История КПСС



«Я не знаю иного способа судить
о будущем, кроме как по прошлому...»
( О.Генри)


К самой первой своей сессии, класс Максима Слуева подошел практически без потерь. Из двадцати семи человек, за первый семестр у них никого не отчислили. Удивительно, но никто не сбегал в самоходы, не дрался в городе и не наливался карбидным вином бабы Дины до бровей. Точнее, никто не попадался. Не считая, конечно, неудачной попытки сбежать с флота невменяемого молдаванина Мирчу, принятого в училище не по знаниям, а по национальному признаку и республиканской разнарядке от тружеников села. Беззаботный сын бессарабских степей только к декабрю понял, наконец, в какое училище поступил, сильно испугался и начал слезно проситься домой. Домой его естественно никто не отпустил, а наоборот провернули через «морально-идейную мясорубку», крутить которую начал командир роты, а закончил, кажется чуть - ли не начальник политотдела. После трёхдневного круиза по кабинетам Мирчу долго ходил с перекошенным лицом, и недели две строчил в день по нескольку писем домой. Потом консультации с семейством закончились и помрачневший Мирчу, снова влился в ряды сдающих зачеты, лабораторные и РГРы. Оказалось, потомственный молдавский виноградарь, поступая в военно-морское училище, не только не поинтересовался, куда отправила учиться его родная солнечная Молдавия, но даже и не знал, что после принятия присяги, дорога домой ему не светит, по крайней мере, года три, даже если он добровольно покинет стены ВУЗа. А служить матросом на флоте Мирчу не хотел. Он и в училище поехал только, чтобы не попасть на срочную службу. И теперь вместе со всеми снова долбил высшую математику с ее матрицами-столбцами и интегралами, судорожно пытался закрыть все лабораторные работы по химии, и что хуже всего бился лбом о монолитную и фундаментальную науку под названием «История КПСС»...
Волновала «История КПСС» и Максима. Точнее волновал экзамен по этой стратегически важной науке, который им предстояло сдавать в свою первую сессию. Все остальные экзамены тоже вызывали нервную дрожь у класса, но это были все же совершенно конкретные науки, какие, в конце-концов, можно было просто тупо заучить, а вот «История КПСС», у Слуева, как у старшины класса, знающего свой контингент, вызывала очень большие опасения. Сам Максим, как бывший старший сержант Советской Армии, и вообще как очень системный в подходе к любой проблеме человек, понимал, что на высшей математике у него обязательно будет пара двоек, то есть пара «академиков». Еще пару таких же бедолаг, он может получить и на оставшихся экзаменах, а вот совокупление с кафедрой марксизма-ленинизма в экзаменационном экстазе могло закончиться плачевно. Седовласые, немолодые капитаны 1 ранга, с лейтенантских погон варившиеся в идеологических котлах, стойко и профессионально убежденные в верности учения Маркса-Ленина, были вариантом непроходным. Идейно подкованная офицерская когорта кафедры марксизма-ленинизма, была в глазах первокурсников еще не оперившихся, и много не осознавших, силой страшной и дремучей, к тому же говорившей с ними на незнакомом им языке диалектического материализма. Максим, за полтора года срочной службы, имевший удовольствие тесного общения с замполитом своего кадрированного артиллерийского полка, представлял это четко и ясно, и, тем не менее, как и все панически боялся этого экзамена. Ведь даже к простым зачетам, не то, что к экзаменам, будь ты хоть круглым отличником, допускались только те, у кого конспекты первоисточников соответствовали всем требованиям ГлавПУРа, то есть были большими, объемными и красиво оформленными. А если учесть то, что конспектировать задавали обильно и постоянно, то, по сути, вся подготовка к экзаменам составляла лихорадочное, ночное переписывание друг у друга потрепанных тетрадей, после которого времени для зубрежки дат съездов и мер по искоренению троцкиского уклона и перегибов на местах в пору коллективизации катастрофически не хватало. До сессии оставалось чуть меньше месяца, и Максим спинным мозгом чувствовал, что самые большие проблемы будут у их класса именно по этому предмету. А воспитанный родителями, школой и срочной службой, бывший старший сержант, а ныне главный старшина Слуев за свое нынешнее подразделение переживал искренне и не шуточно...
Лекции по «Истории КПСС» в их роте читал сам начальник кафедры, капитан 1 ранга Юферов, красивый, статный офицер с мужественным лицом, один из немногих оставшихся фронтовиков в училище, бравший в 1945 году Берлин. А вот классные занятия проводил капитан 1 ранга Коновалов Иван Иванович, офицер строгий и даже немного раздражительный, но вполне вменяемый и даже позволяющий себе иногда идеологически невыдержанные шутки. Но первый курс, есть первый курс, и каким он будет на экзамене, никто не знал, да и предполагать не мог.
Максим Слуев был не просто первокурсником, поступившим в училище из армии. Он уже имел опыт поступления в Голландию, и поступив вместе со своими друзьями-евпаторийцами два года назад, вылетел из абитуриентов прямо перед присягой за банальную самоволку. Друзья остались учиться, а Максим призвался в армию, доблестно дослужился до старшего сержанта и вернулся в училище. Друзья же его уже учились на третьем курсе, и появлению друга были несказанно рады. Вот с ним-то он и поделился своими опасениями по поводу предстоящего экзамена на политическую зрелость.
- Да... Наши марксисты-ленинисты, мужчины серьезные...- Пашка, товарищ Максима, еще со школьной скамьи, стряхнул пепел с сигареты.
Они стояли в курилке возле камбуза втроем, как раз перед построением на ужин.
- Макс, а кто у тебя классный препод?
Второй друг Макса Сашка Бурдинский учился на том же факультете, что и он сам, а так как, преподаватели исторически приписывались по факультетам, то и знал он их гораздо лучше первокурсника Слуева.
- Коновалов. Дядя Ваня...
И тут Пашка с Сашкой заржали как сумасшедшие, давясь сигаретным дымом и сгибаясь от хохота пополам. Несколько обалдевший Макс тщетно пытался несколько минут успокоить заходящихся в смехе товарищей, потом бросил это занятие и дождавшись, когда они вернулись в нормальное состояние, спросил:
- А что тут смешного-то?
И Сашка ему поведал... Оказывается, капитан 1 ранга Коновалов, был старым и очень запойным офицером. Об этой его слабости знали все, и естественно и начальник кафедры, но Коновалов был офицером заслуженным, в бытность свою замполитом не кабинетным, и до полной пенсии ему оставалось совсем ничего, да и вел он себя, очень примерно и за руку его никто и никогда не хватал. Да и не пытался, скорее всего. Только вот был он постоянно с хронически бордовым лицом, покрытым тонкими красными кровяными прожилками, и вечно благоухал «Красной Москвой», особенно активно по утрам. Поэтому и закрывали на него глаза, дожидаясь пока каперанг спокойно уйдет на заслуженную пенсию и там начнет предаваться своему «хобби» на законных основаниях. Вот и находились изредка храбрецы, которые пользуясь этим, экзамены ему сдавали довольно своеобразно. Правда, не в одиночку, а всем классом, если конечно старшина класса мог на такое решиться. Было у каперанга несколько слабостей. Во-первых, очень он любил сухие сигареты «Ява», и именно с московской фабрики «Ява», а не с зачуханного «Дуката». И, во-вторых, сессию, Коновалов считал очень стрессовым периодом для своей расшатанной многолетней службы нервной системы, а потому и употреблял в эти две недели горячительного гораздо больше, чем в монотонный семестр. А оттого и страдал по утрам гораздо сильнее, становясь похожим на перезрелый и мятый помидор. И вот именно этим пользовались те классы, у кого были наиболее бесшабашные первокурсники, благо экзамены сдавались именно одному, своему преподавателю...
Максим думал несколько дней, после чего решился на подвиг и на вечерней самоподготовке поведал об этом своим одноклассникам. К его несказанному удивлению, возражающих не нашлось. Напротив, многие подали массу дополнительных идей и рацпредложений, и Слуев распределив обязанности, попутно с подготовкой ко всей сессии, начал нелегальную подготовку к экзамену по «Истории КПСС». Сигареты «Ява» взял на себя севастополец Алёхин Коля, у которого мама работала бригадиром пассажирского поезда «Севастополь-Москва». Организацию питания подхватил еще один севастополец Миша Полторанин, имевший знакомства, чуть ли не во всех ресторанах города. Алкоголь Макс предусмотрительно взял на себя. Ну, а весь остальной класс упорно готовясь к своей самой первой сессии в высшем военно-морском училище, о предстоящем, если и задумывался, так только в редкие свободные минуты между занятиями.
Месяц проскочил как один день. В классах вывесили расписание экзаменов, в ленинских комнатах всю ночь перестал гаснуть свет, и даже самые головастых приходилось вечером выгонять из класса. «История КПСС» у класса шла сразу после высшей математики. Как и предполагал Максим, через «вышку не прошло» два человека. Небезызвестный Мирчу, который и на молдавском математику знал отвратительно, и на удивление головастый, но упрямый Макарычев, умудрившийся поспорить с доцентом Передереем на предмет знания им дифференциального исчисления, за что и схлопотал «банан». Коновалов пришел в первый день подготовки в их класс очень «тяжелым». Он, то и дело вытирал со лба пот, выпил целый графин воды, и не сказав ничего путного, лишь пригрозил суровой проверкой их знаний через три дня и величаво удалился в неизвестном направлении. Единственное, что успел сделать Слуев, так это то, договориться с каперангом начать экзамен не в девять утра, а на час раньше, в восемь. Это разрешалось, особенно если преподаватель принимал экзамен в классе в одиночку. Коновалов легко на это согласился и попрощавшись, больше не появлялся до самого экзамена.
Всю вечернюю самоподготовку накануне народ готовил класс к завтрашнему экзамену. Столы сложили друг на друга, оставив лишь один, за которым и должен был сидеть преподаватель. По периметру класса установили пять досок, на которых должны были готовиться к ответам экзаменуемые. Но самое главное было не это. Уже утром, к этой привычной картинке учебного класса перед экзаменом, добавились некоторые, малозаметные, но знаковые детали. На столе преподавателя, кроме ручек, списка очередности и экзаменационных ведомостей, добавился графин со стаканами, в окружении трех бутылок дефицитной «Пепси-колы» новороссийского разлива. Рядом лежала большая чистая пепельница, в которой лежала зажигалка и две пачки, самой настоящей «Явы», которые к этому времени две недели сохли на батарее, и собственно были уже как порох. А в столе стояли две большие тарелки, в одной из которых красиво и аппетитно расположились бутерброды с красной икрой, сёмгой и брауншвейгской сырокопченой колбасой, красиво приготовленные одной Полторанинской подругой из «Нептуна». Продукты были сверхдефицитные, но Миша превзошел самого себя, так как красиво рассказывать о фракционных прениях на 5-м съезде РСДРП тоже не умел. В другой тарелке, горкой лежали всевозможные шоколадные конфеты, которые тоже не каждый день появлялись в магазинах. Там же лежал открытый блок «Явы», из которого собственно и вынули две пачки. Но, все же, самое главное было не это. В том самом полуторолитровом графине плескалась не вода, а самая настоящая, в экспортном исполнении «Водка Столичная», выпрошенная по такому случаю Максимом у своего дядьки, со скрипом оторвавшего от сердца две бутылки для благого дела. Все было готово, и весь класс ложился спать в ночь перед экзаменом, со страхом гадая, чем же все это закончится...
Без десяти восемь, весь класс, как один стоял в две шеренги перед дверьми, стекла которой были заботливо заклеены бумагой, чтобы никто не мог подглядывать за ходом таинства экзамена. Максим нервничал. Он начал нервничать сразу, как только принял решение идти на эту грандиозную авантюру, так как она могла, закончится для него, не больше, ни меньше, а банальным отчислением и отправкой на действующий флот уже в ранге матроса. Даже сейчас, за десять минут до начала экзамена, его охватывало желание заскочить в класс и спрятать куда-нибудь этот графин с водкой, простоявший для охлаждения всю ночь за окном на подоконнике. Без пяти восемь появился Коновалов. Судя по угрюмому виду и кирпичному лицу, вчера он неплохо посидел у себя в гараже, и сейчас был недоволен всем окружающим миром, так, как бывает, недоволен шумным праздником больной в постели.
- Здравствуйте товарищи курсанты...
Первокурсники гаркнули в ответ так, что эхо, казалось, прокатилось аж до режимного корпуса.
- Здравия желаем тащ капитан 1 ранга!!!
Каперанг сморщился. Голова и так была не в тонусе, и этот бравый вопль без малого тридцати глоток, ударил по мозгам как шумовая граната.
- Вольно...старшина, пойдем-ка посмотрим, как вы класс приготовили к экзамену....
Максим послушно зашел с каперангом в аудиторию. Преподаватель без всякого интереса, скорее по инерции вполглаза окинул взглядом комнату. Тяжело опустился на стул.
- Тааак...Слуев...давай первую пятерку...и чтобы не шумели там...в коридоре... Кто у нас там первым-то?
Первым шел сам Слуев. Он всегда шел на зачеты, а теперь уже и на экзамены первым, как старшина класса, да еще и потому-что считал, что лучше отстреляться вначале, а не постепенно накручивать нервы, глядя на выходящих и ожидая своей очереди.
- Товарищ капитан 1 ранга, разрешите я в коридор на минуту...вызову...
- Валяй! Но быстро...- коротко бросил каперанг, и надев очки начал делать вид, что изучает экзаменационную ведомость.
Слуев выскочил в коридор. Очередность все знали, но, тем не менее, не расходились, ожидая неведомо чего.
- Мужики, сейчас первые заходят, остальные бегом на камбуз, трескайте там побыстрее и мигом назад. Кажется, он настроен побыстрее закончить...
- Максим, а как он там насчет...ну...этого...- раздался негромкий вопрос, которого казалось все и ждали.
- Да никак пока...давайте...по местам. Я захожу, а потом по списку...поехали!- и Слуев одернув форму, постучался в дверь и зашел в класс.
- Товарищ капитан 1 ранга, главный старшина Слуев для сдачи экзамена по истории Коммунистической партии Советского Союза прибыл!!!
Каперанг поднял глаза от бумаги. Глаза были пусты и усталы, словно их хозяину уже давно надоел и этот ритуал, и вся остальная мирская суета.
- Тяни билет Слуев, и не тяни время...хватит тут каблуками щелкать...
Максим взял первый попавшийся под руку билет. Отличником по этому предмету он не был, но он был старшиной класса, что давало некоторые поблажки, и конспекты первоисточников у него были в идеальном порядке, что тоже вселяло определенную уверенность в завтрашнем дне.
- Иди готовься...Следующий!
Через несколько минут первая пятерка заняла свои места у досок, и начала усиленно скрипеть мелом по доскам изображая бурную подготовку. Максим, вспоминая все, что знал по билету, занимался тем-же, не забывая искоса поглядывать на Коновалова. А преподаватель откровенно маялся. Он даже внимания не обратил на пепельницу с любимой «Явой», лишь недовольно шевеля губами, и периодически их, облизывая, как будто у него во рту было, что-то страшно кислое и неприятное. Так продолжалось минут пять, а потом рука каперанга потянулась к стакану. Максим напрягся. Коновалов пододвинул стакан. Взял в руку бутылку с «Пепси». Посмотрел на нее. Потом скривился, поставил ее на место, решительно схватил графин и вынув пробку, налил полный стакан...
И как-то разом прекратился скрип мела по доскам. Даже те, кто стояли к Коновалову спиной услышали характерное позвякивание стекла и замерли в ожидании уже совсем близкой развязки их немыслимого плана. Максиму, доска которого была самой крайней справа от Коновалова, лучше всех было видно все, что дальше происходило. Каперанг, наполнив стакан, поднес его к губам, и видимо в этот моменты, его нос уловил странный и удивительно знакомый запах от содержимого стакана. Коновалов притормозил процесс опрокидывания жидкости в рот и принюхался. И судя по всему, сразу понял, что в нем, потому что, не опуская стакан на стол, резко нагнулся и поглядел на полку под столом. Да, теперь уж точно понятно, что не мы первые, и друзья не заливали про слабость дяди Вани, подумал Максим. А каперанг тем делом, извлек из стола бутерброд с семгой, и молча усмехнувшись, залпом опрокинул стакан в рот. Потом так же смачно отправил в рот, чуть ли не половину, довольно крупного бутерброда. Мелки снова заскрипели по доскам. Где-то минуту Коновалов вдумчиво жевал бутерброд, после чего курсанты вновь услышали звон стекла. Каперанг налил второй, так же лихо влил его в свой организм, после чего потянулся к сигаретам. Разминая сигарету, похрустел высушенным табаком, прикурил, снова хмыкнул и выпустил аккуратное колечко дыма. К этому моменту, старшина класса, Максим Слуев уже понял, что пронесло, но вот как дальше пойдет экзамен, он еще представить себе не мог, хотя все происходившее дальше вообразить себе было просто невозможно...
Каперанг докурил, налил себе еще один стакан, и быстренько отправил его в гости к двум предыдущим.
- Тааак....ну...кто там у нас первый? Старшинаааа...Слуев? Ты? Готов?
Максим только приготовился ответить, что ему надо еще минут пять, как преподаватель сразу же ответил за него сам.
- Всё...Слуев иди отвечать! Хватит мусолить там непонятно чего...ты же старшина целого класса!!! Будущий офицер-воспитатель личного состава!!!
Максим подошел к столу. Коновалов сидел, закинув ногу за ногу, тарелка с бутербродами уже не пряталась во внутренности стола, в руках каперанга дымилась сигарета, и вообще от апатии и усталости, которая была у офицера каких-то пятнадцать минут назад и следа не осталось.
- Ну, Слуев....а ты молодец! Подготовка и класса и вообще...отличная! И знания старшины класса должны быть отличными!!! Согласен?
Максим невольно кивнул в ответ.
- Отлично!!! Садись старшина рядом...экзамен принимать будем...
И несколько растерявшийся Слуев, увидел, как каперанг вполне твердой рукой вывел в экзаменационной ведомости пятерку напротив его фамилии.
Максим осторожно сел на стул рядом с Коноваловым. Конечно, он уже понял, что «тайное оружие» поможет ему и его классу сдать идеологический экзамен как-то получше, но вот такое начало, и именно с отличной оценкой поставленной ему попутно, только за то, что он подошел к столу, немного озадачило старшину. Коновалов же тем временем, бодро маханул еще одну чарку, закусил и прорычал в сторону подготавливающихся.
- Следующий!!! Сколько можно готовиться?! История партии должна от зубов отскакивать! Это же основа всей нашей жизни...
И когда следующий подошел с докладом, Коновалов повернулся к Слуеву и выдохнув на того смесью запахов алкоголя, сигарет и рыбы спросил:
- Старшина...а как учиться этот ...курсант...Брусанов, да?
Максим, не задумываясь, ответил.
- Пока даже без четверок. Отличник!
Старшина сказал правду. Брусанов и на самом деле учился очень неплохо, и Коновалов, даже не дав тому сказать ни слова, так же поставил в ведомости ему пятерку и отослал в коридор за следующим. Вообщем, экзамен понесся как курьерский поезд. Курсанты заходили в класс, докладывали о своем прибытии, тянули билет, после чего Максим давал Коновалову краткую характеристику экзаменующегося. Тот говорил какую-нибудь назидательную фразу, ставил тому оценку, и отправлял в коридор за следующим. Таким образом, на пятерку экзамен сдал и молдаванин Мирчу, который даже слово « коммунистическая» произносить правильно не мог. Пятерку с подачи Слуева поставили и чувашу Парамонову, который хоть и говорил по-русски хорошо, в стрессовые минуты автоматически переходил на родной язык, который вообще никто в училище не понимал. Но Коновалов разошелся не на шутку и продолжал одаривать пятерками всех без исключения, не забывая периодически прикладываться к стакану и беспрерывно куря. Где-то на двадцатом человеке, Максим вдруг сообразил, что пока в экзаменационной ведомости стоят одни пятерки, и надо бы их разбавить хотя бы несколькими четверками, чтобы итоги экзамена выглядели более или менее правдоподобными. Но не тут-то было... Распоясавшийся офицер идеологического фронта, не желал ставить оценки ниже «пятерки». Максим смог уломать его только на самом последнем, двадцать седьмом курсанте, да и то, только потому, что графин к этому времени опустел, бутерброды кончились, и лишившись допинга, каперанг как-то обмяк и погрустнел. Опыт штука могучая, и старый каперанг, понимая, что принял на грудь очень изрядно, и в рекордно короткие сроки, попросил Максима нагнуться и негромко сказал:
- Ведомость я подписал, и сейчас же бегом в учебный отдел ее сдавать. Два человека со мной - помогут мне домой добраться...что-то я устал и голова разболелась... А класс вниз...готовится к увольнению. Хорошо к экзамену класс подготовился...хорошо...молодцы!
И замолчав на мгновенье, неожиданно тихо, устало и как-то отстраненно добавил:
- История сынок, наука совсем не точная...ее же пишут люди, а не атомы и молекулы, как в вашей ядреной физике... А люди сынок, все такие разные, и чего только написать не могут...
Все дальнейшее было делом техники и организации. Уже через пару минут Коновалов, тяжело переставляя ноги и зажав блок сигарет под мышкой, брел по коридору в сопровождении двух самых крепких спортсменов класса. Для пущей безопасности, Максим в придачу отправил еще двух человек одного в авангарде, другого в арьергарде, чтобы предупреждали о встречных офицерах. Комсорг класса Дубровский, обладавший внешность располагавшей к себе женский пол, а в особенности дам бальзаковского возраста понесся в учебный отдел сдавать ведомости. Как только оба экземпляра этой самой дорогой бумаги оказывались завизированными секретарем учебного отдела, и одна оставалась у них, результаты экзамена было практически невозможно оспорить. Разослав гонцов в разные стороны, и дав команду оставшимся приводить класс в порядок, Максим наконец взглянул на часы. На отцовских «Командирских» было 09.20. Его класс сдал «Историю КПСС» меньше чем за полтора часа. Минут через пять прибежал счастливый Дубровский, помахивая подписанной ведомостью, а еще через пять минут, когда столы в классе уже были расставлены по штатным местам и бумаги со стекол были убраны в класс, к ним пожаловал сам начальник кафедры марксизма-ленинизма капитан 1 ранга Юферов в сопровождении командир роты.
- Так, Михаил Иванович...а что тут происходит? Почему класс не готов к экзамену?
Юферов с удивлением оглядел по линеечке выровненные столы.
- Кто старшина класса? В чем дело? Где преподаватель?
Максим набрал воздуха в легкие, мысленно перекрестился и шагнул вперед.
- Товарищ капитан 1 ранга, старшина класса главный старшина Слуев. Экзамен начали в 08.00. Пять минут назад сдачу экзамена закончили. Средний балл 4.96. Ведомость сдана в учебный отдел.
И протянул обалдевшему Юферову экзаменационную ведомость. Тот взял ее в руки, но не глядя на бумагу, сурово спросил.
- Кто? Кто принимал экзамен?
- Капитан 1 ранга Коновалов. Наш преподаватель.
Юферов со злостью выдохнул воздух, как будто хотел что-то очень крепко сказать, но передумал.
- Коновалов...Коновалов.... Ну, ясно все...ясно... Хорошо, работайте по плану...
И развернувшись, сунул командиру роты ведомость в руки и вышел из класса, ни сказав больше не слова.
Конечно, командиру Максим не рассказал о их «военной хитрости», ограничившись тем, что поведал о «небывалой» готовности класса к трудному экзамену. Командир, прослуживший в училище не один год, тоже знал о слабости Коновалова и сильно пытать Максима не стал, а «поверил» его рассказу. Только потом Слуев узнал, что такого высокого среднего балла не было в училище на экзаменах вообще уже лет десять, как минимум, и тем более по предметам связанным с кафедрой марксизма-ленинизма. После этой сессии Коновалов у них больше занятия не проводил, Им дали другого, такого же старого, но без вредных слабостей каперанга, и учеба пошла дальше и дальше. Но вот такого экзамена у них больше никогда не было. Коновалов ушел в запас через год, и его потом частенько видели у своего гаража в Верхней Голландии, причем посвежевшего и всегда трезвого. Потом прошло еще несколько лет, и перестала существовать сама КПСС, умерев в один день, глупо и бездарно, преданная миллионами коммунистов, в ежечасье побросавших в мусор свои партбилеты. Бросил свой и Максим, спокойно и без сожаления, только почему-то вспомнив слова старого каперанга Коновалова об истории, которую, кажется, в очередной раз кто-то переписал...

Ревя моторами, колонна преодолевала подъём. Из двух последних тентованных ЗиЛов под откос полетели РД и начали выпрыгивать бойцы разведгруппы.
На этом участке «духи» неоднократно наносили удары из «зелёнки» по колоннам и тут же уходили в горы. Разведгруппе была поставлена задача найти возможные пути прохождения банд и, если удастся - лагеря этих банд. Поэтому и выпрыгивали на ходу, чтобы чей-то чужой взгляд не зацепился за остановившуюся колонну. Маленький, но шанс войти в «зелёнку» незамеченными.
На бегу подхватили РД, скатились под откос и бегом преодолели пару десятков метров до «зелёнки». Скрывшись в зарослях, отряхнули рюкзаки, закинули их за спину, попрыгали «на зазвенит» и начали движение - сначала боец и сапёр, шагах в пятнадцати-двадцати остальная группа, затем двое замыкающих. Двигались осторожно, высматривая тропы среди зарослей, мины и растяжки. На два километра «зелёнки» положили нам два часа. Если не спешить, то должны успеть.
Трижды сапёр, найдя противопехотные мины, останавливал группу и, осмотревшись, намечал путь обхода. Мины наносились на карту, но не обезвреживались. На четвёртый раз были «близнецы» - две мины недалеко друг от друга - и сапёр остановился, показывая нам их местонахождение, чтобы никто сдуру не наступил. Серёга Буйнов тихонько пошёл дальше, высматривая мины и оглядываясь по сторонам. Шагнув за островок густого кустарника, он нос к носу столкнулся с идущим навстречу «духом». Рефлексы сработали сразу: «дух» ещё только начал что-то понимать и поднимал автомат, а Серёга уже упал на спину и выпустил прямо в «духа» длинную очередь. Группа моментально залегла, а «зелёнка» взорвалась очередями. Пули носились по невообразимым траекториям, срубали ветки, выли в листве. Весь мир сошёл с ума: все стреляли во всех. Я оглянулся. Среди этого сумасшествия одинокой махиной стоял Юрка Тимошин, держа в одной руке ПКМ, а другой держась за шею - шальная пуля задела его. Отняв руку от шеи и поднеся её к глазам, Юрка уставился на кровь...
- Ложись! Ложись, бля! - заорал я ему. Лежащий с другой стороны Димка Гусев начал махать Юрке рукой: ложись, идиот! Но тот так и стоял - вид собственной крови парализовал его. Я, скинув РД, быстро пополз к нему, чтобы сбить подсечкой. Худенький, тщедушный Сашка Прохоров опередил меня, вскочив, он живым ядром врезался в Юрку, повалил его в траву, но страх собственной смерти, навеянный видом крови, гнал куда-то Тимошина, и он снова поднялся, даже не заметив Сашкиного веса. Очередь, прошив худенькое Сашкино тело, ударила Юрку в грудь и опрокинула его назад. Я, подползши к ним, перевернул Сашку на спину и увидел две пары мёртвых глаз, смотрящих в небо - его и Юркины. Ненависть чернотой своей резко накрыла меня с головой - ненависть к этому говённому миру, пожирающему самого себя; к придурку Юрке; к себе, не успевшему вовремя; к этой «зелёнке», расстреливающей нас в упор. Подняв выпавший из Юркиной руки ПКМ, я опёрся на пулемёт рукой - вскочить, выпустить очередью ненависть, броситься вперёд и убивать, убивать... Рука соскользнула на крови, которой щедро был полит пулемёт и я упал, больно стукнувшись о железо лицом. Вспыхнуло красным и пелена спала с глаз - куда ты, идиот, на пули? А может, это сказал подползший ко мне Димка... Я прополз несколько метров вперёд и короткими очередями стал стрелять по зарослям. Ребята, уложив Юрку и Сашку на один брезент, взялись за ручки.
- Уходим, уходим! - старший лейтенант Саркисян махал вправо, указывая путь отхода. Группа бросилась в указанном направлении. Я, достреляв ленту, побежал следом.
Ветки хлестали по лицу, листва сливалась в одно пятно, пули, почирикивая, обгоняли нас и уносились куда-то. Каким-то чудом мы не нарвались ни на одну из мин или растяжек. Через, казалось, вечность такого бега группа вырвалась к горам. Пробежав по склону метров двадцать вверх, мы залегли и приготовились к стрельбе. Но из «зелёнки» так никто и не вышел.
------
Пройдя километра полтора, остановились и вышли на связь
- «Вершина», «Вершина», я - «Ущелье-три».
- «Ущелье-три», я «Вершина», приём!
- «Вершина», я «Ущелье-три», требуется эвакуация двух ноль двадцать первых, квадрат...
Целую минуту в эфире был слышен только треск и завывание помех.
- «Ущелье-три», я - «Вершина». Повторите!
- «Вершина», у нас два ноль двадцать один, повторяю...
- Бля...
Я представил капитана Платицына, неверяще смотрящего на рацию - два «двухсотых» в самом начале рейда...
- «Ущелье-три», ждите «вертушки», повторяю...
------
Я не здесь, я где-то в стороне.
Я вижу группу, которая приготовилась к движению и, привычно попрыгав, пошла вперёд. А навстречу ей с гор спускается белое пламя - и я знаю, что оно поглотит их; что жить им осталось меньше суток - и хочу крикнуть им, предупредить; но кто-то воткнул мне прямо в сердце стальной штырь, выбив из лёгких воздух, лишив возможности даже пошевелиться... Последний парнишка, вскинув на плечо ПКМ, перед тем как шагнуть в пламя, обернулся и, встретившись со мной глазами, улыбнулся. Эх, парнишка, ты ещё не знаешь, что скоро ты встанешь перед выбором: или предать и остаться в живых, или остаться и умереть...
Через четверть века я, восемнадцатилетний, улыбался себе теперешнему.
Пламя накатилось, поглотило паренька с пулемётом, ударило по мне.
- «Скорая»! «Скорая»! - где-то далеко чей-то знакомый голос. Какая, нахер, «скорая»?! «Вертушки», «вертушки» вызывай!
Пламя разгоралось всё ярче, норовя выжечь глаза даже сквозь закрытые веки, делая боль совсем невыносимой, выдавливая хрип вместо крика и...
...и кто-то милосердный выключил свет.