-МАСОН, в конце документа русским по белому гордо красуются три подписи: командир взвода, командир роты, командир батальона.

Могу спорить: Николай свет Василич Гоголь в этот торжественный момент перевернулся в гробу, потому как - «немая сцена».

После некоторой паузы, оправившись от шока, мы наперебой начали что-то кричать, типа мы щЯЗ всё перепишем. А зам спокойно так говорит: нет, это документ, и переписывать его нельзя. Берёт всю кипу бумаг "подмышку" и идет к генералу.

Немая сцена в квадрате.

По прошествии пары минут из-за дверей кабинета начальника "советского военного училища" раздался такой смех, что с первого этажа, держась за кобуру, на цыпочках пришел дежурный по управлению. Ещё через две минуты оттуда вышел зам, выдал чистый бланк с подписью начальника в графе "решение начальника училища" и сказал: "переписывайте". Старый бланк не отдал.

На следующий день на совещании офицеров батальона командир собрался меня "конкретно оттопырить". После долгого вступления, когда все непричастные уже лежали "пацсталом" от смеха, я с наглостью приговорённого к смерти сказал:
- А за что?
- За небрежное оформление документов, блять, будешь знать, как подписывать документы, не читая.
- Там после моей подписи ещё две стоят, крайняя - ВАША!!!

З.Ы. В тот раз никого не отчислили.

Субботний день. Вся наша семья в кои-то веки собралась в полном составе у родителей. После традиционного застолья и бани каждый выбрал себе занятие по интересам. В частности, мы с отцом и братом вышли во двор дома покурить, попить пива, да и просто поболтать на воздухе. За разговорами вспомнилось наше старое с братом увлечение, как мы, будучи пацанами, любили стрелять из батиной воздушки. Отец, посмеиваясь, ушел в дом, чуть погодя вынес коробку пулек и прекрасно сохранившуюся пневматическую винтовку. Передал игрушку мне и напомнил о случае, при воспоминании которого у меня слегка покраснели уши, а братик старший ржал, как волк из известного мультфильма.
Мне тогда было около пяти лет, брату, соответственно, 11. Росли обыкновенными сельскими пацанами, у которых был стандартный набор игрушек и увлечений, однако влияние дедов, бывших фронтовиков, сказывалось. И мы оба были уверены, что оба станем офицерами. А для военных очень важно было быть сильным и хорошо стрелять. С развитием силы вопросов не было, а вот с вопросами стрельбы было несколько сложнее. Стрелять мы могли только в присутствии отца, и только по тем мишеням, что он посчитает достойными. Весь семейный арсенал хранился в отцовском, запираемом чуланчике, но если ружья, ножи и мелкашка были в сейфе, то воздушка стояла рядом с ним. Во время летних каникул, в один из замечательных дней, мой старший брат Игорь осуществил коварную операцию: он проследил, где находится ключ от чулана, и когда родители ушли на работу, произвел «тайную операцию». Воздушка и пульки были изъяты с привычного места хранения и извлечены на свет божий. Вот она, минута славы. От зависти соседских пацанов у него захватило дух. Он был король. Соревнования по «пулевому спорту» начались немедленно. К расстрелу были приговорены практически все игрушечные солдатики и их бронетанковые силы. На мои вопли о том, что незаконно расстреливают и мое войско, последовала немедленная моя депортация с территории военных действий. Мои крики, что дайте, я своих сам расстреляю, ну хоть одного! не возымели должного воздействия. Аргументы о том, что я являюсь как минимум владельцем приклада такой занятной штуки, привели брата в бешенство и к весьма ощутимым для меня последствиям, в основном в области носа и самого низа спины.
После того, как ребята вдоволь наигрались, они собрались ехать на речку. Естественно, что меня в качестве кандидата на поездку даже и не рассматривали по причине вредности и малолетства. Рев и слезы на брата действовали слабее, чем на маму. И его решение было неизменным. От отчаянья и безысходности я в присутствии всех брату присвоил титул «штопанного гандона». И сам ошалел от собственной наглости. Это был залет. Да еще какой! Брат сел на велик, всем своим видом демонстрируя полный игнор. Слезы уже не помогали, от нанесенных в тот день обид, я готов был на все. Уже удаляющемуся брату я прокричал, что папке я все расскажу, и про солдатиков, и про воздушку. Уж этим-то я его наверняка достану. Но брат был невозмутим, в присутствии всех своих друзей мне было предложено подавиться своими сранными солдатиками. А если я хоть пикну про воздушку, родителям будет озвучено, кем и как я посмел назвать старшего брата. Приговор был без права обжалования.
Вечером отец был в самом благостном расположении духа. Копался возле машины, что-то мастерил. Я был на подхвате. Брат где-то гонял в футбол. А я был погружен в тяжкие размышления, обид за день было сильно много, обидчик должен быть наказан. Однако и я в течение дня отличился, батя разбираться не сильно будет. План был придуман и осуществлен мгновенно. «Пап, а пап» - затянул я - «Пааап, ну папа». Отец удивленно смотрел на меня, перед ним стояла статуя раскаивания, с понурой головой и очами долу. Отец приготовился. Пап, я сегодня Игоря «гандоном штопанным» обозвал. Отец от удивления выронил отвертку и заржал точно так же, как Игорь через тридцать лет. Как ты его назвал? Я уже через силу повторил. «Ну и за что ж ты брата так?» - проявил сочувствие родитель. Поняв, что план идет по намеченному, я, глядючи в пол, поведал: «А он воздушку твою из чулана стырил, а я не давал, вот и пришлось...» Отец ржал, как перепуганный. А далее я ему уже окрыленный реакцией поведал славный эпос моей борьбы с взломщиками и нарушителями. На следующий день велосипед стоял под замком в гараже, ключ от кладовки перепрятан. Нам с братом определен наряд по поливке огурцов и помидоров, причем мне, младшему, намного больший участок. А в конце следующего дня, когда отец выводил Игорю велосипед, он, держа меня за руку, сказал: «А Игорек так и не сказал мне, что ты его обозвал...». Я потом брату сам сказал, и солдатиков отдал.
Вспоминая об этом, у меня всегда краснеют уши, а батя с братом ржут как волк из известного мультика.