ЗАПОЛЯРНАЯ ОРБИТА
из цикла «Мудрость вождей»)

В казарме каждого отдела напротив канцелярии висела настенная отдельская печать - две стенгазеты. Одна газета была посвящена текущей жизни подразделения и, по требованию политотдела Главного Центра, называлась каким-нибудь космическим именем. Вторая газета была юмористической и, согласно все тем же требованиям, должна была называться как-то «колюче». В четвертом отделе, к которому был прикомандирован личный состав нашего астрономо-геодезического пункта, газеты назывались соответственно «Орбита» и «Колючка».
«Колючку» сразу поручили моему бывшему однокурснику лейтенанту Юре Самко, имевшему в курсантские годы кличку «Северный Олень». Собственно, даже не всю газету, представлявшую собой озвученный набор карикатур на злобу дня, а только подписи под рисунками, а еще точнее - стихи. Начальник отдела майор Герцен давно мечтал о сатирической стенгазете в стихах и, недолго думая, назначил Северного Оленя поэтом. Стихов Юра отроду не писал и не читал, однако новое назначение воспринял совершенно спокойно, поскольку советский лейтенант может все - ему надо только приказать. Первый же Юрин шедевр так пронял народ, что «Колючка» стала любимой газетой отдела. Стих был посвящен гигиенической профилактике грибковых заболеваний в четвертом отделе, и Герцену тоже очень понравился:

На ротных узеньких дорожках
Грибки гуляют в босоножках
И если на здоровый лапоть
Грибковый ты наденешь тапоть
То от грибковой этой тапочки
Грибок перебросится на лапочки.

Конечно, таких высот мне было не достичь, однако и мне в приказном порядке было оказано доверие писать ежемесячную заметку о повседневной жизни АГП в отдельскую «Орбиту». Вдохновленный примером Северного Оленя, я решил подойти к делу неформально. До этого времени заметки от отделений в стенгазете были невыносимо тягомотными. Назначенные «корреспондентами» офицеры перепихивали это дело на солдат, а те, будучи не в состоянии понять, что же можно такого написать о повседневной жизни, рождали в итоге унылые писульки типа: «Хорошо выполняли в этом месяце спецработы солдаты нашего отделения», «Плохо вели себя в этом месяце некоторые солдаты нашего отделения» и т.д. Мне же хотелось, чтобы мою заметку читали не с меньшим интересом, чем стихи в «Колючке».
Итак, я уселся за печатную машинку и одним пальцем бодро настучал:
«Полярная ночь ярилась, выплевывая сгустки мокрого снега в лицо храбрецу, прилепившемуся к антенне станции ДЗС в пятнадцати метрах над землей. Ревущий ветер пытался оторвать обмороженные пальцы от стылых металлических скоб, сбросить смельчака вниз, растерзать того, кто осмелился противостоять стихии. Но руки упорно откручивали крышку термостата, губы шептали: «Не сдамся...», а сердце стучало в бешеном темпе: «Быстрее! Быстрее!». Вот наконец и теплое чрево выносного приемного устройства - индикатор на одном из блоков горит зловещей красной точкой - он так и знал! Вот она, неисправность, грозящая срывом спецработ! А там, наверху, в блистающих безднах Космоса уже подлетал к АГП их спутник, и времени совсем не оставалось - надо спешить! Шесть оборотов винта непослушными пальцами - неисправный блок извлечен, еще усилие - запасной блок вставлен на место и закреплен. Все! Но тут порыв ветра сорвал со стопора тяжелую крышку приемника, и она, развернувшись на петлях, ударила бесстрашного воина в лицо! В глазах сверкнуло, страшная боль пронзила голову, и он сорвался вниз. Но тренированное тело в последний миг успело зацепиться за край параболоида, и он повис над бездной, сжимая второй рукой неисправный блок. Шум в голове не утихал, оледеневшая рука соскальзывала с обжигающего металла антенны, в голову лезли безумные мысли бросить блок и освободить вторую руку для своего спасения. И тогда он собрался и сказал себе: «А майор Окорочков бросил бы в снег дорогостоящий блок с открытым печатным монтажом?». И пальцы сильнее сжали тяжелый блок. «А майор Окорочков оставил бы открытым термостат приемника перед сеансом связи со спутником?». И тело пружиной взлетело на антенну, чтобы закрыть термостат. Теперь вниз, срочно вниз! Примерзшие окровавленные лоскутки кожи остались трепетать на металлических скобах антенны, а он уже был внизу, с размаху вломился в родное тепло технического здания и подбежал к кабинету начальника АГП. Иссеченные льдинками глаза выражали немой вопрос, от ответа на который зависело все.
- Минута тридцать секунд, - сказал начальник АГП майор Окорочков, и отеческую ласку выдавал усталый голос старого солдата. - Ты уложился в норматив, сынок!
И, отдав воинское приветствие, рядовой Аладушкин отправился в аппаратную. На душе было светло - он справился с учебной задачей и мог готовиться к новым свершениям.
Так в подразделении, где командиром офицер Окорочков, проводятся плановые занятия по специальной подготовке. Под руководством майора Окорочкова коллектив АГП уверенным шагом идет к победе развитого социализма!»
Сказать, что заметка имела успех - значит не сказать ничего. Четвертый отдел стонал и подвывал, читать приходили солдаты и офицеры из других отделов, Северный Олень согласился признать меня равным себе, а к исходу дня заметка исчезла, вырезанная чьим-то заботливым лезвием на память. Скорее всего, рядовым Аладушкиным.
Вдохновленный успехом, я с удовольствием каждый месяц выдавал новую заметку про то, как «в подразделении, где командиром офицер Окорочков», проводятся плановые занятия по боевой и политической подготовке, комсомольские собрания и ленинские зачеты. При этом я никогда не забывал отметить, что «под руководством майора Окорочкова коллектив АГП уверенным шагом идет к победе развитого социализма». Обрадованный неожиданным интересом личного состава к настенной печати, замполит отдела просил меня отдавать ему статьи в нескольких экземплярах - заметки по-прежнему вырезались на память.
Александр Васильевич Окорочков никогда не читал солдатскую стенную печать, зато ее всегда читал начальник четвертого отдела майор Герцен. И Герцену было обидно, что в заметках трех его «родных» отделений корявым языком мусолится бесконечная тема о том, как «плохо вели себя в этом месяце некоторые солдаты нашего отделения», а прикомандированное подразделение уверенным шагом идет к победе развитого социализма под руководством майора Окорочкова. Герцен начал подкалывать ничего не подозревающего Окорочкова на совещаниях, называя его «Великим кормчим», и интересуясь, далеко ли ушел к сияющим высотам коллектив АГП под его мудрым руководством.
Сначала Александр Васильевич не почуял худого, рассудительно списав странности Герцена на тяжелые условия службы в Заполярье. Но как-то ночью, будучи «ответственным» по отделу, и слоняясь из угла в угол, он набрел-таки на «Орбиту».
- Юрий Анатольевич, как вы могли?! - потрясенно спросил он при встрече.
С тех пор я больше не писал заметок в «Орбиту».

Как штормовало в том году...
За пять дней до Нового Года казалось, что и праздника-то не будет, и елки - самого желанного после стольких месяцев в море - не будет...
Но начальство думает долго, но решает мудро. И вот уже в узком проливчике под Гавдосом, там, где территориальные воды расходятся, оставляя несколько миль нейтральными, построилась новогодняя гирлянда из четырех пароходов борт к борту, и засновали между ними офицеры и мичмана, и собрались в каюте одного из командиров все остальные...
И выпили малую толику - чего уж там таить, и перегрузили почту и елки, и новогодние подарки.
И потом, когда закончилась суета и получено было разрешение «следовать по плану» - поднялись на мостики, и, как и договаривались - одновременно дали «вперед самый малый».
И начали отцепляться от гирлянды крайние - «Желаю счастливого плавания» - «Благодарю за добрые пожелания», а потом разошлись и мы с моим коллегой по бригаде. Ему - на юго-восток, в Тартус, а мне - на запад, под Тунис. Наверное, это было красиво, если смотреть сверху... Только кому?
И вот уже стукнула в правый борт волна, и запел в снастях нордовый ветер...
А потом, уже под Тунисом, накануне праздника, на якоре, к борту подходили пароходы, что были в точке, и вся процедура передачи проходила каждый раз по новой: долгожданные письма из дома, елка, подарки...
А потом справа и слева встали к борту лодки, пришедшие на отдых.
Зеленые подводники, на видевшие света с Северов - ведь если и всплывали, то ночью, почти в цвет своих бледно-голубых «разух», бодренько, согласовав график, по «выстрелам» поползли в баню, мыться.
Лодочных офицеров и мичманов растащили по каютам мои... Как же, после бани, да еще с сауной - «штаны продай, но выпей», Петровский еще завет. Пусть. Ведь кто знает, когда еще помоются вот так, всласть, не экономя каждую каплю воды эти ребята?
К вечеру однако успокоились, расползлись по своим каютам отсыпаться. Завтра - праздник.
И был праздник в прозрачной солнечности средиземноморского зимнего дня, с наряженной на юте елкой и с непременными фотографиями под елкой в трусах.
И был праздничный ужин в столовой, и концерт, придуманный неугомонным группером - механиком, и Дед Мороз, и Снегурочка, и черти.
И поднимался ветер, и стучала якорь-цепь, удерживая и корабль и лодки и слегка тревожно было - не испортит ли новогоднюю ночь шторм, заставив сняться и идти штормовать?
И был накрытый в каюте стол, и командиры-подводники, приглашенные встретить Новый Год.
И подняты были бокалы - ну не из стаканов же пить командирам, и плескался в бокалах в эту прозрачную ночь не спирт, а хоть и не лучший, а коньяк.
«За нее....»
«За них...»
«За тех...»
И - с Новым Годом...
И тянулся неспешный разговор, и вспоминался берег, и те, кто на берегу...
И на счастье «убился» к утру ветер, и можно было спокойно поспать, и дать отдохнуть экипажу...
На следующий день праздник оканчивался, а служба продолжалась.
..........
И так - или почти так новый год был четыре раза...
С наступающим! Здоровья и удачи!