Еще одна военно-морская сказка

Жило-было Управление. И занималось оно всякими-разными военно-морскими делами. Писало бумаги, само письма получало да отвечало на них. Вот в один прекрасный день пришло в это самое Управление письмо, да не письмо, а документ целый, аж на 198 листах. В котором некогда не единожды червонопрапорный флот делился своей печалькой по поводу севшего на банку рейдового буксира, за какой-то надобностью выгнанного в море, где он эту самую банку и нашел. И просил денюшек на спасательную операцию, так как в нынешние коммерческо-капиталистические времена никто пукать за бесплатно не будет, а уж тем более, буксир какой-то с мели стаскивать. Да обосновывал флот как мог свои расходы предстоящие. Такие письма Управление на раз отщелкивало, даже девушко-блондинко из общей части могла бы под чьим-нибудь чутким руководством ответ состряпать. Дескать, так и так, на ваш исходящий наш входящий, в котором мы вам соболезнуем и даже где-то в глубине души скорбим вместе с вами, но даже осознавая всю серьезность ситуации, ничем помочь не можем, так как в государственном оборонном заказе ваши навигационные происшествия предусмотрены не были, а посему скребите по сусекам, изыскивайте резервы, спасайте буксир свой, а уж потом представляйте нам свои фактзатраты для внесения таковых в соответствующую корректуру оборонзаказа. Собственно говоря, именно такой ответ флот и ждал-то, так как коли бы они сами бы, к примеру, денюжку, которая предусмотрена на строительство в военном городке мечети для отправлений религиозного культа военнослужащих, проходящих службу по призыву да по контракту и при этом ислам исповедующих, на поисково-спасательную решили пустить, то ребята с красными просветами и щитомечами на погонах быстро бы им ласты завернули, протоколы оформили и бодро бы отрапортовали об очередной эпохальной победе над коррупцией.
Но у девушко свои обязанности, она не отвечать на письма должна, а по отделам разносить, а там уже пусть на них отвечают кому положено. Всё бы было ничего, но вот, видать, не донесла девушко письмо, и флот, соответственно, ответа не получил, а не получив, стал волноваться и начальству высокому жаловаться. И начальство высокое, услышав боль флотскую, свою бумагу в Управление спустило, да не простую, а с красной буковкой «К» в кружечке, что означает, что документ на контроле и ответ на него по-любому давать придется.
Стали разбираться, куда письмо флотское подевалось. Выяснилось, что день, в который оно пришло, не просто прекрасный был, а еще и предпраздничный, а это как говорится, многое объясняет. Расписана бумага было за минно-торпедным отделом, почему - это уже и не так важно. У нас один замкомэска был, так он если во входящей бумаге было хоть где-то «в связи» написано, её немедля флагманскому связисту адресовывал, так и здесь, может, этот буксир за торпедоловом шел или наоборот его буксировал куда, не важно ж, говорю. Минёры не отпирались, да и подпись их в журнале входящих стояла, куда тут отпираться, только так как бусиры с мели снимать - не их вахта, сказали, что перенаправили они с той же девушко-блондинко бумаженцию на 198 листов в отдел подводников, почему подводникам, опять же непонятно. Может, сокращение РБ им подводническую спецодежду напомнило, может, посчитали, что раз буксир подтопило, то это уже почти ПЛ, я не знаю, а минёры вспомнить не могли. На том б. флоте лодок было полторы единицы, и флот этот отдел подводных лодок интересовал постольку поскольку, а уж буксиры интересовать вообще не могли. Начальник отдела, единственный человек из всего отдела, который сам когда-то служил на лодках, из командировок не вылезал, и в тот день был вообще на каком-то далёком амурском заводе, и про эту бумагу слыхом не слыхивал. Но даже если б эта бумага в его отдел зашла, по его мнению, она бы была немедленно в отдел надводников переправлена. Надводники готовы были побожиться на Библии, Коране и временном положении об Управлении, что до них это бумага не доходила и вообще, раз пароход на мели, может, это в отдел, который базированием или, скажем, гидрографией занимается надо обращаться. Взялись трясти девушко-блондинко, куда бумагу дела, клянется, что занесла куда-то и вроде как отдала, а кому и куда, хоть убей не помнит.
Ну, ситуацию выяснили, высокому начальству отписали, мол, вопрос очень сложный и требует детального изучения, а представленных материалов для такого изучения явно недостаточно, поэтому у флота запрошены дополнительные документы, и как они придут, обязательно вам ответим, как вопрос разрешился, а пока просим снять с контроля. На флот действительно полетела писуля с требованием прислать в трехдневный срок ранее представленные документы в электронном виде в формате PDF, что давало выигрыш во времени месяц минимум.
Стали искать всем миром, даже в гальюн мужской заглядывали, вроде кто-то там видел наполовину разброшюрованный папир какой-то. Искали-искали, и ведь нашли! Нашли в ракетно-артиллерийском отделе, который под подозрение ранее не попадал. Просто когда девушко от минеров вышла, её в коридоре братва рогатая перехватила и к себе на отмечание наступающего праздника затащила. Отметили хорошо, девушка не могла вспомнить не только где документ оставила, но и с кем и как вечер окончила. Поэтому виноватым сделали не девушку, а начальника ракетного отдела.
Буксир за это время разбушевавшейся стихией был с банки снесен и на радость дайверам утоп. Комиссия в составе председателя и членов пришла к выводу, что поднимать и восстанавливать дороже будет, чем новый построить. На том и порешили.
Вот и сказочке конец, кто не поверил - молодец.

Опук. Эпизод первый

По утрам было холодно. Март месяц даже на крымском побережье Черного моря далеко не летняя пора. За ночь морпехи пригревались кое-как в брезентовых бараках, упугуканые в теплые ватные штаны и куртки морской пехоты, тесно, по-братски прижавшись друг к другу, надвинув до глаз шапки-ушанки и завернувшись пологом брезента. Но утром появлялись проблемы.

***
Третья рота выстроила свою брезентовую «казарму» высокой, с поперечными распорками, управившись с сооружением халабуды чуть раньше, и первой роте, к большому ее неудовольствию, пришлось перемещать свой уже готовый каркас на три метра от уреза воды вровень с палаткой третьей роты. Все в армии должно быть выровнено под линейку!
Начало смеркаться, когда дневальный, выставленный у штабной палатки, сигнализируя о прибытии командира батальона, надсадно заорал осипшим голосом:
- Новый суточный наряд, выходи строиться!
Он все орал и орал, а новый наряд все не выходил строиться.
И в крике дневального, пробивающемся сквозь перестук молотков, в резких командах сержантов - палаточных архитекторов, в шорохе трущегося о песок брезента, гомоне десятков голосов, дружном «и-эх!», даже в шуме морского прибоя, - во всем чувствовалась знакомая размеренность службы, обыденный, уверенный порядок, раз и навсегда заведенный и не изменяющийся даже в экстремальных условиях. Опук!

***
Еще в карантине слышат молодые бойцы это диковинное слово. Еще в карантине годки захватывающе рассказывают им о боевом быте полевых учений. На Опуке проходит полжизни морского пехотинца. На Опуке учишься бегать, стрелять, окапываться. Ездить верхом на танке. Спрыгивать с бортика «Ската» - корабля на воздушной подушке, выбегать с аппарели большого десантного корабля. Жить в поле. Мыть посуду морской водой. Еще много чего учишься делать на Опуке. Поначалу он кажется страшным своей неизвестностью, но в то же время романтичным. На Опуке становишься воином, мужчиной.
А во второй раз Опук уже родной. Бойцы знают, где достать соломки в палатку (кажется, труженики сельского хозяйства специально выращивают и пакуют эту солому для наших маневров). Знают, где разжиться дровами для походного костра в полосе прибоя, как быстро разбить громадную палатку для всей роты, где найти колодец с водой у мореманов на точке, как пить эту воду, чтобы не подхватить дизентерию, как не наступить на ядовитую гадюку. И еще много чего знаешь и помнишь. Но не это главное. Конечно, воинов учат на Опуке воевать. И научиться воевать хорошо можно только в поле. Рассказ - показ - тренировка. И проверка, как ты научился.
А в третий раз учения на Опуке проходят примерно так. Рота удаляется в поле на занятие по тактике, один раз разворачивается, причем идеально и быстро, после чего командир дает команду «Внимание, воздух!», и весь личный состав валится на землю отдыхать.
***
Архитекторы третьей роты явно просчитались. Еще не зная, каково ночевать в палатке с высоким потолком вместо большой площади, бойцы не торопились после вечерней поверки на свое лежбище, пошли покурить на берег моря, поболтать, поглазеть на морскую черноту, прорезанную мерцающей на волнах лунной дорожкой. И только попытавшись забраться в палатку, курцы поняли свою опрометчивость. Те, кто залег раньше, оставили в палатке места ровно столько, чтобы пришедшие позже могли только головы спрятать под брезент.
Началось уплотнение. Казалось, все человечество грызется и матюгается в липкой темноте, пропахшей тухлой соломой и брезентом. Примерно через час грызня, наконец, прекратилась. Только у выхода, обозначенного светлой трепыхающейся на ветру полоской света у полога палатки, еще долго слышалось «Аркаш, ну подвинься хоть чуть!»

- Батальон, подъем, выходи строиться на зарядку! - самое страшное и неизбежное, что можно услышать, прозвучало в этот раз как кощунство. Как может человек из теплого пригретого логова, со слипающимися глазами, вылезать на холодный ветер в предрассветные сумерки, ловить сонной физиономией ледяные брызги с моря и гнусные капли срывающегося с неба дождя, делать какие-то матросские пружинки или мельницы, да еще и бегать по мокрому песку!
Резолюция третьей роты на джентльменское предложение дневального была вынесена со всей определенностью и без вариантов откуда-то из дальнего угла палатки:
- За...л!
Толпа одобрительно заерзала, укутываясь в брезент и пряча холодные носы под воротники курток МП.
Дежурный по батальону, старый волк морской пехоты, старший лейтенант Каранов, пройдясь для порядка по ротным палаткам («подъем - подъем!»), предусмотрительно ретировался на камбуз проверить готовность к завтраку.

- Роликин, поднимай роту! - старший лейтенант Даминко явно упивался своей новой должностью начальника штаба батальона. Ни старший возраст Роликина, ни его старшее звание не имели никакого значения для ретивого старлея.
- Ха, сам подними, попробуй! - Рол явно не остался в долгу, даже из офицерской палатки не вышел.
Мимо брезентового одоробла третьей роты прошуршали по песку шаги Дама.
- Стучать пошел, - зловеще констатировал из-под шапки Сорока.
- Роликин, где третья рота? - когда замполит батальона Варонгов говорит таким вкрадчивым голосом, нужно ждать самого гадкого.
Шуршит брезент, слышно, как Рол бубнит что-то зампалу на повышенных тонах, тот шипит, как Змей Горыныч, ему в ответ. Через минуту темнота в палатке посерела от треугольника откинутого полога. Резкими обозленными движениями ротный разрывает-разбуцывает завал у входа из ОЗК (общевойсковых защитных комплектов) и вещмешков, нервно пытается развязать, потом разрывает тесемочки, придерживающие брезентовый полог. Луч карманного фонарика, скользнув по верху палатки, уперся в серые спины, начал шарить в поисках хоть одного человеческого лица. Везде - черные ж-пы без единого движения.
- Третья рота, подъем! - полукрикнул Рол, борясь с желанием истошно заорать, выхватить пистолет и перестрелять этих скотов, подставляющих его, плюющих на приказы своего ротного.
Те, кто был у входа, в сантиметрах от командира, зашевелились, подбирая ноги, по которым тот с наслаждением топтался, запереворачивались на живот, делая вид, что собирают «постель».
- А первая рота не встает, - с надеждой пробубнил Соловей, стоя на коленях спиной к ротному и укладывая свой ОЗК в вещмешок. Лучик фонарика метнулся к матросу-негодяю, даже сквозь шум моря послышался скрежет зубов. Фонарь погас, и тут же Соловей резко уткнулся головой в стенку палатки под ударом офицерского сапога по матросской корме, экипированной ватными штанами. Рол опять включил фонарь и куда менее решительно повторил:
- Третья рота, подъем!
Потоптавшись с минуту возле палатки, капитан зашуршал по направлению к грибку службы, где нашел крайнего:
- Дневальный, третьей роте подъем!

Соловей опять зарылся в брезент, давясь от смеха. А те, кто только что имитировали подъем, оказалось, просто устраивались поудобнее. Тепло палатки, ставшей за ночь родной, не отпускало.
То ли вернувшийся с камбуза Каранов посоветовал, то ли ротный сам додумался, но решение было найдено. Еще до восхода солнца третья рота резво освободила свой брезентовый дом по команде «Выходи строиться на завтрак!» Только до камбуза морские пехотинцы бежали кругами километра три. По песку. С ледяными каплями на лбу. И уже без смеха.